Максим был хорош собой, обаятелен и разговорчив, поэтому знакомился в дейтинг-приложениях легко и быстро. Всего час поисков, и вот уже готова пара. Она – студентка-искусствовед по имени Лиза, двадцать три года, невысокая, с темными волосами и приятной фигурой. Пару лет назад переехала из Москвы и ищет новых друзей и знакомых. Договорились о встрече в восемь вечера, в центре города на Невском проспекте. Будет ли у этого вечера продолжение? Пока это осталось за рамками разговора. Девушка умна, спокойна, вежлива, но это не значит, что ее не устроит ночь без обязательств. Впрочем, Максима и простая встреча не разочарует. Главное – сменить атмосферу.

Ведь мысли о хозяине смартфона так и не отпустили его до конца.

Рабочие минуты двигались неспешно, словно кто-то намочил песок в песочных часах. Наконец все комки успешно пересыпались вниз, и на экране загорелись заветные цифры «18:00». Паша выскочил из лаборатории, снова пожаловался на тараканов, отрапортовал, что закончил ремонт ноутбука, и попрощался. Максим доделал все свое, включил сигнализацию и вышел наружу. Вдохнул осенний Петербург. Какой долгий и нудный день! Надеюсь, Лиза сделает его чуточку лучше. Он дошел до авто, своей старой бордовой «Ауди», припаркованной неподалеку, завел ее и чуть посидел, расслабляя мозг. Кто-то впереди зажег желтые фары, далекие, но яркие, и они мешали Максу уйти в себя. Он чертыхнулся, вырулил с обочины и поехал в центр.

Через полтора часа Максим встретил девушку у метро. Она была в темно-красном пальто, с помадой того же оттенка. Вызывающий цвет, это хорошее начало. Непринужденно болтая, пара дошла до ресторана, где Максим забронировал столик. Место называлось «Марчеллис». Светлое помещение с высокими потолками, все в бежевых и зеленых тонах, с итальянской кухней. Вполне приличное заведение для первого свидания. Столик мужчина выбрал у стены, вдалеке от шума зала. Было тесновато, но уютно.

На пути от метро молодые люди болтали о пустяках, о погоде, любимой еде и сериалах, но теперь, оказавшись друг напротив друга, глаза в глаза, перешли на серьезные темы.

– Как давно ты в приложениях для знакомств? – спросила Лиза. У нее был приглушенный, немного хриплый голос: похоже, девушка много курила.

– Да уже лет пять. Как только узнал про них.

– Что так? В реальной жизни не знакомишься?

– Нет, перестал. Да и зачем? В сети все нужные фильтры выставляешь сам, а вживую что есть, то есть.

– Как-то грубо.

– Прости. Может, слова подобрал не те, но смысл ты поняла.

– Но девушки любят уверенных парней, – стрельнула глазками Лиза. – Тех, которые могут не застесняться и подойти.

– А я слышал другое, – улыбнулся Макс. – Что постоянное внимание утомляет. Все эти подкаты, пикап-фразы…

– От дурачков утомляет, да. А когда подходит симпатичный адекватный парень…

– Со своим бизнесом… – продолжал Максим.

– И красивыми руками… – не отставала Лиза, тоже улыбнувшись.

– Прям так?

– Ага.

Тут, к несчастью, объявился официант, и флирт пришлось оставить. Макс заказал себе пасту болоньезе, Лиза выбрала салат «Цезарь» с креветками, плюсом взяли чайник фруктового чая, один на двоих. Напиток принесли быстро и подали красиво: на подставке, в центре которой находилась маленькая свеча. Разлил по кружкам, поставил обратно – и огонек свечки его держит горячим.

– Расскажи про свои прошлые отношения, – попросила девушка.

Ну вот. Снова точка невозврата, момент, когда придется показывать зубы.

– Так… Первые серьезные были в универе. На первом курсе начал встречаться с одногруппницей – видишь, умею все-таки в жизни знакомиться! Очень хорошая девушка была, милая.

– Как ее звали?

– Женя.

– Хорошее имя для первой любви.

– Ха. Не знал, что есть такой рейтинг.

– Ну а как же. Женя, Маша – первая любовь. Катя или Вика – та, кто разобьет тебе сердце. А вот Ира, например, будет верной женой.

– Ты все это выдумываешь, да? – сощурился Максим. Девушка засмеялась.

– Продолжай, продолжай. Что у вас там с Женей?

– Мы встречались до самого выпускного. С ней было комфортно. Именно приятно, ничего больше.

– Угу. Поэтому, как стал взрослым, решил расстаться.

– Да. Так получилось. – Мужчина пожал плечами.

– «Так получилось». Какой загадочный. – Лиза состроила гримаску. – Ну а дальше?

– Дальше… – Максим вздохнул. – На самом деле, больше долгих отношений у меня не было. Два, три месяца, не дольше.

– А, вот как… – Лиза взяла чайник и стала медленно наполнять свою кружку. «Ну вот, разочаровал девчонку», – подумал Макс.

– После универа я год проработал продавцом-консультантом в магазине электроники, – продолжал он. – И меня это так задушило, что я решил больше не соваться в найм. Эти бесконечные приказы, подай-принеси, над тобой глумятся, а ты и слова поперек не можешь вставить. Я стал пахать сверхурочно, чтобы накопить денег, и наконец открыл свой бизнес. И уже пять лет держу его на плаву. – Он улыбнулся: опять метафора про крокодила. – Все на своем горбу: финансы, маркетинг, техподдержка, персонал. На нормальные отношения времени не остается, а милых дам я обманывать не хочу.

– Хм. То есть ты мне прямо заявляешь, что это не больше, чем на одну ночь?

– Да. – Максим уже много раз был в этой роли и ничего не смущался. – Может, не на одну, но в любом случае это будет – если будет, – нерегулярно. Несерьезно.

– Знаешь… Мне кажется, ты лукавишь, – заявила девушка с полуулыбкой. – Что, мол, твоя фирма все забирает. Ты боишься ответственности, привязанности, а бизнес – это предлог, чтобы не пробовать. Ведь люди управляют и более крупными компаниями, и ничего, хватает времени и на семью, и на развлечения.

«Легко тебе говорить, – с неожиданным раздражением подумал Максим. – Сама еще студентка, живешь в свое удовольствие. Хочу приду на пары, хочу не приду. И мне что-то говорит об ответственности?..»

– Я сейчас работаю в магазинчике сувениров около Эрмитажа, – будто в ответ на его мысли сказала Лиза. – Так что понимаю твое недовольство сферой обслуживания и наймом в целом. Бе. Хочу тоже открыть что-то свое.

– Например? – Макс был рад сменить тему.

– Ну, начать с репетиторства или там побыть экскурсоводом. А в идеале – что-то, тесно связанное с искусством.

Снова появился официант и принес болоньезе. Тарелка была большой, не пожалели ни фарша, ни томатного соуса, ни сыра, которым были посыпаны спагетти.

– Выглядит вкусно, – отметила Лиза.

– Да уж. – Парень понял, что голоден. – Ты не против, если я?..

– Да, давай. А я пока, на правах свободного рта, расскажу тебе про свои бывшие отношения.

Как оказалось, серьезный опыт у нее тоже был только один. Девушка начала встречаться еще в школе, причем с учителем литературы, который был старше ее на семь лет. Отношения были романтическими, они писали друг другу письма и стихи, держались за ручки и позволяли себе только поцелуи. Совершеннолетие Лизы ситуацию не исправило. Похоже, мужчина не хотел чернить светлый образ возлюбленной грязными порывами плоти. В итоге расстались. Петербург давно манил девушку, архитектурой, музеями и общим духом, поэтому сюда она и перебралась. Парней было много, призналась Лиза без стеснения. Хотелось все попробовать. Максим ел и кивал. Он заметил, что спутница не добавила в конце: «Ну а теперь хочу остепениться, хочу нормальные отношения…» Видимо, крылья свободной взрослой жизни еще несли юную красавицу как им вздумается, и задерживаться на облаках она не планировала.

