Десятипудовый дядька с красным лицом и бородой "лопатой" в крошках еды, забивших каждый волосок, подтянул к себе свежий каравай. Одной рукой как бы приобнял хлеб, а после жёстко сдавил его, придушил до буханки и сгрёб в маленькую охапку, словно выжимая сок. Сильно пахнуло квасом, тестом, всей кислицей из вроде непропечённых дышащих пор, здоровых, как мои ноздри..
Неприятный мужик. Неопрятный. В мохнатом халате полосами (как после бани, где, однако, он не мылся, а парился для разгона крови), косматый, потный и неумытый. Отпустив спрессованный хлеб, он дал ему вдохнуть и взял заново другой рукой, вся пятерня на которой была увечной и страшной — без ногтей и верхней фаланги. Но в широченную лапу с этими укороченными раздвинутыми култышками он уместил целую ковригу ситного. Под мои бормотания, уже не посмеиваясь и не понукая ("ну, дальше, дальше плети, отрок"), отломил от ковриги огромную горбушку и съел её в два укуса. Всё, мощно рыгнув, сказал, уткнувшись лицом в самую мякину остатнего пружинистого хлеба, улажена беда твоя, иди, отрок.. Ради такого молодца без соли съел!! И грозно хохотнул, только не как чумазый разбойник из семейного фэнтези (чем грязней, тем веселей) — а как обожравшийся упырь из физически мерзкого ужастика, жахнув кулачиной об столешницу.
Я выкатился в коридор, себя не помня и ощущая жар с ознобом сразу. Ища дверь, выход, хоть щёлочку: втиснуться для побега.. Но на пути моём стояла прислужка этого дядьки, маленькая старушка — с мышонка размером. Может, не старушка, просто не накрашена и одета серенько, не знаю.. Только я и с ней бекал-мекал так же, как в той людоедской комнате, пока она мягко, словно больному, не прошептала мне на ухо: "Дяде Заеде ничего за услугу не надо, окромя обещанного. Ты уж помни, мальчик, что обещал, иначе и твой век дядя заест. Мы хлебушка-то много печём".
Это правда была. Я потому и квартиру угадал запросто, ну для начала подъезд: хлебом оттуда до угла улицы пахло. А уже около подъезда узнал про ковриги ситного (никак понять не мог про "ситный", значение слова..), что к вечеру целиком Заедой употребляются. В иной день не по одному караваю уходит... Если с особой просьбой пришёл, какая колдуну по нраву, — то и не посолит Заеда, так хлебца сомнёт: вкусно ему, с лихвой солёно от слёзок твоих пролитых.
Наслушался я, значит, просительниц этих, которых прислужка-мышонок называла "прошенками". Соображал сперва плохо от их разговоров: язык вроде русский, а слова все незнакомые, старые какие-то, а у меня даже бабушка моложе отца и так не разговаривает.. Попозже привык, сам стал так балаболить. Зато чувство внутри незнакомое росло мимо сознания: куда надо я попал, куда мне было надо. И сбежать сейчас отсюда будет ещё тупее, чем прийти сюда.
Домой с околотков и дворов, какими шёл к новостройкам, я принёс столько грязи на дорогих кроссовках, что они слились с чёрными джинсами. Стал протирать, собрав к просмотру всю семью. Мама своими воплями ("смотрите скорей, что он делает!!") отклеила папу от дивана, подняла кота, перебудила рыбок в аквариуме. Черепаха выползла сама и, в шоках от увиденного, сплюнула жёваный капустный лист на мамины ноги. Собравшиеся возвышенно взирали на меня, впервые делающего что-то полезное руками и по доброй воле, словно на ребёнка, вышедшего однажды утром из своей комнаты, как из детства, неловким усатым парнем, разыскивающим куртку, потому что перерос вешалку.. Они все смотрели на меня округлившимися влюблёнными глазами, рыбки взволновались до мятежа в подводном гроте, выпихнув оттуда на радостях улиток, и даже кот сдерживался, не фыркая в папину сторону: "Пацан в кого-то косоручкой вышел, иронично, не правда ли?". Отец, отвернувшись от возможных издёвок кота, уставился на меня, как прикованный, и вышел из оцепенения лишь по звонку телефона...
