Одно время мой друг восхищался в том числе этой операцией, Штурмом дворца Амина, какие типа у нас спецы крутые, влёгкую штурмуют укрепрайоны с минимальными потерями. Я немного заинтересовавшись этим случаем прочитал подробности, и немного охренел. Цель это операции была ликвидации неугодного руководству СССР либера Афганистана Амина как я понял
Штурм дворца Амина или Операция «Шторм-333» — спецоперация по захвату дворца «Тадж-бек» в районе Кабула «Дар-Уль-Аман» и ликвидации председателя Революционного совета Афганистана Хафизуллы Амина, проведённая силами спецподразделений КГБ СССР и Советской Армии 27 декабря 1979 года[1]. Являлась частью спецоперации «Байкал-79» по свержению Амина и замене его на Бабрака Кармаля, которая предшествовала началу участия советских войск в афганской войне 1979—1989 гг.
Днём 27 декабря во время обеда Х. Амин и многие его гости почувствовали себя плохо, некоторые, в том числе и Амин, потеряли сознание. Это было результатом спецмероприятия КГБ. Жена Амина немедленно вызвала командира президентской гвардии, который начал звонить в Центральный военный госпиталь и в поликлинику советского посольства, чтобы вызвать помощь. Продукты и сок были немедленно направлены на экспертизу, а повара были задержаны. Во дворец прибыла группа советских врачей и афганский доктор. Советские врачи, не осведомленные о спецоперации, оказали помощь Амину.
Так вот даже из данного описания становится понятно что Амин доверял в тот момент СССР, советским людям, специалистам, у него были советские врачи, которые оказывали ему различные услуги и что у КГБ был доступ в этот дворец и возможность всех травануть, в лёгкую. То что яд не подействовал тоже в это верится с трудом, в КГБ что работали ученики начальных классов которые не разбираются в ядах и их совместимостью с едой блюдами, не верится как то в такое.
То есть поверхностный анализ говорит о том что и Амина и чуть ли не всех защитников дворца, представители спецслужб СССР, КГБ, могли уничтожить в лёгкую без единого выстрела, они как получается имели доступ и во дворец Амина и доступу к их еде и советские врачи их лечили, Амина в частности, их можно было либо подговорить, либо использовать в темную подменив лекарства на ядовитые спецсредства.
Вместо возможности всё провернуть по тихому и без потерь, был выбрано какой то танец с саблями, что немного абсурдно, это всё равно что тебя пускают на территорию замка, окруженного высокими и надежными заборами, рвами, дверями, замками, и вместо того чтобы решать там свои дела на территории замка, люди принимают решение с оружием в руках атаковать замок, хорошо защищенный и укрепленный, снаружи, стреляя, взрывая, размахивая ручками и кулачками.
Что это было, как вы думаете? Для чего нужен был этот спектакль, с нападением на дворец, хотя все задачи могли решить по тихому и без потерь? Или возможно я чего то не понимаю в произошедшем, тогда подскажите куда смотреть и копать?
Помните фильм 9-рота. А персонаж которая всем давала без разбора тоже помните? Так вот, сценарий этой дамы списан с нашей буфетчицы из воинской части 3ххх57🚩 Давно это было. После Ташкентской учебки кинули нас "духов" в часть к автобатчикам. То ли для доукомплектации, то ли еще по каким штабным заморочкам, но сказали месяц где то еще здесь пробудите, потом самолет и до части где дальше проходить срочную службу. Часть практически в пустыне. Одна двухэтажная общага для комсостава, магазин и деревянный клуб. Казармы, плац из аэродромных плит и столовая с кухней больше похожая на коровник. Нас, молодых салаг привлекали к работе в основном по уборке территорий, гаражей ангаров и конечно работой в кухне. На кухне поваром работала жена замполита. ( не как в других частях, солдаты) Лет 28 ей тогда было. Маленького роста, где-то 1,50 не больше, красивые белые волосы, точеная фигурка и довольно таки симпатичная мордашка со слегка вздернытым носиком. Естественно, чуть ли не до драки доходило, кто пойдет на кухню. Звали её Неля. Одна слабость у нее была - давала всем, при этом говорила. Смотри солдатик, никому, понял? А то до мужа дойдёт, он тебя в дисбате сгноит, а меня застрелит. Тем не менее знали все, и после наряда кухни с довольным и счастливым видом таинственно молчали, думая что только ему единственному она "дала" Служил с нами один армянин Хунги. Днями и ночами он сочинял Нели целые поэмы. Он действительно красавец был. Высокий, атлет. Мастер спорта по биатлону. Снайпер от бога. Сам он родился в Ленинграде, как сам посмеивался " вырос я среди петрушечно-укропной армянской мафии.Наши посмеивались с него. - Зачем тебе эта замужняя, да еще и слабая на передок "бабушка"? В 18 лет, понятное дело такие мысли. И как любил говорить наш заряжающий Леня Клаксон из Одессы - "и шо ви могли бы себе подумать, таки ахмурил этот горный арел эту Пиз... Ой простите, белокурую валькирию. Уже будучи в части под Кандагаром, Хунги нам гордо заявляет, что ЕГО Нели бросила своего замполита и по его настоятельной просьбе приехала в Ленинград к его родителям. Сказать, что мы все прихуели - ничего не сказать. Но где-то через пол года Хунги получает письмо. Дня два ни с кем не разговаривал, как раз пополнение пригнали. Как он их гонял?! Мне их жаль было. Здесь оказией я у вертолетчиков шило выменял на жвачки и женский лак для волос (фирменный) Картофана (сухого сука) нажарили с тушенкой, спирт кофем с сахаром развели - бренди епта. Сидим выпиваем. Хунги в сердцах, - Дембельнусь, убью суку! Что случилось брат, излей душу?! - Эта сука с моим дядькой Суреном закрутила, тот семью бросил и на ней женился... Занавес. Что мы могли сказать своему другу. Молодость. Сегодня Хунги хороший хирург в питерской больницы. Встречаемся, иногда на праздник и в фонтане купаемся. Вспоминаем о том времени, он смеется, говорит - молод был, кровь горячая, попалась бы тогда красивая ишачка, ей богу женился бы, а сам ржёт)))
После того, как самоходки настрелялись и успокоились, пришла пора ночного дежурства. Часть СПСов на Третьей точке была разворочена, минные заграждения уничтожены, поэтому ночью мы все сидели среди скал в напряжении пуще обычного, буравили темноту органами слуха, зрения и заряженными стволами. Если бы я был на месте душманов и задумал прорваться из Хисарака через Зуб Дракона, то поднялся бы на высоту, господствующую над вертолёткой, поставил бы там пулемёт и пошел бы сверху вниз в наступление на пост под прикрытием огня. Именно для этого нам нужны были заградительные мины на вертолётке, чтобы душманам не очень вольготно наступалось. Но артиллерия, как говорится, ку-ку, эти заграждения расхерачила. Нам теперь оставалось водить в ночи стволами, бурлить от злости кипятком и подбадривать себя гимном артиллеристов.
СПС советского солдата, позиции Седьмой роты, Панджшер, пост №15.
Ночь на Зубе Дракона прошла без душманов, поэтому с наступлением рассвета я употребил по назначению горячий завтрак, разулся и полез в СПС спать. Бендер с Шабановым на карачках ползали между скал, просеивали через пальцы песок в поисках старых бычков. Устроили антибычковое разминирование потому как сигареты опять надо было экономить.
