—Блять. Кирюх, есть веревка? Давай над обогревателем растянем, я штаны повешу просохнуть.

Кирилл полез в рюкзак, достал моток паракорда и протянул Владу.

—На, держи.

Влад, закончив мастерить импровизированную сушилку, кинул моток веревки недалеко от себя.

Кирилл совсем уже напился, так, что начал икать, разговор совсем не шел и братья вышли покурить.

Вадим явно был перевозбужден.

—Братан, яйца зудят уже, давай вырубим этого додика, да присунем Аньке!

—Да он сам сейчас уснёт, синий в тряпки уже. Как вырубится, я свяжу его аккуратно и всё.

Вернувшись в палатку, они застали Кирилла спящим прямо за столом. Братья специально пошумели, чтобы проверить крепость сна своей жертвы и ее потенциального защитника: никто даже не пошевелился.

Влад, взяв паракорд, крепко связал руки и ноги Кирилла, для надежности связав их ещё и между собой. Затем, порывшись в его вещах, достал носки и серый скотч, затолкал носки Кириллу в рот и, заклеив скотчем, сказал брату:

—Валяй!

Вадим, взяв нож, направился к спящей Ане. Рывком развернув её на спину и сев на неё сверху, придавив её руки своими коленями, он одной рукой зажал той рот, а другой прислонил нож к горлу. Аня пыталась закричать, но ладонь сильно глушила звуки.

—Молчать, сучка! — зашипел Вадим. —Будешь брыкаться, я тебя не только членом проткну, поняла? — убрав нож от горла, он с небольшым усилием ткнул её кончиком лезвия в ребро. Аня бешено закивала головой, смотря на своего мучителя расширившимися от страха, наполненными слезами глазами.

—Вот и умница. — заржал Влад. — Я после него тебя тоже… поюзаю. Кирилл слегка замычал, но не проснулся.

Семён, сидя на крыше, прервал свои блуждания в чертогах памяти. Ему захотелось вновь взглянуть на ту девушку так похожую на Любу.

Влад с ехидной улыбкой наблюдал, попивая вискарь, как его брат разрезает ножом кофту Ани, как та, дрожа всем телом, до ужаса боится грядущих событий, это его раззадоривало. Влад встал, подошёл к Аниному рюкзаку, порылся в её вещах и достал её трусики, которые были взяты на смену. Держа в руках предмет её белья и скотч, он направился к заливающейся слезами девушке.

—Открой ротик, Анька. — Мерзко проговорил он. Аня не послушалась и тогда он с размаху ударил ее по щеке тыльной сторой ладони. Аня взревела, а Влад вложил ей в рот её белье, закатывая скотчем. —Так то лучше!

Аня откинулась на матрасе, ей было страшно. Единственная ее мысль была «лишь бы не убили, только бы не убили, а там я уеду и придумаю как отомстить этим уродам, только бы не убили, господи, пожалуйста!»

Внезапно Аня замолкла и перестала всхлипывать. Глаза ее расширились настолько, что казалось бы, сейчас выпадут от ужаса. Прямо из ниоткуда в палатке материлизовался молодой и очень угрюмый парень, одетый в какие-то давно истлевшие обноски. Он двигался абсолютно бесшумно и, судя по виду, был силён как буйвол.

—Куда вытаращила-ааа — Влад не успел закончить фразу как нож, отложенный увлечённым стягиванием с девушки колгот Вадимом просто взлетел и воткнулся ему в шею. —Агххх. — захрипел урод, заливая всё кровью, падая на своего брата.

—Ааааааа! — ультразвуком завизжал Вадим, почувствовав крепкую, ледяную хватку на своей нижней челюсти. Какая-то невиданная силища резко дёрнула его вниз и влево, с мясом выдирая всю нижню челюсть. В палатке раздался мерзкий хруст вкупе со звуком рвущейся мокрой тряпки, Вадим упал рядом с братом.

Кирилл очухался, услышав визг Вадима. Вмиг протрезвев, он с ужасом наблюдал как у парня рвётся лицо. Попытавшись встать, Кирилл грузно упал на пол, попытавшись ползком пробраться к выходу.

Аня была парализована страхом, только что на её глазах неизвестный ей человек с легкостью расправился с двумя не самыми мелкими ублюдками. И хоть они были её обидчиками, она очень боялась, что неизвестный сейчас возьмётся за нее.

—Ты меня видишь?... — спросил неизвестный. Голос его звучал глухо, словно бы из под одеяла. Аня кивнула. —Помоги другу, я вас не трону.

Дрожащая и испуганная Аня почему-то поверила этому странному человеку. Что-то в его голосе отдавало теплотой сквозь этот нечеловеческий гул. Она сорвала с себя скотч, быстро натянула кофту и направилась на помощь Кириллу.

Семён смотрел на эту беззащитную девушку и был преисполнен яростью. Как такое возможно, что события, приведшие к его гибели, повторились снова спустя столько лет с девушкой, как две капли воды похожей на Любу? Да и в этих ублюдках, грудой валяющихся на полу было что-то смутно ему знакомое.

—Давно ты их знаешь? — Семен обратился к Ане, кивком указав на тела.

