В любом театральном вузе, как и в прочих храмах науки и культуры, существуют свои рубежи контроля знаний — экзамены. Если где-то нужно решить задачу или сдать теоретический зачёт, то у будущих артистов проверяют иное. Пластику, ритм, речь и умение владеть своим телом так, чтобы даже падение со стула звучало как реплика без слов.

И вот настал тот день, когда некий первый курс театрального факультета должен был предстать перед строгим жюри кафедры хореографии. На кону экзамен по танцу, включающий классический станок и элементы народного танца. Событие ответственное, нервное и… случившееся в самый неподходящий момент.

Ибо за день до этого два однокурсника, движимые порывом любви и, возможно, желанием оттянуть сессию, подали заявление в ЗАГС. Весь курс, естественно, был приглашён на грандиозное торжество, которое с благословения ректора и под негласным присмотром педагогов решено было устроить прямо в учебной аудитории.

Единственной ложкой дёгтя в этом бочонке мёда был тот самый злополучный экзамен по танцу, назначенный на утро следующего дня.

Но разве может что-то омрачить студенческую свадьбу? Правильно, нет. Чем громче гремели тосты, тем призрачнее и нереальнее казался завтрашний день.

На следующее утро исход курса в хореографический класс напоминал не выход артистов на сцену, а нашествие зомби из низкобюджетного фильма.

Лица цвета морской волны, руки, трясущиеся от ветра и сожалений, в глазах экзистенциальная тоска и сушняк, способный осушить Марианскую впадину.

Аудиторию заполнило «амбре» такой концентрации, что оно могло бы претендовать на отдельную дисциплину, «искусство послевкусия».

В класс вошли педагоги, участвовавшие во вчерашнем весельи. И тут студенты поняли, они в надёжных руках. Педагоги сияли свежестью… если считать свежестью лёгкую помятость и бутылки минералки в каждой руке.

Это были не учителя, а такие же выжившие, но с одним ключевым отличием, они были проф… проф… профессионалы, черт возьми!

За ними ворвались хореографы, подтянутые, сияющие и, как казалось измученным студентам, злорадствующие. Им, видите ли, было смешно смотреть на «театральных коряг», пытающихся танцевать.

А дальше собрался весь цвет кафедры хореографии и прочие любопытствующие граждане, втиснувшиеся в зал, дабы стать свидетелями сего действа. Ведь потомкам надо же будет передать легенду о том, как это видели их глаза!

Экзамен начался. Первый же аккорд рояля болезненно отозвался в пустых желудках и раскалённых головах будущих артистов. По аудитории пронёсся сдавленный стон, но отступать было некуда. Вцепившись в станки мокрыми от пота ладонями, курс приступил к силовым упражнениям.

Некоторые студенты, не в силах бороться с гравитацией и головокружением, буквально повисли на деревянных перекладинах, словно морские звёзды на рифе во время отлива.

Воздух гудел от напряжения, окна и зеркала запотели, создавая иллюзию гигантской парной, где вместо здоровья отжимали последние силы. Всех мутило и тошнило, но наши герои продолжали бороться, демонстрируя на бледных лицах выражение возвышенной отрешённости, достойное античных трагиков.

Апофеозом мучений стал «гранд батман» — тот самый высокий мах работающей ногой, на который у студентов не осталось ни сил, ни координации. Один из них, собрав последнюю волю, взмахнул ногой с такой лихой отчаянностью, что умудрился ударить себя же по лбу собственным носком.

На мгновение в аудитории повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь глухим стуком кости о лобную кость. Нелепо взмахнув руками, как опрокинутая неваляшка, студент рухнул на станок, повиснув на нём в немой просьбе о пощаде.

Финальным аккордом стали «дробушки». Такой вид движений выполняемый сильными, чёткими, короткими и частыми ударами ног об пол. Силовой вид «топотушек» из народного танца, который студенты должны были воспроизвести на середине аудитории.

Увидев едва скрываемые усмешки хореографов, курс нашёл в себе последние силы. Не танцем, а актом отчаяния и гордости они выдали такие дроби, что, казалось, из-под паркета посыплются искры. Двое сбились с ритма, но, ко всеобщему удивлению, не выпали из музыки, а создали свою, не менее харизматичную, партию.

Когда отзвучали последние аккорды, в зале воцарилась тишина. А потом раздались аплодисменты. Сначала робкие, потом громовые. Под овации студенты совершили свой коронный поклон, тот самый, что они репетировали куда усерднее, чем весь показательный урок.

Экзамен сдали все. Даже мальчик, который спал в общежитии. Он не смог встать, но очень хотел. Так что его товарищи сражались и за него.

