Серия «Психология и лицо войны»

В комментариях к статье Изнанка войны @Jorydear попросил меня рассказать о происшествии в Чепине в XV веке. Я не включал это захоронение в обзор боевых травм, потому что там произошло нечто иное, что слабонервным лучше не читать. Я предупредил.  

C 1997 по 2007 проводились серии раскопок на территории хорватского кладбища города Чепин. Оно включало в себя захоронения разных эпох, но одно сильно выбивалось. 22 человека были похоронены в одно время (на одной глубине) и датировались относительно узким диапазоном 1414-1452 год. От прочих захоронений из отличало аномально большой процент травм от холодного оружия, если в среднем на кладбище на Балканах приходилось буквально несколько процентов убитых, то в Чепине их доля составляла 17 %. 12 мужчин, 7 женщин и 3 детей (или подростков) были убиты и характер травм оказался весьма нетипичным

Количество травм очень специфично – на 12 мужчин было нанесено 25 ударов суммарно, а на 7 женщин приходилось 52 раны (!), в 2 раза больше. Удельная разница и вовсе была трехкратной на одного мужчину приходилось в среднем 2 удара, а на женщину 7,4. Травмы мужчин концентрировались преимущественно на передней стороне скелета, все это порезы клинком.

У женщин ситуация была сильно иной. Более-менее хорошо сохранилось 5 скелетов и по ним можно составить картину произошедшего. Эти пятеро получили 28 травм, примерно равномерно спереди/сзади (15/13). Ни одна из травм не проникла в свод черепа, иначе говоря, ни одна не была нанесена с такой силой, чтобы убить ударом в голову, что мы наблюдали в боевых захоронениях. В современной криминалистике характер этих следов описывается словосочетанием «чрезмерное насилие», иначе говоря, они получили столько травм, сколько не нужно было для убийства. Женщин пытали. Две имеют повреждения в районе левой глазницы, вероятно, оставленные, когда им выкалывали глаза. Другая девушка в возрасте  15-29 лет имела 8 параллельных неглубоких порезов на голове.

Еще у одной женщины, которой было от 30 до 44 лет были зафиксированы огибающие череп порезы, иначе говоря, ей сняли скальп (или пытались).

В отличие от мужчин, где много травм вне черепа, в женской подвыборке только двое получили удары ниже головы. Две травмы лучевой кости (левая рука) у одной жертвы и 22 (вдумайтесь) у другой. Эти 22 удара были нанесены тремя видами оружия – клюв боевого молота на правой подвздошной кости (в положении «руки на пояс» она у вас будет под пальцами), сабля и нож. Последний оставил 6 порезов на тазу – ей вскрыли живот. Это, кстати, ответ скептикам, которые писали, что травмы живота мы не увидим.

Детей не пытали, их просто убили, возраст троих составлял соответственно 4-9 лет, 1-4 (3,9) и 10-14,9. Им досталось 5 травм, три на теле и 2 на конечностях.

Итак, в середине XV века, было убито 22 человека, 12 мужчин, 7 женщин и 3 детей. Девушек зверски пытали. Причем все жертвы были относительно молодыми.

Что там случилось?

Распределение травм у мужчин, хотя и очень похоже на боевые травмы, но все же имеет заметные различия. Во-первых, нет явного предпочтения левой и правой стороны – удары сыпались на них отовсюду. Есть следы на руках, которые свидетельствуют, что они пытались защищаться от ударов. Однако, большое количество повреждений сзади свидетельствует о том, что в какой-то момент времени, сопротивление было сломлено и они побежали.

У женщин все было еще хуже – ни одно из 28 повреждений головы, не проникло в череп. Обычно, когда удар идет по касательной, царапая кости, но не проникая – это свидетельствует о том, что он промахнулся, либо жертва бежала. Однако, на телах обнаружены примерно параллельные следы, т.е. удары наносились человеку, который не мог бежать.

Кто это сделал?

Город Осиек контролировал важную переправу через реку Драва, которая отделяла территорию современной Хорватии от хищного соседа. Османская Империя. На службе османов была иррегулярная легкая конница –  «акынджи». В мирное время, они представляли собой обычных земледельцев или ремесленников (небольшая часть набиралась в городах). Они были освобождены от налогов,  однако, в военное время жили на том, что награбили (особую выгоду приносила им работорговля). При вторжении турки посылали вперед легкую конницу акынджей, задачей которой было устраивать хаос и террор. Военный секретарь Императора Священной Римской Империи Фердинанда I Петер Штерн фон Лабах описывал действия акынджей в 1529 году - «детей вырезали из чрева матери и насаживали на пики; молодые женщины были замучены до смерти, а их трупы оставляли на дороге». Один из таких рейдов акынджей произошел в  1441 году и затронул регион Чепина, его результаты мы и видим.

История этой резни была опубликована в 2010 году в «Американском  журнале физической антропологии» и получила странное (на мой взгляд) продолжение.  В том же году в журнал пришло письмо с замечаниями к этой статье, которые вкратце сводились к четырем пунктам

1. Это не могли быть османы, поскольку это могли быть венгры

2. «Так называемые жертвы» (авторская стилистика) в Чепине были спокойно похоронены, что доказывает, что в деревне остались живые.

3. Акынджи были мирными земледельцами, которые сражались исключительно во время войны и только с солдатами.

4. Когда этот регион был захвачен османами позднее, то жителей не истребили под корень

Подписано Юсуф Изчи и Сердар Кайя (Военно-медицинская академия Гюльхане, Турция)

Марио Слаус автор  исходной статьи не оставил без ответа письмо в редакцию и также написал свое мнение. В нем он с академической корректностью замечает, что, безусловно, ошибки возможны, однако, венгры вряд ли подходят больше на эту роль, в силу того, что данный регион был частью Венгерского государства. Да и находка уникальная, а в случае, если Венгрия сама себя обстреляла, то такие кладбища были бы и в других регионах.  Кроме того, набег акынджей 1441 был задокументирован, а рейд венгров придется придумать. Учитывая, сказанное, авторы предпочли остаться при своей точке зрения.

А на сегодня все.

Источники

• Šlaus M. et al. The harsh life on the 15th century Croatia‐Ottoman Empire military border: Analyzing and identifying the reasons for the massacre in Čepin //American Journal of Physical Anthropology: The Official Publication of the American Association of Physical Anthropologists. – 2010. – Т. 141. – №. 3. – С. 358-372.

• Izci Y., Kaya S. Cemetery of Cepin //American journal of physical anthropology. – 2010. – Т. 143. – №. 1. – С. 161; author reply 162-161; author reply 162.

• Šlaus M. The Role of the Akinji in the 15th Century Massacre in Cˇepin, Croatia //American journal of physical anthropology. – 2010. – Т. 143. – №. 162.

• Kiprovska M. The Military Organization of The Akincis In Ottoman Rumelia //Ankara: Bilkent University Dept. of History. – 2004.

Моя очередная конкурсная заметка)
Хотелось бы опровергнуть миф о рыцарях без страха и упрека. Беспроигрышное начало статьи – и опровержения мифов любят, и обычно никто не спрашивает, а есть ли вообще такое массовое заблуждение. Даже сейчас тема страха, она болезненная – «Че зассал, че не мужик?», а в древнем обществе тема стояла остро по одной простой причине, вопросы легко решались через насилие. Соответственно философия бесстрашия и клеймения позором трусов, она возникала у совершенно разных культур [1]. Причина в принципе понятна, до развития огнестрельного оружия, проигрывала в битве та сторона, что первая побежала, соответственно задачей социального давления было вытеснить реакцию отступления из дихотомии бей/беги [2]. Если мы посмотрим на лирические произведения «рыцарских поэтов», вроде Бертрана де Борна (XII век) мы увидим мотивы прославления доблести, презрения к смерти и конечно бесстрашия. Жирар де Вьенн (XII-XIII век) прославляет войну как высшее счастье мужчины Жан V де Бёй (XV век) в Le Jouvencel эмоционально подчеркивает, что в бою рыцарь испытывает лишь счастье, не боясь ничего. Песнь о Роланде (публикация в XI веке, написана в IX – X) рисует образ идеального рыцаря, который предпочитает принять бой в невыгодных условиях (тут же и сдохнуть), а не бежать. Рыцарская честь предполагала два справедливых исхода битвы – смерть или плен. Насколько это работало? Если обратиться к летописям из несколько иной культурной среды – это греческие хроники Анны Комниной, арабские работы Усамы Ибн Мункыза и других авторов, то храбрость западных рыцарей под сомнение не ставится. Несмотря на негативный настрой собственно арабских хронистов, они отмечают невероятную (граничащую с безрассудством по их понятиям) храбрость «франков».