Когда подали салат с креветками, настала очередь Максима развлекать даму разговорами. Он стал вспоминать забавные случаи с работы, рассказал про сотрудников – одного нынешнего и многих бывших, – пообещал показать Лизе свои любимые места в Питере. Через час блюда были съедены, чай выпит, и беседа стала провисать. Пришла пора уходить.

– Я сейчас, – сказала девушка и встала из-за стола. Максим проводил ее глазами. Хороший вид. Все ли он правильно сделал, не наговорил ли лишнего? До последнего не узнаешь. Знакомство – это тоже своего рода механизм, пустой корпус, куда вы вдвоем складываете микросхемы, диоды и чипы. Настраивает все мужчина, он жмет на главные кнопки, но только от женщины зависит, загорится ли лампочка. Она решает, пойдет ли ток по проводам, сильной и жгучей волной, заработает ли собранная система – или выдаст только пару искр, то ли от слишком малого напряжения, то ли от слишком большого, и останется пустышкой, не стоившей усилий на сборку.

Максим улыбнулся. Девушка ему понравилась. Хороша собой, рассуждает смело, даже ее голос был сексуальным. Она давно пересекла зал и зашла в уборную, но парень все смотрел ей вслед, вглубь ресторана, пока не понял, что разглядывает стоящую у входа, в десяти или пятнадцати метрах от столика, вешалку. Кто-то из гостей повесил на крючок черное пальто до самого пола, а наверх убрал шапку, и эта картина напоминала фигуру человека, только без шеи, без ног и с высокими плечами. По залу сновали посетители и официанты, но Максим, как завороженный, все смотрел на темные очертания. На шапке, похоже, была нашивка-светоотражатель, а может, кто–то нацепил на нее лыжные очки: на расстоянии не разберешь. Так или иначе, это выглядело точь-в-точь как глаза, два светящихся желтых глаза на голове. Макс глядел и глядел, пока не понял, что точно так же разглядывал фонари за окном «КиберКлюча» буквально день назад. Мысль вывела его из ступора, а затем ушла ниже, к позвоночнику, и пробежала холодком по спине.

Не было там никакой вешалки. Никакого пальто и шапки. У выхода, невидимое для людей, действительно стояло нечто темное с желтыми глазами. И смотрело, смотрело неотрывно через весь ресторан на одного лишь посетителя.

– Я готова.

Наваждение прошло. Макс очнулся, будто вынырнул из ведра с водой, куда окунул голову, и посмотрел на подошедшую Лизу.

– М-м-п-ф? – Он поперхнулся и закашлял, не открывая рта.

– Прожуй, прежде чем говорить, – засмеялась девушка и стала собирать сумку. К счастью, не заметила, что дело было не в куске еды. Максим отвернулся, прикрыл рот рукой и тронул губы. Что-то вязкое. Склеились так, что не разжать. То же мерзкое вещество парень ощутил между пальцами. Он бесцеремонно встал и бросился к туалету.

К счастью, внутри никого не оказалось. Кое-как, ладонью, похожей на ласт, Максим открыл кран. Горячая вода помогла. Руки дрожали, пока мужчина смывал неизвестно как оказавшуюся у него во рту и на пальцах липкую субстанцию. Да и что это вообще такое? Белые ошметки падали в раковину и растворялись. Максим поглядел в зеркало, на свое бледное, испуганное отражение. Что происходит? Что с ним случилось? Лишь одна догадка пришла на ум, отчего внутри все болезненно сжалось.

«Нет. Господи, пожалуйста, нет. Еще ведь так рано».

Из-за рамы зеркала вдруг деловито выполз черный таракан, длиной с фалангу мизинца. Тонкие длинные усики шевелились, как антенны в поисках сигнала. Максим с отвращением сплюнул, вытер рот салфеткой и вернулся в зал.

– Так, уже начало одиннадцатого. – Лиза стояла, глядя в телефон. Никаких перемен в спутнике она не замечала. – У меня завтра… у меня завтра пары с десяти. Буду благодарна, если подбросишь до метро, так быстрее, чем на машине…

– А поехали ко мне, – выпалил Максим. Меньше всего он сейчас хотел оставаться один.

Девушка задумчиво поглядела на парня.

– Ты ведь на Петроградке, да?

– Угу.

– А в универ утром подвезешь?

– Конечно.

– Ну хорошо. – Она хитро улыбнулся. – Поехали посмотрим, что умеет делать мистер Бизнесмен-Компьютерный-Чинильщик этими красивыми руками.

***

После секса Максим уснул, даже не сходив в душ, и когда Лиза вернулась из ванны и устроилась рядом, она не нарушила его покоя. Сон был глухим и плотным, будто разум поместили в стальной тайник, а тайник вдобавок закрыли в бетонном хранилище. После череды бессвязных образов – прогулки по снегу, спор с учительницей, поиск отвертки в подсобке сервиса, – Максим очутился у деревянной двери. В руках у него был поднос с едой: кружка чая, тарелка супа и бутерброд с сыром. Свет был приглушен. Парень осторожно отворил дверь плечом.

Он узнал эту комнату. Вытянутая и узкая, с двумя кроватями у одной стены и рабочим столом с другой. Древний, мощный дубовый шкаф стоял в торце комнаты, напротив него находилось окно, выходящее в ночь и бывшее единственным источником света. Окно было подернуто белой кружевной занавеской. На его фоне будто бы различалась чья-то фигура. Или это только обман зрения? Максим не смел сделать шаг внутрь и застыл, гадая, видится ему этот кто-то или нет.

– Сынок.

Мужчина отвел глаза и различил на одной из кроватей силуэт худой болезненной женщины в халате. Мама. Теперь никуда не деться. Он шагнул в темноту, к постели больной, и устроил поднос на стуле. Пересилил себя – находиться рядом было некомфортно, будто психическое расстройство могло передаться как вирус, – но все-таки сел на корточки и придвинулся к кровати.

– Сынок, это ты?

– Да, да. Я тут. Тебе надо поужинать.

– Не хочу. – Женщина заворочалась.

– Тебе надо поесть и принять таблетки.

– Уйди! Я не хочу! Ты меня травишь!

Опять она за свое. Максим раздраженно вздохнул.

– Мама, перестань. Ты же знаешь, что это глупости. Вспомни дедушку. Как он бредил, а ты его успокаивала. – Мужчина не понимал, как она могла этого не понимать. Как сама попалась в ту же ловушку.

– Какого еще дедушку? А? Кто ты такой? Ты не мой сын! – Женщина вдруг заистерила, замахала руками и своротила поднос. Раздался звон опрокинутых на пол тарелки и кружки. Макс вскочил на ноги.

– Больная ты… – Он сжал кулаки, не желая выпускать эти слова, царапающие горло. – Сама себе готовь, понятно? С меня хватит! Эти бесконечные приказы, подай-принеси, над тобой глумятся, а ты и слова поперек не можешь вставить…

– Максимка. – Мама перешла на шепот. Лицо ее скрывалось в полумраке комнаты, но было слышно, что она плачет. – Прости меня. Я не хотела. Не хотела быть тебе… обузой… – Начались рыдания. Парень, все еще распираемый злостью и ненавистью, почувствовал себя виноватым.

– Я пойду налью тебе еще чаю и супа.

– Нет. Не уходи, – попросила женщина.

Существо у окна блеснуло желтыми глазами. Да, без сомнений, это было что-то живое, и находилось оно совсем рядом. Максим аккуратно, боясь спугнуть наблюдателя, присел у кровати. Поближе к маме, к своей защитнице.

– Что это такое, мам?

– Оно не здешнее, – прошептала та. – Ему не нравится быть здесь. Его привел сюда… долг. Цель, от которой не уйти.

– Какая цель?

– Ты. Ты видел то, что не следует видеть, никому. Теперь оно охотится за тобой.

– Оно убьет меня? – спросил Максим, и его передернуло.

– Нет, милый, – доверительно сообщила женщина. – Только заберет кое-что.

– Что? Что заберет? – В ответ раздавалось лишь тяжелое дыхание. – Мам… Откуда ты все это знаешь?

