Part I

Part II

Part III

Аннотация:

Парень по имени Дима крупно задолжал местному криминальному авторитету, и теперь вынужден бежать в глухую деревню, что прячется в брянских лесах, где у него остался дом от бабушки. Но, как выяснилось, Малые Мшары - не очень-то гостеприимное место...

Разбежавшись, Дима подпрыгнул, насколько хватало сил, уцепился за край окна и тут же, вскрикнув, ссыпался под ворота амбара. Обе руки были разрезаны вдоль едва не до кости, пальцы медленно теряли чувствительность.

— Сука!

Пришлось сорвать с себя футболку – холодный ветер тут же забрался под ветровку – разорвать ее на бинты и перевязать руки. Оглядевшись, Дима тихо произнес:

— Йес-с-с!

На пожухлой траве валялся кусок мешковины, достаточно толстый, чтобы накрыть остатки стекла в раме. Накинув мешок на край окна, Дима вновь подпрыгнул, уцепился и едва не взвыл от боли, прошившей ладони. Поборол себя, еле-еле подтянулся – давненько он не занимался спортом, пожалуй, со времен школьной физкультуры – и перевалился через край, ухнул головой вниз на земляной пол, благо падать было невысоко. Вскочив на ноги, едва не споткнулся обо что-то, слепо тыкаясь в стену, по лицу что-то чиркнуло – еще раз и еще, будто какие-то насекомые. Воняло зверски, точно на скотобойне. Когда глаза, наконец, привыкли к темноте, перед взором его предстали внутренности амбара, заваленные обломками техники. Чего тут только не было – пробитые насквозь, пузатые экраны телевизоров; разбитые радиолы желтого пластика; отрезанные телефонные трубки и даже растоптанная в труху радиостанция. Изнутри амбар был под завязку наполнен мухами – те вились у лица, лезли в уши и ноздри, садились на ресницы – только успевай отмахиваться. Перебираясь через завалы мусора и отмахиваясь от насекомых, Дима устремился к большому металлическому ящику в углу помещения.

Полустертая надпись на боку гласила “Sonder... N0S...”. Зондер! Вот оно! Наверняка, именно здесь старик держал тело бабушки Надьи. На крышке ящика покоилась отрезанная коровья голова, издававшая жуткое зловоние. Из крупных ноздрей на металл валились личинки, а глаза то ли ссохлись, то ли были давно выклеваны.

Преодолев отвращение, Дима смахнул голову в груду битой техники, и тут же раздалось громкое, протяжное мычание давно не доенной коровы. Мычала отрубленная голова – ритмично и натужно, будто сигнализация. Нужно торопиться!

Проржавевшие замки отказывались открываться, пришлось подцепить какой-то металлической фиговиной, найденной в обломках. Откинулся один, второй, дольше всех сопротивлялся третий. Дима потянул крышку вверх и застыл, ошарашенный увиденным.

— Митюля... – расплылась бабушка в улыбке. Ее лицо почти не изменилось – не тронутое разложением, оно осталось таким же, каким Дима запомнил его в свой последний приезд – мелкие морщинки, здоровый румянец на щеках, крепкие зубы – «все свои» — гордилась бабушка – и поблескивающие стариковским задором глаза. Даже платок на голове ничуть не сбился, все так же прикрывал седые волосы. Но вот ниже шеи... – Не боись, Митюля. Прибери меня скорей... Тулово мне надобно, тулово...

Ниже шеи у бабушки свисали какие-то розовые, вспухшие отростки, похожие на переевших дождевых червей. Они медленно переплетались, напоминая своим шевелением морской анемон. То и дело эти отростки выстреливали, утыкались в жестяные стенки ящика и тут же разочарованно сползлали обратно. Остального тела у бабушки Надьи не было.

— Скорее, Митюля, слышь, буренка моя мычит – зовет его значить... Придет дед, тут и конец нам обоим. Снеси меня, Митюля, к воде. Скорее!

Действительно, было не до колебаний. Мелькнула мысль о Ртищевых – те рисковали жизнью, чтобы Дима мог освободить бабушку Зондер. И какое теперь имеют значение эти жуткие щупальца из обрубка шеи? Видимо, чтобы одержать верх над чудовищем, нужно другое чудовище. Это хотя бы свое, родное.