Проснулся я от того, что по скалам цокали пули. Обстрел начался, а я, как всегда, спал в СПСе. Закономерность понятная, если вспомнить, что по ночам я дежурил. Пули застучали по камням, стали отскакивать рикошетом, издавая противный визг.
В окоп Герасимовича спрыгнул Ефремов с автоматом.
- Откуда стреляют?
- Снизу. Вон, где горелое что-то.
- Херня какая-то. Первый раз вижу, чтобы духи стреляли снизу.
Внизу звонко хлопало и летело со свистом на пост.
- На штурм что ли бородатые собрались? – Ефремов вытянул шею, попытался посмотреть через скалы, что происходит на Третьем посту. Что там происходит было не видно, только слышно, как стрелял пулемёт Орлова.
- Эй, на Третьем! АГС на них разворачивайте! – Заорал Ефремов.
Провести отдыхающую смену лёжа стало для меня несбыточной мечтой, я откинул закрывавшее вход одеяло и выполз из СПСа на четвереньках. Как был босиком, так и выполз наружу.
- Шабанов! – Ефремов нашел глазами Андрюху среди скал. – Дуй к рации, готовь её к связи.
- Есть. – Андрюха поставил на предохранитель автомат и полез между валунов к рации разведчиков.
- На Третьем, суки! – Ефремов снова попытался заглянуть через скалы на Третий пост. – Из АГСа по ним, едрёна мать!
Стрельба усилилась. В окоп к Герасимовичу и Ефремову ввалился Хайретдинов. Ефремов высунул за бруствер голову, покрутил ею, затем вернул обратно в окоп, нарисовал пальцем в воздухе перевёрнутую параболу перед лицом Хайретдинова:
- Блин, вот так, навесом надо стрелять, чтобы их накрыть. Траектория слишком крутая, ни «Град», ни артиллерия так не сможет. Слишком близко к нам подобрались духи, грамотно позицию умеют выбирать, гады. Тут их можно достать только миномётом. Либо АГСом.
- Конечно АГСом! – Прапорщик тоже вытянул шею, как будто пытался заглянуть на Третий пост через скалы, заорал изо всех сил:
– Манчинский!!! Какого хрена у тебя АГС молчит?!
- Не стреляет, тарищ прапорщик! – Сквозь вой и свист пуль долетел голос Сани Манчинского.
- Так, Касьянов! Это по твоей части. – Прапор повернулся ко мне.
АГС, командир 4-го взвода ГПВ пр-к А.Рушелюк Седьмая рота, Панджшер июль 1984 г.
В это время сон меня ещё не отпустил, я стоял на четвереньках, смотрел на происходящее осоловелыми глазами и тормозил, как тягач на задней передаче. Единственное что я догадался сделать - это надел бронежилет и каску после того, как несколько пуль выбили каменную крошку из соседних скал. А в остальном я тупил и даже не подумал обуться после сна.
- Бегом на Третий. И чтобы АГС стрелял! Понял? – Поставил мне задачу Хайретдинов.
- Так точно. – Я развернулся и ринулся выполнять боевую задачу. На четвереньках. Поскольку задачу включить мозги прапорщик мне не поставил, я как был, так и двинул на Третью точку. Босиком и с выключенными мозгами.
На Третьем посту Саня Манчинский и Мишка Гнилоквас сидели среди скал на корточках возле АГСа. Рядом с ними болталась на шомполе подвешенная за ремешок солдатская каска, черная от тротиловой копоти. Эти два балбеса выдернули из неё внутреннюю кожаную обвеску, засунули снизу кусок тротила и недавно сварили чай.
- А-ха-ха-ха! – Заржали Манчинский и Гнилоквас, когда я босиком, но в бронике и каске вывалился из скал к ним на пост. - А-ха-ха-ха! Ну ты даёшь! Без штиблет и в каске! Ты бы ещё штаны снял!
- Что с АГСом делали? – Я постарался не обращать внимание на их обидный
смех. Но сам потихоньку начал догадываться, что, скорее всего, выгляжу, как минимум, нелепо.
- Что делали с АГСом?
- Да нахрен нам твой АГС сдался! Ничего не делали. – Манчинский кое-как скомкал смех. – Разобрали только.
- Понятно, значит трубка. – Я поднял крышку ствольной коробки АГСа. – Вы трубку раком поставили.
- Димон! Ну ты клоун! – Миша всё ещё улыбался. – Видел бы ты себя в зеркало!
Обидные Мишины слова я «проглотил», разобрал АГС, вынул трубку, которую мне показывал Фарид, перевернул её на 180 градусов. Затем собрал все детали обратно, прицепил кассету с гранатами, передёрнул за тросик. Теперь надо было проверить работоспособность, надо было куда-нибудь выстрелить. А куда? Душманов от нас отделял большой базальтовый булыжник. Миша и Манчинский укрылись за ним, чтобы возиться с АГСом.
- Пацаны, помогите. Давайте вытолкнем АГС на этот булыжник. Попробуем выстрелить. Если не стреляет, то стянем назад и будем дальше разбираться. А если выстрелит, то потащите его на позицию.
Миша с Сашкой помогли мне поставить АГС передней лапой станины на камень. Ствол был задран почти вертикально вверх. Там не было душманов, но это было неважно. Важно было выстрелить хотя бы один раз, хоть в сторону Луны. Лишь бы выстрелить, а дальше всё будет хорошо. Во всяком случае я в это верил.
После одного недавнего приключения я усвоил, что АГС при стрельбе сильно лягается и может настучать по конечностям. Поэтому я культурно уселся на место первого номера попой в песок, раздвинул ноги подальше от станины и надавил гашетку. АГС выстрелил в афганское небо, звонко передёрнул ленту, оттолкнулся передней лапой от скалы и прыгнул прямо мне на грудь. Он опрокинул меня на спину и грохнулся сверху сам, задравши в воздух все три стальные лапы. Если бы не бронежилет, то он сделал бы из меня скворечник. Эта зверюга в заряженном состоянии весит, наверное, полцентнера. А ещё с размаху, а ещё с подскока!
Манчинский с Гнилоквасом вдохнули широко открытыми ртами воздух и снова принялись ржать надо мной. Они показывали на меня вытянутыми пальцами, махали в мою сторону руками и вытирали набежавшие от смеха слёзы. А я лежал на спине и беспомощно сучил в воздухе ручёнками-ножонками. Тоже мне, боевые товарищи. Их сослуживец чуть не пал смертью храбрых, сметенный стальной зверюгой, а они устроили из этого вечер юмора.
Душманы услышали выстрел нашего АГСа и немедленно отреагировали. Им было безразлично, что граната полетела не в них, а на Луну. Мы демаскировали позицию серьёзного оружия и получили в ответ сосредоточенное мочилово. Душманы постарались не позволить нам применить данное оружие, они плотно стреляли по нашему камню, пули высекали базальтовую крошку, искры и пыль, издавали невероятные звуки при рикошете.
Манчинский перестал ржать, изменился в лице, подполз на карачках к чёрной каске, вылил из неё остатки чая, напялил себе на голову. Каска была без обвески, да ещё чёрная, она, как ведро, закрыла рожу Манчинского до подбородка вместе со всеми органами наблюдения. «Как страус спрятался в домике», - подумал я и начал ржать над Саней.
- Касьянов! – Хайретдинов тоже услышал выстрел АГСа. – Ко мне бегом марш!
- Ща-а-ас! – Пропищал я из-под АГСа, сдавливая приступы хохота.
