«Как же хорошо! Как, мать твою, чудесно!» вот и все о чем он думал, с восторгом пятилетнего ребенка, прыгая по лужам. Иногда он все же замирал и подставлял лицо упругим, необъяснимо теплым струям дождя. Нельзя сказать, что в его городе дождь был редкостью. Скорее он был обыденной реальностью, но вот гроза в конце сентября! Это чудо, не иначе. И такая, знаешь, что бывает лишь там, где о чем-то вечном шепчутся друг с другом облака и море. Почему же все вокруг с ужасом бегут в относительную сухость остановок, навесов, метро, магазинов? Почему никто не хочет насладиться последним в этом сезоне НАСТОЯЩИМ дождем? Как глупо пропустить такой подарок от природы. Эта леди и так не балует Северную Пальмиру ни солнцем, ни крепким морозом. Иногда он даже думал, что так вечность оплакивает тысячи, сотни тысяч погребенных во влажной почве создателей этого чуда. Постоянная сырость, много, очень много воды! И, черт возьми, если ты болен ревматизмом - тебе противопоказан этот город. Но если в душе всегда сплин, а на лице, ни к кому не обращенная улыбка – то тебе сюда, чувак!

Этот город любит поэтов грусти, художников смерти, писателей тоски. Таких, с изломом, с постоянным чувством ненужности, с пустотой во взгляде. Таких, может, как ты?! А, может, и таких, как я…

В такие вот моменты он искренне жалел, что не умеет писать, неважно что, стихи, картины, романы. Просто не умеет и все! А хотелось бы рассказать все то, что храниться глубоко в душе. Поделиться всем тем восторгом, что рождается в его сердце каждый раз, когда по карнизу начинает уныло барабанит дождь. И тогда все запираются дома, а он идет в город. Там потоки небесной воды смывают его сердца всю злость, неудовлетворенность, печаль. После этих прогулок он возвращается домой новым живым, действительно живым, человеком. Интересно, есть ли в этом мире ещё один город с такими же дождями? С такой же серостью, что, на удивление, заставляет улыбаться?

Так вот, он с радостным визгом бежит вперед по какому-то (совсем неважно какому) проспекту. И он уже насквозь мокрый. А ему так хочется самому превратиться в дождь! Рассыпаться на бесконечное множество капель. И упасть на щеку вот той божественно-красивой девушке, на лысину тому смешному толстяку, потом собраться в лужу и ласково лизнуть носок лаковой туфли высокой, с лицом снежной королевы, женщины, опуститься в ладошку рыжей девчушки, отразиться в её по-детски невинных глазах. Такие вот мечты у парня, что совсем не умеет писать!

А он идет все дальше и дальше, а ливень все сильнее и сильней! И мыслей все больше и больше! Проспект кончился, впереди перекресток, почти неразличимый за стеной дождя. Ага, теперь зеленый! Он идет вперед и где-то на середине улицы встречает меня. Я тоже люблю дождь, потому и иду сейчас тут. Он так же заставил меня бежать из дома без оглядки! Мы и взглядом-то встретились со странным пареньком всего на какую-то долю секунды. Но вот её хватило, что бы прочитать в них все это! Как в книге с твердым кожаным переплетом.

Эй, если ты когда-нибудь прочитаешь это, то обязательно дай мне знать! Знаешь, я ищу тебя…

Part I

Аннотация:

Парень по имени Дима крупно задолжал местному криминальному авторитету, и теперь вынужден бежать в глухую деревню, что прячется в брянских лесах, где у него остался дом от бабушки. Но, как выяснилось, Малые Мшары - не очень-то гостеприимное место...

Проходя мимо старой, дореволюционной еще церкви, парень отметил, что все, даже отдаленно похожее на цветмет было уже снято – обезглавленная, без креста и дверей, она больше напоминала заброшенный крематорий с этой уходящей ввысь трубой, что раньше держала купол. Маленькое деревенское кладбище и вовсе заросло крапивой до полной неузнаваемости и теперь больше напоминало плантацию.

