Реальные истории из жизни

Длиннопост.
Итак, мать, которой надоела спокойная и размеренная жизнь, решила разбавить её приключениями и спиртом. Как следствие её (вместе со мной) выгнали из того дома, где мы жили. Так как вечно пьяная, таскающая из дома вещи, устраивающая скандалы женщина не нужна никому. На наше счастье скитание было не долгим, она встретила какую-то знакомую, с которой зналаст ещё в пору беременности мной. Та рассказала её про деревню на отшибе, что мол в пустые дома, неприватизированные, по разрешению сельсовета, можно заселиться. На, где-то нашкрябанные, последние копейки мы поехали туда. Деревня - остаток некогда большого колхоза, три улицы, полторы сотни дворов, процентов тридцать домов - пустые. Но в этой деревне была школа, куда даже привозили учеников из соседних деревень. Нас поселили в давно пустующий дом, огород там зарос бурьяном под два метра. Это был август месяц, так что посадить картошку мы бы всё равно не успели, даже если б хотели и могли. Мать определила меня в школу и пошла искать... Нет, не работу, друзей. Естественно запойных алкашей, бичей. Нашла их быстро и много. Те с удовольствие приняли нового воина в своё войско. Стоит сказать, что три предыдущих года в городе, в окружении друзей, сделали из меня какую никакую личность, со своими принципами и интересами. Но молодёжь деревни жила по другим принципам. Я не знаю, я ли так попал, или тогда это было повсеместно, но каждый школьник от пятого до одиннадцатого класса считал себя "ровным пацаном по жизни, живущим по понятиям". Короче все они были ауешниками. А мне эта субкультура была очень чужда и противна. Это всё и определило. Я быстро стал изгоем, "нитакимкаквсе". И не только по причине разных культурных взглядов. Мать пила по чёрному, не работала. Денег не было вообще. У многих детей, проецируется образ родителя на тех детей, с которыми они общаются. Мою мать видели постоянно пьяной, грязной, в блевотине, среди грязных алкашей, пускающих ее по кругу по среди бела дня, в каком нибудь лесочке или во дворе. Отношение ко мне было соответствующие. В школе даже приезжие ученики, которых обошла ауе-культкра, чурались меня, никто со мной не общался. Я получил кличку "бомж". В школе мне дали бесплатное питание, как ребёнку из малоимущей семьи. И этот был тот еще позор. На тему, что меня кормят бесплатно было придумано столько унижающих комментариев, котрые до сих пор отзываются болью в душе, что страшно вспомнить. К слову, на всю школу я был такой один. На три деревни один такой ребёнок. Остальные жили хорошо, начали появляться мобильные телефоны, мп-3 плееры. У меня не было даже телевизора, старого, какого-нибудь, советского. Отсутствие телевизора тоже было поводом для шуток, и чертой, характеризующей меня в их глазах. "Ой, да у него даже телевизора нет". Что это означало, я до сих пор не пойму. Отношения с местными не складывались, когда я начинал рассказывать про музыку, которая мне нравилась меня били, потому что пацаны не должны слушать ничего, кроме шансона и рэпчика. Когда я отказывался пить с ними самогон и курить коноплю (в деревне её росло очень много, и курили её все с малолетства), меня били. Сначала это была пародия на "бойцовский клуб", мне выбирали одного соперника, примерно моего возраста, и мы дрались один на один. В таких драках я чаще выигрывал, чем проигрывал. Местные это быстро поняли, и начали бить меня только в несколько человек. Сначала влазили в драки один на один, добавляя из-под тишка свои удары, потом просто месили сразу толпой. Я убегал домой. Но они приходили и туда. Смеялись над бедной обстановкой, отсутствием телека и над старым, еле работающим радио. Били меня там и попутно крушили в доме то, что было. Мать мои приключения не интересовали абсолютно. Она блуждала по деревне в компании бичей в поисках самогона, или какой-нибудь подработки, у кого-нибудь на огороде или на хозяйстве, ради того, чтобы за эту работу налили выпить.
Тогда я открыл для себя мир книг. Я ходил в местную сельскую библиотеку, брал там книги и читал. Библиотекарь был хороший мужик, он поддерживал меня, всегда помогал. Привозил из райцентра мне книги. Я искренне благодарен ему. Он понимал, что я не просто бегу от реальности, но книги помогают мне развиваться, заниматься самовоспитанием, раз уж меня не воспитывал никто. За книги я тоже получал, и физически и морально. Ходить в библиотеку и "читать книжки" у ауешников считалось лютым зашкваром. Не раз книги, котрые я брал в библиотеке, позже оказывались разорванными. Библиотекарь всё понимал, мы вместе с ним заклеивали книги скотчем.
Пару-тройку раз у матери случались моменты просветления. Она вспоминала, что у неё есть сын. И даже что-то пыталась сделать. Она встала на учёт по безработице и некоторое время получала пособие. Копейки, но на них можно было жить, даже с учётом, что половину она забирала на пропой. Она ходила пешком в райцентр, на эту биржу, это порядка, 30 километров, брала иногда меня с собой. Однажды она пришла с райцентра с деньгами, уже поздно вечером. Деревенский магазин был закрыт, она отдала мне деньги и сказала, чтобы я завтра купил на них продуктов, и пошла к своим друзьям. Там видать узнали, что у неё есть деньги, пристыдили её, что она пьёт за их счёт. Она пришла ночью, подняла меня и стала требовать эти деньги обратно. Я не давал. Мать избила меня. Сильно. К слову, я тогда был в седьмом классе. Мне было не столько больно и страшно, сколько обидно. Дико сильное чувство горечи и разочарования буквально захлестнуло меня. Я отдал ей деньги, она их все пропила. Эту обиду я не смогу простить никогда. Как и еще одну. Однажды, тоже в момент просветления, она