Десять лет спустя

Мужчина сидел в кабинете, расположенном на двухсотом этаже, и от злости покусывал усы. Выглядел отстранённым, потому создавалось впечатление, будто мыслями он не здесь, а где-то далеко-далеко. Невидящий взгляд был направлен в одну точку. Можно было бы предположить, что он увидел перед собой нечто занимательное, целиком и полностью завладевшее его вниманием. Но нет, перед ним была самая обычная стена. Однако, он не обращал внимания ни на скопление за окном воздушных суден, начиная от массивных дирижаблей, заканчивая легковыми и пассажирскими вертушками, ни на яркую Табету, отражающуюся в огромных стеклянных окнах небоскрёбов напротив, ни на то, что его помощник – механоид Вермонд – уже долго стоит в ожидании распоряжений.

Лицо мужчины порозовело и покрылось пятнами от сдерживаемых эмоций – подключилась резервная нагнетающая система, пытающаяся наполнить псевдовены добавочным кровотоком. Когда из-за усиленной теплоотдачи вокруг головы пожилого мужчины слегка задрожал воздух, механоид не выдержал и спросил:

– Господин Сарпак, возможно, вам нужен новый смазочный рассеиватель? Принести свежий контейнер?

– Я... Я не... – закашлялся господин Сарпак. – Я хоть частично и полумеханизм, но всё-таки – ещё типичный гражданин, а не груда ржавых шестерёнок! И пусть моё тело больше, чем на половину состоит из этих чёртовых биопротезов, и пусть наряду с моим старым сердцем кровь по венам гоняет парогазовый преобразователь, но мозги у меня остались прежние. Вызовите мне Лехпаху Суру! Немедленно!

Сдерживающийся вначале, сейчас он сорвался на истерический тон. Перемены в настроении давали понять, насколько Сарпак устал от всего, что творилось в его окружении. В Префектории. В чертовом парламенте в конце концов.

За десять лет правления Партии контрактников, Кфа́сар Сарпак пострадал больше других однопартийцев. Смерть будто бы ходила по пятам, не давая забыть о своём существовании. Играла с ним, оставляя памятные шрамы, запуская острые когти в слабое, хрупкое тело, и снова отпускала, не доводя начатое до конца. В какой-то момент, она перестала его пугать, стала само собой разумеющимся явлением. Он перестал считать, сколько раз смотрел ей в глаза. А новые модификации, необходимые после очередной встречи, больше не вызывали отторжения. Мысль о них не пугала. Он принял всё, как данность.

Почти половина его вен была заменена синтетическими аналогами. Кожу на лице давно заменил силикон. Многих это решение удивляло – завидное материальное положение позволяло Сарпаку заказать выращенные кожные материалы в трансплантационном центре Префектории, который находился в столице – префекте Миженски.

Самое страшное покушение на его жизнь, в ходе которого он потерял обе руки, состоялось два года назад. В его небольшую вертушку влетел пассажирский транспортник, лопасти которого «нашинковали» воздушное суденышко на мелкие кусочки. Только чудо спасло жизнь Сарпаку, не иначе. Не было дня, чтобы он не вспоминал, как падал, а рядом, отсечённые от тела, планировали потерянные конечности. Наблюдал за этим полётом, будто со стороны, не до конца осознавая, что произошло. Отчаянно цеплялся за мысль о том, что это всё не более, чем страшный сон. Сейчас он откроет глаза, и все кошмары исчезнут. Да, он будет дрожать, кричать и беспомощно таращиться в потолок, но потом пальцы сожмут ткань простыни, и он поймёт, что чувствует её гладкость и прохладу, ощущает прикосновение. Но глаза и так были открыты. Он продолжал лететь, и чувство бесполезности, захлестнувшее его с головой, окончательно завладело сознанием. Просочилось и укоренилось в него, чтобы напоминать о себе каждый день и каждую ночь.

– Сию минуту, господин Сарпак, – ответил Вермонд, выходя из кабинета.

Господин Сарпак сильно сдал за последние десять лет. И проблема заключалась вовсе не в том, что он постарел физически и перенёс множество операций по трансплантации. Сражаясь за – как он когда-то ошибочно думал, - благо Префектории, Сарпак постепенно терял не только определённые части тела, но и веру.

И если первое поддавалось, пусть сомнительному, но восстановлению, то второе реанимировать не удавалось никак и ничем.

Он перестал верить в Идею, ради которой когда-то переметнулся в ряды сторонников Контрпартии. Проникновенные, пламенные речи, коими его пичкали единомышленники, были всего-навсего яркой обёрткой для грязных дел. Стремление к справедливости, мечты о лучшем мире, которыми он однажды загорелся, умерли, столкнувшись с существующим ныне порядком. Набравшись определённого опыта, Сарпак мог с уверенностью заявить, что он давно уже не тот наивный, доверчивый юнец, способный пойти за кем-то, наслушавшись красивых речей. Таких слов и обещаний было множество, но подкреплялись ли они реальными делами? Наивный, смешной вопрос. Он всё отчётливей видел: политика Контрпартии и её лидера господина Теовиля ведёт в тупик, толкая страну к гражданской войне, к краху и к бедности.

С этим нужно было что-то делать.

Как честный гражданин и ответственный политик Сарпак не мог сидеть сложа руки.

