_____

Где-то среди скал в долине реки, что спускалась с высоких вечных льдов, на склоне горы лежат прекрасные луга, насыщенные спокойствием.

Здесь Стратоник очнулся.

Солнце было мягким.

В одних штанах, без обуви и верхней одежды, лежал он на траве, как на одеяле из жизни. 

И сперва человек видел лишь сочное тёмно-синее горное небо, к которому хотелось прикоснуться; приподнявшись же огляделся и увидел гигантские горы, окружающие то место, где он находился и казавшееся столь крохотным в таком сравнении. Среди зелени вырывались из земли белые камни, поросшие мелким кустарником и пёстрыми цветами. Этот чистый нетронутый луг обрывался по краям, трава уходила по склону вниз к реке. Встав в полный рост, Стратоник посмотрел на реку, и ему показалось, что та находится весьма далеко.

Все здесь имело колоссальные размеры.

"Горы… я забыл про вас. Там, в городе я привык к узким тесным улицам. Какой же здесь простор!"

Глубокий вдох полный множества трав и цветов освежал, даруя ощущение поглощения этого места. Стратоника охватывало желание раствориться в этом месте, переходящее в ощущение крепости тела и звериной силы, выпущенной на свободу и требующей безрассудного веселья.

— Префект! — послышался возглас позади.

И Стратоник развернулся, окунув свое тело в звериное напряжение, его поза стала являть собой защиту от опасностей.

— Как опасно! — покровительственно сказал Люций, он был одет в белоснежную тунику, — Держи! Мои друзья хотят зрелища, — и с этими словами он кинул ему сверток.

Развернув ткани, Стратоник обнаружил не заточенный одноручный палаш, подержав его в руке он сделал несколько движений.

"Я так изменился в последние дни, если это были дни, а не недели… Почему я об этом думаю сейчас? Потому что спустя совсем непродолжительное время в полной тьме, я начал разглядывать там себя?"

— О чем задумался, префект!? — вновь крикнул Люций.

— Что? — тихо спросил Стратоник и наконец устремил взор на демона.

Там, рассевшись на крупных булыжниках с серебряными кубками и бурдюками, пребывали в веселье те, кто имел облик людей, одетые в разноцветные праздничные тоги, на их руках были золотые обручи и кольца, на головах дубовые венки, сплетенные и ношенные ими, очевидно, без всякого смысла, что внушило Стратонику особое отвращение. На их лицах была столь легкая приветливость, в которой было нечто серьёзное, но вместе с тем искусственное, и это неприятно читалось, и ощущалось опасным.

В голове Стратоника рисовались десятки ужасающих черных как бездна тварей, из тел которых росли разные конечности, и которые скрывались за этими обликами.

— Приготовься, — спокойно скомандовал Люций, прервав размышления Стратоника.

— Чего тебе нужно? — сухо спросил человек.

— Я изрублю тебя этим на куски мяса, — безразлично ответил демон, будто бросил какое-то замечание.

— На потеху другим подобным тебе? — этот вопрос звучал серьёзнее.

— Да, — Люций обернулся к своим и широко улыбнулся, — чтобы…

В этот момент, человек, провернув кувырок, затем вскочил, как зверь и сделал резкий выпад страшной силы, отбив который, его противник высек искры.

Зрители восхищенно воскликнули и стали переговариваться, живо обсуждая завязавшийся бой.

Напрягая тело, Люций рванулся вперёд, словно за ним сделали взмах гигантские крылья, и прошел с мечом через луг, оставив позади отскочившего Стратоника.

Развернувшись, Люций чуть пригнулся и выставил меч вперёд.

"Что это было?" — спросил себя демон, внимательно разглядывая своего врага, которого мгновения назад считал не более, чем жертвой.

Озверелый возвышался Стратоник, мышцы его вздулись, покрылись пульсирующими венами, а хищные глаза стали глубже в своем стремительном взоре. 

"Ты, наверное, думал, меня можно раздавить, как насекомое? И пусть меня растерзают, но лишь если смогу, то заберу тебя с собой, демон!" — злорадствовал внутри себя человек.

На короткое время они сошлись.

Сверкнуло пару молний, то клинки схлестнулись. Но с шумом были отбиты смертоносные удары.

— Где твоя демоническая сила, монстр? — задорно спросил префект.

— Люций, прикончи его! — крикнула Табия, и залилась нервным смехом.

Стратоник лишь на мгновение метнул к ней взгляд, ухмыльнувшись при этом.

В этот момент рука демона, державшая меч почернела, вены на ней стали отсвечивать красным, будто стали прозрачными, давая видеть бурлящую внутри неживую кровь, на руке с шумом выросли когти, превратив её в лапу, и вся она стала более крепкой, словно сплетённой из железных канатов. И видны стали те огромные черные крылья, явившиеся лишь дымчатым силуэтом призрачной силы, таившейся внутри. И взмахнув этими крыльями Люций со страшной скорость ринулся, не касаясь травы, подняв меч для единственного удара.

"Бог мой отец!" — сказал человек, наблюдая надвигающуюся опасность.

Недолго созерцая все это, Стратоник вызвал в себе ощущение единения с клинком и наблюдая за своим срастанием с оружием он медленно насытил его чувством собственного дыхания, одновременно осознавая свое растворение, показавшееся в те мгновения реальным во всем окружающем его мире. В тот же миг палаш засветился ярким белым свечением.

Белый меч встретился с черным мечом.

И они разлетелись на куски, отбросив владельцев.

Затихнув ненадолго, зрители взорвались криками восторга и стали жадно делать глотки из своих кубков, обсуждая между собой только что случившийся бой.

Быстро вскочив на одно колено, с упорством держа цепко в руке рукоять с остатком палаша, Стратоник скалился и наблюдал поднимающегося на колени демона, по обе стороны от которого лежали тени его призрачных крыльев.

Смех.

Вопли.

Рукоплескания.

В своем полном приятного успокоения изумлении, Люций поднял голову вверх и закрыл глаза, как будто бы издевательски купался в солнечном водопаде, не придавая, казалось, никакого значения произошедшему.

Но затем он встал, крылья исчезли, руки приняли человеческий вид, а глаза ясно были нацелены на Стратоника, который опасливо пригибался, вооруженный остатком меча.

— Брось это, — покровительственно сказал Люций, — На сегодня бой окончен. 

— С чего мне знать, монстр, что ты не растерзаешь меня прямо сейчас? — ответил Стратоник, вкладывая в интонацию всё свое недоверие.

— Я не монстр. Если бы мы… если бы я хотел, тебя бы уже давно растерзали, прямо здесь, вся трава была бы красной.

— Мы ещё узнаем это, — с гордой улыбкой выпрямляясь произнес Стратоник и потом бросил наземь осколок оружия.