Дойдя, наконец, до приземистого здания с ржавой металлической дверью, Дима застонал – приколоченная к стене фанера уведомляла, что сельпо открывается только по пятницам и понедельникам. Значит, еще три дня нужно как-то перетерпеть. Само объявление, сделанное под трафарет, судя по цвету висело здесь по меньшей мере лет десять. На всякий случай, он обошел здание по кругу, но никаких следов людского присутствия не обнаружил. Несолоно хлебавши, Дима отправился назад, в свое новое жилище.

От клубняка в наушниках тошнило – так сильно он диссонировал с безрадостными пейзажами русской глубинки. Переключив на радио, Дима тоже ничего не добился – сигнал здесь не ловил, на всех частотах немо шуршала статика. Прыгая по каналам, в надежде поймать хоть что-нибудь, он мучительно вслушивался в бессмысленный шум, пытаясь выловить хоть что-то, когда в голове вдруг отчетливо прозвучало:

— Митюля...

Дима даже вынул наушники и оглянулся, но никого поблизости не обнаружил – со всех сторон его окружал поросший вялым ковылем пустырь. Вставив наушники, он вновь вслушался в белый шум, пытаясь выловить странно знакомый голос.

— Митюля... знайди мене, Митюля...

Выдрав наушники, парень бросил их на землю вместе с плеером – те чудом не угодили в лужу. Голос действительно был знакомым.

Бабку Надью Дима знал не слишком хорошо, хотя гостил у нее чуть ли не каждое лето. Тогда он почти целые сутки проводил на воздухе – ел малину прямо с куста, кормил грязно-бежевых коз лопухами, играл в вышибалы с братьями Ртищевыми, и рыбачил при помощи самодельной удочки на безымянной речке у запруды. Прабабка же, деятельная и неусидчивая, целыми днями пропадала, то в поле, то в огороде, то в лесу. Но вечером она неизменно возвращалась, садилась за стол и рассказывала о войне.

Много лет назад, еще вчерашняя девчонка, она жила в Кишиневе с новоиспеченным мужем, когда грянула война и пришли немцы. Вдовой она стала в первый же день бомбежек, а после – пленницей Кишиневского гетто. Каким-то чудом ей удалось сбежать. Двигаясь на северо-восток, она скрывалась в лесах, питалась корой и грибами, а по пятам шла армия Вермахта. Наконец, осев в лесах Брянщины, она присоединилась к партизанскому движению. Весь ее отряд сгинул, и к концу войны бабка Надья осталась совсем одна, ходила от села к селу, но всюду встречала лишь смерть. Лишь в одной деревне ей повстречалась одинокая сиротка – голая девочка сидела на крыльце дома и грызла солдатский ремень. Так бабка Надья и осталась в Малых Мшарах.

— А сиротка та, Митюля, была мама твоей мамы. – так она обычно заканчивала свой рассказ, и добавляла. – А я, значит, тебе, приемная прабабка. Прапрамачеха, получается.

— Бабуль, какая мачеха! Ты же нам совсем родная! – отвечала на это мама, чмокая старушку в морщинистую щеку.

И вот теперь этот пронзительно-знакомый голос из далекого прошлого звенел в лежащих на грязной земле наушниках и называл его так, как не называл никто вот уже двенадцать лет. Дрожащими пальцами он ухватился за белую пуговку, но голос уже замолк. Что это? Воспоминания? Или галлюцинации? Может, у него уже наступает обезвоживание и теперь мозг потчует его голосами с того света? Нужно было раздобыть воды и как можно быстрее. Плеер Дима все же забрал – не в его положении разбрасываться имуществом.

Как назло, дождь все никак не собирался – так можно было бы поставить ведро на крыльцо и набрать хотя бы дождевой воды, но ждать, пока разверзнутся небесные хляби у Димы не хватало терпения. Зато благодаря воспоминаниям о прабабке, он вспомнил заодно и о речушке. Если воду как следует прокипятить и пропустить, скажем, через футболку, ее вполне можно будет пить. А на дрова можно и забор пустить – все равно огораживать теперь нечего: ровные грядки давно превратились в изрытые кротами рассадники сорняка.