также получила пособие по безработице и принесла мне в подарок две книги. Я не помню названия и автора, это были две части цикла, какой-то современный русский автор, пишущий дешёвую фэнтези. Но я читал такое. Фэнтези, фантастика, от Азимова и Бредбери до Перумова и Головачева. Я был рад этому книгам. Я их с удовольствием прочёл. Но однажды я их не нашёл дома. На вопрос "где книги" мать ничего не ответила. Спустя некоторое время, в библиотеке, Николай Иванович библиотекарь, показал мне их, они были подписаны мною, поэтому он понял, что книги мои. Оказывается, она где-то услышала, что кто-то хочет купить что-нибудь почитать магазине, в райцентре, и принесла ему мои книги. Сделка состоялась. Две книги были выменяны на бутылку самогона. Потом это мужик, что купил книги, сдал их в библиотеку, так как прочитал уже. А Николай Иванович, отдал их мне, увидел мою фамилию и отдал. Когда я забирал книги, я плакал. Я не хотел показывать слабость, но горькие слезы лились ручьём. Этого я тоже никогда не прощу матери.
Однажды к местным парням приехали на лето двоюродные братья, из города. Им быстро показали меня, как грушу для битья и объект для тренировки остроумия. Они решили, что не дело мне быть обычным человеком, и решили меня "опустить". Мне было 13 лет, им по 17–18. Один из них, зачинщик и автор идеи, шел до конца, брат его сбежал. Но завершить дело духу не хватило и инициатору. Кстати, это педофил сейчас работает или в ФСБ иди во фсин, насколько я знаю. Но слух, что я теперь "петух" разошёлся. В школе даже учителя относились ко мне с пренебрежением, смотрели с укором, словно это я виноват во всём, что со мной происходило. Эту же идею прививала мне и мать. Что все трудности и сложности на котрые она идёт, она обрекает себя на это ради меня. Я виноват в том, что её жизнь превратилась в выгребную яму. Ведь всё это из-за меня. Как я сейчас понимаю, она имела ввиду в принципе моё существование. Тут меня спросили, почему я не сбежал. Когда я жил с садистом, будучи дошкольником и учеником 1-2 классов, я и не думал об этом, слишком мал был. Потом жизнь на пару лет налалилась. А потом бежать было некуда. Я и так жил в этой деревне по большей части самостоятельно. Мать бухала где-то там. Найти дрова, растопить печь, приготовит какую-то еду, котрую я смог наклянчить у дворов, всё это сам. Обычно мой день выглядел так: школа, потом в лес за дровами, нарубить их, растопить печку, сварить пустой картошки, так как кроме неё мне ничего не давали, ведра хватало где-то на неделю, сделать уроки, почитать книгу и спать. Вот и день прошёл. Летом это разбавлялось рыбалкой и собиранием грибов. Иногда работой на чьих нибудь огородах, за котрую и кормили, и еды с собой давали, и даже иногда сто рублей. Когда мать нашла себе постоянного трахальщика, мы переселились в его дом. У него хотябы был огород. На нем я тоже работа в основном один, но я знал, что это то, что не даст мне умереть с голоду. Я знал, что такое голодные обмороки и неделя без крошки во рту. И я работал на огороде за троих, лишь бы на нём всё росло. Пусть хоть картошка, на она помогала выжить.
К одиннадцатому классу я всё таки сломался. Я сам начал пить. Я не сдал экзамены, я никуда не поступил ( да и куда бы я поступил? Даже до города не было денег доехать). Отправили меня в армию. Но даже там я продолжал бухать. Мне было плевать на свою жизнь. Я вернулся обратно в деревню, и продолжил пить с матерью, с её друзьями. Нашёл своих собутыльников. Очнулся я в 23 года, когда на меня завели уголовное дело. Кого-то избил, что-то украл. Следующие два года я был в прострации. Совершил две попытки суицида. Обе неудачны, естественно. В двадцать пять лет, я начал потихоньку приходить в себя, ощущать себя живой личностью. Начал мечтать, работать, что-то делать. До этого я как бы и не жил вовсе. Словно меня не было. То есть я отрицаю весь этот опыт. Я не хочу быть человеком с таким бэкграундом. Вернее личностью, котрую подобный опыт сформировал. Не знаю, получается у меня это или нет. Но я не пью, не курю, занимаюсь спортом. Имеем с женой маленький бизнес. Я начал воплощать мечты раннего детства. Купил игровой комп, велик, гитару. Чувствую себя живым, настоящим. Во многом благодаря моей жене. Она сумела стать не плохим психотерапевтом мне. Я наконец-то счастлив.
Но червь зависти и злости всё также точит меня. Я искренне завидую людям, которые родились и жили в полных, любящих семьях, имели материальный достаток. Завидую и спрашиваю: "почему не я"? Ведь это лотерея, почему у меня именно так всё совпало? За что?
Не так давно я отыскал своего отца. Нашёл его номер, написал. Он ответил "о, привет, ты как, нормально? Ну я рад за тебя". И всё. А он, когда-то писал письма, заказывал переговорный пункт, угрожал чтобы мы отказались от алиментов, потому что он не может выехать за границу на лечение. Говорил мне, что если умрёт без этого лечения, то его смерть будет на моих руках. Я сначала хотел как следует ему всё высказать. Но не стал. Не считаю его достойным траты собственных нервов. А то, что высказывая ему, я буду нервничать, это понятно. Нет, пусть живёт себе. У него, оказалось, ещё есть дети, от разных женщин. Я не считаю себя его сыном. Я не считаю себя сыном матери. Я не общаюсь с ней уже очень давно. Я не знаю, жива ли она, или сгнила от самогонки в канаве, как многие её собутыльники. Плевать.
Долгое время, я отрицал свою жизнь. Отрицал, всё со мной случившееся. Но становилось только хуже. Когда я начал об этом рассказывать, сначала жене, потом подкасту 2х2 "Эскейп", он не вышел почему-то, мне становилось легче. Это такая терапия. И вам рассказать, как бывает, и самому отпустить это.

