Департамент Временных Дел располагался в здании, которое выглядело так, словно его строили несколько архитекторов, каждый из которых ненавидел работу предыдущего. Первый этаж был классическим викторианским — красный кирпич, арочные окна, чугунные решётки. Второй этаж внезапно становился в русском стиле — деревянным, с резными наличниками. Третий этаж и вовсе был модернистским бетонным кошмаром с окнами-щелями. А крыша... крыша была японской пагодой.

— Здание перестраивали каждый день недели, — пояснил Элиас, сверяясь с блокнотом. — По вторникам добавляли башню. Теперь башни нет. Мы даже не помним, как она выглядела.

Я обошёл здание по периметру. Действительно, с восточной стороны зиял шов — широкий, как дверной проём, уходящий вверх на два этажа. Словно гигантским ножом вырезали кусок строения.

Мы поднялись по ступеням — они скрипели под лапами, хотя казались каменными — и толкнули тяжёлую дверь.

Внутри пахло пылью, чернилами и отчаянием.

Вестибюль представлял собой высокий зал с потолком, теряющимся где-то в полумраке. Вдоль стен тянулись ряды окошек, за каждым сидел чиновник. Некоторые были людьми, некоторые — антропоморфными животными. Я заметил барсука в пенсне, кролика с усталым выражением морды и что-то, напоминающее ехидну в жилетке.

Перед каждым окошком выстроилась очередь. Длинная. Неподвижная.

Я подошёл ближе и понял почему: люди в очереди стояли застывшие. Не двигались. Не дышали. Просто стояли, уставившись в пространство.

— Они ждут, — тихо сказал Элиас. — Ждут, когда их вызовут. Некоторые стоят так уже недели.

— И никто не пытался их разбудить?

— Они не спят. Они... ждут. Правила Департамента. «Каждый проситель должен дождаться своей очереди». А очередь не движется, пока не будет обработана предыдущая форма. А предыдущая форма не может быть обработана, пока не будет заполнена следующая.

Классический бюрократический парадокс. Я почувствовал, как мой хвост начинает дёргаться от раздражения.

— Значит, нам нужно обойти систему, — пробормотал я.

Я огляделся. В дальнем конце зала висела табличка: «СПРАВОЧНОЕ БЮРО». За конторкой сидела пожилая сова — не антропоморфная, а самая обычная, только размером с добрую собаку. На голове у неё сидела крошечная шляпка с вуалью, а на клюве держались очки на цепочке.

Я направился к ней, лавируя между застывшими просителями.

— Добрый день, — я поклонился с изяществом. — Мне требуется форма 47-Б для доступа к архивам.

Сова посмотрела на меня немигающим взглядом. Потом медленно, очень медленно, повернула голову на сто восемьдесят градусов и достала из ящика стопку бумаг толщиной с мою лапу.

— Форррма 47-Б, — прогудела она голосом, похожим на скрип старых половиц. — Тррребует заполнения форррмы 46-А. Форррма 46-А тррребует...

— ...заполнения формы 45-Г, которая требует формы 44-В, и так далее, — я закончил за неё. — Позвольте угадать: замкнутый круг?

— Не кррруг. Спиррраль. Вниз, — сова развернула голову обратно. — Всего семьдесят тррри форрмы. Срррок заполнения — от тррёх месяцев до бесконечности.

Я глубоко вздохнул. Потом выдохнул. Потом достал из кармана зефирку и положил на конторку.

Сова уставилась на зефирку. Зрачки расширились.

— Это... это же... — она сглотнула, что выглядело странно у существа с клювом. — Откуда?

— Из мира, где вторники ещё существуют, — я придвинул зефирку ближе. — И я готов поделиться. В обмен на... скажем так, творческий подход к правилам.

Сова посмотрела налево. Посмотрела направо. Наклонилась ближе:

— Слушайте внимательно. Форррма 47-Б тррребует доказательства события. Но если события не было, то и доказательств нет. Это паррадокс.

— Знаю.

— Но, — она понизила голос до шёпота, — если вы докажете, что события НЕ было, то докажете, что оно было стёрррто. А стёрртое событие — это тоже событие.

