Ему подобия я не знаю. Он заходил — и будто спускался мифический Дикий Охотник со сворой призрачных гончих. В самый погожий денёк генерал приводил с собой пасмурную стылость. Хотя искусственным у него был лишь один глаз на неподвижной стороне лица, с повреждёнными нервами, оба они впирались в тебя одинаковым колом, навылет. Рот, асимметричный из-за травмы, складывался в ровную линию смерти на кардиограмме...
Меня от него знобило и губы немели, отца же бросало в другую крайность: он без продыха болтал о заводе, футболе, моей школьной жизни. А этот безукоризненный, как эталон в палате мер и весов, в профиль с седоватыми висками похожий на артиста Тихонова, отутюженный человек со стеком даже не поворачивался к отцу. Так и стоял всегда, словно на взятой высоте, чуть перетаптываясь на пятках, милостиво терпя стрекотню моего напуганного бати. Который больше всего боялся, что этот бесспорный авторитет развернётся к нему и скажет, сверля пустоту: "Вы изволите молоть чепуху!".
Но фатального разворота не случилось за всё время, что я учился с Алёной, пустоголовой и красивой дочерью этого высокопоставленного штабиста. Мы ещё и жили рядом, поэтому кукольная девочка была моей заботой с первого класса. Так стало заведено: мы ходим вместе на занятия и обратно. При этом и в семь, и в семнадцать лет я точно знал своё место — я просто денщик, самый младший адъютант Его превосходительства. Борзой щенок в снящейся кому-то в кошмаре стае, бегущей по млечным путям бесцветным выводком, этакая порядочная серость...
Набегался я наяву за эти годы за милой дочкой тоже порядочно, считался в генеральском доме близким человеком и получил от "высочества" награду — протекцию в такой вуз, о каком не мог и мечтать. Алёна поступила туда же, но на один из факультетов невест. Опаски я не терял, хоть все и выросли, и продолжал исполнять свои обязанности вплоть до особого распоряжения. Которого не было... Генерала всё устраивало: и страх перед ним, и моё сугубо приказное расположение к Алёне. Супруга его, такая же кучерявая и глупая, как дочь, даже попробовала отвадить меня от дома, чтоб не смущал видных ухажёров, но он не разрешил. А я-то уж вообразил тогда, что отделался.
И тут он приходит к нам выступать почти перед всем институтом, агитируя идти воевать. Народ зажался, как всегда в его присутствии, да ещё повод такой.. Только один юнец, сидящий прямо за мной и рядом с Алёной, не чувствовал тёмной магии генерала. Он был увлечён Алёной. И в пылу флирта шутил для неё про дуралея с трибуны, солдафона из старого водевиля. Какой смешной дядька, погляди! Стек этот напрокат, мундир из костюмерной, слова выучил.. Подстава! Девушка хихикала, тряся кудряшками, я же бледнел и не понимал, как остановить этого парня. Резвящегося на полянке оленёнка, обычно послушного, но если разыграется — то бедового. Я шикал, как умел, на него. Делал Алёне страшные глаза. Но она развлекалась от души, резвилась коварно и беспринципно, отлично зная, что отец давно вычислил хохмача.
Оленёнка остановил только Афган, засыпал зелёно-ягодный лужок горячими песками. Он же и похоронил влюблённого в мундире младшего лейтенанта. Тело совсем молодого летёхи без головы не придёт мамке, останется неопознанным аж до начала нулевых. А вот кольцо с его цепочки с личным номером приедет к Алёне с посыльным, выжившим в той бодяге дружком-сослуживцем. "Вам просили передать в случае... Какой случился, в общем". Она даже не поняла, от кого эта побрякушка из дешёвого дутого золота. "Папа сказал, это латунь, представляешь? Как можно мне прислать какую-то латунь, — делилась она со мной, — и парень странный был, весь в бинтах и вонял".
Она, оказывается, много с кем кокетничала в папином гарнизоне, всех и не упомнишь! Да при чём тут гарнизон, хотел крикнуть я.. И гнилостно смолчал, расплакавшись дома и сорвавшись на отца, гнущего уже лысину перед этой мерзостью точно так, как всегда. А он разогнулся и завопил мне в лицо: "А если тебя — в Афган? И буду пресмыкаться дальше, ясно тебе? И ты будешь, чтоб пересидеть и пережить нас, допустивших этот позор! Сами только не опозорьтесь!".
За генеральскую охоту заплатила его дочь. Красотка, уже под опекой другого адъютанта (ещё более бессловесного, чем я), выступала в первых молодёжных огненных шоу, секретно от отца. Также никчёмно, просто вся в блёстках. Но ей закрепляли высокую бутафорную косу на специальной подставке и в финале у Алёны эффектно пылала голова. Однажды конструкция соскочила, девушка сгорела. В своём мундире. И я не стану извиняться за эту двусмысленность. Перед матерью того оленёнка и сотен других никто не извинялся. Дикий Охотник собрал добычу и помчал дальше, под вой верной стаи. Я был в ней, я выл с ними, я в курсе дела.
Младший лейтенант бередит сердца, Безымянный парень без кольца... Не хит, а пушка, да?
Отделение сержанта Ивана Криворотова зарывалось в землю. Зарывалось так близко к противнику, что между вражескими и своими окопами было не больше пятидесяти метров. Такая практика появилась со Сталинграда. Расположенные почти рядом окопы служили защитой от вражеской авиации, опасавшейся отбомбиться по своим. Криворотов воевал уже третий год и видел многое. Жестокие обстрелы, когда не спасают блиндажи в несколько накатов, и брёвна как спички летят в воздух вперемежку с землёй и разорванными телами, рукопашные, в которых рассвирепевшая пехота, добежавшая до вражеских траншей, в ярости не щадила даже поднявших руки немцев, голод, недосып, смерть товарищей...
Криворотов посмотрел на часы. Вечер. До темна бойцы как раз успеют закрепиться. Где-то на флангах тоже слышался стук лопат и голоса – окапывались соседи.
Пользуясь передышкой, Иван воровато оглянулся и вытащил из-за пазухи засаленный и исписанный лист бумаги. Это было последнее письмо от сына, пропавшего без вести где-то в белорусских болотах полгода назад, когда их танковый взвод проламывал оборону немцев. Эх, Андрюха, как же так... Уж от кого, но от него, увертливого, ловкого, двадцатилетнего юноши, боксёра и ворошиловского стрелка меньше всего можно было ожидать такого, но вот поди ж...
Пока ещё не стемнело, Иван стал перечитывать письмо, хотя за шесть месяцев выучил его наизусть. После этого Ивану всегда становилось легче. А что? Всякое бывает. Бывает неразбериха с почтой, бывает и с документами, да мало ли чего...
Иван вспомнил рассказ одного из сержантов соседнего взвода, отец которого объявился после трехлетнего плена, куда он попал ещё под Киевом. Отца проверили в особом отделе и не найдя состава преступления, подлечили и отправили довоёвывать в обычную стрелковую часть.
Криворотов убрал письмо и послушался к голосам бойцов. Иван с удивлением отметил, что кричат с вражеских окопов. По-русски. Причём, по-русски с той стороны кричал не один, а человек двадцать.
– Эй, зараза власовская, – весело кричал в сторону вражеских окопов удмурт Кудымов, окопавшийся совсем рядом с Иваном, – завтра вас всех, того, секир-башка! Можете и руки не поднимать!
– Х.й вам, краснопузые, – орали с той стороны, – мы ещё поглядим, кто кого!
«Власовцы, – подумал Иван. – Видать, совсем плохо дела у немцев».
Власовцами на передовой зачастую называли не только предателей из РОА, но и вообще всех, кто по тем или иным причинам оказался на службе у немцев.
Постепенно перебранка прияла более мирный тон.
– Эй, братва, есть кто со Свердловска? – кричал какой-то простуженный голос с той стороны. – Черкните письмецо, что жив-здоров!
Голос крикнул фамилию и адрес, и хотя отделение Криворотова ответило на это очередной порцией ругательств, с той стороны снова стали кричать и просить, называя различные города СССР и адреса.
Иван уже собирался рыкнуть на своё отделение и пугнуть их особистом, как вдруг услышал с той стороны:
– Эй, мужики, есть кто с Днепропетровска? У меня там мама, напишите ей, что жив её сын Андрей! Добровещенская Татьяна Ильинична! Улица Ленина 27!
Криворотов услышал, как гулко, будто мина из миномёта, ухнуло у него сердце, как мгновенно взмокла спина. Андрюха?!
Иван тихо сел на корточки на дно окопа, продолжая слушать перебранку бойцов.
– А то, что ты предатель и власовец тоже написать? – крикнул рядовой Алексей Калугин, находившийся в пулеметном гнезде, недалеко от Ивана.
– Нет, это не пиши, не хочу её расстраивать! – отозвался его сын.
Криворотов потрясённо слушал со дна окопа, не веря своим ушам. Как так?! Как такое случилось?! Он же комсомолец! Как он мог! Нет! Этого не может быть! Это не он!
Иван собрал все силы и хрипло гаркнул:
– Отделение! Прекратить базар! В штрафную захотели?!
Наступила тишина. Замолчали даже с той стороны. Иван продолжал стоять на месте, тупо уставившись в наручные часы. А может быть его заставили, вынудили, может быть есть какое-то оправдание?! Может быть это вообще однофамилец!