Фигура с горящими глазами шагнула вперед от оконного проема. В комнате стало светлее, и Максим увидел, что на кровати лежит не его мать, и даже не человек вовсе, а огромное, похожее на жука создание, с черным хитиновым панцирем, усами и жвалами. Тонкие лапки покоились на вздутом брюхе, которое ритмично пульсировало, будто вот-вот начнется яйцекладка. И все оно, это насекомое, было перепачкано липкой белой слизью, и все оно было гадким и мерзким, и только глаза, блестящие и черные, были искренними, человеческими. Понимающими свою убогость и молящими о прощении.

Макс отшатнулся. Черная тень накрыла его, и мужчина закричал, только крик вышел слишком высоким, девчачим. Вопль повторился, и тогда Максим понял, что это кричит Лиза, кричит не во сне, а в реальности, и проснулся.

– Что? Что? – Он ничего не понимал и не разбирал. – Что случилось?

Девушки в постели не оказалось, она вопила где-то рядом.

– Таракан! – визжала Лиза. – Твою мать, таракан ползал прямо по мне! Прямо по лицу!

«Да что она несет? – подумал Максим спросонья. – Сочиняет тоже. Это ведь мне жуки снились». Он начал вставать с кровати. Тут Лиза зажгла свет и завопила еще сильнее.

– Там! На окне! Боже, какая гадость! – Раздался характерный звук, позыв ко рвоте, и девушка убежала в туалет.

Максим не мог поверить своим глазам. В углу оконной рамы, на стыке подоконника и стеклопакета, там, где еще вечером, конечно, ничего не было и быть не могло, теперь виднелся чернеющий шар размером с мяч для гольфа. Он набух, как фурункул, чужеродный и омерзительный, и когда Макс присмотрелся, то увидел, что состоит этот шар целиком из тараканов, ползающих друг по другу. Часть насекомых убегала в стороны, на подоконник и стены, за батарею и на пол, и скрывалась где-то в щелях.

В порыве омерзения и гнева Максим схватил с рабочего стола настольную лампу с продолговатой ручкой и стал колотить по бубону из насекомых. Убить! Убить! Размолоть в труху! Убегавших жуков он давил голыми ногами. Пять минут спустя лампа была разбита, подоконник из пластика расколот в двух местах, повсюду валялись раздавленные тараканьи трупы, но все, что было шевелящегося, Максим уничтожил. Он перевел дух. Лиза в это время, уже полностью одетая, нервно обувалась в прихожей. Парень подошел к ней.

– Я не знаю, что сказать, – растерянно произнес он. – Это, это… Взялось прямо из ниоткуда.

– Ну да, конечно. Господи, это худшее, что я видела в квартире мужчины. Ты милый, но жить в такой антисанитарии… Меня сейчас опять стошнит.

– Да нет у меня тараканов! Они… – Максима пронзила страшная догадка. – Они заползли снаружи. Может, через какое-то отверстие в стеклопакете… – Он представил себе длинную шеренгу из насекомых, пробирающихся через узкий зазор один за другим. Наполняющих комнату, как смертельный газ. Один забредший таракан – еще случайность. Но чтобы столько… Словно они действительно шли на цель.

– Это просто жалко, – заявила Лиза. Она надела сапоги и посмотрела на любовника. – Просто… возьми на себя ответственность, Максим. Повзрослей. Ты ведь уже не мальчик…

– Тебе пора, – осадил гостью Макс. Снова лезет, куда не просят! – Вызови такси сама. Ага? Мне надо тут все почистить.

Девушка горестно вздохнула, забрала сумку и была такова. Максим оделся в домашнее и принялся убирать следы своей странной и отвратительной бойни. Закончив, он проверил окно: действительно, там, где образовался шар, была узенькая дырочка. Пара десятков жуков просочилась через нее с улицы, с седьмого этажа, в октябрьские ночные морозы. Безумие!

Макс закупорил дырку ватой и залепил скотчем. Закончил исследовать окно в комнате и перешел на кухню, затем обыскал балконную и входную двери. «Напрасный труд. Все щели не заткнешь. За плинтусами, под кухонным гарнитуром, в туалете и ванной – их в доме полно». Максим сдался. Сон брал свое. Он вернулся в постель, оставив свет включенным: может, хоть так эти твари к нему не сунутся? В голове все всплывал образ матери из сна и ее слова: «Оно охотится за тобой».

Выходит, это правда? Не могло быть другого объяснения. Он наткнулся на некое потустороннее существо, как-то помешал ему, и теперь стал живой мишенью. Бред, бред! Но если фигура в ресторане еще могла привидеться, то жуки были реальны, Лиза тоже видела их. С другой стороны, видел их и Паша, еще в офисе. Мог ли Макс занести их с работы? Мог, наверное. А все остальное просто додумал.

«Гребанный Семен Андреевич с его телефоном, – подумал мужчина с ненавистью. – Это он стал триггером. Он заразил меня своим безумием».

Мысли съедали Максима. Он боролся с собой и метался из стороны в сторону, но на исходе ночи все-таки уснул. За эти короткие часы до восхода солнца и звонка будильника его не потревожили ни тараканы, ни белая клейкая жидкость, появляющаяся из воздуха, ни фигура с желтыми глазами.

***

Даже в лихорадке сумасшествия работу никто не отменял. Максиму не у кого было отпроситься на больничный и некому доверить свои задачи. К восьми утра он приехал в офис, заварил и выпил кружку кофе, сразу же за ней вторую, и стал дожидаться клиентов. К девяти подъехал Паша, и Макс заметил круги под его глазами и вялую походку.

– Здорово, шеф. – Парень пожал начальнику руку и, зевая, ушел к себе.

«Не выспался, – подумал Максим. – Сильно не выспался. Это совпадение? Или его ночь была такой же тревожной, как моя? Неужели и к Паше приползали жуки и являлся желтоглазый?» Под звон колокольчика в помещение зашел молодой парень с сумкой: можно ли отдать ноутбук на починку? Максим коротко объяснил, что сейчас технический перерыв, выпроводил гостя и закрыл дверь. Возможность обсудить с кем-то свое наваждение была для него сейчас куда важнее.

– Паша. Паша! – Снова пришлось дергать его за плечо, чтобы отвлечь. – Слушай. Вопрос может показаться странным. Дело в том, что я сам вчера полночи не спал. Все из-за тараканов. Просто напасть какая-то, штук пятьдесят выловил. У тебя не было такого?

– Да. – Павел заинтересовано повернулся на стуле к стоящему у двери начальнику. – Да, именно! Мне под дверь наползли, таким огромным комом…

– У меня в отверстие под окном.

– Я проснулся от того, что они по мне бегают. Жесть вообще! Пока всех передавил, пока напрыскал, уже и солнце встало, и я поперся работать.

Максим облегченно вздохнул. Никакой паранойи! Никаких галлюцинаций! И ничего сверхъестественного. Теперь все стало ясно. Они оба нахватались насекомых с работы и занесли домой. Неделю, две назад, кто знает? Тараканы за это время расплодились, и вот тебе пожалуйста. Это не объясняло их странное поведение, тот живой, слепленный из особей шар, но с другой стороны, разве он, Максим, энтомолог?

– Я и другую странную хрень видел, – продолжал Паша. – Знаешь, что такое сонный паралич? Всякие кошмарные образы между сном и пробуждением. Так вот, я сегодня ночью, перед тем, как проснуться, увидел такое. Будто стояло в углу существо с желтыми глазами. Минуту я на него смотрел, не мог пошевелиться. А когда проснулся, весь был в какой-то липкой жидкости. Но это, видимо, от жучин этих поганых. Бе-е. – Парень сделал вид, что блюет.

– Нет. Про это я ничего сказать не могу, – проговорил Максим через силу. – Ну ладно, ты работай, а я пойду звонить хозяйке насчет дезинсекции.

И он ушел. Ушел, выкидывая, стирая из памяти, оправдывая чистым совпадением последние слова коллеги. «Нет. Я только уцепился за что-то реальное. И снова возвращаться к безумию не собираюсь».