Я моргнул. Потом ещё раз. Логика была настолько кривая, что почти замкнулась обратно в круг и стала правильной.

— Гениально, — я усмехнулся. — Если где-то нет кого-то, значит кто-то где-то есть, только где же этот кто-то и куда он мог залезть? В лучших традициях профессора Чарльза Лютвиджа Доджсона.

— Именно, — сова схватила зефирку когтистой лапой и спрятала под крыло. — Идите в арррхив. Втоооорой коррридор налево, потом направо, потом вниз по лестнице, которррой нет. Ищите то, чего не должно быть. Это и будет доказательством.

— Лестница, которой нет?

— Она исчезла во вторррник. Но её отсутствие всё ещё можно использовать. Идите туда, где должна быть лестница. И спуститесь по пустоте.

Я хотел уточнить, но сова уже отвернулась и начала что-то записывать в огромный гроссбух.

Элиас, который всё это время стоял рядом и судорожно писал в блокноте, посмотрел на меня:

— Мы правда пойдём вниз по лестнице, которой нет?

— Ты живёшь в мире, где вторники исчезают, а кошки говорят цитатами, — я поправил плащ. — Лестница, которой нет, — это меньшее из безумств, что я видел в вашем мире.

Мы двинулись по коридорам Департамента. Второй коридор налево привёл нас в галерею, увешанную портретами бывших директоров. Некоторые портреты были пусты — рамы висели, а внутри лишь белое полотно. «Директор 1887-1889, вторник», гласила табличка под одной из пустых рам.

Направо — и мы оказались в узком проходе, где стены были сплошь заставлены картотечными шкафами. Ящики выдвигались и задвигались сами по себе, производя мерный металлический лязг, а вылетающие и залетающие в другие ящики документы создавали шелест, словно тысяча бабочек.

В конце прохода был... провал. Просто дыра в полу, размером с люк. Воздух над ней мерцал, как над раскалённым асфальтом.

— Лестница, которой нет, — пробормотал я. — Что ж, посмотрим.

Я протянул лапу к краю провала. Коснулся воздуха. Он был... твёрдым. Холодным. Словно ступенька из идеально прозрачного льда.

— Ты видишь это? — спросил я Элиаса.

— Нет, — честно ответил часовщик. — Но я верю, что ты видишь.

Иногда вера важнее зрения.

Я ступил в пустоту.

И моя лапа коснулась чего-то твёрдого. Невидимой ступеньки. Я перенёс вес — держит. Начал спускаться, шаг за шагом, в темноту, нащупывая каждую ступень.

Элиас последовал за мной, одной рукой держась за стену, другой — за блокнот.

Спуск был долгим. Воздух становился холоднее. Запах корицы и пепла усиливался. Где-то внизу мерцал тусклый свет.

Наконец мои лапы коснулись каменного пола. Мы оказались в подвале — нет, не в подвале. В архиве.

Стеллажи. Бесконечные ряды стеллажей, уходящие во тьму. На полках — папки, коробки, свитки, книги. Всё покрыто пылью, которая, казалось, была здесь с начала времён.

Но главное — швы. Здесь их было множество. Тонкие трещины в воздухе между стеллажами, словно кто-то вырезал куски пространства.

— Здесь хранятся записи обо всём, что случилось в городе, — прошептал Элиас. — И обо всём, чего не случилось. Департамент педантичен.

Я достал карту, которую дала мне мадам Цитата. В тусклом свете архивных ламп я разглядел метку — красный ключ в центре города.

— Нам нужны записи за 13 марта, — я двинулся вдоль стеллажей, читая таблички. «Январь. Февраль. Март...»

Стеллаж с надписью «МАРТ» был... странным. Половина его отсутствовала. Просто пустота, из которой торчали обрывки полок. Я подошёл ближе.

Папки были пронумерованы по дням: 1 марта, 2 марта, 3 марта... 12 марта, 14 марта, 15 марта...

13 марта не было.

Точнее, место для 13 марта было — пустой промежуток между папками, помеченный швом. Но когда я попытался туда заглянуть, увидел только пустоту.