Так что рыцари и правда без страха и упрека - расходимся? С восточной точки зрения, определенно да, но есть нюанс. Восточная средневековая военная парадигма отличается от западной и если в рамках первой ты герой, когда победил, избежав битвы, то во второй наоборот – истинная доблесть в том, чтобы навязать врагу сражение и решительно разбить. Поэтому копнем глубже – идея о безграничном мужестве рыцарей долгое время была популярна, пока свое военно-историческое «да вы ебанулись» не высказал Вербрюгген [3], к нему мы еще вернемся. Как можно оценить насколько бесстрашными были рыцари в целом? Например, по содержанию речей перед битвой, вдохновляющий спич главнокомандующего затрагивает те самые боли армии, с которыми они сталкиваются в реальности. Авторы исследования проанализировали темы в 360 боевых речах с XI по XIII век, и скомпоновали их по основным направлениям [4]:

В общем-то, картина наглядная, идеалы идеалами, но вопрос мужества и стойкости собственных воинов стоял перед главнокомандующими остро. Причем, в 50 речах главнокомандующие усиленно напирали на тему того, что бежать не надо, причем с двух позиций – в 34 выступлениях с точки зрения логики и прагматизма, в 12 объясняли стратегической необходимость, а в 4 сочетали оба подхода. Например, Фульхерий Шартрский передает слова короля Бодуэна накануне битвы крестоносцев при Яффе – «хотите бежать, прикиньте сначала расстояние до Франции». Ну и в целом тема того, что бежать все равно некуда полководцами активно педалировалась – либо кругом враги, либо родина далеко, либо перебьют по дороге.
Вернемся к Вербрюггену, он подверг критике изображение рыцарей, как воинов, которым неведом страх и привел множество примеров обратных случаев. Многочисленные случаи дезертирства в первом крестовом походе – знаменитый Петр Пустынник съебнул прямо с Антиохии на пару с Гийомом ле Шарпантье, их поймал лично Танкред по дороге. Но сподвижники Гийома просили пощадить, потому что «ну все мы люди, что такого?». Фульхерий Шартрский рассказывает как рыцарей колотило от страха при Дорилее в 1097 году, позднее он приводит пример, как воины изображали храбрость, но на самом деле боялись смерти. Летописцы сообщают, как при Арсуфе в третьем крестовом походе рыцари были напуганы настолько сильно, что хотели вернуться домой дабы все это побыстрее закончилось. Жуанвиль, попав в плен, рассказывает как все рыцари дрожали от страха, боясь что их казнят. Жан де Бомон в XIV веке писал, что с женщинами в таверне мы круче вареного яйца, но на поле битвы иногда хочется просто забиться в какой-нибудь подвал и не видеть вот это вот все.

Так что выходит – все не так и они были трусами? И такой взгляд будет неверным – слишком много мы имеем примеров безграничной храбрости и самопожертвования среди рыцарей, которые предпочитают смерть бегству. В первую очередь стоит пояснить важную разницу – бегство считалось постыдным, если оно совершается в разгар битвы, пока твои товарищи бьются. Если армии пиздец, знамена рухнули, все бегут, то можно присоединиться к общему движу. Если попробовать описать рыцарское поведение в целом, то картина примерно такая – как некий идеальный образ, воин не должен отступать и многие действительно так и делали. С другой стороны, эволюционный страх смерти победить могли не только лишь все и более того, скорее всего, мало кто мог это сделать, поэтому рыцари боялись и могли поддаться панике. Надо понимать, что на фоне противников, которые лояльнее относились к слабостям человека и не рассматривали смерть в бою как высшую добродетель, рыцари были страшным врагом. Концепция абсолютного мужества была отнюдь не лишена серьезных недостатков. Если ты король, то одновременно являешься и нравственным ориентиром, который должен вести себя по-рыцарски и опытные полководцы этим пользовались. Это очень хорошо проявилось в начале Столетней войны – англичане использовали стратегию шевоше на французской земле или попросту террора и грабежа. Естественно у французского рыцарства это вызывала нехилый баттхёрт, которые требовали от собственного монарха немедленно дать пизды врагу, а то, как бы честь страдает. Все бы ничего, но находясь в таком положении, французский король Филипп VI был уже существенно ограничен в маневре, чем дольше он не нападал на англичан, тем ниже падал его авторитет. Закончилось все катастрофой при Креси в 1346 году, где безрассудная храбрость рыцарей разбилась о хладнокровный профессионализм англичан. При этом самого Филиппа нельзя назвать трусом, под ним дважды убивали лошадь, а поле битвы он покинул только ночью (его оруженосец был убит). И это не единственный случай, есть примеры других битв, накануне которых дворяне убеждали не вступать в бой, ибо условия неудачны, их обвиняли в трусости, а потом находили погибшими в гуще врагов. Рыцарские идеалы также могли создать известные проблемы в битве – как собственно и случилось при Креси, где на приказ не наступать был положен основательный болт. Кроме того, если вы рыцарь-баннерет и руководите конруа (тактическое подразделение в 20-60 всадников), надо быть готовым, что пара воинов вопреки приказам съебнет ловить вражеского короля, ибо дали обет. Конечно, по окончании битвы можно попробовать лишить их титулов, да только что проку, когда оба ебантяя в атаке и полегли. Ну, а хуле – рыцарский обет. То же и с управлением войсками, с одной стороны, неподчинение прямому приказу сюзерена есть измена, и за такое можно и надела лишиться. Но осуществить такой маневр можно, только если у тебя достаточно авторитета, дабы тебя поддержали твои же вассалы. А авторитет у тебя будет, если ты ведешь себя по-рыцарски, круг замкнулся. Естественно очевидное противоречие между рыцарскими идеалами и собственно военными реалиями стоило корректировать, поэтому после тяжелых поражений в Столетней войне меняется рыцарское мировоззрение во Франции, если раньше отступающий лидер клеймился летописцами как чмо, то теперь они наоборот могут отметить стратегический талант полководца, не бросающегося очертя голову в бой [5]. Другим фактором сдерживания были религиозные догматы. Вообще, конечно, убивать нехорошо. С другой стороны, не всегда получается этого избегать. Поэтому церковь выработала определенные рекомендации и традицию покаяния по итогу битвы, которая ранжировала строгость поста в зависимости от количества убитых рыцарем и обстоятельств. Убивать можно было, но на справедливой войне. Точнее на справедливой войне можно было, но без алчности и ожесточения. Хотя конечно, и с соблюдением этих условий, убийство тоже могло считаться грехом в некоторых обстоятельствах [6]. Ну, думаю вы поняли – идем дальше… Да ладно, ну ничего же не понятно)))) Правильнее будет сказать, что чтобы разобраться в том, можно ли убивать в конкретном случае (и является ли война справедливой), надо спросить у церкви. Вот теперь, думаю, точно все ясно.
В целом, это просто несколько примеров того, что двигало рыцарями в средневековье, но это только лишь верхушка айсберга. Воины могли черпать силу, чувствуя себя крутыми в доспехах [8] или даже мстя за любовь, а то и просто напившись [9]. Но это уже совсем другая история (с)

Ссылка на конкурсную работу
https://m.vk.com/wall-162479647_131333?from=wall-162479647#c...

Примечания
1. Stephen Morillo. «Expecting Cowardice: Medieval Battle Tactics Reconsidered» Journal of Medieval Military History vol.4 (2006), (pp. 65-73)
2. Мировоззрение рыцарей не возникло из воздуха, а является продолжением античной традиции, для подробного ознакомления рекомендую Франко Кардини «Истоки средневекового рыцарства».
3. J.F. Verbruggen, «The Art of Warfare in Western Europe during the Middle Ages from the Eighth Century (Warfare in History)» // Edmundsbury Press (1998), p. 37-44
4. John R. E. Bliese, «When Knightly Courage May Fail: Battle Orations in Medieval Europe», The Historian, liii (1991), 489-504
5. Craig Taylor, «Military Courage and Fear in the Late Medieval French Chivalric Imagination», Cahiers de recherches médiévales et humanists. Journal of medieval and humanistic studies
6. Bernard J. Verkamp. «The Moral Treatment of Returning Warriors in Early Medieval and Modern Times» Scranton: University of Scranton Press, 2006
7. R.W. Jones, Bloodied Banners: Martial Display on the Medieval Battlefield (Woodbridge, 2010), p. 97-131
8. ALASTAI R J. MACDONALD «Courage, Fear and the Experience of the Later Medieval Scottish Soldier» The Scottish Historical Review, Volume XCII, 2: No. 235
9. Заглавная картинка приводится по https://www.artstation.com/jama

Выводы для ЛЛ в конце.

Это вторая часть исследования по психологии на войне. В первой части мы рассматривали психологию строя, базовые блоки, которые нужно преодолеть. Тут посмотрим в лицо битве.

Страх наступления

Первоначально гоплиты были обычными ополченцами – фермерами, за исключением спартанцев, которые имели регулярную профессиональную армию. И разборки между ними представляли своего рода поединок по правилам. Греческие междоусобицы не были тотальной войной на уничтожение – гоплиты встречались на месте, пригодном для боя, сходились, после непродолжительного боя одна из сторон обращалась в бегство. Потери на первый взгляд были невелики – 5 % у победителей и 14 % у побежденных. Но есть нюанс, в бою гоплитов участвовала первая шеренга, вторая могла помочь в той или иной степени, но всю тяжесть боя должны были принять воины, стоящие первыми. Как подсчитал Эдриан Голдсуорти, почти все потери, которые несла фаланга победителей, приходились на первую линию и эти 5 % от всей армии, на самом деле составляли 40 % от первой шеренги [3]. Представьте себе состояние солдат, стоящих первыми – даже если сегодня они победят, то их шансы на выживание чуть больше половины, а если проиграют, то почти гарантированно отправятся к Харону. Поэтому в первых шеренгах всегда шли самые смелые воины, как кстати, и в последних – те и другие должны были двумя скобами удерживать весь строй. Давайте посмотрим непосредственно на наступление. У нас есть описание сражения двух фаланг, составленное афинским солдатом Фукидидом [4]:

Аргосцы и союзники стремительным натиском атаковали противника. Лакедемоняне, напротив, двигались медленно под звуки воинственной мелодии, исполняемой множеством флейтистов, стоявших в их рядах. Это заведено у них не по религиозному обычаю, а для того, чтобы в такт музыке маршировать в ногу и чтобы не ломался боевой строй (как обычно случается при наступлении больших армий).

