Дело близилось к весне. Земля с каждым днём всё больше поворачивалась лесом к солнышку. Денёчки стали заметно длиннее, снег покрылся ледяной коркой. Лес стал оживать, зазвенели синички, громче зачирикали воробьи, активнее засуетились белки, отыскивая свои осенние припасы, на тополях, первых по обыкновению, стали набухать почки.
Веселее становились и будни лесного семейства.
Неугомонный Бульбунарий на своих санях устраивал соревнования с Васькой, арбитром при которых был, естественно, Митяй. Однако, спорт был не честным: лапы тяжёлого леопарда продавливали наст, и Васька не мог угнаться за лёгкими санями.
Если вы не в курсе, кошки проигрывать не любят. Поэтому очень скоро Васька сменил тактику и начал использовать свои преимущества, преодолевая часть пути по деревьям, перепрыгивая со ствола на ствол.
Бульбуль яростно протестовал, оспаривая результаты судейства, Митька смеялся, а леопард радостно тыкался носом в физиономию зелёного, мешая тому возмущаться.
Больше стало веселья, больше и забот. По мере того, как удлинялся день, прибавлялись и дела в лесном хозяйстве, и также, как уменьшался снежный покров, таяли запасы продовольствия в избушке.
И вот, одним воскресным утром, ласкотуха достала из погреба, заготовленные осенью дары леса, рассовала их по котомкам и, по многолетней привычке отправилась обменивать на сахар, муку, крупу и масло. Леший посоветовал бабке взять кого-нибудь в помощь, но та отмахнулась: «Всегда справлялася, и чичас справлюсь».
Однако идти по коварному февральскому снегу с такой поклажей было задачей не простой, и, подумав немного, старушка коротким путём вышла на проезжую дорогу. Она ковыляла по обочине, рассуждая про себя, в какую деревню ей лучше наведаться, когда рядом остановилась неказистая легковушка. Из машины вышел неказистый – под стать своему коню – мужичок, и, подкупающе улыбнувшись, развёл руками.
- Мать, куда ж ты с такими авоськами, давай подвезу.
Оценив простое лицо и открытый взгляд мужичка, ласкотуха согласилась.
В машине бабка поведала неожиданному благодетелю о цели своего похода, и тот искренне удивился.
- Да зачем же тебе по домам ходить? Встала бы у дороги, да расторговалась, глянь, так все делают.
Вдоль дороги, действительно, то там, то сям стояли продавцы, разложив на пластиковых ящиках свои товары.
- С денюшкой то в магазине что хочешь, то и купишь! – Продолжал общительный водитель.
То, что понятия «денежка» и «магазин» далеки от неё как понятие «светлое будущее», ласкотуха говорить не стала, но о перспективах торговли задумалась.
- А ещё лучше – в городе торговать, - говорил мужичок, - в городе цену больше дадут. Только на сам рынок не ходи – там за место платить надо. Лучше у забора встать. Где – показать могу, всё равно туда еду.
Так ласкотуха оказалась в городе.
Пристроившись у рыночной ограды, ничего не понимающая в ценообразовании бабка быстро продала привезённые запасы за сущие гроши. Торговавшие рядом старухи гневно взирали на безбожно сбившую цены пришлую, но идти на конфликт не решились: было в нахалке что-то такое, от чего развязывать языки не хотелось. А ласкотуха бодро собрала котомки, рассовала деньги по укромным местам и призадумалась.
Возвращаться домой пустой не хотелось, идти в этот самый магазин было боязно. Что такое рынок она понимала лучше, а потому туда и решила направиться.
Продавцы и посетители торговых рядов с великим удивлением взирали на совершенно небывалое явление: древняя старуха в зипуне и онучах, с выбившимися из-под тёплого пухового платка седыми прядями с большим интересом оглядывалась по сторонам и громогласно делилась впечатлениями сразу со всеми встречными.
- Глякось, - вещала она, - девки совсем съябурились, а всё одно – фикстулят! Барышня-то наружу, да простоволосыя, это зимой то!
Вместе с тем бабка подходила к прилавкам и внимательно смотрела, как продавцы завешивают товар какому-нибудь покупателю. Когда оглашались вес и цена, старуха прищуривалась, цокала языком и очень благожелательно сообщала:
- Всего-то с четверть фунтика не достаёт, доложить бы нужно, дочка!
