- Вероятно, вы правы, почтенный Будах, - сказал Румата. - Но возьмите меня. Вот я - простой благородный дон (у Будаха высокий лоб пошел морщинами, глаза удивленно и весело округлились), я безмерно люблю ученых людей, это дворянство духа. И мне невдомек, почему вы, хранители и единственные обладатели высокого знания, так безнадежно пассивны? Почему вы безропотно даете себя презирать, бросать в тюрьмы, сжигать на кострах? Почему вы отрываете смысл своей жизни - добывание знаний - от практических потребностей жизни борьбы против зла?

Будах отодвинул от себя опустевшее блюдо из-под пирожков.

- Вы задаете странные вопросы, дон Румата, - сказал он. - Забавно, что те же вопросы задавал мне благородный дон Гуг, постельничий нашего герцога. Вы знакомы с ним? Я так и подумал... Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-своему. Для нас, ученых, зло в невежестве, но церковь учит, что невежество - благо, а все зло от знания. Для землепашца зло - налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи - добро. Для рабов зло - это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника - алчный ростовщик. Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон Румата? - Он грустно оглядел слушателей. - Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.

- Мир все время меняется, доктор Будах, - сказал Румата. - Мы знаем время, когда королей не было...

- Мир не может меняться вечно, - возразил Будах, - ибо ничто не вечно, даже перемены... Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта четкая, геометрически правильная система! Внизу крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король. Как все продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок! Чему еще меняться в этом отточенном кристалле, вышедшем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидальных, это вам скажет любой знающий архитектор. - Он поучающе поднял палец. - Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зернышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз. Так же и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду.

- Неужели вы серьезно считаете этот мир совершенным? - удивился Румата. - После встречи с доном Рэбой, после тюрьмы...

- Мой молодой друг, ну конечно же! Мне многое не нравится в мире, многое я хотел бы видеть другим... Но что делать? В глазах высших сил совершенство выглядит иначе, чем в моих. Какой смысл дереву сетовать, что оно не может двигаться, хотя оно и радо было бы, наверное, бежать со всех ног от топора дровосека.

- А что, если бы можно было изменить высшие предначертания?

- На это способны только высшие силы...

- Но все-таки, представьте себе, что вы бог...

Будах засмеялся.

- Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!

- Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?

- У вас богатое воображение, - с удовольствием сказал Будах. - Это хорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами...

- Вы мне льстите... Но что же вы все-таки посоветовали бы всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..

Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него.

- Что ж, - сказал он, - извольте. Я сказал бы всемогущему: "Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".

- И это все? - спросил Румата.

- Вам кажется, что этого мало?

Румата покачал головой.

- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".

- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.

- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.

Будах перестал улыбаться.

- Накажи жестоких, - твердо сказал он, - чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.

- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.

- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.

- И это не пойдет людям на пользу, - вздохнул Румата, - ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.

Не давай им всего сразу! - горячо сказал Будах. - Давай понемногу, постепенно!

- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.

Будах неловко засмеялся.

- Да, я вижу, это не так просто, - сказал он. - Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, - он подался вперед, - есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!

Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках...

- Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?

Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:

- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать.

P.S: Любимый отрывок из книги.

КОММЕНТАРИИ К ПРОЙДЕННОМУ 1979 – 1984 гг. «ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ»

Но нашлись те, кто их пожалели,

Те, кто открыл зверям эти двери.

Зверей встретили песни и добрый смех.

Звери вошли и убили всех.

(c) Вис Виталис (www.visvit.ru) 2009

Если заменить "добрый" на "детский", то станет еще актуальнее...

А то авторство продолжения уже искажают. Интернет помнит не всё...

