Говорят, что когда Пирр покидал Сицилию, он оглянулся и с горечью сказал своим приближенным: «Какое ристалище для состязаний оставляем мы римлянам и карфагенянам, друзья!». Его слова оказались пророческими. Пройдет немного времени, и остров превратится в арену величайших битв. Но, если эпирский царь и смог предугадать главных действующих лиц грядущей исторической драмы, то вряд ли он отдавал себе отчет в том, что постановщиком ее был именно он сам. Война, которую Пирр вел с римлянами, стала для последних великолепной школой, научившей их сражаться с фессалийской конницей и македонской фалангой и со слонами.

Столкновение с Пирром имело не меньшее значение и для карфагенян. На протяжении столетий они ожесточенно сражались с греками за право обладания Сицилией. Однако никому из противников не удавалось добиться решающего перевеса. Знакомство с эпирской армией произвело в военном деле карфагенян настоящую революцию, не оставившую сицилийским эллинам никакого шанса на победу в затянувшемся противостоянии.

В V-IV вв. армия Карфагена состояла из отрядов разноплеменных наемников (галлов, испанцев, нумидийцев), вооруженных и обученных в соответствии со своими национальными традициями. Ее отличительной чертой было наличие большого количества серпоносных колесниц. Когда Пирр появился на Сицилии, карфагеняне увидели силу, противопоставить которой им было решительно нечего. Их варварская пехота и колесницы были бессильны перед сплоченным натиском македонской фаланги, и обращались в паническое бегство, лишь заслышав рев боевых слонов. Именно отсталость карфагенян в военном деле стала главной причиной того, что Пирру удалось так стремительно завоевать весь остров.

После ухода армии эпирского царя карфагеняне сразу же отказались от использования колесниц и заменили их боевыми слонами. Этот новый род войск принес в дальнейшем большую пользу Карфагену и позволил ему неоднократно и с успехом противостоять армиям римлян. Пирр вложил в руки карфагенян страшное оружие, используя которое они смогли более 60 лет оспаривать у Рима власть над всем Западным Средиземноморьем.

Карфагеняне всегда придавали особое значение боевым слонам. В самом Карфагене с внутренней стороны крепостных стен были обустроены стойла, приспособленные для содержания 300 четвероногих гигантов. Несомненно, где-то поблизости находились и загоны для их дрессировки. Карфагеняне использовали только африканских слонов, в большом числе водившихся в лесах Нумидии. Некоторые исследователи полагают, что североафриканские слоны были слишком маленького размера для того, чтобы на них могли устанавливать башни. К подобному заключению приходит Дж. Тойнби, а также М.Б. Чарльз, который опирается на данные Полибия, Ливия и Аппиана.

Впрочем, вряд ли существуют достаточно веские основания для подобной гипотезы. Африканские слоны, которых использовали карфагеняне, египтяне и нумидийцы, были в действительности не настолько малы, чтобы не поднять башню с двумя или даже тремя легковооруженными солдатами. В качестве примера отметим, что некоторые народы древности использовали в военных целях верблюдов, которые без особых усилий могли нести на себе двух воинов. Естественно предположить, что такое крупное животное, как слон, могло сохранять во время сражения достаточную подвижность, неся на себе трех и даже более человек. Здесь нужно отметить, что ливийский слон, которого древние использовали в военных целях, - это Loxodonta Africana cyclotis -африканский лесной слон, некогда весьма широко распространенный в Северной Африке и исчезнувший в этом регионе во времена римского господства. Самцы данной группы достигают в среднем высоты 7-8 футов (около 2-2,5 м), что значительно меньше роста индийских слонов. В наше время этот подвид обитает только в экваториальной части африканского континента.

Башни, которые устанавливали на спинах слонов, делались из дерева, и поэтому их вес не мог превышать нескольких десятков килограммов. Подобное сооружение, укрепленное на спине животного с помощью ремней, веревок или цепей, не должно было мешать его движениям и позволяло ему сохранять подвижность, необходимую во время боевых действий.

Мнение ученых, полагающих, что на африканских слонах не устанавливали башен, опирается, прежде всего, на тот факт, что наши литературные источники якобы не приводят подобных примеров. В действительности это не так. О башнях на карфагенских слонах говорит поэт Силий Италик:

На иссиня-черной спине возвышается башня,

Грозная и огнем, и мужами, и дротиками.

Его слова подтверждает Лукреций:

Там и луканских волов, змееруких и видом ужасных,

С башней на спинах, сносить приучили ранения пуны

И на войне приводить в смятение полчища Марса.

Возможно, конечно, что это всего лишь отражение укоренившегося представления о боевых слонах. Однако в наших источниках есть вполне определенные указания на то, что нумидийцы устанавливали башни на спинах своих слонов. Согласно утверждению автора «Записок об Африканской войне», нумидийский царь Юба, боровшийся вместе с помпеянцами против Цезаря, привел своим союзникам слонов, которые несли на себе башни. Несомненно, что научиться вооружать слонов подобным образом нумидийцы могли только от карфагенян.