Узенькая речушка с последнего Диминого приезда обмельчала, и теперь больше напоминала узкое болотце, поросшее рогозом. Берег бугрился грязевыми кочками и обнаженными корневищами клонящихся к воде деревьев. Едва-едва с третьей попытки Диме удалось зачерпнуть хоть полведра, но на дне все равно клубился черный ил. Выплеснув грязную воду, он с досадой плюнул и направился к запруде – пускай, та наполнена стоячей водой и постоянно кишит комарами, но там, по крайней мере, была надежда получить полное ведро без песка и тины.

Приближаясь к водоему, Дима почуял неладное: в запруде кто-то был. Через кустарник он слышал смех и плеск воды. Осторожно приблизившись и раздвинув заросли, он обомлел: в затянутой ряской запруде купались... девушки. Трое белокожих и длинноволосых, совершенно нагих, они беззаботно брызгались и резвились, а их полные груди с кроваво-красными сосками подпрыгивали в такт движениям. Сколько Дима ни силился – их не получалось посчитать: вот ныряла одна, а выныривали сразу трое, а ряска оседала на их длинных черных волосах.

Вдруг ветка, на которую парень опирался, треснула, и он съехал ногой в воду. Красавицы синхронно обернулись, но не смутились, а наоборот – захихикали и двинулись в сторону Димы.

— Эй, ты подсматривал за нами? – журчащим голоском поинтересовалась одна, с кувшинкой в волосах.

— Нехорошо, ай-яй-яй, гадкий мальчишка, гадкий! – подхватили другие со смехом.

— Я тут... э-э-э... воды. – продемонстрировал Дима ведро.

— Теперь придется тебя наказать, да-да! – обнажила в улыбке жемчужные зубки та, что была ближе всех. Ее рука скользнула под водой и ухватила Диму за штанину, слева подплыла вторая и вцепилась в ручку ведра. – Теперь тебе придется плавать с нами...

— Плавать с нами, да-да! – вторил ей хор голосов.

Пока Дима находился с ответом, красавица с кувшинкой подтянулась за штанину. Холодная рука игриво пробежалась по бедру, ухватилась повыше и принялась разминать ему пах. В штанах мгновенно стало тесно, под ширинкой взбух заметный бугорок.

— О, я гляжу кто-то любит поплавать! — прокомментировала красотка, чем вызвала дружный смех своих подружек.

Дима уже готов был шагнуть второй ногой в воду – плевать на ноябрьский холод, плевать на мокрую одежду – все это было неважно, ведь пухлые лиловые губы сулили влажный и столь желанный жар. Хотелось зарыться лицом в полные груди, намотать на руку длинные черные волосы и упереться меж широких крутых бедер, впиться губами в в эту дразнящую улыбку, из которой... деловито выполз жук-плавунец. Раздраженно дернув крылышками, он было проследовал к ноздре, но в последний момент передумал и принялся ползать прямо по глазному яблоку девушки. Та даже не моргнула, продолжая гипнотизировать Диму развратным взглядом травянисто-зеленых глаз.

В штанах все тут же опало, вжалось. По горлу прокатился ком, шлепнулся брошенным снежком и растаял в районе желудка, наполнив внутренности неестественным, мертвящим холодком жути.

— Что случилось? Гадкий мальчишка передумал плавать? – невинно поинтересовалась девушка. Вернее то, что выдавало себя за нее. Взвизгнув, Дима дернулся назад, на берег, но ледяная рука держала крепко – от боли в паху потемнело в глазах. Но парень, будто поняв, что от этого зависит его жизнь, вертелся изо всех сил, точно бык на привязи, а все новые и новые руки хватали его за ноги. Вот одна стащила кроссовок, вторая уцепилась за щиколотку. Дрыгая конечностями, парень отталкивал нечеловечески-длинные и цепкие пальцы. Лишь сейчас бросались в глаза странные детали – ноги у девушек будто срастались ниже лобка, в волосах ползали рачки, а лица были совершенно одинаковые, точно у близняшек. Осознав, наконец, что если не вырвется сейчас, то окажется на дне запруды с этими созданиями, Дима, издав воинственный клич, принялся лупить ведром по головам красавиц. Те взвизгивали, уворачивались, но вновь и вновь их руки хватали за одежду и продолжали тянуть.