Иван обхватил себя за голову двумя руками, стащив пилотку. Не может быть столько совпадений. Жена Ивана, Татьяна Ильинична Добровещенская уговорила его оставить свою фамилию, так как она была певицей и не захотела отказываться от известности и менять красивую Добровещенская на неблагозвучную Криворотов... Днепропетровск...Улица Ленина 27...
Иван почувствовал, что в глазах у него закипают слёзы и как непроизвольно сжимаются кулаки. Узнал ли Андрей его? А что будет, если бойцы узнают, что его сын – предатель?
– Иван Петрович, не ранен? Или болит что? – участливо спросил Кудымов.
Криворотов молча помотал головой.
«Не хочу маму расстраивать»... Он, Андрей, так любил, так гордился матерью, хвастаясь одноклассникам, как ценят её в театре... Ивана даже иногда к собственному удивлению кололо что-то похожее на ревность. Он втихомолку смеялся над собой, радуясь, глядя как Андрей дарит матери цветы. Не на восьмое марта, не на день рождения, а просто так. «Потому, что ты моя мама», как говорил он.
А о чём ты думал, гад, когда к немцам служить пошел?! Что с тобой произошло? Чем тебя взял враг? Деньгами? Пытками? Может быть, как в «Тарасе Бульбе», женщиной? Да какая разница чем! Не может быть никакого оправдания!
Иван вдруг подумал, что всё происходящее с ним очень напоминает книгу Гоголя. Вот только у старого Тараса был ещё геройский Остап, а у него, у Ивана Криворотова, только Андрюшка...
Наступила ночь. Изредка, где-то вдали взлетали осветительные ракеты, да гремела ленивая канонада. Иван, закутавшись в шинель, не спал, вспоминая, как он делал маленькому Андрею воздушного змея, как он гордо кричал: пап, я буду лётчиком...
Криворотов выпрямился и тихо вылез из окопа.
– Иван Петрович, куда? – прошипел Калугин.
– На нейтралку, там МГ целый лежит, – тоже шепотом отозвался Криворотов, сказав первое, что пришло в голову.
Иван медленно полз к вражеским окопам, откуда изредка брякали банки на колючей проволоке. Совсем рядом с окопами валялась убитая лошадь. Криворотов притаился за ней. Теперь ему было хорошо слышно. Иван вдруг поймал себя на мысли, что готов сейчас отдать всё, даже собственную жизнь, лишь бы тут, в десятке метров от него, среди этих предателей был не Андрей, а кто-то другой.
Иван долго лежал, слушая, как тихо переговариваются власовцы, меняясь на посту. Голос сына он больше не слышал. Может быть он узнал крик отца и убежал?
Иван ещё долго лежал, прячась за лошадью и уже собирался уползти обратно, когда до него донёсся голос Андрея:
– Иди, Петя, в блиндаж, мне всё равно не спится. Постою.
Иван выждал ещё пятнадцать минут и пополз к Андрею. Тот клацнул затвором винтовки:
– Кто? Стоять на месте!
– Я, – прошипел Криворотов, – отец твой. Или не признал?
В ответ был тишина.
– Что там, Дорбровещенский? – раздался голос из блиндажа
– Да заяц пробежал, – отозвался Андрей, видимо, совладав с собой.
Иван тяжело перевалил через бруствер и оказался рядом с сыном. Андрей во все глаза молча смотрел на отца.
– Что, взял фамилию матери? – насмешливо прошептал Иван. – Чтобы её не волновать? Как же так вышло-то, комсомолец Криворотов?
– Как вышло? – вдруг злобно зашипел Андрей. – А так! Бросили нас в прорыв и забыли! Неделю мы держались! Неделю! Троих связных отправляли, всё без толку! А потом хана, снаряды кончились, немец орудия на прямую наводку выкатил и...
Андрей помолчал, с трудом проглотив ком и продолжил:
– Десять нас осталось. Ну лагерь потом, вербовщики приехали от Власова. Мол вступайте к нам, войне не конец, за нас вся Европа, скоро перелом будет...
В темноте Иван разглядел шеврон на рукаве Андрея – щит и две голубые линии скрещенные между собой на белом фоне и буквы РОА.
– Думал, завербуюсь, с дружком Петькой, да убегу к нашим, как только случай выпадет.
– Выпал?
Андрей замолчал. Иван чувствовал, как тяжело ему говорить.
– Нет. Повязали нас кровью. Пленных заставили расстреливать. Всё на кинокамеру снимали. А ты бы что делал на моём месте?!
Иван достал из кармана зажигалку.
– Дай хоть я в глаза твои бесстыжие посмотрю. Бросили вас и ты обиду затаил, выходит? Ты же, мразь, всё продал, а теперь оправдание себе придумываешь? Хочешь, чтобы я пожалел тебя? Не будет этого, сын! Думал ты о матери, обо мне, о стране своей, когда пленных расстреливал? Нет, ты о шкуре своей думал. И завтра... Завтра ты снова пойдёшь нас убивать. Уже по собственной воле, без принуждения. Ты же хорошо стреляешь, ворошиловский стрелок...
Иван вытащил из-за пазухи письмо Андрея и скомкав, бросил ему в лицо.
– Что же мне делать теперь, отец? – в отчаянии прошептал Андрей. – Я думал, довоюю, а там как-нибудь само всё уляжется...
– Нет, Андрюша, не уляжется. Что бы я делал, говоришь, на твоём месте?
Иван достал трофейный «Вальтер» и молча протянул Андрею. Секунду помолчав, он обнял сына и глухо сказал:
– Ну прощай, Андрюша.
Криворотов был уже почти у своих траншей, когда у вражеских окопов раздался одинокий сухой выстрел. Иван, вздрогнул и замер, будто пуля, выпущенная Андреем себе в висок, попала и в него. Прямо в сердце, которое вдруг стало таким огромным, что чуть не проломило грудную клетку.
Утро выдалось сырым и туманным. Бойцы, ёжились и кутаясь в шинели, сворачивали самокрутки.
– Иван Петрович, что с тобой? – ужаснулся Кудымов. – Ты вроде как постарел за ночь лет на десять!
Криворотов не поднимая глаз, чтобы скрыть слёзы, глухо отозвался:
Я потерялась на рынке. Этот детский кошмар сбылся совершенно точно. Когда голова кружится от того, что всё одинаковое. И ты маленький, ниже всех прилавков, деревянных, металлических, символических.. Меньше женщин, сидящих на перевёрнутых вёдрах, рыбацких стульчиках или плоских скамеечках для ног... Тише жамочек, сортируемых по кулькам, а уж беззащитнее последней головки чеснока, давленой в пюрешку людьми размерами с дома. И почему-то очень жарко, печёт в голову, а я без панамки.
Грозно останавливаюсь где-то у ворот с обломанной ковкой, топаю ногой в сандалетке и, сжав кулачки, кричу во всю ивановскую: "Бабушка!". Потому как я на базар могла прийти только с ней. Кричу ещё, требую, так сказать: подайте мне её! Выберусь я уже отсюда, или что, пропадать теперь?!
Но вокруг как-то некого спросить — безлюдно всё стало. Пекла нет, я вон в пальтеце, хоть и нараспах. Только почки набухают же, травка еле лезет пока.. Вместо ягодных сандалий на мне какие-то тяги бархатные, размера так сорокового.
А уж тихо здесь!! Да оно и к лучшему — кладбище ведь, заговори кто, не обрадуешься. Я посмотрела просто вперёд, на лицо, вырезанное по камню. И сразу признала старую знакомую. Таскала им с бабушкой мороженое на рынке, когда они там, стоя рядышком, торговали своим вязаньем. Баба Поля, вот так встреча.. Через неё я однажды и потерялась, ушла к дальнему ларьку с мороженым, что был у самых ворот. Она очень плодово-ягодное просила. Вернулась я оттуда сама, вся красная, без панамки и в одной сандалете — навела шороху среди бабуль! Ох, она плакала-причитала, баб-Поля. Испугалась, конечно. По сей час извиняется вот.
А теперь этого живого воспоминания испугалась я. Но не столь самого погружения в прошлое, данного мне как реальность, сколько возвращения назад.. Той глубинной, во всё тело, во всю душу грусти о потерях наших, об утратах самого времени навсегда.
Заблудиться можно и на кладбище, заблуждаться там уже сложней.
