— Рюмочку политуры!

— Что вы, я уже три выпил.

— Ну, еще одну. У меня ведь Козихинская, высший сорт… Некоторые, впрочем, предпочитают Синюхина и K°.

— К рыбе хорошо подавать темный столярный лак Кноля.

— Простите, не согласен. Рыба любит что-нибудь легонькое.

— Вы говорите о денатурате? Позвольте, я вам налью стаканчик.

— Не откажусь. А это что у вас в пузатой бутылочке?

— Младенцовка. Это я купил у одного доктора, который держал в банках разных младенцев — двухголовых и прочего фасона. Вот это вот — двухголовка, это — близнецовка. Это — сердценьянцевка. Хотите?

— Нет, я специальных не уважаю. Если позволите, простого выпью.

— Вам какого? Цветочного, тройного? Я, признаться, своими одеколонами славлюсь.

Гость задумчиво:

— А ведь было время, когда одеколоном вытирали тело и душили платки.

— Дикари! Мало ли что раньше было… Вон говорят, что раньше политуру и лак не пили, а каким-то образом натирали ими деревянные вещи…

— Господи помилуй! Для чего ж это?

— Для блеску. Чтобы блестели вещи.

— Черт знает, что такое. И при этом, вероятно, носили в ноздре рыбью кость?

— Хуже! Вы знаете, что они делали с вежеталем, который мы пьем с кофе?

— Ну, ну?

— Им мазали голову.

— Тьфу!

(С) А. Аверченко "За столом богатого хлебосола в будущем"

Обращали ли вы внимание на то, что в современном рунете при описании сцен глубоко романтического характера со стремительным переходом в горизонтальную стадию часто используют фразу с оборванным словом “И все заверте…”?

То есть буквально – он ее приобнял, глаза подернулись поволокой и все заверте…

Смысл понятен – договаривать незачем, все заняты увлекательным делом. Но откуда вообще взялся этот мемчик? Почему все его знают и все им пользуются?

Если вы предполагаете, что это цитата из какого-то женского романа, которую растиражировали для смеха, то правы ровно в одном – это действительно цитата. Но не из романа. И на полном серьезе эти слова никто никогда не писал. Они изначально были шуткой на соответствующую тематику.

В далеком 1910 году (больше века назад!) молодой русский писатель-сатирик Аркадий Аверченко, работавший редактором журнала “Сатирикон”, опубликовал сборник рассказов “Веселые устрицы”. Содержание его вполне соответствовало названию и все читатели просто валились от смеха. Слава Аверченко росла и расцветала.

Среди этих рассказов есть “Неизлечимые” – очень коротенькое произведение про модных в ту пору авторов, специализировавшихся на пикантной литературе. Причем они так набили руку в этом, что при попытках сменить жанр все равно пишется по факту одно и то же – упругие бедра, волнующая грудь и все заверте…

Вот во что превратил писатель Кукушкин, герой рассказа, роман на историческую тематику:

"Боярышня Лидия, сидя в своем тереме старинной архитектуры, решила ложиться спать. Сняв с высокой волнующейся груди кокошник, она стала стягивать с красивой полной ноги сарафан, но в это время распахнулась старинная дверь и вошёл молодой князь Курбский.

Затуманенным взором, молча, смотрел он на высокую волнующуюся грудь девушки и её упругие выпуклые бедра.

— Ой, ты, гой, еси! — воскликнул он на старинном языке того времени.

— Ой, ты, гой, еси, исполать тебе, добрый молодец! — воскликнула боярышня, падая князю на грудь, и — всё заверте…"

Но это еще так, ерунда. Куда более сногсшибательным оказался рассказ Кукушкина в жанре науч-попа. Скажем так, "попа" и все прочее там предполагалось по полной программе, даже если не называлось впрямую. А вот с "научем" не сложилось от слова "совсем":

"Небольшая стройная муха с высокой грудью и упругими бёдрами ползла по откосу запыленного окна.

Звали ее по-мушиному — Лидия.

