Неомаг. Часть 2. Глава 5
Максим прокалил иглы и бросил их в солевой раствор. Пока они отмокали, он занялся дверью и окнами. Дорожки соли пробежали вдоль порога, и по подоконникам. Конечно, такая защита не остановит колдунью, но хотя бы нурам не позволит войти.
Максим достал иглы и начал втыкать их остриём вверх перед дверью – ещё один сюрприз для нуров, когда они прорвутся внутрь. В то, что они прорвутся, Максим не сомневался. Да он сам их впустит – созрел у него один небольшой план, как справиться с шестёркой нуров. Бодаться с ними лоб в лоб бесполезно, недавно он в этом уже убедился. Они сильны, но тупы, так что надо просто перехитрить их. Расставив ловушки, он откупорил водку. Тоже неплохое средство против нечисти, боятся они почему-то этого напитка, можно сказать, как огня боятся.
Закончив с приготовлениями, он выдвинул на середину комнаты, прямо напротив двери, стол, поставил на него сикалку с водой и бутылку водки.
Тяжело опустившись на кресло, поставленное рядом со столом, он с наслаждением затянулся: есть время передохнуть и ещё раз всё хорошенько обдумать. Пока папироса тлела, он прокрутил в голове план от начала до конца. План был бы неплох, если бы не одно но. И это, но могло полностью разрушить весь его план. Этим, но была колдунья. Максим надеялся, она не восприняла его всерьёз, и нуры явятся одни, без поддержки колдуньи. А если это не так, то план его летит в тартарары, а значит, придётся импровизировать.
Он выглянул в окно, выходящее на площадь, из которого прекрасно просматривались подходы к зданию – пора бы уж гостям и показаться. Площадь была пуста.
«Чего они тянут? Пакость, какую задумали или с главным связываются, инструкций истребуют?»
То, что колдунья, встретившая его в доме, не является главой секты, он понял, как только её увидел. Да – сильна, да – опасна. Но не было в ней отпечатка властности, характерной для главы магических пирамид, коих, в своё время, он повидал немало.
Максим опять опустился в кресло, за дверью его номера царила тишина, было ощущение, что в гостинице он находится один. Что, скорее всего, соответствовало истине. Тишина эта мёртвая, навалилась на него душным ватным одеялом, делая мысли медленными и вялыми, словно глушённая рыба.
Чтобы сбросить себя оцепенение, он начал перебирать в памяти последние свои дни у Деда. Они скользили по волнам памяти, словно гладкие бусины сквозь пальцы, не задерживаясь надолго. Пока один, последний его визит к Пелагее Дмитриевне, вдруг не зацепился за цепкие коготки памяти. Зацепился и развернулся, окуная его в прошлое.
________________
Пётр Свержин.
Восемь лет назад…
Я стоял перед калиткой, ведущей в садик Пелагеи Дмитриевны. Я пришёл попрощаться, и она это знала. Это знание светилось в её глазах. Пелагея Дмитриевна стояла по другую сторону резного штакетника. Был вечер, и густые тени, падающие от росшей рядом с забором сирени, скрывали её лицо. Отчего оно выглядело до странности молодым, как в первую нашу встречу.
С печалью и затаённой болью смотрели на меня её тёмные глаза.
— Проститься зашёл?
Я кивнул:
— Хотел уйти по-английски, но не смог. Вы…
Я хотел сказать, что она заменила мне мать, но не сказал. Слова – это костыли духа, истина в молчании.
Она кивнула, словно поняла невысказанное мною. Гладкая, совсем не старческая в вечернем сумраке ладонь, прошлась по моей щеке.
— Прощай, Максим… или Пётр?
Я удивлённо глянул на неё:
— Вы знали?
Она кивнула и печально улыбнулась:
— С самого начала. Скажи, почему ты назвался этим именем?
Я пожал плечами:
— Не знаю, словно толкнуло что-то, — я прижал ладонь к сердцу, — вот здесь.
Она помолчала, потом открыла рот, словно собиралась что-то сказать, что-то такое, что причиняло ей боль, но не сказала, лишь вздохнула.
— Я пойду, Пелагея Дмитриевна, только я не прощаюсь, я ещё вернусь, когда не знаю, но вернусь. Вы только дождитесь меня. Это ведь важно, чтобы кто-то ждал. У меня никого не осталось, только Дед и вы. Дед ждать не будет, он этого не умеет, остаётесь вы.