— Сейчас!

Скинув куртку и оставшись с голым торсом, Дима подхватил голову своей прабабки, завернул ее – ни лишний раз смотреть, ли, тем более, дотрагиваться до этого создания не было никакого желания. С этим грузом парень ринулся к воротам амбара и... застыл. Створки и правда были вкопаны в землю. До слухового окошка, да еще и с утяжелением, Дима бы никак не допрыгнул. Можно, конечно, перекинуть наружу, а потом пролезть самому, но еще неизвестно, как старушка к этому отнесется. Ритмичное мычание за спиной мешало думать, мысли путались, руки дрожали, а в сердце хозяйничал давно обосновавшийся там страх.

Бум!

Размышления Димы прервал сильнейший удар в ворота амбара – с наружной стороны. Взлетели в воздух комья земли, заметались беспокойно мухи. От второго удара створки покачнулись. Замерев в панике, парень лихорадочно искал пути побега, но было уже поздно.

Створки разлетелись в щепки, доски проломились как рисовая бумага, одна заноза угодила Диме под щеку, но он не ощутил боли, полностью захваченный представшим перед ним зрелищем. В проеме, оставшемся от ворот стояла... корова. Вздувшееся брюхо готово было в любой момент лопнуть, покрытая язвами и грязью шкура туго обтягивала бока, хвост яростно хлестал из стороны в сторону. Голова у коровы отсутствовала – на ее месте сочился гноем темный обрубок с торчащим куском позвоночника. Копыта рыли землю, тварь готовилась к очередному смертоносному толчку.

— Позволь-ка, Митюля, — раздалось из под ветровки.

Куртка выстрелила через рукав уже знакомым Диме клубком дождевых червей, но теперь те нашли цель – впились в обрубок шеи, подобно пиявкам. Тела их пульсировали, будто перекачивали какую-то жижу из обезглавленной коровы в бабушку Надью. Ноша заметно потяжелела, а корова – теперь отощавшая, высохшая, чуть ли не скелет, обтянутый сгнившей шкурой – повалилась на бок, точно подрубленная.

— Хорошо-о-о... – протянула прабабка. – Скорей, Митюля. У него слуг много, он уж знает, шо ты мене вытягал... Беги к воде!

И Дима припустил. Перепрыгнул иссушенный коровий труп, отмахнулся от налетевших было воронов – розовые отростки и тут не упустили своего, «выпили» двух птиц, остальные отстали, видя бесславную кончину своих товарок. Парень бежал так, будто за ним гонятся за ним все бесы ада и сама геенна огненная, старательно огибая лужи – помнил о Мумке. Там бессильно шлепала то тут, то там ладонями по грязи, но не дотягивалась. Ледяной ветер вымораживал до костей, но Диму гнало вперед осознание – если он остановится, это будет конец. Дошагает до него высоченная фигура, что уже мелькает меж деревьеы; ухватит за щиколотку холодная рука красавицы-приманки, растущей на спине у подводного чудища; вороны выклюют глаза, а Ртищевым – если те еще живы – только и останется, что доесть его бездыханный труп.

Малые Мшары бурлили – дрожала земля под ногами, раздавались со всех сторон влажные шлепки, дышал кто-то задушенно и хрипло в темных хатах, произнося имя незваного гостя. Но парень гнал вперед, точно лошадь, что понесла нерадивого всадника. Впереди уже поблескивала задушенная ряской гладь запруды. Оставались считанные шаги до берега, когда перед Димой будто из ниоткуда возник старик. Лицо его было красным от крови, с мокрого рубища густо капала юшка.

— Нашукал все ж таки! – квакнул он, широко разевая гнилозубую пасть. – Шо ж ты, идол, натворил!

— А ты внука мово не тронь! – одернула его бабка Надья из-под ветровки. – Прошло твое время, мое настало!

— То мы ишшо поглядим. – ответил дед Елизар, прищурившись. И вдруг громко и протяжно засвистел, как ветер, что задувает в оконные щели зимой. Свист его ощущался почти физически, сбивал с ног, наполнял голову звенящим гулом, стелился через поля, метался меж деревьев, призывая что-то...