- Какой, нахер щщяс? – Чувствовалось по голосу, что Прапор разозлился. – Ко мне, солдат! Бегом марш!
Мишка с Сашкой подползли ко мне на карачках. Столкнули с моей груди АГС.
- Я пошёл, ребзя. – Умно высказался я, поднялся на четвереньки и пополз к прапору.
Прополз несколько метров, укрываясь от обстрела за камнями. Дополз до «лысого» участка хребта. Передо мной открылось пространство метров двадцать без камней и укрытий, и там пролетали пули. Слышно было, как они с шипением проносятся со стороны душманов. Если бы я был обут, то пробежал бы эти несчастные двадцать метров и уже предстал бы пред ясные очи Командира. Но я был не обут. А в горах всюду валяется несметное количество камушков, которые очень сильно препятствуют, чтобы по ним бегали. Кто-нибудь пробовал босиком бегать по галечному пляжу? Вот, как только приехал, так сразу и побежал. Я пробовал. Все кончается тем, что ты скулишь и падаешь. Или падаешь, да скулишь, кому как больше нравится. А во время боя мне надо было не просто пробежать босиком по камушкам. Мне надо было сделать это быстро, потому что летали пули. Я решил, что ну его нахер, и полез вниз, на скат со стороны полка, чтобы пробраться там в безопасности через скалы. Это тоже оказалось глупой затеей. Потому что скалы оказались такими же твёрдыми и острыми, как базальтовые камни, отвалившиеся от них. В скалах я моментально изрезал себе ступни до крови. Мне пришлось возвращаться наверх, а время шло, Хайретдинов не успокаивался, а наоборот разъяряется всё больше и больше.
- Касьянов! Грёбаный ты папуас! Я сказал БЕГО-О-ОМ! – Ревел он с позиций Второй точки.
- Сейчас, товарищ прапорщик! – Заблеял я из скал дурацким голосом. Потому что понимал: это – залёт! Солдат в боевой обстановке не выполнил приказ Командира. Это – прорыв, это – расстрел!
- «Сейчас» - нету такого ответа в Армии! Сейчас я уже расстреливать тебя буду! – Хайретдинов ревел как медведь.
От страха я внутренне перекрестился и пробежал через открытое пространство, возник перед Хайретдиновым из пыли и грязи.
- Ты что, солдат!!! – Хайретдинов кинулся на меня, как носорог на лягушонка. - СОЛДАТ!!! Ты в БОЮ, с-с-сука!!!
С разбегу я шлёпнулся на задницу в пыль, вытянул в сторону Хайретдинова изрезанные в кровь ступни, перемазанные кровью и налипшим на неё песком.
- Я ноги порезал, товарищ прапорщик, босиком туда бегал!
Хайретдинов увидел кровь, понял, что солдат ранен, резко изменился в лице:
- Тогда прощаю. Что, сказать не мог?
В данной ситуации я решил, что лучший вариант - ничего не отвечать, взял ИПП, разорвал, начал вытирать со ступней песок и кровь.
- Значит так, обработаешь порезы и, - Хайретдинов показал пальцем на нашу радиостанцию, - и дежуришь на связи. Сидишь, никуда не отходишь. Понял?
- Так точно.
- А то, понимаешь, все в жопу военные, все воюют, а Прапорщик Хайретдинов должен в тылу сидеть, возле рации. Так вот – хер там! Теперь ты будешь сидеть. А я пойду ввалю духам по первое число!
Хайретдинов оскалил зубы, снял с предохранителя свой короткоствольный автомат, передёрнул затвор.
- Пидоры гнойные! Суки бородатые! – Заревел на весь Зуб Дракона, обросший бородой Хайретдинов. – Я вас всех положу!
Он кинулся в окоп к Герасимовичу с автоматом наперевес, бежал, на ходу стрелял и орал благим матом:
- Порву всех пидаразов! ТА-ТА-ТА-ТА! Идите сюда, гандоны! ТА-ТА-ТА-ТА! Раком всех поставлю! ТА-ТА-ТА-ТА!
Мне не видно было, что происходит, было только слышно. Судя по звукам, Хайретдинов метался по Зубу Дракона и мочил по душманам из АКСу. То есть, он вёл огонь и постоянно менял позицию. Всё, как положено. Только вот, я не знаю, положено или нет, во время боя изрыгать из себя боевые кличи. С одной стороны, это демаскировало Хайретдинова, было опасно для его жизни. С другой стороны, отборный мат, да ещё с таким уровнем децибел, которые извергал Прапорщик, обеспечил поднятие боевого духа всего гарнизона на недосягаемые высоты. Круче, чем татарин прапорщик Хайретдинов, по-русски в нашем полку мог материться только еврей подполковник Чикал. Так что, можно было считать, будто сам Командир Полка лич-чно руководил боем на высоте Зуб Дракона. А от этого поднимался боевой дух и возникало место для подвига.
Сообразно приказу Коменданта, я торчал возле нашей радиостанции, тихонечко улыбался и елозил взглядом по окрестностям, от нехрен делать. В окрестностях стоял на прикладе мой пулемёт. В этот раз Маламон не стал хватать его без разрешения. Недавно Маламона оборжали, теперь он принял решение держатся на расстоянии от чужого оружия.
Мне было скучно возле радиостанции, я решил принести хоть какую-то пользу в бою, взял свой пулемёт и пополз на карачках среди скал на голос Прапорщика.
- Товарищ прапорщик! – Окликнул я Хайретдинова, который из окопа вел по душманам огонь длинными очередями и матерился. – Возьмите мой пулемёт. У него ствол по-длиньше, душманам больнее будет.
- О! Малаток! Это ты хорошо придумал! – Хайретдинов сунул мне в руки свой АКСУ, забрал пулемёт и взревел пуще прежнего: - Получайте, гады! ТА-ТА-ТА-ТА-ТА!!! Ну, кто тут на Прапорщика Хайретдинова рыпнется?! ТА-ТА-ТА-ТА-ТА!!!
«С хрена ли я хорошо придумал? Это Михаил Тимофеевич Калашников хорошо придумал. Но ладно, ладно… Сваливай отсюда подобру-поздорову!» - сказал внутри меня внутренний голос, - «Прапорщик воюет. У него «кровь горячий», характер несговорчивый, к тому же он весь на адреналине. Одно моё неловкое слово, или горбатое движение, и, тока - БАХ в лобешник и задымятся драные носки на СПСе. Тебе сказали дежурить возле рации – иди и дежурь ровненько, пока старшие по званию разбираются с противником».
Послушаться голоса разума и отползти я не успел. Старший по званию мочил длинными очередями по позиции душманов и ревел победоносные боевые лозунги на всё ущелье Хисарак:
- Вон он! Вон он, гад! Перебегает! Ага, скотина, он трассером по мне стрельнул. ТА-ТА-ТА-ТА-ТА!!!
Каким, нахрен, трассером! Все душманы, которые раньше сосредоточенно вели огонь по месту, откуда выстрелил АГС, все эти бородатые теперь смекнули, что Хайретдинов – это самый опасный узел сопротивления. Душманы круто развернулись всеми огневыми средствами и дружно влупили по Хайретдинову. Из скал вокруг прапорщика полетела труха, пыль и искры. В воздухе завыли сердечники от пуль и осколки. Я не успел отползти в сторону рации, инстинктивно ткнулся лицом в песок. На мне были броник и каска, а на Хайретдинове одна гимнастёрка. На его месте я бы перепугался и, как минимум, сгонял бы за средствами защиты. Кто-нибудь другой, тоже, наверное, испугался бы. Кто угодно, но не Комендант Поста Зуб Дракона.