—Н-нет, всего пару месяцев, нас познакомил общий знакомый... — отвечала она дрожащим голосом, срывая скотч с лица Кирилла, который тут же затараторил поддавшись страху и панике.

—Аня, Аня! С кем ты разговариваешь? Что за хуйня с ножом была?

— Он меня не видит — снова заговорил Сёмен. — И ты тоже не должна. Успокой его, а то на шум прибежит еще один. — Семён развернулся и вышел прямо сквозь стенку палатки.

Войдя во вторую палатку, Семен буквально вскипел. Лампы засветили ярче, а обогреватели заработали с такой силой, что из них повалил дым. На одном матрасе лежала обнаженная девушка, она не дышала, а синева лица и пена у рта явно указывала на то, что ее задушили. На втором матрасе валялся в беспамятстве старший из банды. Он не удосужился даже стянуть жгут с плеча. На локтевом сгибе среди многоточия от инъекций виднелась уже подсохшая капелька крови. Ублюдок задушил девушку, а после упоролся и уснул мертвецким сном. Семен осмотрелся. Рядом с матрасом наркомана лежал огнстрел, очень похожий на знакомый ему калашников. Поборов желание потратить остаток сил на то, чтобы выпустить в урода весь рожок, Семён продолжил осмотр. На этого урода у него был другой план. Присмотрев топор практически у входа, Семён усмехнулся и взял его в руки. Встав с топором в руках над телом ублюдка, чей разум витал в наркоманских видениях, Семен размахнулся и опустил топор аккурат в пах спящего, вогнав лезвие практически до середины живота. Торчек даже не проснулся.

Спустя какое то время Семён сидел напротив Ани, иногда поглядывая в сторону мычащего Кирилла.

—Кто ты? — спросила Аня, пребывая в состоянии непонимания.

—Меня зовут Семён, я живу здесь… жил когда-то. Теперь просто существую. — Он пересказал свою историю. Аня слушала его, изредка вытирая слезы, сентиментальное девичье сердце слишком глубоко сопережевало несчастному парню. Аня рассказала о себе, о том что она, как и ее подруга — сироты. Её мама была из детского дома, а поэтому образ жизни её был не самым показательным, Аня с малых лет училась жить самостоятельно, а мать умерла от пьянки едва встретив ее совершеннолетие. С Соловьевыми её познакомил общий друг. Они общались несколько месяцев и те не показывали своего истинного нутра, поэтому она и согласилась на эту вылазку, прихватив с собой Кирилла и Марину, одной все равно было страшно. А Соловьевы были только за.

Услышав знакомую фамилию, Семён понял, почему внешность братьев казалась ему знакомой, но все-же решил уточнить

—Деда этих упырей Николаем кличут? — спросил он

—Да… А откуда ты знаешь?

—А мама твоя из Нико*****го детского дома?

—Д-да — Аня заметно напряглась. — Что такое?

—Давай пройдемся, разговор будет неприятным.

Семён объяснил ей всё, а Аня слушала, всем сердцем отказываясь принимать правду. Она отказывалась верить в то что Николай, убивший Семёна и Любу — приходится дедом и ей самой. Что её мать — это ребёнок Любы от насильника Николая и именно поэтому Аня так сильно похожа на свою бабку. Она отказывалась верить в то, что люди вообще способны на такое. Семён клялся: будь он жив, обязательно бы нашел её мать и воспитал как собственную дочь. Пройдясь по селу, Семён остановился. Он взял девушку за руки и, как ему показалось, почувствовал её тепло.

—Аня, я хочу тебя попросить кое о чём. Пожалуйста, сделай это. Подари мне покой. — он показал ей места где Николай закопал его останки и попросил похоронить как положено. Семён устал и хотел отправиться к звездам. Аня согласилась.

Вернувшись к костру, Семён из последних сил, желая помочь девушке, перенёс тела всех троих ублюдков и Марины в одну из изб, взял канистру с горючим для снегоходов, облил тела, пол и стены избы горючкой и поджёг.

Двое стояли и смотрели как полыхает изба, унося с дымом и души, если они у них были. План был прост. Никто не знал, что компания ездила сюда, а значит, искать будут где попало и не скоро заявятся сюда. Аня явившись за останками Семёна, заберет и Марину, дабы её душа упокоилась и её не ждала участь Семёна.

—Кириллу я все объясню когда его отпустит, он поверит мне и обязательно вернусь! — пообещала Аня. Вместе они уложили Кирилла на волокуши.

—До свидания, Семён.

Над селом раздался рев удаляющегося мотора.

По весне тела Марины и братьев нашли очередные коптели, забредшие в село в поисках клада.

Ближе к лету Семён наконец увидел Аню и Кирилла, вооруженных лопатами. Они приехали! Аня сдержала слово! Радости Семёна не было предела, он как ребенок побежал к ним, расспрашивая обо всём. Аня пояснила, что смерть братьев и девушки списали на конкурентов по криминалу их отца и деда, что в городе на этой почве начался настоящий беспредел. Рассказала, что Кирилл сделал ей предложение. Что он поверил в то, что она видит призрака и может с ними общаться, что именно призрак спас её от изнасилования в ту роковую ночь. Рассказала, что она заказала памятник и надгробие для Семёна, а так же отпевание, чем очень растрогала его. Так, проболтав до вечера, отвечая на вопросы друг друга, они распрощались в самых теплых чувствах.