— Нет, мой мальчик, — на её глазах заблестели слёзы, — когда ты вернёшься, меня уже не будет. Постой, не перебивай. Ты думаешь, что старая ворожея не знает, когда она уйдёт? Тогда ты очень плохого мнения обо мне. Я выполнила всё, что должна в этом мире и скоро уйду. Только выслушай меня на прощание. Я не всегда была ворожеей…
Взгляд из-под ресниц.
Пелагея Дмитриевна.
Не всегда Пелагея Дмитриевна была ворожеей и жила в заброшенной деревушке, вдали от людей. Когда-то весёлая девочка Пеля, как ласково её звали в семье, мечтала о блестящей карьере в кино, о любимом муже и детях – мальчике и девочке. И всё у неё складывалось удачно: и роли были, и муж – добрый и надёжный, любимый и любящий, детей только не было. Словно кто сглазил её, красивую и успешную. Никак не удавалось ей выносить ребёнка, выкидыш следовал один за другим. Отторгал организм Пели поселившуюся в нём новую жизнь, ни одно лечение не помогало. Они с мужем почти смирились с таким положением вещей, утешаясь сакраментальным – не судьба. Пока на середине четвёртого десятка не встретилась на пути Пелагеи бабка – ворожея и знахарка. Сгорбленная старушка, с седыми космами и крючковатым носом, чей кончик стремился встретиться с подбородком. Уговорила Пелагею сходить к ней подруга, у которой подрастало двое детей, как она говорила – зачатых при помощи той самой знахарки.
Она долго откладывала свой визит к бабке, зачастую приводя надуманные причины, только бы не встречаться с ней. Была в ней странная, пугающая уверенность, что добром это посещение не кончится. Она так бы и не решилась встретиться с бабкой, если бы однажды не увидела, какими глазами смотрит на детей муж. Пелагея поняла, что если она не родит ему ребёночка, то вскоре его потеряет. Уж она-то знала, как он хочет сына – наследника, чтобы было кому передать семейный бизнес.
Посещение ворожеи она запомнила смутно. Помнила только, как бабка обнюхивала её своим уродливым носом, как что-то нашёптывала. Бормотала что-то невнятное, и словно во сне видела, как летят капельки слюны из шамкающего рта. Не запомнила она и то, что старуха говорила ей о порче, о зависти, неспособной повредить ей, но губящей плоды любви. И слова, последние непонятные слова, произнесённые ясно и чётко, с певучим белорусским акцентом, вылетели у неё из головы, о чём она потом горько пожалела.
— Запомни, девонька – десять лет, безоблачных, словно летнее небо, лет. Потом будь осторожна и бойся воды, сохранишь год, всё потом хорошо будет.
Очнулась она только дома, на любимой антикварной кушетке, подаренной мужем к десятилетию свадьбы. Пальцы вертели на запястье красную витую нитку:
— Не снимай её, девонька, до самого рождения дитя, не снимай…
Выносила и родила, на удивление легко, Пелагея мальчика. Которого назвала в честь своего деда – Максимом. Прежняя жизнь, когда-то казавшаяся ей счастливой, померкла по сравнению с новой, начавшейся после рождения сына. Мальчик рос здоровым, на неё сыпались предложения сниматься в кино, одно лучше другого, у мужа дела пошли не просто в гору – буквально взлетели реактивным самолётом.
Всё шло просто прекрасно до тех пор, пока Максимка, на которого они с мужем надышаться не могли, не погиб. Глупо и бессмысленно. Вот тогда-то она и вспомнила сказанное ей много лет назад:
— …и бойся воды…
Максимка утонул. Вместе с потерей сына она потеряла всё: мужа, работу и, самое главное, себя. Оказалось, что без этого маленького непоседливого человека жизнь не нужна.
________________
Максим шевельнулся в кресле, невидяще глядя перед собой. Прошлое всё никак не хотело отпускать его, и он не видел, как шестёрка нуров не спеша пересекла площадь и вошла в двери гостиницы.
________________
Пётр Свержин.
Восемь лет назад…
— Понимаешь, Максим, с уходом сына, — было видно, с каким трудом ей даются эти слова, — всё стало бессмысленным. Работа, да кому она нужна, когда вырван кусок сердца. Муж... Мы, вместо того, чтобы сплотиться в горе, заперлись каждый в своём мирке. Стали ссориться по пустякам, и, что самое главное, обвинять друг друга в том, что произошло.