Бой за город Дубно 26 июня 1941-го года вселил надежду, что немца можно и нужно гнать. Но успех был недолгим. На восьмой мехкорпус генерала Рябышева , занявшего Дубно обрушилось семь свежих немецких дивизий. Выбившийся из сил, истекающий кровью восьмой корпус наступать уже не мог. Впереди было окружение и жесточайший разгром, где РККА потеряла больше 2500 танков. - Горим, командир!- раздался истошный крик мехвода Ерофея Кубарькова - Всем покинуть машину! Легкий танк Т-26 полыхал, грозя взорваться. Горел и сам командир танка- двадцатипятилетний лейтенант Никита Добрынин. Стрелок Иван Логинов откинул люк и стал помогать командиру выбраться. Немецкий Т-II, видя это, стал поливать танкистов из пулемётов. Горящий Никита , получив очередь по ногам, рухнул около танка, но Кубарьков и Добрынин успели сбить с него пламя. - В лес тащим командира!- крикнул Ерофей. Логинов последний раз оглянулся на поле, где кроме их пылающего Т-26 горело ещё три десятка машин. Полыхало всё то, чем так гордилась Советская страна накануне войны. Кругом царила неразбериха, усугублявшаяся налётами немецкой авиации. Бестолково и хаотично по полю бегали, падая и поднимаясь, люди. Никита попытался встать, но со стоном повалился обратно. Лицо его было обожжено, а ноги в нескольких местах прошитые пулёмётной очередью, не слушались. - Кажется отвоевался- горько прошептал Добрынин, поднимаясь на локтях. Это был его первый бой, в который он рвался всей душой. Ему казалось, что сотни могучих «сухопутных линкоров» Т-35, «сталинских мамонтов»- КВ-2 и быстроходных БТ-5 и БТ-7 опрокинут дерзкого врага и погонят его сначала в Польшу, а потом и до Берлина. Но всё оказалось не так, как пелось в песнях и показывалось в фильмах. - Не дёргайся, лейтенант, мешаешь только!- крикнул Кубарьков волоча раненого командира. Вдвоём с Логиновым они дотащили Никиту до леса и сели отдышаться. Оба они -и Иван и Ерофей прошли финскую и знали, что настоящая война отличается от того что пишут в газетных передовицах и сообщают по радио. Звуки боя сместились куда-то в сторону. Ерофей вытащил нож и срубив две молодые берёзки, принялся сооружать носилки, а Логинов осмотрел ноги Никиты, из которых торчали обломки костей. - Плохо дело, командир, в санбат тебе надо, пули достать- вздохнул он- нужно скорее в Дубно пробираться, пока он наш, а там глядишь, вывезут, если повезёт. - Танк жалко- прошептал Никита- совсем новый- не повоевал ещё- прямо как я. - Танк- железка, ты себя пожалей- отозвался подошедший Кубарьков- танков мы ещё неаклепаем, и тогда командиры нам понадобятся. -Экий ты весельчак, Ероха- укоризненно сказал Иван- побили нас и в хвост и в гриву, а ты всё бодришься. Ты уж скажи тогда, когда мы в Берлине будем? - Будем, Ваня, будем- Ерофей продел через жерди шинель и они вдвоём осторожно положили на носилки Никиту. -Ну что, взяли- пропыхтел Кубарьков, пробуя груз на вес. Боль в перебитых ногах Никиты смешивалась с болью от осознания собственной беспомощности. Вот он, такой молодой, полный сил, а не может даже ходить. Словно почувствовав это, Ерофей ободряюще сказал: - Да ты не кисни, лейтенант. Мы тебя не бросим. И рапорте всё как есть напишем- что покинули машину ввиду пожара. Над лесом, совсем низко пролетел биплан У-2 с красными звездами на крыльях. - Наши!- задрав голову крикнул Логинов- эх, с ними бы тебя отправить, лейтенант! - Сколько до города-то?- слабо спросил Добрынин. - Нашим ходом- думаю, к вечеру будем- отозвался Ерофей Логинов вновь осмотрел ноги Никиты. Они всё больше опухали. - Скорее надо, Ероха! Внезапно, где-то совсем рядом послышались голоса. Бойцы спешно опустили носилки на траву и схватились за автоматы. - Никак наши- вполголоса неуверенно сказал Ерофей. Он крадучись пошел вперёд, и вскоре вернулся, маша рукой- свои! Группа солдат из пятнадцати человек, которые тоже несли раненых на носилках , пробиралась через лес к городу. К танкистам подошел мужчина с тремя кубиками на петлицах и приложил руку к фуражке. - Политрук второго батальона связи 37-го стрелкового корпуса Земцов- направляемся в Дубно Добрынин тоже представился, жалея, что при эвакуации из танка он потерял шлемофон и теперь не может приложить руку к непокрытой голове. Земцову было около сорока и застарелый сабельный шрам через всё лицо указывал, что это тоже его не первая война. Несмотря на отступление, он был спокоен, выбрит и подтянут. - Тут недалеко дорога- сказал он деловито - если удастся поймать машину, то через пару часов будем в городе. Среди новой группы бойцов Логинов увидел несколько человек в таких же как у них чёрных комбинезонах - Что, тоже безлошадные?- горько усмехнувшись, спросил у одного из них- черноусого, смуглого, похожего на цыгана , парня. - Приказано было слить бензин для других танков, а машину уничтожить- сплюнул парень- и в голосе его тоже прозвучала горечь- жалко было исправную машину убивать, а что делать. Теперь движение пошло быстрее, так как бойцы менялись, таща носилки. Земцов оглядел уныло шагавших бойцов и зычно крикнул- не растягиваться! - Как же так получилось, товарищ политрук?- упавшим голосом спросил рядовой, несущий на плече пехотный пулемёт- малой кровью, могучим ударом.. - Отставить панику, боец- спокойно, не повышая голоса отозвался Земцов и неожиданно спросил- ты в деревенских драках участвовал когда нибудь? - Приходилось- удивлённо отозвался боец. - Ну тогда знать должен, что когда кровь тебе из носа пустили, то злее становишься- отозвался политрук. Слышавшие это невесело рассмеялись, а Земцов закончил: - Есть такая пословица- побили- научили. Сделаем выводы, учтём недостатки, и так немцу шею намылим, что драпать будет до Берлина! За нами наша великая страна, армия. У нас такой вождь, такая партия, что за них в огонь и в воду! Некоторое время все шли молча, меняясь у носилок, которых , кроме добрынинских, было ещё три. Вскоре разведка, посланная вперёд, доложила, что они вышли к дороге, видимо ещё не перерезанной немцами. Земцов первый выскочил на трассу и увидев вдали грузовой ЗИС, шедший из города, встал посередь дороги, нелепо растопырив в сторону руки. Но машина ловко обогнула политрука, и прибавила газу. Громкий мат вырвавшийся из десятков глоток смешался с пылью. Логинов вновь откинул шинель и посмотрел на ноги Никиты. Они всё больше опухали. Иван тоже выскочил на дорогу, встав около политрука. Когда вдали из Дубно снова показался ЗИС, оба они вытащили оружие. Иван пистолет, а Земцов снял с плеча ППШ. - Сто-ой!- широко открыв рот, закричал политрук, потрясая автоматом, но ЗИС продолжал переть на него. Логинов несколько раз выстрелил в воздух. Машина остановились в нескольких шагах от них. За рулём оказался молодой солдатик, а рядом с ним сидел грузный мужчина с ромбами корпусного интенданта. -Вы, что, ё.. вашу мать!- заорал он- под колёса захотели?! - Раненые у нас, мы из окружения- представившись и как можно спокойней сказал Земцов- разрешите воспользовался вашей машиной для отправки раненых в город.. Но коринтендант не дал ему договорить - Да ты занешь, кого ты остановил, сволочь?!- покраснев завопил он- а ну прочь с дороги!! Застрелю!! Поехали, Стёпа, дави их нахер! Логинов, ещё с самого начала ругани незаметно сместился в сторону и заглянул в кузов. Машина была битком набита мебелью, какими-то узлами, коробками, среди которых сидела в кресле толстая тётка в цветастом платье, видимо жена интенданта. Но больше всего поразил Ивана огромный фикус в деревянной кадушке. - Руки!- рявкнул Земцов, наставляя на коринтендата автомат- из машины! И ты! Шрам на лице политрука побелел. Оба они- и интендант и водитель медленно выбрались из ЗИСа - Да ты что, политрук- проблеял интендант, растеряв всю свою свирепость- ты ж под трибунал пойдёшь. К нему подключилась тётка, выглянувшая из кузова. - Петя!!- заверещала она - почему стоим, мы не успе.. Увидев Петю, с поднятыми руками, она осеклась и замолчала. Земцов, заглянув в кузов, мгновенно принял решение. - Иван, зови мужиков, вытряхивайте барахло из кузова и грузите раненых! Через десять минут баулы, мебель и коробки полетели на обочину. Один из узлов лопнул и ветер понёс по пыльной дороге десятки женских шляпок. Кадка с фикусом какое-то время катилась, но потом, споткнувшись о камень и перекувырнувшись, встала в своё обычное положение, будто всегда находилась тут. - Ш-шакалы- как яичница на сковородке, раздувая ноздри шипел Петя- я вас запомнил, я вас найду- все под трибунал пойдёте! Все трое носилок с ранеными поставили в кузов, туда же поместились остальные бойцы. Земцов сел за руль и повернул ЗИС в сторону города. Водитель Стёпа, Петя и его жена растеряно стояли на обочине, рядом с брошенными как попало вещами. Земцов, вёл машину уверенно, не мигая глядя вперёд. - Гнида, шкуры тыловые- сквозь зубы ругался он. - Доложит, коринтнендант, как пить даст- вздохнул Логинов Политрук неожиданно улыбнулся и подмигнул: - Не дрейфь, танкист, снявши голову, по волосам не плачут. Вся ответственность на мне. Город Дубно готовился к обороне. Спешно рыли окопы, возводили укрепления из мешков с песком, устанавливали пулеметы . На аэродроме стояли несколько бипланов У-2. Земцов бегал то к одному из них, то к другому, уговаривая взять тяжелораненых. - Да не можем мы!- сердились лётчики- некуда, всё и так забито ранеными! Хоть на крыло садись! Земцов уже собирался выругаться, как вдруг остановился как вкопанный. - Слушайте, мужики!- заговорил он- так и в самом деле, давайте на крыло. Лётчик в чёрном комбинезоне и с большими очками на лбу уставился на Земцова: - Спятил, политрук? Ранен или пьян? - Кладём носилки на нижние крылья, привязываем вместе с раненым, укутываем поплотней и всё!- будто не слыша, горячо говорил Земцов- немец прёт, раненым хана тут будет! Лётчик снял шлем и в раздумье прочесал свои рыжие волосы. - Давай!- коротко согласился он. Вмиг на все нижние крылья всех трёх бипланов погрузили носилки с двенадцатью тяжелоранеными, среди которых был и Никита Добрынин. - Ну ещё немного потерпеть придётся, командир- говорил Ерофей Кубарьков , привязывая носилки с лейтенантом, одетым сразу в две шинели, к крылу. - Ну , хоть и не верю, но с богом!- крикнул Земцов вслед трём взмывшим У-2. Бипланы, покачивая крыльями уходили всё дальше от места взлёта. Носилки Никиты трясло. Иногда самолёт проваливался в воздушную яму и дыхание Добрынина перехватывало. Глядя в верх он видел лишь синее небо и лонжероны биплана, который то летел ровно, то начинал трястись, будто боялся уронить необычную для него ношу. Лишь бы на немецкие самолёты не наткнуться- думал Добрынин- тогда кратны точно. Ему неожиданно стало смешно. Подумать только. Ещё утром он был командиром новенького Т-26, который Никита про себя ласково называл Таня, а сейчас он летит на неустойчивом фанерном биплане, который все, и он сам в том числе, презрительно называл этажерка. Никита нервно засмеялся, чувствуя как ветер приятно холодит обожженное лицо. Через час У-2 прошли на снижение, приземлившись на каком то поле. Из двенадцати раненых один, самый тяжелый, раненый в живот капитан, умер. Остальных спешно отвязывали и грузили на телеги. - Долетели, твою дивизию- морщась, хрипло сказал Добрынин, чувствуя, как чьи-то руки переложили его на каталку. Пожилой хирург набрал в шприц какую-то жидкость и просто сказал- ну терпи, лейтенант! **************** ИСУ-152, прозванная бойцами «Зверобой», остановилась в квартале от Рейхстага. Из самоходки вылез мужчина с двумя орденами Красной Звезды и крикнул в люк- курите, мужики, я сейчас. Он прихрамывая пересёк изрытую воронками площадь и подошел к колонне, уже усеянной многочисленными автографами бойцов. - Живого места нет- хмыкнул мужчина. Он поставил друг на дружку несколько кирпичей и взобравшись на них, неловко балансируя, вытащил кусок мела. Добрынин Никита Петрович. Город Челябинск- вывел он.
