Мне было семнадцать, я носил спортивный костюм, голова моя была наголо обрита, я часто был пьян и ездил на спортивном велосипеде харьковского завода. За двенадцать часов работы мне платили четыре лата и шеф был вечно мне должен около двух сотен. Изготовление нестандартных, примитивных конструкций из стали вроде решеток и каркасов столов мне казалось работой интересной и сложной. После работы, не смотря на усталость, я шел по улице Лачплеша пешком, любуясь архитектурой, чувствуя удовлетворение от своей работы.
После долгого рабочего дня в замкнутом, дымном и пыльном пространстве скупо освещенном немногочисленными лампами дневного света, я радовался даже темной полоске звездного неба над головой и дуновению ветра, меняющейся картине перед глазами, любовался лепниной на фасадах домов девятнадцатого века… Смотрел я и на белые, непрозрачные окна полуподвала одного дома, на которых был изображен силуэт женского тела и надписи, которые я застенчиво читал. Интимные принадлежности, видео-кабинки, эротический массаж…
Тогда я стыдился этого своего любопытства и старался смотреть на эти окна с ненавистью, представляя, как начнется пролетарская революция и я швырну туда гранату, поддавшись всеобщему порыву разрушения старого и несовершенного мира. Читая в тот период своей жизни Маркса, Энгельса, Ленина, Достоевского и Толстого, я считал, что многое знаю о том, как должен быть устроен мир, как его переустроить, много читал о возвышенной любви воспетой Стендалем, Ремарком и прочими романтиками и старался не интересоваться такой ерундой, как порнография, интимные принадлежности, эротический массаж, хотя пара порнографических журналов и лежала у меня под матрасом.
По мере общения с пролетариями, я убедился, что с этими людьми, которые боятся потребовать у шефа заработанные деньги, революции никогда не сделать, что проще найти и завоевать себе место в жестоком буржуазном мире, чем его переделать. Потому я уволился, пошел доучиваться в ПТУ которое забросил на третьем курсе из-за конфликта с однокурсниками, а потом искал и находил более комфортные места в буржуазном мире. Два года я не появлялся на улице Лачплеша и забыл про белые окна. Однако спустя несколько лет, я ворвался в это заведение среди ночи. В то время я занимал неплохое место место и мог себе позволить снимать квартиру, на Московском форштадте (неподалеку от Лачплеша) и пригласить туда из провинции дикую сумасбродку. Даже сейчас не могу вспомнить без гадливого содрогания свой первый половой акт.
Две недели я жил с будущей женой и ничего не предпринимал в плане секса, она зловеще молчала по этому поводу, пила пиво, курила, собиралась идти искать работу, но так и не пошла. Наконец одним вечером, когда я вернулся с работы раньше полуночи я сказал себе, что это сделать надо и всё. На приступ её лежбища я ринулся, как необстрелянный солдат кидается на колючую проволоку под пулеметным огнем. Всё вышло совсем не так, как я себе представлял. Я закончил, не успев расстегнуть штаны. Надеясь на то, что эрекция повториться, я продолжал её тискать и боязливо целоваться. Она немного сопротивлялась для приличия, а потом опытной рукой влезла в мои штаны, взялась за мой опавший орган разочаровано подергала его и начала изрыгать грубые ругательства и упреки в отсутствии эрекции.
Я обещал в течении часа все исправить и впредь больше так не поступать и в свое оправдание шептал банальные признания в любви. Она требовала бутылку водки немедленно (за моральный ущерб). Я был в панике, я был напуган и пристыжен. Пока язык молол всякую чушь, мозг лихорадочно искал выход. Тут-то и вспомнились мне белые окна. И помчался я среди ночи за водкой и каким–то эффективным средством. Две девицы за прилавком с грубыми, массивными лицами, хихикая, расспросили о моей беде подробно и сунули мне баллончик размером с помаду. Девицы ручались, что с пошью этого дезодоранта я смогу удовлетворить самую требовательную женщину.