После поражения помпеянцев большое количество слонов Юбы попало в руки победителей. Позднее эти животные были использованы Цезарем во время цирковых зрелищ, которые он устроил для народа. Согласно утверждению Плиния, во время одного из этих боев Цезарь вывел на арену 20 слонов, на которых находилось 60 бойцов, следовательно, по три человека в башне. Определенно, это были африканские слоны, захваченные в битве при Тапсе, поскольку вряд ли в Риме, после крушения державы Селевкидов могли тогда видеть индийских слонов.

Есть еще одно указание в тексте источника, позволяющее утверждать, что башни на африканских слонах были вполне обычным делом. Согласно описанию Полибия, в сражении при Рафии (217 г. до н.э.) в египетской армии было 73 слона африканской породы, которые несли на себе башни. Существует мнение, что в действительности историк говорит не об африканских, а об индийских слонах: во время войны Птолемея III Эвергета (246-222 гг. до н.э.) против Селевка Каллиника множество этих животных было захвачено египетскими войсками14. Тем не менее, результат сражения при Рафии наглядно демонстрирует, что слоны египтян были намного слабее слонов их противников: 16 египетских слонов были убиты, а почти все остальные животные - захвачены сирийцами; последние потеряли всего 5 слонов, из которых 3 пали не поле сражения, а 2 умерли позднее от полученных ран.

К этим литературным свидетельствам мы можем прибавить также и археологические данные. В нашем распоряжении имеются, по крайней мере, две терракотовые статуэтки II в. до н.э., подтверждающие возможность установки башен на спинах африканских слонов. Одна из этих статуэток представляет слона, который несет на своей спине башню в форме клетки, другая - слона, несущего башню «классической» формы. Выпуклый лоб и широкие большие уши вполне определенно указывают, что обе эти статуэтки изображают слонов африканской породы.

Карфагеняне не только устанавливали башни на своих слонах, они использовали и другие способы, чтобы сделать этих животных как можно более грозными для врагов. Согласно описанию Силия Италика, к бивням слонам они прикрепляли копья или же насаживали металлические острия. У нас нет прямых указаний на то, что карфагеняне облачали своих слонов в броню, однако тот факт, что в I в. до н.э. к подобному средству защиты прибегали нумидийцы с большой долей вероятности позволяет утверждать, что научились они этому от карфагенян.

Число слонов, принимавших участие в сражениях на стороне карфагенских армий, было первоначально очень велико. В начале Первой Пунической войны Ганнон высадился на Сицилии с армией, в составе которой было 60 слонов. В столкновении с римлянами он потерял 44 слона, но карфагеняне очень быстро восполнили понесенный урон, и спустя всего несколько лет смогли противопоставить легионам Регула 100 слонов. Одержав победу при Тунете, карфагеняне отправили на Сицилию новую армию, в которой этих животных было уже 140.

Когда число слонов было достаточно большим (около 100 голов), карфагеняне предпочитали использовать их в качестве живого тарана против тяжеловооруженной пехоты противника; если же слонов было не более трех-четырех десятков, то во время сражения их обычно держали в резерве. Наиболее ярким примером использования слонов для прорыва строя тяжеловооруженной пехоты является произошедшая в 256 г. битва при Тунете (Tunes или Tunetum), городе, находившемся на небольшом расстоянии к юго-востоку от Карфагена. Спартанец Ксантипп, командовавший пунийской армией, имел в своем распоряжении 12 000 человек пехоты, 4 000 всадников и приблизительно 100 слонов. Он поставил слонов в одну линию, а за ними на достаточно большом расстоянии развернул фалангу. Это была необходимая предосторожность, позволявшая снизить до минимума опасность того, что обращенные вспять животные приведут в замешательство собственные войска. Наемников карфагенский полководец поместил справа от фаланги, а конницу и легковооруженных - на флангах, поставив их несколько впереди линии фронта пехоты.

Римская армия под командованием консула Марка Аттилия Регула насчитывала, согласно одним данным, 15 000 человек пехоты и 500 всадников, согласно другим - 30 000 воинов. Полибий говорит, что консул, опасаясь атаки слонов, поставил впереди легкую пехоту, а позади нее плотными рядами манипулы тяжеловооруженных. Конница была размещена на обоих флангах.

Атаку начали карфагеняне. Римская конница на обоих флангах обратилась в бегство. «Что касается пехоты, то левый фланг ее частью из желания уклониться от нападения слонов, частью из презрения к наемникам, ударил в правый фланг карфагенян, принудил их к отступлению и гнался за ними по пятам до самого лагеря».

Слоны сразу же опрокинули передние ряды римлян, состоявшие из велитов и яростно обрушились на тяжеловооруженных. Однако благодаря плотности построения они не смогли прорвать римский боевой порядок. Передним рядам легионеров удалось пробиться между животными, но когда они оказались уже за их спинами, то увидели перед собой стройные ряды карфагенской фаланги, еще не вступившей в сражение. В то же самое время пунийская конница атаковала оставшихся без прикрытия легионеров с флангов. Не в силах сопротивляться врагу, наседавшему на них с трех сторон, римляне обратились в бегство. Поскольку сражение происходило на открытой равнине, то почти все они были перебиты кавалерией пунийцев или раздавлены слонами. Спастись удалось только консулу с отрядом в 500 солдат, но и их, спустя некоторое время, захватили в плен карфагеняне. Из всей римской армии осталось в живых только 2 000 человек, которые в начале сражения обратили в бегство наемников. Карфагеняне потеряли около 800 человек из числа наемников, подвергшихся нападению левого крыла пехоты противника.