Торговки дёргались как ошпаренные и поднимали на доброжелательницу сверкающие злобой глаза, но, встретившись со взглядом старухи почему-то начинали бормотать невнятные извинения и спешили исполнить вежливую просьбу.
Продвигаясь вдоль рядов, ласкотуха неприятно дивилась ценам соотнося их с собственной выручкой, однако от печальных мыслей её вскоре отвлекла грубая ругань, послышавшаяся неподалёку. Пузатый мужик, явно хозяин товара, на чём свет стоит костерил немолодую продавщицу. Незаметно приблизившись к скандалисту, бабка огрела его клюкой по спине и строго спросила:
- Тебе кто дозволение дал так на работную ругаться, паскуда? Она на тебе цельный день горбатится, а ты тут глотку дерёшь, пуп горластый? Гляди, ещё раз услышу – век боровом доживать будешь! – И, не дав пузатому опомниться, старуха пошла дальше.
Не забывая поглядывать за недовесом, вошедшая во вкус нечисть успела шугануть миловавшуюся в сторонке парочку, зычно гаркнув парню: «А ну, не лапай девку за щёки! Небось, как до ветру сходил, руки-то забыл помыть!». Под хохот толпы парень исчез за прилавками, а девка, возмущённо покрутив пальцем у виска, отправилась на его поиски.
Поймав за руку нескольких карманников, ласкотуха приговаривала, душевно заглядывая каждому в глаза: «Ты что это удумал, гадёныш? Ещё раз за чужим добром ручонка потянется, отсохнет по самую шею!». Гадёныши дико зыркали на полоумную старуху и в мгновение ока растворялись в людской толпе.
В конце концов, окончательно потеряв счёт времени и заблудившись, старушка вышла к заднему глухому забору рынка, где в укромном закутке, между двумя приземистыми строениями примостился напёрсточник. Ласкотуха с минуту наблюдала за ходом незнакомого представления, а потом высказала желание угадать выигрышный стаканчик.
Через десять минут у напёртсточника начали трястись руки и дёргаться глаз. А собравшиеся в большом количестве зрители радостно подбадривали на редкость удачливую старушку.
Ещё через пару минут сквозь плотный строй разгорячённых людей протиснулись два жилистых типа и обступили бабку с обеих сторон. Один из них, приняв ласкотуху под локоть, злобно зашипел ей в ухо: «Вали от сюда, гнида старая, если жить хочешь!». Но старуха, неведомым образом освободившаяся от невежливых объятий, упёрла руки в боки и громким голосом потребовала, чтобы ей отдали все выигранные деньги до копеечки. Присутствующие болельщики рьяно встали на защиту бабульки.
Получив сполна, порядком подуставшая нечисть решила, что пора и честь знать, и засобиралась домой. Однако надо было ещё прикупить провизию, и ласкотуха отправилась искать продуктовые ряды, но окончательно заплутала среди очень похожих невысоких строений административной части рынка, и в результате забрела в совсем безлюдное место, где большую часть пространства занимали мусорные контейнеры и горы пустой ненадобной тары.
Бабка завернула за угол очередного лабаза, и темнота вдруг обрушилась на неё быстрее, чем старуха успела испугаться. Холщовый мешок, натянутый ей на голову, вонял прелыми фруктами, а руки стянули каким-то жгутом, прижав к телу. Единственное, что она сумела понять - это то, что её, оторвав от земли, тащат в неизвестном направлении.
***
Когда в лесу начали сгущаться сумерки, леший окончательно понял, что случилось что-то неладное. Три с лишним часа до этого он обходил дозором лес, пытаясь найти хоть какую-нибудь подсказку, но, кроме следов, ведущих к дороге, ничего не обнаружил.
Марька с Митяем проинспектировали все ближайшие деревни и хутора, куда могла отправиться ласкотуха, но бабка нигде не объявлялась.
Вечером в сторожке, совершенно подавленная и испуганная семья строила предположения о том, что могло случиться и пыталась понять, какие действия предпринимать. Маринка высказала версию, что обладающая не очень зорким зрением бабка могла стать причиной какой-нибудь аварии, а приехавшие медики, не разобравшись, отвезли её в больницу, или даже морг. Хотя сама Марька не очень верила, что ласкотуха в такой ситуации позволила бы кому-нибудь даже увидеть себя.