Вернувшись домой, раздевшись я побрызгал этим средством на головку эрегированного члена и ощутил, как мой орган онемел и перестал чувствовать прикосновения. Сожительница моя повела себя излишне грубо и потому онемевший орган мой обвис и никакие мои ухищрения не могли его поднять. Применив это средство несколько раз, я убедился в том, что для меня оно бесполезно. До рассвета я пробовал, пытался, экспериментировал, просил её немного потерпеть и чувствовал себя безгранично виноватым перед ней. Она же прибавила к своим ругательствам еще и телесные наказания, то есть занялась рукоприкладством, которому я противостоять не мог, убежденный в том, что бить женщину смертный грех. Утром я пошел на работу, а она легла спать.
Почувствовав мою слабину, дикая женщина восемнадцати лет, на следующий день устроила истерику, сказала, что мало того, что я не даю ей денег на карманные расходы, так еще и не могу её удовлетворить. Она сказала, что уедет, если я не буду её удовлетворять, проявляя изобретательность, и не куплю ей что-то из одежды. Неудовлетворенная женщина не давала мне спать пока не достигала оргазма и в результате я не сомкнул глаз в течении недели. Меня чуть не уволили с работы, ибо не выспавшийся я выглядел, как наркоман. На выходных я таки достиг прогресса и удостоился скупой похвалы и нескольких часов сна. Любой нормальный человек на моем месте запросто дал бы пинка этой ведьме и жил себе спокойно. Но тогда я не мог смириться с тем, что я не могу удовлетворить, какую-то… Я был уверен в том, что, если я не могу удовлетворить её, то никого не смогу удовлетворить. Я не мог смириться с тем, что не нравлюсь ей и она не нравится мне, что мы ненавидим друг друга и на полном серьезе хотим друг друга убить.
Потому моя борьба за безупречность продлилась два года, в течении которых я истратил очень много денег на игрушки для взрослых продававшиеся за белыми непрозрачными окнами, которые так же оказались бесполезными, и испробовал множество разных извращений. Меня с детства учили тому, что для человека нет ничего невозможного, если человек очень старается в достижении цели, если он готов ради неё расстаться с жизнью. В юности я чувствовал себя ущербным из-за того, что хотел заняться сексом, но не с кем-то конкретно, а вообще. То есть я ни в кого не влюблялся. Иногда мне начинала нравиться какая-то девчонка, но стоило мне подойти поближе, послушать, о чем они говорят, узнать об их увлечениях и комок отвращения застревал у меня в горле. Учителя говорили нам о нарушениях в психике вызванных онанизмом и я решил, что я больной и ущербный, страстно захотев вылечиться, завидуя ремарковским, бальзаковским, мопассановским, толстовским героям.
В результате я за два года таки уверовал в то, что я больной и неполноценный человек потому, что как ни старался, а так и не полюбил и даже смертельно возненавидел женщину, с которой сгоряча поклялся быть вместе до гробовой доски. Жить с ней дальше я не мог, нарушить свое слово тоже, убить её не решался и потому решил убить себя и скорее всего убил бы, если бы не случайно попавшие в мои руки книги Кастанеды, которые заставили меня посмотреть на мир с совершенно другой точки зрения и вывели на другой уровень понимания мироустройства, благодаря которому я и решил немного погодить с суицидом…
В результате первого сексуального опыта, к сексу я стал относиться, как к сложной, ответственной работе, а к женщинам, как к опасным хищникам, к которым нельзя поворачиваться спиной. Хотя любить я так и не научился, зато понял, что секс - есть искусство и суть его состоит не в технике, не в причиндалах, которыми завалены магазины интимных принадлежностей, а в эмоциональной чуткости, в умении выражаться языком тела. К примеру никакие плетки и кожаные маски с заклепками не помогут получить садомазохистское удовольствие, если партнеры на полном серьезе не хотят причинить друг другу боль, если они только механически играют в модную игру.