— К черту! Идите к черту! – завопил Дима и расстегнул ремень. Штаны соскользнули с ног вместе с последним кроссовком, и хищные красавицы по инерции сползли с берега обратно в воду. Парень, еще не веря в свое освобождение, полз вверх по берегу спиной вперед, а губы тряслись, складываясь не то в «мама», не то в «амба».

Чертовки за ним не последовали, точно наткнулись на какую-то границу у берега. Высунувшись по пояс из воды, близняшки – да сколько же их – принялись ласкать себя и друг друга. Поблескивали влажные отверстия, трепетали языки, скользили пальцы. Перевиваясь друг с другом в бесконечном танце похоти, они смеялись и махали рукой:

— Испугался, дурашка? Иди к нам! Или портки тебе уже не надобны?

С берега ситуация уже и правда казалась скорее смешной, а не страшной – неужто он голых девок испугался? Но промозглый ветер тут же напомнил – на дворе ноябрь. И кто бы сейчас ни резвился сейчас в омуте – это совершенно точно не люди. Дрожа, Дима помотал головой – на слова самообладания уже не хватало. Близняшки – сейчас их было четверо, а ведь Дима готов был поклясться, что в последний раз насчитал пятерых – кажется, почуяли, что жертва сорвалась с крючка и прекратили спектакль. Разлепившись с чмоканьем, они со злобой посмотрели на Диму, потом синхронно подняли головы к небу.

— Будет дождь. – сказала первая, с кувшинкой.

— Ага, к вечеру. – добавила вторая.

— Тогда мы придем... Придем за тобой... Мы знаем, где ты прячешься! – подхватили остальные, — Мы найдем тебя и ты будешь плавать с нами вечно!

Взорвавшись смехом, чертовки нырнули под воду – теперь об их присутствии напоминали лишь расходящиеся по поверхности круги.

***

Дима сидел у печки и мелко подрагивал, но не от холода. Что он сейчас видел? Была ли это чья-то шутка? Или, может, все-таки галлюцинации умирающего мозга? Как быстро умирает мозг без воды?

Во рту было сухо точно с похмелья, но при одной мысли о воде из запруды или грязной жиже из колодца, желудок схватывало спазмом, а в голове всплывали картинки с краснми червями, что вьются у красавиц-близняшек вместо языков. Сейчас он грыз сухой «Роллтон», старательно сглатывая царапающие горло куски и думал.

Рано или поздно придется вернуться к водоему – еще сутки без воды он не выдержит. Впрочем... Они же сказали, что будет дождь! А значит, можно поставить ведро у крыльца и наутро у него будет добрые литров пять, а это уже кое-что.

Лишний раз похвалив себя за то, что догадался упаковать запасные старые кеды про запас, Дима переоделся в сухое и натужно вздохнул – ведро осталось там, у берега, а, значит, придется вернуться. В конце концов, к воде приближаться необязательно – он просто прихватит оставленное у берега ведро и рванет домой. Одна нога здесь – другая там. Так он себя почти уговорил на повторный поход к затянутому тиной омуту, но, выйдя на крыльцо, замешкался.

Поднял глаза на небо – взбухшие серые тучи готовы были в любую секунду опростаться тяжелым ливнем; стремительно темнело. Если и идти – то сейчас. Вдруг прогрохотал гром, и Дима согнулся пополам, держась за живот – тот нещадно крутило, точно кто-то протаскивал ему через кишки колючую проволоку. И гром прозвучал вновь – из Диминого живота. Похоже, сухая лапша на голодный желудок, да еще и в сухомятку теперь оборачивалась для него неприятностями.

«А если у меня заворот кишок?» — мелькнула мысль, вызвав непроизвольную дрожь. Скорая сюда не доедет, тем более, когда дождь окончательно размоет и без того непроходимые дороги. Неужели так он и умрет – скрючившись посреди заброшенной деревни в полном одиночестве?

К счастью, боль спустилась ниже и надавила на сфинктер. Поняв, что грядет, Дима со всех ног припустил через заросший огород к полувросшему в землю строению на углу участка – третьих запасных штанов у него не было.