Это, пожалуй, не одна конкретная история, а собирательный образ множества историй про одно и то же событие - общение с "курильщиками":)

Бесконечное колличество разговоров сводятся к одному и тому же сценарию. Они приводят одинаковые аргументы, которые выглядят, мягко говоря, странно и всякий раз возникает один и тот же вопрос в таких беседах, "ты серьезно сейчас? Или просто споришь, ради спора?", потому что лично у меня в голове не укладывается, что люди могут на полном серьёзе сравнивать дым от сигарет, запах крепкого табака, затхлость от одежды, с запахом из рта или с непонравившимися духами:) Ну типа:

- А может мне твои духи не нравятся, я же не заставляю тебя ими не пользоваться! Это тоже самое, что ты заставляешь меня не курить в помещении или на улице в общественном месте. Надо быть терпимее.

Обычно все эти дискуссии начинаются с просьбы не дымить в общем пространстве, где помимо тех кто курит, находятся и те, кто НЕ курит.
Казалось бы ничего сложного: ну выйди на открытое пространство, сделай свое дело и возвращайся. Что тут сложного? Причем в теории "курильщики" с этим соглашаются. В теории идеальный подход обеспечен, "да, я считаю что курить надо никому не мешая и т.д.". Как только доходит до практики, сразу начинается поведение, реально подобное наркомании, когда здравый смысл, справедливость и просто напросто социальное поведение сводится на нет. Начинаются претензии, "нас ущемляют, нас заставляют уходить за углы, нас не считают за людей":))
А один мне вообще сказал, что все мои претензии касательно дискомфорта рядом с курящим, это просто напросто придирка, чисто чтобы докопаться. Мотив? Просто я не курю и дискриминирую тех, кто курит. А на самом деле никакого дискомфорта нет, люди все придумывают.

Ну и дальше , "надо быть терпимее. А может мне твои духи не нравятся". Объясняю, есть не просто слова из серии "бла-бла-бла", есть как минимум физиология, рецепторы, на основе которых, кстати, делаются духи в том числе. Ну есть же приятные и не приятные запахи, например, запах кофе или шоколада, не спроста же этот запах нравится большинству (если не всем), а есть запах канализации или тухлого мяса, которы НЕ нравится большинству, верно? Увы, не канает. Отсюда и вопрос, "ты серьезно или просто чтобы поспорить?"

Ну терпимее, так терпимее. Отвечаю:
- Ок, курильщик, а если я буду обмазываться дерьмом и сидеть около тебя, ты тоже будешь терпимее? Может мне так нравится. Или ты меня , как ты выражаешься, дискриминируешь и попросишь отойти подальше?

А вот здесь уже нет ответа. Понимаете ли, если человек скажет, что готов находиться рядом с человеком, от которого, простите, воняет дерьмом, то это слишком даже для лжеца, который врёт самому себе, ну уж очень слишком. А с другой стороны, как же касательно "быть терпимее"?:)

Вот такие дебаты постоянно присутствуют в моей жизни, т.к. я никогда не курил, а среди моего окружения таких как я (в этом смысле) можно посчитать по пальцам.

Да пусть курят на здоровье, ради Бога. Пусть кто хочет курит, кто хочет дерьмом обмазывается, только давайте чтобы это не мешало друг другу и все. Ничего же сложного, все просто :)

В следующий раз мы с Игорьком изрядно перебрали пива в баре на форштадте около его дома, и он решил домой не идти, чтобы не получить по мозгам от жены, на иждевении которой он тогда жил, готовясь к большому ремонту в квартире. Сидеть в баре, нам надоело, и мы отправились в гости к Наполеоновичу. Игорек сетовал на то, что у Юрика нет телефона, так можно было ему позвонить из будки, и узнать, дома он или нет. Дело в том, что Александера выселяли из квартиры из-за больших долгов, но подключилась его сестра, работавшая в банке. Она решила взять кредит под залог своей квартиры, уплатить долги за квартиру брата, приватизировать её, продать и на оставшиеся деньги погасить свой кредит и купить брату уже однокомнатную квартиру. Тогда проходили все эти манипуляции, и Александер жил у сестры и отходил от пьянства. А Лысого его компаньон как-то лишил доли в их общем предприятии, пока тот долго и упорно лечился в частной наркологической клинике.

Возле станции мы встретили соседа Наполеоновича Генриха, который сказал, что у него есть девять сантимов и предложил нам скинуться на спирт на точке. Игорек не только отказал ему, но и строго отчитал его за вымогательство. А когда мы от него отошли, он сказал, что от этого Генриха что-то воняло говном, и на этом основании предположил, что фамилия у него Воняев. Когда мы добрались до дверей нашего друга, мы уже начали подъедать сырые пельмени из пакета. На свой страх и риск, мы купили на станции и литров пятнадцать пива, и пару пакетов пельменей. К нашей неописуемой радости Наполеонович, был дома, и как всегда, в прекрасном настроении. Но нас смутила ужасная вонь в его квартире. Мы даже переглянулись, сомневаясь, стоит ли туда заходить. Но делать было нечего, пельмени надо было где-то сварить. Игорек, конечно, открыл окна, а Юра сказал, что после какой-то травмы у него не работает обоняние. Вскоре мы поняли, откуда был это запах напоминающий запах фекалий. У нашего друга был гость, который принес ему какую-то контрабандную «Приму» без фильтра, и дым от этих сигарет, если застаивался в замкнутом помещении, то начинал вонять уже не сигаретами, а экскрементами. Этот друг спал в кресле, положив ноги на пуфик, подняв воротник своей кожаной куртки. Мне он запомнился обилием дыр на носках, зачем-то он решил снять свои штиблеты перед сном. Нам его представили, как Владика. Когда он проснулся и хлебнул нашего пива, то начал рассказывать про то, как он реставрирует старинную мебель, и обещал через пару часов принести нам пару двухлитровых баллонов пива, но так и не принес. Игорек дал ему фамилию Реставраторов.