Из-за угла вылетела большая черная муха, села против первой и с еле сдерживаемым порывом страсти стала потирать над головой стройными мускулистыми лапками. Высокая волнующаяся грудь Лидии ударила в голову черной мухи чем-то пьянящим… Простерши лапки, она крепко прижала Лидию к своей груди, и все заверте…"

Читатели оценили юмор. И это оборванное словосочетание после рассказа Аверченко стало настолько популярным, что удержалось в русском языке и в русской массовой культуре на многие десятилетия. А сейчас получило вторую жизнь, и им активно пользуются даже те, кто ни о каком Аверченко и слыхом не слыхивал.

Источник: Литинтерес

Вот этот текст очень многие, как я думаю, встречали в интернете:

Ровно десять лет тому назад рабочий Пантелей Грымзин получил от своего подлого гнусного хозяина кровопийцы поденную плату за 9 часов работы — всего два с полтиной!!! «Ну, что я с этой дрянью сделаю?.. — горько подумал Пантелей, разглядывая на ладони два серебряных рубля и полтину медью... — И жрать хочется, и выпить охота, и подмётки к сапогам нужно подбросить, старые — одна, вишь, дыра... Эх, ты жизнь наша распрокаторжная!!» Зашёл к знакомому сапожнику: тот содрал полтора рубля за пару подмёток.

— Есть ли на тебе крест-то? — саркастически осведомился Пантелей.

Крест, к удивлению ограбленного Пантелея, оказался на своём месте, под блузой, на волосатой груди сапожника. «Ну, вот остался у меня рупь-целковый, — со вздохом подумал Пантелей. — А что на него сделаешь? Эх!..» Пошел и купил на целковый этот полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос, — так разошёлся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось. И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин — так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал.

— За что же, за что... — шептали его дрожащие губы. — Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликёры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины — света Божьего не вижу... О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу!.. То-то мы бы пожили по-человечески!..

Однажды, весной 1920 года рабочий Пантелей Грымзин получил свою поденную плату за вторник: всего 2700 рублей. «Что ж я с ними сделаю, - горько подумал Пантелей, шевеля на ладони разноцветные бумажки. — И подмётки к сапогам нужно подбросить, и жрать, и выпить чего-нибудь — смерть хочется!» Зашёл Пантелей к сапожнику, сторговался за две тысячи триста и вышел на улицу с четырьмя сиротливыми сторублёвками. Купил фунт полубелого хлеба, бутылку ситро, осталось 14 целковых... Приценился к десятку папирос, плюнул и отошёл. Дома нарезал хлеба, откупорил ситро, уселся за стол ужинать... и так горько ему сделалось, что чуть не заплакал.

— Почему же, — шептали его дрожащие губы, — почему богачам всё, а нам ничего... Почему богач ест нежную розовую ветчину, объедается шпротами и белыми булками, заливает себе горло настоящей водкой, пенистым пивом, курит папиросы, а я, как пёс какой, должен жевать черствый хлеб и тянуть тошнотворное пойло на сахарине!.. Почему одним всё, другим — ничего?..

Эх, Пантелей, Пантелей... Здорового ты дурака свалял, братец ты мой!.....

Этот текст написан дореволюционным/эмигранстким сатириком Аркадием Аверченко в 1920 году.

Невнимательный наблюдатель думает, что текст про то, что до революции рабочие жили как сыр в масле, а после революции изнищали. За что боролись, на то и напоролись.

Но мы-то наблюдатели внимательные, и попробуем посмотреть совсем на другое. А каков был заработок Пантелея в золотой век?

Современные цены на купленное Пантелеем Грымзином в 1913 году за 96 копеек я проверил по сайту супермаркета Лента, с предположением, что Пантелей, будучи работягой, покупал далеко не самые лучшие по качеству продукты. Цены такие: полфунта ветчины (205 грамм) 65 рублей, коробочка шпрот (160 грамм) 120 рублей, булка французская (400 грамм) 30 рублей, полбутылка водки (330 грамм) 180 рублей, бутылка пива (660 грамм) 65 рублей, десяток папирос 60 рублей. Итого Пантелей накупил еды на 520 современных рублей.

В день Пантелей получал, как мы помним, 250 копеек, так что его дневной заработок составлял 1354 современных рубля, а заработок за час 150 современных рублей.
Пантелей работал по 9 часов в день около 280 дней в году, это шестидневная рабочая неделя и еще довольно много праздников, то есть 2520 часов. А вот современный рабочий, с учетом оплачиваемого отпуска, работает только 1973 часа, а получает зарплату за 2197 часов.

