Смеркалось.
Мы ехали на "без сознания, умирает, 92 года Ж" в исторический центр города. Стоял душный июль, горизонт заволакивали грозовые тучи. В воздухе пахло озоном и бессонной ночью - все "хроники(*)" тонко чувствовали экзистенциальную грань смены погоды и были на низком старте с телефонами в руках. Ждали грозу.
Газелька скрипнула суставами и мы остановились у нужного дома. Это была сталинка грязно-розового цвета, по стенам струился чахлый плющ, в щелях штукатурки колосилась трава, а на крыше подъезда одиноко влачила существование полутораметровая березка.
Вся природа затаилась перед ударом стихии, стояла тишина, ветер стих.
Мы с Олесей взяли нехитрые пожитки, предназначенные для подобных случаев, и пошли в сторону темного провала пасти подъезда. Я стал рыться в рюкзаке, нашаривая фонарик, но тут весь мир озарила вспышка молнии, подъезд просветило как рентгеном. А потом грохнуло прилично, как будто бочку уронили. Олеся кинулась вперед, чуть не сбив меня с ног. Сразу после этого вслед понеслось утробное карканье с ближайшей березы. Ворон захлебывался в попытке нас предостеречь - но было уже поздно. Аннушка, как говорится, уже разлила свое масло, мы стали подниматься вверх.
Пятый этаж сталинки - это седьмой этаж современного здания. Умели же люди строить: широкие лестничные пролеты, потолки под четыре метра и старинный лифт с деревянной кабиной и ручным приводом для открывания дверей. К сожалению, все эти артефакты древней цивилизации были не в лучшем виде. Лифт давно не ходил, окна в подъезде заросли грязью, в одиноком бледном фикусе на втором этаже было устроено кладбище окурков. Свет горел только на этаже с фикусом. Мы вооружились фонарем и двинулись, раздвигая мрак, наверх. За окном бабахнуло еще раз. Слышно было, как крупные капли дождя стали тяжело ударять в карниз.
На четвертом этаже перед нами внезапно открылась дверь и оттуда высунулась бабуля лет 70 с острым носом и бегающими глазками.
— Вы в какую квартиру, ребятки?
— Мать, мы такие вещи не говорим. Не к тебе, да и ладно.
Такой негатив нисколько не обидел бабусю, она быстро посмотрела наверх, потом на нас и затараторила в полголоса:
— Наверх, значится, идёте. Стало быть, к ведьме. Все никак не помрет. По десять раз на неделе к ней скорая ездит - и всё никак не помрёт. Прям жуть какая! — старушка картинно закатила глаза и передернула плечами, — спасу от неё нет, ребятки. Ведьма она и есть ведьма. По ночам-то не спит, шабаши устраивает: то катает что-то по полу, то скребется по углам. Но самое жуткое - в полночь выть начинает, ажно волосы шевелятся! Проклятое место здесь стало. Вишь, какое запустение в подъезде? И фикус мой сдох... Вы уж там её это, того, не воскрешайте!
Сверху послышалась возня, звук отпирающегося замка. Соседка одной рукой захлопнув себе рот, выпучила глаза. Стала быстро креститься свободной рукой и ретировалась в свою пещеру. Щёлкнул замок.
Мы переглянулись с Олесей, усмехнулись таким рекомендациям и потопали на последний этаж.
Дверь открыл упитанный мужичок с рыжей козлиной бородкой лет тридцати пяти, сильно похожий на покойного Романа Трахтенберга. Он стоял у двери, подсвечивая сверху телефоном наш путь.
— Да вы проходите, проходите. Бабуля преставилась, отмучилась значит. Я только утром у нее был, наказала мне купить кой-чего. Телефон она не признавала, поэтому днем с ней не общался. А как со службы освободился, сразу через магазин - и пулей к ней. Как сердце чуяло, что-то должно произойти. Я вхожу и — тишина. Не разговаривает, не шелохнется. А как живая! Вот я и вызвал вас, чтоб удостовериться. Неровен час, объявишь человека живым и ошибочка выйдет. Так что проходите, посмотрите её, будьте любезны!