В последние месяцы перед разрывом со своей женой секс с ней был настолько мне противен, что ей приходилось в буквальном смысле насиловать меня. Я же, чтоб сделать насилие менее болезненным для себя, каждый вечер напивался до бесчувственности. Делал я это не в одиночестве, а с двумя своими бывшими коллегами. Один из них был толстый, высокий, холеный и нежный мужик за сорок, очень похожий на Оскара Уайльда, его звали Игорь. Другой бритый под ноль олигофрен мой сверстник, которого мы в ту пору называли Покемоном. Игорь играл роль заботливого папы, а Покемон был дебильным сыночком и финансовым донором. И в один вечер наша вакханалия принесла нас троих к белым окнам на улице Лачплеша.
Прочитав надписи на них, Покемон начал глупо хихикать, а Игорь решил устроить ему экскурсию по запретному с его точки зрения месту, блеснуть своей образованностью и либеральностью. Игорь говорил, что русскому, а значит православному человеку нечего делать в этом вертепе, что все, что там находится у нормального человека не должно вызывать интереса. Лицемерная триада этого женственного мужика, который своей мелочностью напоминал мне недалекую старушку с базара и набожного инквизитора, который пытал симпатичных ведьм в своих уютных подвалах, меня забавляла. Но Покемон затащил мое обмякшее тело в небольшую кабинку, где было кресло и телевизор под потолком. Зады у нас были тощие и потому мы прекрасно поместились в кресле вдвоем. Дело в том, что Покемон устроил аттракцион невиданной скупости. То есть он решил пол часа смотреть порнуху за пол цены и ради этого был готов делить со мной кресло. Мы кинули по монете и, не смотря на изрядное опьянение, самоудовлетворились.
Игорь потом долго психовал и выговаривал нам о тяжком грехе, который мы совершили перед богом, рассказал об Онане, которого бог пришиб. Я яростно выступил на защиту больного, (судя по словам доморощенного миссионера), которого всемогущий жестоко убил вместо того, чтоб милосердно вылечить. Далее я, как юрист, подал на всемогущего встречный иск. Оправдания Онана мне было мало, я кинулся на защиту Люцифера. Я с пеной у рта требовал осуждения бога по статьям фашизм, тоталитаризм, произвол, самодурство. Игорек, не находя контраргументов, вопил, что надо просто жить по законам божьим, не обсуждая их, а бог, это апогей и потому он в любом случае не может быть неправым, что бы не сотворил. Я же предположил, что наверняка на небесах Апогея называют сокращенно – Гей… После чего проповедник слова божия решил больше не трепать имя божие в суете мирской и начал читать нам лекцию о вреде здоровью, который наносит онанизм. Материал лекции был позаимствован им из приложений к советскому школьному учебнику анатомии шестидесятых годов.
Через пару часов на последней стадии пивного опьянения проповедник публично покаялся в грехе самоудовлетворения, чтобы заработать пару плюсиков в небесной канцелярии. Его откровенность была убийственной! Он заявил, что поимел с бога, практически нахаляву, пару плюсиков и перекрыл ими много своих минусиков. Таким образом он попадет после смерти в рай, где будет целую вечность валяться голый в шезлонге, рядом с такими же голыми женщинами и потягивать охлажденную водку из запотевшей на жаре бутылки, время от времени предаваясь плотским утехам. Когда я сказал, что его представления о рае небесном, мягко говоря, сомнительны, он сказал, что, если рай не будет отвечать запросам кающихся грешников, таких, как он, каждый из которых дороже ста праведников, то население просто перестанет каяться и бог будет непопулярен…
Достижение прогресса – кабинки для просмотра порнографии я с тех пор посещал очень часто, честно признавшись самому себе в том, что самоудовлетворение для меня более приятная вещь, чем секс с чужим человеком, который мне не нравится. Через год после того, как я прекратил сожительство со своей бывшей женой, я постепенно охладел и к онанизму и в следствии этого ввязался в сожительство с одной экзальтированной особой, по фамилии Коняшкина. Мы познакомились с ней на курсах радиоведущих. Она была в два раза тяжелее меня, хотя и ниже ростом, на год старше меня и мнила себя гениальным художником. Тем не менее рисовала она редко и делала это неумело и крайне небрежно.