Таким образом, человек, работающий по ставке Пантелея (то есть 150 рублей в час), зарабатывает 329 550 рублей в год, то есть 27 460 в месяц. Но на руки ему достанется только 23 890, у него же вычтут НДФЛ, который во времена Пантелея платили только директора.

А как можно оценить дореволюционную зарплату Пантелея в сравнении с основной массой рабочих? Это несложно, у нас есть материалы огромного обследования заработных плат, выполенного летом 1914 года Министерством торговли и промышленности и охватившего 2 млн рабочих мест (link). Рабочие в этом обследовании разделены на 14 уровней заработной платы. Так вот, ровно 90% рабочих в промышленности получали меньше Пантелея. И это мужчины. Женщины вообще столько не получали, на уровне Пантелея и выше заработок был менее чем у 1% женщин.

Медиана дневного заработка у мужчин составляла 115 копеек в месяц, то есть в 2.2 раза меньше Пантелея. Если Пантелей зарабатывал, по нынешнему счету и при нынешней продолжительности рабочего времени, 23 900 рублей, то ровно половина рабочих получала меньше 10 900 рублей в месяц. Вот такие пироги.

После этого мы должны вспомнить, что средний размер семьи солидного кввалифицированного рабочего - 4-4.5 человек, то есть на шее у нашего Пантелея 2-3 ребенка, а жена работает только если эти дети уже подросли хотя бы до 3-4 лет. И платят ей по самому минимуму в 2 раза меньше, чем Пантелею.
Кроме того, Пантелея не ждет никакая пенсия.

В общем, теперь мы видим, что очень квалифицированный рабочий, входивший в верхние 10% по заработку, зарабатывал некоторый аналог современных 24 тыс. рублей в месяц. Точнее не так, на руки он получал около 31.5 тыс., но это за счет того, что он работал 54 часа в неделю без отпусков, и платил всего 3-3.5% от зарплаты в страховую и больничную кассы вместо 13% НДФЛ, которые мы платим сегодня.

Подозреваю, что некоторый сегодняшний аналог Пантелея, рабочий из верхних 10%, кто-то типа экскаваторщика или квалифицированного сварщика, сегодня получает на руки что-то вроде 100 тыс. или около того, при 40 часах в неделю и отпуске, то есть приблизительно в 4 раза больше Пантелея (если сравнивать по почасовой ставке).

Дореволюционный вопрос Пантелея «почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликёры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины — света Божьего не вижу» совсем не глуп. Потому что, во-первых, в старой России не было прогрессивного подоходного налога, который лег бы на поедателей рябчиков (а в развитых странах такой налог уже преимущественно был), а во-вторых, правительство в трудовых конфликтах принимало сторону предпринимателей, помогая им гнобить рабочее движение. Если бы Россия была устроена более прогрессивным образом, то разница между Пантелеем и капиталистом сохранилось бы, но была бы смягчена: капиталист бы заплатил 8-10% подоходного налога, а Пантелей, участвуя в забастовке, сумел бы отжать к своей зарплате дополнительных 5-10%, такие завоевания рабочей борьбы были вполне реальны.

И наконец, базовая мысль Аверченко, очевидная современникам, уже непонятна современному читателю. Слова «а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины — света Божьего не вижу» - это же вовсе не про рабочих в целом, это про самую состоятельную, но при этом революционизированную верхушку квалифицированных рабочих, которые получают реально много (для своего времени и класса), но больше всех недовольны. Консервы и ветчина, в глазах Аверченко - целое богатство для рабочего, которому более подобают черный хлеб, лук и солонина по воскресеньям. Ты ешь ветчину и бесишься с жиру, дурак, говорит Аверченко Пантелею. При этом, конечно же, сам Аверченко расходовал на питание как минимум в три раза больше Пантелея, он же работал в журнале, писал пером, а не бил молотом, ему так положено, это справедливо. А вот Пантелей, по мнению Аверченко, занесся не по чину.

В общем, перед нами не только инвектива против Советской власти (вполне справедливая), но еще и обычный для эпохи социал-расизм.