Люций подошел к камням, где располагалась вечеринка, там ему поднесли полный кубок, он еле сдержал почти превышающее его самого желание злобно отбросить подносимое вино и осушил одним жадным залпом. Вновь посмотрев в сторону Стратоника, Люций обнаружил того, стоящим спиной к зрителям, тогда направился к нему, отдав кубок чьей-то руке.

— Куда смотришь? — спросил Люций, встав рядом.

— В сторону моего родного города. Мы находимся на западе от него.

В надменно покровительственной речи Люция появилась толика уважения и заинтересованности.

— Ты знаешь, где мы находимся?

— Да.

Говоря, Стратоник не поворачивался к собеседнику, а лишь давал самодостаточные комментарии на его речь.

— Мы сохранили это место для развлечения. Сейчас это единственный зелёный уголок на всем севере.

— Это место, где я вырос.

— Ты рос здесь?

"Зачем я это сказал… и кому я это сказал? Не стоит проявлять в отношении этой сволочи так много любезности!"

— Прекрасное время для взросления. Здесь природа дает людям крепость тела и глубину духа. Давала раньше, пока мы не отчистили эту местность от людей.

— Что будет со мной? — перевел тему Стратоник.

— Ты отсрочил свою смерть.

"Думал, люди совсем ничего не умеют?" — внутренне человек злорадно улыбнулся.

— Убьешь меня в следующей драке?

— Возможно. — И теперь тон Люция принял твердую серьёзность и почтенное любопытство, он посмотрел на Стратоника, — Я хочу знать, что сделал ты со своим мечом, отчего он так наполнился энергией?

— Слишком долго объяснять этот механизм. — Стратоник продолжал любоваться открывшимся видом на долину, место его личного становления, — И ты сможешь его до конца понять только если будешь долго и упорно практиковать. Такие знания не передаются словами, но лишь рождаются внутри тебя, после долгих и кропотливых трудов. 

Ничего не спрашивал далее Люций, а отступил, чуть склонив голову, и задумчиво исподлобья посмотрел.  

— Пойдем, к остальным.

"Словно все хорошо. Я иду туда, где сидят существа, обернувшиеся в людей, не показывай им, что ты все знаешь, иначе растерзают тебя, разорвут на части, им не стоит ничего, и пусть я заберу с собой нескольких этих тварей, мне не выстоять против целой стаи. Как будто ужасный маскарад, скрывающий ад прямо здесь!"

Серость растеклась, обелив все цветущее окружение в глазах Стратоника, лишив искусственной жизни это место. Теперь ему стало по-настоящему страшно, словно он падал в гигантскую пропасть, а где-то наверху угасал последний источник света. Этот жизнерадостный луг был зияющей бездной, и его окружали духи этой бездны, но нельзя было поддаться страху, потому что страх утопит в пустоте, и тогда уже не вырваться…

С приветливыми улыбками и подбадривающими похлопываниями отдыхающие приблизили его в свой круг, дали кубок, просили испить.

"А я должен вырваться, никогда для меня не будет причины…"

Кубок осушен до дна.

Прекраснейшее вино было слаще, нежели самый сладкий мёд, отобранный у диких пчел.

"…не будет причины отдаться смерти. Я префект войска! Помню об этом, где бы я ни был."

Рекой лилась странная речь. Обсуждение совсем непонятных вещей. Древних произведений искусств, но другой культуры, с которой Стратоник был не знаком, невероятной философии, которая вводила в ступор и не была ведома даже жителям севера, что в культуре превосходил весь континент.

И один улыбчивый смазливый парень, одетый в отличие от других в одну тунику, завязанную на левом плече, спросил префекта:

— А что для вас, северян, мир и жизнь? В чем их сущность?

— Битва, — коротко ответил Стратоник, не задумываясь над своим ответом.

— Почему же?

— Я не готов сейчас об этом говорить, — Стратоник старался сберечь слова.  

— Ладно. Дайте ему отдохнуть после боя.

Интерес зрителей остыл. Стратоник стал постепенно приглядываться к тем, кто его окружал. Снаружи они выглядели как люди богатства и культуры. Ничто не выдавало в них иной сущности, отличной от человеческой природы.

Все встали пошли вверху по склону, где выше была вымощенная белым камнем круглая площадка, по краю которой было массивное кольцо каменной скамейки, поросшее лозой и кустарником, а ещё выше сразу стояли разрушенные ребристые колонны, вокруг которых также вилась лоза.

Среди тех, кто шел на мгновения обернулся один, будто поймал на спине следящий взгляд Стратоника, тот, что спрашивал.

— Держи, — обернувшийся протянул человеку кубок.

Принял и испил.

— Как твое имя? — спросил человек.

— Элой. А твое Стратоник, верно?

— Да. Это имя моё, — префект ненадолго увел взгляд, а после вновь сосредоточился на собеседнике.

Они продолжали идти вверх, где все уже уселись и принялись за яства, слышался запах мяса, фруктов, овощей.

"Как роскошно, в это время мы в осаде доедаем последние остатки запасов, забиваем лошадей… они забивают. Я здесь, среди врагов наслаждаюсь. Не прикончить ли себя, чтобы прекратить это все?"

— Ты хмур, Стратоник, наслаждайся сейчас с нами, — задорно говорил Элой. 

— Да, конечно.

— Не слишком ли ты аккуратен?

Двое зашли и сели ближе ко входу за одним из столов, где были самые разные блюда из мяса, приготовленные с пряностями с далёкого юга, иностранные фрукты с того же юга, нарезанные свежие овощи, душистый пшеничный хлеб. Все это лежало здесь в изобилии, как будто не было войны, не было зимы и ничего не умирало в этом мире, а лишь давало бесконечные всходы и плоды для наслаждения.

— Скажи мне, Стратоник. Тебе никогда не случалось скучать?

— Скучать? Ты задаешь странные вопросы, — человек старался быть как можно более спокойным и аккуратным, но так, чтобы это не бросалось в лицо.

А его собеседник беззаботно и как-то необыкновенно легко продолжал, не произнося слова, а как бы роняя их, то ускоряя речь, то замедляя и протягивая:

— Да, скажи мне, Стратоник, всегда ли ты поглощен действием… Ну, и жизнь твоя… полная событий?

— Да.

Элой подогнул под себя одну ногу и расположился по направлению к Стратонику, облокотившись подпер голову рукой. В лице его читалось ничего не обещающее короткоживущее внимание.

"Ладно, почему бы не расслабиться, возможно я скоро умру. Я буду есть и пить это все, пока моя жена голодает в пределах города. Интересно, не пялит ли её кто-нибудь…"

Все веселились, ели, пили и разговаривали, постоянно слышался смех, громкие взрывы женского заливного смеха, культура старой роскоши в каждом вздохе и взгляде, в которые был вплетён дух здешнего торжества.