Чтобы понять, что происходило с гоплитом в момент наступления, нужно понять как менялся эмоциональный фон воинов при атаке. Страх, который испытывает воин возрастает по мере приближения к неприятелю, достигая в определенный момент своего пика. Что происходит в этот момент? Фаланга переходит на бег и бросается на неприятеля [2]. Здесь нет точной дистанции по факту в битвах оно варьировалось в диапазоне 100-200 метров, причем, чем дольше фалангиты смогут выдерживать эмоциональное напряжение, тем менее рыхлый строй добежит до неприятеля. Как ни странно, но гоплиты сражались для того, чтобы побыстрее покончить с битвой и пойти по домам [5]. В отличие от современных войн, где солдаты чуть ли не годами сидели в окопах, находясь в постоянном эмоциональном напряжении, миг сражения был кратким в военной жизни древних солдат и оттягивать его они не хотели. Причем, те воины, которые могли долгое время выдерживать это эмоциональное давление, спокойно идя на неприятеля, пугали куда сильнее бегущей в атаку толпы.

Но что же происходило после того, как строи столкнулись? В кинематографе мы видим картину взаимного перемешивания – один строй входит в другой, после чего все рубят всех. Конечно же, в действительности такой картины не было – основная задача военачальника это сохранить строй, в то время как такой развал, приводил к коллапсу всего войска.

Пример разреженного и плотного строев, обратите внимание, что даже при ощутимой плотности в метр по фронту солдату уже противостоит двое противников

Так вот солдаты армий еще не столкнулись, но бой уже начался. Полковник французской армии XIX века Ардан дю Пик один первых описал [6] механику столкновения армий не только как физический контакт, но как психологический поединок (он называл это нравственное воздействие). Древние воины уделяли огромное внимание тому психологическому воздействию, которое оказывает наступающая армия – оружие рекомендовалось полировать до блеска и стараться отразить им солнечные лучи, дабы создать эффект горящих клинков. Высокие плюмажи на шлемах делали воинов визуально выше, не говоря, уже о том, что вся эта орда орала, стучала копьями о щиты и всячески демонстрировала неприятелю, что с ним сделает [7]. Если у противника сдавали нервы, то никакого боя не было, он разворачивался и давал деру, как например, случилось при Кунаксе [8]:

Расстояние между обеими фалангами было уже меньше 3 или 4 стадий [500-700 метров], когда эллины запели пэан и пошли на неприятеля. (18) При наступлении часть фаланги несколько выдвинулась вперед, и отставшие перешли на бег. И тут все подняли крик в честь бога Энниалия и побежали вперед. Рассказывают, будто некоторые солдаты также ударяли щитами о копья, пугая коней. (19) Варвары дрогнули прежде, нежели; стрелы и копья стали долетать до них, и побежали

Как можно видеть здесь, персы побежали просто от одного вида наступающей фаланги.

Но что же происходило, если физический контакт все же случался? Доподлинно мы не знаем – есть две взаимоисключающие гипотезы – первая описывает бой как массовое соревнование по регби, в котором солдаты, стоящие сзади, усиленно пропихивают воинов в первой шеренге вперед. Если тем удается таким приемом сбить врага с ног, то дело в каузии. Вторая гипотеза несколько сложней и она представляет собой сражение как психологическое противостояние, в котором бой ведет одна-две шеренги, возможно, не по всей длине фронта, где-то отступая и снова сходясь. Мне ближе вторая концепция и ее я буду использовать как факт во всех дальнейших описаниях.

В сущности, для гоплитов самым главным было отнюдь не физически уничтожить врага, а обратить его в бегство [9]:

Разбитого неприятеля спартанцы преследовали лишь настолько, насколько это было необходимо, чтобы закрепить за собою победу, а затем немедленно возвращались, полагая неблагородным и противным греческому обычаю губить и истреблять прекративших борьбу. Это было не только прекрасно и великодушно, но и выгодно: враги их, зная, что они убивают сопротивляющихся, но щадят отступающих, находили более полезным для себя бежать, чем оставаться на месте.

Интересно, что когда греки столкнулись с персами в войнах 500—449 годах до н. э. это была не только война совершенно разных методов битвы, но еще и столкновение менталитетов. Как я уже говорил, для греков вся суть сражения сводилась к схватке лицом к лицу в ближнем бою на открытом поле, своего рода поединок по правилам в масштабе армии. Персы же в целом, хотя и использовали различные рода войск, были сведущи в стратегии и тактике, но придерживались больше дистанционного способа боя. Персов удивлял бесхитростный подход эллинов, которые просто шли на врага без всяких сложных обманных маневров. Увы, первое впечатление оказалось обманчивым, во-первых переход на бег на расстоянии 100-200 метров оказался фатальным для персидких лучников, которые собственно только на этом расстоянии и могли эффективно поражать врагов. Второй проблемой стала заточенность персидских (условно, конечно, там был целый конгломерат племен) воинов на дистанционный бой, Геродот отмечает, что в ближний бой солдат гнали кнутами [10]. Конечно, буквально – это не стоит воспринимать, скорее здесь отец истории отмечает именно психологическую разницу между греками и персами. Солдаты Ксеркса, хотя и могли демонстрировать чудеса героизма в ближним бою, но в основной массе своей столкновение с греческим способом сражения лицом к лицу стало для них подлинным шоком. Дело в том, что психологически дистанционный бой значительно легче переносится солдатами, но в древности была проблема. Чем больше расстояние до врага, тем ниже эффективность оружия (конечно, в умелых руках лучники демонстрировали чудеса, но есть нюансы), греки смогли создать систему, позволяющую преодолеть страх ближнего боя и даже используя бесхитростную тактику «тупо идти на врага» они смогли разгромить количественно превышающие их армии персов.

Оружие, доспехи и их влияние

Оружие и доспехи являются критически важным для психологического состояния солдата в бою. Ахейский стратег Филопемен смог придать приличный вид ополченцам, которые и воевать-то, не сильно хотели, просто дав им красивое оружие [11]:

И вот можно было видеть такое зрелище: мастерские были наполнены кубками и Ферикловыми чашами, отданными в переплавку, там золотили панцири, серебрили щиты и уздечки; на ристалищах объезжали молодых коней; юноши упражнялись в полном вооружении; у женщин в руках были шлемы и перья, которые они красили, всаднические хитоны и солдатские плащи, вышитые разными цветами. Это зрелище увеличивало отвагу, возбуждало пыл, делало каждого отчаянным, готовым идти на всякую опасность. Действительно, в иных случаях роскошь влечет за собою изнеженность, расслабляет зрителей, так же как сила духа надламывается, если чувства испытывают постоянные уколы и беспокойство. Напротив, роскошь в подобных предметах укрепляет и возвышает дух. Так, Ахилл у Гомера при виде нового оружия, положенного близ него, как бы приходит в экстаз и горит желанием пустить его в ход.

Теперь давайте посмотрим на греческие шлемы

Приводится по Коннолли "Греция и Рим. Энциклопедия военной истории"

Обратите внимание, как постепенно уменьшается защита ушей, шлем эволюционирует от полного закрытия головы в 7 веке, до постепенного облегчения конструкции. Посмотрите на вырезы в районе ушей – это весьма интересное усовершенствование. Во-первых, у него есть чисто военное применение – в греческом шлеме, полностью закрывающем голову нихрена не слышно и сложно разобрать приказы, особенно в хаосе битвы. Во-вторых, есть и другая психологическая причина [2] греческий шлем заметно толще и тяжелее средневековых наголовий и когда его надевает гоплит, то у него возникает чувство изолированности. Перекрывается периферическое зрение, он не слышит тех, кто рядом – из трех чувств, которыми солдат ощущает близость товарищей (слух, зрение и осязание) воин теряет два и фактически остается один на один с врагом, без поддержки строя.

Оружие тоже менялось, в том числе и в силу психологических факторов. Дори древнегреческого гоплита – это копье длиной 2-2,5 м, так было до реформы Ификрата, который предположительно в 4 веке удлинил копье до 3-3,5 метров [11]. Ну, а собственно вершиной копьемеряния стала македонская сарисса около 6 метров длиной [12]. В общем-то, традиционно на эту реформу смотрят с практической точки зрения – теперь фалангиты македонян могли ввести в бой не только первые две шеренги, а пять. Но есть и другая причина – это страх ближнего боя и желание увеличить расстояние до неприятеля, поражать его с безопасной дистанции [13]. Кроме того, теперь воина в первой шеренге защищал целый лес пик товарищей сзади. Кроме того зрелище наступающей фаланги должно было внушать настоящий ужас врагам [14]:

Когда же и все прочие македоняне по условленному сигналу разом отвели щиты от плеча и, взяв копья наперевес, стойко встретили натиск римлян, ему стала понятна вся сила этого сомкнутого, грозно ощетинившегося строя; никогда в жизни не видел он ничего более страшного и потому ощутил испуг и замешательство, и нередко впоследствии вспоминал об этом зрелище и о впечатлении, которое оно оставило.