Собственница помещения жила на Бали, мужчина виделся с ней раз в год, когда переподписывал договор аренды, и дозвониться до нее оказалось непросто. Женщина отказывалась верить, что офис настолько кишит насекомыми, что те добрались до квартир работников. Но Максим был настойчив, и хозяйка в конце концов согласилась подать заявку в управляющую компанию. Макс как арендатор сделать этого не мог. Когда телефонный разговор закончился, мужчина перевел дух. Вот так. Осталось организовать потравку в собственной квартире. Он стал искать телефоны фирм, которые этим занимаются, но вышедший из подсобки Паша его отвлек.

– Начальник, уделишь минутку? Я хочу тебе кое-что показать.

– Ну давай. – Может, нашел логово этой мерзости? Павел подошел к столу, за которым сидел Максим, и наклонился. В руках у него был телефон.

– Слышал когда-нибудь про империю Омма?

– Что?

– Империя Омма. Или про каменные кубы Ленобласти? Ай, ладно, объяснять дольше. Держи. Прочитай.

Максим взял телефон, на которым был открыт браузер с каким-то форумом. Начальным сообщением в теме шла длинная заметка:

«Каменные кубы Ленинградской области: природное явление или останки древней цивилизации?

Введение.

Про необычные камни практически идеальной кубической формы, встречающиеся на территории Ленинградской области (например, в Сусанинской лесополосе около Гатчины), рассказано достаточно много. Это непопулярная, но все же туристическая диковинка. С камнями связано множество конспирологических теорий и слухов. Как же возникли эти природные аномалии? Геологи считают, что куски известняка тысячелетиями оттачивались водой и ветром, и их геометрическая форма – просто случайность. Но так ли это?

Прочтите этот тред до конца и решите сами, что правда, а что нет. Только будьте осторожны. Многие секреты, погребенные в земле, не хотят, чтобы их раскрыли...

Часть 1. Исследование.

Первые упоминания о каменных кубах относятся к шестидесятым годам прошлого века. В 1966-ом году статья о них была опубликована в советском краеведческом журнале «Человек и природа». Статья вызвала короткий всплеск интереса к объектам. Несколько кубов были вывезены из лесного массива и доставлены в Ленинградский государственный университет имени Жданова (ныне СПбГУ) для изучения. Исследования показали, что камни действительно состоят из осадочной породы и ничего интересного, в общем, не представляют. На долгое время о них забыли.

В восьмидесятые года, на фоне зарождающего в СССР интереса к уфологии, кубами заинтересовался уральский инженер и автор самиздата Валерий Чурсинов. Он переехал в Ленобласть для самостоятельного изучения камней. В 1988 году вышла в свет книга Чурсинова «Спящая империя: загадки древних инопланетян». В ней автор обощает накопленные за десятилетие поездок по СССР материалы и рассказывает о так называемой цивилизации Омма.

Часть 2. Раса Омма.

По мнению Чурсинова, империя Омма существовала на северном полушарии Земли около 150-120 тысяч лет назад. Это была невероятно развитая цивилизация. Технологии позволяли оммам возводить города, создавать невероятные устройства, например, машины для телепортации и чтения мыслей. Сами оммы, вероятно, были пришельцами и попали на Землю случайно, но расселились и долго жили на ней. По имеющимся свидетельствам, это были инсектоиды, жукоподобные создания размером с человека.

С наступлением ледникового периода империя Омма пришла в упадок. Жуки не могли пережить холодный климат, но и покидать планету не захотели. Они разрушили свои города до основания и построили себе криогенные колыбели во льдах Антарктиды. Но когда на Земле достаточно потеплеет, предупреждает Чурсинов, инсектоиды проснутся от спячки. И тогда людям придется столкнуться с высокоразвитым могущественным конкурентом за ресурсы и пространство…

Каменные кубы, продолжает автор, которые были найдены в Ленинградской области, это останки древних городов Омма. Возможно, это строительные материалы, а может, запечатанные капсулы с их оборудованием. Многие из кубов выглядят как обычные камни, но на некоторых есть специальные символы. Именно они и дали автору финальную догадку о существовании империи и позволили соединить все имевшиеся доказательства воедино.

Часть 3. Судьба Чурсинова.

Публикация книги Валерия Чурсинова почти не вызвала отклика. В СССР начиналась эпоха гласности, и в печать стали отправляться многие весьма вольные материалы. Однако то, что случилось потом, было куда интереснее.

В том же 1988 году, спустя лишь пару недель после выхода книги, все ее копии отзываются из магазинов. Причем отзываются самим автором. Он пишет статью-опровержение, мол, книга не моя, кто-то подписал ее моим именем и выпустил в тираж. Издательство поддерживает Чурсинова: произошла ошибка. Очень странно, не правда ли? Как издательство могло допустить, чтобы монографию опубликовал чужой человек? Может, дело тут не в рассеянности? Может, всем причастным просто промыли мозги?

На это указывает и тот факт, что буквально за пару дней до отзыва книги в квартиру уфолога было совершенно проникновение. Чурсинов вызывал милицию, но грабителя так и не нашли. Участковый опросил соседей. Те никого не заметили, но в один голос твердили, что Чурсинов, похоже, хранит у себя дома залежи мусора.

Соседи утверждали, что видели у двери квартиры автора гигантские вереницы тараканов.

Часть 4. Неспящие.

Итак, книга об Омма была изъята из продажи. И на каждое следующее свидетельство существования цивилизации быстро поступало опровержение, чаще всего от самих авторов. Мне показалось. Или: нет, я такого не писал. Или: это технический сбой. Все, кто начинал интересоваться каменными кубами, быстро пропадали из поля зрения или вдруг становились скептиками.

В чем же тут дело?

А дело в том, дорогие друзья, что не все древние разумные насекомые отправились в спячку. Они оставили наблюдателей, своих агентов, целью которых было защитить своих сородичей от внешних угроз. Когда-то они только следили за криокапсулами, но с появлением любопытного, везде сующего свой нос Человека Разумного стали использовать другие методы.

Технологии Омма во много раз превосходят наши. Чтобы не сеять панику и не выдавать себя, жуки скрываются в обществе и выслеживают только тех, кто специально или случайно наткнулся на остатки их могущественной империи, вроде кубов под Санкт-Петербургом. Эти несчастные могут даже не знать, что увидели, могут не испытывать никакого желания присваивать технику инсектоидов или разоблачать их. Это неважно. Под покровом ночи пришельцы приходят к ним и забирают память. Удаляют те воспоминания, которые опасны для обличения.

Таких оммов называют Цензоры, или Хирурги. Правда, никто не может поведать, насколько болезненна операция по удалению воспоминаний. Ибо никто об этом не помнит.

Часть 5. Доказательства.

А теперь, дорогой читатель, действуй на свой страх и риск. Древняя цивилизация, теория заговора – ха-ха, слышали много раз. Конечно, никакой Цензор не придет к тебе, если ты просто прочтешь или услышишь где-то общие рассуждения. Ведь этого слишком мало, чтобы поверить. Чтобы начать копать глубже.

Но дальше будут представлены реальные, уцелевшие (пока что!) свидетельства существования Омма. Отрывки взяты прямиком из оставшихся экземпляров книги Чурсинова, где он приводит описания странных символов на камнях и пробует расшифровать их. Если ты ознакомишься с ними, назад дороги нет. Для расы, умеющей читать мысли, не составит труда узнать и увидеть, что их секрет оказался под угрозой. Так что читай – и запирай двери и окна. Читай – и спи со включенным светом. Омма среди нас. Омма рядом».

1. Молоко полезно для кошек. Культовый образ: кошка, лакомящаяся молоком из миски. На самом деле это не хорошая идея. У большинства кошек непереносимость лактозы, объясняет Джулия Хеннинг из Университета Аделаиды (Австралия), в статье для The Conversation.

«После отлучения от матери (примерно в шесть–двенадцать недель) котята перестают вырабатывать фермент лактаза, необходимый для переваривания лактозы в молоке», — пишет Хеннинг. Для подавляющего большинства кошек это означает непереносимость лактозы.

Молочные продукты могут вызвать у кошек все — от диареи и вздутия живота до рвоты, а в некоторых случаях даже представлять угрозу жизни. И нет, ваша кошка вряд ли исключение.