Удалось ли слонам в этой битве прорвать густой строй римской легионной пехоты? Полибий говорит, что слоны опрокинули только передние ряды строя, и римляне продолжали сопротивляться этим колоссам до тех пор, пока не столкнулись с карфагенской фалангой, а нумидийская конница не обрушилась на них с флангов. Впрочем, ниже историк утверждает как раз обратное и заявляет, что слоны разорвали римскую боевую линию, растоптав при этом большое количество воинов.

Как бы там ни было, битва при Тунете произвела сильнейшее впечатление на римлян, поскольку еще в течение двух лет они ни разу не отважились вступить в бой с карфагенской армией, в составе которой были слоны. Только победа, одержанная над слонами под Панормом, вновь вдохнула в римлян уверенность в своих силах. Согласно утверждению Полибия, когда в Рим пришла весть о происшедшем сражении, то среди жителей началось ликование «не столько потому, что с потерею слонов силы неприятеля были ослаблены, сколько потому, что победа над слонами ободрила собственных их граждан».

Тем не менее, Карфаген достаточно быстро обзавелся новыми слонами и, когда в Африке вспыхнуло восстание наемников (241-238 гг. до н.э.), карфагеняне смогли бросить на его подавление целую сотню ужасных четвероногих, которые оказали им неоценимую услугу. Истощенное карфагенское государство не имело средств ни на то, чтобы расплатиться со своими наемными солдатами, ни на то, чтобы собрать новую армию. Поэтому слоны и гений Гамилькара Барки стали едва ли не единственной надеждой пунийцев.

После подавления восстания наемников карфагеняне предприняли масштабное завоевание испанских территорий. Определенно, успеху этого предприятия во многом способствовало неизменное присутствие в карфагенских армиях слонов. Согласно Диодору, Гасдрубал, возглавивший после гибели Гамилькара карфагенские военные силы в Испании, имел в своем распоряжении 50 000 пехоты 6 000 всадников и 200 боевых слонов. Эти животные оказались очень полезными для Ганнибала, когда он, уже в ранге командующего армией, встретился у реки Таг со стотысячным войском карпетанов.

Вторая Пуническая война отмечена большим количеством сражений, в которых приняли участие слоны. Отправляясь в поход против Италии, Ганнибал оставил для защиты карфагенских владений в Испании своего брата Гасдрубала, под командованием которого находились крупные воинские силы: пехоты - 11 850 ливийцев, 300 лигуров, 500 балеаров; кавалерии - 450 ливиофиникиян, 300 илергетов и 800 нуми-дийцев и, кроме того, 21 слон. С собой Ганнибал повел армию, в составе которой было 37 гигантских животных. Им предстояло совершить трудный переход через негостеприимные земли Галлии, населенные воинственными племенами и неприступные заснеженные Альпы. Во время последнего испытания эти животные очень сильно страдали от холода и отсутствия корма. Полибий и Тит Ливий сообщают о фантастических потерях, которые понесла армия Ганнибала при переходе через горы. Возникает вопрос, сколько слонов оставалось в живых, когда карфагеняне, наконец, спустились с гор? Евтропий утверждает, что все 37 животных достигли Италии. Полибий сообщает, что в битве при Требии слоны стояли на обоих флангах карфагенского войска, а, если верить Ливию, - не только на флангах, но и в центре. Это свидетельствует о том, что слонов было еще достаточное число и, возможно, всем им, действительно, удалось перейти через Альпы.

Впервые об участии слонов мы узнаем из описания битвы при Требии. Согласно Ливию, легковооруженной пехоте римлян удалось обратить слонов в бегство. Однако Ганнибал предпринял маневр, который способствовал окончательной победе карфагенян. «Заметив, что слоны в исступлении начинают уже бросаться на своих, Ганнибал велел удалить их из середины и отвести на левый край, чтобы они пришлись против вспомогательных отрядов галлов. Тут они сразу вызвали повсеместное бегство, и ужас римлян достиг пределов, когда они заметили, что их союзники разбиты». Полибий утверждает, что римлянам не удалось отразить атаку слонов на флангах, и огромные животные продолжали теснить их, пока легионеры не оборотили тыл.

Но непривычные климатические условия оказались для четвероногих гигантов страшнее римских копий и дротиков. Почти все они, кроме восьми, пали от дождя, снега и холода. Семь слонов погибли при переходе карфагенской армии через Апеннины, после чего у Ганнибала остался только один слон, на спине которого карфагенский военачальник переправлялся через болота во время его похода к Аррецию. В сражениях при Тразименском озере и Каннах у Ганнибала уже не было более слонов.