Автобусная остановка повисла в воздухе багом из GTA. Невидимое дорожное полотно отделяло этот косяк разработчиков на одной стороне от депрессии садового товарищества на другой. Береговой линией в плотном тумане служили фонари. За ними начинался как бы твердый участок земли, желтоватый и выпуклый. Там ворочалась, фыркала и стискивала давно прокуренные зубы промзона «смешанного» типа.
Слева аварийные, но жилые дома и дворы, полные ржавого металлического лома в виде качелей, горок и лесенок, с уходящими внутрь тропинками к застывшим во времени и таким же ржавым киоскам, маленькому магазинчику, зарешеченному даже крест-накрест. Справа - скрипучий шлагбаум, сторожка, большая база: краны, площадки, гаражи, чуть живые цеха и кубики административных зданий. Здесь, в самом нутре промзоны, туман победил безоговорочно, и даже красноватые точки камер наблюдения кажутся прищуренными глазками какой-то недоброй к человеку живности.
Но вот из цеха выкатывается сухонький и дерзкий автослесарь дядя Саша. Он стремительной походкой, держа в одной руке настоящую сетку-авоську, а в другой сигарету, зажигалку и связку ключей на веревочке, преодолевает шлагбаум и сворачивает во дворы. Дядя Саша курит, размахивает авоськой, разговаривает вслух одновременно. Пытается тут же пересчитывать ключи на сниске, подчеркивая, что ни хрена лысого не видно.
В одном из дворов останавливается около лучшей половины лавочки, щелкает зажигалкой и спорит сам с собой об исчезновении ключа от второго гаража, который с ямой. В самый пик спора с другого конца скамейки кто-то очень спокойно говорит: «Да это Леня молодой взял, а потом в рейс уехал, с ключом вместе». Дядя Саша, замолчав и вздрогнув от неожиданности, переводит зажигалку на голос.
На металлических ребрах без перекладин притулился мужичок в спецовке и рваной кепке с козырьком. Лица не разобрать, но в целом он как-то вроде знаком... - Здорово! Да ты наш или не наш, не пойму, кто ты, - тянет к нему руку, вовсю болтая, слесарь. - Ваш-то я, ваш. Но ты вот что, Сань, сегодня больше не пей. Пожар у тебя в слесарке, проводка закоптила, двигай обратно, - отвечает мужичок, по-прежнему не шевелясь и руки не протягивая.
Слесарь испуганно отворачивается и смотрит назад, на цех. Ни дыма, ни зарева, не дай Бог, однородный такой туман... Но как-то ноги сами обратно повели. Закуривая уже почти на бегу, тянет головой к изломанной лавочке. Никого и ничего, да и вокруг ну ни звука, ни ветерка. На территорию базы старается зайти спокойно, потом не выдерживает и ускоряется до продуваемого круглый год и «наскрозь» цеха.
Открывает слесарку - всё так, как он и бросил. Ни характерной пластиковой вони от проводки, да и не тлеет нигде, проверил. Так и лег дядя Саша спать, даже чай не стал, наволновался. Во сне всё думал, кто этот мужик. Проснулся окончательно, когда уже тягач в цех на ремонт ставили, да и вспомнил.
Лет семь-восемь назад Коля, стропальщик, ночью в котлован упал. Дядя Саша его доставал тогда, мертвого уже - плохо упал, неудачно. Шел вроде по краю, следы-то остались, а край осыпался. Там и следы прерывались, всё же понятно. И ничем от него не пахло, но «эти» доказали, что пьяный был. А что котлован не огородили даже лентой - забыли как-то, замяли... Одно было утешение: что потом ни возникало на этом месте, ничего не ладилось. Последние новоделы туда с опилками полезли, перерабатывать, так, точно, чуть не сгорели.
Слышит дядя Саша, кричит кто-то. Леня из рейса приехал, мужикам что-то вещает на своем, молодежном. Оказалось, вечером вчера магазинчик во дворах грабанули. У продавщицы, двоих покупателей - ножевые. Кассу выгребли, кое-что товаром взяли, и решетки не помогли. Дядя Саша проталкивается к рассказчику, протягивает руку ладонью вверх. Мужики аж замолкают, знают этот жест. Леня смущается, тут же достает увезенный с собой ключ и бормочет извинения. Слесарь, не роняя марки, победно уходит.
И только в слесарке тихонько благодарит Колю и выпивает в светлую память его. Чайку, исключительно чайку!..
Поскольку скоро мы отмечаем День историка, решил не тянуть время и поделиться своими воспоминаниями сейчас, пока есть возможность, чтобы они не утонули в суете, как и предыдущие, отложенные «на потом» тексты.
В былые времена пионерию нагружали различными общественными обязанностями, вроде сбора вторсырья, шефства над одинокими стариками, помощи в учебе отстающим и тому подобными важными делами. Одной из таких общественных обязанностей советских школьников была «Вахта памяти». Пионеров и комсомольцев организованно вывозили на места сражений Великой Отечественной войны, где они должны были собирать останки павших и перезахоранивать их в соответствии с воинскими традициями. Где-то «Вахта памяти» была для галочки, где-то выходила на серьезный уровень, и поисковая страсть не угасла во вчерашних пионерах и по сей день.
Пионерский отряд на «Вахте Памяти». СССР. Фото из интернета.
Я отлично помню наш школьный музей воинской славы. Посвящен он был героическому пути воинского соединения с внушительным номером и не менее внушительным списком наград. Наполнялась экспозиция руками самих школьников, которые раз в год ездили во всевозможные поисковые экспедиции, их география поражала, в музее попадались артефакты не только с полей ВОВ, но и с разгрома Квантунской армии и Советско-Финской войны. Конечно, мальчишкам нравилось рассматривать орудия убийства и воинское снаряжение. Я не был исключением, вообще подростковой мечтой было обзавестись каким-нибудь артефактом угрожающего вида, но, увы, к тому времени, когда мое поколение изучало экспозицию школьного музея, всё, что можно было утащить, уже было утащено последними поколениями пионеров и первыми поколениями «детей перестройки». Более того, когда в музее прошла ревизия, выяснилось, что в музее практически не осталось ни одного сколь нибудь ценного экспоната.
Фотографии типичного школьного музея Боевой Славы. У автора в школе был примерно такой же. Фото из интернета.
Когда автор этих строк подошел к тому возрасту, в котором мог сам отправиться на «Вахту Памяти», эта славная школьная традиция уже лет 10 как сошла на нет, оставшись в некоторых школах, как реликт эпохи, удерживаемый на атлантовых плечах отдельных энтузиастов. Однако появились разные поисковые отряды по линии различных ведомств, городских и региональных администраций, а также «дикие» энтузиасты на общественных началах. Последних не стоит путать с «чёрными» копателями, о них возможно я расскажу позже. «Дикие» энтузиасты занимаются тем же поиском, что и другие официальные отряды, но сводят свое общение с государством к минимуму, и среди них встречается масса по-настоящему увлеченных людей. Как раз среди таких энтузиастов мне встречалось наибольшее количество дипломированных историков и археологов.