- Бабушку, наверное, похитили, - горестно сказал Митяй.
- И что, выкуп за неё потребуют? – Не удержался от ехидства дед, хотя шутить совсем не хотелось.
Бульбунарий сидел, поджав ножки на подоконнике и чувствовал себя абсолютно несчастным, так как ничем не мог помочь. Реки и озёрца всё ещё были скованы толстым слоем льда, и зелёному не с кем было даже посоветоваться.
Оставалась только лобаста, но она действовать умела лучше, чем думать, а потому, окончательно очнувшись от спячки, после такого известия гневно заявила, что пусть ей только скажут, куда идти, и она камня на камне не оставит на том месте.
Даже Васька не просился на улицу. Он уныло лежал у порога и время от времени тоскливо помрякивал. Дусенька же тёрлась о ноги хозяев, беспокойно переходя от одного к другому.
В полночь Маринка попробовала воспользоваться ласкотухиным всевидящим зеркалом, но оно молчало. Очевидно, хозяйка волшебного девайса должна была передать полномочия преемнице, но и Марька, и ласкотуха забыли о вещице сразу после истории с ведьмой.
После того, как эта попытка не дала результата, леший наказал домашним не выходить из сторожки, а сам, обратившись филином, отправился облетать дозором округу. Первым делом леший решил посетить Леопольда, и, приземлившись на трубу дома, вызвал домового для беседы. Лёпа, услышав новость, долго сокрушался и причитал, напоследок пообещав деду узнать всё, что сможет.
Заручившись поддержкой, филин полетел дальше. Он внимательно обследовал дорогу, разглядывая каждую пядь трассы, долетев даже до тех дальних деревень, куда бабка не смогла бы добраться, но никаких следов происшествий не обнаружил. Дед ещё долго кружил над деревнями и примыкающим к ним лесом – иногда спускаясь на деревья – принюхивался и прислушивался, острым взором прощупывая каждый кустик и уголок чащи. Ни малейшего присутствия ласкотухи почуять ему не удалось.
С раннего утра следующего дня Марька начала обзванивать друзей и знакомых. Все обещали посильную помощь, а некоторые предлагали обратиться в полицию. Проблема же состояла в том, что при обращении в органы правопорядка нужно было назвать паспортные данные пропавшей, а это не представлялось возможным.
Друзья Маринки, которые в это время ещё находились на учёбе, пообещали выложить просьбу о помощи в поиске во всех соцсетях, но и эта идея имела свои недостатки: не существовало ни одной фотографии бабки, так как объектив фотоаппарата напрочь отказывался фиксировать некоторых обитателей леса. Что же касается словесных описаний, то они подходили под описания тысяч других деревенских старушек.
Надежды оставалось всё меньше, но надо же было что-то делать.
Через день, несмотря на опасность увязнуть в снегу, в сторожку притопал Леопольд и с порога удручённо развёл руками. Новостей о ласкотухе ему узнать не удалось. Люди всё больше болтали о сгоревшем в какой-то деревне доме, старая хозяйка которого померла, а молодая внучка только успела оформить жилище на себя, хорошо ещё, что не пострадал никто. Рассказывали об обвалившейся крыше каких-то дачников, не живших в доме в холодный период, о покупке пустого дома, да о какой-то кутерьме на городском рынке, где, видать, кто-то делит сферы влияния.
***
Очень раздражённый начальник рыночных вышибал – простите, секьюрити – заложив руки в карманы сурово шагал по хозяйственной части рынка. Двое подчинённых соблюдая этикет семенили на шаг позади него. Воскресный день не задался с самого начала. Уже с утра началась какая-то суета, беготня, ругань и конфликты.
А тут ещё какую-то явно полоумную бабку пришлось связать и запереть в бакалейном складе, о чём ему сообщили подчинённые. Вот только с сумасшедшими сейчас разбираться и не хватало.
Когда до входа осталось несколько шагов, один из секьюрити метнулся вперёд, отпёр ключом и распахнул тяжёлую металлическую дверь перед начальством. Троица вошла в помещение и замерла на пороге.