Будто медленно и продуманно играли на струнах где-то вне общего внимания. А потом действительно плавно зазвучала арфа. 

— Да, — продолжил Стратоник, смотря в сторону — каждый день мой был наполнен деятельностью, знаешь. Не помню, чтобы был период, когда я был по-настоящему свободен от всех дел, кроме детства, наверное, но и оно прошло по большей части полным труда и учебы…

— Ладно… Я… я спрошу тебя иначе. Скажи мне… — Элой иногда уводил взгляд в сторону, потом возвращал его, — ты никогда не терялся в шуме своих собственных деяний, понимая, что их смысл иссякает?

— Ты имеешь ввиду рутину? Я занимался рутиной. Были времена, когда я выполнял одну и ту же работу. Я тогда служил в одном из судов города, это было связано с бумагами.

— Нет… — Элой покачал головой, глаза его сделались полуприкрыты, — не рутина. А нечто гораздо хуже. Рутина просто утомляет, изматывает быть может… но я говорю о том, когда твои дела теряют смысл.

— Когда ты не понимаешь, зачем исполняешь свои обязанности? — Стратоник взял ветку винограда и стал неспешно поедать.

— Когда понимаешь, что исполнять их незачем.

"Что он несет, так тупо могут думать только законченные, апатичные ничтожества, лишенные всяких сил."

— Наш город имеет слишком разумное устройство, чтобы какой-то пост в нем был лишним. Отцы основатели построили для нас крепкое общественное здание.

— Ты декларируешь мне официозные истины, Стратоник.

— Не понимаю, о чем ты, возможно, ты просто устал — коротко ответил человек и съел кусок нарезанного яблока.

Элой поменялся в лицо, и стал говорить чётко и даже с ноткой возмущенного непонимания:

— Да? Просто скажи мне, зачем вы сопротивляетесь, для чего это все? Когда я смотрю, как все твои воины сражаются вопреки, мне становится тошно, — Элой увел взор вдаль, подкрепляя задумчивостью взгляда свою речь, — Просто зачем? Для чего они это делают? Я бы никогда не пошел ни в одну армию, и не отдал бы жизни даже за десять своих товарищей, не то, что за целый город... Как это вообще может иметь значение?

Стратоник криво сжав губы и надвинув гневно брови, словно воплотив в лице ледяную злобу всех своих мёртвых товарищей, развернулся к Элою, отчего тот резко отпрянул, как будто ожидал удара.

— Префект! Мой друг утомил тебя? — Люций, появившись сзади Элоя, положил ему руку на плечо явно вдавливая.

Элой встал и направился к другому столу, лишь беззаботно улыбнувшись Стратонику напоследок.  

— Он что-то пытался мне объяснить. Но я не понял его.

— Не важно, — в голосе появилась толика уважения, словно Люций собрался говорить с кем-то почти равным ему, — Я хочу, чтобы ты рассказал мне о том, что замышляют жрецы.

"Это было неминуемо."

Стратоник насторожился. 

— Жрецы?

— Да. Стратоник, нельзя осознанно сопротивляться так долго, зная, что это безуспешно, потому как силы врага непомерно растут, и потенциал вскоре будет несопоставим.

— Если тебе интересно о людях, то они, будучи загнаны в угол, делают разные поступки, порой кажущиеся столь безрассудными.

— Речь не о безрассудности. Жрецы не похожи на тех, кто будет сражаться до конца из чувства гнева от безысходности. Ваши правители сугубо разумны. И они не могут не предвидеть свой полный крах, который даже тебе должен быть теперь очевиден.

— Из своих тайных дум они лишь могут сопротивляться, даже видя неминуемое поражение. Потому что такова глубина ума людей, они не бегут, но сражаются, зная за что. Славная смерть та, что найдена в бою за отечество.

Тем временем Стратоник отложил фрукты и теперь ел тонко нарезанное мясо, сдобренное пряностями, Люций же взял в руки кубок.

— Префект, ты уходишь от ответа, — глоток.

— Я говорю то, что есть, — гордо.

— И самый богатый и могущественный полис стоит до конца потому, что это честь для его защитников? Эти люди там, которыми ты командовал, они знают, что весь остальной континент уже пал под нашим натиском? 

— Именно по этой причине этот полис стал самым могущественным. Сейчас ты видишь наивысшее проявление тех качеств, что сделали этот полис лучшим на всем континенте. Так чему же ты удивляешься? — немного погодя, Стратоник посмотрел прямо в глаза демону и спросил, — Твоё имя Люций?

— Да, я Люций. Я генерал и командую этим походом.

— Ты не похож на того, кто владеет этим походом, — задумчиво изрек человек.

— Почему ты подумал, что есть кто-то выше меня?

— Ты слишком исполнительный, и ты слишком сильно занят делами, а не правлением.

— Разве правление не есть совокупность особых дел?

— Нет. Правление есть статус, править не значит управлять. Ты же пытаешься решить проблему. И я думаю, раз пытаешься ты выведать у меня замыслы моих начальников, раз тебе это необходимо, то не все идет так хорошо, и возможно рассказанные мною сведения повлияют на исход всего предприятия. Потому что гарантированный успех не потребовал бы беседы со мной, я бы уже давно был мёртв.

— Как правитель, я могу решать некоторые проблемы сам. И нет сомнений в неизбежности вашего поражения, об этом я уже говорил. Но твои знания помогут достигнуть цели ещё быстрее! — последние слова звучали более твердо. 

— Разве месяц что-то изменит? — с ноткой грусти ответил Стратоник, — Наше общество подобно механизму, нам не нужен верховный правитель, который окунался бы в частные процессы. Каждая наша деталь на месте, все решения рождаются, когда шестерёнки механизма прокручиваются под давлением обстоятельств, поэтому все проблемы решаются быстро и качественно. Порядок наш вездесущ. Ваша же система несовершенна. Ты не можешь один решить судьбу тысяч… — Стратоник запнулся, чуть не назвав нелюдей людьми, — я не знаю, кем ты правишь, но ты не можешь один вести их всех.

— Я всего лишь беседую с тобой, чтобы лучше понять своего врага. Почему ты решил, что я пытаюсь заменить собой органы управления?

— Люций, я наблюдаю за тобой давно. Я сражался с твоими ордами на подступах к славному граду Стремительному. И мог там созерцать твой стиль. В боях мы узнавали вашу армию, мы измерили её, столкнувшись с ней. И мы не ведаем о наличии иерархии. — И далее Стратоник прибавил с гордостью в голосе, — И я не могу назвать эти орды армией, ты словно ведешь стада на убой, в надежде растоптать хищников.