— То, чего не должно быть, — пробормотал я. — Отсутствие — это тоже доказательство.

Я вытащил блокнот и начал записывать:

13 марта — папка отсутствует. Не утеряна, не изъята — стёрта. В промежутке между 12 и 14 марта обнаружен шов. Первое исчезновение началось именно с записей об этом дне.

— Что-то произошло 13 марта, — я посмотрел на Элиаса. — Что-то настолько важное, что Коллекционер начал именно с этого. Не со зданий, не с улиц, а с записей о дне.

— Но как узнать, что именно? — Элиас листал свой блокнот. — Если записей нет?

Я задумался. Если Коллекционер крадёт воспоминания, но мадам Цитата помнит, потому что состоит из чужих слов... Значит, нужно искать не факты, а их отражения. Цитаты. Упоминания. Косвенные свидетельства.

— Нам нужны газеты, — сказал я. — Газеты за 14 марта. Они должны были упомянуть что-то, произошедшее накануне.

Мы нашли стеллаж с периодикой. «Городской Вестник», «Хроника Между-Часами», «Время и События»... Я вытащил подшивку за 14 марта и развернул хрупкую бумагу.

Первая полоса была... пустой. Точнее, не совсем пустой. Там был заголовок: «ВЧЕРА...», за которым следовала пустота. Статья была вырезана. Нет — стёрта. Буквы исчезли прямо со страницы, оставив только призрачные отпечатки.

Но на третьей полосе, в разделе светской хроники, я нашёл кое-что:

«...и мистер Элиас Темпус, главный часовщик города, вчера...»

Дальше текст обрывался.

Я медленно повернулся к Элиасу.

— Мистер Элиас, — я говорил очень осторожно, — что вы делали 13 марта?

Часовщик нахмурился. Открыл блокнот. Перелистал страницы.

— Я... я не знаю, — он побледнел. — У меня нет записей за этот день. Я всегда записываю. Всегда. Но 13 марта... пусто. Целая страница вырвана.

— Вы главный часовщик города, — я говорил медленно, складывая картину. — 13 марта вы что-то сделали. Что-то, связанное со временем. И после этого начались исчезновения.

— Но я не помню! — Элиас схватился за голову. — Я ничего не помню! Как будто этого дня вообще не было!

Потому что его и не было. Коллекционер стёр его первым. Чтобы никто не узнал, что именно случилось.

Я достал из кармана зефирку — предпоследнюю — и протянул Элиасу:

— Держите. Не ешьте. Просто держите. Зефир помогает помнить.

Элиас взял зефирку дрожащими руками. Зажмурился. Губы шевелились, словно он пытался что-то вспомнить...

И вдруг его глаза распахнулись:

— Часы! — выдохнул он. — Городские часы! 13 марта в 13:00 я должен был... я должен был завести главные часы города. Те, что на Центральной башне. Они отмеряют дни недели. Без них... без них вторники перестают существовать!

Вот оно.

Город Между-Часами был местом, где время материально. Где дни недели были не абстракцией, а механизмом. И часовщик должен был заводить этот механизм.

Но 13 марта что-то пошло не так.

— Где эта башня? — я схватил Элиаса за плечи. — Где Центральная башня?

— Она... — Элиас посмотрел на меня с ужасом. — Она исчезла. Во второй вторник. Я думал, я забыл, где она стояла, но нет... её просто больше нет.

Коллекционер украл башню. А с ней — саму возможность вторников.

Но если он украл её... значит, она где-то хранится. В его коллекции. В Библиотеке Несуществующих.

— Нам нужно вытаскивать Морриган, — я развернулся к выходу. — Немедленно. Если башня в Библиотеке Несуществующих, нам нужна её помощь, чтобы найти вход.

Мы поднялись по невидимой лестнице — на этот раз быстрее, потому что страх — отличный мотиватор. Выбрались из Департамента, миновали застывшие очереди, вырвались на улицу.

Кафе Незаконченных Разговоров висело на том же месте, зловещее и молчаливое.