После победы, одержанной армией Ганнибала при Каннах, карфагенский сенат принял решение отправить в Италию 40 слонов. Эти животные приняли самое активное участие в боевых действиях во время осады Касилина, в сражении под Нолой, при попытке прорыва блокады Капуи, в битве под Канусием.

К концу Второй Пунической войны у Ганнибала, очевидно, уже не оставалось слонов. Силы его армии стремительно таяли. Карфагенское правительство приняло решение попытаться переломить ход военных действий в свою пользу и приказало Гасдрубалу перейти Альпы и идти на соединение с армией Ганнибала. Однако римлянам стало известно об этом замысле и, как только Гасдрубал оказался в Италии, путь ему преградила римская армия под командованием консула Ливия Салинатора, к которому присоединился отряд его коллеги консула Клавдия Нерона. Решительная битва между противниками состоялась у реки Метавр. Согласно Полибию, в армии карфагенян было 10 слонов. Ливий говорит о 15 животных. Гасдрубал поставил своих слонов в центре впереди фронта армии. Бой шел с чрезвычайным ожесточением, при этом слоны, которые оказались зажатыми и обстреливаемыми с обеих сторон, «производили расстройство в рядах и римлян и иберов».  Исход боя был решен искусным маневром, произведенным Нероном (не тем Нероном, прим.ТС): он прошел со своими воинами за строем римской армии, обогнул ее левое крыло и ударил с фланга на карфагенян. Карфагенская армия была уничтожена. Гасдрубал, отважно сражаясь, предпочел смерть позору поражения, а из слонов шесть были убиты на месте, а четыре, прорвавшись через ряды сражавшихся, были позднее пойманы живыми. Ливий добавляет интересную подробность, касающуюся участия слонов в этой битве. «Большинство слонов перебили не враги, а сами их вожаки; у каждого из них были долото и молоток; когда слоны приходили в неистовство и начинали кидаться на своих, вожак между ушей, как раз в том месте, где шея соединяется с головой, ставил долото и бил по нему изо всех сил. Это самый быстрый способ умертвить громадного зверя, когда с ним уже нет сладу. Гасдрубал первым ввел его в употребление».

В 203 г. до н.э. карфагенское правительство решило вновь отправить армию в Северную Италию. Ее возглавил брат Ганнибала Магон, который высадился в Лигурии, имея под своим командованием армию, состоявшую из 12 000 человек пехоты и 2 000 всадников, Неожиданность появления позволила Магону легко захватить Геную, Альбенгу и Савону, а большое количество денег - пополнить свои силы цизальпийскими галлами. Через некоторое время он получил из Карфагена значительное подкрепление в 6 000 пехотинцев, 800 всадников и 7 слонов. Навстречу карфагенянам выступили проконсул Корнелий Цетег и претор Квинктилий Вар, которые столкнулись с неприятелем между Аддой и Тезеном. Магон разместил своих слонов во второй линии боевого порядка и приказал пехоте начать атаку. Сражение было упорным, и никто не желал отступать. В это время Квинктилий атаковал противника во главе своей кавалерии. Однако Магон бросил вперед слонов. Лошади римских всадников пришли в ужас, перестали слушаться седоков и поскакали прочь. Атака римской кавалерии захлебнулась. Карфагенская конница бросилась преследовать римскую, слоны развернулись и ворвались в ряды легионов. Поражение римлян было бы неизбежным, если бы гастаты одиннадцатого легиона, не метнули все разом свои пилумы в гигантских четвероногих. Четыре слона были убиты тут же, остальные, получив ранения и страдая от боли, повернули назад и смешали ряды карфагенской армии. Когда римляне подвели находившийся в резерве легион, Магон приказал дать сигнал к отступлению. Но карфагенский вождь получил тяжелое ранение и после того, как его вынесли с поля боя, пунийская армия обратилась в бегство.

Последней битвой, в которой карфагеняне использовали боевых слонов, была битва при Заме. У нас сохранилось два описания этого эпохального сражения, сделанные Полибием и Ливием. Дополнительную информацию о нем мы можем почерпнуть у Аппиана. Относительно численности обеих армий и их боевого построения все три источника в основном согласны между собой. Армия Ганнибала насчитывала около 50 000 человек из них 2-3 тыс. всадников и 80 или даже больше слонов. У Сципиона было 23 000 пехотинцев, 1 500 всадников италийцев и римлян, и кроме того на помощь ему подошел царек Декама с 600 всадниками и Масанасса (Масинисса) с 6 000 пехотинцами и 4 000 всадниками.

Ход битвы у Полибия и Ливия представлен практически одинаково. Карфагенская конница отступила на обоих флангах; слоны, попали в промежутки, оставленные в римском боевом порядке, и были уничтожены римлянами; карфагенские наемники, повернули против второй линии карфагенского строя и перебили многих карфагенян, наконец, вступили в бой ветераны Ганнибала, но в этот момент «возвратились из погони за конницей Масанасса и Лелий и каким-то чудом вовремя подоспели к делу. Нападение произведено было ими с тыла, благодаря чему большая часть воинов Ганнибала истреблена была на месте, а из бежавших уцелели лишь весьма немногие, потому что в деле участвовала конница, и местность была ровная».