— Префект, как возвысил себя ты в этом сравнении.

— Лишь сказал правду, — Стратоник надвинул брови, а в глазах его зажегся огонь борьбы, — не думай о победе над людьми генерал, не думай сокрушить рыцарей. Эта война ещё не окончена…

Недолгое молчание.

Но далее Люций, с господством в голосе сказал:

— Возможно ты решишь иначе, когда увидишь десятитысячную орду моих воинов, идущую сюда, на помощь осаждающим. Их поступь приближает конец, их знамена, это знаки вашей гибели.

_____

_____

Где-то на склоне лежали камни, занесённые снегом.

Эти камни обдувались ветрами года, десятки, сотни и тысячи лет. А те все лежали.

Когда-то однажды птица села на эти камни, а в её хищных величественных глазах отразился город на вершине горы. Она посмотрела на этот город и взлетела, чтобы камнем же упасть на свою жертву, пусть таким же тяжелым и внушительным, как те, на которые села прежде.

Рядом с камнем однажды пролегла тропа, и люди ходили по ней, не замечая камни.

Может кто-то присел на эти камни, может какой-то художник зарисовал их, чтобы потом сделать гравюру и продавать. Кто-то ещё узнал про камни.

Когда-то здесь не было людей, а эти камни лежали.

Скоро не будет людей.

А эти камни будут. 

Эти камни, хозяева земли, властители времени и пустоты.

_____

Стоя перед картой на столе, Люций созерцал бездумно план нового штурма, который будет реализован через месяц, когда прибудет новый корпус обращенных.

Стрелками указывались направления.

В сущности, никаких хитростей не было.

Массированный обстрел должен был стереть защитные сооружения в порошок, град стрел должен был дезорганизовать ряды защитников, а драконы довершить весь ужас своей бесполезной, но грозной атакой. И уже затем пойдут в безудержное финальное наступление неисчислимые отряды обращенных, которые попросту затопчут оставшиеся когорты рыцарей.

"Ха, что же это… это мой штурм, да? Штурм, да? Штурм?"

Внутри демона словно закипали бурлящие зелёные воды. Будто в сознании его образовалась дыра, через которую вытекло нечто важное, и течь продолжалась. Скрежет мозга не давал покоя. Пытаясь понять, чего он хочет, Люций не мог зацепиться абсолютно ни за что.

Невозможно было даже смотреть на эту карту. Он бегал по ней глазами ища что-то, но не мог найти ничего. Все этих обозначений, как будто не существовало.

"Зачем эта карта здесь?"

Руки щекотало, они начинали трястись. Щекотка поднималась к горлу и сводила челюсть.

"Невыносимо!"

Сознание вертелось в пустоте, растягивалось, сжималось, это вызывало существующую боль в голове.

В такие моменты Люций, словно ощущал себя человеком.

"Я не могу хотеть чего-либо… я даже не могу сдвинуться с этого места, потому что не знаю, куда пойду. Все одинаково! Нет!" 

Закричав, Люций одной рукой отбросил стол так, что тот отлетел к дальней стене и разломался на куски.

Полетели щепки.

Светильник упал.

В комнате показалась Табия.

— Ты не в духе?

— Что ты хочешь? — с наигранной игривостью спросил Люций, развернувшись он подошел и обняв Табию.

— Пусти, — спокойно ответила она.

— Это не важно… не обращай внимания, Табия. С нашей мощью теперь никакие усилия не имеют значения. Наше могущество столь велико, что цель будет достигнута неминуемо. Наши войска…

— Кому, — резко оборвала Табия как бы невзначай, — ты рассказываешь это?

— Выметайся, — бросил Люций, по его лицу прошлась тень презрения.

— Я слышала, ты взял в плен вражеского префекта? И хочешь пытать его этой ночью?

— Не знаю… — Люций закрыл лицо рукой, медленно проводя ей вниз, — наверное, я просто скормлю его своим питомцам? Я не знаю… что ты задумала?

— Ничего… оставь его.

— Захотелось себе игрушку? — с издевательской ухмылкой спросил Люций.

— Возможно. Что если так? — протяжно ответила Табия, при этих словах она потянулась, соблазнительно изгибая тело.

— Без какой-либо причины, ты захотела себе человека? Ведь ты даже не видела его, — голос Люция приобрел озлобленную хрипоту, глаза его округлились, а слова наполнились желанием, — но ты пришла сюда нарочно разозлить меня? Я могу дать тебе десяток или сотню плетей. А может и кнута, если ты пожелаешь, если тело твое так истосковалось по боли.

— О, нет. Я сама нашла бы с десяток самых изощренных способов вызвать боль.

Люций отвернулся. Взяв паузу, он спокойно сказал:

— Ты все больше бесишь меня. Если ты не прекратишь, я вышвырну тебя отсюда.

Услышав голос, лишенный всяких эмоций, Табия почувствовала сжимающую дыхание серую волну страха.

Поправив ткань столы, гостья поспешила ретироваться в коридор.

Не став дожидаться чего-то, Люций бросился тенью в коридор, он метался от одного свода к другому, пока не помчался к темнице, в которой готовились пытать его пленника. Табии не было нигде видно, и это было хорошо. Ей нечего делать здесь. Это его и только его пленник, который содержит ценную информацию, необходимую для…

"Для чего? Плевать на его тайны… Мне нужен человек!"

Здесь в одной из небольших комнат на нижних уровнях Цитадели, горел огонь. Воплотившись в человеческом обличии рядом с входом, Люций нетерпеливо ворвался.

— Стоп!

Его взору предстала сцена приготовлений к растягиванию тела на древнейшей машине для пыток, принцип которой был известен ещё далеким предкам тех, кто основал этот полис.

Две пары длинных серых отёкших рук.

В открытую дверь просачивалось серое отражение света, исходящего издалека, и падало на отдельные вырванные из тьмы черты отекших скользких морд, в которых словно было похоронено зерно подавленного озлобленного сознания. 

— Хозяин, — бурлящим хриплым голосом зверя попыталось произнести по-человечески одно из этих существ. 

— Что такое… не говори при мне на этом языке! — выпалил демон.

В ответ серокожее промычало что-то, должно быть извинения на своем неясном темном диалекте.  

Посмотрев на Стратоника, Люций задумался. На мгновение ему показалось, что он нашел что-то, но ничего не было.

— Оставьте как есть. Нет… освободите из этой машины, заковывать не надо. Пусть так погниет здесь до поры. Префект, ты ещё развлечешь нас…  

И на это ничего не сказал Стратоник, а лишь повторял про себя вновь свой титул, который приносил ему столько удовольствия, гордости и решимости в нужный момент.

"Я префект войска Башни."

Слов нет.

Сняв с пыточного механизма, серокожие оставили Стратоника на полу, где лежали в пыли остатки соломы, и покинули помещение.