В прихожей, как и в подъезде, тоже было темно. Встречающий довольно уверенно прошмыгнул мимо нагромождений стоптанных туфель, горы коробок и пыльных вязанок макулатуры. На вешалке виднелись силуэты одеяний. Шубы соседствовали с сюртуками, с верхней полки свисала соломенная шляпа с широкими полями и пером. Все это было щедро покрыто многолетним слоем пыли и паутины. Через пару метров слева мерцал огонек в комнате. В том направлении мы и шли.
— Бабуля последние лет десять не выходила из квартиры, говорила что свежий воздух её губит, а от солнца глаза надолго слепнут. Вот и развела здесь барахолку, вы уж извините, — Трахтенберг всё же не вылавировал и в темноте зацепил ногой за какую-то пудовую гирю (или сундук с золотом), от чего чуть не растянулся навзничь. Но во-время схватился за дружески подставленный рукав пальто. Рукав треснул, почти оторвался, однако выдержал. Трахтенберг охнул, выпрямился и продолжил одиссею. Выглядел он как Прометей, ведущий людей к лучшей жизни. В поднятой руке он держал телефон, освещая перед собой горы домашних говен. На экране, повернутом к нам, был виден Ютуб с застывшими рок-музыкантами.
Наконец мы добрались до комнаты. Она была поистине прекрасна - в ней горел свет. С потолка на длинном плетеном проводе в тканевой оплётке свисала лампочка на 40 ватт, окружённая проволочным абажуром с остатками ткани. Весь каркас вокруг лампочки был плотно оплетён многослойной пыльной паутиной с вкраплениями трупов насекомых и, возможно, мелких млекопитающих. Олеся тихонько охнула, глядя на этот перфоманс и не пошла в усыпальницу, благоразумно встав на пороге.
Под лампочкой располагался круглый деревянный стол, заваленный хламом, пустыми флакончиками из-под пустырника и валерианы, початыми блистерами от таблеток и прочими атрибутами стариковской жизнедеятельности. На огромном окне висели когда-то великолепные шторы бардового бархата с обгрызенными кисточками бахромы у пола. С улицы доносились звуки космической канонады, всполохи молний сквозь щели освещали каземат на мгновенья, рисуя причудливые тени на стенах цвета увядшей сливы.
Рядом со столом у стены располагался диван, видавший жизнь. Над ним висел неизменный ковер, пожёванный молью. На диване восседала хозяйка этого замка Дракулы.
Одета она была в темно-синее платье с белым воротником и манишкой, на рукавах - кружевные отвороты, белая оборка по низу. Сидела прямо, как будто лом проглотила. Худые морщинистые руки с длинными загнутыми ногтями с остатками темно-красного лака спокойно лежали на коленях. На тонкой шее находилась массивная серебряная цепь с кулоном размером с абрикос. Красный камушек слабо поблескивал в центре кулона. Седые волосы ниспадали растрепанной гривой на плечи. А из-под челки на меня смотрел единственный глаз. Левый глаз был скрыт за кожаной повязкой на манер пиратской. Рот с последней парой зубов был безвольно открыт. Тонкий крючковатый нос довершал картину. Под голову была подсунута подушка-думка, которая не давала ей запрокинуться. Ни одна жилка не пульсировала на бледном восковом теле владычице темных пределов.
Я встал и медленно созерцал эту картину, стараясь не смотреть в глаз старухе.
— Чем болела женщина? На что жаловалась последнее время? Во сколько её обнаружили? — начал я свою мантру.
— "Болела"? — переспросил Трахтенберг. — вы сказали "болела"? Значит, умерла все-таки? А ведь она всю неделю каждый день вызывала "скорую". Да всё к вечеру. Душно ей было, тревога нападала, тоска. Видимо чувствовала, что уйдет скоро. Эх, бабуля, бабуля...
На столе среди хаоса лежал приготовленный паспорт. Я сел, отодвинул залежи и стал заполнять карту вызова. Трахтенберг, всё еще причитая, подался в коридор. Видимо, в поисках сокровищ. Олеся стояла в проеме двери, готовая шустро метнуться вон отсюда. И пристально рассматривала обои.
— Шевелятся. — одними губами сообщила она, тихонько перемещаясь ближе ко мне и подальше от стен. — сумку не ставь никуда, давай подержу. А то на станцию привезешь местных "стасиков(*)".