- А ВОТ, ХЕР ВАМ В СРАКУ ОТ ИМЕНИ ТАТАРО-СОВЕТСКОЙ РОССИИ, а не прапорщик Хайретдинов! - Заревел Комендант так, что, даже в полку, даже в Рухе, его услышали и поняли: пока Хайретдинов жив, Зуб Дракона для врагов неприступен!
Секунд тридцать после этого рёва все пацаны ржали. Они побросали оружие и держались за животы. Рокотал длинными очередями только мой пулемёт в руках Хайретдинова и стреляли душманские автоматчики. Сосредоточенным огнём по Хайретдинову.
За эти 30 секунд, Манчинский с Гнилоквасом воспользовались тем, что душманы переключились на Хайретдинова. Саня с Мишей вытащили из-за скалы заряженный АГС, установили его стволом в сторону душманской позиции и разрядили в неё всю ленту одной очередью.
Позиция душманов окуталась тротиловыми разрывами и пылью, выбитой из скал стальными осколками. Огонь по нашему посту моментально прекратился. Не знаю, что Саня с Михой наделали душманам. Может быть, всех перебили, а может не всех, я не ходил проверять. Но однозначно, душманы всё поняли и сообразили, что прорыва сегодня уже не будет. Прорыв накрылся медным тазом, пошел прахом, рассосался, как каравелла в тумане Болантильских островов*.
……………………….
*Болантильские острова – типичная ошибка на уроке географии. Вызвана неверным пониманием обозначений карты.
Дуканы Таджикана. Таджикан - населенный пункт недалеко от Джабаль-ус- Сараджа и расположения 177МСП.
Служить я попал я в третий горнострелковый батальон, в должности заряжающего 82-мм миномета. Личный состав располагался в палатках. Только столовая и еще какие-то вспомогательные помещения были в металлических модулях. Штаб деревянный, часть которого позже сгорела от прямого попадания мины или выстрела из гранатомета.
Практически сразу по прибытию в Афган, я уже знал, что ни при каких обстоятельствах не попаду в плен. Я был уверен, что смерть легче плена. Я видел несколько трупов наших солдат после плена. Они за виноградом в зеленку сходили. Куски мяса, без скальпа, без глаз, ушей, половых органов (может кто из 177 полка помнит лето 83-го, построение и эти ребята перед строем на простынях?) И еще случай, тоже вначале моего афганского пути, труп сгоревший в БТР, просто кости, череп и груда чего-то черного – мяса, пепла – не поймешь чего. БТР, кстати, тоже был обстрелян, не на боевом задании, а при вечерней, самовольной поездке в Таджикан. Казалось, запомнил, понял и никогда и ничего такого не сделаю, чтобы оказаться в плену, по глупости. (Я сильно ошибался в том, что буду помнить это всегда и не совершу глупостей с риском для жизни)
В полку было не очень спокойно, снайпера работали по полку довольно часто. Личный состав полка неукоснительно соблюдал приказ командования - днем, по расположению полка, без дела не болтаться, передвигаться максимально быстро и желательно не в полный рост, и не собираться группами. Построения на открытых участках запретить. Все построения были за палатками или какими-либо строениями. Из полка по зеленке и горам, тоже очень часто вели огонь грады и дальнобойка.
Первый месяц службы в полку основным занятием были наряды по кухне и караулы. Учебные стрельбы боевыми патронами из автоматов и минами из минометов. В боеприпасах нас не ограничивали, поэтому подготовка была на порядок выше, чем в Иолотани. Впереди полка простиралась зеленая зона, а позади горный массив. Вот здесь уже довелось штурмовать горы во всей выкладке, пока еще в учебных боях. Сразу всем стало понятно – попали мы по полной, мама не горюй. А ведь это еще не реальный бой, но дело в том, что умираешь в горах почти реально, даже в учебном бою. Хорошо хоть пайка в полку была соответствующая, позволяла хоть малек силы восстановить. Позже на маршруте питание кардинально отличалось от полкового, из-за условий. А здесь была кухня, были настоящие повара. В общем бывали даже и колбасы, и рыба каких-то благородных сортов, а по утрам – кофе со сгущенным молоком. И пайку давали как положено, никто там ничего не урезал, да и жарища. А вот все равно постоянно хотелось есть.
В наряде по кухне, считалось козырным, попасть на тушенку или сгущенку. Закрывают тебя в комнатушке, без окон. Стоит бак и несколько ящиков или сгущенки, или тушенки. Жаль, что ни хлеба, ни воды под рукой, в полной изоляции, так сказать. Но сколько сможешь съесть за работой, все твое, слова никто не скажет. Точно помню, пару банок сгущенки легко выпивал, третья – уже без удовольствия. Так что и в наряде по кухне были свои радости. После наряда уже только отпиваешься. А воду пить вообще запрещали, только отвар из верблюжьей колючки. В принципе пить его можно и жажду утоляет хорошо, но это не вода и к тому же еще и теплая постоянно, гадость короче.
В одном из очередных нарядов по кухне, я с Витей Рылко, мой земляк, из одного призыва, ночью решили сходить «до ветру». От столовой до туалета далеко. Решили найти укромное местечко где поближе. Ночь ведь. Хотя на небе полная луна и относительно светло. От своих-то мы спрятались хорошо, а из Чарикарской зеленки, как на ладони. Присели, штаны спустили, и тут чпок-чпок, и фонтанчики песка рядом. Посмотрели друг на друга вопросительно – что это? И опять вжик, вжик. Е-мое, ведь по нам стреляют. Бежали мы оттуда даже штаны толком не натянув. Вот думаю, или где-то там стрелок очень плохой был, или ночь и расстояние большое, или вообще свои часовые шуганули нас огнем. Главное, что целы мы остались, живы и здоровы и осмотрительнее в будущем.
Несколько раз был на работах по постройке нового туалета в полку. Полк стоял у подножия гор. Земля - просто скальная поверхность и слой пыли по верху. Ямки продолбим ломами, чтоб взрывчатку можно было заложить, рванет, расчистим осколки и опять ямки долбим. И, по-моему, когда я через год был в полку, проездом, там еще этот туалет не был построен. В полку я задержался ненадолго.
Первый секрет, в котором я побывал, это секрет 177 полка в Джабале. Находился он на территории Чарикарской зеленки, через дорогу от полка, в Афганских заброшенных дувалах. Снабжение боеприпасами и продуктами отличное, из-за непосредственной близости к полку и подходы исключительно по равнинной местности. По центру двора стоял миномет. На крышах крайних дувалов оборудованы посты. На одной из крыш позиция ПК, мне чаще приходилось быть на посту у этого пулемета. Численность личного состава десять бойцов и прапорщик. Шестеро бойцов старослужащих и четверо молодых.
Фото в Джабальском " секрете". На фото я первый, стриженный под ноль, "дух" советской армии.