Возвышаясь над обессилившим человек, закрывшись плащом, Люций наблюдал, пытаясь созерцать взгляд, что был виден ему и без освещения; хотел понять, что в этом взгляде, кроме грусти о потере отечества, кроме злобы за потерянных близких и соратников, возможно что-то ещё, что можно было бы достать на свет, яркое и пылающее. 

Человек лежал, не шевелясь, какое-то время смотря на своего тюремщика, а потом отведя взор в потолок.

"Завтра я испытаю тебя." 

Захлопнулась дверь.

Снова темнота.

_____

1. Небесные мо [天魔 (Tiānmó)]

Сильнейшие мо, очень мало отличающиеся от небожителей – шэнь по силам и возможностям. Все они – предначальные сущности, существовавшие, как и Дао, еще до создания мира или возникшие вместе с ним, владеющие частью Неба. Даже Боги не могут и не смогут их уничтожить – лишь сдерживать. Сильнейшие из небесных мо – Шесть Небесных Царей Мо [六天魔王 (Liù Tiān Mówáng)] возглавляют то подобие иерархии, которое есть у этих темных существ. Эти демоны повелевают ордами духов-искусителей, целью которых является искушать и сбивать с пути святых, мудрецов и бессмертных. Обычные люди их не интересует, только исключительные: они пытаются сбивать с пути будущих Будд и Бодхисаттв, тех даосов что приблизились к единению с Дао и разумных правителей. Их совокупная сила вряд ли уступит Нефритовому Императору – но не превзойдет его. Но так или иначе – они фактически боги мо и их силы можно назвать божественными без преувеличения. Они живут на одном из уровней Неба и редко вмешиваются в дела смертных напрямую.

Главный из них- Поксун, Повелитель Иллюзий, близкий к индийскому Маре. Его основная сила, как и у остальных царей Мо,  в иллюзиях и лжи. Он лично пытался соблазнить даже Будду, предлагая ему власть над миром. Его любимая стратегия – является в образе Будд, Бодхисаттв, буддийских или даосских святых, достигших бессмертия мудрых сяней, или родственников, посылать ложные видения нирваны и единения с Дао. Его любимая цель – движущиеся к святости монахи и продвинутые даосы. Зизайтьян, Владыка Самовластья, и его слуги насаждают гордыню и манию величия. Любимая жертва – цари и правители, которых он пытается заставить поверить, что они Боги или им равны. Впрочем, многие даосы так же падают жертвой его интриг. Третий Небесный Царь Мо – Тахуа Зизайтьян, вор чужой кармы. Его сила – красть чужие духовные заслуги. Поддайся монах или даос, поведись на указанный им лёгкий путь - и  годы медитации или самосовершенствования улетят впустую, молитвы превратятся в проклятия, а собранные духовные и кармические заслуги будут пожраны им. На тех, кто не поддаётся этому искушению, он насылает сомнения в своих достижениях. Четвертый из них Йемотьян, Владыка Смертных Искушений. Его профиль – соблазнение всевозможными чувственными наслаждениями, неважно, связаны они с сексом или, например, музыкой или едой. Он пытается сбивать идущих путем самосовершенствования, насылая им обманчивые, чувственные сны, а его слуги и он сам – порой превращаются в красивого и сексуального представителя противоположного пола, пытающегося развести монаха или даоса на секс, которые опустошит жертву. Долиатьян, Владыка Ложного Просветления, пятый из шестерки искусителей, путает мозги монахам и даосам: тем кажется, что они достигли нирваны или единения с Дао – но это ложное чувство. Соблазненный им монах или даос проваливается в приятную, но бесполезную для него, медитацию. Она становится маняще приятной и действует как наркотик, в конце концов жертва застывает в ней навечно. В лучшем случае, если поддавшегося демону приведут в чувство, тот получит мощный духовный застой, и его многие годы будут разрывать сомнения и отчаяние. В худшем – жертва так и останется сидеть, наслаждаясь иллюзией, пока не умрет. Последнему особо подвержены даосы-одиночки. Последний из шестерки – Хуалетьян, Владыка Ложных Радостей, подменяющий истинное счастье иллюзиями В итоге монах привязывается к уюту кельи или пещеры, фиксируется на земном, и не может прогрессировать, а, скажем, коллекционер реликвий начинает испытывать страсть к бесполезному собирательству, коллекция становится целью, а не средством. Цари Мо прибегают к разным методам: они могут создавать изощренные иллюзии, порой целые иллюзорные миры,в результате чего жертва теряет связь с реальностью, могут нашептывать разные мысли, разными голосами, медленно стирая память, в атаках на монахов они могут искажать и портить сутры, превращая молитвы в проклятие. Под такое проклятие как-то попал легендарный Шаолинь: проклятие выстроило иллюзию и монахи начали биться насмерть друг с другом, думая что сражаются с демонами. При этом они никогда не идут на физическую конфронтацию с жертвами: их сила во лжи и иллюзиях, но в этом и их слабость: от них и их иллюзий немало способов защиты, вроде неприятного для них запаха горящей полыни, специальных сутр, целой кучи ритуалов и амулетов.

Цари редко размениваются на обычных даосов и монахов – но правители,и те кто достиг высоких духовных достижений точно привлекут их внимания. Их бичом являются родившиеся из помыслов Будды демоны, такие как извращающие священные артефакты и возбуждающие страсти демоны страстей и омрачений фаннао-мо [烦恼魔 (Fǎnnǎo mó)], демоны пяти скандх вуюн-мо [五蕴魔 (Wǔyùn mó)], демоны страха сы-мо [死魔(Sǐ mó)], и возглавляющих их Демон-Сын Неба тьянци-мо [天子魔 (Tiānzǐ mó)]. Не совсем ясно – одиночные ли это демоны, божественной мощи, способные сразу испытывать и терзать многих  или сонмы, ищущие жертв, но они смертельно опасны для любого человека идущего по пути духовного роста.

Все они крайне изощрены. Фаннао мо, Насылатели Душевных Страданий, питаются человеческими страданиями. Душевные мучения – их еда и пристрастие. Они – бесплотные духи, и действуют через психику – порой самостоятельно, порой выполняя приказы шестерки. Их силы - способность вызывать тревогу, усиливать обиду, вызывать прогрессирование зависимости и навевать  тоску и депрессию, а так же – четыре яда разума: страсть как раздувание желания до невыносимого; гнев, как ярость разрушающую душу; заблуждения, как иллюзии исказающие реальностиь и гордыню, блокирующую мудрость. Эти чудовища могут найти слабину почти в каждом – и раздуть ее до опасного для личности масштаба, навевая и внушая навязчивые идеи. Результат может быть разным: одержимый гневом нерадивый ученик  можетподнять руку на мастера, павший жертвой уныния талантливый ученик – бросить учение и уйти в крестьяне, терзаемый страстью к увиденной красавице благочестивый мастер – потерять сон и концентрацию, и потратить все силы не на совершенствование, а на борьбу с похотью.