Внезапно со стороны бабули послышался глухой утробный звук, порожденный в недрах царства Аида толпой грешников, сдающих утром пустые карты вызова. Вой сменился на рокот и затих в недрах ведьмы. По спине пробежал холодок, я бросил быстрый взгляд на труп, потом на Олесю, которая мигом сбледнула(*). Подумал про себя: "Что бы не случилось сейчас, через три минуты я допишу всё и мы чудесным образом исчезнем отсюда. Нечему удивляться, в своей жизни я видел достаточно дерьма". Успокоив себя таким образом, я продолжил писанину.
Однако через минуту вой повторился с новыми нотками, призывавшими раскаяться во всех грехах, а может быть, принести жертву. Это было уж слишком. Я молча встал и двинулся к покойнице, вглядываясь в незрячий глаз. "А зрачок-то не такой и широкий!(*)" - промелькнуло в голове. Рука потянулась к шее, чтобы пощупать пульс на сонной артерии. В этот момент случилось сразу несколько событий. За окном в очередной раз сверкнула молния, осветив лицо старухи, сразу за этим раздался удар грома, а волосы ведьмы в районе левого плеча зашевелились и к моей тянущейся руке высунулась морда крысы с тонкими дрожащими усами.
— БЛЯУ! — я отдернул руку и отпрыгнул назад. Олеся тихонько застонала. Она не любила грызунов. Крыса обнюхала лицо женщины и стала спускаться ей на колени, где и устроилась в складках платья, как в гнезде. Тут зашел Трахтенберг и радостно заголосил:
— Мотя, Мотя! Вот ты где, а я тебя по всей квартире ищу. Это Матильда — пояснил он нам. — Должен быть еще Леон, ума не приложу куда он делся. Сейчас принесу клетку, нужно ее поймать.
В этот момент ведьма издала третий утробный рык, не дрогнув ни одним мускулом.
— Ч-ч-что это? — вялым шепотом выдавила Олеся
— Что? А, звуки вас смущают? Это просто ветер в вентиляции завывает, не волнуйтесь. У нас недавно кошка в домовую вентиляцию попала, а когда её вытаскивали, что-то обвалили, кирпичи туда упали. Даже на крыше поломали выход из этой вентиляции. И теперь как ветер дует с нужной стороны - так у нас духовой оркестр играет в комнате. Но мы уже привычные. Так что нужно сделать-то? Полицию или ритуальную компанию вызывать? Или вы её с собой заберёте на вскрытие? Сами понимаете, я с ней оставаться не могу, нужно столько всего успеть. А тут еще и Леон запропастился. Лео, Лео, фьють-фьють! — Трахтенберг стал подманивать неведомого Леона, посвистывая и при этом причмокивая губами. Матильда уже сидела у него на плече и что-то искала в ухе.
Из-под панцирной кровати в темноте комнаты послышалось движение, и звуки, похожие на гул катящегося пушечного ядра. Покрывало кровати, свисавшее до пола, приподнялось и пропустило сквозь себя круглый полупрозрачный сферический предмет желтого цвета, который уверенно катился в нашу сторону. Олеся спряталась за меня. Шар уткнулся в ноги Трахтенбергу.
— А вот и Леон пожаловал! Бабуля его в шар упекла сегодня за ворованный сахар со стола. Он поднял шар и, к нашему удивлению, из открывшегося люка показалась вторая крыса серо-белого окраса, которую пришлось крепко держать, чтобы она не повторила набег на сахарницу.
Через 20 секунд все оставшиеся формальности были выполнены, смерть официально законстатирована, нужные бумаги заполнены, а мы скатывались по ступенькам вниз
— А вдруг она была живая? — Олеся курила вторую сигарету. Перед этим облив себя и меня с ног до головы дезинфицирующим раствором. — ты до неё даже не дотронулся!
— Да нет, сразу было видно, что мертвая. Я ещё ни разу не ошибался на этот счёт.
— Ну-ну, тебе виднее. По ночам она к тебе, а не ко мне будет приходить. А утром как-нибудь проснешься в стеклянном шаре под кроватью в наказание за то, что не оживил бабушку! — Олеся сделала вид, что напускает на меня колдунство.
Ночь опускалась на город, мы ехали на следующий вызов, за окном шел дождь...
примечания:
-----------------------
* хроник — пациент с хроническими заболеваниями, которые имеют вероятность обостряться
* стасик — таракан
* сбледнуть — внезапно побледнеть
* расширение зрачков с отсутствием реакции на свет — один из ранних признаков биологической смерти