Я достал последнюю зефирку. Посмотрел на неё. Потом на дверь кафе.

— Если зефир — это якорь памяти, — пробормотал я, — то, возможно, он может вытащить её из петли.

Дверь открылась легко. Внутри всё было так же — застывшие посетители, тишина, Морриган за столиком у невозможного окна.

Я подошёл. Положил зефирку на стол перед ней.

— Морриган, — я говорил тихо, — я знаю, ты не можешь ответить. Но ты можешь вспомнить. Вспомни запах зефира. Вспомни вкус сахара. Вспомни, зачем ты позвала меня. Вспомни, что ты жива, и время ещё течёт, даже если оно застыло.

Зефирка начала светиться. Слабо, розовым светом.

Морриган моргнула.

Это было крошечное движение — только веки дрогнули. Но это было движение.

— Вспомни, — я придвинул зефирку ближе, — что есть среда, четверг, пятница. Что завтра будет завтра. Что время — это река, а не стоячее болото.

Розовый свет усилился. Морриган вздохнула. Полной грудью, впервые за неизвестно сколько времени.

— Рыжий... идиот, — прохрипела она, и это были самые прекрасные слова, которые я слышал за весь день.

Время в кафе вздрогнуло. Посетители начали медленно, очень медленно двигаться. Завершать свои незаконченные жесты. Договаривать оборванные фразы.

Я протянул Морриган лапу. Она схватилась за неё, как утопающий за соломинку, и я вытащил её из-за столика.

Мы выбежали из кафе секунды до того, как дверь захлопнулась. Снаружи Элиас подхватил Морриган с другой стороны.

Сова тяжело дышала, перья были взъерошены, но глаза... глаза горели яростью.

— Коллекционер, — прохрипела она. — Этот... ворюга... запер меня на две недели... в один... проклятый... момент...

— Я знаю, — я помог ей дойти до скамейки у фонарного столба. — Отдышись. И расскажи мне всё, что знаешь. Потому что мы идём в его Библиотеку. И мы вернём вторники.

Морриган посмотрела на меня. Усмехнулась той самой ехидной улыбкой, которую я помнил:

— Значит, ты всё-таки пришёл. Я знала, что зефир сработает.

— Ты манипулятивная птица.

— Ты только сейчас это понял?

Несмотря на всё — на исчезающие дни, на Коллекционера, на безумие этого мира — я рассмеялся.

Морриган была свободна. У нас была карта. Мы знали, что искать.

Оставалось только одно: найти вход в Библиотеку Несуществующих Книг и украсть обратно украденное время.

Насколько сложно это может быть?

(Очень сложно, подсказывал мне опыт. Невероятно сложно.)

Долго собиралась с мыслями. Несколько раз начинала их записывать, стирала и записывала вновь. И все-таки мне хочется с вами ими поделиться. Не исключено, что контент окажется для вас интересным. Я пока не определилась с периодичностью публикаций. В общем, прошу любить и жаловать! )))

Сидела я, сидела и подумала, почему бы мне не рассказать немного о себе? Как думаете? Ответ я узнаю в комментариях… наверное )))

Жила себе на свете кудрявая голубоглазая девчонка, у которой была бабушка писательница. Представили? Так вот… К бабушке все относились предвзято, мол, фигней занимается, и эта мысль засела в голове у девочки – фигня это все… ваше творчество… Развилась стойкая нелюбовь к различным мероприятиям, к написанию сочинений, к театру… Ведь дети это такой мягкий материал, с которого можно слепить все, что угодно, если, конечно, в бой не вступит Характер! Девочка тишком-молчком начала читать книги. В огромном, просто неприличном количестве! Погружаясь в выдуманный кем-то мир! Переживая приключения вместе с героями произведений! Когда все книги, подходящие по возрасту и вкусу, в родительском доме закончились, девочка отправилась в библиотеку, находящуюся по соседству, и практически поселилась там. Ей было очень уютно среди тишины, шороха перелистываемых страниц, запаха бумаги и неистребимой пыли.