Многие из них так же заражают и извращают артефакты:  они способны активировать негативные эмоции – гнев там, страх, алчность или похоть, превратив его в проклятый. Более сильные из этих мо способны сами исказить сущность предмета. В итоге скажем священный свиток начнет приносить не мудрость, а навязчивые мысли, священная статуя начнет вызывать у молящихся у нее чувство гнева или жадность, а  защитный талисман начнет притягивать беду, вместо ограждения от нее. Самые сильные фаннао мо способны создавать поддельные артефакты, которые выглядят как настоящие – но причиняют страдание или безумие. К примеру ложная копия книги, которую найдет даос может свести его с ума, пока тот её читает.

Вуюн-мо паразитируют на фундаментальных привязанностях в самом широком смысле (скандхах). Для понимания этой темы надо немного углубиться в буддийский контекст. Первая из них – форма: тело и материальный мир. Вторая – собственно ощущение мира и своего тела: например - вот это горячее, а это холодное, это красное, это белое, это – горькое, это слдёное, это – больно, это - приятно . Третья – восприятие и узнавание предметов: это чай, это груша, это человек, это – камень, это сосед, это красивая девушка. Четвертая – это опыт, склонности и воля: это красивая девушка, которую хочется обнять, но я не буду этого делать, потому что мы незнакомы; это горячий и приятно пахнущий, его можно выпить;  это кисть и тушь – ими можно что-то написать; это одежда – ее надо одеть, потому что я – голый, а это – неприлично, это чай. Пятая – это разум и сознание, осознание всех мыслей и ощущений, родившихся на четырех предыдущих уровней. Вне буддийского контекста это тяжеловато понять, как смог – так объяснил, но привязанность к ощущениям- она самая фундаментальная, и Будда должен быть свободен от нее, и вуюн-мо усиливают в человеке именно ее, заставляя буддиста, да и даоса, зацикливаться на ощущениях, не давая понять что мир лишь иллюзия/отражение Дао, не более. Скандхи необходимы для формирования личности, по большому счету они  и формируют личность, но буддист идущий к просветлению и нирване должен освободиться и от них, и от собственной личности. Согласно Будде страдание возникает когда человек цепляется за свои скандхи, думая что они – и есть его «Я», просветление же – прекращение страдания. Кроме того вуюн-мо способны материализовываться в мире людей, принимая вид черного тумана, в котором появляются видения вроде людей с пустными глазницами и ртами полными пепла или гигантских змей. Они могут создавать густую пелену тумана, в которых время замедляется, а оказавшиеся в них видят галлюцинации – например умерших родственников или любимых. Тот кто вдыхает этот туман может забыть часть жизни. Длительный контакт с таким туманом может вызвать бессонницу, при которой человек видит кошмары даже наяву или болезнь, при которой человек покрывается язвами, похожими на следы ожогов. Кроме того  вуюн-мо могут вселяться в слабовольных людей, чтобы искушать монахов.

Следующие демоны этой группы – сы-мо, воплощение страха смерти, небытия, и прерывания духовного пути. Как и фаннао-мо, они как правило бестелесны и невидимы, и пытаются внушить жертве страхи: страх отказа от собственного «Я», что является  необходимым условием достижения уровня Будды/Бодхисаттвы, страх не успеть достичь высших уровней духовного роста за эту жизнь, сомнения в том, что в следующих жизнях получится, и навязчивые мысли о смерти типа: «а что, если я завтра помру». Могут налагать и весомые проклятия, влияющие на физическое тело и вызывающие, к примеру, болезни прерывающие медитацию и отвлекающие от духовного роста, в перспективе – смертельные.

Четвертый демон – Тьянци-мо самый главный среди четверки буддийских демонов – и точно представляет не сонм, а единственного, очень могущественного демона, не уступающего в силе Небесным Царям Демонов. Его сила лишь чуть уступает Нефритовому Императору,и он представляет высшую форму духовного искушения: потребность в признании, уважении, власти. Он пытается сбивать с пути монахов и даосов достигших высших уровней самосовершенствования. Его сила – в искажении священных текстов, которые наполняются ложными откровениями, в снах зовущих к мирским благам – власти, богатству, силе, почтении. Он обещает практикующим успех, в обмен на отказ от дальнейшего совершенствования, и может, насылая мысли на других людей, реально давать мирские блага: и у искушаемого святого появляются последователи, несущие ему подношения, требующие внимания, почитающие и поклоняющиеся ему, всячески отвлекая от духовного роста.

Конечно, методы защиты от них известны – амулеты, мантры, специальные медитации, зелья, ритуалы – но эти демоны многочисленны, неутомимы, голодны, а распознать их влияние далеко не всегда просто даже самым просветленным монахам и мудрым даосам.