На первых порах меня радовало то, что она довольна тем, как я делаю секс, правда её комплименты меня раздражали. Еще больше меня раздражало её тело и то, как она занимается сексом. Если сначала меня забавляли её «маленькие» безумства и расхлябанность во всем, то после семи месяцев совместного проживания меня раздражало в ней абсолютно всё и я с радостью вернулся к самостоятельному удовлетворению своих плотских потребностей.
Но не прошло и года, с тех пор, как я расстался, как я снова вляпался в половую связь с женщиной, которая была вдвое старше меня, ей было сорок шесть лет и жила в другом городе. С ней я познакомился по объявлению в газете и, не уточнив её возраста, поперся на ночь глядя к ней в гости. Бывшая жена сантехника четко знала, чего хочет и без всяких предисловий напрямую заявила, чего от меня хочет. Так я стал любовником бабушки, не являясь дедушкой. В течении полугода я время от времени приезжал к ней в гости на выходные. Секс с ней напоминал мне онанизм вдвоем. Я доводил себя и её до полного изнеможения, но всё равно чувствовал себя глубоко не удовлетворенным. Иногда мне казалось, что рядом со мной лежит робот. В половом акте она почти не участвовала, а её мизерное участие было вялым, продуманным и механическим. Она говорила мне, что я просто постельный стахановец, но мне не было приятно это выслушивать. Я только делал то, чего не мог не делать. Её бесчувственность и пассивность провоцировали меня пробудить в ней хоть что-то, но она только со словесной благодарностью принимала мои старания и считала, что она всё делает, как надо. Вскоре, к моему удовольствию, она уехала в Британию на заработки и я снова занялся быстрым и безопасным самоудовлетворением. Время от времени я знакомился и ходил на свидания, которые были для меня самой настоящей пыткой. Как правило, я не мог заставить себя встретиться с одной и той же женщиной второй раз, не говоря уже о каких-либо ухаживаниях и намеках на половые отношения.
И снова я оказался у белых окон в компании Покемона и его «папы» Игорька и спросил их, что они думают об эротическом массаже. Сорокалетний ханжа начал свою браваду о том, как он общался с проститутками. На счет же массажа он сказал, что помнет меня там немного голая девица и до свидания. Покемон начал бурно возмущаться по этому поводу, он сказал, что уверен в том, что никакой идиот не согласиться на такую пытку, что это ужасно, когда тебя самым бесстыдным образом возбуждают, а потом выпроваживают. В ответ на это Игорек сказал, что наверняка можно договориться с массажисткой за отдельную плату, только, чтоб охрана и начальство не видела. В общем мы долго и горячо спорили по этому поводу, провожая праведника до его дома. После чего я было собрался к себе домой, но тут Покемон высыпал мелочь на свою вялую ладонь и, похотливо дергаясь начал её пересчитывать, предлагая мне пойти и узнать, что это за услуга на самом деле. И мы вернулись к белым окнам и осведомились у человека за стойкой о цене удовольствия, а заодно и спросили о том, что этот массаж из себя представляет.
«Полный массаж тела с доведением до оргазма, девятнадцать, тридцать.» – был краткий ответ.
Покемон спросил нельзя ли пораньше. Когда же он понял, что это не время, а сумма, то начал обвинять добродушного пухлого старикана в бессовестном грабительстве честных пролетариев. Я не особо возмущался дороговизной незнакомой мне услуги, но решил, что практичнее будет залезть в кабинку на часок другой, что я и сделал, а Покемон решил обойтись своими журналами, который он бержно хранил с специальной папке под ванной и отправился домой.
