https://tass.ru/armiya-i-opk/14935641

Нежность твоя, любимая - это предвестник рая,
Верность твоя, любимая - Господа Бога завет.
В чувстве большом, ответном, сердце свое растворяю,
Чтобы любовной песни спеть не один куплет.

Песнь я спою на выдохе, чтобы синичкой звонкою,
Вдоль по лепным карнизам влетела она в окно.
Голосом сладко-бархатным, чтобы слепым котенком
В дом пробралась, нечаянно, тычась в ладонь смешно.

Имя твое в той песне - три совершенных слога -
Станет души усладой и негою для ушей.
Вечною станет клятвой и к свету моей дорогой.
И славит, в той песне, со мною, имя твое Орфей!
=====
Тридцать годов, поболее, песня сменялась песнею,
Жизнь пролетела будто бы трижды единый миг...
Но знает моя любимая, баллады, порою вешнею,
Будет ей петь, до смерти, любимый ее старик.

Когда мне было шесть лет, мой отец, кадровый офицер советской армии, решил, что для меня лучшей альтернативой скитаниям по закрытым военным городкам, запрятанным в таёжных лесах Красноярского края, будет являться жизнь в Ленинграде вместе с его мамой и бабушкой. Так я вернулся в город, где появился на свет.

В детстве бабушку свою я видел не часто, она всю свою жизнь (как, кстати, и её мама, моя прабабушка) проработала на железной дороге, поэтому моим воспитанием занималась в основном прабабушка, вплоть до самой своей смерти в 1987 году. Во всяком случае, мне так казалось.

Бабушка (баба Зина, а для меня просто «ба») к тому времени уже вышла на пенсию, держала меня в строгости, не баловала, да иначе, наверно, и быть не могло. Это моё воспоминание посвящено ей, моей ба…

В череде моих детских смутных воспоминаний дошкольного периода не оказалось места тому, как баба Зина приехала за мной в Ужур, и почти сразу уехала на поезде обратно в Ленинград, забрав своего внука. Сейчас я догадываюсь, как не просто было пробиться в перечень личного состава проводниц-железнодорожников, допущенных до обслуживания рейсов, следующих за границу в страны так называемого соцлагеря. И в моём детстве приезд бабы Зины с очередного рейса всегда ассоциировался с каким-то праздником: связка бананов, жевательная резинка, железные монеты других стран или ещё какая безделушка. Берлин, Бухарест, Прага, Белград, София, Варшава – вот тот далеко не полный перечень городов, которые засели в моём сознании, откуда бабушка привозила «заморские диковины».

Квартира в старой хрущёвке, где мы жили, была небольшой, обстановка была аскетичной и даже камерной, дружбаны все знали, где я живу, но не часто приходили именно побыть у нас: игрушек у меня было мало, книжек тоже, телевизор с маленьким черно-белым экраном, скукота, в общем. Как-то, не то в пятом, не то в шестом классе, я захотел пригласить к нам домой школьных приятелей на свой день рождения. Бабушка удивилась, но разрешила. Собрала скромный стол. Но не было лимонада, торта, и чего-то там ещё, и я с детской непринуждённостью посетовал на это. Гости разошлись, а я получил выволочку («Я смотрю, тебе ничего тут не нравится»), и долгие годы не собирал дома никого, кроме двух-трёх самых близких друзей…

После того, как умерла её мама, моя прабабушка, отец по-прежнему приезжал на пару недель не каждый год, в моей жизни семья стала прочно ассоциироваться именно с ней, бабой Зиной. Я помню, как после окончания 8-го класса она со мной, застенчивым 15-летним мальчишкой, стеснявшегося опеки в таком возрасте и не способного к самостоятельности взрослой жизни, поехала в приёмную комиссию техникума авиационного приборостроения (а куда ещё, там ведь учился мой друг Серёга Марченко), и убеждала какого-то дядьку допустить меня до приёмных экзаменов. Тот изумлённо пробежал взглядом по моему школьному аттестату с единственной «четвёркой», и протянул:

– Дааа… Не густо…

Экзамены я провалил. При этом какого-то беспокойства не испытывал, мне всё ещё казалось, что для меня ничего не поменяется, детство продолжится. Но бабушка, поговорив по телефону с моим отцом, сказала мне:

– Всё, мальчина. Не смог поступить куда хотел, будешь поступать куда следует, твой отец в своё время его закончил, и тебе надо постараться. Или я устрою тебя на железную дорогу, и катись.