Однажды, в старшей школе у меня появилась возможность прибиться к одному из городских поисковых отрядов, которые брали к себе небольшое количество старшеклассников в рамках патриотического воспитания молодежи и поучаствовать в раскопках на территории Калужской и Брянской областей. На майские праздники я получил справку для школы, освобождавшую меня от занятий, собрал рюкзак и отбыл на «Вахту Памяти», или как называли экспедицию между собой копатели — «ушли в поиск».
Археология — это комплексная дисциплина. Помимо собственно истории, следует знать геологию, химию, физическую географию и массу разных смежных и, казалось бы, никак не связанных дисциплин. Я плохо знаком с процессом подготовки классической археологической экспедиции, но все же думаю, что она довольно сильно отличается от того, что я расскажу далее. Из всех дисциплин для нас наиболее важными были медицина и мирно-взрывное дело. Для этих задач в отряде было два доктора, один профессиональный сапёр и несколько подрывников-любителей.
Поисковые отряды за работой. Фото из интернета.
Задача поискового отряда — поиск и перезахоронение останков солдат, погибших в годы войны. Официальным отрядам можно работать в военных архивах, поэтому у них есть доступ к картам, отчетам и документам. Но эта информация в реальности не сильно помогает работе. Советские карты изобилуют неточностями, а самое главное, за прошедшее время изменился ландшафт, по местам боев прошло не одно поколение поисковиков. Также первые десять-двадцать лет после войны большие массы людей выводили в поля для сбора останков, они делали это без всякой системы и без какого-то энтузиазма, просто паковали кости в мешки и закапывали у ближайшего населённого пункта, иногда оставляя небольшую памятную стелу. Возможности судебно-медицинской экспертизы были сильно ограничены, поэтому на таких стелах редко можно увидеть имена, а если имена есть, далеко не всегда они соответствуют действительности, а количество самих останков намного больше, чем указано на табличке. Солдаты проводили разминирование примерно на таком же уровне, я об этом ещё расскажу.
Ресурсы нашего отряда были сильно ограничены, так как он функционировал исключительно на энтузиазме его основателей и действовал сезонно. Хотя доступ к архивам нам предоставлялся, времени и возможностей для системной работы с документами было очень мало, результаты работы были непредсказуемыми, поэтому на первый план вышло общение с людьми. Предварительно, опираясь на данные из архивов, карты местности и другую доступную информацию, определялась перспективная местность. Информацией помогали и другие поисковые отряды. Так для предстоящей экспедиции был определен Думинический район Калужской области. Этот регион выбрали по наводке от другого отряда, который был там раньше и сообщил нам, где могут быть останки советских солдат. Осмотреться на местность и наладить контакты с местными жителями были откомандированы особо коммуникабельные добровольцы.
На территории командированные освоились довольно быстро. Закрытые колхозы и совхозы, отток молодежи, социальные проблемы и все прочие беды села не пощадили и объект разработки. В селах действительно не было работы, а многие жители промышляли раскопками и браконьерством, чередуя и совмещая оба ремесла. Плавили тол из снарядов, собирали цветмет на бывших полях сражений, приторговывали оружием и артефактами, представляющими антикварную ценность. Надо ли говорить, что эта публика лучше всех знала, где можно обнаружить не захороненные останки - основной объект интереса нашей экспедиции. Осложнялось наведение контактов характером ремесла местных жителей, оно очевидно было нелегально и в каждом незнакомце живо интересующимся “копом” (так называли на сленге процесс раскопок и найденные в результате предметы) видели милиционера. Первая разведмиссия завершилась практически ничем, никакой конкретики гонцы не узнали, однако мосты все же были наведены.
Вторая экспедиция, состоявшаяся через месяц оказалась значительно удачнее, несмотря на то, что никакие раскопки вести не представлялось возможным. Послы вернулись с ценной информацией, полезными контактами и артефактами в виде австрийского штыка эпохи Первой мировой (выменяли у одного из жителей деревни) и обломка фюзеляжа немецкого аэроплана с крестом.
Калужская область. Фото из интернета.
Самым ценным контактом оказался «чёрный краевед» Василий. Как мы прозвали его между собой Человек-Велосипед. Василий был крепким мужчиной лет пятидесяти, роста под два метра и огромной физической силы. А «велосипед» назвали потому что по пересеченной местности он передвигался просто с феноменальной скоростью, да еще и взвалив на плече 152-мм снаряд! Прекрасно знающий лес, природу, свободно ориентирующийся по солнцу, звездам, и каким-то только ему известным приметам и особенностям. Безошибочно определяющий время без часов (с точностью до 5 минут, проверено неоднократно) и точное местоположение без карты. Человек с неистощимым запасом интереснейших баек, анекдотов и историй из жизни. При этом, как и все по-настоящему сильные люди, обладающий простым и добродушным характером. Василий был нашим проводником в той экспедиции, я не мог и не могу до сих пор представить себе более подходящего человека для этой миссии.
Первые яркие впечатления о поиске, для меня оставили руины хутора, который во время войны сожгли венгерские каратели. Все жители окрестных сёл утверждали, что в этом районе орудовали венгры и отличались они особой лютостью. В деревне Буды (или Будды) они закидывали трупы расстрелянных в колодцы. Их извлекали уже в наше время в костюмах химзащиты, так как из-за внешних условий (холодная вода, темнота, низкая температура) трупы не скелетировались. Когда колодцы вскрыли и начали доставать останки, зеваки в ужасе разбежались, были те, кто падал в обморок, вокруг стоял жуткий смрад.
Поисковики извлекают останки. Фото из интернета.
Хутор представлял из себя около десятка домов, от которых остались небольшие насыпи, поросшие травой и бурьяном. Поверх холмов выглядывали остатки печных труб. По словам проводника, здешних обитателей каратели сталкивали в погреба и закидывали гранатами, туда же сбрасывали тела расстрелянных. После расправы хутор сожгли, и территорию вокруг заминировали. Причем так, что после войны саперы просто поставили предупреждающие таблички и ничего не трогали. Логика была простая: хутор в 30 километрах от ближайшего села, в лесу, хозяйственной ценности данная территория не представляла, поэтому ограничились предупреждением. Уже в 70-е военные саперы вновь побывали в этом месте, часть мин сняли, но погреба раскапывать не стали, они вроде как тоже были заминированы. Большая братская могила напичканная взрывчаткой, немой памятник человеческим зверствам, он по сей день будоражит воображение редких путников, знающих историю этого хутора.
Для городского жителя пойти глубоко в лес — это соприкосновение с природой. Обычно, горожанин походом в лес называет — выход на загаженную бытовым мусором лесную опушку, чтобы пожарить шашлыки. Попадая в реальную глушь средней полосы, человек, бывает, подолгу стоит «контуженный» лесной какофонией, глядя на играющие в кронах деревьев лучи солнца и блаженно улыбаясь, подставляя лицо легкому ветерку с пьянящим запахом хвои и весенних полевых цветов.
Возвращаясь с первого выхода, минуя сожженный хутор, практически у самого базового лагеря я заметил лисицу, которая шла параллельно отряду, на почтительном расстоянии. В какой-то момент она вырвалась вперед и, минуя опушку леса, взбежала на холм с одинокой сосной. Усевшись там, она провожала нас взглядом, мерцая золотым и медным огнем в лучах закатного солнца. Я указал на лису рукой, идущий позади Семён поднял голову, посмотрел, флегматично кивнул, наблюдая за красивым пейзажем, пока холм не скрылся из виду. Я тоже смотрел на лису, одинокое дерево и невероятную композицию, сотворенную природой. Это был первый раз в жизни, когда я видел живую лисицу.
Эхо войны продолжает напоминать о себе. Снаряды, авиабомбы и мины времен ВОВ находят даже в центре Москвы по сей день, что и говорить об окрестностях и нехоженых лесных чащах. В середине восьмидесятых на одной из юбилейных «Вахт Памяти» официально заявили, что для того чтобы полностью разминировать территорию СССР нужна непрерывная работа всех военных саперов Союза на протяжении десяти лет. Не знаю, насколько это правда, но всерьез разминированием территории занимались только первые двадцать лет после окончания войны. Как писалось выше, приоритет отдавался густонаселенным районам и объектам народного хозяйства (поля, фабрики, дороги и т.д.), приоритет уменьшался по мере удаления и постепенно сходил на нет. В конце концов разминированием занялось само время. С годами часть боеприпасов просто сгнивала и разрушалась, часть использовалась местным населением. Сколько поколений браконьеров использовало и еще будет использовать тол из боеприпасов ВОВ известно только Всевышнему. Противопехотные мины стали безопасны в основном к восьмидесятым годам. Однако стали опасны мины противотанковые. Если раньше они не срабатывали на массу человека, то со временем из-за коррозии и других факторов подрывы людей, скота и автомобилей стали происходить регулярно.
Эхо войны. Фото из интернета.