Следующим днём в небе над селом можно было наблюдать необычное явление. Нечто похожее на комету отдалялось от земли в бескрайние звездные просторы.

—Люди-люди-люди-люди… — Семён покачал головой — И что с вами не так, люди? Чего вам зимой дома не сидится то? — недовольно проворчал Семён, подняв голову к небу, хотя настрой на философские рассуждения уже пропал.

На самом деле, он был даже рад тому, что в его владения забрёл хоть кто-то. Тут давно, наверное с самих девяностых никто не появлялся, если не считать совсем залетных и незнающих, люди поосведомленнее тут не появлялись. Охотники с грибниками и те старались обходить это селение за пару километров, такая вот репутация была у этой затхлой деревушки, которую Семён считал своим домом. Конечно же, в этой репутации отчасти виноват он сам, он ведь тут буйствовал не хуже нечисти какой и совсем даже недавно, по его собственным меркам, Семён был довольно свирепым духом и, наверное даже, убил-бы кого нибудь, если бы не Люба…

Как только в подкорке зародилась мысль о любви всей его недолгой жизни, Семён снова провалился в воспоминания, совсем переставая замечать явно приближающиеся снегоходы.

Семьдесят третий год: Люба приехала на вокзал в райцентр проводить его, своего любимого, на службу. Она обещала дождаться, обещала стать его женой.

Письма, слова любви, приятные сны о новой, семейной жизни – всё это придавало Семёну сил на преодоление всех тягот солдатской жизни, однако потом всё резко прекратилось. Люба просто пропала. Мать ни слова о ней не говорила, будто бы Любы и вовсе никогда не существовало, а больше Семёну спросить было некого — немногочисленные его друзья тоже отправились отдавать долг родине. И только когда Семён уже собирал вещмешок в дорогу домой, он получил письмо, в котором мама наконец рассказала ему про Любу, про то, что та сначала пропала из села, а после вернулась и стала жить с Колькой — местным маргиналом и бывшим зеком, который загремел на нары когда Семён еще был ребёнком, а вернулся в село вскоре после убытия его, Семёна, на службу. Мама не знала, что держало Любу рядом с таким человеком, ведь мало того, что он был гораздо старшее, так еще и явно её поколачивал. Мать пыталась заговорить с Любой, но та вечно уходила от разговора фразочками по типу «люблю я Николая, люблю!» и извинялась перед Семёном. А потом Люба снова пропала, видимо устав от побоев сожителя. И уехала она, скорее всего, далеко, потому что не вернулась даже на похороны матери, а может и не знала она о беде эдакой, ведь уехала неизвестно куда и весточку ей послать не представлялось возможным.

Семьдесят пятый год: Семён вернулся домой, выпил с отцом за встречу, поцеловал мать и пошел искать Кольку несмотря на уговоры матери остаться дома, на явное неодобрение отца. Родительское сердце видимо что-то чувствовало.

Избу маргинала, стоящую на самой кромке деревни практически у самого леса Семен нашёл быстро. Колька впустил того домой, поздравил с дембелем и поставил пузырёк беленькой под разговоры.

По ходу беседы Коля поведал Семёну о Любе, которая, с его слов, оказалась не такой хорошей и честной девушкой коей казалась. Что мол, она сама к нему приставать начала, а ему как? Лезет молодая, статная красавица, значит шанса упускать нельзя! Так мол, повертела она им, покрутила да свалила в город к кому-то там ещё. Потом, спустя несколько месяцев вернулась, плакалась что ошиблась, что жалеет обо всем, а Колька-добрая душа решил вновь её пригреть, а она за старое, опять свалила…

Так, рассказывая всё это и подливая Семёну горькой, Коля постепенно провоцировал того, вливая в уже распалённый злостью и обидой разговор всё больше масла из всякой грязи и оскорблений любимой Семёном девушки. Так разговор перешел в ругань, ругань в драку, в которой Николай дал себя немного поколотить, а драка переросла в смертоубийство. Николай одним точным ударом выкидного ножа в сердце прервал жизнь молодого парня.

Скинув тело в подвал, весь остаток вечера и ночи Коля занимался тем, что разбирал Семёна на запчасти, закапывая части тела в окрестностях села.

Односельчанам Николай поведал, что Семён ввалился к нему пьяным, поколотил, а потом, узнав что Люба сбежала, стукнул его напоследок и ушёл куда глаза глядят. Коля всем показывал подбитый глаз и разбитые губы, смотрите мол, это я тут жертва! Через пару дней Коля, собрав котомку, тихо свалил из деревни, скрываясь в ночной тени и уходя лесными тропами. Когда селяне смекнули что к чему, Николай уже уехал на товарных составах за сотни километров от мест где учинил столь безжалостную расправу над парнишей.