Совершенно свободная и довольная старушенция восседала на ящике с товаром и с большим воодушевлением шерудила разложенные на соседних ящиках коробки и пачки с печеньем, крекерами, пирожными и другими сладостями. У ног бабульки стояла наполовину опустошённая бутылка с вишнёвым ликёром.
Поприветствовав вошедших радушной улыбкой и не переставая жевать, она заявила:
- Вкусные у вас тут прянички, мил человеки, вот если бы ещё чайку организовать, а то водица из бутылей ваших шибко несъедобно пахнет, а от этого бродилова, - она ткнула пальцем в стоящий внизу ликёр, - у меня изжога началась. Негодный это рецепт, так матушке вашей и передайте.
Начальник охраны для начала задохнулся от возмущения, а затем, с трудом взяв себя в руки, нехорошо осклабился и прорычал:
- А ты ничё не попутала, чучело?! Я тебе сейчас такой чаёк устрою, плесень ты вонючая, что потом с собаками костей твоих не сыщут!
Ласкотуха оторвалась от дегустации очередной печеньки и с великим любопытством заглянула в глаза взбешённому мужику.
***
Время шло, известий о бабке не поступало. Леший и внуки каждый день совершали обход ближних и дальних территорий. Бульбуль и Лёпа наведывались в сторожку чтобы узнать новости, но новостей не было. Подростки начали отчаиваться, дед, пытаясь их подбодрить, говорил:
- Да что с ней случится, не такая она нечисть, чтобы кому попало себя загубить позволила!
Но глаза старика выдавали его беспокойство.
И вдруг, на исходе пятого дня, почти уже ночью, громкий звонок заставил подпрыгнуть всех притихших обитателей избушки, даже веник-голяк. Маринкин телефон разрывался так, будто ему передалось волнение звонившего. Совершенно потерявшая самообладание клюка шмякнулась на пол.
Трясущимися руками Марька схватила смартфон и включила громкую связь.
- Маришь, извини, что так поздно, - ворвался в горницу встревоженный голос Вадика, - сам только что узнал. Отец два часа назад домой приехал и только сейчас мне позвонил. Он у бабушки в Охаповке был, снег помогал чистить, ну, и застрял на два дня. А до этого он в город ездил, на рынок. Ты только не волнуйся, он сам толком не понял, но вроде видел там вашу бабушку. По крайней мере, говорит, похожа.
Следующим ранним утром леший и Митька ехали в машине дяди Андрея в направлении города. Марьку было решено оставить в избушке для связи на всякий непредвиденный случай.
- Я ж не знал! – Возбуждённо говорил дядя Андрей, - как-то мимо меня прошло! Ех, кабы раньше, а теперь, где искать-то будем, я же её три дня назад видел.
- Ничего, - как мог спокойно отвечал дед, - мы у Митяя спросим, у него на бабок нюх.
Андрей не понял, шутит дед или нет, но на всякий случай хихикнул.
Остановились они на привокзальной площади. Митька вышел из машины и стал медленно оглядываться по сторонам, подставляя лицо ветру, как будто хотел определить его направление. Когда парень замер, глядя в одну сторону, леший спешно подошёл к нему.
- Ну что, учуял чего-нибудь, сынок?
Митька кивнул, и, указав рукой на городской рынок, кратко ответил: «Там!».
Троица пробиралась сквозь толкающуюся, торгующуюся и толкущуюся на месте толпу, не зная, куда направиться. Но вскоре опытный взгляд лешего выхватил из хаотично колышущейся массы очень целенаправленный элемент. «Явно тутошний приказчик», - решил старик и цепко ухватил его за тужурку.
- Скажи мне, мил человек, - вежливо поинтересовался дед у пытающегося освободиться мужичка, - начальство местное где обосновалось?
Приказчик, не оставляя попыток вывернуться из мёртвой хватки, смерил оценивающим взглядом неказистого старика, затем мимоходом отметил внушительную фигуру Андрея и очень странного паренька.
- Тебе по личному вопросу, или по коммерческому? – Поинтересовался наконец воротила, не скрывая издёвки.
- О торговле поговорить хочу, - гораздо менее дружелюбно ответил леший.
- Ну, если о торговле, пошли! Куртку тока отпусти, порвёшь – не расплатишься.