Ступор спал с Димы. Он был готов сделать что угодно, лишь бы этот свист прекратился, лишь бы старик замолчал, лишь бы настала наконец тишина. Недолго думая, парень поднял над головой ненавистного деда свою заметно потяжелевшую ношу и обрушил ее прямо на облысевшее темя старика. Тот поперхнулся, точно прикусил язык, захрипел и обрушился наземь, будто кто-то перерезал нити у марионетки.

«И это все?» — невольно пронеслась мысль. Неужели чудовищный колдун, принесший столько бед и почти придушивший Малые Мшары мог так запросто умереть?

— Вода, Митюля! Скорее!

В два шага Дима преодолел расстояние до запруды и, на бегу развернув куртку, вывалил бабушкину голову прямо в омут. Та погрузилась с глухим всплеском, только мелькнул над ряской шлейф розовых червей. Сначала ничего не происходило, лишь гудели над ухом комары.

А потом запруда взбурлила, выпростались на берег бесчисленные белые тела – оплывшие, потерявшие женский облик, они панически цеплялись полупрозрачными руками за берег, отчаянно пытаясь выбраться. Но из воды вылетали хлесткие розовые щупальца, опутывали Мумку и утягивали обратно, в омут. Одна едва-едва не добралась до Димы, мазнула ледяными пальцами по животу. Бесформенное, словно расплавленное, лицо вытянулось, прозрачные бесцветные глаза смотрели на Диму с мольбой и... ужасом.

— Помоги-и-и...о-о-о...

В раззявленный рот создания набились малиновые черви, наполнили глотку и затащили обратно в воду. Там, под пузырящейся поверхностью творилось неведомое, что-то очень страшное и неправильное, а Дима стоял тут с курткой в руках и не знал, чего ждать.

— Шмурак-урак-урак... – прогремело эхо где-то в отдалении, то ли из леса, то ли со стороны поля – не определить. – Что же ты натворил-творил-рил...

— Что? Что я натворил? – взвился Дима, отвечая неведомому собеседнику, которых, то ли был где-то в доброй сотне метров, то ли прямо здесь, у самого уха. – Что я опять сделал не так?

— Таперича всему конец-ец-ец...

Действительно, было во всем происходящем что-то неестественное, ненормальное. А что было нормальным за последние двое суток? Может подводная тварь, что прикидывалась прекрасными девушками? Или лесное чучело? А, может, то, что друг его детства вместе со всей семьей превратились в каннибалов? Нет, ничего из произошедшего не укладывалось в понятия нормы. Но в бурлении запруды у его ног, в мельтешении теперь уже не розовых, но кроваво-красных червей ощущалось что-то совершенно жуткое и непоправимое...

— Останови её-ё-ё... – нудело эхо.

— Нельз-з-зя! Нельз-з-зя! – звенела над ухом мошкара.

— Погибнем... Погибнем... – шелестели кусты.

Там, в центре омута набухало что-то большое, красное, похожее на помидор, только размером с хороший валун. И это что-то пульсировало, шевелилось, готовое выпустить на свет что-то...

– Что мне делать?

— Убей ее! – хором воскликнули Малые Мшары. Убить. Как? У него с собой не то что оружия – футболки-то нет. Всего имущества – штаны, да ветровка... В кармане которой все еще покоился пакетик спидов, достаточной, чтобы обеспечить отравой весь район... Или небольшую запруду.

Разорвав пакетик, Дима всыпал весь белый порошок прямо в центр омута – туда, где вокруг огромного кокона вились в беспорядочном танце уже темно-багровые черви. Вода вспенилась, отростки жадно хватали высыпанные в воду «крошки» будто карпы, которых Дима с мамой как-то раз кормил в парке. Поглощая порошок, черви вздрагивали, но продолжали пульсировать, передавая отравленную теперь жидкость окуклившемуся в омуте созданию. Через стенки было еле-еле видно, как то дергалось, металось и корчилось, получая дозу яда. Вот побелела одна из створок гигантского яйца, за ней и вторая. Изменив цвет, они отслаивались, отшелушивались, превращаясь в скопления мелких ошметков, что растворялись в воде.

