Часть1: Воспоминания о жизни нашей семьи во время ВОВ (часть 1)
КАК МЫ ЭВАКУИРОВАЛИСЬ В СИБИРЬ
Пережив оккупацию, родители успокоились, так как зимой явно проявлялось наше преимущество на фронте. Но летом 1942 года немцы развили успешное наступление. Особенно мать запсиховала, боясь попасть в оккупацию на длительное время, так как при первой оккупации стало известно, что есть люди, которые грозились выдать немцам активное участие моей матери в пропаганде Советской власти. Она действительно вела такую пропаганду и активно выступала с докладами на собраниях во время советских праздников.
Массовая эвакуация населения летом 1942 года уже не проводилась, но выручил нас дядя Павел (мамин брат). Он прислал вызов из Новосибирска, куда был эвакуирован их завод. Получив его, мы срочно стали готовиться к переезду. Вещей с собой мы не могли много взять (только то, что на себе), так как у матери на руках кроме меня была ещё и четырёхлетняя дочка. Отец с нами не поехал. Задержался по какой-то причине, вероятно, из-за необходимости распределения и продажи живности и имущества. Но в дороге надо было чем-то питаться. Здесь нас выручил несчастный случай с нашей скотиной.
Уже в начале войны при отступлении часть имущества и живности раздавали населению. Например, в Руднево колхозникам раздали колхозных лошадей (относительно коров и другой живности мне неизвестно). Через Руднево гнали своим ходом (эвакуировали) на восток стадо коров и тёлок мясной продуктивности из какого-то сельхозпредприятия. Как объяснили сопровождающие стадо сотрудники, коров закупили за границей за валюту для развития отрасли мясного скотоводства. Но копыта коров не приспособлены для дальних переходов по дорогам (по твёрдой поверхности), и они, как говорится, обезножили, не могли дальше идти, а отдыхать было нельзя ― немецкие войска подпирали. И коров этого стада под расписку о сохранности и необходимости возвращения раздали населению.
Нам досталась тёлка. А за ней надо ухаживать: кормить сеном, поить и навоз убирать. Сено матери разрешили взять из детдомовских запасов. Когда мы поселились в подвале, тётка Маня ходила к дому днём и ухаживала за ней. Но случилась неприятность: при обстреле села один снаряд разорвался около нашего дома. И когда мы пришли домой, у тёлки из бедра задней ноги торчал большой деревянный клин размером больше полена. Вероятно, при попадании снаряда от соседнего сарая разлетелись деревянные «осколки». Что было делать? Тёлку надо было сохранить и сдать. Ветеринар осмотрел её, определил, что вылечить ее невозможно, и дал нам справку с разрешением её зарезать. Часть мяса родители пережарили, почти засушили, посолили и залили коровьим внутренним салом этой же тёлки. В результате на дорогу мы были обеспечены консервами. К тому же из хлеба собственной выпечки мы насушили сухарей. Извините, что я как будто излишне много написал о тёлке, но питание — это был вопрос выживания в дороге, так как никаких буфетов и столовых на вокзалах станций тогда не было. Война ведь, и пока для нас не успешная. Железная дрога осуществляла перевозки на фронт и с фронта, а кроме того, эвакуацию заводов и заводчан.
Мы (мать, я и сестра) тронулись в путь. Несмотря на отсутствие свободного переезда на дальние расстояния, пассажирские поезда были переполнены. Так как мы ехали из Тулы, то пришлось ехать с пересадками. На какой станции была первая пересадка на другой поезд, я не помню. Многие, даже политологи после войны, удивлялись, почему в ВОВ на территории СССР не было эпидемий, этих страшных спутниц войны. Их не было из-за поддержания строгого порядка в государстве. На железнодорожном транспорте также поддерживался строгий порядок. На каждой станции было два крана: из одного можно было налить кипяток, из другого ― холодную воду. Также был санпропускник ― баня с камерой прожарки всей одежды (дезинфекцией высокой температурой) для уничтожения насекомых и микроорганизмов. Чтобы закомпостировать или купить билет на поезд дальнего следования, надо было вымыться в бане и сдать одежду на прожарку. Без справки санпропускника билет не продавали и не компостировали. В дороге мы питались в основном супом. Для его приготовления куски прожаренного мяса заливали кипятком. Вместо хлеба ― сухари.
Отдельно расскажу о пересадке в Свердловске. Свердловск запомнился тем, что там на вокзале в столовой кормили людей перловой кашей. Платили мы за это или нет ― я не помню, скорее всего, не платили. Самообслуживания тогда не было. Мы сели за стол, и официантка принесла нам по тарелке каши. Мне запомнилась просьба матери, когда официантка забирала с нашего стола пустые тарелки, принести нам по второй порции каши. «Да я вам и так сразу по две порции принесла! ― ответила она и добродушно добавила ― Ладно, сейчас принесу ещё».