Сортир время и непогода тоже не пощадили – дверь перекосило, и Дима едва смог ее открыть. Доски несли на себе обильные следы деятельности жучков-древоточцев, с крыши свисал щедрый шматок моха. Вонь многократно запревшей выгребной ямы едва не выворачивала желудок – запах стоял такой густой, что его, казалось, можно резать ножом. Но, учитывая обстоятельства, было не до капризов. Внутри оказалось ничуть не лучше – под потолком вили себе гнездо, похоже, целые поколения пауков, и под белой паклей едва виднелись черные доски.

Все это Дима рассматривал, уже приземлившись на неровной формы очко, да так спешил, что, кажется, получил занозу, но все это меркло по сравнению с ощущением того, как боль вместе с нечистотами проваливается в черный зев. Сидение располагалось низко, из-за чего колени едва не упирались в подбородок; снизу поддувало холодом, отчего задница покрывалась мурашками; темноту рассеивали лишь тусклые лучи из щелей в досках, и все же даже такой «комфорт» хоть немного возвращал в реальность, пускай и ценой занозы в заднице.

На очке Дима просидел добрые минут пятнадцать. Закрыв глаза, чтобы не видеть пауков, и прикрыв нос, он стоически переживал кульбиты собственного кишечника, пока не почувствовал, что внутренности, кажется, пришли в норму. Уже собираясь натягивать штаны, Дима вдруг остановился и растерянно огляделся – туалетной бумаги он с собой взять, разумеется, не догадался. Так, переезжая в новую квартиру забываешь купить соль или подсолнечное масло – просто не задумываешься о том, что столь буднично и рутинно используешь каждый день, но тут же замечаешь отсутствие, стоит ощутить необходимость в этой, казалось бы, мелочи. И что делать дальше? Идти через участок до дома со спущенными штанами? Или лишиться и этих штанов, пока не выдастся возможность постираться? А когда она выдастся?

От невеселых бытовых размышлений Диму отвлек какой-то звук. Он даже не сразу его заметил – настолько он был знакомый и будничный. Ну кого в самом деле может взволновать стук по клавиатуре? Разве что того, кто находится от ближайшей клавиатуры по меньшей мере в ста километрах. Застыв, он мучительно вслушивался в этот странно-уютный перестук, пытаясь определить его источник. Это оказалось совсем несложно – Дима приподнял задницу и звук усилился. По всему выходило, что эта трескотня исходит откуда-то из очка сортира – то есть, из места, над которым свисает голая Димина задница. А еще в голову вдруг пришла мысль – точно также мог бы звучать стук чьих-нибудь ногтей по деревянным доскам.

Воздух будто откачали из легких. Хотелось визжать, бежать, отбиваться, но древние инстинкты подсказали – что бы там ни было, резкими движениями его лучше не провоцировать. Дверь находилась от Димы всего в шаге – только руку протяни. Нужно просто резко встать и выбежать из сортира. Кто бы ни была эта тварь – снаружи она его не догонит. Все ближе и ближе звучало навязчивое: «Тк-тк-тк-тк», напоминающее треск, издаваемый Хищником из старого голливудского фильма. Или стук лапок гигантского насекомого.

Рванувшись вперед, Дима изо всех сил врезался в деревянную дверь, но та не открылась ни на миллиметр. Перекосилась! В панике он начал толкать доски плечом, но те, как назло, держали крепко. Толкая дверь изнутри, он изо всех сил старался не смотреть на темную дыру за спиной из которой уже высовывалась не то рука, не то лапа. «Тк-тк-тк-тк» — потрескивало едва не у самого уха.

Издав не то всхлип, не то стон, Дима навалился на дверь, подтянул ее за ручку вверх и та поддалась – распахнулась настежь, и парень, потеряв равновесие, шлепнулся лицом в грязь. Не поднимая штаны, он судорожно задвигал конечностями, стремясь уползти как можно дальше от жуткого создания, обитающего в сортире.

Еле-еле добравшись до крыльца, он захлопнул за спиной дверь и бессильно сполз на пол. Что-то преследовало его в этом месте, не желало оставлять в покое, хотело то ли свести с ума, то ли... Нет, если думать об этом, можно и правда потерять рассудок. Нужно избрать мыслью что-то простое, что-то понятное. Нужно найти туалетную бумагу. На это он способен.