В те выходные у Наполеоновича было много гостей из его соседей. После ухода Владика за пивом для нас, явился какой-то взъерошенный субъект, который ничего не говорил, только пил, ел и мило улыбался. Волосы этого мужчины трудноопределимого возраста стояли дыбом, но он определенно не ставил торчком их специально. Потом явился сосед Игорь в банном халате и шлепанцах, лицо его было все в ссадинах, синяках и царапинах. Он извлек из пакета бронзовые антикварные кубки, которые предлагал нам за лат шутку. Игорек сказал, что не понимает, для чего они нужны, пиво из них пить не удобно – малые по объему и тяжелые, разве что использовать их, как пепельницу. Он спросил у гостя, кто же его так побил, и тот сказал, что мама, за то, что он выносит из дома разный хлам на продажу, а на деньги пьет. Он сказал, что если мы не купим у него хотя бы один кубок, то он пойдет и сдаст все на металлолом и получит на них всего пару лат, и эту красоту, это искусство просто переплавят. Мы решили, что пусть красота исчезает. Потом он начал вспоминать, как воевал в Афганистане в качестве пилота вертолета, и вместе с душманами отстреливал из ракетной установки горных коз себе на обед и все это под музыку Кая Метова. Тут Наполеонович начал доказывать, что Метов под стол пешком ходил её, когда война в Афганистане закончилась. Антикваров обиделся и ушел после этого.

А потом явился Андрей Губа, получивший свою кличку за огромную отвисшую нижнюю губу. Тут уже Игорек, Наполеонович и Эрик с волосами дыбом решили пошутить над этим заядлым сплетником, и представили ему меня, как Чингиза, главу узбекской мафии, и начали обращаться ко мне подобострастно, а я начал изображать величие и вставлять в свою речь тарабарщину. Губа тоже принялся мне кланяться, выражать свое почтение, клясться в верности, но не вернулся, когда я его отправил за пивом. Из роли я вышел не сразу, и Игорек из-за этого на меня разозлился, упрекнул в том, что я не умею пить, под хохот Наполеоновича и Эрика. Я сказал ему, что в следующий раз играть роль Дерсу Узала будет он. И тот Игорек взревел, что не будет напрягать дъирсу (жопу по-латышски), за лат. Это заявление вызвало у нас приступ истерического хохота. Наполеонович начал ему объяснять, что так назывался советский фильм японского режиссера Акиры Куросавы, а жопа тут вообще не при чем.

Уже и не помню, как и где я уснул, но проснулся в воскресенье в полдень на ходу. Игорек вел меня к станции, и раздраженно упрекал меня в том, что я был такой пьяный, что даже его не узнавал. Он вытащил из кармана платочек и вытирал им пот со лба, сетовал на то, что Наполеонович нас не уважает, раз считает возможным принимать других гостей одновременно с нами, и ладно бы эти гости покупали бы выпивку или хоть что-то съестное приносили, но нет. Они ещё и сигареты все наши скурили.  Он ещё потребовал от меня благодарности за то, что у меня ещё остались какие-то деньги, а то эти соседи нашего друга меня бы обчистили. Я слушал это все рассеянно в полусне, шел наваливаясь на него. И тут почувствовал, что он нас пахнет так же, как от Генриха в пятницу ночью. Я, смеясь сообщил об этом Игорьку, и он завопил на всю улицу, что этого не может быть, что от Генриха воняло говном, а мы люди аккуратные, приличные.

После того, как я хлебнул на станции пива, глядя на тоскливую и раздраженную физиономию Игорька, я развеселился, говорил, что жизнь прекрасна, а он брюзжал о том, что мир не справедлив к таким порядочным людям, как он. Мне стало интересно, что именно порядочного он сделал за последнюю неделю, о чем я его и спросил. Он занервничал, и сказал, что совсем не виноват в том, что лежал всю неделю и ничего не делал, потому что Покемон его напоил на прошлых выходных, и ему надо было отойти, «помедитировать», и только он отошел, как приехал другой змей искуситель, который опять его соблазнил, напоил, увез, оторвал от забот о семье и ремонта. У меня начался истеричный хохот, а он потребовал у меня денег на билеты на электричку. Он сказал, что он честный человек, и не будет больше ездить бесплатно, заговаривая кондукторам зубы. Я дал ему деньги, но, когда мы зашли в электричку, я сказал молодой симпатичной кондукторше, чтобы она к нам не подходила, потому что он нас дурно пахнет. Эта моя реплика так смутила Игорька, что он опять начал вытирать пот со лба платочком. И тут я ещё вслух заметил, что на желтом платочке белая кружевная каемка. Это его так смутило, что он никак не мог найти талоны, просил у попутчиков подтвердить, что он покупал талоны, что он просто из-за меня не может вспомнить, куда он их засунул. И тут уже начали смеяться и кондукторша, и другие пассажиры, некоторые из которых подтвердили, что он действительно покупал билеты.

Через неделю я позвонил Игорьку, чтобы осведомиться о том, как он «отошел», как «помедитировал», отошла ли его жена от гнева за его загул, начала ли давать ему продукты питания. Он сказал, что, как обычно, медитировал неделю, глядя на обваливавшуюся со стен и потолка штукатурку. А когда он на следующий день после загула проснулся, то почувствовал, что от его одежды воняет в точности, как от Генриха Воняева. И только тогда до него дошло, что я не издевался над ним, а он, пока сидел у Наполеоновича сутки без сна, при постоянных возлияниях, просто привык к этой вони от ужасных сигарет, и забывал проветривать помещение.

Тем летом я уже работал в вагонном депо по специальности, у меня была стабильная хоть и небольшая зарплата, и это позволяло мне иногда поехать к Игорьку, напиться с ним в пивной у его дома, и добраться до Наполеоновича на такси. Обычно Игорек умудрялся сторговаться с таксистом за пару лат. Во время следующего визита мы застали у Наполеоновича его брата, который выходил, лежа на диване из очень долгого запоя и был в подавленном состоянии. Игорек перед встречей со мной уже сутки пил с Покемоном, потому как-то не захотел сидеть в кухне, пришел в комнату и лег на скрипучий диван рядом с Роберто, но то и дело просыпался, и лез к брату Юрика, журналисту, учившемуся в свое время в Москве, с поцелуями, вспоминал, как мы его встретили ранее, обнимал его и снова засыпал. Роберт статично воспринимал эти пробуждения, говорил, что натворил много ужасных вещей во время своего запоя, что-то не то печатал и отправлял в редакцию, жена его взяла детей и уехала на дачу, а он приводил в дом каких-то падших людей и они, вероятно вынесли оттуда все ценное, пока он либо ничего не соображал, либо спал.