Спустя пару лет я шлялся по городу и от нечего делать оказался в кабинке. Около часа тупо глядя в экран, я вдруг заметил, что просто заскучал. Порнография меня не возбуждала, она только вызывала эрекцию и эякуляцию и никакого последующего удовлетворения и хотелось начать все с начала. В соседнюю кабинку кто-то шумно вторгся, начал нервно переключать каналы, зашуршал туалетной бумагой, любезно положенной на кресло в каждой кабинке, чем-то напоминающей кабинку туалета. Да, люди приходят туда облегчиться, испражниться, избавиться от ненужного бремени давящего на психику. Какое это удовольствие? Акт дефикации, да и только! С отвращением я вспомнил жадного Покемона, в кармане которого была пара двадцаток, которые он скорее всего истратит на дешевое пиво в тошниловке и до конца жизни так и не узнает, что такое эротический массаж.
А почему бы просто не попробовать? При этой мысли у меня участился пульс. Даже спрашивая о цене этой услуги, я не собирался ею воспользоваться. С детства я усвоил, что проституция это ужасно, а эротический массаж я воспринимал, как проституцию. Причем я не считал проституток грешницами, даже напротив, я считал их мученицами, а их клиентов мучителями, больными людьми, уродами, благодаря которым в этом мире твориться великая мерзость – торговля человеческим телом. Но тут я вспомнил свою бывшую жену, и понял, что она самая настоящая проститутка.
От уличных она отличалась только тем, что долгое время работала с одним и тем же клиентом. Она откровенно говорила о том, что я должен содержать её за то, что занимаюсь с ней сексом и потому не считала нужным вносить какие либо деньги в семейный бюджет. Когда я отказывался от её услуг, она навязывала мне их силой, понимая, что не для чего другого она не годится и я её просто выкину из-за её бесполезности. Так или иначе все мы живем в буржуазном обществе, в котором, за редкими исключениями, основой отношений между людьми являются деньги. Коняшкина даже раз обвинила в проституции всех, кто работает за деньги. В сущности я отличался от проститутки только тем, что за деньги возился с ржавой арматурой, а не озабоченной человеческой особью.
Протянув расчетную карточку, я сообщил тетке за стойкой о своем желании. Она указала мне на фотографии в полный рост двух девиц и предложила выбрать себе мастера, которого я не испугаюсь. Одна была полной бледной блондинкой, другая темноволосой и худой. Я предпочел вторую. Между делом тетка сообщила, что услуга стоит тридцать девять, тридцать. Я не особо колебался, свободные деньги у меня имелись, да и я твердо решил узнать таки, что это такое. Хотя за эти деньги мне надо было две смены - шестнадцать часов стыковать арматурные пруты…
Тут я приказал себе остановить размышления подобного рода, дабы не омрачать торжественного момента. Тётка сказала, что нужно подождать. Я рассматривал обложки фильмов и вибраторы в витрине с таким чувством будто сижу в очереди к зубному врачу или на какую-нибудь болезненную процедуру. В темном проеме открывшейся двери появилась обещанная девица в купальном костюме и туфлях на высоком каблуке. Кивнула, чтоб я следовал за ней в темноту. Направо светился проем входа в душевую и туалет. Я воспользовался только туалетом. Она предложила мне принять душ, но я отказался. В голове таймер отщелкивал минуты отпущенные мне на процедуру. В комнате с красными занавесками было темно.
Робко кидал свой тягучий свет светильник с рыжим абажуром. Молча я сел на дерматиновый пуфик и начал расшнуровывать сапоги, без расспросов, сообразив, что от меня требуется раздеться и лечь на широкую кушетку застеленную свежей простыней. Ощущение посещения врача не покидало меня. Было страшно. Потому я забыл снять носки и лег на спину. Мастерица вернулась в каморку с компакт диском, который зарядила в проигрыватель, каким-то детским голосом она указала мне на мою оплошность с легкой иронией. Я начал оправдываться, упомянул о своем страхе перед зубными врачами и прочими процедурами, что её рассмешило.