Район, который местные жители называли 25-м кварталом (почему так, не знаю), был одним из тех, до которого руки саперов дошли в последнюю очередь. Узкоколейка вела к немецкому складу боеприпасов, глубоко в лесу. Со временем дорога туда полностью заросла деревьями, и без помощи Василия мы бы сами никогда ее не отыскали. Он точно знал несколько мест с останками советских солдат. На заре наш отряд направился, чтобы извлечь эти кости. Первые саперы приехали в 25-й квартал на разминирование в 45-м году и ничего не вывозили. Просто сняли с уложенных в штабеля снарядов взрыватели (не со всех), поставили предупреждающие знаки и ушли. Второй раз военные сапёры навестили склад уже в шестидесятые, вывозить боеприпасы также не стали, а решили просто все подорвать. До ближайшего населенного пункта было около 30 километров, вокруг холмы и густой лес. Идея выглядела хорошо, однако получилось, как всегда. В результате подрыва часть боеприпасов разлетелась по окрестностям, в радиусе десятка километров, окончательно закрепив за 25-м кварталом репутацию гиблого места. Подрывы случайно забредших грибников, рыбаков, охотников были обычным делом. Единственная проселочная дорога, проходящая рядом с опасной зоной, пользовалась дурной репутацией; сельчане пользовались ей только по крайней необходимости и только по накатанной колее. Останавливаться по нужде или сворачивать — не рекомендуется. Рассказывали случай, произошедший в середине девяностых: однажды вечером поддатый тракторист на «Кировце» поехал в село за самогонкой, как раз по «нехорошей» дороге; негабаритные колеса существенно выходили за рамки колеи, накатанной редкими нивами и уазами, в село, как гласит молва, прикатилось только одно негабаритное колесо. Насколько правдива эта и другие услышанные мной истории, не берусь судить. Однако, похоже на правду: металлоискатели использовать просто бесполезно, звонит вообще все, в том числе деревья (следствие подрыва склада в шестидесятые, осколки застряли в древесине); втыкать лопаты в землю под прямым углом и разводить любой огонь нам запретили категорически. Передвигаться след в след.
Бои в районе 25-го квартала были не самые сильные. В эту экспедицию мы работали на местах настоящей бойни. Однако здесь война не закончилась и продолжала собирать свою жатву, это ощущалось всеми чувствами. Василий был здесь далеко не первый раз и точно знал, куда и как нужно двигаться. В этот выход мы подняли двух солдат, которых, к сожалению, не получилось идентифицировать.
Раскопанный блиндаж. Фото из интернета.
Так выглядят окопы сейчас. Фото из интернета.
Линия фронта проходила через Думиничиский район дважды. Стороны занимали те же окопы, которые покинули в 41-м. На одном из участков линия фронта пролегала по реке Жиздра. По западному берегу шли немецкие окопы, по восточному — советские. В 41-м советские войска пытались оттеснить немцев в отчаянных контратаках. В 43-44 выбить с советской земли окончательно. Чудовищные потери сопровождали эти атаки. Деревенские старики свидетельствовали, что пространство на западном берегу реки было буквально завалено трупами. Очень долго после войны каждую весну костями были усеяны все окрестные поля. Сразу после освобождения данной территории оставшиеся жители, пленные и солдаты собирали трупы с полей и лесов а затем скидывали их в санитарные захоронения, на сленге — «санитарки». Тела сбрасывали в воронки и засыпали землей, иногда ставили указатели, иногда нет. Также поступали и в ходе боёв, если было время убрать трупы. Немцы на начальном периоде старались хоронить своих погибших в индивидуальных могилах. К 43-му году возможностей продолжать эту практику практически не осталось, и в индивидуальных могилах хоронили только офицеров. Простых же солдат также закапывали в «санитарках». Однако здесь дала знать немецкая организованность. Все (ну или почти все) немецкие захоронения отмечены на немецких картах.
В 90-е годы, когда появилась возможность решить вопросы с эксгумацией и перезахоронением солдат Оси на исторической родине, европейские страны, прежде всего Германия, стала платить некоторым отрядам, конкретно, за поиск и эксгумацию немецких солдат. Сколько таких отрядов мне не известно, слышал, что всего 3-4 и работали они по всему СНГ. Им платили хорошие деньги (говорили, что около 3 тыс. евро на человека), снабжали их техникой, амуницией и, что самое интересное, картами. Карты представляли особый интерес, они старались их не показывать и на этот счет видимо были какие-то договоренности. Германская сторона обоснованно боялась мародеров. На картах были подробно отмечены и санитарные захоронения, индивидуальные могилы и другая интересная информация.
Техника времен войны, найденная в лесу. Фото из интернета.
Многие «черные краеведы» не гнушались мародерством и раскапывали могилы, особым «интересом» пользовались немецкие захоронения, так как считалось, что их хоронили со всеми знаками отличия. Сколько «железных крестов» добытых таким путем гуляет по коллекциям? Кто знает. Хотя стоит сказать, что далеко не все черные копатели занимаются мародерством. Большая их часть — это живущие в нужде местные жители, если в результате их поиска они натыкаются на останки, то рассказывают о них первому встречному поисковому отряду. Каждый ищет что-то свое и никаких проблем в обмене такой информацией нет. Периодически правоохранительные органы проводят свои рейды и по проселочным дорогам можно встретить совершенно инородные тела, которые предлагают приобрести железный крест или какой-нибудь пистолет для коллекции. «Моя милиция меня бережет».
По информации, полученной от местного жителя, якобы, недалеко от нашего базового лагеря, который как раз стоял на берегу Жиздры, у покинутого хутора, в лесу, стоит крест, якобы, там, жители деревни похоронили двух советских летчиков, которых сбили над деревней в 41 году. Мы шли долгое время вдоль немецких окопов, которые затейливо то уходили вглубь лесной опушки, то возвращались, выписывая свои замысловатые фортификационные узоры. Я думал, что было бы интересно взглянуть на эти геоглифы войны с высоты. Сейчас я уже смотрю на это иначе, послание индейцев Перу читать интересно, оно уникально и индивидуально, узор окопа банален, как третий повтор слова «Внимание» перед началом важной трансляции.
После долгого пути, бесконечных блужданий вокруг, мы вышли на хутор. Как оказалось, хутор был не таким уж покинутым. Там жило несколько стариков. Они, разобравшись, что мы не мародеры, показали нам разрытую могилу. По их словам, год назад здесь был другой отряд, и они перезахоронили останки из этой могилы. Мы двинулись в обратный путь, чтобы успеть дойти до базового лагеря до захода солнца.
Обратная дорога казалась длиннее, хотя я был абсолютно уверен, что путь тот же, те же сточенные временем углы окопов, грунтовые дороги, белый песок у опушки соснового бора. Закатные лучи на прощание погладили кроны деревьев, наступили сумерки. Мы шли вдоль засыпанных немецких траншей, я бросил взгляд в лес, показалось, что там кто-то ходит, я присмотрелся и стал различать отдельные тени, казалось, что там на старой линии обороны суетятся люди. Меня кинуло в дрожь, вокруг тишина, только наши шаги и дыхание. Я не сбавляя шага двигался вместе с колонной, не отрывая взгляда от опушки, мы шли в лагерь, а параллельно нам, в лесу, в окопах шла какая-то своя потусторонняя жизнь. Я читал еще в детстве, в каком-то псевдонаучном журнале, насыщенном желтыми сенсациями, о том, что на полях кровавых сражений люди иногда видят странности. Мелькают силуэты людей, слышат крики, видят вспышки. Это отмечено и на Сомме, и Вердене, и Геттисберге. Можно воспринимать это как случайность, помутнение рассудка из-за усталости, но я так не считаю.
Авиатехника, найденная поисковиками. Фото из интернета.
Базовый лагерь был уже рядом, мы пришли как раз, когда солнце почти село. Кто-то пошел умываться и спать, кто-то уселся у костра и стал открывать консервы, кто-то просто сидел на бревне и думал о своем. Я продолжал смотреть на мелькающие в лесу тени. Сколько времени я так сидел, не помню, но будучи так погружен в созерцание, я не обратил внимание, как в том же направлении смотрят еще двое.
— Тени? — спросил Василий.
— Да.
— Здесь были страшные бои в 41-м году, советская армия непрерывно атаковала через то поле. — Василий махнул рукой в сторону юга. — Переправлялись через Жиздру и бежали через поле. — Он затянулся сигаретой и добавил: — Много людей погибло. Василий рассказал о боях в этой местности, он показывал рукой направление, где у немцев стояла артиллерия и минометы (позже мы проходили по указанным им местам и сами видели эти позиции), откуда шли атаки, вспоминал номера частей и даты сражений. Рассказал, как немцы использовали уловки, например, сдавали заранее пристреленные позиции и накрывали их артиллерией. В очередной раз я поразился познаниями нашего проводника.
— Тут таких мест много, — подытожил рассказ Василий. Помолчав еще немного, он начал рассказывать разные истории из своего поискового опыта. Было видно, что ему нравится рассказывать о деле, которое он любит. В основном его собеседники — такие же местные поисковики, для которых поиск — каждодневная, опасная работа, а не экзотика, как для нас, городских. Они уже слышали эти истории по несколько раз, да и сами могут поведать не меньше. Но для нас это диковинка, всем было очень интересно слушать такие рассказы.
Фото из интернета.