Мы тоже пришли пить в комнату. Мы с Наполеоновичем седи в два кресла, а Покемон сел на пуфик впритык к телевизору, по которому транслировали легкую эротику. Наш умственно отсталый товарищ полагал по своей наивности, что чем ближе его выпученные бездумные глазки к экрану, тем больше подробностей он увидит. Юра только хихикал, поглядывая на Покемона, который уже начал заниматься рукоблудием, а вот Роберто начал возмущаться, что по телевидению такое безобразие показывают и тем, чем некоторые занимаются, глядя на это. Я начал с ним дискуссию о том, что не так уж это и плохо удовлетворять самого себя, если у человека нет возможности даже начать какие-то отношения с женщиной или мужчиной, если у него ориентация нетрадиционная. Контраргументов, кроме диплома московского университета у Роберта не было, и потому он попросил Покемона хотя бы сделать потише. И тут проснулся Игорек, и принялся ему объяснять, как можно легко подлизаться к богу, целуя нательный крестик, а потом, раскаянием исправить минусы в небесной канцелярии на плюсы и попасть в итоге в рай, где бог должен будет исполнять все прихоти праведника, как джин и з волшебной лампы Алладина. Когда Игорек снова забылся во сне, Роберт сказал, что услышал возмутительные вещи, и завел разговор о нравственности и православии, а я немного рассказал ему о дзен-буддизме.

Я как-то уснул, в кресле в очень неудобном положении, Покемон как-то умудрился вклиниться между двумя тяжеловесами на диване после того, как демонстрация эротики по телевидению прекратилась. Я проснулся под утро, когда было ещё темно, пошел в туалет и увидел Юриса, который сидел в кухне со свечкой. Я спросил его молится ли он. Он горестно вздохнул и сказал, что навалилось на него уныние, а ещё электричество отключили. При свете зажигалки я сходил в туалет, а потом спросил у своего друга, почему это на него навалилось уныние. Он сказал, что ему приснилась ушедшая от него жена и другие женщины, которые от него тоже ушли из-за того, что он слишком добрый.

И тут он начал вспоминать с какого же момента у него в жизни все начало не складываться. Он сказал, что до училища краснодеревщиков, он учился в театральном в Москве и был любимчиком у своего преподавателя. На втором курсе его даже приглашали уже озвучивать какие-то мультфильмы, но в конце года начался скандал с его преподавателем, которого кто-то обвинил в педофилии и мужеложестве. После этого на Юру стали смотреть косо, шутить по поводу его «близких» отношений с преподавателем, который, хоть и оправдался, но после этого скандала решил уволиться и уехать из столицы подальше. И на третий курс мой товарищ уже не пошел, не выдержал давления общества и вернулся в Ригу, поступил в первое попавшееся училище, где его за высокий рост и безобидный нрав начали постоянно бить и издеваться. Но училище он, все же закончил и даже работал какое-то время по специальности. После рассказа о своей жизни он принялся агитировать меня пойти и покреститься в православие, после чего у мне все моментально должно было наладиться. Я на это ответил только то, что христианский бог посылает испытания тем, кого любит, и устроил все так, что его любимого сына и вовсе распяли. А у меня и так испытаний хватает и без православия, да и вечная жизнь в раю меня совсем не прельщает, потому что это слишком скучно. Мне было ближе тогда стремление к просветлению в течении всей жизни без надежды его достичь, а потом слияние личного осознания с глобальным, коллективным, вселенским. Пытаться хитрить и торговаться с богом, напоминающим строго родителя, по методике Игорька я считал абсурдом. Потом мы пошли спать в креслах.

Первое, что я увидел проснувшись, это Юрика, спящего в кресле, накрывшего зачем-то лицо полой своего потрепанного банного халата. Вскоре он её откинул, запел песню про птицу счастья завтрашнего дня, доковылял до окна, завешенного плотными занавесками, порывистым движением раздвинул их и лучи поднявшегося уже достаточно высоко солнца резанули всех по глазам. Игорек недовольно замычал, а потом сказал, что хочет, чтобы мама родила его обратно. Юра, сказал воодушевленным голосом, что на улице птички летают, собаки лают и люди с радостными лицами идут на работу, а Игорек этого всего не ценит. И все, кроме Игорька, засмеялись над этой речью. Игорек сказал, что птицы не просто летают, но и гадят, собаки хотят жрать и кусаются, а у людей, когда они утром идут на работу, такие выражения лиц, что можно не проснуться, если они ночью приснятся. Потом он попросил, чтобы ему принесли пива из холодильника немедленно, но пиво мы выпили во время ночной беседы при свече, и Юра принес ему бутылку с водой, заявив, что она святая, и потому должна ему помочь. Игорек сказал, что пить святую воду кощунство, но его мучила жажда, и он выпил её достаточно много, отправив Покемона в магазин за пивом. И только после ухода своего умственно отсталого друга, он обратил внимание не лежащего рядом Роберта, и не сразу вспомнил, кто это. А тот смотрел на него с благодарностью за то, что тот уже не лез к нему с поцелуями и объятиями, как ночью, когда его опознал.

Потом мы пили пиво, тупо глядя в телевизор, по которому почему-то показывали фигурное катание. Игорек возмутился тому, что деньги на лед тратят посреди лета, лучше бы безработным вроде него эти деньги отдали. Да и кому в новом тысячелетии интересно смотреть фигурное катание? Ведь теперь есть эротика, есть порнография, это при советах с этим было плохо, вот и смотрели фигурное катание и аэробику. Роберт сказал, что смотрел фигурное катание совсем не потому, что там стройные женщины были одеты в облегающие наряды. И тут одинокая фигуристка в телевизоре рухнула на ягодицы, но резво подпрыгнула и заулыбалась. Игорек сказал, что она дура, лучше бы нашла себе богатого мужика и не пришлось бы об лед задницей долбиться, уж он-то если бы был женщиной, то все бы так устроил, что мужики бы его содержали, а он бы только лежал и получал удовольствие. Я сказал, что он и будучи мужчиной устроил все так, что он лежит, а жена работает. Все засмеялись, а фигуристка опять упала, и Юра сквозь смех пытался ей сочувствовать, просил бога помочь ей докататься без падений. Игорек сказал, что он не просто лежит, а работает, постоянно работает над собой. Пива Покемон принес только четыре литра, и они кончились очень быстро, ещё до того, как кончилась трансляция фигурного катания, потому пришлось Игорьку и мне подняться и пойти в магазин вместе с Покемоном. Вместо магазина мы пошли в пивную на станцию, а то мои собутыльники уже не хотели делиться пивом с Робертом. В пивной Игорек заныл, что не хочет больше никого видеть, что хочет домой, и пришлось нам сесть на электричку и закончить веселье.