Дед разжал пальцы и мужик, нервно передёрнув плечами, повернул куда-то вглубь рядов, не оборачиваясь на идущую следом компанию.
Они подошли к невысокому зданию, которое ничем бы не отличалось от других, если бы на двери не красовалась бы облупленная табличка «Администрация рынка». Провожатый, ещё раз окинув посетителей презрительным взглядом, велел ждать у входа, а сам скрылся за дверью.
Через пару минут он вышел. Взгляд его выражал тревогу, смешанную с любопытством, и, не успел он сказать, что директор рынка приглашает гостей войти, как тот сам появился на пороге офиса.
Дело в том, что, услышав описание странных посетителей от помощника, директор сразу заподозрил подвох, а после того, как разглядел ожидающую на улице троицу через щель жалюзи, скрытая угроза такого визита стала ему совершенно очевидна. Чутьё у хозяина рынка было в крови, иначе он не стал бы директором.
Маленький человечек приятной округлости масляно улыбаясь и подняв руки для приветствия спускался навстречу гостям и декламировал, расточая нектар и амброзию:
- Прошу вас, уважаемые, проходите, мы всегда гостям рады! Мы от посетителей не прячемся, любой вопрос решим! Какая у вас беда стряслась, уважаемые? Всё решим, всё!
Дед сделал шаг к человечку и спокойно, но грозно, сказал:
- Ты мне зубы не заговаривай! Говори, где бабку держишь?
Директор отпрянул назад и схватился рукой за сердце, лицо его вытянулось, и без того крупные глаза вылезли из орбит. Он судорожно вздохнул, и, забыв выдохнуть, высоким срывающимся голосом выдал:
- Кто её держит?! Сама не уходит, мамой клянусь!! – И вдруг человечек обмяк, ссутулился, в глазах появились слёзы и совершенно по-ребячески уткнувшись деду в плечо он горячо запричитал. – Забери её, дорогой, а? У меня продавцы бегут, меня поставщики за версту объезжают, надо мной коллеги смеются, веришь? Смешно им, шакалам, а я уже верёвку мылом натёр, мамой клянусь! Забери, а?
Леший, растерявшийся от такого поворота истории, погладил хнычущего директора по лысой голове, отстранился, и, подумав минуту, спросил:
- А мне с того какой навар?
- Любой! – Воодушевлённо пообещал обрадованный директор, - какой только пожелаешь!
- Ладно, - сказал старик и обернулся на давешнего провожатого, который всё это время оторопело наблюдал за происходящим, не веря своим глазам. – А помощник твой писа́ть хоть обучен?
- Обучен, обучен, всему обучен! – Поспешил уверить деда директор.
- Митюх, останешься. Продиктуешь уважаемому, что нужно. Разберёшься, небось не маленький. Да вон Андрюха тебе подскажет, если что. А ты веди, да накинь что-нибудь, что ли, чай не май месяц. – Обратился леший к человеку, принявшему уже стойку фокстерьера на охоте.
Следуя за возбуждённо тараторящим директором между рядов, леший отметил, что ни разу не заметил ни одного карманника. Около одного прилавка тёрся чёрный боров, явно пытавшийся обратиться к проходящим мимо посетителям. На немой вопрос лешего директор сообщил: «Уже несколько дней здесь ошивается. Как не гнали, обратно возвращается. Особенно сильно к продавщицам пристаёт, они здесь долго не задерживаются: прилавок простаивает, а эту скотину всё равно не выгнать. Давно уже на сало пустить бы надо, да хозяина найти не можем».
Боров, подслушав разговор, как-то особенно трагически всхрюкнул и быстро скрылся за рядами.
Может быть, дед и уделил бы внимание не совсем обычной животине, но его отвлекла странная миграция продавцов рынка. Некоторые из них, спешно сваливая обязанности на помощников, удалялись в неизвестном направлении, другие и вовсе бросали товар, прячась за чужими прилавками. Не прошло и минуты, как леший почувствовал присутствие такой знакомой силы, однако сразу признать ласкотуху он не сумел.
Приодетая в удобный пуховичок, приобутая в тёплые дутые сапожки, с нахлобученной на самые брови шапкой-ушанкой, бабка, уперев руки в боки, делала внушение сжавшемуся в комок продавцу.