Реконструкция броска пилума, приводится по "THE PILUM The Roman Heavy Javelin" M.C. BISHOP

Александр Жмодиков проанализировав описание битв [15], пришел к выводу, что римляне могли вести длительный метательный бой, не атакуя врага с мечами. Т.е. его реконструкция предполагает такой вид боя – две линии останавливались друг перед другом, дальше сыпались взаимные оскорбления и начинали лететь дротики. Причем это были не массовые залпы, а спорадические броски на предельном расстоянии, где дротик имеет убойную силу. К схожим выводам пришел Филлипп Сабин [13], анализируя сражения второй пунической войны, причем, что интересно используя другие методы. Если Александр опирался преимущественно на описания античных источников, которые свидетельствовали о продолжающемся метательном бое даже на поздних стадиях сражения, то Сабин отталкивался от потерь в битвах и психологическом аспекте, свидетельствующем о том, что солдаты просто не смогли бы выдерживать многочасовую рубку на мечах. На мой взгляд, такая картина боя, говорит о том, что психологически солдату значительно легче вести метательный бой, чем идти в рукопашную схватку, поэтому он предпочтет поднять с земли вражеский дротик или же швырнуть переданный из задних шеренг пилум.

Конструкция пилума, приводится по "THE PILUM The Roman Heavy Javelin" M.C. BISHOP

Уже в 17 веке, когда огнестрельное оружие приобретает подлинную мощь, солдаты предпочитали стрелять, а не идти в рукопашную схватку. Современные исследования также показывают, что солдату тем легче убивать, чем больше расстояние до врага. И это довольно интересный парадокс, с одной стороны римляне были прекрасно экипированы и подготовлены для ближнего боя – македонские фалангиты просто вырезались легионерами, если сариссофоры теряли строй. С другой стороны, сразу в ближний бой римляне не ломились и могли вести многочасовые перестрелки с врагом.

Самый страшный враг

Переходим к заключительной части нашего повествования, а именно к самому страшному врагу древних армий – панике. Само слово, кстати, греческое и восходит к имени мифологического персонажа Пана, который по версии Полиэна [16] и был изобретателем фаланги. Когда Вы читаете описание какого-нибудь древнего сражения и наталкиваетесь на то, что армия была разбита атакой во фланг или с тыла, у Вас не возникает вопроса, а как вообще это происходило? Ну, т.е. понятно, что неприятно и даже обидно, когда тебя с фланга обошли, но все же возникает вопрос, почему направление атаки сильно повышает урон.

Создатель паники

Обратимся к крупнейшему поражению римлян во второй пунической войне (да и, пожалуй, за всю их историю) – битве при Каннах, в которой была разбита армия в 80 000 человек пятидесятысячным войском Ганнибала. Потери римлян были катастрофическими – по разным оценкам погибло от 60 до 70 тысяч человек, при этом пунийцы потеряли 5700, из которых 4000 приходились на центр войска, принявшего удар легионеров. Т.е. после окружения римской армии пунийцы смогли почти безнаказанно уничтожать противника в огромных количествах, потеряв около 1500-2000 человек. Как? Начнем с того, что солдат в центре строя почти не владеет информацией о происходящем вокруг и появление противника на фланге или тем более в тылу производит сильный деморализующей эффект [13]. Воины, видя угрозу, начинают паниковать, вот как это описывает Аппиан [19]

как бывает при замешательстве и страхе, им все представлялось в больших размерах: им казалось, что и бывших в засаде было гораздо больше, также и относительно пятисот: хотя они знали, что их пятьсот, но им казалось, что все римское войско окружено всадниками и перебежчиками; и вот, повернув тыл, они беспорядочно побежали

Накрывающая строй паника, лишает солдат воли к сопротивлению. Массовая паника включала глубинный инстинкт самосохранения – бежать. Окружение не давало его реализовать в полной мере – везде враги, что усиливало страх, доводя его до крайней степени. Ужас среди римлян был таким, что они своими руками рыли себе ямы на поле боя, засовывали туда голову и засыпали песком, кончая жизнь самоубийством [20]. Немногие выжившие, у которых были подрезаны сухожилия на ногах, подставляли шеи под удар.

Давно хотел рассказать одну историю из Византийских войн на эту тему. Занимательное сражение состоялось в 813 году н.э. при Вершинике между Византийским Императором Михаилом I и болгарским ханом Крумом. Силы ромеев по оценке Джона Хэлдона насчитывали 26 000, у Крума всего 12 000. Две недели армии просто смотрели друг на друга, пока македонский стратиг Иоан Аплак не послал императору сообщение, что ему все надоело, и он пошел бить болгар – присоединяйтесь. Крыло Аплака числом 8000 человек отбросило болгар аж до самого лагеря, вот только император решил воздержаться от атаки и Крум перегруппировался, ударив во фланг стратигу. Стоявший на горе другой фланг византийцев общей численностью 8000 под командованием Льва (символичное имя), видя происходящее, запаниковал, развернулся и дал деру. Центр наблюдал картину маслом – внизу Крум методично вырезал части Аплака, а правый фланг в полном составе сбежав даже не вступив в битву. Как иронично заметил Джон Хэлдон «раздумывали они не долго. Бросив на произвол судьбы и императора, и его свиту, гвардейцы кинулись наутек, как бы соревнуясь, кто быстрее добежит до Константинополя». Больше всех шокирован был сам болгарский хан, который пытался понять, что за хитрую западню готовят ему ромеи. Но плана не было – паника охватила все войско византийцев, которые в ужасе бежали, просто заслышав топот копыт своих же всадников.

Заключение для ЛЛ

Выводы по второй части

Мы изучаем войну, как историю битв. Битвы как некого закономерного итога войны. Древние полководцы смотрели на них несколько иначе. Сражения были непредсказуемы из-за «человеческого фактора», солдаты были подвержены панике, могли вести себя непредсказуемо. В определенной степени это компенсировало обучение и факторы сплоченности – индивидуальное вооружение и то чувство защищённости, которое оно дает. С другой стороны полководцы могли использовать непредсказуемость битвы в своих интересах, разбивая численно превосходящих противников.

1. Keegan J. The Face of Battle. 1976

2. Hanson V. D. The Western Way of War: Infantry Battle in Classical Greece. New York, 1989

3. Goldsworthy A. K. The othismos, myth and heresies: the nature of hoplite battle. / War in history 1997, vol. 4, 1, p. 1-26.

4. Фукидид, (V, 70)

5. Клейменов А.А. «К вопросу об особенностях эллинского военного менталитета классического периода», 2014 / Армия и общество

6. Ардан дю Пик Ш. Исследование боя в древние и новейшие времена. - СПб.: В. Березовский, 1911.

7. Petre Ureche. THE SOLDIERS’ MORALE IN THE ROMAN ARMY, JAHA, VOL 1, NO 3 (2014)

8. Ксенофонт, Анабазис, I, VIII, 17-18

9. Плутарх (Ликург, 22)

10. Плутарх (Филопемен, 9, 7-8)

11. Диодор (15.44.2)

12. Christopher Matthew (2012). The Length of the Sarissa. Antichthon, 46, pp 79-100

13. Sabin P. A. G. The mechanics of battle in the Second Punic War. // The second Punic war: a reappraisal. Ed. T. Cornell, B. Rankov and P. Sabin. London, 1996, p. 59-79

14. Плутарх, Эмилий Павел, 19

15. Тактика римской пехоты IV-II вв. до н.э. А.Л. Жмодиков / Para Bellum! №4, 1998, стр. 4-13

16. Полиэн (I.2)

17. Luginbill R. D. Othismos: the importance of the mass-shove in hoplite warfare. / Phoenix 1994, vol. 48, 1, p. 51-61

18. Филип Сабин «Лик римской битвы» (Перевод: А.В. Козленко) / Philip Sabin. The Face of Roman Battle. Journal of Roman Studies 90, 2000, pp. 1-17

19. Аппиан (VII, 23)

20. Ливий (XXII, 51, 8-9)

Выводы для ЛЛ в конце. Мы никогда не узнаем, как в точности выглядели древние битвы. Казалось бы почему? Ведь мы можем реконструировать оружие, воспроизвести строй древних воинов, даже приемы ближнего боя повторить. Но есть кое-что чего нет и не будет в современных реконструкциях (по крайней мере с текущим законодательством). Понимания того, что идущий на тебя противник будет тебя целенаправленно убивать, а ты должен убить его. Это меняет все.
Долгое время, на солдат в древних сражениях смотрели сверху, мало кого интересовало как же выглядит бой изнутри. Что видят перед собой воины, что они чувствуют и что слышат. Так было пока в 1976 году не вышла книга Джона Кигана «Лицо войны» (до русских прилавков она так и не дошла) – в ней автор рассматривает [1] битву глазами воина, разбирая каждый этап сражения, стоя за спиной солдат. Он же вдохновил уже других авторов на схожие исследования, но уже в другие периоды (Джон рассматривал три битвы – Азенкур (1415), Ватерлоо (1815) и Сома(1916)) – Хэнсон, Сабин, Голдсуорти принялись за античность.
Тема психологии войны очень сложная, я давно к ней подступался, но так и не придумал как подать. Во-первых, тема чудовищно большая, потому что поведение каждого воина в бою – это комплекс факторов включающих среду, которая его сформировала как личность, его навыки, вооружение и собственно тех, кто его окружает в настоящий момент. Я решил действовать таким образом – показать несколько ярких представителей военной истории в разные периоды, начав с античности. Основной акцент будет на греческих гоплитах, чуть меньше на сариссофорах, римских легионеров затронем совсем краешком. Кроме того, как обычно статья разрослась в объеме, поэтому я её разбил на две части. Как всегда в конце я привожу небольшой перечень источников, которые можно посмотреть по теме, они даны в круглых скобках, но их можно игнорировать, если верите мне на слово, все-таки научпоп)
Греческий гоплит.
Начнем с этого видного представителя античной военной истории.