Из раздумий Семёна выдернули уже въехавшие на территорию села громко рычащие моторы снегоходов с восседавшими на них такими же шумными и веселыми людьми. Всего машин было три, на каждом из снегоходов сидело по паре человек. Они остановились, отвязали волокуши от техники, спешили пассажиров и рванули к центру села, видимо для того, чтобы подыскать для себя хорошее местечко для обустройства лагеря.

Семен хмыкнул. —Отчаянные какие-то ребята, ехать в глушь в праздничные дни сразу после нового года, да ещё и в довольно сильные морозы… По всем канонам нового года они должны бродить по городу, вгоняя себя в алкогольную кому, а они сюда приперлись…

—Стрёмное место Костян выбрал. — заговорил один из пассажиров, молодой, судя по голосу, парень. Лицо его, как и его спутников, скрывалось под балаклавой, а одежда была просто теплой, без всяких нынче модных у молодежи примбамбасов и фентифлюшек. —Я в интернете читал об этом селе, тут с семидесятых дичь всякая творится!

—Кирюх, тормози давай! Хватит смуту наводить! — отвечал ему милый, слегка дрожащий девичий голосок.

—Да говорю тебе! Тут в семидесятых натуральный иксфайлс был. Какая-то хрень людей кошмарила, да так, что люди с деревни бежали, бросая даже пожитки свои, считая их проклятыми. Животные дохли, посевы не всходили, людей что-то калечило. Жуть лютая!..

Эти слова отправили разум Семёна, или то, что его заменяло в прошлое с такой силой, с какой футболист отправляет мяч в ворота соперника, пробивая пенальти.

Он проявился не сразу после гибели, духи вообще проявляются не сразу, на это нужно время. Кому-то достаточно пары дней, а у кого-то уходит и пара лет. От чего это зависит Семён не знал, но предполагал, что от злости самого убитого и его желания мести. Сам он, как понял потом, сформировался на пятый день после гибели. Он открыл глаза и осознал, что летит к земле со скоростью кометы. Передать страх, испытанный им тогда Семён не смог бы даже сейчас. Представьте, что Вы не осознаёте себя духом, Вы также чувствуете каждый сустав, мышцу, волосок своего тела, но понимаете, что находитесь в состоянии свободного падения с высоты полёта аэроплана. Семён кричал, искал вытяжное кольцо, думая что это плановый прыжок с парашютом в армии, а он лишь потерял на мгновение сознание. Но не было НИЧЕГО! Ни кольца, ни парашютного ранца за спиной. Тогда Семён мысленно попрощался с родителями и принял свою участь, но упав, он не то что не разбился, но даже не примял травы. Абсолютно ничего не понимающий, испуганный и со слезами на глазах он рванул к дому. Только там, когда его рука прошла сквозь дверную ручку, Семён догадался. Он понял, что не ощущает солнечного тепла, дуновения ветра, не чувствует сердцебиения, толкающего кровь по венам. Он понял что мертв, мертвее рыбы, выброшенной на берег.

Ещё раз проведя рукой сквозь дверную ручку, он прошел в родительскую избу прямо сквозь дверь, увидел зареванную мать, причитающую, что сын не мог уйти ничего не сказав и что Колька душегуб что-то темнит, увидел разбитого отца, разговаривающего с мужиками о том, что надо идти к Кольке и вышибать из него правду силой. Такая злость обуяла Семёна, такая ненависть, что смог он схватить ковш из ведра на кухне и запустить им в стену напротив. Мужики затихли, мать прекратила свои всхлипывания, а Семён уже мчался на окраину деревни, да такой злой он был, что каждая животина его чуяла. Собаки скулили, забивались в будки, коты шипели и убегали, даже коровы, пасшиеся недалеко от села начали тревожно мычать. Кольки дома, само-собой, уже не было. Видно, что бежал он в спешке: шухлядки шкафов вывернуты, вещи разбросаны: урод явно собрал самое необходимое перед побегом.

Пока Семён, обуреваемый вселенским гневом, всё больше терял собственное Я, превращаясь в злобного духа мщения — в Колькину избу забежал и его отец с парой мужиков.

—Сбежал, сука… Сбежал! А мы и не почесались. —буркнул Николаич — давний отцовский товарищ.

—Ох, чую, худо он Сёме сделал, ублюдок же он. Самый натуральный ублюдок… — вполголоса, совсем уже горько проговорил отец.

И понял Семён, что Колька то убил его, убил и не понёс наказания. Так он взбесился, что перестал Семёном быть. Хлопнула дверь, выбив стекла с неистовой силой, схлопнулись ставни, а из печи поднялось пламя до потолка, да такой силы, что стены избы занялись как спички.

Мужики, вооруженные топорами и баграми — смогли вырваться из этой ловушки, но сильно обгорели. А Семён на долгое время перестал быть собой — он стал злом, что несёт беды своим бывшим соседям и родным из-за обуявшего его чувства несправедливости.

Кир же, тем временем, продолжал рассказывать девчонкам всё больше мрачных подробностей об этом селе, пока на фоне раздавался рев моторов, трамбующих снег под лагерь снегоходов.

—А в девяностых бандосы сюда ездили убирать неугодных и тут же их прикапывали. Тела потом только в середине нулевых смогли найти, когда переловили всех участников тогдашних ОПГ. Их палачи указали на места казней и захоронений.