Приехали мы с Игорьком и накануне нашего увольнения от Жоры весной девяносто девятого года. Мы сдержали слово, данное начальнику, доделали рекламные щиты до утра, проработав тридцать часов подряд, а вот он не дал нам ни обещанных выходных и вместо тридцати лат за ту работу и выплат задолженности за неделю, он дал нам по десятке, и велел работать и не возникать, а не то он вообще нам ничего не выплатит. И это стало последней каплей в чаше нашего терпения. Сначала мы выпили в баре тем вечером, потом поехали к Наполеоновичу. Нам стало скучно пить в квартире, и мы пошли в пивную на станции. И там познакомились с двумя женщинами, вроде бы, сестрами. Одна была худая, высокая и истеричная, а другая низкорослая, полная и какая-то сонная. Обе были очень пьяные. Истеричка купила водки и предложила нам выпить по рюмке и запить все это пивом. И тут даже Наполеонович как-то не захотел все это мешать, да и воняла та «водка» кошмарно. Но женщина грозилась нас с Наполеоновичем придушить, если мы не выпьем её угощение. Сначала она подергала нас за бороды, а потом пошла звать Игорька, заболтавшегося с мужиком у стойки. Она схватила его за ворот и заорала, чтобы он шел пить водку. Игорек схватил её за гордо, завалил на стол и принялся душить под всеобщий хохот. Я воспользовался всеобщим замешательством, и вылил всю водку в кружку пива полной женщины, которая загляделась на удушение её сестры.  Я тут же предложил всем выпить, когда Игорек перестал душить истеричную женщину, а она повисла у него на шее и начала с ним целоваться. И полная женщина влила, не поморщившись, в себя грамм триста водки перемешанных с двумястами граммами пива. Сев за стол истеричная женщина, сказала, что на водку для нас она истратила последние деньги, и потому мы обязаны приютить её с сестрой на ночь и дать что-то поесть. Игорек спросил, что мы получим, кроме водки за такую заботу, женщина начала ругаться, обвинять его в жадности, и казалось опять он начнет её душить, но тут её сестра рухнула на пол, потеряв сапоги на каблуках. Все увидели её черные босые ноги с длинными ногтями. Игорек сказал, что эту не берем. В то же время человек за стойкой велел вынести тело из его заведения, если мы хотим дальше там сидеть.

Не смотря на маленький рост, женщина оказалась очень тяжелой, или мы с Игорьком были слабыми. Не знаю почему, но какой-то парень взялся нам помогать. Мы попытались нести её вчетвером, каждый за свою конечность, но Наполеонович явно не тянул, и тогда парень взял её за ноги один, а ему велел нести её сапоги. Мы доперли её до скамейки на перроне, уложили на скамью, а Юра даже одел ей сапоги, чтобы босые ноги не замерзли. Когда мы возвращались, истеричка крикнула нам, чтобы мы отогнали какого-то мужика, который тискает тело её сестры. Мы оглянулись и действительно, какой-то мужик старательно ощупывал бесчувственное тело на скамейке. Игорек рявкнул и кинулся было к скамейке с телом, мужик убежал прочь, и мы вернулись в пивную. Я пошел в сухой туалет во дворе этой пивной, а когда вернулся, увидел, что Игорек стоит у стойки, истеричка пытается договориться с другими мужиками об остатке ночи, а парень, помогавший нам нести тело, держит Наполеоновича за ворот и готовится его бить. Я начал спрашивать этого парня, в чем дело, тот обиженно сказал, чтобы я спросил у своего друга, а тот начал нараспев говорить о том, что совсем он не хотел никого обижать. Подошел Игорек и парень заявил, что Наполеонович специально выпустил ему сигаретный дым в лицо и потребовал извинений, но Юра закричал, что даже если его и пытать будут, он не станет извиняться за то, чего не делал. В общем нам пришлось уйти из пивной. Женщина пошла с нами, и даже помогала вести Наполеоновича, ноги которого почему-то плохо слушались.

Когда мы вернулись к Наполеоновичу, он рассказал, как один раз один из его вечно пьяных соседей, которого он встретил на станции попросил его подержать пакет. Он стоял с этим пакетом, пока к нему не подошел человек и не потребовал этот пакет отдать. Наполеонович, конечно, пакет соседа незнакомцу не отдал, и тогда тот вернулся с полицией. В участке ему объяснили, что в пакете краденый видеоплеер, от которого у владельца имеется гарантийный талон, и потребовали у Наполеоновича, чтобы он подтвердил то, что получил этот пакет от своего соседа, это служило бы им доказательством кражи, но Юрик не хотел выдавать своего соседа, сказал, что ему этот пакет дал совсем другой человек и попросил его подождать, не сходя с места. И тут Наполеоновича попросили назвать имя и фамилию, он вдобавок назвал и отчество, и тут полицейские ещё советской закалки решили, что он над ними издевается, и вразумили его резиновой дубинкой, требуя назвать настоящую фамилию, но у Островского другой фамилии не было. Один из полицейских предложил отправить его в психиатрическую больницу, потому что отчество да психа у него вполне подходило. Но молодой полицейский пробил адрес и имя фамилию, и сказал, что у Юриса действительно фамилия Островский. Полицейские смутились и решили его все-таки отпустить.