Стоял я как-то на посту на крыше у пулемета. На этой крыше из минометных ящиков с песком было построено что-то типа спс без крыши, вместо крыши натянута маскировочная сеть. В амбразуре ПК, места было немного и во весь рост стоять неудобно. И вот поднялся ко мне один из «дедулек». Цель его визита заключалась в том, чтобы я после смены простирнул ему носки. Я категорически отказался. Завязалась потасовка. Драться было неудобно, мешал мой автомат, пулемет и ящики с гранатами. Да и выпрямиться во весь рост не позволяла масксеть. Я предложил ему спуститься вниз и там порешать вопрос. Он согласился. Чтобы спуститься вниз, нужно было спрыгнуть в небольшое промежуточное помещение без крыши, а оттуда уже выход во внутренний дворик. Но я, еще практически не коснувшись земли, получил подлый удар по яйцам. Я все же успел слегка увернуться, удар прошел по бедру и уже несколько ослабленный, достиг цели. Одновременно я ударил его в область грудной клетки. Он отлетел к противоположной стенке. Дальше немая сцена. Мы, как два быка, стояли раздувая ноздри, ни один из нас не решался на продолжение. Я-то просто не мог пошевелиться от боли, думал сейчас завою как белуга и грохнусь прямо тут. Я не знаю, что выражало мое лицо, но я пытался презрительно улыбаться. Потом мы молча отвернулись друг от друга, он ушел во дворик, а я полез на крышу. Правда я все же струхнул за свои действия и после смены с поста, пошел к остальным дедам и рассказал, как и что было. «Совет стаи» одобрил мое поведение и позволил в дальнейшем разбираться с ним по своему усмотрению, вмешиваться никто не будет. Но больше и он меня не трогал, да и я его в упор не замечал.
В этом секрете мы находились между нашим полком и территорией не занятой советскими войсками. Сразу за стенами секрета, через небольшой арык, располагались поля и заброшенные дома-дувалы, в них похоже никто не жил. Но поля и виноградники обрабатывались постоянно.
Днем, в основном между нами и местным населением, действовал так сказать принцип мирного сосуществования. Они нас не трогали, мы не трогали их, не мешали им обрабатывать землю. Могли поприветствовать друг друга теплыми словами – «пошел на хер, буру бача или угости виноградом». В ответ тоже получали: - «Сам иди на хер, друг, рафик, приходи бери виноград сколько унесешь». Хоть и не воевали мы днем с этими людьми в зоне видимости, но зайти вглубь зеленки, даже на несколько метров – это верная смерть.
Один раз я уснул при смене поста. И на одном посту, на крыше дувала у пулемета, около часа не было часового. Меня разбудили, но поднять забыли. Били за это? Честно сказать? Конечно, били. Но, как-то без унижения. Били больно, хлестко, за дело. Но и тот, кто бил, не отрицал свою вину в этом воинском преступлении. После этого случая, в течении еще долгих двух лет, мне очень много приходилось стоять на посту, но я больше никогда не спал.
Полк если обстреливали днем, то где-то левее или правее постов-секретов, или вообще с другой стороны, со стороны гор. Все-таки секреты свои задачи выполняли, любые подозрительные передвижения, необычные явления, сразу замечались нами и естественно скорректировать огонь мы могли моментально. Поэтому в зоне видимости секретов и существовал принцип мирных отношений. Но с наступлением ночи, этот принцип уже не действовал, все так званые «мирные крестьяне» уходили куда-то. Потому что ночью мы могли запросто пострелять друг в друга. Даже если и с их стороны не было огня, мы все равно периодически выпускали очередь в зеленку из ПК или калаша. Тоже самое происходило и с их стороны. Это не был бой. Это был сигнал от нас – мы не спим, мы бдим. И сигнал от них – уснете ссуки, порежем. Какая-то жестокая игра между двумя силами, не решающимися в открытую вцепиться друг другу в глотку. У нас за спиной целый полк с системами ГРАД, с дальнобойной артиллерией, минометами, гранатометами и большой численностью личного состава. У них за спиной огромная Чарикарская зеленка, тоже с минометами, гранатометами и бесчисленным количеством живой силы. Вот так и стояли. А днем иногда и торговались, и руки друг другу пожимали.
Прошла неделя или немногим больше, слегка уже привык к постоянной опасности. И тут нас информируют: «Ночью из зеленки придет банда в количестве «тысячи штыков», мы должны их принять и разоружить! В соседних дувалах прикрывать нас будут бойцы из других подразделений. Но чтобы не спугнуть душманов, они себя ничем не будут выдавать. Условия договора со стороны противника – сдаются только нам и без привлечения других сил».
Наш прапорщик весь вечер твердил: «Я уже давно в Афгане, но такого ни разу не было. Здесь что-то не так, это какая-то провокация. Да они нас и без оружия, шапками закидают. Их тысяча, нас – одиннадцать. Это конец, завтра все домой (в цинковых гробах)!»
Приплыли называется. Я немногим больше месяца в этой проклятой стране и что? Все? Так быстро, так сразу? Ночь была кошмарная, никто глаз не сомкнул, в полной боевой готовности, всматривались в темноту, прислушивались к каждому шороху. На рассвете команда отбой. Почему-то банда не пришла, ну и слава богу. А в соседних дувалах все же были наши бойцы, их мы увидели только утром. Молодцы, ночь просидели по соседству, а мы даже не были уверены, что рядом с нами кто-то еще есть.
Когда речь заходит о жителях Прибалтики на войне, то вспоминают обычно красных латышских стрелков Гражданской войны, либо местных эсэсовцев в Великую Отечественную. На самом деле немало воинов из латышей, литовцев и эстонцев достойно себя проявили ещё в годы Первой мировой войны, позднее в Великую Отечественную (в Красной Армии), а затем и в локальных войнах и военных операциях XX-XXI века.
Русская армия во все времена была многонациональной. Под её знаменами доблестно воевали все народы России. Не стала исключением и Первая мировая война, вобравшая в русскую армию, по выражению В.И.Ленина, «весь цвет народных сил», и можно добавить — все народы России. В её рядах отважно сражались вместе с русскими воины десятков национальностей.
Уже в ходе войны в состав действующей армии были включены добровольческие национальные части. Наиболее рельефно их героический путь прослеживается на примере добровольческих латышских стрелковых бригад и армянских добровольческих дружин. Следует подчеркнуть, что именно эти народы подверглись наиболее беспощадной агрессии со стороны противника в годы Первой мировой войны.
Предысторией создания латышских стрелковых бригад следует считать апрель 1915 г. — время австро-германского наступления на русском фронте. Тогда над Латвией нависла серьёзная угроза оккупации. В те дни группа студентов Рижского политехнического института предложила создать из латышей-студентов команды разведчиков и связистов. Вскоре, правда, австро-германское наступление было остановлено, но идею о создании отдельных латышских воинских частей подхватила латышская интеллигенция. Однако на пути её осуществления встала юридическая преграда: в России национальный территориальный принцип формирования армии не допускался. Патриотический порыв латышской интеллигенции всё же нашёл поддержку у руководства Генерального штаба, военного министерства и штаба Северо-Западного фронта, линия которого проходила по территории Латвии. Непосредственную инициативу проявил депутат IV Государственной Думы Я. Голдманис, по предложению которого 19 мая 1915 г. в Риге состоялось совещание видных латышских общественных деятелей. На нём было решено создать организационный комитет, который должен был хлопотать в высших военных инстанциях о разрешении сформировать латышские отряды и вербовать добровольцев для этих частей.
Уже 28 мая Я. Голдманис подал прошение Верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу (младшему), в котором он, ссылаясь на проявленную в недавних боях стойкость латышских ополченцев, просил разрешения сформировать латышские добровольческие дружины.
Одновременно такое же прошение им было подано в штаб Северо-Западного фронта. Прикомандированный к штабу полковник Генерального штаба Косяков 15 июля также составил развёрнутую докладную записку, адресованную главнокомандующему армиями фронта генералу от инфантерии М.В.Алексееву, в защиту идеи формирования латышских частей.