Уже через несколько минут все кончилось. То, что осталось от бабушки Зондер теперь скопилось густой грязной пеной по краям берега. Там, в центре успокоившегося теперь пруда покоилось нечто похожее на завядший цветок, в центре которого лежала, скрючившись, крошечная бледная фигурка, не больше младенца. Вскоре распалась и она – растворилась и опала сама в себя, превратившись в прах.

— Вот и усе-се-се... – раздалось эхо, но совсем рядом, над самым ухом. Дима обернулся, но за спиной никого не было. Лишь взглянув на свое отражение в воде, он увидел говорившего и застыл, не в силах пошевелиться от сковавшего конечности ужаса. Через стук зубов он смог выговорить:

— К-к-кто ты?

— Неважно. Я из тех самых страшных русских сказок, где побеждает зло...

Отражение в грязной, неспокойной воде было нечетким, но Дима разглядел более чем достаточно – и гигантский рост неведомого собеседника, и его шубу, сшитую из жертвенных даров – мертвых мышей, воробьев и иссохших женских тел. Над дырой, заменявшей твари лицо, вздымался венец, сплетенный из веток рябины и украшенный ягодами брусники. Тонкая, гибкая кисть размяла длинные – сантиметров в двадцать – пальца и коснулась Диминого плеча, а тот, к своему ужасу почувствовал это прикосновение.

— Не дрожи, оболтус. Не трону. Хошь, покажу, як дело было?

Сам того не желая, он кивнул. Тонкий палец метнулся с плеча к глазу и вонзился в него на всю глубину так, что, кажется, мог достать до мозга. И Дима увидел.

Увидел как темно-серый грузовик застрял в топях. Как люди в черной форме со свастиками на красных повязках выходят и принимаются толкать грузовик. Как сначала с дырой в голове падает наземь сначала один, потом второй. Третий бросает оружие, пытается что-то объяснить, но вышедший из леса мужик в рубахе прерывает поток немецкой речи метким броском топора. Из-за деревьев вываливают и прочие партизаны, принимаются обыскивать грузовик, открывают кузов. Показывается уже знакомый Диме ящик. Теперь надпись видится четко и ее можно прочесть полностью – «Sonderwaffe N0S-Fer-AT“. Мужики сбивают топорами замки и открывают ящики, распахивают рты в изумлении. Один наклонился слишком близко, и из ящика на него прыгает голая девица – длинные черные волосы, бледная, с красными прожилками кожа. Глотка мужика взрывается кровавым фонтаном, остальные пытаются девчонку оттащить, но... С перегрызенной глоткой падают и второй и третий...

— От так она к нам и попала, — прошелестело у Димы в голове.

Следом картинка сменилась и перед глазами появились Малые Мшары – такие, какими Дима их знал в детстве: паслись на пригорке козы, шел мужик за водой, где-то вдалеке тарахтел трактор. Как в фильме «камера» влетела в до боли знакомый домишко – еще с незаколоченными окнами и целой крышей. А внутри была настоящая бойня – доски пола измазаны кровью, в углу лежат бледные обескровленные трупы, а черноволосая девка – уже повзрослевшая, с широкими бедрами и пудовыми грудями – обгладывает шею какого-то бедолаги. В чертах ее лица Дима узнал бабку Надью – только гораздо моложе. А в углу избы копошатся две девочки лет пяти – играют с какими-то самодельными куклами.

— Твои родственнички... Своих она не трогала, знала, видать, что пригодятся ишшо...

И вновь изображение поменялось – теперь Дима видел убитого им деда Елизара, только молодого. Тот пробирется через какие-то непроходимые топи, то и дело проваливаясь по колено. На локте его висит лукошко, полное мелкого зверья – убитых воробьев, мышей и прочей живности. Вот он доходит до прогнившего поваленного дерева, останавливается и ссыпает в жадно раззявленное дупло свою ношу, шепча какие-то слова и мольбы.

— Здеся он мне и присягнул.