—Кирилл, хватит! Пожалуйста! Мы еще палатки не поставили, а я уже хочу уехать отсюда! — даже как то властно потребовала вторая девушка.

—Ладно-ладно, молчу. — Пробубнил Кирилл, полезая в карман за сигаретами.

Судя по звуку, снегоходы возвращались за скарбом и пассажирами. Ребята зацепили волокуши, погрузились на транспорт и выбрасывая грязный выхлоп в свежий, морозный воздух, рванули на место будущего лагеря. Семён решил последовать за ними, послушать разговоры, позавидовать молодым и… Живым. Он ведь формально их ровесник.

На массивном, утрамбованном снежном пятачке ребята принялись за обустройство лагеря. Поставили две больших, надувных палатки, одну обычную, небольшую туристическую. В нее установили генератор, раскинули провода по жилым палаткам, включили обогреватели, установили надувные матрасы, стол и стулья. По периметру расставили штативы с прожекторами, выкопали яму под костровую чашу для посиделок, в общем, отдыхать ребята собрались с максимальным комфортом и как минимум несколько дней.

Закончив с делами, ребята забились в одну из палаток отогреться и начать-таки свой отдых. Семён был рядом, слушал веселый гомон и тосковал. Ребята в палатке сняли верхнюю одежду, шарфы и балаклавы. Семён направился к палатке: ему было интересно взглянуть на ребят, на их живые, эмоциональные, веселые лица…

Кирилл оказался невысоким короткостриженным брюнетом, лицо окаймляла борода, над карими, умными глазами были густые, кустистые брови. Еще двое-близнецы, довольно высокие, худощавые. Было в них что-то маргинальное. Неизвестно почему и как, но маргиналы какими-то образом легко определяются по внешности. Мясистые губы, близко посаженные глаза, узкие брови в линию, светлые, соломенные волосы… И даже звали из как-то по-дурацки — Вадик и Владик.

—Звучит странно, как биба и боба — подумал Семён. Четвертый же парень был старше остальных, такой же светловолосый как и близнецы, видимо их брат, тоже с довольно маргинальной внешностью, но на фоне близнецов он выглядел интеллектуалом, это тот самый Костян. Одна из девушек — невысокая фигуристая брюнетка, длинные волосы по пояс, припухлые губы, слегка раскосые глаза с длинными ресницами, её звали Мариной. А вторая… увидев вторую Семён, если бы мог, упал бы в обморок. Это была Люба. Его Люба! Та же высокая, статная фигура, те же нежные линии лица, те же румяные щеки, густые изогнутые брови, русые волосы. Только одно отличало эту девушку от Любы — цвет глаз. Левый глаз Ани, так звали копию Любви, — был зелёным, как и у самой Любы, а правый — карим.

Семён выскочил из палатки и помчался в сторону своего «поста». Его снова тянуло в омут воспоминаний, ему снова стало не по себе, так, словно бы он на секунду ожил. А Аня настороженно взглянула туда, где секунду назад стоял Семён.

Люба… она появилась тогда, когда Семен окончательно потерял человечность. Помимо того, что он едва не убил отца и еще пару мужиков с ним, Семён срывал злобу на домашних животных на скоте, на людях. Зло стало настолько концентрированным, что в селе начали гулять болезни, гибли растения, детям снились ужасающие кошмары. Семён яростно желал, чтобы страдали все! Люди начали покидать село, бежать, если точнее, ибо ни молитвы, ни святая вода не помогала, только раззадоривая ярость Семёна. Он стал проклятием этих земель. Тогда же и сбежали его родители, тогда же появилась и Люба. В тот день Семён сидел в избе Филатовых — ближайших Колькиных соседей. Он намеревался убить стариков, раздумывая над изощрённым способ казни. Семён был зол на них за то, что они не слышали звуков драки. И его совсем не волновало, что Филатовы — старики, которые вообще уже толком ничего не слышат, да и спать ложатся едва небо покрывает одеяло сумерек. В момент, когда Семён решился связать их, затопить печь и закрыть заслонки, дабы старики угорели насмерть, в избу вошла Люба, аккуратно взяв его за руку.

—Не нужно, родной. Пойдем, поговорим…

И Семён пошел. Они поднялись на крышу избы, смотрели на звёзды и разговаривали, очень много разговаривали. Люба рассказала Семёну всё. Рассказала, как ждала его из армии, как случайно встретила Николая на речке, как этот страшный, синий от татуировок угрюмый мужик её напугал, как он жадно разглядывал её, пока она судорожно собирала вещи и спешно уходила от реки, как боялась ходить по селу в одиночестве: ей казалось, что он буквально следует за ней по пятам. Она рассказала о том, как Николай всё-таки поймал её, взял силой и после еще не раз принуждал к близости, угрожая, что убьет её мать. Люба забеременела. Коля отпустил её в город, где она родила дочь и отказалась от неё. Она плакала, хотела свести счёты с жизнью, но осеклась: мать не пережила бы еще одной смерти в семье, ведь отец тоже наложил на себя руки. Люба вернулась в село, сказала матери о том, что разлюбила Семёна и будет жить с Колей, переехав к тому домой. Коля пил, устраивал регулярные побоища, не работал, жил за счёт Любы, её матери да огорода. Однажды допившись до беспамятства, он стал психовать, кидаться в Любу всем что попадало под руку, резал её ножом, бил ногами, называл блядью. Это была последняя её ночь. Пьяная, агрессивная свинья замучал девушку до смерти, и, скинув тело в подвал, впал в беззаботный сон. Проспавшись, Коля придумал легенду: мол, девка сбежала. А вечером закопал её останки на границе леса и села прямо за своей избой. Люди поверили Николаю, ведь все знали что он бил Любу, многие даже радовались за девку: нашла сил на побег. Мать Любы — тётя Вера ждала весточки от дочери, да так и зачахла ничего не узнав и не дождавшись.

