Что за безобразие в Ростелекоме?
Не могу уже держать в себе!
Так сложилось, что это единственный провайдер и других вариантов больше нет.
Оставил заявку на подключение на их сайте. Через некоторое время звонит сотрудник, мы согласовали с ним всё необходимое, назначили работу мастера на следующий день на определённое время.
Через полчаса звонит другой сотрудник, начинает согласовывать подключение. Я говорю, что мне уже звонили и всё назначили. Он отвечает, что не знает, кто мне там звонил и бла бла.
Я сижу, не понимаю что происходит. Потом опять звонит первый сотрудник, говорит, что мастера не назначали не ждите. Потом пишет в СМС (мне очень странным показалось, так вообще могут делать сотрудники компании?), что мастера назначили ждите. Ещё спросил, почему второй сотрудник не в курсе оформленной заявки. Первый ответил, что они работают в разных базах данных и не всё сразу синхронизируется.
В итоге прождал я пол дня субботы, назначенное время прошло, мне пишут ближе под вечер Вашу заявку поставили в доработку и она не обработана до конца. И чё это значит блин? Вы мне раньше то не могли об этом сообщить?
Пишу И что мне делать?? Сказали Сейчас решим проблему и ответим. Никто не ответил.
По итогу, извините меня, я просрал целый выходной день, ожидая, пока приедет их мастер (даже не понимая, приедет ли). Что делать я не понимаю вообще. Ужас!
Черный человек - продолжение
Я уже писала пост, про свою ночную галлюцинацию.
Мне показалось, что на меня в коридоре смотрит черный человек. Сначала он не двигался, а потом, дёргаясь, ушёл в другую комнату. Я списала это всё на усталость.
Но, оказывается я не одна его вижу.
Иногда он приходит к моей сестре. Он просто подходит к краю её кровати и смотрит на неё, когда она спит. Иногда, когда она просыпается посреди ночи -видит его. Только ей вообще на него плевать, она на другой бок поворачивается и засыпает.
Мне же теперь не по себе, так как я не одна его вижу.
Честное слово - хоть священника вызывай.
Ответ на пост «Если драка неизбежна - бить надо первым»
Видео забавное, но сама ситуация очень пугающая.По всей России очень много бродячих собак, готовых наброситься в любой момент.
Пара для пай-ри
Часть вторая
***
Именно столько лет назад в Афгане он услышал это поганое слово "пай-ри" от каптерщика Федьки, похожего на таджика, маленького ростом, но верткого. Федька никогда не покидал каптерки, в наряды не ходил, но знал все на свете.
Это он организовал им, необстрелянным, полный полиэтиленовый пакет "кишмишевки", местного самогона. Выцыганил все, что удалось спрятать при проверке - сотни две рублей да пару крестиков. Но не обманул. Однако "сидеть" за сабантуем отказался.
Кузьмич, тогда ещё Николай Крапивин, завалился на второй ярус кровати в их модуле, и стал следить, как от выпивки колышутся и ходят кругом некрашеные доски потолка. С каждой минутой становилось все холоднее, но призрачное движение дощатого перекрытия в пьяных глазах, казалось, согревало.
И тут послышался вой, такой странный, что Николай трясшимися пальцами повертел в ушных ходах - не свербит ли это скопившаяся за поездку "сера". Какая уж баня за полмесяца езды на поездах, а потом ещё и вертолетный перелет, вездесущая афганская пыль.
Но низкий, вибрировавший вой сменялся причитаниями, горевал, а потом снова заливался лютыми воплями.
И тут Николай заметил Федьку, который ходил между кроватями с окосевшими от кишмишевки солдатами, секунду-другую вглядывался в их лица, загибал пальцы и передвигался неслышным шагом к другой кровати.
Все это было так странно, что Николай на секунду закрыл глаза. А когда открыл, увидел у самого лица антрацитовый взгляд Федьки из-под сросшихся бровей.
-- Чего не спишь? - спросил каптерщик почти без акцента.
-- А кто это воет, как потерпевший? На ветер не похоже, человек так не сможет. Зверь в горах, что ли? - ответил вопросом на вопрос Николай. Его язык и рот пересохли чуть не до корок после непривычного пойла, но голос прозвучал отчетливо.
-- Слышишь, стало быть, -- ответил Федька и отшатнулся.
В его голосе почему-то прозвучали слезы.
-- Ну, слышу, аж в ушах звенит и чешется, -- пожаловался Николай.
-- Пай-ри это... -- пробормотал Федька. - Их мало кто слышит.
-- Пайри или байри? - Николай не понял первого звука, произнесенного с придыханием.
Теперь-то Николай Кузьмич Крапивин знал, что эту нечисть и называть не нужно, достаточно о ней только подумать. Прав был каптерщик, навсегда она заселяется в мозг избранника и приходит за ним хоть через пространство, хоть через время. Даже до могилы доберется. По обломку темной косточки, по крупинке земли соберет и унесет с собой в холодное небо над вершинами гор. И тут Кузьмич впервые пожалел, что дожил до встречи.
-- Ну, слышу, и что? - спросил молодой Кузьмич. - Ветрищи здесь, каких не видывал. Мечутся среди гор, воют.
-- Идем ко мне, кое-что расскажу, -- сказал низкорослый Федька и спрыгнул с края нижней кровати, стоя на котором, он смотрел в лицо Кузьмичу.
Кузьмич хотел его послать, но сна не было ни в одном глазу. Поэтому он неохотно спрыгнул и прошел между рядами двухъярусных кроватей модуля.
В каптерке было тепло и душно до тошноты.
Федька пригласил за стол с импортной нарезкой мяса, каких Кузьмич сроду не видел в Союзе, и двумя кружками. С кишмишевки воротило, давил сушняк, поэтому Кузьмич отказался - завтра тренировочный марш-бросок, издевательства ротного, который любил так садануть каменным кулаком в грудь, что дыхание вышибало. Многие вообще влились с ног. В желудке к утру еще не уляжется буйствовавшая изжога, и если словить удар, то как бы нутро не порвалось.
Вдруг Федька внезапно вмазал Кузьмичу по харе так, что затылок встретился с чисто подметенным земляным полом. Из рассеченной губы потекла кровь - на руке каптерщика сверкнул кастет.
-- За... что?.. - только и смог выговорить Кузьмич.
Федька подскочил и наклонился к его лицу. Кузьмич увидел сливового цвета язык каптерщика и осатанел от злости и омерзения. Спружинил телом, слегка повернулся и локтем двинул ответку. Федька кубарем полетел к рядам полок с формой. Кузьмич поднялся и двинулся к нему, угрожающе разминая кулаки. Ему сызмальства не было равных в драках.
-- Нет-нет! - тихо взвыл каптерщик. - Мне только капля твоей крови нужна была!
Пошарил в кармане, вынул сверточек рублей и афганок, протянул:
-- Вот, возьми. Все, что есть.