Несколько моментов, касающихся участия слонов в этом сражении, не могут не привлечь внимания. Прежде всего, удивляет странное поведение гигантских животных в самом начале битвы. Согласно Полибию, звуки рожков и труб, давшие сигнал к началу битвы, испугали нескольких слонов, которые кинулись на свои же войска. Ливий утверждает, что лишь немногих животных удалось погнать на врага, остальные повернули назад. Если слонов можно было напугать звуками труб и рожков, то тогда становится непонятным, почему римляне и другие народы, которым приходилось бороться против этих четвероногих, никогда не прибегали к этому простому и эффективному средству. Ответ напрашивается сам собой: в сражении при Заме участвовали животные, непривычные к такого рода звукам. Другими словами, последние слоны, на которых возлагали свои последние надежды карфагеняне, были плохо обучены и не имели никакого боевого опыта. Эти животные были отловлены не ранее 203 г. до н.э. Согласно сообщению Аппиана, только когда в Карфагене стало известно, что Сципион уже готовится высадиться в Африке, карфагеняне отправили Гасдрубала, сына Гескона на охоту за слонами.

Данное наблюдение представляется нам весьма важным. Выше мы уже говорили, что в Карфагене были сделаны стойла для 300 животных. Однако к концу войны их оставалось только 80, да и те были недавно пойманы. Вероятно, возросшие потребности Карфагена в боевых слонах привели к тому, что слоны исчезли из областей, где обычно происходил их отлов, и карфагеняне испытывали все больше трудностей, пытаясь обеспечить ими свою армию. Если во время Первой Пунической войны пунийцы могли выставить 60, 100 и даже 140 громадных животных, то количество их в карфагенских армиях, действовавших в период Второй Пунической войны, не превышало четырех десятков голов. Под конец войны, когда решалась судьба самого Карфагена, пунийцы уже не могли обеспечить свои армии необходимым числом зверей: Гасдрубал должен был вторгнуться в Италию, имея всего 10 или 15 слонов, а его брат Магон получил их от правительства всего 7 голов. Сама природа обрекала Карфаген на поражение.

В соответствии с заключенным мирным договором карфагеняне должны были выплатить победителю огромную контрибуцию, выдать оружие и боевых слонов. Когда же во время Третьей Пунической войны Карфаген уже стоял на пороге гибели, пунийцы в отчаянии «звали по именам слонов, как будто те были еще здесь, они поносили и своих предков и самих себя, говоря, что следовало, не передавая ни кораблей, ни слонов, не внося дани, не передавая оружия умереть вместе с родиной, когда она была в полном вооружении». Но, что сделано, то сделано...

статья БОЕВЫЕ СЛОНЫ В КАРФАГЕНСКИХ АРМИЯХ, авторы А.А. ПОПОВ, А.В. БАННИКОВ.

Выводы для ЛЛ в конце. Мы никогда не узнаем, как в точности выглядели древние битвы. Казалось бы почему? Ведь мы можем реконструировать оружие, воспроизвести строй древних воинов, даже приемы ближнего боя повторить. Но есть кое-что чего нет и не будет в современных реконструкциях (по крайней мере с текущим законодательством). Понимания того, что идущий на тебя противник будет тебя целенаправленно убивать, а ты должен убить его. Это меняет все.
Долгое время, на солдат в древних сражениях смотрели сверху, мало кого интересовало как же выглядит бой изнутри. Что видят перед собой воины, что они чувствуют и что слышат. Так было пока в 1976 году не вышла книга Джона Кигана «Лицо войны» (до русских прилавков она так и не дошла) – в ней автор рассматривает [1] битву глазами воина, разбирая каждый этап сражения, стоя за спиной солдат. Он же вдохновил уже других авторов на схожие исследования, но уже в другие периоды (Джон рассматривал три битвы – Азенкур (1415), Ватерлоо (1815) и Сома(1916)) – Хэнсон, Сабин, Голдсуорти принялись за античность.
Тема психологии войны очень сложная, я давно к ней подступался, но так и не придумал как подать. Во-первых, тема чудовищно большая, потому что поведение каждого воина в бою – это комплекс факторов включающих среду, которая его сформировала как личность, его навыки, вооружение и собственно тех, кто его окружает в настоящий момент. Я решил действовать таким образом – показать несколько ярких представителей военной истории в разные периоды, начав с античности. Основной акцент будет на греческих гоплитах, чуть меньше на сариссофорах, римских легионеров затронем совсем краешком. Кроме того, как обычно статья разрослась в объеме, поэтому я её разбил на две части. Как всегда в конце я привожу небольшой перечень источников, которые можно посмотреть по теме, они даны в круглых скобках, но их можно игнорировать, если верите мне на слово, все-таки научпоп)
Греческий гоплит.
Начнем с этого видного представителя античной военной истории.