За последнее столетие с "чувством языка" у корреспондентов  без изменений. Вспомнился рассказ Аркадия Аверченко "Специалист по военному делу". Читайте, наслаждайтесь.

___________________________________________________________________________________________________
Прежний «военный обозреватель» поссорился с редактором и ушел.

Он обиделся на редактора за то, что последний сказал ему:

— Какую вы написали странность: «Австрийцы беспрерывно стреляли в русских из блиндажей, направляя их в них». Что значит «их в них»?

— Что же тут непонятного? Направляя их в них, — значит, направляя блиндажи в русских?

— Да разве блиндаж можно направлять?

— Отчего же, — пожал плечами военный обозреватель, — ведь он же подвижен. Если из него нужно прицелиться, то он поворачивается в необходимую сторону.

— Вы, значит, думаете, что из блиндажа можно выстрельнуть?

— Отчего же... конечно, кто хочет — может выстрелить, а кто не хочет — может не стрелять.

— Спасибо. Значит, по-вашему, блиндаж — нечто вроде пушки?

— Не по-моему это, а по-военному! — вспылил обозреватель. — Что вы, издеваетесь надо мной, что ли? Во всякой газете встретите фразы: «Русские стреляли из блиндажей», «немцы стреляли из блиндажей»... Осел только не поймет, что такое блиндаж!

Редактор догадался, на кого намекает обозреватель, и обиделся.

— Не знаю, кто из нас осел. Почему же в «Военном Скакуне» обозреватель пишет такую фразу: «немцы прятались в блиндажах». Что ж они, значит, по-вашему, в пушках прятались, что ли?

— Почему же нет? Если орудие, скажем, восемнадцатидюймовое, а средний солдат, имея объем груди, согласно правилу воинского распорядка частей внутреннего согласования армий, которое... которое... Э, черт! Взял просто человек и залез в пушку.

— Сел в лужу наш военный обозреватель, — вступил и разговор корреспондент из Копенгагена. — Блиндаж — это нечто вроде солдатской галеты. Иностранное слово. Происходит с русинского. Блин даже. Так сказать, даже блин, и тот идет в ход. Я сам читал корреспонденцию, что немцы без блиндажа ни на шаг. Ясно — галеты. Любят, черти, покушать. Хотите, я сегодня из Копенгагена напишу об этом?

— Пожалуйста, — скривился военный обозреватель. — Если вы в военных вопросах понимаете больше меня, ведите сами военный отдел. А я вам больше не писарь.

Взял он свое пальто, шляпу, два рубля долгу из конторы и ушел.

Редактор привез нового военного обозревателя.

Все сотрудники высыпали смотреть на него. Поглядывали с тайным страхом — вдруг человек возьмет да и начнет стрелять в них. Все-таки военный обозреватель, имеющий дело с разными шрапнелями, мортирами и блиндажами.

Но новоприбывший военный обозреватель оказался на редкость милым, скромным человеком.

Улыбнулся всем, а молодому секретарю сказал даже комплимент:

— Какие у вас хорошие ботиночки!

— Да, — самодовольно согласился секретарь. — Почти новые. Второй год всего ношу.

— О чем будете писать нынче? — спросил редактор.

— Об Италии.

— Почему об Италии?

— Да давно хотелось написать. Тем более что она имеет на карте такую забавную форму.

Появилась статья военного обозревателя об Италии.

Она начиналась так:

«Италия имеет форму сапога. Капо-спартивенто — это его носок, Капо-С. Мария — его каблук. Средняя часть подметки образуется из залива Таренто. К сожалению, мы не можем точно обрисовать верхнюю часть сапога, так как верхушка голенища сливается с материком, а ушки должны быть где-нибудь между Сицилией и Венецией. Что же касается подъема этого сапога, то...» и т. д., и т. д.

Статья была очень оригинальная и в редакции произвела известное впечатление.

— А о чем вы нынче думаете? — спросил редактор.

— Написать о чем? Думаю написать статью о состоянии обуви во французской армии.

— Разве это такой важный вопрос?

— Обувь-то? Это — все. Обуйте солдата как следует, и он сделает чудеса.

На следующий день появилась новая статья нашего военного обозревателя.

Она начиналась словами:

«Многим, вероятно, интересно, как обута французская армия. Обувь французов состоит из...» и т. д., и т. д.