-- Чего? - Кузьмич удивился до такой степени, что даже почувствовал, как ушла злость. Да и правила для новоприбывших вспомнились. За нападение на деда-старослужащего можно было огрести не просто звездюлей, а вовсе остаться без зубов. А тут каптерщик, который всегда на особом положении у ротного.
-- Кровь... -- моляще забормотал Федька. - Только капля... Или знаешь что? Нассы мне в кружку!..
У каптерщика от удара затылком о полку заалело под носом. Тугие бойкие капли собрались в струйки и хлынули на грудь.
Кузьмич подумал, что каптерщик просто сошел с ума. О таких, потерявших связь с реальностью, ему уже рассказали. Предупредили: опасней и гаже людей нету, в любой момент могут выкинуть такое, что и в страшном сне не приснится.
Кузьмич взял Федьку за куртку, потянул и поставил на ноги.
А придурок принялся за свое: со словами "кровь, дай своей" хотел лизнуть разбитую губу Николая. Но молодой Кузьмич вновь оттолкнул его и дотронулся до саднящего рта.
Федька издал крик, с которым пытается скрыться от охотника подстреленный заяц. Его глаза сделались огромными. И в них заплескался настоящий ужас.
Кузьмич оглядел свою руку: она была красной от Федькиной кровяки. И он ещё ею дотронулся до своей губы!
Кузьмич выматерился и пошел прочь из каптерки. Во двор - мыться.
Утром Кузьмич спросил сослуживца Алеху, для чего один урод просил его поссать в кружку.
-- А ты что, желтушник? - отодвинулся от товарища Алеха.
-- Сдурел? - возмутился Кузьмич. - Вместе анализы сдавали в Союзе и на границе.
-- Так многие через ссаку хотят гепатит заполучить и отправиться домой. Не слышал, что ли?
Ну, Кузьмич про такое даже слушать не хотел. В планах у него было геройство. А ещё он не знал, что мимо ротного не пролетит ни одна муха, ни один шепоток. И Федьку разжаловали, отправили в спецнаряд. Особый наряд, каким наказывали очень редко.
Три дня ставший сосем черным от солнца Федька стоял без еды и воды возле проволочной сетки надо рвом чуть ли не в полукилометре от модулей. К нему никто не подходил. Боялись, что начнет палить по своим или застрелится. Но Федька свою вину снял тем, что свалился мертвым на посту.
Уже через полгода службы Кузьмич узнал от бывалых, что поначалу Федька был неуязвим и удачлив, влюбил в себя начальство и стал каптерщиком. Был кем-то вроде колдуна или предсказателя, всегда знал, чем закончится та или иная операция. Все потому, что ему покровительствовали дух гор - пай-ри. Но вроде потом он стал не нужен нечисти. Вернуть ее можно было через телесные жидкости нового любимчика пай-ри. То есть обмануть. Надолго ли - неизвестно.
Кузьмич понял все, что раньше случилось в каптерке, но в такую лабуду не поверил. Он тогда уже ни во что не верил, кроме боевых товарищей, своей "сварки", крупнокалиберного пулемета ДШК, да акаэма с боекомплектами. Даже в судьбу не верил. Ибо насмотрелся такого, что напрочь стирало это слово из памяти бойца. Вместо судьбы была гигантская мясорубка, которая не покровительствовала никому: ни правым, ни виноватым.
Кузьмич геройствовал сначала из-за идей и желания испытать себя на крепость, потом -- из вредности. Поэтому и не улетел домой после первого ранения. Провалялся на парусиновой койке и наслушался ночного воя. Говорили, что это оставшаяся без человека пай-ри ищет пару. Не может эта нечисть жить без человека, через него она выкачивает силы для своего существования. Вроде если откликнуться на ее зов, и живым останешься, и удача попрет, и домой улетишь. Но только вместе с нечистью, она никого не отпустит. Разве что понравится ей другой.
Не верящий ни во что Кузьмич в темноте щерился полупустым ртом: осколком выбило часть зубов. Дома - это все равно что в раю. Зачем там чужая нежить? О том, что она сама придет за ним, он даже не подумал.
А потом случился этот день, когда служба для Кузьмича закончилась.
Его подразделение оказалось в относительно благоприятном месте: у подножий гор с редкими разваленными дувалами - ни одного островка "зелёнки", где любили прятаться духи. По извилистым дорогам уже прошли "караванщики", отправившие несколько душманских машин с боеприпасами к их душманским чертям. Даже была послана "волна" из трех Мигов для разведки с воздуха. И все же начальство беспокоилось: нужно было обеспечить проход "нитки наливников", автоколонны машин с горючим.
Вот и отправили Кузьмича с пятью бойцами на "чайке", дозорной разведывательной машине. Чисто для дополнительной проверки.
У остатков первого дувала, похожего на челюсть младенца, бойцы соскочили на землю. Спокойно отлили, оглядывая разрушенные коробки строений. Солнце, облака, обсыпавшийся траурный наряд гор. Тишина.
И вдруг все шестеро бойцов замерли: движение они могли почуять, даже никого не увидев. Боевые операции научили такой сверхосторожности.
На серо-коричневую щебенку из-за обломка дувала вывернула высокая худая баба с двумя девчонками-оборванками. Она жалобно глядела на бойцов огромными черными глазами в бурых кругах. Такие круги означали многодневный голод. Височные кости остро выступали из-под повязок. Дырявый, прожженный подол колыхался вокруг тощих лодыжек. На девчонок вовсе было страшно глянуть.
-- Шурави-рафик... -- проговорила баба.
Ишь ты, русский друг. Кузьмич хорошо знал, что в горах ни одному слову верить нельзя, будь это дряхлый немощный старик или ребенок.
Осипов Вовка вдруг зашарил по "лифчику", самостоятельно изготовленному приспособлению для боеприпасов и всякой всячины. Видать, что-то съедобное искал. Двое товарищей отошли за "чайку". Кто бы перед ними ни был, а правила нужно соблюдать.
Баба встала на колени, девчонки опустились рядом. Прозвучало ещё жалобнее: "Шурави-рафик...". Одна из девчонок подобрала что-то с дороги и стала медленно жевать, потом срыгнула бурой струйкой.
-- Шурави-рафик...
Вовка всхлипнул и шагнул вперед. Кузьмич, у которого тоже сердце зашлось от жалости, поймал его за плечо:
-- Не ходи. Вдруг в грунте "итальянки"... Пусть сама подойдет.
И махнул бабе рукой, мол, сама сюда двигай.
Пластиковые мины итальянского производства, которые не могли унюхать собаки, унесли немало жизней.
И тут перед глазами заколыхался ослепительный солнечный свет. Горы дрогнули и сыпанули камнепадом. Женская фигура поднялась, вытянулась вверх, покачиваясь на извивавшихся толстых змеях. Девчонки куда-то пропали. Чудовищная тварь опустилась на дорогу и поползла к ним, то и дело поднимая безносую голову с громадными застывшими глазами.
Бойцы в полсекунды запрыгнули в "чайку". Но Вовка вместо того, чтобы развернуться, с диким криком погнал ее на исполинскую змеюку. Тут-то и словили они непонятно что: то ли мину, то ли снаряд.