Страницы из томика Лукьяненко оказались шершавыми и плохо мялись; задний проход теперь горел огнем. Надо срочно раздобыть воды. Придется сходить за ведром – пока не стемнело. Дождь уже накрапывал – стучал по крыше и ржавым карнизам, просачивался сквозь крышу в дом, наполняя воздух влажной затхлостью.

Первым делом он выглянул в щель между досками в окне, нашел глазами сортир. Дверь все еще была распахнута, на земле виднелись чьи-то следы. Его? Или чьи-то еще, какой-то неведомой твари, что обитает в выгребных ямах и питается... Лучше не думать, чем. Воткнув пуговки плеера, Дима включил успокаивающий, теплый лаунж, от которого на глазах выступили слезы – а ведь тогда, развалившись на диванчике и прижимая к себе мурлыкающую в кальян Динку, он и не думал, что однажды окажется здесь – без воды, без связи и без надежды.

Накрапывало пока не сильно. Накинув капюшон куртки, Дима было выдвинулся в путь, когда наушники вдруг взвизгнули и замолчали.

— Да твою-то мать!

К счастью, плеер был еще из тех времен, когда вместо аккумулятора внутрь вставлялись самые обычные пальчиковые батарейки. Дима поднял глаза на небо – смеркалось рано, не стоило тратить время на установку новой... С другой стороны, эта маленькая радость – одна из немногих, что ему остались. Помешкав, Дима уже было развернулся к дому, когда наушники взорвались криком:

— Берегися!

Первым порывом было вновь вырвать наушники – из ушей, а лучше даже из «джека», но Дима каким-то шестым чувством уловил – голос не желает ему зла. Может быть, потому, что это был голос бабки Надьи.

— Берегися, Митюля! Берегися! Старик за тобой Мумку послал. Слышь, як шлепаить?

Действительно, сквозь шум дождя раздавались какие-то шлепки – точно лягушка прыгала по болоту.

— Ховайса, Митюля, ховайса! – причитала бабушка в наушниках, и Дима почувствовал, как от проводов наушников по нервам разрастается паника.

— Куда ховаться, бабуль? Куда?

— Ховайся, Митюля, Мумка идет... знайди мене...

— Куда? – чуть не плача вопрошал Дима, но бабушка, кажется, не слышала. Видимо, сигнал с того света был односторонним. А шлепки, тем временем, приближались. В туманной мгле за горизонтом что-то покачивалось – не то дерево, не то...

— Мумка. – повторил Дима странное слово. Смешное, совсем не страшное, напоминающее о Муми-троллях или каких-нибудь еще мультяшных персонажах. Почему-то по телу прокатилась дрожь.

В необъяснимом порыве Дима рванул обратно к дому и захлопнул за собой дверь. Припал к окну и принялся мучительно вглядываться в ноябрьскую хмарь. До поры до времени все было тихо – даже шлепков не слышно за хлещущим ливнем – дождь зарядил не на шутку. Но было что-то странное во всем происходящем, что-то болезненно-неправильное, от чего сердце все никак не желало успокоиться, отплясывало беспорядочный канкан под ребрами.

— Берегися, внучек. – вновь зашуршали наушники, тихо-тихо, точно бабушка кричала откуда-то издалека. – Ховайся от мумки, она тоби водицей да тиной накачаить, будешь ее раб навеки... Беги, Митюля. Старик тоби покуда не изведеть – не упокоится. Знайди мене, Митюля... Я тебе спасу...

— Куда бежать, бабушка? Куда? – шептал Дима, будто слова, произнесенные шепотом еще не являются первым симптомом надвигающегося безумия.

— Беги, Митька, едрить твою кочерыжку! – громыхнуло в наушниках, и Дима от испуга едва не вывалился за дверь. Кое-как удержав равновесие, он посмотрел перед собой и застыл. Звуки шлепков раздавались из глубокой лужи, накопившейся в тракторной колее, но дело было вовсе не в дожде. Шлепала бледная длиннопалая рука, торчащая из воды – ощупывала почву вокруг. Зацепилась, и следом из лужи вынырнула уже знакомая Диме красавица с кувшинкой в волосах. Улыбнулась, продемонстрировав жемчужные зубки, в которых застряли пучки травы. Следом из соседних луж вынырнули еще трое – статные тела не покидали воду, оставаясь в ней по пояс. Теперь, когда Дима мог видеть всех троих одновременно, сомнения отпали – их лица были совершенно одинаковы. И не только лица – черные волосы, белозубые улыбки, тонкие талии и бесцветные, мертвые глаза.