Братья Стругацкие — главный литературный феномен в отечественной фантастике второй половины XX века. Спорить с этим трудно, да и бессмысленно: при всем уважении к Ивану Ефремову, Киру Булычеву, Владиславу Крапивину и другим громким голосам той непростой эпохи, никто не мог составить АБС конкуренцию по влиянию на умы и сердца современников. Редкий литературный талант сочетался у соавторов с какой-то бешеной, нереальной работоспособностью. В самое продуктивное свое десятилетие, с 1961 по 1971 год, братья написали полтора десятка повестей — не считая рассказов и пьес, сценариев и переводов, статей и докладов. Они сотрудничали с крупнейшими режиссерами своего времени — Андреем Тарковским (фильм «Сталкер») и Александром Сокуровым («Дни затмения»), — составляли сборники, вели семинары. Их примером — а чаще примером их героев — вдохновлялись миллионы граждан Страны Советов, от школьников до космонавтов.

Но есть странная лакуна. О текстах Стругацких (и, разумеется, о фильмах, снятых по мотивам их произведений) написаны десятки книг и тысячи статей. Все разобрано досконально, по косточкам, с разных позиций. А вот о миссии, о главной жизненной цели АБС, частью которой стало литературное творчество соавторов, вспоминают гораздо реже. Притом что сами братья предельно четко сформулировали эту свою задачу еще в первой половине шестидесятых — и Борис Натанович продолжал придерживаться избранного курса до последних дней своей жизни.

Еще в июне 1964 года Стругацкие писали коллеге-фантасту Генриху Альтову в Баку — простите за пространную цитату, но эти слова стали своего рода манифестом, констатацией жизненного кредо АБС:

«С точки зрения любого квалифицированного читателя вся опубликованная литература (мы всюду имеем в виду художественную) распределена по гауссиане. Эти гауссианы различны для Вас, для нас, для А. и для Я., и для ученика 10-го класса Петра Сидорова, читающего запоем и предпочитающего Хемингуэя Л. Толстому и Ефремова Мориаку. Если взять самых квалифицированных и просуммировать их гауссианы, то получится, очевидно, некая новая гауссиана, характеризующая отношение культурных людей эпохи к литературе. Преобразование этой кривой от Гомера до наших дней — проблема интереснейшая, но, к сожалению, пока неразрешимая. Да и не об этом речь. Для нас важно, что гауссиана существовала всегда, во все времена, при хорошей и при плохой критике, при Александре Освободителе и Николае Кровавом, и так до наших дней. И всегда левую часть этой гауссианы (шаблон, безвкусица, пошлятина) терзали и рвали в клочья, и ничего ей не делалось. Другое дело — правая часть. Она поставляла идеи, новые формы, новые стили, переоценивала ценности и выворачивала наизнанку привычные представления. Она двигала литературу вперед, подавала пример и создавала последователей. Плохая литература никогда не мешала хорошей. И естественно, никогда не помогала. Они слишком далеки друг от друга. Вы хотите одним ударом обрубить всю левую часть гауссианы. Совершенно очевидно, что это невозможно. Так же невозможно, как отрубить один полюс магнита от другого. Для этого придется обрубить левую часть гауссианы распределения редакторов по вкусам, левую часть распределения читателей по вкусам. И вообще много придется рубить. Слишком много. И стоит ли? Давайте все-таки лучше стремиться сильнее писать, пропагандировать самое хорошее (это тоже надо уметь — мы, например, не умеем), помогать молодежи. Короче говоря, давайте лучше пробовать сдвинуть вправо всю гауссиану».

По сути, вся работа Стругацких в литературе — осознанная и отрефлексированная попытка сдвинуть вправо эту проклятую гауссиану, хоть на миллиметр сместить центр тяжести. АБС азартно рубились не только за свои книги. В шестидесятых соавторы участвовали в составлении ежегодников «НФ» издательства «Знание» и «Фантастика» издательства «Молодая гвардия», приложили руку к формированию портфеля легендарной «Библиотеки современной фантастики», красноречиво отстаивали в высоких кабинетах произведения Евгения Войкунского и Исая Лукодьянова, Ариадны Громовой и Ольги Ларионовой, Геннадия Гора и Михаила Анчарова, статьи Всеволода Ревича и Рафаила Нудельмана. Вопреки кокетливому «мы не умеем», АБС часто удавалось настоять на своем, пробить в печать странные, нешаблонные тексты, которые резко выламывались из канона советской НФ и, признаем честно, имели мало общего с сочинениями самих братьев-соавторов.