Выжил только один. Когда ветер разогнал дым, Кузьмич попытался повернуть голову. В абсолютно глухонемом мире все было залито кровью. А вот из оторванной по локоть руки Кузьмича она уже не сочилась. Ниже колен полыхала яростная боль, а Кузьмичовы берцы стояли поодаль, один за другим, будто призрачный невидимый боец Крапивин Николай Кузьмич сделал широкий шаг в сторону. Вот только из каждого берца торчала кость с нарядной яркой серединкой.
Очнулся Кузьмич от диких воплей, самым громким из которых был "Ты мой!" Подошла незнакомая сестричка, сделала укол.
Еле ворочая языком, Кузьмич спросил: "Высоко отрезали?"
-- Ты о чем, миленький? - спросила сестра. - Операции прошли удачно, осколки вынули. Через неделю встанешь. Поспи немного, сон лечит.
И, похлопав место болючего укола в вену, отошла.
Кузьмич услышал, как она спросила у врача, который вышел из-за занавески и стащил заляпанный кровью клеенчатый фартук: "У Крапивина с осколочными жара нет, но он бредит. Дать психотропного?".
Врач бросил колючий взгляд на Кузьмича и сказал: "Ирочка, побеспокоишь меня только тогда, если Крапивин после таких ранений станет доказывать теорему Ферма. А сейчас налей-ка мне чего-нибудь бодрящего".
Через месяц Кузьмич уже был дома, в своем Ачинске. Сначала он чувствовал себя мертвым, не мог забыть, как увидел свои руки-ноги, разбросанные среди камней, вспоминал чудовище, звавшее его. Может, он сам теперь чудовище? Пара для пай-ри? Ведь нежить каким-то образом спасла его. Не мог он остаться в этом мире после того, как взрыв порвал его на части. На местах швов остались багровые пятна, которые иногда пульсировали, будто под ними что-то шевелилось. Кузьмич очень боялся, что там застряла какая-то часть пай-ри.
А потом встретил Михеевну, его настоящую половинку, и яростно приник к жизни. Вгрызся в работу, родил сыновей, отстроил третий дом для третьего сына. И сейчас совсем не готов уйти к этой пай-ри, которая все же нашла его.
-- Значит, добралась до меня? - спросил он "Машу", которая уже покачивалась на змеиных хвостах.
-- Ты мой... -- просвистело в голове.
-- Твой так твой... -- откликнулся Кузьмич. - Сейчас вот соберусь... А ты бы присела на дорожку-то. По-нашему, по-русски...
Лицо пай-ри стало покрываться крупными наростами. Только глаза смотрели неподвижно. Кузьмич понял, что тварь преображается, становится самой собой. Нажралась мяса, напилась кровушки...
-- Сейчас я... столько ждала, подожди ещё, -- пробормотал Кузьмич и с натугой, прямо голыми руками, стянул круглую крышку с печной плиты, сбросил на занявшийся дымной вонью линолеум. Вверх взметнулись языки огня.
Кузьмич различил запах своей горящей плоти, прилипшая к чугуну кожа вспыхнула, но тут же погасла. Он метнулся к двум пятилитровым баллонам с пропаном для газовой печки и поставил их в ревущее пламя.
-- Ну, теперь мы пара навсегда, -- сказал он нечисти. - Жаль, что уже никого и ничего не вернешь.
Грохнул взрыв. В дыму и огне, взвившемся над домом для третьего сына, Кузьмич увидел чудище, объятое пламенем. Но поднялся выше, к сыпавшим снегом облакам. Он знал, что еще не одержал верх. Нужно туда, выше, в черноту безвоздушного пространства. А потом еще выше. Пока он и пай-ри не станут частью этой тьмы.
Часть первая
Пара для пай-ри
Николай Кузьмич, прошедший Афган, строит дом для сына. Но именно в этот момент его настигает афганское прошлое. Нечисть чужой страны и народа, всемогущая пай-ри (бай-ри, пейри, пери) через сорок лет находит его, чтобы завладеть душой солдата, который в своё время выжил только благодаря ей.
Часть первая
Декабрьский ветер то горевал на разные лады, то тянул пронзительную ноту. А еще его порывы заплевали окна снежными кляксами.
Зато в новом кирпичном доме было тепло и уютно. Михеевна отправилась спать, не дождавшись вечернего телесериала. Ее супруг Николай Кузьмич ничего не любил делать в одиночку и тоже собрался завалиться на бок. Совсем некстати разразился воплями мобильник.
-- Чего тебе, Лешак? - недовольно спросил Кузьмич, досадуя и на звонок дачного сторожа, и на свою лень сменить рингтон.
Сквозь треск неожиданных и непонятных помех донесся фальцет Лехи, прозванного Лешаком за дремучую, вечно растрепанную шевелюру:
-- ...баба с детишками... хлеба нету... переночевать...
-- Не пойму ничего! - рассердился Кузьмич. - Нашел время звонить.
Трубка затарахтела, потом выдала вполне отчетливое:
-- ...пусти переночевать. Не местная она, пехом притащилась к кому-то в гости и, видать, садоводства попутала. Не гнать же ее с мелкими в такую пургу. А я и не топил седни. И хлеба нет.
Кузьмич обозлился ещё больше. Откуда у Лешака в понедельник быть хлебу, если сторож не просыхал с субботней бани? Однако он всегда был незаменимым помощником во всех делах. А ещё компанейский Кузьмич пока не привык к зимнему дачному отшельничеству. Скучно без общения, муторно от тишины. Ну точно на кладбище.
-- Положишь их в том чуланчике, где я у тебя ночевал. Поутру они уйдут, -- зачастил Лешак, приняв молчание Кузьмича за согласие. - И это... у тебя ничего нет? Для души... трубы горят. Да и промерз я в своем скворечнике.
"Скворечник-то топить нужно", -- снова осерчал Кузьмич. Большую часть крохотной сторожки занимала добротная печь, с которой не страшен любой минус. А Лешак застрял у Кузьмича на два дня - праздновали первую ходку в новую баню. Оттого справедливый Кузьмич согласился принять незваных гостей и коротко сказал:
-- Веди.
-- Поднимайся, сейчас гости будут, -- сообщил Кузьмич жене.
-- Какие гости посреди ночи? - возмутилась Михеевна и разворчалась по поводу мужних дружков.
Кузьмич даже бровью не повел. Он знал благоверную: законы гостеприимства для нее святы в любое время суток.
Когда он потопал отпирать калитку, снеговерть утихла. "Ишь, понавалило-то! -- удивился Кузьмич громадным сугробам и отметил: -- А Уранка даже носа не высунул. Изнеженный, чертяка". Собака не подала голоса даже на звук отодвигаемого запора.
Кузьмич вышел из калитки, глянул в сторону сторожки и снова чертыхнулся. На белой ленте дороги меж темных заборов никого не было.
-- Снова здравствуй, -- сказал Лешак у него за спиной. - Извиняй за беспокойство, так уж вышло.