От невесёлых мыслей его отвлёк женский голос – в кабинет вошла стройная девушка в светлом брючном костюме, края которого украшала шикарная золотая тесьма. Девушка казалась довольно легкомысленной и не слишком обременённой интеллектом. Глядя на неё, Сарпак понимал, насколько обманчива бывает внешность. Что, впрочем, играло им на руку. Лехпаха Сура долгое время являлась ближайшим помощником Сарпака и была посвящена во все его дела.

Сарпак удивлялся, что женщины Префектории выполняют тяжёлую работу наравне с мужчинами во времена правления технократов, хотя наука давно доказала физиологическое превосходство мужчин над женщинами. Он восхищался этой идеологией, но вынужденно скрывал свои эмоции. Равноправие считалось отголоском прошлого, частью культуры технократов. В нынешних условиях – помехой.

Женщин ограничили в выборе профессий. Отморозки-контрактники, называющие себя политиками, зачастили использовать свой тестостерон в личных, интимных нуждах. Никогда прежде Префектория не сталкивалась с подобным. Деятельность женщин блокировали налево и направо, оставляя им всё меньше и меньше прав. Всех несогласных с новыми порядками обвиняли в клевете, успешно устраняя их с дороги. Система контрактов породила взяточничество.

Про Суру ходило немало слухов. Броская внешность, не совсем типичная и привычная большинству, привлекала к ней повышенное внимание. Не меньшее количество внимания акцентировал на себе факт близости Суры с определённым политиком. Её называли королевой эскорта, использующей Сарпака Кфа́сара в своих – разумеется, корыстных, - интересах. Для многих оставалось загадкой, что могло связывать потрёпанного жизнью политика, не отличающегося красотой, с молодой девушкой, яркой, красивой и, наверняка, амбициозной. Ответ напрашивался сам собой, выливался в понимающие перешёптывания и многозначительные ухмылки. Поток сплетен не ослабевал, напротив, пикантные подробности, придуманные любителями почесать языком, множились в геометрической прогрессии.

Сарпак воспитывался в технократии, он был честным, в женщинах видел равных граждан, хотя и считал их, все же, слабее. Но слабость, обусловленная особенностями физиологии, не делала женщин хуже. Он искренне считал, что женщины могут быть не только любовницами, служа для удовлетворения определённых потребностей. Они способны добиться успеха в любой области, если им того захочется.

В последнее время, его мнение было крайне непопулярным.

– Господин Сарпак, вызывали? – лицо девушки выражало спокойную уверенность.

– Лехпаха Сура, вы не хотите мне ничего доложить? Про того гражданина, на которого мне намекал Садермин, премьер-министр Латтории. Про того, который якобы замешан в создании тайной флотилии воздушных судов и в возобновлении работ по созданию боевых мехов. А ещё этот странный документ, который я нашёл. Да-да, тот самый, у себя на письменном столе! Откуда он мог взяться? Здесь пахнет большой провокацией... Если остальные парламентарии узнают об этом – мне крышка! Меня обвинят или в преступном сокрытии фактов, или в потворстве заговорщикам! Вы в курсе этого? Или до вас не доходит важность этого дела? – проговорил нервно политик то опуская жалюзи окон, то поднимая.

– Я вас понимаю, господин. Мне удалось выяснить, что вокруг вашего кабинета – до того, когда был подброшен документ – крутился механоид Кадот. Помощник некоего Борелиса, заместителя премьер-министра Латтории. Рядом с ним были ещё два подозрительных типа: один – плотный и лысый, а другой – высокий и жилистый, со шрамом на лице. К сожалению, личности этих двоих установить не удалось.

– Так почему ты не взяла тех молодчиков-Амбалов, которые у нас числятся простыми писарями – и которым я плачу совсем не писарские оклады! - и не тряхнула этого Борелиса как следует?! Ты ничего не сделала! – жёлчно выплюнул обвинения Сарпак.

Он отчаянно скучал по временам своего детства. С восторгом вспоминал он властных чиновниц, активно отстаивающих свои позиции в обществе. Женщины того времени были гораздо смелее из-за равных прав и инициативнее, даже в тех сферах деятельности, что по умолчанию считались мужскими.

Он ждал от Суры того же. Ждал, что она отбросит страхи и пойдёт напролом, как те женщины, о которых некогда слагали легенды. Едва ли не требовал от неё поступков, оправданных и приемлемых в старые добрые времена технократов. Забывал, что теперь подобные решительность и безрассудство делали Суру в глазах общественности преступницей.

– Не спешите с выводами, господин Сарпак, - парировала Сура, приглаживая растрепавшиеся тёмные волосы. – Не всё так просто. Мне удалось выяснить, что за этим Борелисом стоят очень серьёзные силы префекты. Крупные производители воздушных судов и вооружения для них. Его серьёзно охраняют. Да и это не тот город, где мы свободно можем вести активные действия, тем более – силовые

– И какая это префекта? И что это за город? – поинтересовался ядовито Сарпак. – Очень любопытно.

– Префекта – Латтория, а город... Тот, что у вас под носом. Я имею в виду Миженски, – проигнорировав сарказм начальника, насмешливо произнесла Сура. – Я прекрасно понимаю, к чему это приведет. Власть в столице, в нашей столице – Миженски, а все дерьмо готовит Латтория. Кто-то из высокопоставленных политиканов заигрался. Простите господин, но это так.

– Так он что, уже в столице? – проигнорировал очевидный факт Кфа́сар. - И ты даже здесь, где мы имеем кучу осведомителей, ничего толком не смогла узнать?