«Кошки очень хорошо скрывают свое недомогание, потому что в дикой природе проявление слабости делает их мишенью для хищников», — пишет Хеннинг. Это значит, что «любящая молоко» кошка может страдать, а человек и не заметит. Лучше вовсе исключить молочные продукты.

2. Кошки — ночные животные. Многие думают, что кошки не спят ночью. Действительно, их режим сна не совпадает с человеческим: среднестатистическая кошка дремлет днем и иногда шумит, когда хозяева пытаются уснуть.

Но это не делает их ночными животными (ночные животные бодрствуют ночью и спят днем). Кошки на самом деле сумеречные существа — они наиболее активны на рассвете и закате. Они спят и ночью, и днем. Причина связана с охотничьими привычками: «Птицы и мыши наиболее активны на рассвете, и кошки эволюционно приспособились использовать это, развив способность видеть в условиях низкой освещенности», — говорит специалист по поведению кошек Стивен Квандт. Основную часть охоты они проводят в полумраке.

3. Мурлыканье всегда означает радость. Многие считают, что мурлыканье — признак счастливой кошки, и чаще всего это так. Но есть и другие причины. Согласно данным Американской ассоциации ветеринарных клиник, мурлыканье может выражать удовлетворение, но также может быть сигналом стресса, боли или способом самоуспокоения.

Кошки мурлыкают, когда просят еду или пытаются уснуть. Поэтому нельзя автоматически считать мурлыкающую кошку счастливой — важно обращать внимание на другие сигналы, например, язык тела.

4. Кошки не любят своих хозяев. Существует мнение, что кошки не так ласковы, как собаки. И хотя кошки не проявляют энтузиазма так явно, как собаки, это не значит, что они не чувствуют привязанности к хозяевам.

Доктор Кристин Витале, исследователь кошек, показала, что у кошек формируется привязанность к своим опекунам так же, как и у собак. В исследовании кошек помещали в непривычную обстановку: две минуты с хозяином, две минуты в одиночестве и затем снова две минуты вместе. Кошки с «надежной привязанностью» проявляли меньше стресса в присутствии человека.

«Исследование показало, что когда кошка находится в зависимости от человека, ее поведение в отношении привязанности гибко, и большинство кошек используют человека как источник комфорта», — пишет Витале.

Иными словами: кошки не менее привязаны к людям, чем собаки.

Источник: https://naked-science.ru/community/1123501

Сам Димка, распластавшись в тени раскидистой яблони, старался не шевелиться.

Он наблюдал за муравьём, тащившим в свою песчаную крепость зёрнышко пшена. Это было важное дело, не терпящее суеты.

В доме пахло по-другому — уютом, хлебом, натёртым воском полом. И ещё чем-то, что было связано только с дедом: лёгкий запах махорки, старого дерева и чего-то очень спокойного.

Этот запах был для Димки самым уютным на свете. Он означал, что всё как надо: дед на своём месте, бабка на своём, и ничто не может нарушить привычный ход вещей.

Но в этом привычном мире была одна странность.

Каждую ночь, едва в доме затихали последние звуки и сквозь стены доносился ровный дедов храп, из-под пола начинало доноситься шуршание, будто кто-то невидимый и аккуратный занимался там своими тёмными, но необходимыми делами: перекладывал сокровища, вёл дневник или просто неспешно прогуливался из угла в угол.

В одну из первых своих деревенских ночей Димка, разбуженный этим настойчивым шуршанием, поднял голову и, сквозь сон, спросил в темноту:

— Дед, а кто это там?

Из-за перегородки, не умолкая, послышалось ровное похрапывание.

Потом оно оборвалось, дед крякнул, и его спокойный, хрипловатый голос нарушил тишину:

— Это Подпечник. Он свой. Не бойся. Он у нас на положении военнопленного.

Больше никаких объяснений не последовало.

Через мгновение храп возобновился, а Димка, кивнув самому себе, уткнулся лицом в прохладную подушку.

Слово «военнопленный» он толком не понимал, но тон деда был таким же, каким он говорил о соседском козле Ваське или о бродячем рыжем коте.

Значит, так и надо. Значит, Подпечник — такая же неотъемлемая часть дома, как печка или висящий в сенях тулуп.

Бабка была грозой и совестью этого маленького царства.

Её слово здесь значило куда больше, чем любые писаные законы. Когда однажды утром с веревки, натянутой меж яблоней и баней, пропало её сокровище — вафельное полотенце, выстиранное до идеальной белизны и выветренное на солнце до хрустальной свежести, — в доме грянул скандал, сравнимый разве что с извержением вулкана.

— А-а-а! Где?! — её крик пронзил утренний воздух острее петушиного. — Кто взял?! Димка, это ты?!

Димка, мирно ковырявший землю палкой у забора, испуганно вскинул голову.

— Нет, ба, я не брал!

Бабка метнулась к деду, который в это время с философским видом налаживал ручку у ведра.

— Дед, не брал мое полотенце?

Дед медленно поднял на неё глаза, помолчал для верности.

— Нет, — выдал он наконец. — Не трогал. Оно тебе, может, и не надо уже? Совсем ветхое.

— Молчи! — отрезала бабка и, сверкнув глазами, направилась к крыльцу. — Так, ясно! Это опять он! Выходи, тварь бесхвостая! Полотенце верни! Я его с сорок пятого года берегла, а ты, паразит, воровать вздумал!

Она стояла, уперев руки в боки, и её фигура, несмотря на возраст, казалась грозной и неумолимой.

Димка замер в ожидании.

Из-под крыльца не доносилось ни звука. Казалось, сама земля затаила дыхание.

— Слышишь?! — бабка притопнула ногой по нижней ступеньке. — А то покормлю тебя мышью отравленной! Или деду ружье принесу — разворочу твою берлогу!

И тут произошло невероятное.

Из узкой щели между половицами и ступенькой послышался короткий, виноватый шорох.

Затем показался уголок ткани. Грязный, изжеванный, в прилипших травинках и земле.

Бабка наклонилась,  одним решительным движением выдернула полотенце и подняла его перед собой, словно изучая трофей.

— Фу, мерзость какая… — пробормотала она, но Димка уловил в её голосе странную нотку — не торжества, а скорее привычной усталости. Она свернула испачканную ткань в комок и швырнула его в сторону деда. — На! Тебе на тряпки. Чтоб больше такого не было! — это уже было сказано в сторону крыльца, но уже без прежнего гнева, а с казённой строгостью.

Из-под досок донеслось тихое, отрывистое поскребывание. Казалось, невидимый обитатель понимал всё до последнего слова.

Бабка, удовлетворённо хмыкнув, развернулась и пошла обратно к дому, к своему тесту.

— Хватит глаза пучить, — отрезала она, проходя мимо ошарашенного Димки. — Иди делом займись, а не подслушивай тут.

Вечером, когда страсти утихли, Димка спросил у деда, пока тот точил на бруске косу:

— Дед, а он правда мышей ест?

Дед провёл пальцем по лезвию, проверяя остроту.

— А кто его знает, — ответил он задумчиво. — Может, и ест, а может, и нет. Он у нас больше фарш уважает. Сырой.

— Фарш? — удивился Димка. — А разве… разве так можно? Его же есть нельзя, сырой-то.

— Ему можно, — просто сказал дед. — Он это… за уважение считает. Мы ему фарш, а он нам спокойствие. Честный обмен.

С тех пор как Димка узнал про фарш, вечерний ритуал приобрёл для него особый смысл. Теперь это было не просто кормление невидимого зверя, а нечто вроде дипломатического приёма, который дед проводил с невозмутимостью посла.

Ровно в восемь, закончив ужин и выпив последнюю кружку чая, дед отодвигал тарелку, кряхтя сползал с лавки и шёл к холодильнику — старому, урчащему ящику, похожему на бронированный сейф.

Он доставал оттуда небольшую эмалированную мисочку, уже наполненную сырым фаршем, и с этим своеобразным жезлом власти выходил на крыльцо.

Димка, отложив в сторону игрушечных солдатиков, неслышно крался за ним и садился на верхнюю ступеньку, поджав ноги, чтобы не мешать.

Дед устраивался поудобнее на приступке, ставил миску рядом с собой на доски, пахнущие нагретым за день деревом, и доставал из кармана заветный кисет с махоркой.