Кузьмич обернулся: перед ним стоял сторож в одной рубахе и спортивных штанах. Рядом - бабенка, так же легко одетая. И двое мелких.
-- Прошу к нашему шалашу, -- попробовал пошутить Кузьмич, пропуская компанию в калитку, но приговорка прозвучала сердито: с утра температура упала до минус двадцати, сейчас за две минуты на морозе даже нос залубенел, а эти придурочные притопали чуть ли не телешом. Еще царапнуло то, что Лешак, у которого была давняя взаимная неприязнь с алабаем Ураном, смело прошел вперед хозяина.
А вот на чистый, без всяких следов, снег там, где только что стояли гости, Кузьмич даже не глянул.
Михеевна уже поставила на плиту чайник и достала из холодильника всякую всячину, но, увидев ребятишек, позабыла о муже и стороже с бабенкой, засуетилась, притащила старые вещи внучат и принялась обряжать гостей в сухое и теплое. Кузьмич воспользовался минутной свободой, умыкнул из сыновьих запасов бутылку беленькой и разлил по стопкам:
-- Ну, за знакомство и на сон грядущий! - сказал он.
-- Маша, -- застенчиво назвалась бабенка и поставила протянутую стопку на стол. - Не пью совсем.
Кузьмич пытливо глянул на нее. Пьющих баб он не выносил с юности и их знакомство с зеленым змием мог определить по голосу и лицу даже под слоем всякой женской краски - кремов или пудры, или чего там еще. Чернявых он тоже не жаловал, любил светленьких и рыженьких, как его Михеевна.
-- Прикинь, ее мужик с детями на мороз выгнал, -- возмутился Лешак, накатив водки. - Урод, каких мало.
"А чего ж ты ее раздетой сюда привел?" -- раздраженно подумал Кузьмич.
-- Мы утром пойдем к двоюродной сестре, -- тихо произнесла Маша. - Здесь недалеко...
Кузьмич задумчиво занюхал хлебом первую стопку, хотел было спросить, где же именно это "недалеко", но прищурился -- под яркой разноцветной лампой волосы Маши сверкнули рыжиной. Что за напасть? Он не мог так обмишуриться: минуту назад гостья была черноволоса и черноглаза. А сейчас она поправила золотые пряди, прилипшие к щеке, робко опустила серые глаза.
-- А вот и мы! - возвестила Михеевна, держа за руки двух девчушек.
Ее стараниями они были обряжены в пацаньи одежки. У Кузьмича защемило сердце: он всю жизнь мечтал о девках, но случились трое парней, которые тоже стали родителями охламонов. Зато малышки так напомнили молоденькую Михеевну рыжими кудряшками, светлым взглядом и скромностью, что Кузьмич украдкой утер заслезившиеся глаза.
А вот жена показалась уставшей, поникшей, словно выпитой какой-то хворью. Наверное, в самом деле занедужила.
Михеевна усадила детей, выдала им сластей из запасов, которые прятались для внуков, и словно через силу включилась в застольную беседу.
И пусть зимняя ночь сжимала коттедж в тисках мороза, снова выл ветер, бренчал чем-то по крыше, а мертвое одиночество пустого поселка навевало мысли о последнем приюте, в печном тепле при ярком свете было как у Христа за пазухой.
-- Что ж вы тихие-то такие? - спросила Михеевна девчонок. - Наши бы сейчас весь дом перевернули. Шоколадки не любите?
Девочки в самом деле не тронули угощения, сидели тихонько, прислушивались к разговорам, о сути которых Кузьмич не мог вспомнить через минуту.
-- Пойдем, я вас уложу. Наверное, намерзлись и устали, -- предложила Михеевна. - А завтра утром будем курочек кормить. Еще у нас козочка есть и поросятки.
И повела детей наверх в комнатку без окон, где невестка Любка намеревалась устроить на хрен никому не нужную гардеробную. Лешак называл это помещение чуланчиком.
К столу Михеевна так и не вернулась, поди, завалилась спать. Кузьмича такое пренебрежение обязанностями хозяйки не рассердило, тем более что Маша бодро засновала у стола, заново поставила на плиту чайник, сложила грязную посуду в таз и залила водой.
Только Лешак вызвал беспокойство: опрокидывал стопку за стопкой и не пьянел, только говорил все громче и злее, будто нарывался на ссору.
-- Вот смотри, Кузьмич, у тебя в роду одни мужики: трое братьев, трое сынов, трое внуков. Так? А что это значит? - спросил он ни с того ни с сего.
-- Что значит? - удивился Кузьмич. - Ну, так судьба распорядилась.
-- А вот и нет! - рявкнул Лешак. - И ты мне на уши лапшу не вешай. Это значит, что кто-то из вас... колдун!
Кузьмич аж затрясся от смеха. Но не от дурацких слов Лешака, а от его вида: глаза выпучены, нижняя губа значительно выпячена, кривой палец с желтым выпуклым ногтем обличительно направлен в сторону Кузьмича.
-- Ну и кто из нас колдун? - спросил он. - Я или внук шестимесячный? А может, Валерка? Средний, который защитился по этим, как их... болезням от гормонов. Или Стёпка - поди, днюет и ночует в своем автосервисе, колдует, чтобы я на его деньги третий год достраивал дом.
Рука Лешака упала на стол.
-- Маша сказала, что ты колдун и все можешь: и метель наслать, и пожаром спалить что угодно, -- ответил сторож и склонил кудлатую голову.
-- И зачем мне это все нужно? - спросил опешивший Кузьмич.
-- За тем, что ты зло ходячее, -- невнятно ответил сторож.
Кузьмич хотел ругнуть его: или не пей больше, или молчи, коли перебрал. Но не произнес ни слова. Волглая рубаха Лешака порозовела у сердца.
-- Михеевна! - негромко позвал Кузьмич. - Подь-ка сюда!
Лешак, подвыпив, частенько увечился. Врачевала его отзывчивая и сноровистая Михеевна.
Жена не откликнулась. Да и Маши почему-то рядом не оказалось.
Кузьмич раздраженно передвинул на край плиты пронзительно верещавший чайник, прошел в чуланчик. Девчули лежали, закрыв глаза. Их личики были белее снега на цветастых наволочках. Кузьмич сердито затопал в другие комнаты, поднялся на второй этаж - Михеевну как корова слизнула.
Кузьмич никогда не переживал такого странного ощущения, словно потерялся в доме, отстроенном своими руками. Куда подевались эти несносные бабы?!
Он спустился к Лешаку, который криво завалился на стол. От тряски за холодное, твердокаменное плечо сторож рухнул на пол.
-- Михеевна! - во всю мощь легких рявкнул Кузьмич, снова побежал искать жену, снова заглянул к девчонкам.
Они проснулись и уставились на него глазами, розовато светившимися в полутьме.
-- Мы бабушку под топчан положили, -- прошептала старшая.
-- Чего-чего? - не понял Кузьмич.