Серия НФ издательства «Знание»

В семидесятых, когда издательские двери для Стругацких-писателей подзакрылись (хотя не захлопнулись вовсе) и Аркадий Натанович сосредоточился в первую очередь на киносценариях, основной груз культуртрегерских обязанностей лег на плечи его брата. Обучать молодых, мотивировать молодых, защищать молодых от нападок ревнивого старичья и безмозглой цензуры, создавать новые площадки для публикации — вот те задачи, которые наполняли жизнь Бориса Стругацкого смыслом несколько последних десятилетий. Сборники «Синяя дорога» (1982) и «День Свершений» (1988), книжные серии «Новая фантастика» и «Альфа-фантастика», премия «Бронзовая улитка» (1992–2012), учрежденная Борисом Натановичем под нажимом питерского фэндома в 1990 году, и «АБС-премия», основанная в 1999-м, журнал «Полдень. XXI век» (2002–2013) — все эти начинания, по сути, имели одну цель: «сдвинуть гауссиану вправо». Не бороться с «шаблоном, безвкусицей, пошлятиной», а наметить альтернативный путь, дать дорогу тем самым авторам, которые «поставляли идеи, новые формы, новые стили, переоценивали ценности и выворачивали наизнанку привычные представления».

В марте 1980 года, когда Аркадий Стругацкий потерпел очередное поражение на московских окололитературных фронтах, Борис Натанович писал ему: «Наверное, тебе стало ясно, что ты ишачишь на других, угли им загребаешь. И ты рассвирепел. Понимаю. Но ведь, кроме этих говнюков, есть еще и дело — журнал, молодые ребята, которые загибаются без публикаций, общая атмосфера вокруг фантастики, наконец. Вот игра, которая стоит свеч! Только игра эта изнурительная, длинная, тухлая и неблагодарная, игра без выигрыша. Точнее, выигрыш достается надувателям щек. Но ведь не только же им! И ребятам молодым, и читателям тоже. Не-ет, я бы так просто не уступил!» И не уступал — до последнего.

Но, безусловно, самым любимым и нежно лелеемым детищем БНС стал знаменитый Ленинградский, а позже Петербургский литературный семинар, который начал работать под руководством Бориса Натановича в 1974 году и оставался главным «литературным клубом» отечественных фантастов вплоть до кончины мэтра в 2012-м. Борис Стругацкий оценивал свой вклад в процесс творческого становления молодых авторов очень осторожно, с присущей ему скромностью:

«Разумеется, никакой семинар не может научить писать человека, к этому неспособного. Но в наших силах предостеречь начинающего литератора от стандартных ошибок, помочь ему освободиться от распространенных заблуждений, освоить некие основные принципы литературной работы. Регулярное общение с коллегами, обмен информацией и идеями, дискуссия о методике работы — все это может оказаться весьма полезным для начинающего, да и не только для начинающего».

То ли именно такой «точки сборки» остро не хватало советским фантастам нового поколения, то ли проявился наконец редкий педагогический талант БНС, о котором до сих пор с восторгом и придыханием вспоминают его ученики, но Семинар действительно стал мощным центром интеллектуального притяжения, альтернативой казенных «кузниц кадров». Из стен ленинградского Дома писателя вышли авторы, показавшие, что фантастику можно писать совсем иначе, не так, как было принято в брежневском СССР, — Святослав Логинов, Вячеслав Рыбаков, Михаил Веллер, Андрей Столяров, Андрей Измайлов; среди заочных иногородних членов семинара числились Борис Штерн, Алан Кубатиев, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, Любовь и Евгений Лукины, Владимир Покровский — «золотовалютные резервы», костяк четвертой волны советской фантастики, потрясавшей тверди в конце восьмидесятых.