Неспешно, растягивая удовольствие, он закручивал цигарку, прикуривал от спички, которую чиркал о подошву старого валенка, валявшегося у крыльца с зимы, и выпускал в тёплый вечерний воздух струйку едкого дыма.

Всё это время из-под крыльца доносилось негромкое, терпеливое похрюкивание.

— Ну что, окопался там? — начинал дед, обращаясь в щель между ступеньками. — Ничего, что я без предупреждения? Делов-то у тебя, небось, невпроворот… куролесишь там целыми днями.

Из-под досок в ответ донёсся звук, напоминающий ворчание. Но ворчание это было одобрительным.

— Завтра, слышь, дождь будет, — продолжал дед, будто обсуждал прогноз погоды с соседом. — К ночи пойдёт. Так что не шуми, а то бабка опять всполошится.

Поскребывание под крыльцом стало тише, как бы в знак того, что информация принята к сведению.

— А бабку свою я уже урезонил, — дед хитро прищурился, глядя на дверь в дом, откуда доносилось сердитое позвякивание посуды. — Она тебя тыкать веником по утрам больше не будет. Шуршишь себе под полом — и шуршишь, твоё дело. Хотя… — он сделал паузу, давая словам нужный вес, — крыжовник-то ты ей первый обобрал, помнишь, позавчера? Только ягоды налились, сахарные, а ты у неё целую ветку — хвать! — и оголил. Чуть не плакала. Так что квиты. Мир. Больше ты у нас ягоды не обижай, а она тебя веником не трогает. Договорились?

В ответ раздалось короткое, отрывистое урчание, которое можно было принять за согласие. Димка, слушая этот диалог, уже не сомневался — под крыльцом живёт настоящий подпечник. Существо, которое понимает всё, даже если не может ответить словами.

Дед, удовлетворившись ответом, молча подвинул миску с фаршем в самую темноту под нижней ступенькой.

Из глубины тут же донеслось довольное, чавканье, но самих движений видно не было, будто миску втянула в себя сама тень. Дед, докурив, спокойно стряхнул пепел с колен.

— Всё, — говорил он, поднимаясь. — Договорились. Теперь до утра тишина будет. Иди, внучек, спать.

И Димка шёл, абсолютно уверенный, что так оно и будет. Потому что дед сказал. А подпечник, хоть и был существом загадочным, но своё слово, выходит, держал.

На следующее утро Димка проснулся с твёрдым намерением провести день с пользой.

Польза эта заключалась в оттачивании мастерства владения кожаным мячом, который многое повидал в своей жизни.

Двор был идеальным стадионом. Ворота обозначались двумя старыми кирпичами у калитки, а роль зрителей с готовностью исполняли куры, с любопытством наблюдавшее за непонятными телодвижениями двуногого.

Солнце уже припекало вовсю, выжигая последние следы ночной прохлады, и воздух звенел от зноя и стрекотни кузнечиков.

Димка, разбежавшись, нанёс удар такой силы, что мяч, со свистом пролетев над головами ошалевших кур, умчался в сторону дома и с неумолимой точностью юркнул в узкую, тёмную щель между фундаментом и нижней доской крыльца.

—  Эх, — разочарованно выдохнул Димка, подбегая к месту пропажи.

Щель была тёмной и пахла сырой землёй.

Заглянув внутрь, он ничего не увидел, кроме мрака, в котором утонул его мяч. Мыслей о том, чтобы побежать за дедом или, того хуже, за бабкой, даже не возникало.

Взрослые немедленно начали бы читать лекцию о последствиях и аккуратности. Гораздо проще было действовать самостоятельно.

Он прилёг на тёплые, шершавые доски, вытянул руку и запустил её в прохладную темноту.

Пальцы скользнули по влажной, слежавшейся земле и наткнулись на паутину, отчего по спине пробежали противные мурашки, но мяча не нащупали.

Димка полез глубже, напрягая плечо. И тут его пальцы коснулись чего-то твёрдого и округлого.

Поверхность была не гладкой, а шершавой, будто потрескавшаяся кора.

«Корень какой-то», — мелькнула у него мысль. Но корень был на удивление тёплым.

Димка замер, прислушиваясь к ощущениям.

И в этот миг из самой сердцевины темноты навстречу его ладони медленно, почти нерешительно, выползло Нечто.

Это были... пальцы.

Длинные, костлявые и невероятно гибкие. Они не были похожи ни на собачью лапу, ни на кошачью, ни на что-либо виденное Димкой прежде.

Кожа на них, если это была кожа, конечно, напоминала крупную, шершавую чешую чёрного, с отливом, цвета.

Она была теплой и сухой, как нагретый камень. На кончиках пальцев скрючились короткие, но цепкие когти, похожие на обломанные когти старого ворона, только толще и прочнее.

Димка застыл, не в силах пошевелиться. Страх был, но какой-то странный, приглушённый и оттеснённый жгучим любопытством.

Его рука всё ещё лежала на тёплом «корне», а пальцы медленно, с осторожной вежливостью, приблизились и легонько, кончиками, коснулись его запястья.

Прикосновение было шершавым, точно наждачная бумага, но в нём не было угрозы. Скорее, тактильный вопрос: «А ты кто?».

Всё это заняло несколько секунд. Пальцы коснулись его кожи, замерли на мгновение, а потом так же плавно скользнули обратно в темноту, будто бы их и не было.

Только ощущение шершавой теплоты на запястье и полная тишина, наступившая под крыльцом, подтверждали, что это не показалось.

Димка медленно, как лунатик, отполз от щели и поднялся на ноги. Его мяч, как назло, лежал теперь совсем рядом, выкатившись из-под досок, будто его только что вежливо вытолкнули вслед.

Он поднял его, отряхнул от прилипших травинок и, не оглядываясь, пошёл к дому.

Он застал деда в сарае, где тот, сосредоточенно нахмурившись, с помощью старого напильника пытался вернуть остроту зубьям пилы-ножовки. Металл визжал, высекая мелкие искры.

Димка остановился в дверях, переминаясь с ноги на ногу.

— Дед, — тихо сказал он, перекрывая скрежет.

Дед не отрывался от работы.

— А?

— Дед, — Димка сделал шаг вперёд. — А у Подпечника… пальцы?

Дед провёл ещё один раз напильником, отложил инструмент и наконец поднял на внука глаза. В его взгляде его не было ни капли удивления.

— Ну да, — ответил он просто. — А то как бы он мои носки воровал? Зубами, что ли?

— Они… с когтями, — настаивал Димка, чувствуя, что взрослые иногда бывают удивительно непонятливыми. —И в чешуе.

Дед прищурился, вглядываясь в лицо внука, помолчал не спеша, по-хозяйски, и медленно провёл ладонями по потрёпанным брюкам

— Ага. Значит, допекло. Видать, заскучал. Ладно… — Он тяжело вздохнул, но в глазах его мелькнула странная искорка — не то радость, не то удовлетворение. — Раз уж ты в курсе, придётся помочь. Пора ему домой.

Они сидели на завалинке с подветренной стороны дома, где пахло нагретым деревом и сухой полынью. Дед медленно, растягивая процесс, скручивал толстую, несуразную самокрутку, отчего разговор приобретал особую и неторопливую значимость.

Димка, притихший, ждал, понимая, что сейчас услышит что-то важное.

— Он… не здешний, — наконец произнёс дед. Спичка, чиркнутая о подошву, на миг вспыхнула, обрисовав морщинистые пальцы и тлеющий кончик самокрутки. Дед затянулся, выдохнул, и из его губ медленно выползла струйка дыма. — Ты ведь и сам уже понял: не собака он… Его сюда, ко мне… подкинули...

Димка широко раскрыл глаза.

— Кто?

— Ну… как бы тебе попонятней… — дед почесал затылок, придерживая цигарку в зубах. — Хозяин его. Такой… звёздный чертик, что ли. Сам маленький, светился весь, а этот, — он кивнул в сторону крыльца, — у него, видать, питомец был. Щенок, что ль.

История, которую рассказал дед, была похожа на самую невероятную сказку, но он говорил о ней так же просто, как о вчерашнем дожде.