Дородная Михеевна никак бы не поместилась между полом и низкой тахтой, да и с какой стати... Кузьмич прогневался не на шутку, но заметил край теплого стеганого халата. Нагнулся, крякнул и дернул за подол любимую одежку Михеевны. Легко вытащил халат, за которым потянулись какие-то тряпки...
Бог ты мой! Это не тряпки, а сморщенная кожа! С крашеными волосами, которые в молодости были рыжими, мягкими, вьющимися. А кольцо, которое он подарил жене за третьего сына, прежде впившееся в палец жены, легко соскользнуло с полоски кожи и синего ногтя.
Не может быть... Этого просто не может быть!
Кузьмич выпрямился. Грудь разрывали барабанные удары сердца. Перед глазами плясали черные молнии. Только слух не подвел, и до Кузьмича донеслось:
-- Не сердись, дедушка!
Кузьмич медленно вышел из чуланчика. В тесной, заставленной вещами полутьме остались его прежняя жизнь и неведомая, неотвратимая опасность. Он не боялся повернуться к ней спиной - пусть накинется и сожрет вместе с костями и кожей, покрытой афганскими шрамами, следами травм и трудовыми мозолями. На кой черт ему теперь весь мир и он сам, если больше нет Михеевны?.. Да нет же, она где-то в доме. Обязательно должна быть в доме - в просторном подвале, в одной из хозяйственных пристроек. А все, что он видит, -- обычные галюны. Или всему виной паленка, на которую можно нарваться и в магазине. Сейчас он со всем разберется. Начнет с Лешака и Маши. Найдет настоящую Михеевну, а вовсе не пустую кожу, защитит ту, с которой столько пережито радостного и горестного.
А если...
Тут Кузьмич вдруг повернулся и, жмурясь от слез, молвил спокойно и ласково:
-- Даже не думал сердиться.
И захлопнул дверь чуланчика, с силой вывернув ручку. С той стороны брякнула о пол вторая часть самодельного запора. Все, посидите, внученьки самозваные, взаперти. Дедушке еще кое-что нужно сделать.
В кухне он перевернул тело Лешака, расстегнул его рубашку. На синюшной груди, покрытой седым волосом, бугрилась язва. Ее багровое дно пульсировало.
Кузьмич застыл. Ему однажды пришлось видеть такую рану. У самого себя. Лет десять лечился у врачей, трех знахарок сменил, пока язва исчезла. Но у Лешака-то она откуда? Скорее всего, сторожа поразила какая-то зараза. Да где же эта чертова Маша? Вся свистопляска началась с ее появлением в поселке. Видно, зафаршмачила Лешака с какой-то целью. Ее ублюдочные дочки расправились с Михеевной. А сама она... Поди, отправилась искать жилые дома, губить людей.
Кузьмич еле отыскал мобильник. Скорее, скорее набрать номер еще одного мужика, оставшегося зимовать на даче! Предупредить, чтобы не впускал Машу, кем бы она ни была.
Трубка откликнулась голосом внука:
-- Деда! А мы только ехать собрались к тебе. Папа машину греет.
Связь прервалась.
Как же так? Собрались ехать посреди ночи, ребенка подняли... Кузьмич проверил исходящие звонки. Он точно набрал Петрова Гриху. А вовсе не внука. Что творится-то?
Не вовремя отключившийся мобильник полетел в угол. Кузьмич схватился за голову. Похоже, он свихнулся. Или перевернулся мир. Ничего, скоро приедет сын, найдет безумного отца, поможет. Главное - продержаться. Не натворить чего-нибудь. А вдруг это он сам в беспамятстве грохнул Лешака? И жену, и эту... гостью Машу?! Видывал же приступы умопомешательства ещё в армии, когда человека рвут на части внутренние бесы, и он начинает палить в белый свет, который кажется ему черным... А уж в Афгане... Про Афган лучше не вспоминать.
Кузьмич прислушался: на втором этаже тихо. А если он и девчушек?.. Нет! Нет! Никакие бесы не смогли бы заставить его тронуть детей. Никакие! Кузьмич взвыл и саданул себя кулаком в лоб. Удара не почувствовал. Значит, все вокруг - вроде сна. И ему лучше замереть, слиться с пустотой и тишиной дома.
А как же Петровы и ещё две семьи на соседней улице? Стоп! Он же решил не дергаться, пока не явится сын.
-- Не дергайся! - сказал Кузьмич самому себе и поразился, каким слабым и дребезжащим оказался его голос.
Да он и не пошевелится, не двинется с места. Ну разве что посмотрит с чердака, как там все у Петровых, горит ли свет в доме, нет ли какого переполоха. Может, лучше не дожидаться помощи, а сбегать до соседей? Рассказать о беде, которая с ним приключилась. Нет, лучше сначала оглядеться.
Кузьмич прикрыл глаза рукой и осмотрел кухню. Лешак на полу... Прости, брат, если что... Он поднялся, не ощущая прежнего дискомфорта в натруженных больных суставах, поднялся по лестнице и задержался на площадке второго этажа. Тихонько позвал:
-- Михеевна!..
Прошел к комнатке, где запер девчонок, постучал в дверь:
-- Эй, как вы тут?
Ему ответил тихий, без эмоций, голос Михеевны:
-- Выпусти, дурень! Долго мне тут сидеть?
Кузьмич недоверчиво покачал головой: настоящая Михеевна уже крыла бы его на чем свет стоит, пинала дверь, грозила психушкой. А вовсе не шептала, будто ее придушили.
Кто-то из девчонок сказал:
-- Дедушка, выпусти. А то мы сами выйдем. Или мама придет.
Кузьмич в тон ответил:
-- Сейчас-сейчас. Только вот посмотрю, где ваша мама.
И быстро, бесшумно, как летучая мышь, кинулся к люку на чердак.
Кромешная темнота разила краской и стройматериалами. Острый запах немного разогнал дурман в голове, и Кузьмич прильнул к смотровому окну.
На участке празднично посверкивали сугробы в свете фонарей вдоль дорожки. "Ах ты черт, не выключил! Электричество-то нынче в копеечку выходит..." -- побранил себя Кузьмич. Он глянул через низкие крыши ближних соседских домиков на другую улицу, где было жилище Петровых. Они тоже устроили иллюминацию. Кузьмич облегчено выдохнул и удивился тому, что изо рта не вырвалось облачко пара. Чердак не отапливался, но холод был неощутимым, точно сам Кузьмич теперь был ровней лютому минусу. "Градусов тридцать, не меньше", -- прикинул он, глядя на луну, короны света вокруг плафонов уличного освещения.
Потом Кузьмич снова осмотрел свой участок. На снегу возле собачьей будки валялся круглый предмет. Чуть подальше - нечто похожее на мохнатую лапу алабая.
-- Уранка... собачка... -- прошептал Кузьмич.