Прошли годы. Девочка выросла. Приходили и уходили приятели и знакомые. Все менялось. Девочка прослыла тихоней. Была незаметной. С глазами, спрятанными за толстыми линзами очков в уродливой оправе. Часто молчала, чтобы не сморозить глупость, за которую ее могут высмеять. Только слушала. И слышала много интересного. И вот однажды, как бабочка выпархивает из куколки, так и девочка повзрослела и сказала веское – хватит! С этого слова все и началось.

Время настало веселое, беззаботное. Отвалились те, кто ставил подножки. Появились те, с кем было много общего. Но настал тот день, когда розовые очки, которые девчонка напялила себе на нос, разбились вдребезги, и она увидела гнилую реальность – предательство, ненависть, отчуждение. И было бы не так обидно, если бы это были чужие люди. Но нет. Правду говорят, близкие делают гораздо больнее. И их не вычеркнешь из жизни и не оборвешь пуповину – ведь это же – семья!

Обуреваемая рвущими душу эмоциями девушка начала писать. Из-под пера полились слова, которые облачились в рифму и превратились в стихотворения. Все, что нас не ломает, делает нас сильнее! Эти слова до сих пор ведут меня по жизни. Не будь тех событий, не было бы моего настоящего, которое мне дорого.

Ну что ж, как вы уже поняли, это было короткое вступление обо мне! )))

Дальше буду писать от первого лица.

Я не хотела, чтобы стихотворения были написаны и забыты в помятой тетрадке. Не хотела отхватить порцию порицания от родных, памятуя об их отношении к бабушке. Поэтому в один прекрасный день я поделилась ими со своей одногруппницей Натальей. Спустя некоторое время от нее прилетело предложение, которое разделило мою жизнь, обезображенную тоской, на «до и после». Она мне сказала, что ее брат музыкант, металлист, и он собрал группу. Немного поиграв, он понял, что хочет женский вокал. А Наталья как-то слышала, как я пою, и ей пришла в голову мысль – почему бы и нет? У меня сработал ассоциативный ряд (провалитесь в ад, стереотипы!) – музыкант – металлист-группа-бухло-волосатый огромный потный дядька! )))) Но мое любопытство было неистребимо. Делать было нечего, дело было вечером, пошли мы с Натальей на первую встречу с группой. Она мне предварительно дала листочек с текстом песни, и я на подгибающихся ногах пошла на прослушивание. И вот представьте мою панику. Рафинированная крашеная блондинка, думающая, что металл-музыка это группа Металлика, толком не выучившая слова, прется по осенней сырой темноте куда-то в глубину частного сектора! Издалека послышались звуки барабанов. Сердце застучало где-то в горле, отдаваясь эхом в голове. Еще чуть-чуть, и я бы с визгом побежала обратно! Положение спасла моя дикая ответственность. Если я обещала – я выполню!

И вот мы проходим в дом, здороваемся с родителями и сестрой музыканта (милые люди, нужно отметить), идем в самую дальнюю комнату, откуда доносится грохот инструментов, мало напоминающий музыку (на мой неискушенный слух), открываем двери, и все… я пропала… Мысли разбежались, как тараканы, из-за диссонанса. Фантазия, рисовавшая банду мужиков, была развеяна видением интеллигентных парнишек, которые играли одну из композиций группы Selena. Увидев нас, они отложили инструменты, поздоровались, пригласили прослушать ту композицию, слова которой я пыталась выучить, и готовиться к пению. Приземлившись на узкую кровать (репетиционная комната была по совместительству спальней )), мы навострили ушки, достали листочек со словами песни и начали слушать. Композиция закончилась. Певец передал мне микрофон. У меня пересохло во рту от страха, я вперилась в листочек со словами, дождалась нужного момента для вступления и начала петь. Стена, которую я возвела вокруг себя, чтобы никого не допустить до израненной души, разлетелась осколками. Делая ошибки, срывая непривычный к нагрузке голос, я пела, а моя душа рыдала. Рыдала от боли. Рыдала от окрыляющего счастья. Видимо эманации моих эмоций зацепили музыкальный коллектив. А может, я хочу так думать. Дайте уж помечтать. Но меня приняли в музыкальный коллектив, и 6 сентября 2006 года я стала голосом готик-метал группы Selena.