Люба рассказала о том, что долго витала во тьме, винила себя за трусость, за то, что бросила малыша. Плевать, хоть он и рожден от урода, они с мамой смогли бы вырастить его человеком. Винила себя в смерти матери. Её самокопания повторялись тысячи раз, заключая Любу в лимб из тумана печали и горести. Со временем она нашла в себе сил осознать, что её вины нет ни в чем, однако желание мести человеку, оборвавшему тонкую нить её жизни не угасало. Проявившись, она увидела избу Николая, сгоревшую до тла. Решив, что самосуд всё-таки свершился, Люба отправилась осмотреть село и увидела яркий свет, бьющий из окон Филатовых, так она и оказалась рядом.

Семён же поведал свою историю, рассказал о том, что Николай сбежал и не был наказан за свои поступки. Ярость Семёна угасала рядом с ней.

Люба приняла новости с печалью, но без злости.

Нахождение рядом с любимой и до боли родной душой возвращало Семёна в беззаботные времена, проведённые с ней. Люба объяснила ему, что селяне ни в чем не виноваты, научила его сдерживать гнев, помогла снова очеловечиться, хоть и села́ в итоге это от угасания не спасло: люди окончательно покинули эти края. Оставшиеся два с половиной человека и те потихоньку отправляли пожитки в город к родным, чтобы потом уехать налегке.

Село опустело, Семен и его Любовь остались вдвоем.

Десять лет — долгий срок для человека и миг для таких как они. Именно столько они пробыли вместе, пока чёрные копатели, кладоискатели, мародеры — называйте как хотите, зачастившие к ним не нашли останки Любы. Тело забрали, достойно предали земле и Люба ушла…

Семён сидел на крыше, смотря на небо. Он бы заплакал если б мог, а между тем из палаток доносились весёлые голоса. Она вернулась и была весела, что очень согревало бы душу Семёна будь он живым.

—Аньк, ты чё втыкаешь? — позвал Аню Кир. —Расслабь булки, давай отдыхать.

—Д-да, задумалась что-то. Все нормально, налей «Деласи» — на самом деле она каким-то шестым чувством ощущала чье-то присутствие, хотя ничего не видела, и это ее напрягало. Кир протянул ей красный бумажный стаканчик с логотипом всем известного алкомаркета. Аня, отхлебнув вермута решила переключить внимание со своих ощущений на всеобщее веселье. Да и бояться нечего, у Кости есть охотничий карабин, сможет защитить.

Влад включил колонку, кто-то подключился и из динамиков полилась музыка. Ребята стали играть в правду или действие, алкоголь употреблялся быстрее, чем стоило бы. Кирилл, выбрав действие отправился нырять в сугробы в одних трусах, Костя проиграл поцелуй в губы явно клеящей его Марине, один из близнецов отправился готовить второй ужин. Ане же пришлось раздеться до топа и шорт, теперь ловля на себе плотоядный взгляд обоих близнецов.

За напитками, едой и весельем время пролетело незаметно, стрелки часов минули уже третий час ночи. Аня начала зевать, усталость и выпитое сильно клонили её в сон. Кирилл, который, откровенно говоря, сох по своей подруге, — как истинный джентльмен помог ей собраться и повёл к палатке. Марина уже сидела на коленях Кости, близнецы молчали.

—Ань, ты как? Не тошнит? — Кирилл искренне переживал за подругу.

—Нет, Кир, все хорошо. Я не напилась, просто устала. — Ответила Аня, находясь на грани сна и реальности.

—Кииир… останься со мной, мне кажется тут… — она сонно тянула слова, засыпая, так и не закончив фразу. Кирилл лёг рядом, но спать совсем не хотелось.

Во второй палатке Марина уже во всю сосалась с Костей, дело шло к интиму и им явно мешали торчащие в палатке два бухающих однояйцевых имбецила. Костя отстранил от себя пьяную девушку и встал.

—Влад, Вадим, пойдем покурим. — Скомандовал он, натягивая пуховик. Троица вышла на улицу.

—Вы чё бля, тупорезы что-ли? Съебите во вторую палатку, мешаете же, еб вашу мать!

—Так у нас одна мать — гоготнул Влад. — Щас свалим, братан, не кипишуй.

—Бля, Аньку бы трахнуть — пробубнел Вадим.

—Так пиздуй и трахни, осёл. — злобно прошипел Костян.