Но что-то еще было не так. Когда пришло понимание, Кузьмич даже протер глаза. Среди заснеженных силуэтов строений не было ни пугала, ни закутанных на зиму молодых плодовых деревьев. Словно бы они разбрелись кто куда. "С этим уже не справиться. Все. Кранты", -- решил Кузьмич. Мелькнула заманчивая мысль дождаться сына здесь, на чердаке. Конечно, он наверняка будет горевать всю жизнь, увидев замерзшего насмерть отца. Зато Кузьмич уйдет, больше никому не навредив. Как навредил, похоже, всем, кто оказался в доме этой ночью. Куда он спрятал Машу? Наверное, за сарай. Или в теплицу. А вот девчонок не тронул. Даже съехав с катушек, не смог тронуть детей. Ну хоть так... Хоть этим можно себя оправдать...
Кузьмич перевел взгляд на дом Петровых, почти ничего не видя из-за намерзших слез. Утер глаза ладонью. Видимо, оцарапал веки, которые засочились теплым. Так и найдут его здесь, покойника, плакавшего кровавыми слезами. Люди не поймут, осудят и проклянут. Но сыновья... они-то, воспитанные им, должны понять. И простить. Хотя расплачиваться за сумасшествие отца предстоит именно им.
Что такое?! Свет в доме Петровых мерцал, как это случалось с издыхающими лампами. Одно отличие - он умирал, став багровым. Ещё раз мелькнул закатным огнем и потух.
Кузьмич скорчился у ледяной стены, обитой фанерой. Он ни на миг не усомнился, что в доме Петровых не осталось никого живого. А ведь он здесь, в своем коттедже! Значит, все случившееся не на его совести. Значит, виновата эта пришлая Маша. Ну что ж... Умирать ему уже не раз довелось. И от взрыва, и в провалившейся под лед озера машине, и на операционном столе после нападения гопников. Но ведь не помер, до сих шевелится. Может, и в самом деле он колдун, как сказал Лешак? Тогда в самый раз потягаться с Машей. Ведь скоро приедет сын с семьей. А уж за семью Кузьмич и мертвым постоит...
Он еле разогнул руки-ноги, не с первой попытки оторвал себя от мерзлой фанеры, поднялся и заковылял к люку. К чуланчику не стал даже подходить, потому что никого там почувствовал. И оказался прав: девчонки сидели на корточках возле Лешака, смачно вгрызаясь в руки сторожа. Твари подняли на него светлые, с багровым отблеском глаза, но жуткой трапезы не прекратили. И не набросились. Отчего? Чуют в нем неживого? Или своего...
Кузьмич растянул в улыбке губы. Это далось ему еще тяжелее, чем оторвать себя от промерзшей стены на чердаке и спуститься вниз.
-- Кушайте... на здоровье... -- проговорил он и потянулся к углу печки.
Кузьмич мог бы и с закрытыми глазами найти в своем с душой отстроенном доме любую вещь. Поэтому споро, не глядя, нащупал топорик для лучины. И без тени сомнений метнул его в светлую головенку с прядкой, вымазанной кровью сторожа. Тварь завалилась навзничь. Вторая не обратила на это внимания, вытянула сухожилие и попыталась перепилить его длинными зубами. Кузьмич наступил на хрупнувшую под его ногой грудь убитой, выдернул топорик, хекнул и развалил башку "сестричке". Отошел на шаг назад и с недоумением уставился на кровавое дело своих рук. А потом задохнулся от уколов страха и омерзения в подреберье: из оскаленных пастей хлынула, пузырясь, темная жижа с кусочками кожи и мяса Лешака. Тут же горла обеих тварей дернулись, послышался жуткий смех.
Как случалось и раньше в особые моменты, Кузьмич не стал долго раздумывать. Если уж нельзя убить, то можно попробовать сжечь. Конечно, вместе с собой. Он еще сорок лет назад приучил себя к мысли, что нужно быть готовым к смерти в любой момент.
Слух уловил, что открылась дверь в сени. В густой, жаркий воздух кухни ворвался ледяной сквозняк. Кузьмич не поднял на вошедшую глаз, только подумал, что эта Маша появилась как нельзя более кстати. Сейчас они все вместе полыхнут... Очистят мир...
Эх, нужно было действовать немедленно!.. А Кузьмич глянул на Машу. И не смог пошевелиться.
Невесткина одежка на ней сползала лохмами, открывая пыльное рваное тряпье. Рыжие кудри темнели, серые глаза заливала ночная чернота.
"Пай-ри!" -- пронеслось в мыслях Кузьмича.
Зарубленные твари поползли к ногам лже-Маши, забрались под рваный, местами прожженный подол. Кузьмич опустил взгляд на багровые следы на светлом линолеуме, потом снова впился зрачками в лицо той, которая все-таки добралась до него. Через сорок лет смерти.
Часть вторая Пара для пай-ри
Я думал, что встретил своего двойника, но правда оказалась куда более пугающей
Двойники не такие, какими вы видите их в фильмах. Они не заинтересованы в том, чтобы держать вас в плену и украсть вашу жизнь.
Также они не связывают вас паранормальными узами. Единственное, что их в вас интересует – ваш вкус.
Их достаточно легко обнаружить, если знать, что искать, но ослабление бдительности даже на мгновение может стать смертельной ошибкой. Моей семье пришлось это узнать на собственном горьком опыте.
Было около шести часов вечера, когда я впервые понял, что что-то не так. Сел на диван и закрыл лицо руками. Я набрал сообщение около получаса назад, но все еще не мог найти в себе сил, чтобы его отправить.
Поднял телефон с кофейного столика, посмотрел на него и положил обратно. Я проделал это столько раз, что могу поклясться, на дереве осталась вмятина.
– Давай, Пол, – промямлил я про себя, – это все равно, что сорвать пластырь.
Затем снова поднял телефон. Сделав глубокий вдох, я, наконец. нажал “отправить”.
Сообщение было простое: “Все кончено”.
Стефани не потребовалось много времени, чтобы ответить: “Хах, ты говорил это на прошлой неделе”.
Я нахмурил брови: “Серьезно. Я все расскажу Венди”.
Она начала печатать, остановилась на секунду и снова продолжила.
“ты знаешь, что она тебя бросит, и ты больше никогда не увидишь Генри”
Это не стало неожиданностью. Я проводил бесчисленные бессонные ночи, мучаясь от этой мысли. Но даже несмотря на это, ее сообщение меня ранило. Она всегда пыталась вот так залезть мне в голову, но в кои-то веки я не заглотнул наживку.
– И получу по заслугам, – сказал я.
Я выключил телефон прежде, чем она успела ответить, и положил в карман, с глаз долой.
Внезапно я услышал рев машины Венди, подъезжающей к дому, мое сердце заколотилось. В замке начал поворачиваться ключ. “Как пластырь”, – снова подумал я.
Дверь открылась, и я перевел дыхание.
– Привет, дорогая, можем поговорить…
Ее голос взволнованно дрожал:
– Запомни, что ты хотел сказать, дорогой! У меня есть для тебя кое-что особенное!
Я моргнул и ошеломленно уставился на нее:
– Эм, хорошо. Что такое?
Она дала мне в руки розовый бумажный пакетик:
– Открывай! – Она почти кричала.
Я смущенно опустил руку в мешочек и вытащил коробочку. Внутри была еще одна коробочка поменьше.