Катиться я не хотел, разговор по телефону с отцом был тяжёлым, пришлось браться за ум. Так я поступил в сварочно-машиностроительный техникум. Моя жизнь круто поменялась, я начал учиться и заниматься боевыми искусствами, а повышенная стипендия способствовала стремительному взрослению. Как-то, в один из редких приездов отца, я даже привёл в дом Мастера Тына, чтобы познакомить родных с человеком, с которым проводил время больше, чем с ними. Бабушке очень понравился мой китайский мастер, нахваливавший её простенький плов из курицы и уважительно расспрашивавший о её жизни, с тех пор мне достаточно было просто её предупредить, что я к Мастеру Тыну.

– Мальчина, тебя когда ждать?

– Не знаю, ба, дня через три-четыре, наверное.

– Ну, ты позвони хоть, чего там…

И легко прощала, когда не звонил. Единственный, наверное, приступ нежности от бабушки я испытал в тот вечер, когда погиб Илья, мой школьный друг. Я впервые напился пьяным, и я и сейчас будто чувствую её шершавые ладони на своей голове и тихий голос:

– Горе-то какое… Ты поплачь, мальчина, это не стыдно…

И это её «не стыдно» было будто благословением на мой плач, который с детских лет всегда был табу…

Я рано съехал с квартиры и стал вести самостоятельную жизнь, но часто звонил и приезжал: квартира, где я вырос, ещё долгие годы оставалась для меня домом. Настала эпоха сотовой связи, я по долгу службы часто мотался по командировкам, бороздя просторы России и СНГ, но бабушка наотрез отказалась от настойчиво предлагаемого ей мобильного телефона: «На обычный позвонишь, зачем мне эти ваши придумки?».

Я подписал контракт на работу в Казахстане, как-то буднично, мимоходом сообщил об этом ей, и даже не подумал, каково моей ба отпускать единственного внука в такую даль, может быть, навсегда, оставаясь в городе одной, когда не к кому обратиться за помощью, случись что. Пару раз я приезжал в Питер в командировку, и даже не всегда ночевал дома, оставаясь в гостинице. Да и из Казахстана звонил не часто. А она ждала. И дождалась.

В 2007 году я окончательно вернулся в Санкт-Петербург, устав от скитаний и не обретя дом ни в Алматы, ни в Новосибирске, где потом судьба распорядилась поработать. Голова была забита новыми заботами, и я даже не обратил внимания, сколько радости было в глазах моей ба, когда я пересек порог дома. Не желая заботить своим присутствием и плачущим ребенком, мы с женой быстро съехали, сняв квартиру неподалёку…

7 февраля 2009 года я, обеспокоенный тем, что второй день не могу дозвониться до бабушки, приехал на свою квартиру детства. Позвонил в дверь. Тишина. У меня был ключ от квартиры, я попытался открыть дверь. Не получилось. Замок у нас был простенький, и было понятно, что если ключ не вставить, значит, ключ вставлен с другой стороны. То есть бабушка дома. Я запаниковал. Звонил настойчиво, стучал. Тишина. Нашел телефон мастера по вскрытию замков. Тот быстро приехал, удостоверился в моей прописке (я её до сих пор не сменил), и моментом открыл дверь. Я влетел туда, сразу заметил свет в ванне. Бабушка была там…