Он резко развернулся, оказавшись лицом к лицу с Сурой. Во взгляде слегка прищуренных раскосых глаз прочитывалось предупреждение об опасности

Дернул за пирсинг левого уха, и из его затылка выдвинулось, подобие совсем малюсенькой платформы. Кфа́сар пытался что-то нащупать в кармане сюртука. Очень нужное. Синтетические капилляры на его лице полопались, оставляя под искусственной кожей яркие гематомы. Остаток мозга требовал подпитки кислородом.

Сарпак перенервничал.

Механоид Вермонд, знал, что за хозяином бдить нужно непрерывно, подоспел в самый нужный момент. Идеально ровный, квадратный кислородный брикет поступил вовремя в кровь Сарпака. Правда, в этот раз, пришлось подтолкнуть мостик к затылку. Это было впервые для механоида.

Он понимал, что для хозяина настал критичный момент, и, его спасло только удачное стечение обстоятельств, когда Сарпак был готов разнести парламент.

– Вы поручили мне это дело только утром. И не передали ни одного документа. С чем, по-вашему, я должна работать? Я и так узнала слишком много за такой короткий срок! – повысила тон девушка.

Плохо скрываемая ярость, вспыхнувшая в её глазах, на мгновение напомнило Сарпаку о его маме – Мадам Шторнец. Мадам в точности так реагировала на несправедливые обвинения.

Наваждение схлынуло столь же стремительно, как и появилось. Всего лишь сиюминутное помутнение рассудка. Между этими женщинами не могло быть ничего общего. Просто...

Отголоски прошлого.

– Ладно, не важно, - поспешил замять конфликт Сарпак. - Сура, найдите его и приведите ко мне! И помните: никакой огласки! Ни в прессе, ни даже просто в слухах! Мир и так испражняется на нас, и терпит все крахи технократов.

– Хорошо, ваши распоряжения я постараюсь исполнить, – проговорила Сура подчёркнуто вежливо. – Но...

– Будьте осторожны, – перебил её Сарпак.

В ту минуту он отнесся к ней, как к дочери, невольно провёл параллель между ней и своим сыном

– Я тут ко многому пересмотрел отношение. Мне кажется, что всё это – не провокация. Полагаю, в правительстве готовится переворот. Никому не доверяйте и будьте готовы к переменам. Дождитесь меня – я скоро, – похлопав Суру по плечу и надев на себя длинный плащ, уродливый чиновник направился к выходу.

– К каким переменам? – переспросила Сура, хмуро посмотрев вослед Сарпаку.

Но тот не ответил и, поглощённый своими мыслями, только буркнул механоиду:

– Вермонд, собирайся. Едем в Парламент на очередную встречу с бюрократами и продажными чиновниками! И не забудь запасной кислородный брикет! Моё второе парогазовое сердце в последнее время пожирает топливо с завидным аппетитом!

– Слушаюсь, господин Сарпак, – ответил Вермонд.


Ей не нравилось, когда её отчитывали просто так. Она готова была понести наказание за реальные промахи, но смиренно молчать, когда её начинали чихвостить просто потому, что начальник оказался не в духе – то ещё удовольствие. Дождавшись, когда Сарпак уйдёт, Сура фыркнула недовольно. Не сдержалась и спросила у его помощника:

– Вермонд, и как ты его только терпишь?

– Да так же, как и вы, Лехпаха Сура. На самом деле господин Сарпак не такой плохой, как может показаться на первый взгляд. Вы же знаете самое главное: он – не коррупционер, хотя возможность стать таковым у него была всегда. Да и обязанности члена Парламента, функционера Контрпартии налагают. Мне его жаль. Господин Сарпак работает в комитете по борьбе с этим новым, невообразимым явлением, как ее там... Коррупция? – призадумался механоид. – Да! Коррупция! Он делает много. И получает в ответ уж слишком много, много плохого. Сколько его раз пытались убить за разоблачение? Сколько? Вы не хуже меня знаете ответ.

– Да, Вермонд, – перебила его Сура и печально добавила. – Мы-то хорошо знаем, что общественность давно разочаровалась в сторонниках правящей партии. Чиновники не исполняют свои обязанности – они погрязли во лжи и взяточничестве. Все вспоминают технократов.

– Вы осуждаете, но при этом сами работаете на государственного деятеля из этой же партии. Как это увязывается с вашими словами? Хотя... Возможно, у вас нет другого выбора. Или я не прав, госпожа Сура? – очень уж проницательно подметил механоид, доставая блок кислородных брикетов для своего господина из ящика стола.

– Ты не представляешь, что творится на улицах. Торговцы закрывают свои лавки от того, что налоги выросли. Люди недовольны, они стали выживать, а не жить. Такого не было. Жаль, что произошёл переворот десять лет тому назад. Партия мира и процветания правила страной на протяжении многих-многих лет, и мы действительно процветали. А что теперь? Посмотри, что творится. Если в Миженски ещё хоть как-то пытаются удержать минимальный уровень жизни – столица, парадная вывеска всё-таки! – то в провинции и в остальных префектах люди стремительно нищают, а промышленность и сельское хозяйство приходят в упадок, – неожиданно продолжила откровенничать Сура.

– Вы имеете в виду, что крупные предприятия одно за другим становятся банкротами? – поинтересовался Вермонд.

– Об этом не слышал только глухой или ленивый. Это такое поле деятельности для преступников! – зло зыркнула своими глазами Лехпаха.