Пока в штабах и правительственных кругах решался вопрос о создании латышских военных формирований, началось новое германское наступление. Линия фронта стремительно приближалась к Риге. Это обстоятельство побудило командование Северо-Западного фронта использовать все возможные резервы, чтобы остановить продвижение противника: 19 июля 1915 г. главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта М.В. Алексеев в соответствии с указанием Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича подписал приказ о формировании двух латышских добровольческих дружин, получивших наименования 1-й Усть-Двинский и 2-й Рижский латышские стрелковые батальоны. Одновременно был утверждён и Организационный комитет латышских стрелковых батальонов во главе с Я. Голдманисом.
М.В. Алексеевым было утверждено также «Временное положение о латышских стрелковых батальонах». В нём устанавливалось, что они формируются из латышей-добровольцев и предназначаются для совместных операций с частями действующей армии в Прибалтике. В их ряды разрешалось переводить солдат-латышей из других воинских частей.
Начиная вербовку добровольцев, Организационный комитет опубликовал воззвание «Собирайтесь под латышские знамёна!», в котором провозглашалась главная цель создания этих формирований: «Латышские полки будут служить освобождению и защите Латвии, чтобы она и впредь процветала как неотделимая часть могучей России».
Патриотический подъём среди латышского населения, особенно молодёжи, был столь велик, что в два формирующихся национальных батальона их командование не смогло принять всех желающих. В связи с этим Организационный комитет в августе подал запрос командованию фронта и получил разрешение сформировать 3-й Курземский латышский стрелковый батальон. В начале сентября было разрешено сформировать также 4-й Видземский латышский стрелковый батальон. Однако и новые батальоны не смогли принять всех желающих. Поэтому в ноябре командованием фронта было решено сформировать ещё четыре латышских стрелковых батальона и один запасный. Позже, в конце 1916 г., они были развёрнуты в восемь стрелковых полков численностью 38 тыс. солдат и 1 тыс. офицеров, а один запасный стрелковый полк насчитывал 10—15 тыс. бойцов. Сначала они были сведены в две стрелковые бригады, а затем в декабре 1916 г. в Латышскую стрелковую дивизию в составе 12-й армии Северного фронта (в августе 1915 г. Северо-Западный фронт был разделен на Северный и Западный).
С осени 1915 г. латышские стрелковые батальоны участвовали в ожесточённых боях на Рижском плацдарме в составе 12-й армии Северного фронта, где проявили исключительное упорство и героизм, потеряв к лету 1917 г. почти половину личного состава.
Массовый героизм, проявленный латышскими стрелками в годы Первой мировой войны, особенно рельефно проявился в Рижской оборонительной операции 19—24 августа 1917 г. 19 августа германские войска форсировали Западную Двину (Даугаву) и начали наступление. Два дня шли упорные оборонительные бои. Героически сражались многие части 12-й армии, особенно латышские стрелки. Так, на участке, обороняемом 5-м Земгальским латышским стрелковым полком (командир полковник Иоаким Иоакимович Вацетис), бойцам пришлось выдержать натиск целой германской дивизии. При этом позиция латышских стрелков состояла из траншей, оборудование которых не было закончено.
Один из участников этого сражения впоследствии вспоминал: «Резервы бригады были исчерпаны, пришлось полагаться лишь на собственные силы. Неприятельские цепи одна за другой шли на нас. Для нас начался самый ужасный эпизод боя. В ход были пущены пулеметы, ручные гранаты, приклады, котелки, камни и кулаки. Именно здесь латышские стрелки доказали свою храбрость и стойкость. В некоторых местах стрелки под руководством своих офицеров бросались на немцев и с помощью штыков отбрасывали их далеко от наших окопов». Только получив указание вышестоящего командования, командир полка И. И. Вацетис дал распоряжение об отходе. Но перед отступлением он собрал последние резервы полка: рота, охранявшая штаб полка, связисты и другие оказавшиеся у штаба стрелки под непосредственным руководством командира полка последний раз пошли в контратаку и отбросили противника. После этого остаткам полка удалось отступить без преследования со стороны немцев.
Отвага стрелков этого полка дала возможность вывести из-под угрозы окружения 2-й и 6-й Сибирские армейские корпуса и избежать окружения всей 12-й армии. За проявленную стойкость и выдержку солдатскими Георгиевскими крестами было награждено 642 стрелка 5-го Земгальского полка, т.е. более трети его боевого состава.
Следует отметить, что в Рижской оборонительной операции героически показали себя и другие латышские формирования. Стойко сражались также солдаты русских полков, особенно сибирских. Проявленный героизм многих частей 12-й армии лишил немецкие войска возможности продвигаться дальше. Путь на Петроград был закрыт.
Наибольшие потери в Рижской оборонительной операции понесли латышские стрелковые полки — 5,5 тыс. человек. На долю этих частей пришлось более 20% всех потерь 12-й армии, к тому же из общего числа потерь в обеих латышских стрелковых бригадах было около 3,5 тыс. убитых и пропавших без вести (более 40% всего числа убитых и пропавших без вести в 12-й армии). Тяжелее всего пострадал в этих боях 5-й Земгальский латышский стрелковый полк, потерявший из своего состава 80% офицеров и 67% стрелков, а 1-я и 5-я роты этого полка были уничтожены почти полностью.
В дальнейшем судьба солдат и офицеров латышских формирований сложилась по-разному. Часть их (около 18 тысяч) после ликвидации русской армии в 1918 г. осталась в Советской России и вступила в апреле 1918 г. в Латышскую стрелковую советскую дивизию (командир И.И.Вацетис), часть вернулась на родину. К осени 1918 года дивизия насчитывала примерно 24 тыс. человек и являлась самым крупным национальным формированием в Вооружённых силах РСФСР. Латышские стрелки использовались как исключительно боеспособная сила на стороне большевиков: их полки широко применялись по всему фронту Гражданской войны.
Части латышских стрелков отличались железной дисциплиной, использовались для подавления антибольшевистских восстаний в ряде городов (Ярославль, Муром, Рыбинск, Калуга, Медынь, Саратов, Новгород и др.). Участвовали стрелки и в гражданской войне в Финляндии. Многие командиры латышских стрелков смогли достигнуть больших руководящих постов в Красной армии и советских органах власти. Так, первым Главнокомандующим вооруженными силами РСФСР был И. И. Вацетис.
Другая часть латышских стрелков с 1918 года была на стороне Белого движения (Троицкий батальон, Имантский полк).
В годы Великой Отечественной войны тысячи жителей Прибалтики вступили в формирования СС, полиции и т.д. Однако далеко не все литовцы, латыши и эстонцы служили немцам. Немало их воевало и на нашей стороне. И если лояльность советскому государству образованных на базе национальных армий бывших прибалтийских стран 22-го эстонского, 24-го латышского и 29-го литовского стрелковых корпусов, как выяснилось в первые же дни войны, оказалась невысокой (в силу массового дезертирства и перехода на сторону немцев), то созданные позднее новые соединения действовали вполне достойно.