Это был даже не экзамен. Это была инициация. Посвящение в артисты. Они доказали, что могут работать в любых условиях, превозмогая всё, даже последствия собственной беспечности. Они вышли на сцену в роли «себя-умирающих» и покинули её в ранге «себя-победителей».

© Ольга Sеребр_ова

Материал был ранее опубликован на https://dzen.ru/a/aPNZKgCu_ThoWbWE

Сценическая речь у нас была каждый день по паре часов. Мы читали отрывки и учились мхатовскому классическому методу: говорить «казалос» вместо «казалось», «дьверь» вместо «дверь» и «дощь» вместо «дождь» (недавно услышала песню Киркорова и там он тоже пел «дощь»).

На экзаменах каждого года сдавали отрывки. Из того, что помню, у меня было про «Федота-стрельца удалого молодца».

Как проходили занятия

Мы учились расслабляться и говорить не горлом, а добывать звук из живота. Для этого мы простукивали друг друга, чтобы почувствовать вибрацию голоса в теле, а не в носу. Нас учили говорить низким голосом, потому что «в верхах правды нет». Мы больше доверяем людям, которые не пищат высокими голосами, а говорят на низах.

Шея и зажатые плечи часто не дают нам в быту говорить красивым голосом, который есть у каждого, его только надо добыть. Так что первые пару лет в театралке мы учились на речи расслабляться катаясь по полу и в стойке на руках и голове. А остальные 2 года преподаватели по речи приходили к нам на спектакли и контролировали нашу речь. Если были ошибки, выписывали их на листочки и говорили, над чем работать в каких сценах.

Для меня речь была один из любимых предметов, особенно когда начало получаться: у меня были проблемы со слишком мягкой «ч» и типичная для многих свистящая «с». У нас был замечательный преподаватель, актриса главного городского театра драмы.

Когда произошла неприятная история из-за которой меня чуть не выгнали, она помогла остаться. Я встречалась с одним из парней, который подавал надежды и был одним из любимчиков училища (почему-то любимчиками всегда оказывались парни, наверное потому что их меньше), и когда рассталась с ним, многие преподаватели ополчились на меня, потому что он демонстративно по-мхатовски страдал — ну актёр же! И меня чуть не выкинули из-за этого с третьего курса. Театралка — это большая семья и все друг за друга горой, преподаватели — это были наши вторые родители. В этом случае горой постояли не за меня. А мой преподаватель по речи заступилась. До сих пор с ней общаемся. Благодарна ей безмерно. Иногда хожу на спектакли и любуюсь на неё.

Потом и парень одумался, что вёл себя некрасиво. Пошёл к директору, упрашивать, чтобы меня оставили. Якобы если уйду я, то и он уйдёт, а ему осталось доучиться всего несколько месяцев. И карьера будет сломана. В общем, опять МХАТ включил, но руководство сжалилось и повелись на его речи.

Отвлеклась, возвращаюсь: зато после всех усердий я обрела красивый низкий голос и чёткую дикцию (хотя сейчас, когда я давно не упражняюсь, чёткость уже нормально потерялась). Благодаря этому, когда я была на первом курсе уже другого университета, меня взяли работать новостным корреспондентом местного телеканала.

Некоторые одногруппники, кто не пошли в театр, сейчас преподают речь для ведущих и для всех желающих. Навык полезный и правда будто бы для всех.

И вот выхожу я значить и начинаю выдавать свой отрывок из Бесприданницы. Мочу со всей отдачей и страстию на какую способен. Благо это был не первый раз когда я на сцене актерствовал по этой пьесе. И даже настолько обнаглел, что смотрел прямо на председателя комиссии, женщину средних лет, представляя ее Ларисой Дмитриевной и прямо ей адресовал трагичные претензии Карандышева.

И вот заканчиваю, и спрашивает меня сия председательница - А сколько лет мол? Я грю, мол 27. И тут она выдает свой перл - Ну.. В таком возрасте можно все.

Занавес. Это получается не попал я в потенциальный альма-матер...

Я проработал в подобном театре несколько лет, старшее поколение пьет беспросветно и мнят себя величайшими актерами современности, молодые актеры тоже потихоньку подключаются, у меня благо получилось от туда вырваться.  Так же ездили, по деревням и школам, играли сказки в актовых залах, спортзалах. В ирбитском театре(который на видео) я тоже бывал, там каждый год проходит фестиваль "Ирбитские подмостки" и нас туда как-то приглашали, по ощущениям там тоже мало что изменилось, даже автобус из видео рядом стоит)