— Мы пришли! – журчали они, – Хочешь нас? Ты ведь хочешь нас?

Завороженный, Дима смотрел на соблазнительные изгибы женских тел; следил как одно перетекало в другое и сплеталось с третьим, перетекая из лужи в лужу. А там, под поверхностью воды, под черным треугольником волос, под каплями дождя, копошилось что-то гигантское, безразмерное. И казалось, будто под ногами красавиц не лужа вовсе, а глубокий омут, куда глубже запруды, любой реки или океана, в которой неуклюже переваливалось нечто, из чьей плоти и прорастали тела красавиц. Почему-то вспомнилась картинка с удильщиком из детской энциклопедии – глупая рыбешка, увлеченная светящейся «удочкой» подплывала слишком близко и оказывалась в пасти, полной острых кривых зубов.

«Мумка» — догадался Дима.

Тварь, будто поняв, что ее хитрость разгадана, не стала мешкать. Лужа за спиной издала шлепок, и в щиколотку парню впилась чья-то холодная и крепкая кисть.

— Нет! Нет! Пошла вон! – заегозил парень, а остальные красавицы двинулись к нему, высунулись из лужи, и теперь было можно было видеть водянистую, пупырчатую плоть, заменявшую им ноги.

— Вот дурашка! Купаться не хочет! – пересмеивались они, — А давайте его защекочем, девочки! Защекочем!

Бесчисленные руки с неестественно-длинными пальцами потянулись к Диме, ухватили за куртку, потянули на себя, увлекая в лужу. Вот погрузилась одна нога – почти по колено. Кожу обожгло мертвенным, нездешним холодом. Красавицы надавливали сверху на голову, увлекая парня в воду; прижимались к нему телами, оказавшимися на ощупь какими-то липкими и вязкими, точно смола. Через собственный визг он едва слышал причитания бабушки Надьи в наушниках:

— Борись, Митюля... Пихайся, не боись, ничого им не сделаисси... То не девки, то ляльки бездушные. Беги, Митюля, туда, где луж нет. Нехай выдюжишь...

«Где нет луж» — эти слова засели в мозгу спасительной соломинкой. Взревев, Дима выпростал все же ногу из кома облепившей его прохладной плоти и со всей дури саданул подошвой плашмя по воде. Вода в луже заволновалась, добрая половина выплеснулась на раскисшую грязь. Взвизгнув, одна из красавиц отстранилась – места в луже ей осталось совсем мало, и она застряла в узком пятачке воды, а у Димы появился шанс. Маленькая победа придала сил, и он рванул ногу из лужи, что есть мочи. Вся испачканная какой-то склизкой жижей, она была почти лишена чувствительности, но все же теперь была здесь, на поверхности.

— Пошли на хуй, твари! – завизжал Дима, вырываясь из ледяной хватки. Тут же раздались влажные шлепки – из соседних луж потянулись новые и новые тела. Издалека они напоминали выброшенных на берег белобрюхих рыб, которые, тем не менее, проворно выползали по пояс из воды и со смехом тянулись к своей жертве.

Не вставая, Дима перекатился по земле, оказался на пожухшей траве на обочине. Вскочил и рванул прочь, в темный подлесок, а вслед ему неслось заливистое: «Догоним, защекочем, будешь купаться с нами, с нами, с нами...» Он бежал, что есть мочи, пока в боку не закололо, а легким не стало тесно.

***

Продолжение следует...

