Я не имею в виду, что они уходят на вечеринку или в ночной клуб. Нет, они исчезают – исчезают без следа к закату, оставляя меня одну в большом доме. Я ищу их, повторяю родные имена – ничего, будто их никогда не существовало. Но мы это не обсуждаем. Ведь на следующее утро они возвращаются, ведут себя так, будто ничего не произошло, будто не случилось ничего из ряда вон. Но я знаю, что это какая-то мистическая чертовщина. И мой опыт укреплял это мнение каждое грёбанное 31 октября.
Всё началось, когда мне было шесть. Помню тот Хэллоуин до мелочей. Я в костюме ведьмы, в колпаке, с нетерпением жду времени сбора сладостей. Но стоило солнцу скрыться за горизонтом, я заметила, что дом стал другим – холодным, тихим, слишком тихим. Вы не поймете, что это за тишина, если никогда этого не испытывали. Я побежала по коридорам: «Мам! Пап! Мне страшно...» Никто не отвечает. Паника сковала движения. Я надеялась, что они, должно быть, спрятались, разыгрывают меня... Но это оказалась не праздничная шутка, а кошмар наяву.
И вот, сидя на полу, прислонившись спиной к входной двери и вытирая слезы длинным рукавом костюма ведьмы, я увидела первую записку:
Я решительно ничего не понимала; это было слишком похоже на сон, развивающийся по правилам, которых я просто не могла знать в свои шесть. Напуганная, сбитая с толку и одинокая, я не хотела идти в свою комнату — я хотела найти маму и папу. Но что-то в записке заставило меня следовать инструкциям. Я взяла любимый фонарик для чтения, заперлась в комнате и залезла под одеяло. Это слегка успокоило тревогу.
В ту ночь я не спала. Не давали покоя скрипы и стоны, доносящиеся со всех сторон за пределами комнаты. Я слышала множество странных звуков: тихое царапанье в дверь, тяжёлые шаги в коридоре, неразборчивый шепот, похожий на заклинания из древних безумных книг. Я говорила себе, что это ветер, что это всё в моем воображении, но в глубине души знала, что это не так — всё реально.
На следующее утро родители вернулись. Они сидели за кухонным столом, пили кофе, яркие лучи солнца отражались от новенькой кофеварки. Папа открыл газету, мама закурила. Самое обычное утро. Слишком обычное утро. Чувство нереальности усилилось, и я спросила, где они были и что случилось. Они только улыбнулись:
«Это просто дурной, очень-очень дурной сон, не думай об этом. Никогда не думай об этом.»
Каждый Хэллоуин после этого был таким же. Родители исчезали прямо перед наступлением ночи и оставляли меня одну с запиской. Каждый год инструкции становились более конкретными, более зловещими. К тому времени, когда мне исполнилось восемь, записки включали следующее:
«Не отвечай, если кто-то окликает тебя по имени.»
Странные шумы также усилились. Когда мне было девять, звуки за пределами комнаты стали невыносимыми: настойчивые и громкие стуки в дверь. Я зажимала уши руками, но не могла их заглушить...
Голос за дверью был знакомым — голос мамы, зовущий меня по имени.
«Элли, всё в порядке. Ты можешь выйти сейчас.»
Она звучала так спокойно, так нормально. На секунду я почти поверила, что это действительно она. Но правило было ясным: «Не отвечай, если кто-то окликает тебя по имени.»
Так что я не сделала этого. Я оставалась под одеялом, пока стук не прекратился.
Шли годы. «Игра» продолжалась. Она превратилась в извращенную традицию Хэллоуина. Пока другие дети наряжались и собирали конфеты, я оставалась запертой в своей комнате, слушая, как дом оживает.
Я привыкла к запискам, странным звукам и ощущению, что за мной наблюдают. Всё это было частью «игры», ритуалом.
Но когда мне исполнилось тринадцать, всё изменилось.
В тот год записка была особенно настораживающей. Я нашла её на кровати, как раз когда солнце садилось, но вместо обычных инструкций там было:
«Сегодня вечером в доме что-то новое. Будь максимально осторожна. Любим тебя.»
Я не знала, что это значит, но как только я это прочитала, почувствовала, как холодок пробежал по спине. Что-то новое? Что это, черт возьми? Я заперла дверь, как обычно, и попыталась устроиться на ночь, но не могла избавиться от ощущения — предчувствия — кардинально нового.