– Сура, банкротов под своё крыло забирают крупные бизнесмены из Миженски. Вы же понимаете, для банкротов – единственный способ выжить. Правило естественного отбора. Выживает сильнейший, – бесстрастно ответил Вермонд.

– Да, забирают. А потом продают государству в лице правящей партии коррупционеров для якобы национализации, имея на этом чудовищные денежные откаты. Вермонд, гражданская война не за горами, – посмотрев в глаза механоиду, произнесла Сура.

– Вы говорите, как представитель технократии, – протянул Вермонд. – Вы ещё молоды, довольно наивны и многого не знаете. Было приятно с вами пообщаться, Лехпаха Сура, но мне – пора. Хорошего дня.

Когда платформа добралась до главного дирижабля Партии мира и процветания, мадам Шторнец прошла в свою каюту, наконец-то сняла гогглы и вызвала к себе своего внука Кейника – подростка лет восьми, уже с щетиной, но из тонких неокрепших волосков. Пока смотревшейся скорее нелепо и забавно, нежели эстетично. Мадам никогда не одобряла растительность на лице у мужчин, но отменить «культ», как она это называла, была не в состоянии. Мужчины Префектории всегда старались подчеркнуть свою индивидуальность бородой, украшая ее, придавая необычные формы, а то и создавая всевозможные вспомогательные механизмы на ее основе.

Кейник зашел в каюту с Профессором Гар Ма Тауэйем.

Мужчина всем своим видом подтверждал и свою профессию, и свою должность. То был высокий седовласый старик с ухоженной бородой, предпочитавший носить строгие чёрные костюмы и многофункциональный монокль.

– Профессор, – устало сказала госпожа Шторнец. – Нужно улетать отсюда. У меня плохие предчувствия. Мой сын... Он так смотрел на меня. Уверена, он ненавидит меня за то, что я не позволила ему воспитывать Кейника. Это очевидно.

В голосе пожилой женщины не было ничего, кроме обиды и грусти.

– Мадам, я никогда не думал, что господин Сарпак откажется от мандата Партии мира и процветания, переметнувшись к нашим врагам. Сколько помню, он был истинным патриотом. Сожалею, что всё так вышло. Это я виноват. Не уследил за его взглядами на политику во время занятий, – высказал свою позицию пожилой мужчина.

– Профессор, вы тут ни при чём. Вы обучили его государственному праву в академии, дали знания. Это – его выбор. Я была поражена, что на переговоры выставили именно его. Меня это сбило с толку. Увы, я не справилась, – покачала головой госпожа Шторнец и виновато посмотрела в глаза старого друга.

Не выдержав такой грустной сцены, к бабушке подбежал Кейник и быстро, путаясь в словах, проговорил:

– Мадам, я с вами! Вы не переживайте за моего отца. Он всё равно вас любит!

Женщина улыбнулась ему и провела ладонью по щеке – она еле сдерживала слёзы.

– Мальчик прав, мадам Шторнец, – поддержал верный Сцай её внука.

Семейную идиллию нарушил тревожный рык корабельной сирены, с последним её воплем в каюту вбежал капитан флагмана и с тревогой в голосе сообщил:

– Мадам Шторнец! Флотилия Контрпартии привела корабли в боевое состояние! Возможно нападение!

Вновь некстати нахлынувшая сентиментальность могла сыграть злую шутку, и этого нельзя было допустить. Мгновенно превращаясь из доброй бабушки в грозного и несгибаемого руководителя, мадам Шторнец с металлом в голосе приказала:

– Ввести ответные меры! Готовьте судно и боевые вертушки к защитным действиям! Капитан, распоряжайтесь! – произнесла, понимая, что опыт в военных действиях давно сошел на нет.

Табу на оружие, в этот раз, было глупостью в ее глазах. Никто не умел воевать, все работали строго по древним инструкциям.

Погрузиться в размышления не позволили решительные действия противников. От угроз они перешли к реальному наступлению. Дирижабль затрясло от попаданий – аварийная сирена ревела, не умолкая ни на секунду.

– Мадам, они атаковали нас! – прокричал профессор. – Нужно покинуть дирижабль!

Шторнец посмотрела на своих близких и подумала: «Они всё-таки решились. Вот что значили слова Теовиля про саму возможность».

– Необходимо немедленно покинуть Миженски. Трудно это признать, но мы проиграли. Вылетаем на платформу и направляемся с беженцами в префекту Переастрия! – заявила она и жёстко добавила. – Мы обязаны долететь!


Над городом Миженски разыгралась настоящая баталия. Небо раскрасили яркие вспышки всех оттенков красного и оранжевого цветов. Там, где должны были греметь фейерверки, раздавались выстрелы. Там, где планировались показательные выступления воздушных суден, призванных демонстрировать высокий уровень подготовки пилотов, шли ожесточённые бои.

Из кораблей-маток Контрпартии и Партии мира и процветания, сверкая на солнце соосными воздушными винтами, вылетали десятки боевых вертушек, которые стреляли друг в друга из лёгких пороховых пушек. Но лёгкими они были только в сравнении с крупными кораблями, а для своих собратьев одного попадания вполне хватало, чтобы развалиться на куски.

Фрегаты господина Теовиля, повернувшись боком к противнику, совершали залпы в сторону дирижаблей ещё правящей партии разрывными снарядами из огнестрельных орудий, а те в свою очередь отвечали выстрелами из паровых пушек с линейными ускорителями.