Иллюстрации в некотором смысле условные, например, то, что гоплит босиком – это влияние традиции Н. Секунды: не стоит воспринимать прямо буквально. В ранних работах Секунды гоплиты вообще идут в бой нагишом с хуем наперевес, здесь солдата лишили только обуви.

Почему люди убивают

В одном из комментариев к прошлой статье меня спросили, а что заставляло людей идти на смерть в битве? Отличный вопрос, но я бы сформулировал его иначе «что заставляло людей убивать в сражении?». Долгое время солдат рассматривался как безотчетная боевая единица, автомат к ружью приставленный. После Второй Мировой войны вышло исследование Сэмуэля Маршалла “Men Against Fire: The Problem of Battle Command”, в котором он после опроса ветеранов, сделал вывод, что в сторону врага стреляли только 20-25 % солдат. Эффект был, конечно, умопомрачительный – от пересмотра концепций обучения солдат, до разгромных работ, доказывающий что все это миф. Например, критики его работы указывали на то, что в войне во Вьетнаме этот показатель составлял уже 90-95 %. В 1996 году вышла работа Дэйва Гроссмана «On killing: The psychological costs of learning to kill in war and society», а в 2009 ее дополненное издание [2]. Дэйв рассматривал современный уровень насилия в Америке, в том числе задаваясь болезненным вопросом «а виноваты ли фильмы и игры в массовых школьных расстрелах?». Но весьма любопытной частью его исследования было как раз изучение психологии солдат.

Он сделал вывод, что резко возросшее количество выстрелов во врага в войнах после Второй мировой – это отнюдь не доказательство того, что Маршалл все наврал, а следствие изменений в психологических принципах подготовки солдата. С другой стороны, он нашел подтверждение выводов Маршалла в анализе сражений предшествующих эпох. Например, проводились стрелковые опыты прусских солдат, свидетельствуют о том, что с расстояния в 50 метров поражается 75 % мишеней. С другой стороны, в битве при Белграде 1717 года при перестрелке двух строев, находившихся друг от друга на расстоянии 30 шагов убили лишь несколько солдат, хотя при плюс-минус целенаправленном огне должны были лечь все. После битвы при Геттисберге 1863 было найдено 37 тысяч ружей, 24 тысячи из них были заряжены, причем в 12 тысячах было две пули. Что здесь не так? Дело в том, что 90 % времени солдат тратит на заряжание ружья и 10 % приходится на короткий момент выстрела и соответственно невероятно то, что 2/3 воинов могли быть убиты в это мгновение. Традиционное объяснение – это неэффективность мушкетов и неумение солдат обращаться с ними: воины в шуме битвы заряжали ружье неправильно, не могли понять выстрелило ли оно и закидывали следующую пулю. Дэйв подверг критике такое объяснение и дал собственную реконструкцию – люди не хотели убивать. Основной вывод Дэйва то, что две основных реакции страха – бежать и убивать работают преимущественно в отношении чужого вида. В животном мире внутри одного вида есть третья реакция – сдаться. Проще говоря, в базовой настройке на инстинктивном уровне, люди не хотят себе подобных и для преодоления внутренних блоков требуется сильные психологические импульсы. Не возьмусь ставить точку в этих спорах, но можно уверенно сказать, что и в античности, и в средние века мы видим людей в сражениях, сражающихся не только друг с другом, но и с множеством психологических блоков. Страх это, инстинктивное неосознанное сопротивление убийству или все вместе – это все предмет будущих исследований.

Второй скрепой, заставляющей войска идти вперед был авторитет вождя. Феномен безусловного подчинения авторитету был выявлен в исследовании Стэнли Милгрэма [3]. Если вкратце, то суть эксперимента сводилась к следующему – 40 мужчинам в возрасте от 20 до 50 лет (почтальоны, инженеры, учителя – простые служащие) предлагалось поучаствовать в исследовании памяти в Йельском университете. Исследование подразумевало, что они должны бить током другого участника эксперимента (подсадного) в случае, если тот давал неправильный ответ. Причем напряжение тока последовательно возрастало от 0 до 450 вольт с шагом в 15. Первоначально ожидалось, что большинство откажется, услышав жалобы испытуемых, однако, первые пятеро не стали продолжать только когда напряжение достигло 300 вольт, а до конца дошли 26 человек. Стэнли объяснил это следованию авторитету ученого, который говорил подопытному продолжать повышать напряжение, даже когда истязаемый просил остановиться. Один из сильнейших мотиваторов – это следование приказам вождя, чья власть легитимна (точнее считается таковой солдатами).

Бордовым помечены те, кто дошел до конца эксперимента

В фаланге такие авторитеты находились непосредственно рядом с солдатами в одном строю. Традиции героического века требовали, чтобы командующий шел в бой рядом со своими воинами, поддерживая и вдохновляя их, а заодно и участвуя непосредственно в битве. И это работало, присутствие командующего в строю невообразимо повышало отвагу воинов, вот например, эпизод сражения между македонянами и спартанцами [4]:

Враги вступали в битву то отрядами, то всею массою; с обеих сторон обнаружена была замечательная храбрость, потому что воины сражались на виду у царей и войск. (5) Отдельные воины и целые отряды соревновались друг с другом в мужестве.