Холодной осенней ночью много лет назад, когда дед вышел во двор проверить калитку, он увидел на пороге гостя.

Маленькое существо, от которого исходил мягкий, мерцающий свет. Оно было ранено, еле держалось на ногах, а на руках, прижимая к груди, держало свёрток — тёплый, шевелящийся комочек, своего детёныша или верного спутника.

— Он мне его, значит, в руки сунул, — дед покачал головой, глядя куда-то в прошлое. — Глазами так смотрит, понимаешь? Без слов всё ясно. Мол, пригляди, я вернусь. А сам еле дышит. Ну, я взял. А он… он ушёл. В ту же ночь. И не вернулся.

Дед умолк, дав Димке осознать услышанное. В воздухе повисло молчание, нарушаемое лишь жужжанием пчел и потрескиванием тлеющей махорки.

— И… и он так и жил под крыльцом всё время? — тихо спросил Димка.

— А куда ему было деваться? — развёл руками дед. — Бросить что ль? Он же живой. Оказался, значит, на положении военнопленного. Так и прижился.

Димка представил себе «звёздного чёртика», уходящего в ночь, и тёплый комочек, оставшийся ждать под скрипучим крыльцом. Грустная история. Очень грустная.

— А теперь что? — спросил он.

— А теперь, — дед стряхнул пепел, — его домой отправлять пора. Хозяин не вернулся, так хоть его, подкидыша, на родную сторону отправить. Пора уже. Заждался.

Вечер того же дня застал их за чаем с бабкиными пышками. Димка, обжигаясь, дул на кружку с молоком и смотрел на деда, ожидая продолжения.

— Дом его, — начал дед, обмакивая пышку в чай, — тут недалеко. Вон в том колодце, что за баней.

Димка поперхнулся, не столько от молока, сколько от воспоминаний.

— В колодце?! — выдохнул он. — Я туда в прошлом году мяч… — он запнулся, вспомнив, чем закончилась та история с котом, верёвкой и его «гениальным» планом по спасению мяча, после которого кот три дня на него обижался, а дед с трудом отмывал их обоих от грязи.

Дед, видя его смятение, хитро прищурился.

— Знаю, знаю. Только этот колодец… он не простой, — дед помолчал, подбирая слова. — Сухой, можно сказать. Или не то чтобы сухой… а скорее.... — задумался на секунду, — как сломанная дверь. Звёздные врата, по-ихнему.

«Звёздные врата» произнёс он так же просто, как если бы говорил о двери в сарай.

Димка слушал, раскрыв рот.

В его голове старый, поросший мхом сруб вдруг предстал в новом свете — не ямой в земле, а порталом в самую гущу ночного неба.

— И… мы её, эту дверь, починим? — спросил он.

— Вот именно, — кивнул дед. — Починим. Как забор. Только инструменты нужны особые.

Он вдруг строго посмотрел на внука:

— Только котов к делу не привлекай. Договорились? Справимся своими силами

Димка виновато кивнул.

Дед отодвинул пустую чашку и начал загибать пальцы:

— Во-первых, три гвоздя. Ржавых. И чтоб все три — на счастье найдены.

— А как это — на счастье?

— А это уж как найдёшь, так и поймёшь. Во-вторых, горсть лесной черники. Самой чёрной, чтоб аж синевой отливала. Она, видишь ли, как кусочек ночного неба.

— А в-третьих? — нетерпеливо спросил Димка.

Дед посмотрел на него поверх чашки.

— А в-третьих… искра. Искра детского восторга. Самая сложная штука.

— И что это такое?

— Это, внучек, чтоб ты очень-очень обрадовался. От души. А я в этот момент её поймаю. Без неё дверь не откроется. Фундамент, понимаешь, для прохода нужен.

Поиски гвоздей начались на следующее утро и сразу же превратились в странное и увлекательное паломничество по местам силы дедова хозяйства.

Дед объявил, что просто так, с потолка, гвоздь брать нельзя — он должен быть найден «на счастье».

Первый гвоздь Димка нашёл, едва не распоров себе колено.

За мячом, закатившимся в тёмный провал под поленницей, пришлось лезть почти что ползком.

Бабка, увидев его манёвры, бросила с порога: «Куда прешь, шкет? Если хочешь найти потерянное, спроси у лесного деда!».

А лесной дед, как все в деревне знали, жил как раз под дровами и обожал, когда мальчишки падали носом прямо на его ржавые гвозди.

Димка, конечно, не упал, но, выцарапывая мяч из-под колотого полена, он действительно наткнулся ладонью на острый, холодный штырёк.

Из старого, потрескавшегося бревна торчал его первый гвоздь — корявый, весь в рыжих подтёках и с шершавой шляпкой.

— Вот! — торжествующе протянул он находку деду, выползая на свет.

— Ну, это верная примета, — оценил дед, повертев гвоздь в пальцах. — Сам Лесной Дед тебе его выдал. Значит, путь наш верный.

Второй гвоздь обнаружился в сарае, торчащим из старого, рассохшегося пня, который служил деду то табуреткой, то подставкой. Дед вытащил его клещами с таким видом, будто проводил ювелирную операцию.

— Этот пень, — пояснил он, — ещё при царе тут рос, можешь себе представить? Его гвоздь — он с памятью и историей. Для прочности пути важен.

Третий гвоздь искали дольше всего. Они обошли весь огород, заглянули в дровяник, но ничего подходящего не находилось.

Уже готовые сдаться, они вышли к калитке, и тут дед вдруг остановился и ткнул пальцем в землю у самого края дороги.

Из сухой, утоптанной глины почти целиком торчал ещё один ржавый гвоздь, будто ждал их именно здесь.

— А этот, — с удовлетворением констатировал дед, подбирая находку, — самый важный. Дорожный. Он путь знает и сам укажет, где ему кончаться. В самый раз для нашего дела.

С черникой было проще, но не менее таинственно.

Они взяли жестяную кружку с отбитой эмалью и отправились на ближнюю опушку — туда, где кусты стояли сплошной стеной, усыпанные тёмно-синими, почти чёрными ягодами.

Солнце пробивалось сквозь листву, и в его лучах ягоды отливали глубокой синевой, будто вобрали в себя сам цвет ночного неба.

Димка аккуратно, одну за другой, срывал самые крупные и спелые. Кружка медленно наполнялась прохладными бусинами, пахнущими лесом.

Работа шла молча и сосредоточенно,  будто они собирали не ягоды, а крошечные звёзды для будущей дороги. В

ернувшись домой, Димка с гордостью поставил полную кружку на стол.

— Всё? — спросил он деда, вытирая фиолетовые пальцы о штаны. — Теперь искру?

Дед покачал головой.

Не всё, — сказал дед. — Ягоды сначала надо подготовить. Напоить ночью.

Он взял деревянную толкушку и, несильно, но с чувством, стал давить чернику в кружке.

Ягоды лопались с тихим хлопком, превращаясь в густое тёмно-фиолетовое пюре, от которого теперь пахло не только лесом, но и какой-то сладкой, глубокой тайной. Сок окрасил стенки кружки в лиловый цвет, похожий на закатные облака.

— Теперь, — сказал дед, отставляя кружку в сторону, — самая сложная часть. Искра.

Самая сложная часть» оказалась для Димки самой непонятной.

Он стоял посреди двора и пытался вызвать в себе восторг нарочно. Широко улыбался, глядя на солнце. Прыгал с ноги на ногу, воображая, будто поймал гигантского карася. Даже встал на руки, надеясь, что дед сочтёт это достойным поводом для искры.

Дед сидел на крыльце и наблюдал за этими ужимками с каменным лицом

— Нет, — говорил он, терпеливо глядя на очередной акробатический этюд. — Это не то. Это как ненастоящая монета — блестит, а купить на неё ничего нельзя. Восторг должен сам из тебя вырваться.

Отчаяние начало подкрадываться к Димке. Как можно заставить себя обрадоваться по-настоящему?

Это же как чихнуть или икнуть — либо получается, либо нет.

Ситуация разрешилась сама собой вечером того же дня.