Точка невозврата. Обратной дороги не было. Конфликт произошёл. Сделать вид, будто ничего не произошло и мирно разойтись более не представлялось возможным.

Куски обшивки, обломки механизмов и частей подбитого транспорта парили в воздухе, долго не падая, благодаря притяжению спутника, что создавало дополнительные помехи в манёврах военных кораблей. Потери с обеих сторон было не пересчитать. Военные не имели понятия, как руководить целой армадой после запрета на использование оружия. Прошло много лет, и не было нужды защищаться, подавлять восстания. Навыки ведения боя были чем-то новым для новобранцев.


– Гар Ма Тауэй! Наш спасательный бот разбит! – забеспокоилась Шторнец на парковке, увидев ещё дымящуюся рваную дыру в обшивке двигателя летательного аппарата, который стоял у эвакуационного шлюза.

– Мадам! Не переживайте! Я умею управлять вертушкой! Тут есть одна. Ну, в общем... Гражданская вертушка, – заявил Кейник, слегка смутившись.

– Ну, уж нет, юнец. Об этом не может быть и речи. Ты слишком молод! – отчитала его бабушка.

– Откуда на военном дирижабле гражданский транспорт? – удивился профессор.

– А что, у нас есть выбор? Я нечто подобное предполагал, поэтому мы с другом... – не договорив, Кейник подбежал к вертушке.

Он сел в вертушку, натянул гогглы лётчика и обернул вокруг шеи зелёный шарфик, считавшийся отличительным знаком технократов. Когда двигатель громко зашипел, набирая обороты, Кейник открыл боковое окно и обратился к спутникам:

– Так и будем смотреть на меня за рулём? Мы теряем время. Забирайтесь внутрь быстрей!

Гар Ма Тауэй взял за руку Шторнец и направился к транспорту. На лице её с лёгкостью прочитывалось недовольство, но тратить драгоценные минуты на пререкания в сложившейся ситуации было, как минимум, неразумно. Когда на счету каждая секунда, особо выбирать не приходится. Приходилось признать: Кейник прав. Продолжая упираться, они понапрасну теряли время.

– Кейник, я не одобряю твоё стремление управлять взрослым транспортом! По прибытию ты мне отчитаешься за свои действия! – обратилась к юнцу мадам.

– Это же наша вертушка! Почему вам, мадам, не нравится план спасения? – спросил вылезший словно из ниоткуда ещё один мальчишка.

– Я должна была сразу догадаться, чья это идея! Как ты пробрался в парк? Причём – незаметно, господин Барклай? – негодовала Шторнец.

– Мадам, не называйте меня господином. Мне ещё нет и десяти с половиной лет. Какой из меня господин? А насчёт идеи - спасибо Сцаю. Он хорошо всё продумал, – ответил Барклай и, спохватившись, добавил. – Ой, Сцай, прости меня, проговорился. Но, если б не ты... Профессор, садитесь на заднее сиденье. Сейчас прокатимся с ветерком.


Вылетев из корабля, они попали в самую гущу военных действий.

Обстановка значительно накалилась, столкновение набирало силу.

Уже не только мелкие обломки от вертушек плавали в воздухе – крупные фрагменты дирижаблей и крейсеров медленно опускались на землю, под действием притяжения Дальты. Кейник и Барклай едва успевали от них уворачиваться, но серьёзную проблему стала создавать плотная дымовая завеса от горящих конструкций, которые тоже витали в воздухе из-за притяжения Дальты. И если вначале прорваться сквозь неё было просто, то теперь стоило проявлять осторожность и не рисковать лишний раз. Обстоятельства играли против них.

Через иллюминатор Шторнец наблюдала гибель главного дирижабля «Технократия». Огромная шестеренка, отваливавшаяся от корабля противника, с лёгкостью рассекла «Технократию» надвое, медленно опускаясь на Миженски. Мадам переполняли эмоции, всё так же тщательно маскируемые, как и прежде. Истинные настроения выдавали лишь плотно сжатые губы и небольшая морщинка, пролегающая меж бровей. Потеря дирижабля, с которым мадам связывало столько воспоминаний, знаменовала собой начало конца. Несколько минут назад, она была там, в родном корабле, который прослужил ей более двадцати лет, а теперь от него остались лишь обломки.

– Осторожно! Крути влево! – вдруг прокричал Сцай Барклаю.

Огромное крыло от паровика, стремительно надвигалось справа на их маленький и хрупкий летательный аппарат.

Барклай активировал режим «Без препятствий», что позволило ему прокладывать лучший путь облета помех. Заложил резкий левый вираж, попутно отметив, что за ними началась погоня. Ожидаемо. Логично было предположить, что просто так их не отпустят. В лучшем случае, из столкновения они выйдут основательно потрёпанными, в худшем... Впрочем, о худшем он старался не думать.

Одна из вертушек Контрпартии преследовала их, стреляя из пушки. Выстрелы её были обманчивы и издали напоминали высокий писк безобидного салюта. Но все присутствующие в кабине понимали: одно попадание, и – всё! Шансов спастись ни у кого не будет.

– Похоже, что у нас проблемы, мадам Шторнец, – обратился Сцай к старушке, которая, закинув голову назад, громко сопела с открытым ртом, видимо, исчерпав заряд бодрости на этот день.

– Не трогай её, пусть спит! Лучше приоткрой дверь, я попробую хотя бы отпугнуть этих настырных наглецов, – приказал профессор, почувствовав юношеский максимализм, под стать рулевым.