- Видишь, уважаемый, - подпрыгнув от радости заявил директор рынка, - я тебя не обманул, вот твоя бабка! Еле переодеться уговорили, а то покупатели пугались.
Старик молча кивнул, стиснул зубы, и, едва сдерживая гнев, направился к ласкотухе.
Учуяв надвигающуюся грозу, бабка завертелась юлой, оглядываясь по сторонам в поисках причины такого беспокойства, и, обнаружив её, замерла на месте. Втянув голову в плечи, хлопая глазёнками как нашкодившее дитё и глуповато улыбаясь, она развела руками:
- Ой, хозяин! А я вот тута задержалась чегой-то…
Леший, с шумом втянув носом воздух, встопорщил усы, отчего ласкотуха ещё больше сжалась, и, наклонив голову набок, залопотала:
- Да как же можно было мимо-то пройтить? Ить, безобразия творят. Подумать тока, друг дружку обманывают! А того не понимают, что лихо промеж них кругами ходит, надысь ты украл, а намедни тебя обворуют. – И совсем жалобно, как последний аргумент, добавила, - надоть же было кому-нибудь порядок то навесть?
Леший выдержал драматическую паузу сверля старуху прожигающим взглядом, и сурово спросил:
- Навела?!
- Агась, - оживилась та.
- Собирайся, дома порядок наводить будешь! – Отрезал дед и, развернувшись, направился к выходу. Ласкотуха спешно засеменила вслед за ним. Опомнившийся директор рынка поспешил за странной парой.
Андрей и Митька ждали у машины. При виде ласкотухи у парня брызнули слёзы из глаз, и он бросился обнимать бабушку. Ласкотуха тоже плакала, беспрестанно целуя внука и прося прощения. Андрей, засунув руки в карманы, переминался с ноги на ногу, скрывая нахлынувшие эмоции.
Бабке помогли сесть в машину, Митяй пристроился рядом с ней.
Леший, всё это время неодобрительно наблюдавший за происходящим, хмуро высморкался в тряпицу и обернулся к маячившему на заднем плане директору, протягивая руку для прощания. Глаза директора рынка затуманились, и он, расплывшись в блаженной улыбке, притянул старика к себе, расцеловав его в обе щеки, а затем, понизив голос, спросил:
- Как ты с ней справляешься, уважаемый?
- Уважение, любезный, уважение, - усмехнувшись ответил леший, и прибавил, - только учти, если ты у себя в хозяйстве опять беспорядки разведёшь, она вернётся, даже я не удержу! – И, по-отечески хлопнув открывшего рот хозяина рынка по плечу, старик пошёл к своим.
Находясь в странном расположении духа, директор проводил взглядом удаляющуюся машину, и, совершенно не осознавая, что делает, неумело перекрестился. Какое-то время он стоял, глядя в никуда, а потом повернулся, и шатающейся походкой направился к себе в офис.
Оказавшись же в помещении первым делом, взял со стола листок бумаги, на котором корявым почерком был написан перечень и количество продуктов, а также адрес, по которому их нужно доставлять раз в три месяца, и повесил бумажку на видное место. Затем, тяжко рухнув на стул, достал из-под стола пузатую бутылку коньяка, презентованную одним из поставщиков, и которую он сам собирался презентовать инспектору сан надзора, в одно движение скрутил винтовую крышку и прямо из горлышка отпил солидный глоток.
Наслаждаясь обжигающим действием ароматной янтарной жидкости, директор рынка откинулся на спинку стула и вдруг задумался. Неужели зло действительно ходит по кругу? А если нет, то почему по десять раз нужно проверять всех, с кем имеешь дело? С другой стороны, разве он сам бы не обманывал, если бы его не проверяли?
Раздосадованный возникшей дилеммой, мужик тряхнул головой, вынул из ящика стола хрустальный фужер, носивший следы отмеченных сделок на внутренней поверхности, протёр его полой пиджака и наполнил до краёв.