После этого рассказа женщина принялась петь народные песни на латгальском языке. Игорьку это не понравилось, он в ответ на это исполнил очень непечатную частушку, где половина слов была на русском, половина на латышском. Женщина вцепилась ему в волосы, он попытался выбросить её в открытое для проветривания окно. Какое-то время они материли друг друга, потом Наполеонович принес музыкальный центр на кухню, включили какое-то старое диско, и Игорек с этой теткой начали плясать на свободном квадратном метре кухни. Потом был медленный танец, и Игорек уже целовался с опасной женщиной взасос, взял её на руки и понес на диван в комнату, но они как-то слишком быстро вернулись в кухню, видимо не хотели, чтобы пиво выдули без них, к тому же мы начали варить пельмени. За ночь Игорек много раз ругался и дрался с этой импульсивной особой, но потом мирился и целовался. У неё порвались колготки, и она попросила у Наполеоновича носки, но у него у самого носки были рваные и смены не было. Он захотел сходить к своей опекунше, попросить носки, но Игорек его отговорил, пошел просить носки у Александера, который к нашему удивлению пришел почти трезвый, дал женщине носки, а потом и предложил пойти к нему и выспаться.

Перед тем, как пойти спать, женщина дала мне ключи, написала на бумажке адрес и попросила пойти к ней домой и выпустить какого-то мужика с собакой. И я был настолько пьяный, что пошел выпускать этого мужика. Дома у этой женщины был порядок, мужик оказался спокойным, как и его бульдог. Попросил передать этой женщине, чтобы не тянула с оплатой долга, не наличностью, так натурой, иначе будет совсем плохо. Я, было, вышел из квартиры вслед за ним, но тут вспомнил о почти полной бутылке игристого вина на столе и бутербродах с колбасой. Я выпил все и съел, и после этого вернулся к Наполеоновичу, отдал Игорьку ключи, и сказал, что пить мне уже надоело, и поеду я лучше домой отсыпаться, а потом искать другую работу.

В следующий раз мы отправились на станцию Засулаукс уже в начале лета, прихватив с собой умственно отсталого Покемона. Мы сели в последний трамвай, но Покемон, решил сэкономить на плате за проезд, и принялся торговаться со строгой кондукторшей, которая остановила трамвай посреди моста и нас высадили. И тут на левом берегу на остановке у Каменного моста, мы встретили Наполеоновича, к которому ехали, и он представил нам своего брата Роберта. Тот был намного толще Юрика, заявил, что окрестили его Родионом, а Роберт он только по паспорту. И тут же он предложил нам выпить спирта из своей литровой фляги. Но мы уже давно пили пиво, да и спирт как-то совсем не хотелось пить, из-за особенностей опьянения, после пива не все-таки не было амнезии и проще было выжить с похмелья. Хотя мы могли пойти в гости к Роберту и пить там свое пиво, но Покемон, открыто заявил, что боится пухлого бородатого дядьку и к нему домой не пойдет. В общем, Юрик обещал дождаться дежурного трамвая, доехать до дома и ждать нас, Роберто пошел домой пить в одиночестве, а мы пошли пешком, почему-то решили прогуляться, потому что трамвая ждать надо было достаточно долго.

И вечно мы во время пеших прогулок по заречью под руководством Игорька слегка заблудились. И тут ещё Покемон заявил, что он устал, что он сейчас сядет в каком-то баре, и будет пить пиво, а мы будем ждать его снаружи. Умственно отсталый человек в тот раз был спонсором и решил, что может самоутвердиться подобным образом. Пару раз мы с Игорьком собирались уйти по домам, и этот претендент на пост доминирующего самца бежал за нами и испуганно просил вернуться, потому что боялся остаться один в незнакомом месте. Наконец мы вышли к станции, и засели в пивной, чтобы немного выпить пива и отдохнуть перед последним броском до дома Наполеоновича. На заднем дворе там в песке, перемешанном с мелким мусором, поставили много пней. Маленькие пни были стульями, а большие столами. Один из пней тлел, и потому там было дымно. В песке валялась какая-то очень развратная женщина, которую Покемон хотел, было поднять из грязи, чтобы потом она лишила его невинности за пару литров пива и сигареты. Но тут брезгливый Игорек сказал, что нечего нам делать на этих пнях под зонтами, где вокруг был глухой забор, обшитый жестью. Рядом ещё вонял сухой туалет.

Мы какое-то время стояли, пока не освободилось место внутри пивной и подсели к молодой девице в рейтузах и в обуви на высоких каблуках. Она быстро пошла на контакт, то пинала под столом ноги Игорька, то облокачивалась на меня. Но пиво покупал Покемон, и Игорек сказал ей, что если она хочет пива, то пусть садиться на колени к нашему спонсору. Девушка неохотно села на Покемона, который начал радостно гоготать и не мог сказать ни слова от смущения. Девушка сказала, что она в два часа ночи пошла в магазин за мылом, но зачем ей так срочно среди ночи понадобилось мыло она ответить не могла, только загадочно улыбалась. Наконец, выпив кружки по три, мы купили в киоске у станции бутылок десять двухлитровых бутылок пива, пару пачек пельменей и пачек десять супов «Роллтон», которые для нас были тогда чем-то новым.

Наполеонович уже дожидался нас, и запел нечто поэтичное, стоя в дверях, раскачиваясь. Покемон не отпускал девицу даже в туалет, ходил вместе с ней. Игорек внимательно читал инструкцию приготовления вермишели «Роллтон», недоверчиво нюхал приправу и брезгливо смотрел на пакетик с жировой основой. Он говорил, что это не может быть вкусным, лучше бы купили обычные макароны или спагетти и на сливочное масло бы ещё денег хватило. Но Наполеонович, уверенно заявил, что с пивом эта вермишель пойдет нормально, её можно и не заваривая, в сухом виде грызть. Все десять пакетов мы заварили в бульоне, который остался после пельменей. Игорек чинно пожелал всем приятного аппетита, и это всех почему-то насмешило. Игорек начал смущенно спрашивать, что тут смешного, даже вытащил из мусорного ведра упаковку и зачитал, окончание инструкции приготовления, которая заканчивалась пожеланиями приятного аппетита, и это всех ещё больше насмешило, а он ещё больше смутился и обиделся. А потом начали слушать музыку, и Игорек принялся плясать с девицей на свободном крохотном пятачке кухни, поднимал её и крутил вверх ногами, и чудом не уронил.