Иллюстрации в некотором смысле условные, например, то, что гоплит босиком – это влияние традиции Н. Секунды: не стоит воспринимать прямо буквально. В ранних работах Секунды гоплиты вообще идут в бой нагишом с хуем наперевес, здесь солдата лишили только обуви.

Почему люди убивают

В одном из комментариев к прошлой статье меня спросили, а что заставляло людей идти на смерть в битве? Отличный вопрос, но я бы сформулировал его иначе «что заставляло людей убивать в сражении?». Долгое время солдат рассматривался как безотчетная боевая единица, автомат к ружью приставленный. После Второй Мировой войны вышло исследование Сэмуэля Маршалла “Men Against Fire: The Problem of Battle Command”, в котором он после опроса ветеранов, сделал вывод, что в сторону врага стреляли только 20-25 % солдат. Эффект был, конечно, умопомрачительный – от пересмотра концепций обучения солдат, до разгромных работ, доказывающий что все это миф. Например, критики его работы указывали на то, что в войне во Вьетнаме этот показатель составлял уже 90-95 %. В 1996 году вышла работа Дэйва Гроссмана «On killing: The psychological costs of learning to kill in war and society», а в 2009 ее дополненное издание [2]. Дэйв рассматривал современный уровень насилия в Америке, в том числе задаваясь болезненным вопросом «а виноваты ли фильмы и игры в массовых школьных расстрелах?». Но весьма любопытной частью его исследования было как раз изучение психологии солдат.

Он сделал вывод, что резко возросшее количество выстрелов во врага в войнах после Второй мировой – это отнюдь не доказательство того, что Маршалл все наврал, а следствие изменений в психологических принципах подготовки солдата. С другой стороны, он нашел подтверждение выводов Маршалла в анализе сражений предшествующих эпох. Например, проводились стрелковые опыты прусских солдат, свидетельствуют о том, что с расстояния в 50 метров поражается 75 % мишеней. С другой стороны, в битве при Белграде 1717 года при перестрелке двух строев, находившихся друг от друга на расстоянии 30 шагов убили лишь несколько солдат, хотя при плюс-минус целенаправленном огне должны были лечь все. После битвы при Геттисберге 1863 было найдено 37 тысяч ружей, 24 тысячи из них были заряжены, причем в 12 тысячах было две пули. Что здесь не так? Дело в том, что 90 % времени солдат тратит на заряжание ружья и 10 % приходится на короткий момент выстрела и соответственно невероятно то, что 2/3 воинов могли быть убиты в это мгновение. Традиционное объяснение – это неэффективность мушкетов и неумение солдат обращаться с ними: воины в шуме битвы заряжали ружье неправильно, не могли понять выстрелило ли оно и закидывали следующую пулю. Дэйв подверг критике такое объяснение и дал собственную реконструкцию – люди не хотели убивать. Основной вывод Дэйва то, что две основных реакции страха – бежать и убивать работают преимущественно в отношении чужого вида. В животном мире внутри одного вида есть третья реакция – сдаться. Проще говоря, в базовой настройке на инстинктивном уровне, люди не хотят себе подобных и для преодоления внутренних блоков требуется сильные психологические импульсы. Не возьмусь ставить точку в этих спорах, но можно уверенно сказать, что и в античности, и в средние века мы видим людей в сражениях, сражающихся не только друг с другом, но и с множеством психологических блоков. Страх это, инстинктивное неосознанное сопротивление убийству или все вместе – это все предмет будущих исследований.

Второй скрепой, заставляющей войска идти вперед был авторитет вождя. Феномен безусловного подчинения авторитету был выявлен в исследовании Стэнли Милгрэма [3]. Если вкратце, то суть эксперимента сводилась к следующему – 40 мужчинам в возрасте от 20 до 50 лет (почтальоны, инженеры, учителя – простые служащие) предлагалось поучаствовать в исследовании памяти в Йельском университете. Исследование подразумевало, что они должны бить током другого участника эксперимента (подсадного) в случае, если тот давал неправильный ответ. Причем напряжение тока последовательно возрастало от 0 до 450 вольт с шагом в 15. Первоначально ожидалось, что большинство откажется, услышав жалобы испытуемых, однако, первые пятеро не стали продолжать только когда напряжение достигло 300 вольт, а до конца дошли 26 человек. Стэнли объяснил это следованию авторитету ученого, который говорил подопытному продолжать повышать напряжение, даже когда истязаемый просил остановиться. Один из сильнейших мотиваторов – это следование приказам вождя, чья власть легитимна (точнее считается таковой солдатами).

Бордовым помечены те, кто дошел до конца эксперимента

В фаланге такие авторитеты находились непосредственно рядом с солдатами в одном строю. Традиции героического века требовали, чтобы командующий шел в бой рядом со своими воинами, поддерживая и вдохновляя их, а заодно и участвуя непосредственно в битве. И это работало, присутствие командующего в строю невообразимо повышало отвагу воинов, вот например, эпизод сражения между македонянами и спартанцами [4]:

Враги вступали в битву то отрядами, то всею массою; с обеих сторон обнаружена была замечательная храбрость, потому что воины сражались на виду у царей и войск. (5) Отдельные воины и целые отряды соревновались друг с другом в мужестве.

Были впрочем и недостатки – находящийся в бою лидер имеет все шансы быть убитым, что деморализует армию. Александр Македонский в войне с Дарием направлял удар своей кавалерии прямо на ставку царя, тот бежал и войско персов просто разваливалось.

Психология строя

Вообще по греческим фалангитам написано такое колоссальное количество исследований, что нет смысла углубляться в этот вопрос. Ограничусь парой общих замечаний – это строй тяжеловооруженных пехотинцев, построенных плечом к плечу. Сложился этот строй в VII веке до н.э. [5]. Нас интересует в первую очередь не военный аспект (который уже разобран просто до костей во множестве исследований), а психологический.

Построение синаспизм, при котором щиты перекрывались с двух сторон.

Более свободное построение, при котором по фронту на бойца приходилось 90 см.

В чем вообще смысл этого построения? Обычно на строй смотрят с позиции простой военной абстракции, игнорируя собственно психологическую основу армии. Начнем со скреп) Инстинктивно группироваться вместе – этот психологический феномен отмечался даже в современных армиях, находящихся под огнем [6]. Человек находящийся в группе инстинктивно чувствует себя более защищенным, а непосредственно в строю фаланги бойцы, находились рядом со своими родственниками, соседями и друзьями. Когда фаланга расстраивалась, например, ри движении по пересеченной местности, воины теряли поддержку солдата рядом и падали духом. В фаланге каждый воин прикрыт своим щитом слева, а справа его защищает гоплон товарища, таким образом, почти все воины чувствуют себя в безопасности. Почти все, за исключением тех, что стоят на правом фланге. Спартанский солдат Фукидид оставил любопытное описание того, что происходит со всей фалангой из-за страха стоящих на правом фланге людей [7]:

Обычно все армии при наступлении удлиняют свое правое крыло, причем каждая стремится охватить своим правым крылом левое крыло противника. Ведь каждый воин, опасаясь за свою незащищенную сторону, старается сколь возможно прикрыться щитом своего товарища справа и думает, что чем плотнее сомкнуты ряды, тем безопаснее его положение. Первый повод к этому дает правофланговый воин первого ряда. Он всегда напирает вправо, чтобы отвернуть свою незащищенную сторону от врага, и затем тот же страх заставляет и остальных воинов следовать его примеру.

Визуально это выглядит, как будто фаланга старается «дрейфовать» направо. Фаланга, как и в принципе, и любой строй тяжелой пехоты – это своего рода танк. В том смысле, что в фаланге, как и в танке – главное не обосраться. Причем в буквальном смысле, непосредственно перед боем человек испытывает сильный стресс, следствием которого нередко является опорожнение кишечника и мочевого пузыря [8, 11]. Проиллюстрируем это одной историей ахейского стратега Арата:

Эта победа заставила умолкнуть многих клеветников и заткнула рот льстецам, которые, лебезя перед тиранами, осыпали Арата насмешками и выдумывали дурацкие небылицы, будто у ахейского стратега во время всякой битвы бывает расстройство желудка, будто у него кружится голова и темнеет в глазах, как только рядом становится трубач, будто, выстроив войско в боевой порядок и передавши по рядам пароль, он осведомляется у своих помощников и младших начальников, не нужно ли больше его присутствие, — ведь жребий уже все равно брошен! — а затем уходит подальше и напряженно выжидает исхода дела. Эти слухи имели такое широкое распространение, что даже философы в своих школах, рассматривая вопрос, являются ли сердцебиение, бледность и слабость кишечника в минуты опасности следствием страха или же какого-то телесного расстройства и врожденной вялости, всегда приводили в пример Арата, который, дескать, прекрасный полководец, но в сражениях постоянно испытывает подобного рода недомогание.