Близнецы переглянулись, в глазах обоих загорелся хищный блекс.

— Там же лось этот, Кирилл, бля. Чё с ним делать?

Костя отстегнул ножны от ремня и протянул близнецам.

— На, бля, вдвоем шуганёте его. Он же терпила — проглотит всё. А нет, так порежьте легонько. Он осядет сразу. — Костя явно уже поплыл.

— Дома всучат же, ты чё, ебанулся совсем? — Вадим был трусоват, поэтому сразу же выдал этот вопрос.

— Па-е-бать — пропел Костя. — Кто им поверит? Зря что ли батя ментов кормит? — Костя засмеялся, а близнецы подхватили. Над пустым селом раздался противный, каркающий смех людей, которые людьми по своей сути давно не являлись.

На следующее утро, не в силах больше находиться в давящей атмосфере дома, Алекс отправился в городскую библиотеку. Здание, как и всё в Хафенбурге, было старинным, с тяжёлыми дубовыми дверями и высокими арочными окнами. Внутри пахло старой бумагой, пылью и воском. Он подошёл к тому самому стеллажу, на который указывала его мать. Книг было полно, в основном местная история, мифология, древние артефакты народов Австрии и прочее. Бегло осмотрев несколько увесистых томов об обычаях Австрии и Германии и не найдя ничего полезного, он наткнулся на потрёпанную книгу без опознавательных знаков: «Кельтская цивилизация и её наследие». Его взгляд зацепился за раздел с описанием древних кельтских знаков и оберегов.

— Что-то ищете? — раздался за его спиной тихий голос.

Алекс вздрогнул. Рядом с ним стояла девушка, чуть младше его, с копной рыжих волос, выбивающихся из небрежного пучка, и тёплыми, живыми зелеными глазами — невероятная редкость в этом городе. Он смотрел на неё, и его накрыла волна дежавю. Эти глаза...

— Просто пытаюсь разобраться в местной истории, — ответил он, стараясь выглядеть непринуждённо.

— Я Анна, — представилась она. — Я тут работаю. Я заметила, что вы уже какое-то время изучаете книги об истории и мифологии. Это довольно необычный интерес для наших туристов.

Алекс невольно сжал в кармане деревянный оберег. И тут он вспомнил - Анна. Та самая девочка из его далёкого детства, с которой он проводил всё свободное время, пока его мир не рухнул. За прошедшие годы она стала ещё привлекательнее.

— Я не турист, — сказал он, и, не в силах больше сдерживаться, добавил: — Я Алекс. Алекс Рихтер.

Теплая улыбка на лице Анны мгновенно угасла. Она быстро оглядела пустой зал библиотеки, словно проверяя, нет ли кого-то ещё. Её живые глаза наполнились тревогой.

— Я так и знала, — прошептала она. — Я видела тебя вчера, когда ты приехал. Но не поверила своим глазам. Ты так изменился… А глаза все те же, такие как я помню. И все же…

Она сделала едва заметный шаг назад, и её голос стал ещё тише, почти неразличимым.

— Некоторые двери лучше не открывать, Алекс. Особенно в этом городе. Просто продай этот дом и уезжай из Хафенбурга как можно скорее.

Алекс был ошеломлен. Он ожидал чего угодно — удивления, может быть, даже дружелюбия, — но не такого холодного предостережения.

— Сначала я так и планировал. Но … Я хочу понять, что здесь произошло. С моей матерью, с моим отцом... И твоя бабушка... я помню, что она носила такой же.

Он вынул из кармана оберег. Анна вздрогнула, её взгляд приковался к подвеске. Она протянула руку, но не решилась прикоснуться.

— Трикветр, — прошептала она. — Это ручная работа. И.… очень древняя. Где ты его нашел?

Анна посмотрела на него оценивающим взглядом, ожидая ответа.

— В моем старом доме, в вещах матери. – спокойным голосом сказал Алекс. — Я ищу информацию по этому символу. Мать всегда настаивала, чтобы я носил его, но, честно говоря, я потерял его и с тех пор больше не видел. Прости, не хочу тебя отвлекать, я побуду тут еще немного и уйду.

Анна молча присела рядом с ним, прикрыв ладонью открытую книгу, которую Алекс принялся изучать.

- Зачем тебе это? Ты столько времени жил своей жизнью и только сейчас решил разобраться в том, чем занимались твои родители?

— Это… не просто любопытство, Анна, — начал Алекс, слегка понижая голос до шепота. — Когда я был ребенком, после той ночи… я ничего не помню. Ничего о том, как мы уезжали. Как я оказался в приюте. Моя память… она словно вырезана, только обрывки. И вот сейчас, вернувшись сюда, в памяти появились едва различимые образы, воспоминания. Неясные, и порой даже пугающие. Помню отчетливо что мама говорила не снимать ее, как будто она должна была меня защитить или что-то вроде того.

Анна внимательно слушала. Она провела пальцем по линиям на обложке книги, которую все еще прикрывала ладонью. В зале стояла тишина, нарушаемая лишь редким шелестом страниц, переворачиваемых где-то в глубине библиотеки, и скрипом старого дерева. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие окна, танцевали в пылинках, создавая иллюзию спокойствия, которое совершенно не соответствовало их разговору.