Эта статья оставила у всех какое-то странное впечатление узости освещения затронутого вопроса и поразила обилием специальных непонятных терминов. Впрочем, редактор утешил себя:

— Ничего не поделаешь, — специалист.

А вечером спросил:

— А завтра о чем будет?

— Думаю коснуться состояния обуви в австрийской армии.

— Что вы все обувь да обувь? — нервно возразил редактор. — Напишите что-нибудь другое.

— Именно? — пугливо спросил новый обозреватель, огорченный редакторской нервностью.

— Ну... например, напишите о расположении австрийской армии...

— Слушаю-с.

На следующий день появилась статья:

«Расположение австрийской армии».

Начиналась так:

«Австрийская армия расположена сейчас в виде дамского ботинка, причем левый фланг образует собой как бы носок, а правый как бы верх ботинка. N-й корпус стоит в виде высокого каблука, причем рантом его является...» и т. д., и т. д.

Прочтя эту статью, редактор рассвирепел. Долго кричал на военного обозревателя:

— Что вы всюду тычете ваши сапоги, туфли и башмаки? Что это за военные статьи, ни одна из которых не обходится без каблука, ранта, подъема и носка? На плане расположение австрийской армии похоже на кочергу, а вы всюду хватаетесь за свой излюбленный сапог. Понимаете? Кочерга, а не сапог!

— Извините! — обиженно возразил новый обозреватель. — Я не кухарка какая-нибудь, чтобы сравнивать положение армии с кочергой.

— Но и не сапожник же, — завизжал редактор, — чтобы сравнивать армии с сапогом!

— Извините, — угрюмо прошептал новый обозреватель, — как не сапожник? Мне своей профессии стыдиться нечего. Сейчас я, конечно, приглашен вами на пост военного обозревателя, но раньше я действительно работал подмастерьем у сапожного мастера Василия Хромоногого.

И когда он, получив расчет и собрав свои вещи (пучок дратвы, две колодки и коробку вару), уходил, — в глазах его читался короткий упрек:

«За что? Чем я хуже других?»

Все мы страдаем от дураков. Если бы вам когда-нибудь предложили на выбор: с кем вы желаете иметь дело — с дураком или мошенником? — смело выбирайте мошенника.

Против мошенника у вас есть собственная сообразительность, ум и такт, есть законы, которые вас защитят, есть ваша хитрость, которую вы можете обратить против его хитрости. В конце концов, это честная, достойная борьба.

Но что может вас защитить против дурака? Никогда в предыдущую минуту вы не знаете, что он выкинет в последующую. Упадет ли он вам с крыши на голову, бросится ли под ноги, укусит ли вас или заключит в объятия… — кто проникнет в тайны темной дурацкой психики?

Мошенник — математика, повинующаяся известным законам, дурак — лотерея, которая никаким законам и системам не повинуется.

Самый типичный дурак — это тот человек из детской хрестоматии, который зарезал курицу, несущую ему золотые яйца.

Все проиграли от этой комбинации: и курица, и ее владелец, и государство, на котором, конечно, отражается благосостояние ничтожнейшего из его подданных.

А вдумайтесь — так ли бы поступил с курицей мошенник? Да он бы ее на руках носил, и пылинке бы не дал на нее сесть, кормил бы отборным зерном. Мошенник прекрасно знает, что зерно не отборное, пополам с разной дрянью — втрое дешевле… Осмелился ли бы он подсунуть своей курице такое зерно? Нет!

Он бы, может быть, подсунул торговцу зерном фальшивый двугривенный или обсчитал бы его, но обидеть свою курицу — на это не способен самый отъявленный мошенник.

Почти всякий из нас, читатели, — курица, несущая кому-нибудь золотые яйца, и потому всякий из нас рискует быть зарезанным рукой дурака.

Поэтому — долой дураков!

Видели вы когда-нибудь, как магнит, сунутый в кучу самых разнородных мелочей, вытягивает из всего этого только железные опилки, — как он чисто, ловко и аккуратно это делает! Всунули вы чистенький, гладкий, полированный стержень… момент — и вытаскивается из кучи густо облипший опилками и железной пылью, потерявший форму комок.

И еще: видели ли вы, как работает так называемый «пылесос»?