В неразборчивом бормотании Елизара Дима разобрал часть слов: «Пробудись, батюшко, не допусти, защити. Все бери, плоть мою бери, кровь мою, только заступись...»

В глазах закрутилось, потекло. Вырос кругом ночной лес – ухает филин, шелестит листва. Идет бабка Надья по тропинке – пожилая уже, но еще бодрая – кличет корову.

— Майка! Майка, дрянь такая! Куда ты задевалася?

Еле-еле виднеются глубокие следы от копыт. Вот она поворачивает за дерево, продирается через бурелом и чавкает под ногами болотная кочка. А за ней...

— Тута я ее и подкузьмил. – шепчет другой.

Дима проваливается под землю, ныряет в черную влажную почву и чувствует, как бока щекочут черви и мокрицы. В нос ударяет тяжелый запах затхлости и плесени, расступается деревянная крышка и он оказывается лицом к лицу с покойницей. Платок подвязан с двух сторон – один прикрывает волосы, другой придерживает челюсть. А тулово, руки, ноги – все распалось, расплелось на длинные розоватые отростки, что ввинчиваются в землю и ползут-ползут куда-то к поверхности, а Дима следует за ними. Вот один обвил корень какого-то растения, запульсировал, а на стеблях его набухали болезненно-красные вздутые что утопленники плоды, сочащиеся порченой мертвой кровью. Вот малиновый червь любовно обвил собой картофельные клубни и те порозовели, наливаясь ядом бабки Надь. Вот целая стая отростков устремилась под дно колодца, проросла там и принялась выпускать цели стаи мелких, едва видимых глазом себе подобных тварей.

— Всю землю, всю водицу потравила стервь... Никого нетронутым не оставила...

Наконец, костистый палец покинул глаз парня, и тот вновь видел перед собой запруду, свое отражение в воде и, к своей досаде, фигуру за спиной.

— Долго я пытался тот сорняк вывести со своей земли, да больно упряма попалась тварь. Вот, пришлось, вишь, всю деревню уморить, шоб дальше не утекла. А ты, дурак, пришел бабку спасать, да? Ну шо, спас?

Дима не нашелся с ответом. Посмотрел на почти разложившуюся фигурку в воде. На языке вертелся вопрос.

— Но теперь-то все? – наконец, выдавил он.

— Як жеж! Гляди! – длинный палец ткнул в набухшие темные тучи, готовые вот-вот обрушиться на землю ливнем. Мазнуло заблудившимся солнечным лучом по краю одной, и та озарилась изнутри густо-малиновым. – Все здеся отравлено. Вода, земля, даже воздух. Ничего нельзя отсюда выпускать. И никого.

Услышав эти слова, Дима резко обернулся и посмотрел в пустоту – туда, где должна была стоять фигура жуткого создания. Вдалеке, над самым ухом раздался чей-то смех. А может, каркала ворона или залаяла пробегающая мимо лиса.

— А куды тебе возвращаться-то? А? Бате ты своему задаром не сдался, а мамку твою Тофик отыскал и мне подарил – вот она.

Отражение твари повернулось, будто похваляясь своей шубой. Краем глаза Дима заметил на висящее на ней еще одно женское тело – еще совсем свежее. С шеи свисал аккумулятор. Он поспешил отвернуться. Душили слезы, в горле набухал ком.

— Некуда тоби идтить. А ведь прабабка твоя еще не раз счастья попытает... Нешто не хошь за землю родную постоять? – уговаривал шепот ветвей и журчание воды. – Кроме тоби ведь некому...

— Что надо делать? – спросил Дима. Он ведь знал, что если приедет – останется навсегда. Какое чудо должно было его вытащить из этой глуши? Нет, в глубине души он знал – его путь закончится в Малых Мшарах.

— Просто впусти мене... – ответила сама земля, сам лес и даже ветер. Фигура в отражение уже обвивалась вокруг Димы, точно собираясь слиться с ним в сладострастных объятиях.

— Хорошо. – кивнул парень, глубоко вдохнул и уже было собирался произнести заветные слова, но вдруг задумался, после чего сказал: — Только сначала одно условие.