На какой–то станции после Свердловска (может, в Челябинске) несколько суток не подавали пассажирский состав. Потом вдруг объявили, что сейчас отправляется на восток товарный состав из крытых пульмановских вагонов, в котором на фронт перевозили людей и лошадей. Желающие могли сесть в эти вагоны, правда там был не убран навоз. Большинство пассажиров, и мы в том числе, ринулись к этому составу. В торцах внутри вагонов по всей их ширине были двухэтажные нары, на полу ― перемешанный с сеном лежал конский навоз. Состав тронулся. Двери пассажиры не закрыли. Люди расположились на нарах. а некоторые встали в дверном проёме, опершись на брус, положенный поперёк него на уровне чуть ниже груди человека среднего роста. Я целый день простоял в таком положении, любуясь горными пейзажами Южного Урала.
На всех станциях по пути нашего следования чувствовалась война. Однако следует отметить, что железнодорожный транспорт хоть и работал с большой перегрузкой, но при этом чётко и бесперебойно осуществлял военные и гражданские перевозки. Его вклад в победу мы часто недооцениваем. Например, при наступлении на Москву осенью 1941 года из-за необходимости перевода вагонов и паровозов на более широкую, чем в Европе, колею и действий партизан и диверсионных групп немцы смогли выполнить объём перевозок, намного меньший, чем было необходимо для полного обеспечения наступающей армии, что помогло отстоять Москву. Потом они объём перевозок увеличили. Для ремонта путей на каждой станции, где была служба путейцев, хранились запасы рельс и шпал. Хорошо продумана была, как теперь говорят, логистика перевозок. Характерно то, что во время перевозок главным был машинист, и именно он определял порядок действий, а не военный чин, сопровождающий груз.
В этом заключается коренное отличие работы железнодорожного транспорта во время первой и второй мировых войн. Работу транспорта в первом случае хорошо характеризует старый анекдот. В Петрограде спрашивают на вокзале: «Поезд из Москвы прибывает по расписанию»? Ответ: «Да что вы, ведь война»! В Берлине на вокзале спрашивают: «Поезд из Гамбурга прибывает по расписанию»? Ответ: «А как же, ведь война!».
Товарный состав не довёз нас до Новосибирска. Нас высадили на какой-то пригородной станции и до вокзала мы доехали на электричке, чему я удивился. Когда мы приехали в Новосибирск, меня поразило мирное настроение города, отсутствие ощущения опасности, порядок и чистота на улицах, постройки. Особенно поразил меня оперный театр. Но он тогда ещё не работал. Во время ВОВ в нём хранились фонды различных музеев СССР. Дополнительно к этому в театре было установлено оборудование эвакуированных заводов и налажено производство гранат и миномётов. Но уже в 1942 г. государство выделило деньги для завершения его строительства, в основном внутренней отделки.
Новосибирский акад. Театр оперы и балета (Фото из открытых источников)
Совершенно не запомнилось мне, как мать устраивалась на работу.
Через некоторое время она сказала, что мы отправляемся в Колпашево. Туда надо было плыть на пароходе по Оби. Из этого плавания мне запомнилась только одна ночь, когда разразился дождь с сильным ветром, и по реке гуляли большие волны. Пароход потерял управление, его стало сильно качать на волнах и носило по реке в разные стороны всю ночь. К утру всё утихло, и мы, как говорится, без приключений доплыли до пункта назначения. Здесь мы пробыли длительное время. Отец нас догнал.
Матери дали назначение работать в организации ЗАГОТЖИВСЫРЬЁ в районном центре Парбиг, с которым регулярного транспортного сообщения не было. Поэтому нам пришлось ждать, когда баржу загрузят боеприпасами для охотников, продуктами и другими товарами. Баржу тросом соединили с буксиром, а нас разместили в надстройке, небольшом как бы домике, расположенном на палубе баржи ближе к корме. Из Оби мы свернули в её приток Чаю (на современных картах она обозначена как Икса), впадающей в Обь. Река называлась так потому, что брала начало в торфяных болотах, и вода в ней была цвета крепко заваренного чая. Потом наш караван свернул в её приток Парбиг, и через некоторое время прибыл в Парбиг. Село Парбиг представляло собой настоящую сибирскую глубинку. Но не захолустье, а районный центр Новосибирской (до 1944 г.), а затем Томской (до 1964 г.) областей со всей причитающейся инфраструктурой. До Томска― 230 км по прямой и 320 км по тогдашней дороге, и никакого регулярного сообщения. При необходимости только конный транспорт ходил по просёлочным дорогам. Каждая организация ездила на своих лошадях. Все припасы для жизнеобеспечения доставляли раз в год по реке на барже. В настоящее время железнодорожная сеть увеличилась незначительно, дорог с твёрдым покрытием построено недостаточно, а состояние просёлочных дорог после дождей, весной и осенью создаёт большие трудности в работе автотранспорта.
Просёлочная дорога в распутицу (Фото из открытых источников)
Далее в серии публикаций моих воспоминаний про ВОВ будет пост о том времени, как мы жили в Парбиге.