– Слушаюсь, профессор, – ответил механоид, но не успел ничего сделать.

На пути возникло препятствие, обойти которое – на первый взгляд – не представлялось возможным. Они летели, казалось, на верную смерть. Прямо перед ними падал подбитый дирижабль. Подбит он был явно не из пушки – здесь поработала мощная паровая торпеда, оставившая после себя громадную пробоину, края которой были охвачены ярким пламенем. Плотный серый дым не скрывал огненных всполохов, разгоравшихся с каждым мгновением всё сильнее и выше. Трупы уносило сильным порывистым ветром как раз в сторону вертушки Барклая. Это сбивало с толку, оказывая слишком сильное влияние неокрепшую психику парня, но тот быстро собрался с мыслями, и продолжил рулить, пытаясь забыть о картине войны. Пальцы сжались сильнее, побелели от напряжения, на виске часто забилась жилка. Нервозность зашкаливала.

– Барклай! Лети прямо в его пробоину! – крикнул профессор. – Увернуться не успеем, значит, нужно попробовать проскочить. Ещё немного левее!

– Давай, давай, давай! – громко говорил сам себе от напряжения Кейник.

Звуки собственного голоса немного, но успокаивали.

Барклай с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и решительно направил свою машину прямо в горящее кольцо по центру дирижабля, от которого из-за сильного ветра то и дело отлетали пылающие куски обшивки. Огненное марево расплывалось перед глазами, теряя границы, растекалось вдоль линии горизонта, поглощая его. Так же, распахнув огненные объятия, грозилось оно поглотить и их маленькое воздушное судно.

Казалось, столкновения и гибели не избежать, но когда в нижнем стекле блистера они увидели под собой столицу Префектории, выдохнули с облегчением. В эту секунду они радовались не за сохранность столицы - за себя.

Здания Миженски пострадали. Члены экипажа знали: там были их сограждане, многие из которых погибли. Один небоскреб навалился на соседний, пламя, бушевавшее не только в небе, но и на земле, взметнулось ввысь одновременно со столбами чёрной пыли. Здания падали, словно легкая, простейшая конструкция из домино. Достаточно зацепить одно, чтобы упали все.

– Фу-ф! Проскочили! Пронесло! – радостно закричал Кейник, с восторгом посмотрев на друга.

Сиюминутная радость сменилась тревогой. Ещё не стих победный крик, а вертушку мотнуло в сторону отголосками мощной волны – прямо перед ними взорвался снаряд.

– Этот гад проскочил вслед за нами! Да он просто не может без нас жить! – разозлился Гар Ма Тауэй и отдал команду Барклаю и Кейнику. – Развернитесь к нему боком, и – как можно быстрее!

Юноши быстро выполнили его приказ. Боковая дверь, которую профессор уже успел открыть, мгновенно оказалась напротив догоняющей вертушки.

Гар Ма Тауэй нажал кнопку, переводя монокль в режим «Цель». Вытащив сигнальную ракетницу – которой комплектовались все воздушные судна – из кармана на сидении, Гар Ма Тауэй зарядил её первым попавшимся патроном, активировал свои гогглы на прицеливание. Он выстрелил и, как ни странно... Попал.

Мощный взрыв, прогремевший совсем близко, оторвал лопасти вражеской вертушки, и она, кувыркаясь, полетела на неизбежную встречу с фрегатом Контрпартии.

– Закрывай двери, Сцай, – как-то на автомате произнёс профессор, внимательно рассматривая ракетницу, из которой только что сбил летательный аппарат. – Послушайте, ребята... А что же, разве простой «сигналкой» можно вот так запросто сбить боевую вертушку?

Вопрос задал не просто так, надеялся подловить, попутно проверив их знания. Барклай любил «поработать» с оружием, и наверняка догадался что эта «сигналка» далеко не простая, как казалось на первый взгляд.

Ответом стал смех. Один за другим в голос рассмеялись и Кейник, и Барклай. Даже Сцай как-то интересно повёл губами. Отсмеявшись, Кейник с лёгкой, заговорщицкой ухмылкой ответил наставнику:

- Считайте, профессор, что удача на нашей стороне.

Он был немногословен, но по смешинкам в его глазах и улыбке, гулявшей на губах, многое становилось понятно. Это всё никак не могло быть чистой случайностью. Оба пилота были прекрасно осведомлены, чем укомплектовано их воздушное судно. Открытием это стало для профессора, но не для них.

Ошеломлённый, он покрутил головой и как-то неуверенно сказал:

– Вы, ребята, это... Давайте помедленнее, и при посадке поосторожней. По-моему, мы все запасы везения истратили года на два вперёд.

Возражений предложение не встретило.

Корабль понёсся сквозь строй величественных небоскрёбов Миженски, отдаленных друг от друга на приличные расстояния, возведенных по планировке Величайших архитекторов и градостроителей в истории Префектории. Отдельных оконных сегментов у высоток не было. Все они были созданы по единому шаблону. Со стороны выглядели нереально, будто нарисованные, без единой помарки. По регламенту столицы одно панорамное окно золотого цвета, без швов окутывало все стороны строения, а они, в свою очередь, отличались только формой и высотой.

На город опускался вечер, темнота медленно, но уверенно окутывала улицы; верхушки зданий полыхали багрянцем заката родного светила – звезды Табеты. Обычно в это время транспортные пути загружены, но из-за неожиданного конфликта в небе над столицей непривычное к таким зрелищам население города словно испарилось. Мёртвая зона, погрузившаяся в тишину, заставшая в определённом моменте.