Шумы начались раньше обычного. Сначала услышала знакомые скрипы и шаги. Я к ним привыкла. Но потом появилось что-то ещё — дыхание. Я слышала его: низкое и тяжелое, прямо за дверью. Оно было нечеловеческим — слишком медленное, слишком глубокое. Я прижалась к изголовью кровати, сжала фонарик как оружие, хотя и знала, что это не поможет.
Дыхание через некоторое время отступило, но затем раздался царапающий звук. На этот раз не за дверью — внутри комнаты. Я покрутила фонариком, осматривая стены, пол и потолок, но ничего необычного не увидела. А царапающий звук становился громче, ближе, пока не показалось, что он доносится из-под кровати. Сердце колотилось в груди, горло пересохло. Я не осмелилась посветить туда — слишком напугана тем, что могу увидеть.
Царапание резко прекратилось, сменившись тихим детским смехом. От этого кровь застыла — смех был так похож на мой собственный.
Я отступила к стене, держа фонарик перед собой, как будто он мог защитить от вселенского зла. Я хотела в это верить. Тихое хихиканье продолжалось. Я прошептала:
«Это не по-настоящему. Это просто игра.»
Внезапно раздался громкий стук в дверь. Казалось, вся комната содрогнулась от его силы. Я выронила фонарик, и комната погрузилась во тьму.
Дыхание за дверью вернулось.
Первый удар — дверь содрогнулась.
Замок загремел — что бы там ни было, оно пыталось проникнуть внутрь.
Я попыталась поднять фонарик, но руки так тряслись... Стук становился сильнее, каждый удар был таким, будто дверь вот-вот расколется. А потом, так же внезапно, как и начался, — стук прекратился.
Чистая, оглушительная тишина.
Я затаила дыхание, ожидая, прислушиваясь к любому признаку движения. Затем голос вернулся, мягкий и сладкий, как мои любимые конфеты с нугой.
«Элли, всё в порядке. Ты можешь выйти.»
Голос мамы, но я знала, что это не она. Я не ответила. Я не пошевелилась и старалась дышать как можно тише.
Голос снова позвал, на этот раз более настойчиво:
«Элли, не бойся! Это наша игра!»
Руки дрожали, я едва могла держать фонарик. Голос продолжал звать — я затаилась. Я знала правила. Я знала, что не могу открыть дверь. Но затем... Дверь… она начала открываться. Я услышала тихий щелчок поворачивающегося замка, и ручка медленно повернулась.
«Нет,» — прошептала я, сильнее прижимаясь к стене, молясь, чтобы дверь оставалась закрытой. Но было слишком поздно.
Тень в коридоре. Что-то высокое и тонкое... Слишком длинные конечности...
Это, черт возьми, точно не моя мама. Я заплакала.
Существо стояло в дверях неподвижно, будто не решалось зайти, и просто наблюдало. Я ощущала этот взгляд, хотя и не могла видеть лица. Сердце колотилось на пределе, и я почувствовала, как теряю сознание.
И тут, как раз когда оно шагнуло вперед, первые лучи солнца пробрались в окно. Существо отпрянуло, зашипело, как неведомое животное, и через секунду исчезло. Дверь захлопнулась. В доме снова стало тихо.
Я не выходила из комнаты, пока солнце не взошло полностью. А когда я наконец открыла дверь, дом был таким же, как всегда — будто ничего не произошло.
Родители вернулись, сидели за кухонным столом, пили кофе. Как обычно. Я ввалилась на кухню, дрожащая и бледная, и рассказала им всё — о существе, смехе из-под кровати, о царапание, о голосе, который не был голосом мамы. Они посмотрели на меня, обменялись взглядами, а затем папа тихо рассмеялся.
«Тебе, должно быть, приснился дурной сон, — сказал он, покачав головой. — Ничего не было, Элли. Это лишь твоё воображение.»
Мама улыбнулась той же широкой улыбкой и добавила:
«Теперь ты в безопасности.»
Я им не верила. Я знала, что это был не сон. Страх, то, что я слышала и видела — всё было реальным.
Теперь, будучи взрослой и имея собственных детей, я знаю правду. Что бы ни преследовало меня в том доме, что бы ни играло в эту больную игру, оно всё ещё там — ждёт. И оно голодно. Я боюсь за жизни своих детей. Я никогда не позволю им пройти через то, через что прошла я. И я защищу их любой ценой, даже если это означает никогда не праздновать Хэллоуин... Никогда не позволять ночи коснуться их так, как она коснулась меня.
Потому что я знаю, что это лишь вопрос времени, прежде чем игра начнётся снова.