«Первой ласточкой» стала 201-я латышская стрелковая дивизия, решение о формировании которой было принято ГКО 3 августа 1941 года. 12 сентября 1941 года воины дивизии принесли присягу. Из 10 348 человек личного состава 51 % были латышами, 26 % — русскими, 17 % — евреями. Впоследствии доля латышей ещё больше снизилась — в среднем в течение 1943 года в составе дивизии насчитывалось 38,8 % латышей, 43,7 % русских и 9 % евреев. 5 октября 1942 года за проявленные в боях под Москвой и у Старой Руссы мужество и стойкость дивизии было присвоено гвардейское звание. Отныне она именовалась 43-я гвардейская латышская стрелковая дивизия. 5 июня 1944 года был сформирован 130-й латышский стрелковый корпус. Помимо 43-й, в его состав вошла 308-я латышская стрелковая дивизия, формирование которой было начато в конце июня и закончено 7 июля 1944 года. На этот момент в ней насчитывалось 36,3 % латышей, 47,8 % русских и 7,8 % евреев. 18 декабря 1941 года было принято постановление ГКО о формировании 7-й эстонской и 16-й литовской стрелковых дивизий. На 1 января 1943 года личный состав литовской дивизии насчитывал 10 250 человек, в том числе 36,3 % литовцев, 29,9 % русских и 29 % евреев. 16-я дивизия принимала активное участие в Курской битве. Что касается эстонцев, то помимо 7-й дивизии почти одновременно создаётся и 249-я эстонская стрелковая дивизия — распоряжение наркома обороны СССР о её формировании вышло 10 февраля 1942 года. В мае 1942 года ГКО принял решение объединить эти дивизии в 8-й эстонский стрелковый корпус. На 15 мая 1942 года в корпусе насчитывалось 19 658 человек, в том числе 88,8 % эстонцев и 9,9 % русских. Такое соотношение национального состава сохранялось всю войну.
В 1944–1945 гг. все эти соединения участвовали в освобождении Прибалтики, зачастую сражаясь против своих же земляков, одетых в эсэсовскую форму. Так, 20 и 21 сентября 1944 года части 8-го эстонского корпуса вступали в боевые столкновения с частями 20-й эстонской, а в конце марта 1945 года — 19-й латышской дивизией СС. В рядах Красной Армии погибло 21,2 тысячи эстонцев, 11,6 тысяч латышей и 11,6 тысяч литовцев.
Кроме того, на территории оккупированной немцами Прибалтики действовали партизанские отряды и подпольное движение, правда, в существенно меньших масштабах, чем скажем, в Белоруссии. Немало их было отмечено и высшими наградами СССР. Среди Героев Советского Союза и полных кавалеров ордена Славы 15 латышей (в том числе 2 ещё за антифашистскую войну в Испании 1936-39), 16 литовцев и 12 эстонцев.
Сегодняшние власти Латвии, Литвы и Эстонии считают этих людей преступниками, но для нас они остаются героями.
После ВОВ нескольким тысячам воинов-прибалтов пришлось пройти через череду локальных войн. Героизм солдат именно этих национальностей и именно в данных боях оценить затруднительно - отдельных национальных частей в Советской Армии уже не существовало, и призывники из этих республик оказывались размытыми по всей СА, во-вторых материала с описанием именно боевых операций и проявления героизма (именно в данных войнах) не очень много. Обычно история участия советских войск (да и войск постсоветских стран) сводится к описанию политических причин этих конфликтов и общих фраз об участии в них армий СССР и постсоветских стран.
Известно, что в ходе ввода войск СССР и союзных государств в Чехословакию (военная операция "Дунай") в 1968 году погибли 3 и были легко ранены 2 воина-литовца. Значительному количеству солдат из Прибалтики пришлось служить и воевать в 1980-х годах в Афганистане. Точное их количество неизвестно, однако там погибли 98 военнослужащих данных национальностей (21 латыш, 60 литовцев, 17 эстонцев) http://proza.ru/2018/05/07/1885. В 1985-1989 годах начальником оперативного отдела 40-й армии был латыш полковник Дайнис Турлайс, в 90-е годы ставший военным советником президента Латвии Гунтиса Улманиса, другой известный латыш, сам ставший позднее президентом страны, Валдис Затлерс в 1986 году в качестве военного врача прошёл Чернобыль, другим "чернобыльцем" стал военком Эстонской ССР генерал-майор Ромет Киудмаа, получивший опасную дозу излучения 15 рентген.
После событий 1991 года страны Балтии начали создавать свои собственные армии. Уже вскоре, особенно после вступления этих стран в НАТО, прибалтийские воинские подразделения начали участвовать в военных операциях НАТО в Афганистане и Ираке. И как бы не относиться к НАТО, прибалтийским странам и этим войнам, но воины-прибалты также честно воевали, как и в прошлом. В Ираке в 2003-2012 годах погибли (разумеется без учёта сотрудников ЧВК) 3 военнослужащих Латвии и 2 Эстонии, кроме них погибли 19 украинских, 5 грузинских военных и по 1 жителю Азербайджана и Казахстана. В Афганистане за 2001-2017 годы сложили головы 9 граждан Эстонии, 4 Латвии, 1 Литвы, а также 32 жителя Грузии. Что тут скажешь - они не струсили также как и их земляки прошедшие Афган в 80-х.
Можно по разному относиться к народам Балтии, армиям этих стран, Прибалтике в целом, но тысячи её сынов достойно проявили себя в бою, в том числе и в составе Российской и Советской Армии.
Вот чего еще нашел в своем дембельском дипломате. Сохранились как новенькие. Мама все эти годы хранила у себя дома. Это скорее подходит к моему посту "Иолотань", но отредактировать пост уже не могу, поэтому пусть будет здесь.
А это первая страница моего блокнота-записной книжки, которая прослужила со мной весь срок. Правда ей слегка полегче было, чем мне. По горам она не ползала, отлеживалась по большей части где-нибудь в местах укромных
Страха не было, была некоторая настороженность от неизвестности. В целом, за пару месяцев службы в Иолотани, у командования и сержантов получилось из нас воспитать какое-то подобие солдат. Лично у меня на тот момент, была уверенность в благих намерениях. Я летел выполнять интернациональный долг и оказывать помощь и защиту дружественному афганскому народу.
Остатки настороженности улетучились по прибытию на аэродром. А что тут? – Все нормально. Самолет гражданский ИЛ-76(кресельный вариант), стюардессы молодые, чай, кофе. Единственное, что несколько искажало эту мирную картинку - в хвосте самолета был установлен пулемет. А вообще в самолете впервые, первый полет. Красиво, приятно, музыка играет в динамиках, сверху горы смотрятся шикарно, величаво.
Посадка в Кабуле. Вышли из самолета. Все!!! Вокруг – как будто в черно-белое кино попал. Здесь нет цветов. Исчезли. Солнце светит, но не ярко, за какой-то дымкой, пылью. Пыль везде и всюду. Горы серые, небо тоже бесцветное. Самолеты садятся и взлетают, отстреливая защитные тепловые ловушки. Где-то в горах слышно эхо стрельбы. Жарко, очень жарко. Хочется пить. Спросил у кого-то: - «Где вода»? Один из бойцов махнул рукой в сторону. Смотрю, стоят цистерны, у них кружки на цепочках. Открыл кран, нацедил полную, до краев кружку. Но вода, как и горы, и небо, да и все вокруг, тоже была какая-то странная, молочно-серого цвета. С жадностью припал к кружке и рот обожгло – хлорка, живая хлорка. Сплюнул, не смог проглотить. К вечеру пил уже нормально.