Автор — German Shenderov

#6EZDHA

It Takes Two — компьютерная игра в жанре action-adventure, разработанная Hazelight Studios и изданная Electronic Arts по программе EA Originals. 
По сюжету пара Коди и Мэй разводятся, чтобы они помирились книга по психологии превращает их в кукол, им предстоит проделать огромный путь, научиться работать вместе, поддерживать друг друга и помогать.
"Вот в это мы и поиграем" - сказал мой муж, подвинул мне джойстик, а сам сел за клаву. Геймплей игры просто шикарен! Но несколько раз во время прохождения, я думала, если мы не разведëмся к тому моменту, когда персонажи игры помирятся, это будет огромным достижением) Говорят, чтобы проверить отношения на прочность, нужно вместе сделать ремонт. Ну вот, не один ремонт своими руками вместе пережили, а тут эта игра :) В какие то моменты муж просто хотел отобрать у меня джойстик, прямо таки порывался мне помочь и пройти сложный этап за меня. На что я просила его запастись терпением, и позволить мне справиться самой. А после того как у меня получалось, он смотрел на меня очень удивлëнно, типа как так, ничего себе, ты смогла. Отдельно бы хотелось отметить моменты, где небольшая ошибка одного из игроков приводит к смерти второго персонажа. Особенно запомнилось, как муж случайно вытащил из стены гвоздь, на котором я висела, или случайно отпустил рычаг который держит ступеньку, а я уже добралась наверх, а теперь все по новой... И женская партия в этой игре сложнее. Почему то больше активных действий приходится делать именно Мэй. Даже там где Коди дают какой то один инструмент, ей дают два... И чтобы они работали надо зажимать разные кнопки, иногда приходилось одновременно удерживать до 4 кнопок, плюс повороты камеры на стике. Боролись за равные права, нате вам, получайте?) Феминистки бы были просто счастливы. Мой муж порывался поменяться персонажами на протяжении всей игры, но я начала играть девочкой и хотела дальше ей и играть. Вчера мы прошли игру. Очень надеялась что финальный босс будет - книга по психологии. Так она достала со своими нравоучениями... Из минусов - очень много роликов и диалогов, которые к сожалению никак нельзя пропустить. В целом игра очень понравилась... Советую всем, кто уверен в своих отношениях :)

У моей бабушка на даче между грядками посадок были раскатаны-разложены резиновые дорожки. Ну, то есть мы называли это дорожками, а на деле это были просто длинные, уходящие вдаль, рулоны резины. И вот однажды скачу я такая, мелкая и счастливая, мимо посадок бабушкиной картохи, и вижу, как под эту дорожку пытается вкопаться НЕЧТО. Нечто было мне незнакомо, и я присела его рассмотреть. Решив, что это сверчок, я попыталась хапнуть его себе, потому что обожала всех насекомых. Нечто знакомиться со мной совершенно не желало, поэтому с утроенной скоростью ошалевшего эскаватора принялось вкапываться под резину. Я вцепилась нечте в задние лапы, или чего там у него было, и стала тянуть на себя. Нечто сначала не сдавалось, но победила молодость и задор. Я вытащила это огроменное нечто, и оказалось, что держалась я не за лапки, а за усики, которые у нечты почему-то росли сзади. А впереди были клешни. Восхитившись сим созданием, я поспешила поделиться своей радостью с бабушкой.

- Ба, гляди, какая штука! - радостно возопила я, подкрадываясь к бабуле, собирающей крыжовник, со спины.

И потрясла насекомой, бывшей размером больше моей восьмилетней ладошки.

- Ну, чего притащила? - повернулась бабушка.

- Во, - доверчиво протянула я штуку бабушке.

- Батюшки-светы, - побледнела она, - а ну брось! Нет, не бросай! Иди за мной, где взяла?

- У картошки поймала! - радостно сдала я место схрона нечт.

Бабушка меж тем резво схватила лопату, выхватила у меня этого недорака и порубала его лопатой на три части.

- Ну вот, - философски заметила я, - а кто это?

- А это, внуча, медведка.

- Не похожа она на медведя. Рак какой-то, - не согласилась я.

И отправилась себе еще медведок наловить. Но они, явно прослышав и горькой участи соплеменницы, больше мне не попадались, решив, что я служба отлова, помогающая уничтожителю медведкового племени.

А вечером моя бабушка рассказала соседке, как ее чуть кондратий не схватил, когда она увидела, чего я приперла в ручке. Но никакой Кондратий за ней не охотился, я знала.