***
Этим вечером семья ужинала в полном составе, даже лобаста втиснулась в горницу, примостившись на полу возле стола. После того, как все наплакались, напричитались и наобнимались, возникло множество вопросов, которые никак не желали заканчиваться. Шебутной Бульбунарий аж подпрыгивал на месте от любопытства, внуки перебивали друг друга, громогласная лобаста заставляла звенеть посуду, высказываясь по поводу услышанного. Даже кряхтение, сопение и суровые взгляды лешего, который терпеть не мог болтовню во время еды не сумели остановить разговор.
Расходиться никому не хотелось, и всё же лобаста, которой было жарковато в натопленной горнице, засобиралась домой. Холода – как и Бульбунарий – она не боялась, но зима была не её временем, и она хотела добраться до болота до темноты. Бульбулю ничего не оставалось делать, как подчиниться: отправлять не привыкшую к шатанию по зимнему лесу великаншу одну было как-то не хорошо.
После ухода родственников разговоры в сторожке не прекратились. Митька, который мало что знал о городах, находился под большим впечатлением от ласкотухиного рассказа, а потому спросил у деда, всегда ли в городе было так. Леший, пребывавший всё ещё в скверном настроении, махнул рукой:
- А мне почём всё известно должно быть, я не городской!
Он помолчал немного, поджав губы, и всё-таки заговорил:
- Знаю только, что при хозяевах порядку больше было.
- Каких хозяевах? – В один голос спросили Митька и Марька.
- Знамо дело, каких. Городовых, конечно.
- Это ты про инфраструктуры, в смысле мэра говоришь? – Удивилась Маринка.
- Ишь, чего удумала, - вытаращил глаза леший, - струхтура! Никаких струхтур тогда и в помине не было, а только кажный градоначальник – мер, по-вашему, - кем он не был, а над собой настоящее начальство имел, хранителя града, значить. С ним советовались, его и князья, и воеводы слушали, а после полицмейстеры. Вот потому и порядок был.
- А куда они делись? – Спросил Митяй.
- Ушли, - развёл руками дед, - больно много народу в города хлынуло, заводы понастроили, другу́ всяку пакость, начальства развелось как комарья в дождливое лето. У каждой забегаловки, понимаешь, свой начальник завёлся. Хранителей уважать перестали, порядку не стало, вот городовые и ушли.
- Ну куда ушли-то? – Нетерпеливо поинтересовалась Марька.
- В горы, - продолжил старик, - откуда их предки в стародавние времена в города спустились. А кто и мост себе нашёл каменный, камень они любят. Вот оттого и пошли сказки про горных великанов.
- Великанов?! – Присвистнул Митька, - так, где ж они в городах прятались?
- Не свисти в доме! – Строго велел дед, - добра не будет! А городовые в городе и не прятались, они же сами на камень похожи, здоровые, найдут себе дом под масть, прислонятся к нему и дремлют одним глазом, а другим за порядком наблюдают. Всё перед ними как на ладони. Только неповоротливые они были, для того им помощники и надобились, чтобы за лиходеями бегать. Более всего городовые колокольни и пожарные каланчи любили – удобно. Заметил нелады, сразу сигнал подать можешь. Людишки потом сказки о чудесном спасении детям и внукам рассказывали. Слыхал я, что в какой-то басурмании один великий городовой, зачуяв беду, стаю гусей ночью с места поднял, чтобы они, значить, людей разбудили, так басурманы эти до сих пор гусей чуть ли не святыми считают. Вот оно как бывает.
А ещё слышал, что не все из хранителей свой город покидать захотели. Мало кто, конечно, а всё ж остался. Сросся с домом и в спячку залёг, а спячка у них несколько веков длиться может. Вот так многие со своими домами и сгинули: кто в войну от бомбёжки, а кого и в мирное время снесли. Однако ж до сих пор есть старые дома, у которых некоторые окна и двери прямо в стену выходят. Это значит, городовой там спит.
- Ух ты! – Выдохнул Митька.
- А ещё что-нибудь про городовых знаешь? – спросила Марька.
- Нечего мне про них больше знать, - сварливо ответил леший, - я другим делом занимаюсь!
- Ну деееед… - протянула девушка.
- Ладно, вспомню ещё что, расскажу, - сдался леший, - а сейчас – спать. Нам всем силёнок надо набираться, а то одна нечисть – вздорная, бестолковая, - здорово их потрепала.
И дед обернулся на ласкотуху, которая мирно спала на своём сундуке.
Конец.