Что-то в последнее время ностальгия мучает. Истории вспоминаются всякие, в том числе, и не очень приятные.
1988-й год. Закат Империи. Я очень просился в пионерский лагерь, а так как у отца на работе не было ведомственного лагеря, то меня по блату запихнули в какой-то лагерь в Верее то ли от общества "Знание", то ли от Политехнического музея. Тетя постаралась.
Показали меня дядьке с диковинным талибским именем Хикмет, договорились, что будет за мной приглядывать, получили памятку, что брать с собой и прочие правила.
Мама, как и следовало ожидать, подошла к вопросу законно и соблюла все правила, собирая меня в поездку. Когда я появился на сборном пункте, кажется, даже птицы смолкли. Не говоря уж о пионерах и пионервожатых. Перед ними стоял на стройных ножках пионер. Сейчас я понимаю, что был мечтой педофила. Но тогда я просто был в белой футболке, красном шелковом галстуке, синих шортиках. Крепенькие икры туго обтягивали гольфы по колено. Картину довершала алая пилотка на коротко стриженной круглой голове. Я увидел, как выглядела гогочущая толпа пионеров и сник. Все были в джинсах, рубашках в клетку и прочем кэжуале. Пионер, одетый в соответствии с памяткой, был в наличии один - я. Я понял, что ловить мне в этом коллективе нечего, хоть бы не лупили.
Попрощались с родней, погрузились в икарусы и поехали. Дорогу помню плохо. Прибыли в лагерь, там объяснили правила поведения, развели по баракам, где мы и устроились.
Так как я примкнул в последний момент по блату, оказался в отряде, где пионеры были старше на год. Ни о каком уважении при таких раскладах говорить не приходилось, но пришлось себя ставить в коллективе иными методами.
Первые дни я бродил по лагерю, как будто я из касты нифига не браминов, а наоборот. Никто меня особо не замечал, но и не обижали.
Через несколько дней в лагере случился конкурс стенгазет и я, неплохо рисовавший для своих лет, взялся рисовать газету. Так как отряд назывался "Алые паруса", я исполнил газету в виде крутейшего парусника, на красные гуашевые паруса которого налепили какие-то заметки внештатных корреспондентов.
Наша стенгазета заняла первое место, о чем Кум (начальник лагеря) и объявил торжественно на утренней линейке среди ароматного можжевельника. После этого мои акции сильно выросли и ко мне стали относиться, как к младшему, слегка придурковатому товарищу, с уважением и брезгливостью. Еще немного я подрастил авторитет, когда помог разгадать пару кроссвордов своим старшим, но менее начитанным соотрядникам.
Короче, я прокоптил полсмены и при ближайшем созвоне с домом попросился домой, ибо как-то невмоготу была такая роль в коллективе.
Из той поездки, помимо вышеописанного, я вынес навсегда воспоминание об утолении жажды. Ходили по лесу целый день с вожатым и дико хотелось пить. И когда мы в лесу вышли к роднику, я пил студеную воду из той поросшей мхом деревянной колоды так, что аж во лбу ныло. Теперь когда испытываю жажду, всегда вспоминаю тот родник в лесу, комаров размером с мессершмит и красивую татарскую девочку из нашего отряда, с которой мне ничего не светило.