В ответ на вопросительный взгляд она просто улыбнулась.
– Продолжай.
Сделав как было сказано, я обнаружил подарок. Внутри лежал положительный тест на беременность.
Решительность мгновенно испарилась. Она выжидательно посмотрела на меня, и я расплылся в широкой улыбке.
– Это… – я подбирал слова, – Потрясающе!
Она взяла меня за руки.
– Я знаю! Генри будет так взволнован! Так что ты хотел сказать?
Во рту пересохло.
– Я… я не помню.
Она отпустила меня и направилась в коридор.
– Дай знать, если вспомнишь.
Я уставился в пол.
Я уже частично смирился с потерей Генри, но она снова разбередила рану. Раздумывая над возможностью в конце концов рассказать ей, я в глубине души понимал, что никогда не смогу этого сделать. Не сейчас.
Пока я обдумывал все это, Венди сказала кое-что, что привело меня в замешательство.
– Я заберу Генри! Будем праздновать прямо сейчас!
Я поднял брови.
– Разве он не с тобой? Я думал, ты заберешь его сегодня.
Она остановилась и обернулась.
– О, ты уже забыл? Ты позвонил мне, и сказал, что позаботишься об этом.
Это меня искренне озадачило. Я, конечно, забывчив, но в запасе еще осталась пара десятилетий перед деменцией.
– Когда это было?
– Около получаса назад.
Подумав секунду, я вспомнил кое-что странное.
– Но я потерял телефон неделю назад, помнишь?
Телефон, по которому я говорил со Стефани, был секретным одноразовым телефоном. На нем даже не было номера Венди.
Она улыбнулась и подняла бровь.
– Ну, кто-то отправил мне это.
Она быстро достала свой телефон и включила голосовое сообщение. Голос совершенно точно был моим.
– Привет, милая. Напиши, что нужно купить, и не беспокойся о Генри. Я заберу его на обратном пути.
Сообщение меня поразило. Я схожу с ума?
Когда Венди увидела замешательство в моих глазах, ее скептицизм сменился беспокойством.
– Кто еще мог это сделать?
Я лихорадочно метнулся за курткой.
– Не знаю, но кто бы это ни был, он направляется в школу Генри!
Я выбежал из дома и бросился в машину. Пока я мчался по пустым улицам, в голове бесконечно прокручивались ужасные сюжеты.
К тому времени, когда я с визгом въехал на парковку, все уже расходились по домам.
Я всматривался в море лиц в поисках Генри, но безнадежно. Я был на грани срыва, когда заметил в нескольких ярдах рыжую шевелюру.
Секунду спустя, я мельком увидел лицо Генри, и меня накрыла волна облегчения. Но когда я позвал его, оклик потонул в шуме толпы.
Пробравшись сквозь толпу родителей и учеников, я обнаружил, что Генри не один. Мужчина, державший его за руку, быстро уводил моего сына в сторону дороги.
Я издал еще один отчаянный вопль.
– Генри!
На этот раз он обернулся. Генри выглядел растерянным, и смотрел то на меня, то на незнакомца.
– Папа?
Мужчина грубо одернул его, словно выведя из транса.
Генри выскользнул из его хватки и бросился ко мне в объятия, уткнувшись лицом в грудь. Я вытер мокрые щеки и осознал, что плакал.
– Пожалуйста, никогда больше так не делай!
Генри указал на мужчину.
– Но он выглядел совсем как ты!
Я поднял голову и мельком увидел, как незнакомец ныряет в машину. Он исчез так же быстро, как и появился, промчавшись по улице и завернув за угол.
Проверив каждый дюйм Генри, чтобы убедиться, что все в порядке, я отвел его в машину.
– Послушай, приятель, – сказал я, – прежде чем пойти с кем-то, ты должен быть абсолютно уверен, что это я, хорошо?
Его лицо помрачнело.
– Извини. Я так больше не буду.
– И ты уверен, что он выглядел абсолютно как я?
Генри зажмурился и уверенно кивнул.
Я вздохнул. Это было так невероятно. Я ждал, что проснусь на диване в холодном поту. Как объяснить все это Венди?
Я охнул. Венди. Она осталась дома совсем одна. Я убеждал себя, что это просто паранойя, но все равно вдавил педаль газа в пол.
Мы вернулись домой в рекордное время. Генри начал расстегивать ремень, но я остановил его.
– Оставайся здесь, что бы ни случилось.
Я подкрался к двери и обнаружил, что она покрыта следами ботинок, как будто кто-то пытался открыть ее пинками. Внизу следы вели к разбитому окну.
Проигнорировав инстинкты, я отпер дверь и медленно ее открыл. Солнечный свет тонул в полумраке гостиной.
При скудном освещении я смог разглядеть опрокинутый книжный шкаф и несколько разбросанных бумаг. Нехорошо.
В конце концов я нашел Венди лежащую на кухне, обмякшую, как марионетка с перерезанными ниточками. Под ее глазом расплывался синяк, а на лице и руках алела паутина кровавых порезов.
От ее вида сердце сжалось, а кровь закипела от ярости. Я потянулся к жене, но она отшатнулась и вскрикнула.
– Успокойся, – прошептал я. – Это всего лишь я. Я…
Мне в лоб прилетел банан. Я моргнул.
Венди швыряла в меня всем, до чего могла дотянуться.
– Я знаю, кто ты! Держись от меня подальше!
У нее закончились фрукты, и она схватила кухонный нож. Я распахнул глаза и поднял руки, защищаясь.
– Нет, просто послушай. Кто бы на тебя не напал, это был не я! Генри сегодня чуть не ушел с незнакомцем. Он сказал, тот парень выглядел как я!
Она опустила нож, но не бросила его.
– Где сейчас Генри?
– В машине, мы должны скорее увезти его отсюда!
Она нерешительно посмотрела на меня.
Я ломал голову в поисках доказательств.
– Когда он напал на тебя, то был одет так же? – спросил я, указывая на свою одежду.
Она оглядела меня с головы до ног и медленно покачала головой.
– Кажется, нет.
– И ты, должно быть, сопротивлялась!
Я указал на кровь под ее ногтями.
– На мне нет ни царапины. Слушай, я знаю, что это звучит безумно, но я думаю, какой-то парень притворяется мной. Помнишь, как мой телефон украли? Он подобрал его. Он отправил тебе голосовое сообщение. И он сделал это с тобой.
Я протянул ей руку.
– Ты должна мне поверить.
Секунду спустя она наконец отпустила нож и позволила мне помочь ей подняться на ноги.
Внезапно тишину пронзил крик Генри. Мы с Венди посмотрели друг на друга и бросились в гостиную.
Генри стоял посреди комнаты, белый как призрак, и смотрел на дверь в подвал.
Голос Венди звучал безумно.
– Что случилось?
Генри указал дрожащим пальцем на дверь.
– Папино лицо было… наизнанку!
– Что ты имеешь в виду, дорогой?
Я сделал нерешительный шаг к подвальной двери.