Таким образом, помимо собственно военных преимуществ, которые давал строй – это было психологический инструмент, который позволял держать сплоченными солдат перед ближним боем. Есть и другой аспект, Дэйв Гроссман называл этот эффект распределения ответственности в толпе. Массовые бессмысленные убийства в животном мире осуществляются группами, не одиночками. В строю с одной стороны происходила анонимизация убийства, с другой каждый солдат находился под взаимным контролем других воинов. Причем если мы говорим про фалангу, то не просто воинов, а друзей и родственников – ответственность перед близкими людьми перевешивала страх.

Почему люди поют?

Есть еще один любопытный психологический инструмент – песня. Иосиф Жордания в своем исследовании [9] отнес песню к инструменту эволюции, который позволил нашим древним потомкам выжить в борьбе с хищниками. Музыка и песни являются эффективными инструментами психологического воздействия. Так совместное исполнение песен в строю с одной стороны способствовало чувству групповой идентичности каждого солдата. С другой стороны, это позволяло войти в гипнотическое состояние, которое Иосиф назвал боевым трансом. В таком состоянии человек может контролировать свои эмоции, могут даже наблюдаться эффекты анальгезии (не чувствительности к боли). Как вы понимаете, такой инструмент был довольно быстро поставлен на военную службу [10]:

Когда построение боевой линии заканчивалось, царь на глазах у противника приносил в жертву козу и подавал знак всем увенчать себя венками, а флейтистам приказывал играть Касторов напев и одновременно сам затягивал походный пеан. Зрелище было величественное и грозное: воины наступали, шагая сообразно ритму флейты, твердо держа строй, не испытывая ни малейшего смятения — спокойные и радостные, и вела их песня. В таком расположении духа, вероятно, ни страх ни гнев над человеком не властны; верх одерживают неколебимая стойкость, надежда и мужество, словно даруемые присутствием божества. Царь шел на врага в окружении тех из своих людей, которые заслужили венок победою на состязаниях. Рассказывают, что на Олимпийских играх одному лаконцу давали большую взятку, но он отказался от денег и, собрав все свои силы, одолел противника. Тогда кто-то ему сказал: «Что тебе за выгода, спартанец, от этой победы?» «Я займу место впереди царя, когда пойду в бой», — улыбаясь ответил победитель.

Обратите внимание, сколько психологических факторов в одном эпизоде – во-первых, это гипнотическое спокойствие людей, марширующих под звуки флейты и поющих пеан, во-вторых, это групповая идентификация сподвижников царя (среди них только победители состязаний), ну и наконец, гордость спартанца, для которого возможность идти рядом с правителем в бой дороже любых денег.

Заключение для ЛЛ

Сражения античности – это сложные психологические противостояния, которые не были похожи на мясорубку. Основной целью было не физическое уничтожение противника, а обращение его в бегство, психологическая победа. А еще, я считаю, что люди не хотели и боялись убивать. Когда говорят люди не звери – это не совсем верно, основная задача обучения солдата как раз преодоление животных инстинктов, сдерживающих убийство. Война наша слепая зона, древние писатели восхваляли битвы, но реальность была куда сложнее. Американские психологи Swank и Marchand обследуя [11] солдат после высадки в Нормандии пришли к выводу, что все они в той или иной степени подверглись тяжелому психологическому потрясению. Исключение составили менее 2 %, страдающих психозом (psychotic soldiers) и те солдаты, которые получили тяжелые травмы мозга (но не все). Возможно, где-то в базовой прошивке мозга у нас есть установка «не убивать», но кажется, мы научились ее хорошо обходить. Мы встречаем в античности описание ожесточенных боев, но даже для авторов, живших в то время, они были шокирующими. Последний бой спартанцев в Фермопильском сражении, где поломав все оружие, греки начали рвать врагов зубами [12]

Итак, два брата Ксеркса пали в этой битве. За тело Леонида началась жаркая рукопашная схватка между персами и спартанцами, пока наконец отважные эллины не вырвали его из рук врагов (при этом они четыре раза обращали в бегство врага). Битва же продолжалась до тех пор, пока не подошли персы с Эпиальтом. Заметив приближение персов, эллины изменили способ борьбы. Они стали отступать в теснину и, миновав стену, заняли позицию на холме — все вместе, кроме фиванцев. Холм этот находился у входа в проход (там, где ныне стоит каменный лев в честь Леонида). Здесь спартанцы защищались мечами, у кого они еще были, а затем руками и зубами, пока варвары не засыпали их градом стрел, причем одни, преследуя эллинов спереди, обрушили на них стену, а другие окружили со всех сторон.

В следующей (уже написанной) части:

Страх наступления

Оружие и доспехи. Как они влияют на психологию солдата

Паника и во что она превращает битву.

Источники даю достаточно вольно, просто чтобы было легко искать

1. Keegan J. The Face of Battle. 1976

2. Grossman, D. (2009). On killing: The psychological costs of learning to kill in war and society. New York: Back Bay Books.

3. Stanley Milgtam. Behavioral Study of obedience. Journal of Abnormal and Social Psychology1963, Vol. 67, No. 4, 371-378

4. Полибий, II, 69, 4-5

5. А. К. Нефедкин. Основные этапы формирования фаланги гоплитов: военный аспект проблемы / Вестник древней истории, №1, 2002, стр. 87-96

6. Hanson V. D. The Western Way of War: Infantry Battle in Classical Greece. New York, 1989

7. Фукидид (V, 71)

8. Плутарх, Арат, 29

9. Joseph Jordania, 2011. Why Do People Sing? Music in Human Evolution

10. Плутарх, Ликург, 22

11. Combat neuroses; development of combat exhaustion. Roy Laver Swank, W. Marchand Arch Neurol Psychiatry. 1946 Mar; 55:236-47.

12. Геродот, VII, 225

13. Goldsworthy A. K. The othismos, myth and heresies: the nature of hoplite battle. / War in history 1997, vol. 4, 1, p. 1-26.

14. Клейменов А.А. «К вопросу об особенностях эллинского военного менталитета классического периода», 2014 / Армия и общество

15. Ардан дю Пик Ш. Исследование боя в древние и новейшие времена. - СПб.: В. Березовский, 1911.

16. Luginbill R. D. Othismos: the importance of the mass-shove in hoplite warfare. / Phoenix 1994, vol. 48, 1, p. 51-61

Мы обычно смотрим на древние сражения сверху – правый фланг атакует левый, в центре король возглавляет строй… Красивые прямоугольники на картинки, где стрелочками показано кто и где на кого напал, но что творилось непосредственно в месте столкновения солдат? В рамках этой популярной статьи хочу рассказать про ранения и те способы, которыми они наносились. Тема эта мало популярная в отечественной историографии, как, в общем-то, и другие вопросы, рассматривающие «лицо войны». С другой стороны, на Западе накоплен неплохой объем работ, в которых анализируются костные останки древних воинов. Современные методы криминалистической экспертизы позволяют понять по зарубкам на костях, как был нанесен удар, с какой стороны, можно восстановить даже очередность атак, поняв картину боя. Меня иногда просят привести перечень литературы по вопросу, поэтому в этой статье в конце есть перечень источников информации, я достаточно свободно подошел к их оформлению, это все-таки научпоп, но проблем с поиском не должно быть. Впрочем, если не хотите глубоко зарываться в вопрос, можете просто игнорировать все ссылки в квадратных скобках. Выводы для ЛЛ в конце.
Наиболее известной битвой в этом смысле является сражение при Висбю (1361) между готландским ополчением и датскими войсками. Примечательной она является из-за найденного массового захоронения воинов, которое смогли соотнести с самим сражением. Это собственно наиболее крупное захоронение на сегодня, включающее в себя около 1185 трупов (есть еще одна не раскопанная братская могила, предположительно на 400 плюс-минус человек). Вместе с тем, это захоронение не является единственным, и рассматривать изнанку войны нужно с учетом и других битв – это сражение при Таутоне (1461), стычка в Страстную пятницу (1520), битва при Алджубарроте (1381), кроме того могилы отдельных воинов, погибших в бою, также дают хороший материал для анализа.
Начнем с Висбю, я не буду подробно останавливаться собственно на предыстории сражения, нас в большей степени интересуют полученные в ней ранения. Да и в общем-то предыстория у него, как и у множества сражений до предельна проста – бабло, и кто его будет получать. Битва при Висбю наглядно демонстрирует столкновение военной организации, основанной на всеобщем призыве (готландские крестьяне) и собственно профессиональными солдатами (датские войска). Результат печальный для готландцев – их просто вырезали и побросали в братскую могилу. Причем, местами прямо в доспехах, а для средневековья это картина прямо скажем нетипичная (обычно с поле боя выносили все железное). Доспехи нас пока не интересуют, а вот на ранения посмотрим, вот собственно статистика травм по всем найденным скелетам:

Иллюстрации скелетов с процентами приводятся по диссертации Мацке [5]


Как можно видеть, основная цель воина – ноги, хотя я хотел бы подчеркнуть, что это картина боя характерная именно для Висбю, другие захоронения показывают несколько иное распределение ударов. Итак, большинство ударов пришлось в левую ногу, чтобы понять, как это выглядело вживую нужно посмотреть на боевую стойку солдата вооруженного мечом и щитом:

Стр. 126 Medieval Swordsmanship: Illustrated Methods and Techniques By John Clements
Его левая нога несколько вынесена вперед под щитом, вот так:

Стр. 120 Medieval Swordsmanship: Illustrated Methods and Techniques By John Clements
Как отмечает Джон Клементс, защита ноги, представляет собой крайне сложную задачу - противник может сделать ложный выпад в голову, что заставит поднять щит, прикрывая лицо, после чего перейдет в атаку по ногам.
Готландская армия состояла из ополченцев, среди костных останков найдены даже инвалиды – им явно недоставало умения. На втором месте, как ни странно, находится правая нога – Ингельмарк связывает это с тем, что противник мог продолжить удар рубанув по левой голени. Кроме того, часть травм приходится на внешнюю сторону, что позволяет говорить о том, что некоторые воины были на коне - всадник старается наоборот подъехать справа, чтобы рубануть мечом и в это время открыт для контратаки. Следующая часть тела, которая в наибольшей степени пострадала – это собственно голова, причем как можно видеть наибольшее количество ударов приходится справой стороны. Как отмечает Бойлстон [2] это обусловлено тем, что большинство воинов были правшами, соответственно удар наносился справа налево. В наименьшей степени затронуты руки, а торс и вовсе невредим – это мы еще обсудим в выводах, когда посмотрим на другие сражения. Итак, получается наглядная картина боя – первый удар воины направляли в голень левой ноги противника (возможно предварительно совершив ложный выпад в голову), если он был удачен, то несчастный получал тяжелую травму и не мог продолжать поединок. Далее следовало добивание ударом в голову, Клим Жуков предполагает, что это мог делать воин из второй линии, дабы первый не отвлекался. Продемонстрируем это на примере реконструкции судьбы воина из могилы под Цистерианским Аббатством Cara Insula на Ютланде. Поздоровайтесь с ним:

Точно датировать время смерти воина сложно, авторы исследования [10] дают диапазон 1250-1350 годы. Ему было от 25 до 30 лет, рост составлял 162,7 см (+/- 4,31 см) – парень был несколько ниже, чем готландские ополченцы, средний рост которых колебался около 168 см. Вот собственно места повреждений конечностей нашего героя:

Наиболее серьезные удары пришлись по ногам, плюс есть порезы на левом предплечье. После того, как он получил серьезные травмы ног, его добили несколькими сильными ударами в голову:

А вот так это выглядит «вживую»

А вот реконструкция боя

Вернемся к Висбю – помимо собственно травм нанесенных в ближнем бою, есть также ранения полученные выстрелами из арбалетов. Причем, как отмечает Ингельмарк, нередко били в упор, от чего стрела могла пробить череп насквозь. Возможно, отряды стрелков были перемешаны с тяжелой пехотой или находились рядом, выцеливая зазевавшихся. Готландским ополченцам, которые состояли в том числе из стариков и несовершеннолетних юношей, устроили настоящую бойню. Сейчас мы видим просто раскроенные черепа и отрезанные кости, но что творилось тогда под стенами Висбю можно представить.
Фруассар описывает любопытный случай, который произошел под стенами Норвича в 1381 году. Проповедник Джон Бол в какой-то момент времени заметил, что положение крестьян в стране очень похоже на рабство и вообще несправедливо, в то время как все люди равны. Джон пришел к выводу, что неплохо было бы богатства справедлива распределить между всеми жителями Англии. Как Вы понимаете в эпоху развитого феодализма идеи коммунизма знатью были приняты без восторга и проповедника от греха подальше закрыли в темнице. Отсидев срок тот не образумился и понес в массы идеи всеобщего равенства и братства. Вот собственно со знаменем коммунизма и еще сорока тысячами сподвижниками из числа крестьян они и отправились в Лондон. Возле Норвича новоявленные большевики повстречали рыцаря Роберта Сэйла, коему сделали предложение возглавить пожар революции. Доблестный рыцарь дал ответ, в котором приличными были лишь предлоги (досточтимый сэр стал рыцарем не по праву рождения, а в силу ратных подвигов, поэтому в совершенстве владел лексиконом простого народа). Народ посыла не оценил и полез в драку, да и лошадь как назло сбежала. Тут-то рыцарь и продемонстрировал, что умел – Фруассар красочно описывает, как Роберт меткими ударами порубил плебсу руки и ноги (а некоторым и голову). Нет, чуда не случилось, в конечном счете, рыцаря свалили и разорвали на части. И да, вся эта история была нужна, чтобы упомянуть схожесть техники Роберта и ранений при Висбю. Но какая статья без хорошей истории?

Отсеченная стопа из могилы Висбю


Битва при Таутоне


Знаменитое кровопролитное сражение войны Алой и Белой розы 1461 г. - по разным оценкам в битве погибло от 13000 до 38000 человек с обеих сторон. Есть и небольшое захоронение на поле битвы, которое позволяет понять, что же происходило непосредственно с самими солдатами в бою [3].
Хотя по общим тенденциям, распределение ран и похоже на Висбю, есть и различия. Все также страдает голова и руки/ноги, в то время как торс вообще не затронут. Из общего количества травм 72 % приходится на голову и 28 % распределены по конечностям. Из 28 найденных черепов (вообще 29, но один был слишком сильно поврежден) 96 % (!) имеют травмы. Знаете, сколько ударов пришлось на эти 27 черепов? Сто тринадцать, примерно по 4 удара на каждого погибшего, причем треть приходится на левую сторону черепа, треть на лицо и только треть на затылок. Это весьма показательно и свидетельствует о том, что бой был ожесточенным и шел лицом к лицу. Кроме того, треть черепов имеют следы прошлых и заживших боевых травм. По всей видимости, мы имеем дело преимущественно с профессиональными воинами, которые вели ожесточенный бой. Это в принципе подтверждается нашими сведениями о сражении при Таутоне, которые позволяют говорить, что он шел почти весь день (не думаю, что они рубились 10-12 часов, скорее сражение перемежалось паузами).

Чем били
Преимущественно рубящее оружие (мечи, возможно, топоры) – 65 %, еще 25 % нанесены тупым оружием (булавы, молоты и пр.), 10 % приходится на колющее оружие (здесь не только стрелы, но и например шипы на боевых молотах).
Распределение травм черепа по типам оружия

Если говорить про повреждения остальной части тела, то они приходятся традиционно преимущественно на руки и ноги, но есть определенная разница с битве при Висбю. Есть много травм затрагивающих запястье и предплечье правой руки.

Это говорит о том, что воинов ловили на контратаке, нанося удар по его правой руки, в которой был сжат меч.

Стр. 47 Medieval Swordsmanship: Illustrated Methods and Techniques By John Clements


Повышенное внимание Шеннон Новак [3] уделила скелету за номером 25 – это мужчина в возрасте 26-35 лет, который уже ранее был травмирован в бою, на черепе есть след зажившей раны. Скорее всего, он был опытным воином, о чем свидетельствует как старая рана, так и реакция врагов на него. Он получил 5 (!) ударов в голову, которые не были смертельными, причем возможно, что те (или тот), кто нанес три из них, смерть своего обидчика могли и не увидеть. Прикрыть спину, этому воину, видимо, уже некому было, и он получил смертельный удар в затылок, что привело к летальному повреждению мозга. Шеннон отмечает, что после этого воина, скорее всего, перевернули на спину (от удара он должен был упасть вперед лицом), причем переворачивали с помощью меча, от чего осталась еще одна зарубка. И наконец, последний удар раскроил голову воину практически пополам – от левого глаза, до правого резца, чтобы восстановить всю картину боя исследователям пришлось собирать череп буквально по частям.

Сражение в Страстную Пятницу и захоронение возле города Упсала
Это захоронение близ замка Упсала исследователи [4] соотносят с битвой в Страстную пятницу 6 апреля 1520 года. Сражение состоялось между шведским войсками, состоящими преимущественно из крестьянского ополчения и датскими наемниками, явно более опытными в части военного искусства. Как это часто бывает, ополчение ничего не смогло противопоставить профессионалам и шведские крестьяне были перебиты. Всего в братской могиле было обнаружено не менее 60 человек, в возрасте от 24 до 35 лет, кстати, довольно высоких – средний рост составляет 174,5 см. Абсолютное большинство (89 %) травм приходится приходится на голову, причем распределение их довольно любопытно.

Сражение при Упсале как раз демонстрирует то, что оказывает сильнейшее влияние на ход битвы. То, что мы не видим в фильмах, о чем редко пишут. Страх. Далеко не всегда битва представляла собой лихую рубку лицом к лицу, нередко целые отряды обращались в бегство просто увидев врага. Большая часть ранений в битве при Упсале была нанесена сзади по голове, возможно во время преследования. Но что интересно, тело воина все также оставалось невредимым – основной целью как и в других битвах, была голова. Вообще тема психологии войны одна из самых сложных, летописи скудны на описания эмоций воинов, но даже отрывочные данные могут пролить свет на этот вопрос, например, часть ударов при Висбю были нанесены дрожавшей рукой.