Были впрочем и недостатки – находящийся в бою лидер имеет все шансы быть убитым, что деморализует армию. Александр Македонский в войне с Дарием направлял удар своей кавалерии прямо на ставку царя, тот бежал и войско персов просто разваливалось.

Психология строя

Вообще по греческим фалангитам написано такое колоссальное количество исследований, что нет смысла углубляться в этот вопрос. Ограничусь парой общих замечаний – это строй тяжеловооруженных пехотинцев, построенных плечом к плечу. Сложился этот строй в VII веке до н.э. [5]. Нас интересует в первую очередь не военный аспект (который уже разобран просто до костей во множестве исследований), а психологический.

Построение синаспизм, при котором щиты перекрывались с двух сторон.

Более свободное построение, при котором по фронту на бойца приходилось 90 см.

В чем вообще смысл этого построения? Обычно на строй смотрят с позиции простой военной абстракции, игнорируя собственно психологическую основу армии. Начнем со скреп) Инстинктивно группироваться вместе – этот психологический феномен отмечался даже в современных армиях, находящихся под огнем [6]. Человек находящийся в группе инстинктивно чувствует себя более защищенным, а непосредственно в строю фаланги бойцы, находились рядом со своими родственниками, соседями и друзьями. Когда фаланга расстраивалась, например, ри движении по пересеченной местности, воины теряли поддержку солдата рядом и падали духом. В фаланге каждый воин прикрыт своим щитом слева, а справа его защищает гоплон товарища, таким образом, почти все воины чувствуют себя в безопасности. Почти все, за исключением тех, что стоят на правом фланге. Спартанский солдат Фукидид оставил любопытное описание того, что происходит со всей фалангой из-за страха стоящих на правом фланге людей [7]:

Обычно все армии при наступлении удлиняют свое правое крыло, причем каждая стремится охватить своим правым крылом левое крыло противника. Ведь каждый воин, опасаясь за свою незащищенную сторону, старается сколь возможно прикрыться щитом своего товарища справа и думает, что чем плотнее сомкнуты ряды, тем безопаснее его положение. Первый повод к этому дает правофланговый воин первого ряда. Он всегда напирает вправо, чтобы отвернуть свою незащищенную сторону от врага, и затем тот же страх заставляет и остальных воинов следовать его примеру.

Визуально это выглядит, как будто фаланга старается «дрейфовать» направо. Фаланга, как и в принципе, и любой строй тяжелой пехоты – это своего рода танк. В том смысле, что в фаланге, как и в танке – главное не обосраться. Причем в буквальном смысле, непосредственно перед боем человек испытывает сильный стресс, следствием которого нередко является опорожнение кишечника и мочевого пузыря [8, 11]. Проиллюстрируем это одной историей ахейского стратега Арата:

Эта победа заставила умолкнуть многих клеветников и заткнула рот льстецам, которые, лебезя перед тиранами, осыпали Арата насмешками и выдумывали дурацкие небылицы, будто у ахейского стратега во время всякой битвы бывает расстройство желудка, будто у него кружится голова и темнеет в глазах, как только рядом становится трубач, будто, выстроив войско в боевой порядок и передавши по рядам пароль, он осведомляется у своих помощников и младших начальников, не нужно ли больше его присутствие, — ведь жребий уже все равно брошен! — а затем уходит подальше и напряженно выжидает исхода дела. Эти слухи имели такое широкое распространение, что даже философы в своих школах, рассматривая вопрос, являются ли сердцебиение, бледность и слабость кишечника в минуты опасности следствием страха или же какого-то телесного расстройства и врожденной вялости, всегда приводили в пример Арата, который, дескать, прекрасный полководец, но в сражениях постоянно испытывает подобного рода недомогание.

Таким образом, помимо собственно военных преимуществ, которые давал строй – это было психологический инструмент, который позволял держать сплоченными солдат перед ближним боем. Есть и другой аспект, Дэйв Гроссман называл этот эффект распределения ответственности в толпе. Массовые бессмысленные убийства в животном мире осуществляются группами, не одиночками. В строю с одной стороны происходила анонимизация убийства, с другой каждый солдат находился под взаимным контролем других воинов. Причем если мы говорим про фалангу, то не просто воинов, а друзей и родственников – ответственность перед близкими людьми перевешивала страх.

Почему люди поют?