Массаж был самым обыкновенным, посредственным, хуже, чем в банях. Девица села верхом на мои вытянутые ноги и начала мять мою спину насколько это было возможно, ибо мять там особо нечего, кроме костей. Запах крема, которым меня натирали был мне совсем неприятен, неприятна мне была и та сладенькая франкоязычная музыка которая звучала довольно громко, но неприятнее всего было мое бездействие, пассивность. Время от времени она терлась своей обнаженной грудью о мою спину и эти действия не относящиеся к процедуре обычного массажа заставили меня задуматься о том, что вообще происходит. Что за ерунда тут творится! Зачем нам это надо? Она зарабатывает деньги, а я утоляю свое любопытство и по идее должен получать удовольствие, но вместо этого занимаюсь невеселыми рассуждениями. По команде я перевернулся кверху своим впалым животом и торчащей арматурой ребер.
Она, сидя на краю кушетки мяла волосатые палки моих ног, потому что так было положено, за это было уплачено. Я лежал и разглядывал темный пузырь бородавки на её спине, заложив напряженные руки за голову, зная, что от меня требуется лежать смирно. В голове ни с того, ни с сего возник вопрос о том, что будет, если я поглажу её по спине. Ничего хорошего в ответ на этот вопрос мне на ум не пришло. Её тело нравилось мне, в отличии от тел тех женщин, с которыми я делал секс до того момента, нравилось и то, что она молчала, но я был уверен в том, что она не может сказать того, что могло бы мне понравится. «Удовольствие» становилось всё мучительнее и мучительнее. Чтобы отвлечься от дискомфорта, который я чувствовал, я уставился в потолок и стал строить предположения о том, что она обо мне может думать. Скорее всего она думает о том, что я хочу её трахнуть, что я полный идиот, раз заплатил деньги за такую ерунду и побольше бы таких идиотов приходило. Вообразить что нибудь иное, я не смог. Ужасно это всё!
Может, конечно, думала она о своих проблемах и мысленно была далека от происходящего с её телом. Мысленно я пожелал, чтоб вся эта байда поскорее закончилась и желание мое тут же исполнилось. Она взяла мой орган в руку и он послушно затвердел. Захотелось попросить её остановиться, встать, одеться, уйти. Хватит! Но я взял себя в руки и примирился со своей участью послушного клиента, пассивного потребителя и сосредоточенно уставился на её грудь и коленки, чтоб быстрее завершить эту дурацкую процедуру. Лица не было видно из-за распущенных длинных волос, но мне показалось, что она надо мной смеется. Напрягшись я побыстрее плюнул спермой себе на грудь и начал её брезгливо вытирать, будто это были экскрименты. Она встала и направилась к двери, не обувшись почему-то, подала мне салфетку, помогла подтереться. Чувствуя себя униженным, как корова, которую подоили, я раздраженно выкинул салфетку в урну.
Уходя она спросила, страшно ли все это было. Я ответил, что всё было прямо, как на приеме у врача, стараясь говорить это бодро, чтобы зачем-то скрыть от неё то, что я чувствовал. Одевшись, я вышел на улицу с выражением недоумения на лице. Увидев свое отражение в витрине, я сначала разозлился на себя, а потом засмеялся над тем, что со мной произошло.
С тех пор я несколько раз проходил мимо белых окон с красными надписями, не обращая на них внимания. За ними не было ничего из того, что могло меня заинтересовать. За ними был мир платных товаров и услуг, которые мне были абсолютно ни к чему. Я окончательно убедился в том, пассивно употребляя что-либо или давая употреблять себя, никогда не добьешься удовлетворения. Иногда мне становится страшно оттого, что когда-нибудь я не вернусь в этот мир, потеряв к нему интерес, так же, как к белым окнам.