Барклай, по старой привычке припарковав вертушку у парадной платформы воздушного порта столицы, заглушил двигатель, потянулся всем телом и сказал:

– Мы на платформе.

Осторожно провёл рукой по сбившемуся шарфу, приглаживая его и расправляя. Барклай гордился своей принадлежностью к технократам, а потому зелёным шарфом гордился.

– Долетели. Это... Но, боюсь, что теперь очень долго здесь не будет спокойно, – проговорил Гар Ма Тауэй и добавил с грустью. – Как раньше.

– Что поделать, профессор? Никто из нас не хотел такого, – тоже невесело ответила мадам Шторнец, «вернувшись» к жизни.

– Мадам, а я думал, что вы спите. Уже хотел идти будить, – обернулся на голос Сцай.

– Нет, что ты, друг мой. Я даже во время боя не спала. Так просто удобнее пережидать неприятные моменты, чтобы не дёргать ваши нервы лишний раз, – мадам встала и, направившись к выходу, поторопила остальных. – Господа, нам на всякий случай лучше перейти на другую платформу, где побольше людей, ведь мы теперь – нелегалы.

Остановившись у лифта, она достала из своей сумочки телефон Морзе, или как его называли в народе – морзефон. Проведя стилусом по клавиатуре аппарата, набрала некое послание и несколько минут подождала.

Брови сошлись у переносицы, придав мадам одновременно хмурый и задумчивый вид.

Получив ответное сообщение, она произнесла:

– Планы меняются, следуйте за мной.

Новоявленные оппозиционеры послушно вошли в лифт. Вопросов не задавали. Никто не нарушал тишину. В правильности поступков мадам не возникало сомнений. Несмотря на почтенный возраст она сохранила завидную ясность мысли, и, если что-то делала, значит, в этом был смысл. Просто так она не делала ничего.

Поднявшись на нужный этаж, они попали в длинный коридор, где у входа их уже ожидала молодая стройная женщина по имени Санквойя – премьер-министр префекты Переастрия. Её броский малиновый костюм слишком выделялся на фоне строгих одежд небольшой свиты, состоящей из охраны и секретарей.

– Мадам Шторнец, случившееся сегодня просто ужасно! Они нарушили конвенцию о запрете боевых действий, – сказав это, она обняла женщину.

– Да, премьер-министр. Мы отступили, но Контрпартия навязала нам воздушный бой. Навязала над столицей, невзирая на то, что внизу – город, что внизу – наши сограждане... – ответила мадам и посмотрела в сторону кварталов Миженски, туда, где догорали разрушенные от упавших на город обломков десятков крупных воздушных кораблей здания. – Я тоже теперь в этом, увы, виновата. В гибели моих сограждан.

– Это... Это – ужасно! – снова повторила Санквойя.

– Предлагаю не откладывать отлёт. Я не могу на это смотреть, – решительно произнесла Шторнец.

Уже на невзрачной платформе, куда они прошли вслед за главой Переастрии, профессор Гар Ма Тауэй пожал на прощанье руку своей подруге со словами:

– Мадам, мне будет вас не хватать. Но мы будем бороться за свободу Префектории, обещаю.

– Профессор, чуть не забыла, – наморщив лоб, вспомнила Шторнец. – Хочу попросить вас об одном деле. Будьте так любезны, проследите, чтобы у Лехпахи Суры было всё хорошо. У неё – секретная миссия. Если будет нужно, помогите девочке. Когда придёт время – я вернусь. До свидания, мой друг.

Наскоро попрощавшись со старым профессором, мадам Шторнец, Сцай, Кейник, Барклай и делегация сели в скоростной пассажирский лайнер премьер-министра Переастрии.

Профессор Гар Ма Тауэй проводил вылетающий транспорт взглядом и печально посмотрел вдаль, за горизонт, куда звезда Табета окончательно упрятала свои роскошные краски заката.


Много лет тому назад


В комнате было оглушительно тихо, и оттого неуютно. Каждый шорох воспринимался острее, порождая тревогу. Старинные часы на полированной подставке лёгким стуком нарушали эту тишину, да в камине слегка потрескивали настоящие деревянные поленья.

Обстановка комнаты – нет, скорее небольшого зала – не отличалась какими-то особыми изысками. Они выглядели просто, совсем неброско, но вся обстановка и все вещи как бы говорили – даже кричали – что здесь собрана благородная старина, которая неоднократно пережила многих владельцев этого помещения.

Высокий господин, наконец, словно очнувшись, поднял седую голову и тихо спросил у собеседника:

– Что-то ты не очень радостный, друг Альдо?

– Знаешь, Миженски, любой финал – даже промежуточный – выматывает.

– Я бы не стал даже отдалённо называть то, что мы сделали, финалом, это...

Пожилой мужчина, несколько полноватый, но с острым взглядом, выдающим недюжинный ум, перебил собеседника фразой:

– Я понимаю, не трать слова, мы и НАША страна – только в начале пути. И я понимаю, что предстоит сделать. Вернее, сколько.

В маленьком зале вновь повисла пауза, но не тягостная – была в ней глубокая осознанность громадной ответственности за происходящее.

Полный мужчина, как бы раздумывая вслух, произнёс:

– Мы объединяем... Чёрт! Уже объединили наши государства. Но объединили ли мы души и сердца людей наших стран?