Игорек тогда уморился первым, захотел пойти вздремнуть. Наполеонович показал какое-то электронное устройство, которое издавало писк, который должен был отпугивать собак. Он признался, что дворовые собаки на него часто нападают, и один друг подарил ему это устройство. Он продемонстрировал, как его кошка боится этого тихого звука. И тут Покемон засмеялся своим смехом обезьяны ревуна, взял устройство, позвал нас в комнату и сунул этот ультразвук спящему Игорьку за ворот рубахи. Тот проснулся не сразу, но вытаращил глаза, и сказал, что не позволит нам над собой издеваться. После этого я подложил это устройство под голову и лег спать, чтобы он успокоился. Почему на Игорька подействовал ультразвук, который чувствовали только животные, мы так и не поняли. Я тоже завалился спать, и вскоре был разбужен какой-то пожилой женщиной, которая откуда-то знала, как меня зовут, и попросила выломать дверь в ванную комнату, потому что девушке, пришедшей в гости, там стало плохо. У меня сразу после пробуждения жутко заболела голова, боль была такой невыносимой, но я был не способен размышлять, просто пошел и сильно дернул ручку двери в ванную, и выдранный уже не раз крючок упал на пол. В ванной стоял Покемон без штанов, а девушка быстро натягивала рейтузы на свой объемный зад, который смотрелся как-то искусственно вместе с тонкими жилистыми ногами, узкой талией и плоской грудью. Девушка глупо улыбалась, а пожилая женщина что-то вопила о нравственности и разврате. Наполеонович голосом Жириновского кричал, что все нормально, потому что все подонки.

Я пошел в кухню, искать пиво и, к своему удивлению, нашел его в холодильнике и достаточно много. Тут вернулся Игорек, и принес копченую рыбу, которую мы начали очень быстро поедать. Пожилая женщина, которая оказалась соседкой Людой, которая опекала Наполеоновича, тоже принялась охотно угощаться рыбой, и хвалить нас за то, что мы пьем не спирт, а пиво, да ещё и что-то принесли поесть. Она пришла приготовить свою еду, в квартире Наполеоновича, чтобы сэкономить свой газ. Хитрый Игорек, восхитился её маленькой хитростью, а Юра, судя по всему, просто не хотел заедаться со своей опекуншей, платил же не он, а его мама, для которой оплата счетов за квартиру сына была мелочью. Игорек подлизывался к Людмиле, нахваливал её молодую дочку, одинокую маму, находящуюся в активном поиске мужа. Людмила вспомнила, как Игорек один раз целовался с её дочерью в подъезде, и она отгоняла его шваброй, откуда-то узнав, что он женат. И только они посмеялись над былым, как во дворе раздались истошные женские вопли. Их причиной было то, что Покемон с девушкой пошел на балкон и там потребовал, чтобы она отработала пиво, купленное на его деньги, которые ему не так просто достались. То ли от испуга при взломе ванной, то ли от чрезмерных возлияний, то и ещё почему-то, получить услугу сексуального характера за свое пиво традиционным способом он был не в состоянии, но, по его словам, человеком он был вредным, потому делал это пальцами на виду у всего двора, где играли дети и ворчали старушки. Как пенсионерки со своим зрением разглядели что там делается на балконе четвертого этажа я не знаю, но шум поднялся знатный. Надо было срочно куда-то уйти, и Игорек позвонил в дверь к Александеру, которого дома не оказалось. Дома был только его квартирант Лысый, но он был нам очень рад.

Было уже лето, но в углу стояла осыпавшаяся наряженная ель, под потолком были гирлянды, на столе стоял тот же фарфоровый сервиз, да и Лысый явно бредил, и более или менее пришел в себя только после того, как выпил взятого нами с собой пива. И опять врубили музыку на всю катушку, и Игорек принялся плясать с девицей, поднимая её под потолок. Я допытывался у Покемона, зачем он все это делал на балконе, а он выпучивал свои глазки и говорил, что ему положено, что он имеет право за свои денежки. Потом мы как-то заснули в разных местах квартиры, сквозь сон я слышал, как в квартиру кто-то ломился, вроде бы полиция, но никто им открывать не пошел, только музыку выключили.

Проснулся я, когда лучи заходящего солнца окрасили узором из теней листвы полоток комнаты. Какое-то время я удивленно смотрел на этот необычный эффект, а потом ощутил острую потребность сходить в туалет и резво к нему побежал. Вслед за мной побежал Игорек, а потом подтянулся и Лысый. Я радовался тому, что был первым в очереди, но туалет был заперт, и там горел свет. Я вежливо постучался, пританцовывая, попросил побыстрее освободить удобства, но в ответ не было ни слова. Игорек сказал, что Покемон там заперся и заснул, потому надо хорошенько дернуть за дверь. Я взялся за дверь, Игорек взялся за мои плечи, Лысый потянул за руки Игорька. Крючок быстро вылетел, я рухнул на пятую точку и опять девица принялась натягивать свои рейтузы, а Покемон без штанов упрекал нас в неделикатности. Мы его с девицей как-то быстро выпихнули из совмещенного санузла и встали втроем у одного унитаза.

Потом мы как-то добрались до трамвая, молодой кондуктор нерешительно всю дорогу требовал от нас купить билеты, а Покемон пытался дать ему взятку в несколько сантимов, чтобы он позволил нам проехать бесплатно. В итоге ни взятки кондуктор не получил, ни билеты Покемон не купил. И тут Игорек пригласил меня к себе в гости, а Покемону велел дать два лата в долг и убираться. И тот все-таки одолжил нам два лата, но обещал в будущем сделать нам много говна, потому что мы помешали ему стать мужчиной. Я не знаю, над чем мы смеялись больше, над тем, что он называл «стать мужчиной» или над обещанием сделать нам много говна, или над тем, что он дал два лата и ушел, своей шаркающей походкой гиббона, размахивая длинными руками.