Занимаясь поиском, особенно уходя вглубь леса, дальше и дальше от цивилизации, ты не можешь отделаться от ощущения, что кто-то все время наблюдает за тобой. Возможно, ты всегда чувствуешь этот взгляд на краю сознания, но в изоляции от привычных визуальных и звуковых раздражителей большого города, мы просто не обращаем на это внимание, мало ли, какая видеокамера нас записала? В поисковой работе есть свой мистический подтекст. То, чем мы занимались, я бы назвал ритуальной археологией, задачей поискового отряда стояла не в выяснении каких-то фактов, подготовке монографий или установлении истины, а в поиске и перезахоронении останков погибших солдат. Ты не можешь просто так отмахнуться от этого факта и, принимая его во внимание, все остальные невероятные вещи уже не кажутся такими невероятными. Просто уходя в лес, ты попадаешь в другое пространство, становишься частью мистерии, которая началась до тебя и продолжится после. Порой кажется, что лес сам решает, что показывать, а что скрывать от глаз. Однажды, возвращаясь после очередного выхода ни с чем, мы встретили небольшой отряд «черных» археологов. Перекинувшись парой слов, они показали на карте место, где лежат останки красноармейца. Мы договорились встретиться с ними завтра, на рассвете, однако утром никто к обозначенному месту не явился. Мы прошли мимо их лагеря, но там тоже никого не было и казалось, что последний раз люди там останавливались несколько лет назад. Уже без всякой надежды мы выдвинулись по оставленным координатам. По описанным ориентирам мы нашли место, небольшую воронку со старыми шурфами, если тело покоится здесь, то как они его определили, оставалось решительно не понятно. Несколько шурфов были сделаны не меньше года назад, никаких останков или чего-то хотя бы косвенно свидетельствовавшего о наличии здесь тела не было.
Металлоискатель сразу зазвенел в первой же обследуемой воронке, мы стали аккуратно снимать слой за слоем, опасаясь наткнуться на старый снаряд. Где-то на глубине одного метра появились первые кости. Рядом мы откопали ручку от ложки или вилки с накорябынными инициалами. Да, наводка «выстрелила», мы подняли еще одного красноармейца. А тех поисковиков мы больше не встречали, да и местные здесь никаких отрядов, кроме нашего, тоже не видели.
Фото из интернета.
Василий рассказывал, как в 1944 году, сразу после освобождения, в деревню (кажется, Хотьково) вернулся демобилизованный офицер. Он стал председателем колхоза и, помимо прочего, занимался расчисткой местности после боев. Он составлял карты минных полей, санитарных захоронений. Долгое время, практически до самой своей смерти, он водил по лесам и полям отряды военных саперов и поисковиков, ищущих останки. Своими силами обустраивал места воинских захоронений. В общем, человек занимался подвижничеством. Жаль, что не запомнил его имя.
По словам нашего проводника, до начала 90-х в лесах можно было найти и подбитую технику и неразграбленные склады, рассказывал как вскрывали блиндажи и находили там множество артефактов в отличном состоянии. Однако с открытием коммерческих пунктов приема метала, все, что было в пределах проходимости тягача, было распилено и вывезено, отдельная техника попала в частные коллекции, ходят байки, что у председателя одного из колхозов в амбаре стоит немецкий танк «Тигр», не удивлюсь, если так. Однако, технику в лесу встретить можно, откапали и вывезли еще далеко не все, а лес сам решает, кому открывать свои секреты.
Василий рассказал, как с друзьями, глубоко в лесу, они наткнулись на оставленные советские позиции: небольшая поляна, несколько блиндажей, окопы и брошенная техника, кузов от полуторки и британский гусеничный тягач. По словам проводника, он и его спутники залазили внутрь, все было совершенно реально. Утром группа пошла домой, решив вернуться на поляну через неделю для более детального изучения. Через неделю они не смогли отыскать то самое место, при том, что это очень опытные следопыты и на своей территории они ориентируются лучше, чем кто-либо. Это не такая уж удивительная история. Опытные поисковики сталкиваются с подобным часто. У костра была рассказана история, как на Валдае отряд нашел сохранившийся блиндаж, пошел на встречу за основной группой, но место так и не смогли найти, хотя, казалось бы, ушли не так далеко. Да что там поисковики. Мой дед был заядлым грибником. В сезон он уходил в Подмосковные леса и возвращался с большим запасом грибов и ягод. Однажды он рассказал невероятную историю, как в лесах, неподалеку от подмосковной станции Электроугли, увидел в лесу разбившийся немецкий самолет. Он был в той местности ещё несколько раз, но так и не смог отыскать место падения. Стоит сказать, что история про якобы упавший немецкий самолет в тех местах существует очень давно, якобы даже есть показания очевидцев, но ни разу ни одна экспедиция так и не смогла ничего найти.
Та поисковая экспедиция длилась 17 дней. За это время отряд обнаружил и перезахоронил 19 человек, бойцов Красной Армии, погибших в годы Второй Мировой. На церемонии захоронения было много людей: жители прилегающих деревень, школьники, официальные лица и правильные речи. В общем, все то, без чего подобные мероприятия не обходятся. Прогремел салют последнего пути, оркестр отыграл траурную музыку, землекопы закидывали последние комья земли на могильный холм, а мы уже мысленно возвращались домой, к нашим повседневным заботам: семьям, скучной работе в офисе, экзаменам и нудным парам.
Опыт, полученный здесь, запомнился большинству из нас навсегда. Дети большого города, для которого всё, что начинается за серыми бетонными стенами, уже экзотика. Часто, в самых невероятных местах, я мысленно возвращался к той экспедиции. В других странах, тяжелых испытаниях и праздных беседах. Всегда эти воспоминания выводили меня на какие-то новые, важные для меня умозаключения, главные из которых касались ценности человеческой жизни и мирного неба над головой, ведь именно за это сражались те павшие воины, останки которых мы нашли и похоронили с подобающими им почестями.
Еще не так давно и мы жили при обстоятельствах не простых. Мне пришлось быть знакомым с героями моих рассказов, и я стараюсь, насколько позволяет жанр, быть правдивым. Единственная трудность, которую я испытываю, это необходимость исключать из повествования тех персон, кто еще жив.
«Коля, Ваня, какая разница? – отвечал он обычно на вопрос «как тебя звать?». Когда хоронили Колю-Ваню, в гроб рядом с телом положили его знаменитый кий. Ростом Коля-Ваня был меньше 160 сантиметров. И кий был такой же, короткий. Этот кий был сделан специально, «под него», скрипичным мастером Лёником из множества деревянных ученических линеек. Продавались раньше такие, по 30 сантиметров длиной, из липы.
Коля-Ваня был феноменальным бильярдистом. Лучшим в останкинской «шаровне». А в этой бильярдной собирались лучшие игроки Москвы. Тысячи твердых, еще советских рублей ставились «на кон» ночами в малоприметном домике среди старых вязов, возле паркового пруда. Посмотреть, как Коля-Ваня, закинув ногу на борт стола и держа кий на манер авторучки, одной рукой разгоняет шары по лузам, специально приезжали любители игры.
Лёник тоже «болел» бильярдом. Страсть его была сродни страсти алхимиков. Лёник искал секрет «абсолютного кия»! Сделанные им, кии попадали в руки хороших игроков. Но сам Лёник никогда не выигрывал. Он появлялся в «шаровне» с новым изделием и искал партнера. Откуда ему было знать, что очередь на игру с ним была расписана среди «профи» на месяцы вперед! Лёник проигрывал деньги, потом и кий. После он исчезал на пару месяцев делать новый, более удачный. Затем все опять повторялось. Говорят, за свою жизнь Лёник не продал ни одного кия – не успевал.
Завсегдатаями бильярдный в те, не такие уж далекие пока времена, были не только игроки, но и всякая приблатненная шушера. А состарившиеся воровские авторитеты составляли что-то вроде «общественного совета» при заведении.
Справа, на берегу пруда находилась бильярдная.
В смутное время перемен блатные приставили Колю-Ваню к делу: сделали его смотрящим по району. Бригадир местных братков, оказался у него в подчинении. Но у бригадира были за спиной две судимости и одна ходка, а Коля-Ваня – так, погулять вышел. Бригадира такой «шеф» устраивал. Правда, приходилось быть начеку – шеф был не надежен в вопросах законов и понятий. Просто не знал он ни того, ни другого. К тому же, Коля-Ваня не то чтоб чужое хапнуть – своего не мог сберечь. Вся бильярдная Москва была ему должна, трудно было сосчитать сколько. А он всем верил на слово.
Но однажды Коля-Ваня проявил необычную смекалку, чем поразил всех его знавших.
Те из братвы, «бычки», что отвечали за «пятачок» на Садовом Кольце, где стояли девочки, сообщили бригадиру, что какой-то заезжий «деловой» предлагает купить у него девчонку. Девчонка «не тёртая», привлекательной внешности. Бычки спрашивали, ставить ли новенькую на улицу или определить в «офис».
Бригадира насторожили некоторые нетипичные обстоятельства: девочка была москвичкой, жила в своей квартире в Марьиной Роще. Он распорядился собрать дополнительную информацию. Через день ему доложили неприятное. Двадцатилетняя мать ребенка-инвалида, потерявшая некоторое время назад обоих родителей, познакомилась с приехавшим в столицу искателем лучшей доли. Новый приятель поселился у нее, и они стали вести «совместное хозяйство». По прошествии некоторого времени любовник заявил, что девушка, не имевшая доходов, уже много ему задолжала. Долг рос ежедневно. Приятели любовника, по его распоряжению, уносили из дома вещи, одну за другой, в счет «долга». Пока стало нечего выносить. Тогда дошла очередь и до самой хозяйки.