Миженски достаточно резко ответил:

– А не думаешь ли ты, друг Альдо, что это произойдёт сразу после подписания нашего договора? Прямо сейчас, как только мы выйдем из этой комнаты? Простому народу – я уверен! – это пойдёт только на пользу, и результат мы увидим скоро – завтра, послезавтра. Рабочие места, отмена оплаты за обучение, за образование. Да твои учёные, стоило узнать, к каким сокровищницам знаний они теперь будут иметь доступ, чуть ли не завизжали от восторга. Но я, предлагая и добиваясь этого объединения, никогда не думал, что будет легко. Никуда не делись и твои, и мои олигархи, преступные группировки, обычные бандиты. Да просто дураки, и желающие пожить за чужой счёт. Но я уверен, что все эти трудности обязательно преодолимы, тем более что наши народы говорят на одном языке, ведь предки у нас – общие.

Пока ещё верховный правитель единственной префекты на спутнике – Дальтарии – но уже через несколько минут премьер-министр новой префекты Альдосток – господин Альдо тут же добавил:

– Язык, в общем-то, один, а диалектов сколько? Ты уже лет двадцать как создал на Дальте единое государство, а своеобразие-то в языках осталось? Чего только стоят фамилии и имена некоторых народностей: Лаз Гопнеры, Дары Ма Турэи, Фейники, Панквойи. Держатся люди за свои корни! Не думаю, что и на Дальтаре будет по-другому.

Миженски только улыбнулся в ответ на эти слова.

– Если бы только это было проблемой. Да и пусть держатся за свои национальные традиции, лишь бы считали себя гражданами Великой страны Префектории. А я сделаю всё, чтобы это состоялось. Думаю, что и ты, Альдо, приложишь к этому все свои силы. Мы же с тобой выстрадали это объединение не для себя лично – чего нам в жизни не хватало?! – а для того, чтобы все народы всех стран, населяющие наш мир, имели шанс на лучшее будущее.

– Так что, мой уважаемый господин Миженски? – спросил Альдо, хитро прищурившись. – Слава Префектории?

– Стоит ли сейчас говорить лозунгами? Оставим их для наших граждан, да и только, когда они сами с чистой совестью и великим желанием пожелают их произносить.

– Согласен, – утвердил Альдо. – Меня ещё вот что волнует... Достаточно ли мы проработали вопрос с вооружёнными силами, которые остаются в подчинении премьер-министров префект? Не выйдет ли это боком? А вдруг – восстание? А вдруг – сговорятся? А вдруг...

– Ну, мой дорогой Альдо, эти силы достаточно незначительны по сравнению с армией центральной префекты, – перебил его глава Префектории. – Можно было, конечно, переименовать их в какие-нибудь полицейские силы – какими они, по сути, и являются – но есть определённые традиции, которые не хотелось бы нарушать. Да и любят взрослые мужчины «поиграться с оружием». Для премьер-министров префект факт существования хоть крошечной, но собственной армии – это же бальзам на душу. К тому же, слишком много перемен сразу – не лучший вариант погасить недовольство тех немногих, которые не приняли наше объединение! А сговориться между собой... Нет, сейчас это – не реально, а потом... Кто знает, что будет после нас? Я могу только надеяться, что пришедшие нам на смену поколения будут не глупее нас. В будущем, когда все сгладится, когда Префектория породнится, когда придет чувство единства, от оружия откажутся. Надеюсь.

– Конечно, мой друг, – согласился уже бывший правитель Дальтарии. – Но...

Их диалог прервал появившийся в зале главный секретарь правителя Альдо – пожилой вышколенный мужчина в костюме с позументами – который произнёс:

– Уважаемые господа! Сегодня сорок второе число, предпоследнего месяца адара. Запомните. До торжественного празднования вхождения государства Дальтария, а после подписания всех соглашений – префекта Альдосток, со столицей Альдо, на полных правах префекты входит в состав государства Префектория! - осталось совсем немного времени. Прошу пройти в свои апартаменты и приготовиться.

– Послушайте, уважаемый Грамэах! – обратился к своему подчинённому господин Альдо. – Скажите, но только честно. Как именно вы относитесь к подписанию нашего с господином Миженски договора? Вы ведь многое теряете в отношении своей карьеры?

– Вы знаете, правитель... – чуть замешкавшись, начал отвечать секретарь. – Когда вершатся такие дела, грешно думать о карьере. Когда понимаешь, что у народа есть будущее, то своё будущее... Оно – как-то мельчает. А ещё хочу поблагодарить господина Миженски – и думаю, что не я один – за то, что у него хватило благородства и чувства такта провести подписание этого судьбоносного договора именно у нас, на спутнике, на Дальтаре. Это подняло ваш авторитет, господин Миженски, на небывалую высоту. Ведь каждый житель уже бывшей нашей страны понял, что вы сюда пришли не как завоеватель. Вы предлагаете нам равноправное сотрудничество на благо всех народов, входящих в Префекторию. И ещё. То, что вы сделали вместе с моим руководителем, господином Альдо, навеки обессмертит ваши имена. Ими обязательно назовут города и государства.

Как правило, любые пророчества – не более чем предположения, высказанные вслух. Не секрет, что сбываются они очень редко. Так редко, что с течением времени на них практически перестали обращать внимание.

Но именно этому предсказанию суждено было осуществиться полностью, как будто старый секретарь сумел заглянуть в будущее.