2 Стихийные мо

Многочисленные мо, способные извращать и превращать в свою злую пародию стихийных духов – и саму суть стихий. В отличии от Небесных мо, специализирующихся на совращении людей. идущих путем духовного совершенствования, эти просто сеют хаос и кормятся человеческими страданиями.  К ним относятся Земные Мо [地魔 (Dìmó)], Водяные Мо [水魔 (Shuǐmó)], Воздушные Мо [风魔 (Fēngmó)], Огненные Мо [火魔 ( Humo)], Металлические мо [金魔 (Jīnmó)], Древесные мо [木魔 (Mùmó)], Мо связанные с тьмой и пустотой [虚空魔 (Xūkōngmó)] и другие, более редкие стихийные демоны. Любая стихия может быть извращена и превращена в демоническую. Они могут быть незримыми духами или материальными воплощениями – и встреча с любым из них не несет ничего хорошего. Люди,  их духовная энергия, а порой и плоть, для них всего лишь еда. Земные мо – связаны с самой землей и пещерами, разломами, горами. Часто они охраняют проклятые места и могилы, настоящие или проклятые клады, а так же места благой силы, выполняя волю более сильных мо. Чаще всего их видят в облике темных теней с горящими глазами, во плоти каменных великанов или огромных подземных животных, вроде змей, червей или хомяков, с пылающими глазами. Своей магией они способны управлять камнями, грязью, корнями деревьев, могут вызывать оползни и землетрясения. Они наиболее обычны среди стихийных мо, прочие встречаются куда реже. Водяные мо – гнусная пародия на благородных водных драконов, относящихся к шэнь. Они так же могут иметь человекоподобный облик, хотя зелено-синяя кожа, чешуйчатые тела и перепонки между пальцами не дадут их спутать. Самые хитрые могут превращаться в красавцев и красавиц, завлекающих смертные в воду, топящих и пожирающих их. Почти все они охотятся на людей у воды, кроме того у них имеется и магия – они могут создавать туманы-обманки, заводящие людей в воду и болота,  вызывать наводнения.  Воздушные мо редки, но как правило невидимы, очень быстры, хитры и коварны. В видимом облике напоминают вихри с глазами – или облик гиганта с дырой на месте живота, из которой вырывается вихрь, затягивающий людей внутрь, на погибель. Они могут управлять погодой, вызывать бури, торнадо, ветры-обманки, сбивающие путников с пути. Многие их них способны разносить своим ветром заразу. Некоторые – вселяться в людей. Огненные мо редки, но часто материальны. В них порой превращаются маньяки-поджигатели, загубившие много людей.  Выглядят чаще всего как краснокожие рогатые демоны, с пламенем вместо волос. Живут они чаще у вулканов, но могут и просто бродить, вызывая пожары своим нечистым пламенем. Металлические мо как правило бесплотны и вселяются в брошенные на поле боя мечи, ржавые доспехи или в монеты, делая их проклятыми – хотя порой появляются и в облике демона, с телом из бронзы и острыми как бритва пальцами. Проклятые предметы  нередко встречаются в кладах, они могут убить владельца или просто приносить беды. Древесные мо могут вселяться в старые деревья, ядовитые травы, хищные цветы или грибы, порой превращая их в опасных чудовищ. Они не только опасны – но и жутки: так, древесный мо превративший старое дерево в людоеда, имеет пасть чтобы рвать, гибкие корни, чтобы хватать и тащить в пасть, и плоды, орущие криком страдающего младенца – или способные плакать как младенец, завлекая сердобольных прохожих в чащу. Некоторые из этих мо так же могут превращаться в мужчин и женщин с листьями и цветами в волосах, завлекающих доверчивых встречных в чащу. В материальном виде выглядят как зеленые существас корнями вместо ног.

Среди прочих мо в легендах упоминаются мо пустоты и тьмы, очень напоминающие обычных призраков: безликие фигуры или тени со ртами на ладонях. Их магия способна сделать тьму непроглядной. Они питаются страхом, вызываемым чувством одиночества – или их собственным видом. Они терроризируют отшельников и путников на дальних дорогах, заночевавших в пути. Среди других редких мо упоминаются громовые мо – духи проклятых молний, выглядящие как крылатые черные псы, холодные мо, способные вморозить путника или отшельника, медитирующего зимой в пещере в вечный лёд, не и мо иллюзий, в целом сходные с фаннаомо.

_____

Открылись голубые глаза.

— Я жив?

Стратоник перевернулся и пол тяжело влетел в него снизу, издав глухой звук.

"Больно!"

Вдруг он обнаружил легкость и силу в своих мышцах, опираясь на руки принял упор и вскочил в полной готовности отразить любую внезапность. На нем были теперь только штаны и ничего более.

Шорох. Где-то пробежала крыса, сверкнув отражением факела в своих черных глазках.

Но кругом была пустота покоев, в которых не было ничего, кроме тяжелой дубовой постели с причудливой резьбой, изображающей рогатые подобные собачьим морды и лозу винограда, идущую вниз от них, постельное белье же было алым.

"В горле пересохло… Что это?"

Рядом с кроватью стоял каменный куб, а на нем золотой кубок.

Взяв кубок, Стратоник испил из него, как оказалось, воды.

— Ты проснулся?

Повернув голову, Стратоник увидел у края постели фигуру, скрытую полностью плащом. Это был, наверное, человек, его ровесник, с правильными чертами лица и длинных иссиня-черными волосами, ровно ниспадающими на плечи.

— Я в Цитадели? — Стратоник выдержал нейтралитет в голосе.

— Глупо лгать. Да. Это цитадель. — Люций медленно шел полукругом, — Ты бывал здесь прежде?

— Да, — немного погодя, Стратоник добавил, — теперь меня ждут пытки и казнь?

— Возможно.

— Что случилось с моими людьми?

— Они… мертвы… — равнодушно ответил Люций.

Ничего не ответил Стратоник, а лишь с презрением и болью посмотрел на своего собеседника, словно в глазах его отразилась, как в зеркале, смерть его соратников, и бликами горели в них закованные в муки души убитых.

— Мне нравится твой взгляд, — один из уголков рта Люция издевательски пополз вверх, но потом лик вновь обрел спокойствие.  

Молчание.

— Ну же. Я готов к боли. Или ты будешь пытать меня ожиданием неизбежного? — с гордостью и вызовом в голосе провозгласил Стратоник.

— Возможно я вообще не буду тебя пытать. Это не всегда требуется. Иди за мной.

Подойдя к выходу, Люций взял единственный горящий факел со стены.

Они прошли в коридор, который шел кольцом, и имел в одном месте проход в широкую винтовую лестницу, лентой кружившую в полой штольне. Цитадель была огромной, а комнаты слово не образованы перекрытиями, а прямо выдолблены в кирпичном массиве. Пройдясь вверх, они вышли из дыры лестничного пролета в верхний зал цитадели, который был огромен, как круглая площадь. Только в этом зале были окна, это были длинные бойницы от пола до потолка, поэтому здесь было хотя бы тускло.

Но и такого пасмурного освещения хватало, чтобы разглядеть, как по потолку в полутьме передвигаются серые человекоподобные существа с перепончатыми крыльями с размахом в десяток шагов; они пожирали что-то и роняли вниз кости. Иногда там на верху вспыхивали алые огоньки, это твари открывали глаза, чтобы мельком глянуть на то, что происходит внизу. 

Впереди приковывало взор прибитое гвоздями к большому кресту из досок, существо имевшее строение и размеры человека, но черты диктовались его небесной сущностью: гордая и злая голова птицы, напоминающая орла, в открытом клюве которого застыли величественные страдания, торс полностью покрыт короткой белой шерсткой, остальное тело темнеющими охристыми перьями, из спины же расправленными висели, как черные знамёна, крылья с десяток шагов в размахе,

"Бог мой отец! Что это?"

Ужас вселяло увиденное. Стратоник будто видел нечто, что выше него на порядок и ему становилось страшно при мысли, что такое есть в мире, в котором он родился и жил все эти годы.

Сглотнув, человек спросил:

— Что это?

— Ты хотел спросить, кто? — ухмыльнувшись поправил Люций.

— Оно разумно?

— О, да. — Тайком Люций наслаждался тем, как образ распятого отображается ужасом в глазах Стратоника.

— Зачем привел ты меня сюда, чтобы я созерцал этот ужас?

— Это то, что ждет тебя, — с деланной тоскливостью произнес Люций, слегка улыбаясь глазами при этом.  