Дед, кряхтя, выкатил из глубин сарая старый, ржавый велосипед «Урал». Он был огромным, похожим на железного коня из прошлого века, и Димка смотрел на него с благоговейным ужасом.

— Садись, — коротко сказал дед. — Научишься на двух колёсах держаться — искра сама прискачет.

Димка никогда не ездил на двухколёсном ведлсипеде. Это было страшно и заманчиво одновременно.

Дед, вспотевший и красный, бежал рядом, держа его за шиворот и за седло, и дышал, как загнанная лошадь.

— Крути педали, чёрт мохноногий! Крути! Равновесие лови! — кричал он.

Двор уплывал из-под колёс неровными рывками.

Димка чувствовал, как его бросает из стороны в сторону, как непослушный руль норовит вывернуться.

А потом… потом дед на секунду отпустил руку.

И ещё на одну.

И — произошло чудо.

Земля перестала дёргаться, ветер засвистел в ушах ровной, уверенной струёй, а стена сарая поплыла мимо него плавно и величественно.

Он ехал. Сам.

Без чьей-либо помощи.

Ощущение было таким острым, таким всепоглощающим, что из его груди вырвался не крик, а настоящий, ликующий рёв:

— У-у-у-х! Я еду-у-у!

В этот самый миг дед, стоявший посреди двора с потным, усталым, но довольным лицом, ловким движением подставил навстречу заходящему солнцу старое, треснувшее стеклышко от карманных часов и поймал в него лучик света.

Он дрожал, переливался всеми цветами радуги и был таким ослепительно-ярким, будто и впрямь был соткан из чистого, ничем не разбавленного счастья.

Дед бережно прикрыл стеклышко ладонью, словно поймав в него хрупкую бабочку, и сунул в карман.

— Ну вот, — сказал он, подходя к Димке, который, сияя, подъезжал к нему на своём железном коне. — Теперь у нас есть всё.

Наступила тихая и безлунная ночь, такая тёмная, что на небе проступали даже самые мелкие и робкие звёзды.

Воздух остыл, запахло ночной прохладой, полынью и потянуло дымком от печной трубы.

В этой торжественной тишине они с дедом и двинулись к колодцу.

Из открытого окна горницы донёсся бабкин голос:

— И куда это вы, окаянные, в ночь пошли? Чтоб вам пусто было!

Дед только махнул рукой в сторону дома, словно отмахиваясь от комара.

— Она добра желает, — шепнул он Димке. — По-своему.

Дед нёс перед собой миску с фаршем, как факел, а Димка сжимал в одной руке свёрток с их сокровищами — три ржавых гвоздя и тряпицу с черничным пюре, а в другой — заветное стеклышко.

Оно лежало в его ладони, холодное и ничем не примечательное, но Димка знал, что внутри него спит пойманная искра дестского восторга.

Когда они поравнялись с крыльцом, из-под него послышалось настороженное шуршание.

Дед тихо свистнул, и через мгновение из тени под ступеньками возникла тёмная фигура. Подпечник.

При слабом свете звёзд он был совсем не таким, как представлял его Димка в своих самых смелых фантазиях. Он не был страшным. Он был… другим.

Существо было размером с крупную собаку, но на этом всякое сходство заканчивалось. Его длинное, гибкое тело было покрыто не шерстью, а крупной, переливающейся в темноте чешуёй, похожей на потрескавшуюся вулканическую породу.

Длинная шея венчалась некрупной головой с почти неразличимыми чертами, и только глаза — два больших, матово светящихся зелёным светом пятна — смотрели на них с бездонной, древней печалью.

Он прихрамывал на одну из своих шести костлявых лап, и от всей его фигуры веяло такой тоской и таким бесконечным ожиданием, что у Димы защемило сердце.

— Ну что, старый друг, — тихо сказал дед, ставя миску на землю. — Пришла пора.

Существо не стало есть. Оно лишь ткнулось мордой в дедову руку, издав короткий, горловой звук, полный благодарности. Потом повернуло свои светящиеся глаза на Димку, и мальчику почудилось, что оно кивает ему.

— Ладно, хватит нежностей, — дед нарушил момент, и в его голосе слышалась та же сдавленная грусть. — Пора тропу открывать. Давай сюда инструменты, внучек.

У колодца было ещё темнее.

Дед действовал чётко и молча, будто делал это не в первый раз. Он взял у Димы черничное пюре и густо намазал им край сруба с восточной стороны. Тёмно-фиолетовая масса почти слилась с чернотой дерева.

— Гвозди, — тихо скомандовал он.

Димка подал три ржавых гвоздя. Дед взял их и, приговаривая что-то неразборчивое под нос, вогнал их шляпками вверх в намазанный черникой сруб. Они торчали теперь, как уродливые ржавые памятники.

Наступила самая важная часть.

— Ну, — дед обернулся к Димке. — Давай сюда свою искру. Направь на гвозди.

Рука у Димы чуть дрожала. Он разжал ладонь, взял стеклышко и, поймав им отблеск далёкой звезды, направил крошечный лучик света прямо на средний, «дорожный» гвоздь.

И случилось чудо.

В тот же миг из чёрной глубины колодца, из самой сердцевины темноты, вырвался узкий, плотный столб холодного фиолетового света.

Он был не слепящим, а глубоким, бархатным, и уходил прямо в небо, растворяясь в вышине. Внутри этого столба кружились и переливались мириады крошечных искр, словно это был проход сквозь саму ткань ночи.

Подпечник вздрогнул всем телом. Он издал протяжный, вибрирующий звук, похожий на свист ветра в пустоте, и сделал шаг вперёд.

Он обернулся и в последний раз посмотрел на них — сначала на деда, а затем на Димку. В его зелёных глазах больше  не было печали — только безмерная, вселенская благодарность. Потом он развернулся и шагнул в сияющий столб.

Его чешуя вспыхнула, и,вобрав в себя свет, контуры существа поплыли, стали прозрачными и на мгновение слились с сиянием, словно его нарисовали на стекле, а теперь стирали.

Через мгновение его не стало.

Столб света дрогнул, сжался в тонкую нить и погас, точно перегоревшая лампочка.

Дед тяжело вздохнул и первым подошёл к колодцу. Димка, не в силах пошевелиться, смотрел, как дед наклонился и что-то поднял с земли у сруба.

Это были три ржавых гвоздя. А на краю колодца осталось лишь тёмное, липкое пятно — всё, что осталось от горсти лесной черники.

На обратном пути к дому они молчали.

Димка шёл, чувствуя странную пустоту,  не грусть даже, а скорее тихое, щемящее удивление от того, как быстро может закончиться то, что, казалось, было всегда.

— Воевал, — внезапно и совсем не к месту сказал дед, прервая тишину. — Женился. Детей вырастил. Всю жизнь за хозяйством следил, чтоб крыша не текла и чтоб в закромах не пусто было. — Он сделал паузу, глядя куда-то поверх тёмного конька крыши. — А самым сложным делом оказалось… искру детского восторга поймать. Вот ведь как бывает.

Он не стал ничего больше добавлять, и Димка ничего не спросил. Этих слов было достаточно, чтобы всё встало на свои места.

Войдя в сени, они услышали ровное, мощное посвистывание — бабка уже спала. Дед поставил миску в раковину, и этот привычный, бытовой звук окончательно вернул их из звёздной бездны обратно, в тёплый, пахнущий хлебом дом.

Димка залез в свою лежанку на печи и уснул.

Наутро Димка проснулся с лёгкой грустью. Казалось, в доме стало тише от исчезновения шуршания, что все эти годы скрепляло стены и придавало дому тайну.

За завтраком дед, как ни в чём не бывало, налил ему парного молока и ткнул вилкой в сторону крыльца:

— Не кисни. Он теперь дома. На своём месте. А нам, — дед подмигнул, но в этот раз в его глазах читалась привычная хитрость, — теперь надо нового барсука под крыльцо приманивать. А то, и правда, скучно очень. И тихо.

Димка кивнул. Грусть его была светлой, стеклышко с пойманной искрой.

И в ней уже зрело предвкушение новой тайны — потому что если в мире есть звёздные гости, значит, где-то рядом обязательно водятся и речные, и лесные, и подпечные.

И дед точно знал, как их найти.