Процесс появления идеи рассказа или книги для меня всегда довольно неожиданный. Вот в какой-то момент происходит "щелчок", и идея рождается и сразу начинает развиваться. Она может появится как определённая сцена или фраза, а иногда сразу неким описания какого-то события.

Идеей для "Города у моря", как я писал раньше, стала картинка в Интернете и размышления над ней. Напомню, там был мини-комикс, где кот долго ждёт на пирсе и в конце дня к нему приплывает русалка. Именно из мыслей, кем был этот кот, почему он дружит именно с русалкой и родилась целая книга, которая закончилсь большой битвой с тёмной богиней Мораной.

Идеей для рассказа "Девочка, которая любила цветы" стала фраза "я всегда любила цветы...", за которой, как рулон разноцветный бумаги развернулась сразу целая история, вобравшая в себя несколько более мелких идей.

А "Тёмные сказки" появились из мыслей о празднике Новолетия — языческого Нового года. Что в такой день вообще может происходить? Ну а дальше придумался город Малые Холмовища, населённый волшебным существами, и история, которая разворачивается именно в этот праздник.

После того, как закончишь очередной текст, очень приятно вспомнить, из чего он родился. Как маленькая мысль, случайное впечатление стали целым произведением, которое можно взять в руки и прочесть. Как оказывается, мечтать и фантазировать действительно не вредно)))

Телеграм: https://t.me/finfantasy

В сером дне
И люди серы
Некрасивы
И невзрачны.

Всем привет — и да, я знаю, перерыв вышел немалый 😊

Я долго думал над форматом сборника и пришёл к важному решению: вместо того чтобы "раздувать" уже написанные рассказы, я оставлю их в исходной лаконичной форме — ведь в этом и заключается их суть. Добавлять — значило бы разбавить то, что сейчас чувствуется честно и точно.

Вместо этого я увеличу число рассказов.

К уже завершённым двенадцати добавлены прологи — как приглашение заглянуть "внутрь" перед тем, как войти.
Два других рассказа находятся на стадии ~70% готовности — и один из них — мой самый первый — я сейчас перерабатываю специально для включения в сборник. О нём, скорее всего, будет отдельный пост.

А пока — небольшой "вкус" того, что вас ждёт:

1. Окно напротив
В тот день я понял: смотреть — ещё не значит видеть. Но иногда — это первый шаг к спасению.

2. Неизвестность
Я закрыл дверь за собой. Не потому, что за ней был мой страх. А потому, что он был впереди.

3. Сердце под прицелом
Любовь по расписанию — как дыхание по будильнику. Ты живёшь. Но ты не чувствуешь пульса.

4. По ту сторону страха
Дети не боятся монстров. Они боятся, что монстры уйдут — и оставят их одних со взрослыми.

5. Где заканчивается сон
Они просили меня проснуться. Но никто не спросил — хочу ли я этого. Ведь иногда сон — последнее, что у тебя осталось.

6. Танец вечного настоящего
Когда ты перестаёшь гнаться за смыслом — он сам приходит и садится рядом. Тихо. Как старый друг.

7. Грань
Мои мысли не мои. Но я — тот, кто их не отпускает. И в этом — вся трагедия, и вся надежда.

8. Пески Нидуса
Выживание не делает тебя героем. Оно только спрашивает: что ты готов забыть, чтобы вспомнить кем ты являешься?

9. Билет в никуда
Поезд не везёт. Он показывает. Каждый вагон — комната из твоего дома. Только теперь ты не хозяин, а гость.

10. Дом эмоций
Здесь нет дверей. Есть только стены, которые ты сам построил. И одно окно — которое ты так и не открыл.

11. Чудеса
Магия — не в том, чтобы вернуть чудо. А в том, чтобы вспомнить: оно никогда не исчезало. Просто ждало, пока ты вернёшься.

12. Бэкап
Нельзя загрузить прошлое. Но можно написать новую строку — прямо под старой, сквозь слёзы на бумаге.