Видимо, ей стало плохо, или, скорее всего, она поскользнулась и упала в ванну, поскольку была в одежде, сама ванна была без воды. Я представил, что это могло случиться несколько часов назад. Или дней. И если бы я приехал вчера или позавчера, она бы меня дождалась, чтобы я помог ей встать. Мне стало нестерпимо стыдно, горько и одиноко. Я тогда сдержал слёзы, пока не приехали все необходимые службы, оформив всё надлежащим образом, и только вернувшись на квартиру, где мы жили с женой, дал волю своему горю…

Бабе Зине выпало прожить не лёгкую жизнь, как и большинству того поколения. Она мало рассказывала о ней, и я не ведаю, как проходило её детство. Знаю только, что война её застала в Ленинграде, она только закончила первый курс горного института, что на Васильевском острове и зацепила блокаду до того, как её и многих других не эвакуировали из города, притом, что её мать, моя прабабушка, осталась в городе, продолжая нести службу на железной дороге. Её привезли в Удмуртию, где она чуть не умерла от голода, пока председатель одного молокозавода не распорядился «взять девчонку на довольствие», что спасло её жизнь. Потом вернулась в город, дом, где они жили в коммуналке, был полностью разбомблен, и они с матерью снимали угол в одной избе в Прибытково (деревенька в Гатчинском районе Ленинградской области), откуда её, рыжеволосую юную красавицу, буквально похитил летом 1945 года мой будущий дед Амрулло, возвращавшийся в составе наших частей после капитуляции гитлеровской Германии. Так моя бабушка вышла замуж, родила в Сталинобаде (Душанбе) моего отца, но жизнь в солнечном, знойном и по-мусульмански патриархальном Таджикистане для северянки, ведущей род от ильменских славян Антоновых, оказалась невозможной, и она сбежала прямо с грудным ребенком на руках, проведя несколько суток в товарном вагоне…

Я помню, сколько времени она промаялась со мной, когда после неудачного падения с высоты у меня оказались сломаны позвонки и раздроблена правая лопатка, а от сильного удара затылком резко упало зрение и больше не вернулось, постепенно только ухудшаясь. Как возила меня в институт Турнера показывать светилам, потом по разным больницам, и мне пришлось все два года терпеть насмешки в школе, когда я неуклюже ковылял в специальном корсете, который, к слову, не помог. Лопатка «склеилась» неудачно, выпирая горбом, позвоночник пошел штопором, но я не особо переживал, к ноющим болям я привык, мне хватало разных интересов, а баба Зина принимала всю эту ситуацию со мной как должное, не показывая, насколько ей это тяжело.

А как вкусно она умела обжарить отваренную предварительно картошку с мелко покрошенными докторской колбасой и лучком! Приготовленный ею плов из курицы всегда был синонимом праздника. На здоровье она никогда не жаловалась, только на левое колено в последние годы. Была острая на язык, могла пропустить по поводу рюмочку. Был как-то свидетелем такого её разговора. Зазвонил телефон, она подошла, села на всегда стоящую рядом табуретку, сняла трубку и произнесла своим глубоким, немного певучим, голосом:

– Алё?

На том конце провода какой-то незнакомый мужской голос попросил позвать Исаака Самуиловича. Бабушка:

– Как, а вы разве не в курсе?

Человек явно опешил, так как был не в курсе. Бабушка:

– Исаак Самуилович завершил все свои дела, и уехал. Куда? В Израиль, конечно.

На том конце провода был полный конфуз. Собирались ведь на рыбалку. Бабушка:

– Да, он всем так говорил, чтобы не шокировать окружающих, а исполнить свою мечту в тайне. Нет, контактов никаких не оставил. До свидания…

Она никогда не отмечала свой день рождения, признавая только два праздника: новый год и День Победы. В паспорте у неё стояла дата рождения 2 марта, но мы знали, что это ошибка, которую она считала не заслуживающей внимания. Сегодня, 8 марта, моей бабе Зине исполнилось бы ровно сто лет.

Как о многом я хотел бы поговорить с тобой сейчас, ба! О многом расспросить, о чём не догадался раньше. Мне очень не хватает твоего голоса, твоей проницательности, твоей строгости. Тебя. Я помню тебя, ба, и очень сильно люблю. С Днём Рождения…