Я дам им одну спокойную неделю, ещё семь суток счастливых галлюцинаций. Больше не смогу вынести эти сны, в которых Заеда зовёт меня, шевеля обрубками пальцев, вынутых из ноздреватого хлеба... А потом вместо школы начну ходить на службу к жуткому дядьке, помогать в пекарне хлеб заготавливать для других "прошенок", которых всё больше.. (Надо продержаться полгода, хотя дома особых проблем не жду: не до меня им скоро будет.) Такой зарок я дал в том, другом доме — уважать просьбы других.
До начала службы у Заеды я покажу маме папин телефон. Где девушка моих лет получает всё то же, что и она: шубку жене и ей, ювелирку обеим, свежие "яблочки" на два экземпляра... (Цветов без конкуренции: супружнице букетик, ей охапку, для фоточек нужней, которые она по-хамски выкладывает в серии "Подарочки от зайчЕка".) Узнал случайно — и обиделся за мать, она ведь почти вдвое моложе отца. А та, значит, втрое, всё мало ему!..
Вертел это в голове долго, гадко вертел, не находя ответа, как поступить правильно. Но понял потом, что не в ответе смысл, а в вопросе. И задал его отцу, который сказал, что это прям, братка, какой-то Вопрос Вопросыч, хо-хо-хо. Он показался мне тогда жалким неумным старикашкой. Не бодрым и моложавым удальцом, а молодящимся ничтожеством в сползающем автозагаре и с ужимками, рассчитанными на темноту, от "плечевой" шлюхи-пенсионерки. (Я многое знаю вообще-то по жизни, не всегда и не всем демонстрирую просто.) Призраком моего настоящего папы стал мне видеться этот человек, гнилым духом в отцовских костюмах от портного и с его лицом, выбриваемым "для озорных глаз" до синевы.
Ответ же я, лол, знал сразу! Придётся мстить, даже и не ради мамы. А за всю хорошечную картинку, где она, я, кот, рыбки, черепаха дёргались от радости не сами по себе, а как бы в живой рамке, в сделанной отцом гифке. Зависящей от его выбора настроек: фильтра, эффектов, скорости... Так и заедал он ложью наш век, как горбушку Бородинского вприкуску брал в ресторанах к "русским трактирным щам".
Про того, кто мстит за неправедно заеденный чужой век, про дядю Заеду, услышал тоже будто в собственной голове. Так плавно влилась туда эта информация.. Бабуси какие-то, одна другой глуше, громко трепались в холле торгового центра, у магазина продуктового, а я туда — вот это уже постирония! — в пекарню забегал. Я и к деталям прислушался, и адрес в телефон забил. Говорили они ещё, что тем Заеда отказывает, кто сам ручки марать не готов, кто ждёт, что дядька всё за них сделает.. А так свой век назад не откупишь, Заеда за это не в ответе. Вот оттого я и решил показать матери телефон отца, разрушить всё сам. И Заеда, хоть какой он колдунский колдун, ни в чём, получается, не виноват.
У бабушки, какая младше отца, альбом есть с напечатанными снимками. Там свадебные фотки родителей подписаны "Ласточка и ОН". Не потому, что папа Олег Нестерович, а потому что имя, под которым действует настоящее зло, лучше лишний раз не называть. И это объяснил мне дядя Заеда, стуча культями по столу после рюмашки и наливаясь краской..
Отец же потерпел полный крах в новых отношениях за полгода, а уж испёк (мы очень смеялись с Заедой и мышкой-старушкой) для своей "отроковицы" какой-то идиотский свадебный паровозик из розовых пряничков. Где-то в интернетах наткнулся на рецепт, он же вечно молодой — ни один тренд без юбки, даже кулинарки, не пропустит.