— Я готов к этому, — произнес Стратоник, напрягая все силы, чтобы не выдать своего страха перед лицом врага.

— Увести! — громко сказал Люций.

Сознание человека померкло.

С потолка упали неразличимые твари, своими серыми тонкими, но мускулистыми, лапами они схватили его и потащили к краю пролета и вместе упали, расправив мокрые перепончатые крылья, покрытые омерзительными скользкими бликами в этом умирающем свете.  

_____

Безлунной ночью жалкий свет еле проникал в один из уровней библиотеки через немногие витражи круглых окон под самым потолком, роскошь которой скрывалась в полутьме. Из теней выглядывали скульптуры и узоры, коими покрыты выступы в стенах и капители колонн, подпирающих своды, стояли большие книжные шкафы в углублениях в стенах.

В центре зала сидели за длинным столом трое в туниках и тогах, лица их были скрыты темнотой. 

— Префект заточен в цитадели, — произнес первый спокойный голос.

— Как вы узнали об этом? — спросил второй.  

— Даже здесь я не могу сказать об этом, — ответил первый. 

— Войско много потеряет без такого крепкого организатора, каким он был, — сказал третий более низкий голос.  

— Префект ещё не умер, — первый голос обрел некую твердость.  

— Хорошо. Тогда используем это в своих целях, — предложил второй. 

— Я могу дать ему сил, — тяжелый вздох, в голосе третьего послышалась хрипота — Но как это поможет нам? Разве что мы продлим его страдания?  

— Он выдержит пытки, если мы поддержим его. — Первый голос стал чуть громче в отстаивании позиции, — Возможно, в решающий момент он сможет сделать что-то для нас.  

— Это требует слишком много драгоценного времени, которое сейчас необходимо для воссоздания заклинания, — сопротивлялся третий.  

— Я займусь этим в одиночку, — первый голос настаивал, — а вы поделите мою долю хранилища, чтобы изучить рукописи, пока я занят.

Недолгое молчание, прерванное третьим:

— Ты не можешь самовольно распоряжаться своим временем, когда нам требуется каждая голова.  

— Скажу почему это может оказаться важным, — выдохнул первый, — Дело в том, что в Цитадели тоже есть хранилища.

— Это известно, но разве он сможет проникнуть туда? — включился второй.  

— С нашей помощью, — ответил первый, — Мы наполним его огромной силой на короткое время, и свяжемся с ним, внушив ему новую задачу. Он выкрадет необходимые фолианты и сбежит с ними.

Третий подумал и сказал:

— Даже если твари, которые населяют сейчас цитадель, не разорвут его на куски, даже если он найдет хранилище, скрытое тайнами даже от нас, ему предстоит вырваться оттуда и затем прорваться через город, полный нелюдей к нашим позициям и пересечь линию нашей обороны, чтобы встретится с нашими воинами, которые передадут его нам. Мы просто не сможем передать ему так много энергии.

— Как бы то ни было, — первый вновь стал спокойным, — ничтожный шанс есть, а нам сегодня нужно использовать все возможности, ибо мы на грани.

— Последнее слово за Протелеоном, — напомнил второй.

— Быть по сему, — сказал третий.

_____

Время замедлилось.

Пришел момент раскрыть всю его глубину.

Дыхание.

Стук сердца.

Темнота.

Сперва, не сдаваясь, он так долго вглядывался во мрак, что глаза застилало пепельным туманом, в котором рождались странные образы изуродованных деревьев, ветви которых становились омерзительными голыми лапами с множеством сочленений. Но эти образы тут же разлагались и вновь все заполняла матовая серость. 

Прикованный к стене за руки и ноги человек теперь не мог смотреть никуда. В темнице, во тьме собственного поражения, которое было столь внезапным и лёгким, он смотрел туда, куда мог. Внутрь себя, в свою память и свои мысли.

И там тоже все покрывалось темнотой.

Заточенный Стратоник, некогда бывший префектом войска Башни, последнего города, решившего оказать сопротивление силами тьмы, когда те успешно поработили весь континент.

Тьме не было предела. Она поглощала один город за другим. Три из четырех самых крупных города пали. Четыре полиса властвовали в этом мире, и остался в руках людей лишь один, Башня. И в нем доблестные рыцари бились до конца, не жалея крови, поливая ею стены и улицы этого полиса.

И в самый разгар этой битвы, в момент перелома, когда хребет людей, кажется, уже был сломлен, когда им пришлось отступать к последней своей крепости, в этот день префект попадает в плен.

В тот момент рушился мир.

Ещё бодрость была в людях.

Воины держат свои позиции, умирая десятками и сотнями каждый день в кровопролитных боях. Город велик, и пусть уже больше половины его разрушено, многие жители погибли от обстрелов под грудами завалин, где-то за линией обороны ещё можно пройтись спокойно улицами, по которым и не скажешь, что идет война, прогуляться по прекрасной алее к окраине района, чтобы увидеть рассвет, который не отличается от рассвета в мирное время, ибо солнце слишком величественно чтобы меняться от возни тех, кто населяет землю только потому, что на неё падают его тёплые яркие лучи каждый день.

"Солнце…"

И Стратоник мысленно попытался представить солнце.

То самое яркое солнце в день столь ясный, что небо в контрасте становится тёмно-синим.

Он увидел себя в океанах света, уже не было травы, гор, снега, никого не было, и здесь словно не свет, а само счастье лилось всеобъемлющей рекой, весь мир будто стал течением этой реки.

"Я вижу!"

И возможно многие люди выдели в своих последних грёзах эту реку, и думали о свете дня, о том, как он зальет их, и в этом потоке они уйдут от всех бед и лишений, от страданий и мучительного ожидания неминуемого конца.

Возможно, в глубине того, что было зачатком разума у нелюдей, они тоже могли видеть этот свет, и завидовали людям, которые, несомненно, были к нему ближе.

"Кто этот демон… нет, я видел что-то в этих глазах. Я помню. Их образ запечатлелся в памяти моей. Они будто засветились, совсем ненадолго, как будто он увидел что-то во мне. Интересно, думает ли он сейчас об этом? Все меркнет. Одни только эти глаза остаются в моём сознании."

Воздух здесь был влажным.

Пахло плесенью.

Конечности затекали от неестественного положения.

"Психея! Где же она? Там, в городе. Должно быть рыдает… или радуется. Что, как я мог подумать такое? Я бы радовался. Почему-то этот образ приходит в голову первым. И совсем не думается, что она скорбит. Хотя, затем разум рисует её заплаканное лицо. Такое красиво."

Дверь открылась.

"Нет…"

_____

У нас наконец-то мужчина.

Падший ангел... Признавайтесь чьё сердечко украл?