Бригадир решил вступиться за ребенка-инвалида и проучить «залетного». Стрелку продавцу забили в квартире пострадавшей. В назначенное время в квартиру вошел парень в длиннополом пиджаке песочного цвета, черных брюках и лакированных туфлях. Его сопровождали двое друзей.
В начале бригадир повел себя сдержано. Он позволил прибывшим высказать их предложение, а, выслушав его, сделал им свое. Он подсчитал стоимость проживания в московской квартире, стоимость вещей, отобранных у хозяйки, и даже стоимость сексуслуг, полученных продавцом за время его знакомства с девицей – по действовавшим тогда тарифам. Бригадир ждал возражений и даже угроз, и он их дождался. А как только дождался, в квартиру вошли его братки и предъявили возмущенным пару серьезных аргументов, известных как «изделие ПМ».
На месте был составлен перечень вещей, которые еще можно было вернуть. Друзей продавца увели, чтобы забрать у них похищенное имущество.
- Вообще-то тебе надо подумать, как уйти отсюда живым. – сказал бригадир продавцу – Девятый этаж, ты летать-то умеешь?
Парень, до конца не понимавший в какую он влип историю, а главное, почему так случилось, стал убеждать, что он – «той же крови». Стал рассказывать про какую-то «бригаду» в одном из сибирских городов, в которой он состоял. Зря он старался, потому что у бригадира уже было готово решение.
Вернулись братки, внесли телевизор и еще какие-то вещи.
- А где мои ребята? – спросил продавец.
- Плавают! – ответил один из пацанов.
- Как плавают?
- Ты что, не знаешь как плавают в Гудзоне? Ноги в тазик с бетоном и стоишь на дне – объяснил пацан, сделав скучное лицо.
Продавца вывели из дома и повезли в Останкино, в бильярдную. Для осуществления намерения были нужны авторитетные свидетели.
Стемнело. Били продавца больно, но аккуратно, чтобы не покалечить. А после… Есть простой и эффектный способ, чтобы «опустить» человека. Бригадир расстегнул ширинку и опорожнил мочевой пузырь на лежащее тело.
Когда Коле-Ване доложили, что его «ребятки» убивают кого-то в кустах рядом с шаровней, он полюбопытствовал посмотреть. Увидев избитого и мокрого парня, Коля-Ваня поступил неожиданно. Помог избитому подняться и брезгливо подтолкнул его кончиками пальцев ко входу в домик. Когда эта парочка появилась в бильярдном зале, игроки и сидевшие на скамейках воры-пенсионеры заинтересовались происшедшим.
- Да вот, - сказал Коля-Ваня виноватым голосом – Он всего-то пару тысяч мне задолжал. А они вон как – безжалостно!
- Ну, поди, поди помойся – сочувственно обратился он к теряющему сознание парню и сам открыл дверь туалета.
Удивительно ли, что в течение следующих дней десятки людей со всей Москвы спешили в останкинскую бильярдную отдавать Коле-Ване долги. Каждую ночь братки увозили домой кейс, набитый купюрами.
После расправы братки вышли из парка.
- А где другие двое? – вспомнил бригадир.
Водитель подъехал к берегу останкинского пруда и осветил фарами воду. В нескольких метрах от берега неглубокого пруда из воды торчали две головы с заклеенными пластырем ртами.
Останкинский пруд всё такой же. Только теперь в нем не купаются.
- Груз надежный? Развязаться не смогут? – поинтересовался бригадир.
- До приезда ментов не вылезут, а те подъедут - достанут!
Они приехали достаточно давно. Пыль, поднятая резко затормозившей машиной, успела осесть. Мимо них уже прошло несколько стариков и старух.
Стоявшие отвечали на их приветствия, которые следовали за любопытными взглядами. Старикам было явно интересно – кто такие, эти парень с девушкой или, скорее, молодые мужчина и женщина.
- Это внук Григорича. Точно говорю.
- Да у него, вроде, внучка была.
- Ну, значит, внучка и мужик ейный.
Двое все стояли, не решаясь зайти.
- Лен, я прям боюсь, не рухнет крыша-то на нас? – спросил мужчина.
Лена пожала плечами. Ей от заброшенного вида дома тоже было не по себе.
Наконец один из любопытных стариков решил уточнить все высказанные соседями догадки. Он подошел к стоящей паре и пригляделся.
Старик кашлянул, привлекая внимание приезжих. Женщина обернулась. Старик подслеповато уставился на нее. Было что-то смутно знакомое в глазах стоящей.
- Я извиняюсь, вы… - начал он, но женщина неожиданно метнулась к нему.
- Дядя Ваня! – воскликнула она, обняла старика и заплакала.
- Ленка…, - несколько оторопело отозвался старик, - выросла-то как!
Он гордо развернулся к соседям и соседкам:
- Я же говорил! Внучка это Григорича. Ленка! Я ее вот такой помню! – и сосед опустил руку до колен.
Престарелые жители деревни зашумели. Ленка! Внучка. Своя – был общий вердикт.
Приехавших пригласили в соседнюю избу с такой простодушной радостью, что захоти они уклониться, так и не получилось бы. Но они и не хотели. Хозяева избы собрали нехитрую снедь, накрыли стол.
Старики и старухи со всей деревни шли со своими табуретками и угощением. Лена представила собравшимся:
- Сережа, муж мой.
Сергею жали руки, раскланивались по-старинному. Он отвечал, пожимая сухие ладони. Часто при этом он думал, что старые-то они старые, и силы уже не те, но решительности и какой-то твердой уверенности в себе, в этих рукопожатиях больше, чем у многих его знакомых в городе.
Когда все расселись, Лена окинула стол взглядом, а потом переглянулось с мужем. Все жители некогда процветавшей деревни уместились, пускай и впритирку, в одной комнате.
- Угощайтесь, гости дорогие, - радушно сказала одна из старушек.
Сидели за столом долго, вопросы к приехавшим чередовались с воспоминаниями.
Лена завороженно переводила взгляд с одного говорившего человека на другого. У нее было чувство, что она погружается в само Время.
Оживала деревня, оживали в воспоминаниях ушедшие люди. Многих Лена не помнила, еще больше и не знала никогда. Сколько ей было, когда она последний раз навещала деда здесь? Лет десять? Скорее всего, так.
А потом заболевшего отца Ленины родители забрали в город, где он прожил свои последние годы.
Родители, наверно, приезжали сюда, но Лене было уже не до этого. Она окончила школу, потом институт. Вышла замуж и счастливо жила со своими радостями и заботами, пока неделю назад ей не позвонил отец и не напомнил про эту деревню.
- Ленка, ты поговори с мужем. Доедьте до деревни-то, как время будет…, - попросил отец.
- Зачем, пап?
- Ну, все же гнездо родное, - ответил отец. Потом помолчал. – Я вот так и не собрался. А теперь и не доберусь. Стоит ли дом-то там…
Отцу оставалось недолго. Это Лена знала. Онкология свела в могилу маму, теперь была его очередь. Отец не сказал больше ничего, но в голосе чувствовалось – поторопись, дочка…
И вот они приехали.
- Как там Николай-то? – спросил кто-то и Лена начала рассказывать про отца.
Ей вдруг стало обидно: отец едва разменял седьмой десяток, а старикам по восемь и больше. Живут, а отцу недолго осталось, и тут же ее щеки вспыхнули от стыда. И пускай живут! Пускай! Только благодаря им и не умерла еще деревня совсем.
Поздно вечером старики, наконец, наговорились и разошлись. Лене с мужем постелили в одной из комнат. Отдыхайте.
Ночью Лена встала. Она долго смотрела на соседний дом. "Гнездо", как сказал отец.
- Вы заходить-то не бойтесь, - сказали им старики. – Григорича дом всех перестоит. Он перекрытия из лиственницы делал. На века строил. Для большой семьи. Зря Николай тогда с ним повздорил, да уехал.
Лена подумала – надо расспросить отца. Захочет ли рассказать…
Утром они, больше не сомневаясь, отворили калитку и с трудом пробрались к дому, раздвигая высоченные чертополохи. Женщина достала ключ. С замком пришлось повозиться, но, в конце концов, дом все-таки впустил их.
Лена ходила по запылившимся комнатам, дотрагивалась до мебели. Поднимала вещи уроненные впопыхах во время переезда много лет назад.
А потом увидела фотографию.
Кто-то сфотографировал ее деда с котом. Скорее всего незадолго до отъезда в город.
Лена взяла снимок и закрыла глаза, вспоминая. Кота она не помнила, а дед встал перед ней как живой.
Женщина достала платок, аккуратно стерла пыль.
- С собой заберу.
Они с мужем сфотографировали дом изнутри и снаружи, чтобы потом показать отцу. Лена попросила соседей передать отцу приветы и записала на диктофон. Они сняли видео, старясь, чтобы деревня выглядела не слишком заброшенной.
- Смонтирую потом, - обещал Сережа.
Сделав все нужное, мужчина и женщина снова постояли перед домом.
"Вернемся ли еще сюда?", думал каждый из них. Попрощались с принявшими их стариками и уехали. Лене хотелось скорее донести до отца память о прошлом.
Она сидела рядом с мужем, держа в руках рамку с фото.
- Сможешь отреставрировать и переснять?
- Смогу, - кинул Сергей, - а что ты хочешь сделать?
- Хочу фото сменить на памятнике. Здесь – дед настоящий.
На мгновение Лене показалось, что снимок ожил.
Показалось, конечно, но прав был тот, кто сказал: "мы живы, пока о нас помнят".