Есть еще один любопытный психологический инструмент – песня. Иосиф Жордания в своем исследовании [9] отнес песню к инструменту эволюции, который позволил нашим древним потомкам выжить в борьбе с хищниками. Музыка и песни являются эффективными инструментами психологического воздействия. Так совместное исполнение песен в строю с одной стороны способствовало чувству групповой идентичности каждого солдата. С другой стороны, это позволяло войти в гипнотическое состояние, которое Иосиф назвал боевым трансом. В таком состоянии человек может контролировать свои эмоции, могут даже наблюдаться эффекты анальгезии (не чувствительности к боли). Как вы понимаете, такой инструмент был довольно быстро поставлен на военную службу [10]:

Когда построение боевой линии заканчивалось, царь на глазах у противника приносил в жертву козу и подавал знак всем увенчать себя венками, а флейтистам приказывал играть Касторов напев и одновременно сам затягивал походный пеан. Зрелище было величественное и грозное: воины наступали, шагая сообразно ритму флейты, твердо держа строй, не испытывая ни малейшего смятения — спокойные и радостные, и вела их песня. В таком расположении духа, вероятно, ни страх ни гнев над человеком не властны; верх одерживают неколебимая стойкость, надежда и мужество, словно даруемые присутствием божества. Царь шел на врага в окружении тех из своих людей, которые заслужили венок победою на состязаниях. Рассказывают, что на Олимпийских играх одному лаконцу давали большую взятку, но он отказался от денег и, собрав все свои силы, одолел противника. Тогда кто-то ему сказал: «Что тебе за выгода, спартанец, от этой победы?» «Я займу место впереди царя, когда пойду в бой», — улыбаясь ответил победитель.

Обратите внимание, сколько психологических факторов в одном эпизоде – во-первых, это гипнотическое спокойствие людей, марширующих под звуки флейты и поющих пеан, во-вторых, это групповая идентификация сподвижников царя (среди них только победители состязаний), ну и наконец, гордость спартанца, для которого возможность идти рядом с правителем в бой дороже любых денег.

Заключение для ЛЛ

Сражения античности – это сложные психологические противостояния, которые не были похожи на мясорубку. Основной целью было не физическое уничтожение противника, а обращение его в бегство, психологическая победа. А еще, я считаю, что люди не хотели и боялись убивать. Когда говорят люди не звери – это не совсем верно, основная задача обучения солдата как раз преодоление животных инстинктов, сдерживающих убийство. Война наша слепая зона, древние писатели восхваляли битвы, но реальность была куда сложнее. Американские психологи Swank и Marchand обследуя [11] солдат после высадки в Нормандии пришли к выводу, что все они в той или иной степени подверглись тяжелому психологическому потрясению. Исключение составили менее 2 %, страдающих психозом (psychotic soldiers) и те солдаты, которые получили тяжелые травмы мозга (но не все). Возможно, где-то в базовой прошивке мозга у нас есть установка «не убивать», но кажется, мы научились ее хорошо обходить. Мы встречаем в античности описание ожесточенных боев, но даже для авторов, живших в то время, они были шокирующими. Последний бой спартанцев в Фермопильском сражении, где поломав все оружие, греки начали рвать врагов зубами [12]

Итак, два брата Ксеркса пали в этой битве. За тело Леонида началась жаркая рукопашная схватка между персами и спартанцами, пока наконец отважные эллины не вырвали его из рук врагов (при этом они четыре раза обращали в бегство врага). Битва же продолжалась до тех пор, пока не подошли персы с Эпиальтом. Заметив приближение персов, эллины изменили способ борьбы. Они стали отступать в теснину и, миновав стену, заняли позицию на холме — все вместе, кроме фиванцев. Холм этот находился у входа в проход (там, где ныне стоит каменный лев в честь Леонида). Здесь спартанцы защищались мечами, у кого они еще были, а затем руками и зубами, пока варвары не засыпали их градом стрел, причем одни, преследуя эллинов спереди, обрушили на них стену, а другие окружили со всех сторон.

В следующей (уже написанной) части:

Страх наступления

Оружие и доспехи. Как они влияют на психологию солдата

Паника и во что она превращает битву.

Источники даю достаточно вольно, просто чтобы было легко искать

1. Keegan J. The Face of Battle. 1976

2. Grossman, D. (2009). On killing: The psychological costs of learning to kill in war and society. New York: Back Bay Books.

3. Stanley Milgtam. Behavioral Study of obedience. Journal of Abnormal and Social Psychology1963, Vol. 67, No. 4, 371-378

4. Полибий, II, 69, 4-5

5. А. К. Нефедкин. Основные этапы формирования фаланги гоплитов: военный аспект проблемы / Вестник древней истории, №1, 2002, стр. 87-96

6. Hanson V. D. The Western Way of War: Infantry Battle in Classical Greece. New York, 1989

7. Фукидид (V, 71)

8. Плутарх, Арат, 29

9. Joseph Jordania, 2011. Why Do People Sing? Music in Human Evolution

10. Плутарх, Ликург, 22

11. Combat neuroses; development of combat exhaustion. Roy Laver Swank, W. Marchand Arch Neurol Psychiatry. 1946 Mar; 55:236-47.

12. Геродот, VII, 225

13. Goldsworthy A. K. The othismos, myth and heresies: the nature of hoplite battle. / War in history 1997, vol. 4, 1, p. 1-26.

14. Клейменов А.А. «К вопросу об особенностях эллинского военного менталитета классического периода», 2014 / Армия и общество

15. Ардан дю Пик Ш. Исследование боя в древние и новейшие времена. - СПб.: В. Березовский, 1911.

16. Luginbill R. D. Othismos: the importance of the mass-shove in hoplite warfare. / Phoenix 1994, vol. 48, 1, p. 51-61