– Внизу кто-то есть.
Генри схватил меня за рукав.
– Папа, не ходи! Он плохой!
Я тихо усмехнулся.
– Я знаю, дорогой. Постой с мамой, хорошо?
Я открыл скрипучую дверь и шагнул в чернильную темноту. Спускаясь, я раздумывал, кто может ждать меня внизу. Наизнанку? Что, черт возьми, это значило?
К тому времени, как мои ноги опустились на холодный цементный пол, я неконтролируемо дрожал. Комната была окутана темнотой, и я едва смог различить совершенно неподвижную фигуру на другом конце комнаты.
Ощупывая стену в поисках выключателя, я сосредоточил взгляд на этой фигуре. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я понял, что оно сидит. Может, на корточках? Наконец рука нашла выключатель.
Комната озарилась светом, и я увидел фигуру, наблюдающую за мной. Хотя скорее кровавую кучу кожи и волос. В рваной изуродованной коже угадывались очертания рук и ног: нечто сбросило ее, словно пустой хэллоуинский костюм.
На лице вместо глаз и рта зияли темные пропасти. Я приблизился на несколько дюймов и убедился в своей догадке. Это было лицо. Это было мое лицо. С кровью смешивалась серо-голубая жидкость. След из такой же жижи тянулся по полу. Я пошел по нему прямо к открытому люку в стене прачечной.
А секунду спустя осознал кое-что, от чего сердце ушло в пятки: люк вел в гостиную. В гостиную, в которой осталась моя семья.
Развернувшись, я побежал вверх по лестнице. Тело пронзил ужас. Пока я в подвале играл в героя, мою семью, возможно, разорвала в клочья эта тварь.
Распахнув дверь, я увидел пустую комнату. Выглянул в окно, надеясь увидеть, что жена и сын ждут меня снаружи, но их там не было. Поняв, что они должны быть где-то в доме, я начал пробираться по темным коридорам.
Я шел мимо упавших семейных портретов и разбитых ваз, и не мог не думать о худшем. Попытался открыть дверь в спальню Венди, но она оказалась заперта.
– Откройте, это я! – прошептал я. Спустя секунду дверь со скрипом открылась, и Венди быстро втащила меня внутрь.
– Слава Богу, ты здесь! – прошептала она.
Только войдя, я увидел, в каком состоянии были Венди и Генри. К моему ужасу, они оказались покрыты паутиной царапин. Венди вцепилась в кочергу, которую, очевидно, подобрала, пытаясь отбиться от твари.
Я быстро запер за собой дверь.
– Что с вами случилось?
Она сморгнула слезы.
– Что-то напало на нас! Это был не человек, но и не животное! Я знаю, что здесь темно, но клянусь, что бы это ни было, на нем не было…
– Не было чего?
– Кожи, – она спрятала лицо в ладони. – Это звучит бредово?
Я покачал головой и рассказал ей о том, что нашел в подвале.
Когда я закончил, Венди сказала кое-что, что застало меня врасплох.
– Как думаешь, как оно выглядит сейчас?
Я растерянно посмотрел на нее, и она продолжила.
– Ну, сначала оно обернулось тобой. Что если сейчас оно выглядит как кто-то другой?
На мгновение я задумался.
– Думаю, так и есть. Но разве оно не убежало искать нового хозяина?
Она обняла Генри чуть крепче.
– Наверное.
Я встал.
– Ну, давайте убираться отсюда.
Венди не двигалась.
– Почему ты думаешь, что он не может напасть на тебя?
Наступила долгая, ужасная пауза.
– К тому времени, как я добрался сюда, его уже не было. А теперь, пожалуйста, мы можем убраться отсюда?!
– Я не уйду отсюда с…
– Со мной?
– С этой тварью!
Я шагнул к ней, и она подняла руки, все еще держа кочергу.
– Пожалуйста, не подходи ближе!
Я вздохнул.
– Венди, я понял. Ты боишься. Я тоже. Но ты должна доверять мне!
Казалось, она начала успокаиваться, но тут Генри подлил масла в огонь.
– Смотри! – Воскликнул он, указывая на мой карман. – Папа нашел телефон!
После короткого замешательства, я понял, что он говорит об одноразовом телефоне. Я вытащил его, и они, похоже, не заметили разницы.
Венди потребовалась всего секунда, чтобы сделать вывод. Она подняла дрожащий палец, пряча Генри за спину.
– Откуда ты это взял?
Я попытался изобразить невинность.
– Что ты имеешь в виду?
Она сделала шаг назад.
– Его украли, помнишь? Эта тварь использовала его, чтобы отправить мне сообщение. Откуда он у тебя?
– Нет, это не тот телефон, это просто… – я остановился. Если я скажу, что это одноразовый телефон, она узнает об измене.
Она приподняла кочергу.
– Просто что?
Я приблизился к ней.
– Слушай, Венди. Я расскажу тебе. Только отдай мне кочергу.
Она предупреждающе замахнулась.
– Отойди! Ответь на вопрос! Просто что?!
Между нами было около пяти футов, она почти вжалась спиной в стену. Я отчаянно пытался говорить как можно мягче.
– Я обещаю, что отвечу на все твои вопросы, как только ты отдашь мне кочергу.
Она снова замахнулась, в этот раз сильнее. Я так отчаянно хотел просто рассказать ей все и покончить с этим, но не мог. Не был готов потерять ее. Не был готов потерять семью. И мне не пришлось бы этого делать, если бы я только смог отобрать эту проклятую кочергу.
Я попытался схватить ее, металл просвистел в воздухе, рассекая мне руку. С криком боли я тупо уставился на рану. А потом зарычал от злости, и ринулся к Венди. Она вскрикнула, слепо ткнув кочергой вперед.
Я увернулся, избегая атаки, и повалил ее на землю. Почти прижал ее руки к земле, и вдруг не смог вздохнуть. Не успев даже осознать, я уже лежал на полу. Растерянно опустил взгляд на свою грудь, и понял, что произошло. Кочерга все-таки попала в цель.
Сквозь туман в глазах я наблюдал, как Венди поднялась, шатаясь, и подхватила Генри на руки.
Я судорожно вдохнул и прохрипел:
– Одноразовый.
Она бросила на меня недоуменный взгляд.
– О чем ты говоришь?
– Это не мой телефон. Одноразовый.
После короткого приступа кашля я продолжил.
– Я изменил тебе. Не мог сказать.
– Боже! – Закричала она, ее глаза наполнились слезами. – Ты идиот! Почему ты сказал только сейчас?!
Я просто смотрел в окно. Перед глазами плясали разноцветные пятна.
– Если это существо не притворилось тобой, то где оно?
Сначала я не обратил внимания на ее слова, они едва дошли до меня. А затем осознал кое-что, и выпучил глаза. Я попытался сказать ей, но зашелся в приступе кашля.
Пока Венди отчаянно пыталась разобрать, что я говорю, Генри медленно открыл рот, обнажая ряды мелких, игольчатых зубов.
~
Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта
Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)
Перевела Регина Доильницына специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509