Прекрасное, волшебное зрелище.

Как будто одаренный человеческим умом и энергией, нащупывает хобот аппарата залежи пыли. Глядишь: только прикоснулся к ним — и уже сверкает белизной грязное, загаженное место… Ни одной пылинки не оставит жадный хобот, все втянет аппарат своими могучими легкими.

И ни чахотки не знает он, ни даже простого кашля.

Однажды, когда я, сидя на диване, наблюдал из другой комнаты работу чудесного аппарата, ко мне пришел знакомый и сказал:

— А я вчера очень заинтриговал Елену Сергеевну…

— Каким образом?

— Да сказал, что видели вас в «Аквариуме» с одной блондинкой. Она долго допытывалась, да я — не дурак ведь — помучил, помучил ее, однако не сказал. Очень было весело.

— Кто же вас просил говорить об этом?

— Никто. Я просто заинтриговать хотел. Она чуть не плакала, да я-то не дурак, слава Богу, хе-хе… Не выдал вас.

Пылесос свистел и шумел, ощупывая хоботом своим пыльный карниз.

Я глядел на его работу и думал:

«Отчего никто не выдумает такой пылесос для дураков? Хорошо бы сразу высосать всех дураков из нашего города, втянуть их куда-нибудь всех до последней крошечки. Жизнь сразу бы посветлела, воздух очистился и дышать сделалось бы легче».

Эта мысль — придумать пылесос для дураков — гвоздем засела во мне, и я часто к ней возвращался…

*  *  *

— Что я с ними буду делать, ты подумай! — плакался как-то, сидя у меня, один из моих друзей, получивший недавно наследство. — На что они мне, эти проклятые пятьсот десятин?! Место сырое, топкое, лесу нет, только песок и камень, вода за двадцать верст, дорог нет. Ближайший город — за двести верст.

Я потер рукой голову.

— Вот что… Садись за стол и пиши объявление в газеты…

Он сел.

— Ну?

— Пиши: «В сырой холодной местности, лишенной питьевой воды, продаются участки для постройки на них домов и усадеб. Полное отсутствие леса; почва — песок и глина. Ближайший город за двести верст. Полное бездорожье, отсутствие медицинской помощи, лихорадочная, малярийная местность. Квадратная сажень земли стоит 50 коп. При больших покупках — дороже. Лиц, желающих приобрести землю и поселиться в этом месте, просят обращаться туда-то. Контора по продаже земли в поселке Каруд».

— Господи Иисусе, — ахнул мой друг. — Кто же может откликнуться на это предложение?.. Разве только круглый дурак.

— Ну да же! Подумай, какая прелесть: это будет единственное место, где дураки соберутся в этакую плотную компактную массу. Твоя земля — это пылесос, который сразу вытянет всех дураков из нашей округи… То-то хорошо дышать будет.

— Да ведь они там помирать шибко будут. Жалко…

— Дураков-то? Да пусть мрут на здоровье. Боже ты мой!

— Ну так я хоть припишу, что летом там очень прохладно.

— Ни за что! Пиши так: «Холодная бесснежная зима, жаркое, душное лето, полное отсутствие растительности…» Есть?

— Есть. Да только уж и не знаю — выйдет ли что-нибудь из этого?

*  *  *

Вышло.

В «Контору по продаже земель в поселке Каруд» посыпались письменные запросы.

Спрашивали:

«Действительно ли нет лесу поблизости, а если нет, то я прошу записать на мое имя четыре десятины, посырее, потому что у меня часто пересыхает горло, и вообще в лесу мало ли что может быть!»

Один господин писал:

«Если публикация говорит правду в параграфе о песчаной каменистой почве, то я покупаю 10 десятин: мне песок и камень нужны для постройки дома. Сообщите также, как понимать выражение „лихорадочная местность“? Не в смысле ли это „лихорадочной деятельности в этой местности“?»

Дама писала:

«Меня очень соблазняет отсутствие медицинской помощи. Действительно, эти доктора так дерут за визиты, а пользы ни на грош. Хорошо также, что нет воды: от нее страшно толстеешь; я пью лимонный сок и остаюсь с почтением Василиса Чиркина».

*  *  *

Через два месяца половина участков в поселке Каруд была распродана.

Пылесос работал вовсю.