Распределение ран, полученных в битве в Страстную Пятницу

Ну что? Коротенькая история про травмы головы, чтобы отдохнуть от черепков? Датский летописец живший в конце 12 начале 13 веков Саксон Грамматик изложил несколько саг, упоминающих любопытные подробности поединков. Так на свадьбе некоего Агнера, друзья жениха забавлялись кидая кости и на беду попали в Бьярку, который свернул шею мазиле. Агнер весьма опечалился и вызвал Бьярко на бой, вот как его описывает Саксон:

Дело в том, что в древние времена в при проведении состязаний воины стремились не к тому, чтобы как можно чаще обмениваться ударами, а к тому, чтобы бить через определённые промежутки времени и в определённой последовательности; при этом само состязание заключалось в нанесении пусть редких, но [при этом совершенно] ужасных по своей силе ударов, где победа доставалась скорее тому, чей удар был мощнее, чем тому, кто нанёс большее их число. 4Предпочтение из‑за знатности рода было отдано Агнеру. Как говорят, нанесённый им удар был столь силён, что разрубил шишак шлема Бьярко и рассёк ему кожу на темени; при этом Агнер лишился своего меча, который застрял в прорезях маски шлема его соперника. {Сила Бьярко} 5После этого пришёл черёд Бьярко наносить свой удар; дабы можно было удобнее размахнуться своим оружием, он упёрся ногой в пень и одним ударом своего острого меча разрубил тело Агнера напополам.

(Деяние Данов, 2.6.10)

Потом Бьярко порубил нескольких недовольных, а через некоторое время и вовсе взял в жены суженую Агнера. Ненуачо?

Отдохнули? Берем лопаты и едем в Португалию.

Битва при Алджубарроте

Это сражение произошло в 1385 году между кастильскими и португальскими войсками. Найденное массовое захоронение исследователи [7,8], которое отнесено к этой битве. Всего найдено не менее 400 трупов, средний рост который составлял около 166 см, чуть меньше, чем при Висбю, Таутоне и Упсале, но в целом это средний рост для средневековья.

В принципе, по характеру повреждений эта битва ближе всего к Висбю – больше 60 % пришлось на ноги и около 18 % являются травмами черепа. Есть впрочем, и различия при Алджубарроте били преимущественно в бедра, причем тупым оружием – в ход шли молоты, чеканы и палицы. Вероятно, в этом бою противники старались сломать врагу бедро, а потом добить ударом в голову. Распределение ударов по костям приводится ниже:

Подводя итоги

Есть любопытная тенденция для всех захоронений – абсолютное большинство травм приходится на голову, исключение составляет разве что скелеты с кладбища Fishergate, которые имеют большой процент травм на ребрах и грудной клетке [2, 5]. Исследователи объясняют это меньшей распространенностью защитного вооружения среди погребённых там. Но есть еще один неразрешенный вопрос, возможно, уже обратили на него внимание – если ран на теле нет, потому что оно было надежно защищено доспехами, то почему столько пробитых черепов, неужели они не использовали шлемы? На самом деле, хорошего ответа здесь нет – исследователи выдвигали разные гипотезы, но все они уязвимы для критики:

Низкое качество шлемов [3]. В чем преимущество этой теории – она объясняет одинаковые ранения в совершенно различных битвах, разнесенных в пространстве и времени. Недостаток тоже очевиден в доспехи 14-15 веков были уже относительно высокого качества, дошедшие до нас образцы демонстрируют крайне низкий процент включений шлака. Ну и в целом, для того, чтобы пробить шлем требуется недюжинная сила.

Шлем был потерян в бою или сознательно снят. Преимущества теории в том, что она объясняет достаточно тяжелые травмы черепа. Недостатки теории тоже видны – во-первых картина боя идентична для множества захоронений в разные периоды времени и такая версия скорее объясняла бы единичные примеры. Кроме того, у множества солдат уже встречались зажившие травмы черепа, поэтому как важна защита головы они должны были понимать как никто другой.

Мне сложно сказать, что ближе к истине – сам я больше склоняюсь к первой версии, поскольку все же есть примеры пробития самых дорогих и мощных шлемов, например, Карлу Смелому при Нанси (1477) прорубили голову до нижней челюсти алебардой. Кроме того,

В массовых захоронениях, хотя и были профессионалы, но все же не самая богатая часть (павших вельмож увозили с собой), а значит и денег у них было не так много, поэтому качество шлемов действительно могло быть посредственным. Отсутствие травм непосредственно на скелете объясняется, видимо, использованием щитов, которые в сочетании с доспехами (или даже без них) делали корпус невыгодной целью.

Иллюстрация защиты торса щитом по Джону Клементсу

Захоронения XVII века, например, могила воинов погибших при Лютцене (1632) уже демонстрируют [6] многочисленные травмы на корпусе, что можно связать с постепенным отказом от доспехов в силу развития огнестрела. Но захоронения Тридцатилетней войны уже не так интересны – по ним уже видно, что первую скрипку играет огнестрельное оружие, чуть ли не половина скелетов прострелена.

Кроме того, отчасти мы имеем дело с ошибкой выжившего (в нашем случае умершего) – травмы в мягких тканях мы не увидим, только те, что оставили следы на костях, поэтому возможно часть воинов имели раны живота. Но опять-таки даже те захоронения, которые мы явно не можем сопоставить с какой-либо битвой [9, 11] имеют все тот же перевес в сторону ударов в голову и, видимо, нанесенных преимущественно в пешем бою.

Выводы для ЛЛ

Основной целью в средневековых битвах было отнюдь не сердце, а голова, второе по травматичности – это левая нога. Рукопашные схватки были мало похожи на красивые бои в фильмах, это были короткие поединки, которые могли закончиться одним-двумя ударами. В них мало что было от современных реконструкций, да и приемоd дуэлянтов из фехтбуков XIV-XVI веков мы там не видим. Только практичные схватки направленные на максимально быстрое убийство противника – подрубили ноги, добили ударом в голову. Исследователи также отмечают, что травмы головы очень схожи, что говорит о хорошо поставленном ударе и примерно одной военной школе, которую прошли солдаты. В 1477 году в битве при Нанси погиб герцог Бургундский Карл Смелый – он был знатным человеком, но опознать его смогли только по цвету одежд, настолько было обезображено его тело ударами. Теперь мы знаем, что это был отнюдь не исключительный случай – война не щадила ни королей, ни простых крестьян. Такими были средневековые бои – кровавыми и скоротечными.

Источники

1. Ingelmark, B. (1939) The Skeletons. Глава IV в книге B. Thordeman, ed. (1939) Armour from the Battle of Wisby 1361. Chivalry Bookshelf. Highland Village, TX.

2. Boylston A (2000) Evidence for weapon-related trauma in British archaeological samples. Глава 22 в книге Cox M, Mays S (eds) Human osteology in archaeology and forensic science. Cambridge University Press, Cambridge, pp 357–380

3. Shannon Novak Battle Related Trauma. In Blood Red Roses: The Archaeology of a Mass Grave from the Battle of Towton AD 1461, second revised edition, edited by Veronica Fiorato, Anthea Boylston and Christopher Knüsel, pp. 90-102. Oxbow Press, Oxford.

4. A Sixteenth-Century Warrior Grave from Uppsala, Sweden: the Battle of Good Friday. A. KJELLSTRO M Osteoarchaeological Research Laboratory, Department of Archaeology, Stockholm University, Royal Palace Ulriksdal, SE-170 79 Solna, Sweden

5. Диссертация Nicholas J. Matzke, Johann Keller Wheelock Armed and Educated: Determining the Identity of the Medieval Combatant

6. Nicklisch N, Ramsthaler F, Meller H, Friederich S, Alt KW (2017) The face of war: Trauma analysis of a mass grave from the Battle of Lützen (1632). PLoS ONE 12(5): e0178252. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0178252

7. Ángela Pérez Fernández, Inmaculada Alemán, Miguel C. Botella, Eugenia Cunha. Perimortem fractures in the osteological collection of Aljubarrota (Portugal).

8. War Lesions from the Famous Portuguese Medieval Battle of Aljubarrota. E.CUNHA exh ANA MARIA SILVA. International Journal of Osteoarchaeology, Vol. 7: 595-599 (1997)

9. Weapon-related Cranial Lesions from Medieval and Renaissance Turin, Italy V. GIUFFRA, L. PEJRANI BARICCO, M. SUBBRIZIO AND G. FORNACIARI. International Journal of Osteoarchaeology Int. J. Osteoarchaeol. 25: 690—700 (2015)

10. Eva Forsom, Lene Warner Thorup Boel, Bo Jaque, Lene Molleru. The death of a medieval Danish warrior. A case of bone trauma interpretation. Scandinavian journal of FORENSIC SCIENCE Nordisk rettsmedisin. VOLUME 23 - No 1 - 2017 - Page 13-20

11. Bennike P., Rebellion, combat and massacre: a medieval mass grave at Sandbjerg near Næstved in Denmark, In: Otto T., Thrane H., Vandkilde H. (Eds.), Warfare and Society, Aarhus University Press, Aarhus, 2006, 305-318