«Он действительно мог вытащить из книги не только то, что в ней есть, но и то, что в ней могло бы быть, — вспоминал в 2018 году на конвенте „Интерпресскон“ один из старожилов Ленинградского семинара, критик и футуролог Сергей Переслегин. — В этом плане можно сказать, что он мог видеть альтернативные версии реальности, где автор оказывался гораздо более умным, талантливым. Вот это было для меня самым потрясающим в семинаре. И этому я пытался по мере сил научиться — как видеть в книге не только то, что в ней есть, но и то, что в ней могло и должно было бы быть».

Какое-то время, пока мир советского человек оставался зыбок, неясен, многовариантен, казалось, что Борису Натановичу действительно удалось сдвинуть эту неподъемную глыбу, осуществить давнюю мечту, небывалым напряжением воли вытащить из небытия альтернативную версию реальности, где фантастика шагает по новому, невиданному, совсем иному пути. Но постепенно иллюзия развеялась: сила инерции оказалась чересчур велика, Гомеостатическое Мироздание держало за горло слишком крепко.

В «Бессильных мира сего», последней своей повести, горькой, страшной, во многом пророческой, написанной сольно и опубликованной в 2003 году под псевдонимом С. Витицкий, Борис Стругацкий подводит неутешительные итоги — надо сказать, с убийственной самоиронией.

«Восторженный циник Тенгиз считает его последним Чародеем на нашей Земле, и вот этот последний из чародеев возомнил себя способным вернуть племя исчезнувших волшебников — людей, знающих свой главный талант, а потому бескомплексных, уверенных, самодостаточных, добрых. Он плодит их десятками ежегодно и никак не поймет (или не хочет поверить?), что жизнь идет следом, как свинья за худым возом, и подбирает, перемалывает их всех своими погаными челюстями: дробит, мельчит, ломает, корежит, покупает, убивает...»

Герой книги, пожилой ленинградский учитель, обладает фантастической способностью раскрывать главный талант любого ребенка, часто талант сверхъестественный, небывалый — например, разговаривать с животными, чувствовать чужую ложь или убивать словом. Но в его силах только раскрыть потаенное: как использовать этот чудесный дар, на что его растратить, каким способом скормить «свинье жизни», каждый выбирает в одиночку.

Миссия Учителя завершена. Дальше — сами, все сами.

Источник: gorky.media

Другие материалы:

• Братья Стругацкие — крушение надежд. Когда мечты о светлом будущем просто не могут стать явью

• Вечный лоцман Марк Твен (о жизни и творчестве писателя)

• Лазарь Лагин — раб волшебной лампы (о жизни и книгах автора «Старика Хоттабыча»)

Сказать, что братья Стругацкие были выдающимся явлением в русской и советской литературе … ну это все равно, что сказать, что на Северном Полюсе холодно. Проще и точнее сказать, что две вещи без них были бы совершенно иными: та самая русская и советская литература и то, как мы смотрим на мир. Мы, это, наверное, наше поколение и поколение наших отцов. Ну и, наверное, часть их тех, кто моложе. Потому, что тот, кто читал “Обитаемый остров”, “Жук в муравейнике”, “Пикник на обочине”, не может смотреть на мир по прежнему.

Аркадию и Борису Стругацкому хватило бы таланта, чтобы остаться на уровне “Страны багровых туч” и мира Полдня в самом благостном, светлом, коммунистическом до безумия его варианте, и они были бы выдающимися советскими писателями, были бы обласканы Неизвестными Отцами, награждены и премированы. И, возможно, все равно остались бы первыми среди равных.

Но они пошли дальше. Наверное потому, что были настоящими писателями, точнее, настоящим писателем. Потому, что правильнее такие дуэты считать за одного. Потому, что правда важнее и потому, что есть силы и мужество сказать то, что говорить не дают. Потому, что трудно быть богом. Но выбора иногда нет.

© Юрий Супоницкий

#книги_без_наркоза