***

Когда-то черный, а теперь почти серый от грязи «Гелендваген» безнадежно застрял в размытой каше, названной по недоразумению дорогой.

— Тофик, брат, да похер на этого чепушилу. Ты сам посмотри, он бы тут уже сгинул. Дауай попробую задний ход...

— Уыходи! – скомандовал Тофик, распахнул пассажирскую дверь и ухнул в грязь едва не по колено. – Его мамаша четко сказала – Малые Мшары. Больше некуда.

— А мож он все-таки у бати, а? – умоляющим тоном протянул Умар – спрыгивать в это болото ему явно не хотелось.

— Ты думаешь, она после усего нам пурги нагнала? Уылезай, билять! И стуол захуати.

По размытому тракту эти двое шли добрые полчаса. Одежду можно было выжимать, а обувь и вовсе оставалось только выбросить. Но вот, наконец, перед ними показался черный шлагбаум и замазанный указатель.

— Зашкерился, сука. Ничего, я тебя из-под земли достану. Никто не кидает Тофика дуажды. – раздувал угли ярости бандит, шагая по раскисшему большаку.

— Слушай, брат, да не живет тут давно никто, ты посмотри! – указывал Умар на явно пустые и заброшенные дома.

— Здесь он – я нюхом чую! – ткнул себя Тофик дулом ствола в сгорбленный нос.

И действительно, на краю колодца как ни в чем ни бывало сидел должник. В зубах он вертел соломинку, болтал босыми – несмотря на холод – ногами и выглядел совершенно беззаботно. От такой наглости Тофик на секунду застыл, потеряв дар речи, после чего напористо зашагал к Диме.

— Пизда тебе, сученок, билять, я тебе туои же кишки скормлю! Иди сюда, су-у-у-...

Договорить Тофик не успел. Грязь под его ногами закопошилась, и из нее возникло длинное сегментированное тело размером с собаку. Многочисленные лапки обвили ногу, верхняя часть панциря вцепилась в колено, и по нему тут же растекся новокаиновый мороз, отключая всю ногу. Тофик не растерялся и принялся палить в уродливую тварь, но пули застревали в толстом панцире, не причиняя созданию никакого вреда.

— Умар, билядь, помоги мне!

Но Умар застыл на месте, не в силах пошевелиться. Он сам вырос в небольшом поселке и часто помогал бабушке с огородом в далекой Шушановке. Именно там лет в шесть он напугался до смерти, встретив медведку. Почти года она ему снилась, он плакал по ночам, боялся ходить в огород и не желал слушать никаких увещеваний – что они безопасны, что они не кусаются. Сейчас уже взрослый мужчина, он до сих пор с нелюбовью относился к этим созданиям. И уж тем более, никогда он не видел такой огромной.

— Умар, хули ты стоишь! А, сука!

Пистолет издал сухие щелчки, а нога окончательно отключилась, и Тофик повалился спиной в грязь. Медведка наползла сверху, надавила на грудь; гадкие усики ощупывали лицо.

— Умар!

Но Умар уже был занят своими проблемами – огромными прыжками со стороны леса к нему неслось что-то похожее одновременно на огородное пугало и на водомерку. Нервы его сдали и он, испустив какой-то тоненький «мяв» обмочился. Про пистолет в кобуре он давно уже забыл и теперь был способен лишь бессильно наблюдать как жуткая тварь с каждым прыжком оказывается все ближе. Оставалось буквально полметра, когда...

— Стой! – раздался голос должника. Тот спрыгнул с колодца и направился к чужакам. Движения его были рваные и какие-то нескладные, как у куклы, а взгляд светился безумным торжеством. Оказавшись совсем близко к Тофику, он взмахнул рукой, точно муху отгонял, и медведка послушно сползла с груди своей жертвы. Бандит тяжело дышал и с ненавистью смотрел на одержавшего верх должника. Он же обернулся куда-то за спину и вверх, сказал:

— Помнишь условие? Своими руками.

И в стылом тумане, стелящемся над деревней, Тофик заметил за спиной у Димы какую-то многосуставчатую тень, которая, кажется, одобрительно кивнула.

***

Альтернативная концовка

Автор — German Shenderov

#6EZDHA