Построили перед большой палаткой с красным крестом. Вызывают по фамилии. Захожу. Команда: «Голый торс и штаны приспустить!» Из медицинского пистолета укол под лопатку и по одному в каждое бедро. Прививки какие-то, хотя в Туркмении уже по несколько прививок получили. Сидим в палатках, ждем «купцов». Вот здесь и сейчас тоска, реально тоска. Что, куда, когда? Хоть бы вместе попасть, с кем уже успел подружиться, с кем первые трудности армейской службы делил. На пересылке служба идет полным ходом. Получив всевозможные инструктажи и прививки, мы были распределены в места дальнейшего прохождения службы. Кого-то оправляли на бэтэрах, значит этим воинам предстояло нести службу скорее всего не очень далеко от Кабула. Часть бойцов, в том числе и меня, отправили на аэродром и на грузовых самолетах доставили в Баграм. Выяснилось, что это не конечная точка маршрута, мой полк еще далеко и нам придется следовать через Чарикарскую зеленку, но уже на броне.
В Баграме тоже очень жарко. После обеда на солнце можно смотреть невооруженным глазом, поднимается сильный ветер и от пыли ничего не видно. Баграмская пыль – это что-то. Смотришь себе под ноги и думаешь, что ступаешь на твердую поверхность, а на самом деле нога проваливается выше щиколотки в мягкую пыль.
Подошла броня, опять инструктаж и погрузка по бэтэрам. У нас нет никакого оружия, ни бронежилетов, ни даже касок. Наша задача расположиться внутри бронетранспортеров и носа не высовывать ни при каких обстоятельствах. Как-то жутковато. Во время инструктажа, Чарикарская зеленка была обрисована, как очень опасная душманская зона и по всему пути нас могут поджидать мины и обстрел колонны. Преодолеть путь от Баграма до Джабаля нам предстояло уже не по воздуху. Одно дело рассматривать с борта самолета далекие причудливые горы да зеленые равнины и совсем другое безоружным, считай беспомощным ехать в этих зеленых железных коробках.
Колонна сформирована практически вся из бронетехники, есть и ЗУшки. Сверху на каждом бэтэре располагаются солдаты, вооруженные до зубов. На меня, молодого бойца, их вооружение с подствольниками, бронежилетами, лифчиками произвело именно такое впечатление. Бойцы совершенно не похожи на нас. Форма, оружие, загорелый до черна цвет кожи, поведение и даже взгляд, смотрят на нас, как воспитательница на своих подопечных в детском садике. Что ж, в этом случае остается только надеяться, наверное командование знает, что делает. Всю дорогу от Баграма до 177 полка, мы сидели в бэтэрах и ничего не видели и не слышали.
Джабаль... Ну разве можно его забыть. Срок пребывания в Джабале короткий, но незабываемый. Я тогда еще не знал, где находился сам город Джабаль-ус-Сарадж. Хрен его знает. Полк у подножия гор. А дальше, насколько глаз может охватить – кишлаки, кишлаки, зеленка, поля, поля и так до самых синих гор.
Сразу по прибытию в полк нас покормили и отправили в летний клуб. Здесь нас уже должны разобрать непосредственные отцы-командиры. Кого-то забирали раньше, кто-то, как и я, сидели до самого вечера. Сидим себе, ждем. Вдруг грохот и огненные кометы прямо над нашими головами. Многие сразу залегли между рядами деревянных лавок. Жуть!!! Война началась? Нет. Слышим гогот старослужащих: «Поднимайтесь салаги, это наши системы ГРАД работают». Так началась моя служба в 177 мсп.
Правильнее всего данную статью назвать по-армейски «Что бывает, когда в руках у рас… раздолбая окажется большая пушка». Комментарий к главе «35 Сигналки» офицера Третьего горнострелкового батальона 682-го полка, командира взвода управления миномётной батареи Денисова С.Н.
Ст. л-т Денисов управляет огнём миномётного взвода в районе н/п Анава, Панджшер, провинция Парван, Афганистан.
Во время всего этого «веселья», операции в ущелье Хисарак, я находился в Карачаево-Черкесии, выполнял самую тяжелую для офицера задачу – провожал в последний путь нашего боевого товарища сержанта Апаева Дагира Аскеровича. По этой причине личное участие в боевой операции я принять не мог, но, как офицер-артиллерист с большим стажем и опытом боевой работы на многих системах артиллерийского вооружения (вьючных, буксируемых, самоходных и РСЗО), имею право дать свою оценку действиям «коллег».
Ошибки в процессе боевой работы случаются во всех военных профессиях. Тяжесть их последствий зависит от «тяжести» вооружения, которое при этом применяется.
Самая распространённая на позициях артиллерии - ошибка командира орудия в принятии установок прицела-угломера или ошибка наводчика в их установке на прицельных приспособлениях. Поскольку командир орудия обязан убедиться в правильности наводки, исключаю ошибку наводчика - в любом случае это ошибка и вина командира орудия.
Ладно, допустил ошибку командир орудия и с упоением молотит по указанной цели на неправильных установках, не подозревая об этом. То есть, стреляет он, вроде бы, по огневой точке противника, однако снаряды разрываются на позициях нашего стационарного поста боевого охранения. За результатами ведения огня обязан наблюдать не один артиллерийский офицер во взводе (батарее, дивизионе), плюс ещё офицер того мотострелкового подразделения, в интересах которого работают артиллеристы. При обнаружении столь серьёзного отклонения снарядов от цели на огневую позицию немедленно должна была последовать команда - проверить установки для стрельбы!
Но если на позициях буксируемой артиллерии можно докричаться до нужного расчёта (или до ближайшего - дальше команду передаст тот), со связью в «броне» несколько сложнее: внутри самоходного орудия команды старшего начальника принимают по радиосвязи, а доводят до номеров расчёта - по внутренней связи. Поскольку «говорящие шапки» (шлемофоны) у командира и номеров расчёта на голове несменяемые, то приём-передача команд осуществляются раздельно, переключением тумблера на пульте управления. Пока командир говорит со старшим, расчёт не слышит их переговоров, а когда командир раздаёт указания расчёту, сам он не слышит старшего. Включиться в этот процесс ещё кому-нибудь со стороны практически невозможно. Но командир орудия обязан, отдав команду по внутренней связи, сейчас же переключиться на радио- в готовности к приёму следующих команд от старшего - командира огневого взвода.
Достоверно неизвестно, пытался ли командир, управлявший стрельбой орудий дивизиона в описанном случае, добиться изменения установок прицела. Если и пытался, а командир самоходки надолго перешёл на внутреннюю связь, всё было напрасно - они друг друга не слышали.
Тогда можно было бы свалить всё на командира орудия (в данном случае, сделав его крайним), нерадивого. Если бы не одно, а вернее, целых два НО!
Первое - в плохом обучении подчинённого всегда виноваты его командиры (от командира взвода и далее - по восходящей субординации).
Второе - случай нарушения режима связи в процессе боевой работы при похожих обстоятельствах в этом дивизионе повторился через несколько недель и закономерно привёл уже к трагическим последствиям 16.10.1984. В этот день САУ артдивизиона с тех же самых позиций накрыли огнём Шестую роту и точно так же не поддерживали внешнюю связь. Хотя, трагические последствия могли наступить и с первого раза. Всего лишь парочкой делений ошибочного прицела больше - и снаряды легли бы по посту боевого охранения.
И если в первом случае всё можно было бы объяснить плохим обучением командира самоходного орудия, то произошедшая позднее с личным составом Шестой роты трагедия не позволяет охарактеризовать подобное отношение офицеров дивизиона к боевой работе иначе как «преступная халатность». Снизу доверху.