— Защитить? — повторила Анна, ее голос был едва слышен. — Да, он может защитить. Но и забрать тоже может. Этот символ… он не простой оберег, Алекс. Это ключ. И в тоже время замок.

Она подняла взгляд на него, и в ее глазах читалась глубокая, почти первобытная тревога.

— Трикветр, — продолжила она, указывая на символ на обереге, а затем на идентичный, но более выцветший, на обложке книги. — В определенном смысле, это хранилище. Он способен хранить память. Или отнимать ее. Моя бабушка да…  тоже носила такой. И она говорила, что порой забвение – это не проклятие, а спасение.

Алекс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Слова Анны проникали глубоко, касаясь его собственных смутных ощущений и необъяснимых провалов в памяти.

— Что ты имеешь в виду? Отнимать память? Зачем? -  спросил он, его голос был напряжен.

Анна отдернула руку от книги, словно та обжигала. Ее взгляд метнулся к двери, потом к окнам, словно она ожидала, что кто-то подслушивает.

— Хафенбург… он не такой, каким кажется, Алекс. Этот город хранит свои тайны очень ревностно. Иногда, чтобы защитить своих жителей, он… стирает то, что им не нужно помнить. То, что может быть опасно. Твоя мать… оказала тебе услугу. Поверь оно не стоит того.

Она сделала глубокий вдох, собираясь с духом.

— Это — она указала на оберег. — Возможно он… сохранил часть твоей памяти или, наоборот, он забрал ее, чтобы ты смог уехать и жить нормальной жизнью.

Алекс онемел. Эта мысль была одновременно безумной и пугающе логичной. Если это правда, то его оберег был не просто талисманом, а своего рода «флешкой», на которой записаны события, изменившие его жизнь.

— Значит, если я узнаю, что он хранит… — начал Алекс, но Анна покачала головой, перебивая его.

— Нет, Алекс. Не пытайся. Некоторые двери лучше не открывать, особенно те, что ведут в прошлое. Твоя мать хотела, чтобы ты был в безопасности. Если она запечатала эти воспоминания, значит, на то была веская причина. Ты здесь стал чужим, и город это чувствует. Он не хочет, чтобы ты копался в его секретах.

Ее живые глаза, которые минуту назад казались такими теплыми, теперь были полны отчаяния.

— Есть вещи, которые Хафенбург не хочет, чтобы ты помнил. И есть силы, которые будут этому препятствовать. Ты еще с кем-нибудь разговаривал после того, как приехал? -  взволнованно спросила Анна.

— Ко мне вчера приходили соседи. Предлагали помочь с разбором вещей, но …— Алекс запнулся, перед глазами возникли те четверо, их совершенно холодные глаза и пустые улыбки. Он перевел взгляд на Анну и хотел было продолжить, но застыл от увиденного.

Анна побледнела, ее дыхание участилось, она смотрела на Алекса глазами полными страха.

— С тобой все хорошо? – спросил Алекс, не скрывая своего волнения.

- Да... Прости. – выдавила с явным усилием Анна. – Возможно, я ошибалась... Я расскажу, что знаю, но только не здесь. Давай встретимся у статуи воина, на центральной площади вечером, я закончу через пару часов. - Анна встала из-за стола, и проговорила – До встречи! Не смотря на все, я рада что ты вернулся. – И легкая, но такая знакомая, улыбка скользнула по ее губам.

Читать далее: https://www.litres.ru/book/igor-kornov/teni-hafenburga-72399490/

Подписывайся в группу ВК, там я рассказываю о процессе написания книги и делюсь впечатлениями: https://vk.com/club232322684

- Можно вас попросить проводить меня, - шёпотом попросила меня соседка. - Я больше не могу тут находиться. Сейчас он начнёт буянить, сорвётся и начнёт декламировать свои стихи с доказательствами их гениальности.

Я задумчиво и внимательно осмотрел бывшую женщину Василия. Она была на вид молода, приятна, а при этом ещё и без признаков ботокса. Видимо поэзия Василия не оказала на неё негативного воздействия.

Я незаметно кивнул её. Мы тихо встали и постарались покинуть помещение, не привлекая ненужного внимания. Тем не менее, Василий зафиксировал наше бегство и отреагировал стихами, нарушая принципы Клуба.

...

-- Конец цитаты

Вот эти стихи в музыкальном оформлении я и приглашаю вас сегодня послушать.

Песня поэта, от которого ушла Любовь. "Последняя рифма".

...

Первоисточник (мой персональный сайт, без оплаты, без регистрации, без СМС и, конечно, без парадоксов):

https://wpvi.ru/pages/story/00111/

Купить роман на ЛитРес, чтобы поддержать автора:

https://wpvi.ru/pages/ads/litres/ebook/72349264/

Ссылки на текущее состояние дел с музыкальным альбомом:

https://wpvi.ru/pages/story/00111/content/

Песня поэта, от которого ушла Любовь. "Последняя рифма". Глава 10. "Кровь и Любовь".

https://wpvi.ru/pages/story/00111/vid010/

===