Она замолчала. Я видел, как по лицу её, отражая лунный свет, скользят слёзы. Смотреть на это было невыносимо, и я перевёл взгляд на побелевшие пальцы, сжимавшие штакетник забора.
— Его так и не нашли. Я всё надеялась, ждала. Сначала, что он вернётся, потом, что найдут тело, — фразу прервал всхлип, — чтобы похоронить по-человечески, и чтобы было куда приходить. Потом перестала. Меня ведь Дед, как тебя нашёл, в той же рощице. Хотела я там…, а, впрочем, неважно. Вот, возьми.
Она сунула мне конверт в руку.
— Что это?
— Свидетельство о рождении, ему сейчас... — голос её дрогнул, — столько же лет было бы, сколько и тебе. Когда ты назвался его именем, я ведь на секунду подумала, что он вернулся. Но не судьба. А ты возьми свидетельство, я ведь чую, пригодится оно тебе. Не знаю зачем, но чувствую, пригодиться. А теперь иди…
________________
Размышления прервал шорох, раздавшийся за дверью номера. Максим посмотрел на солевую дорожку, протянувшуюся вдоль порога. Действовало. Нуры не могли прорваться в номер.
Максим подхватил бутылки, пакет с солью и, подойдя к двери, широко распахнул её.
— Здорово, нежить.
Топтавшаяся на пороге шестёрка нуров ничего не ответила. Колдуньи, ожидание его оправдалось, с ними не было. Одних прислала, недооценила его и понадеялась на тупую силу.
— Чё, стоим, проходим. — Он широко развёл руки, словно приглашая долгожданных гостей проходить.
Нуры с безразличными, застывшими лицами начали передвигать ногами, но, словно упёршись в невидимую стену, не двигались с места. Смотреть на это было забавно, но развлекаться было некогда. Максим задумался: план, вначале казавшийся безупречным, при взгляде на гостей переставал таким быть.
Задумка его не отличалась изяществом и не блистала гениальностью. Он просто хотел запустить нуров в номер, а потом запереть их там посредством дорожек из соли, перегораживающих выход. Самому же спокойно наведаться в гости к сектантам и забрать девочку. То, что он заберёт её легко, Максим не сомневался, противников для себя в доме он не видел. Хозяин всего этого вертепа отсутствовал, а ведьма, остававшаяся за главную, была сильна, но с ним ей не справится. Девчонки же, крутившиеся перед ним, были досадной помехой, не более. То, что в доме прятались более сильные маги, Максим сомневался, иначе его так просто бы не выпустили. Правда, ещё оставалась местная полиция, марионетки на службе колдуна, так, по крайней мере, Максим думал. Её, в теории могут натравить на него, вот только вряд ли. Иначе давно бы скомандовали – фас.
Он вернулся к окну, за стеклом всё так же было пусто. Максим оглянулся на топчущуюся за дверью нечисть и решил подождать минут пятнадцать, вдруг ещё кто явится. Эти томительные пятнадцать минут прошли в тишине, даже нуры перестали переминаться с ноги на ногу и соляными столбами застыли на пороге. Если за звуки не считать скрип мозгов Максима, который решал, что ему делать – придерживаться первоначального плана или сначала покончить с нурами.
Первый вариант был предпочтительней, вот только Максим нашёл в нём несколько изъянов. Во-первых, ему не хотелось оставлять за спиной дееспособных врагов. Во-вторых, их кто-нибудь мог выпустить. Да, та же Лариса Викторовна, так поспешно покинувшая своё рабочее место. Это, конечно, было сомнительно, но всё равно некоторый шанс был. Сама она на это не решится, но ей могли приказать. Кто? Да та же колдунья в доме. К тому же она могла послать ребяток из низшего магического звена приглядывать за нурами. А уж тем освободить марионеток – раз плюнуть, всё, что для этого надо, просто разорвать соляную дорожку, и путь свободен. Максим осторожно приоткрылся, собираясь пощупать пространство, но тут же поднял щиты обратно: мало того что весь город был пропитан «грязью», так ещё и от нуров шёл тяжёлый, удушливый фон, напрочь заглушавший присутствие других живых существ.
Возится же с нурами, ему тоже не хотелось. Потеря времени, сил, да и нашумят они изрядно. Поколебавшись, он всё же склонился к мысли с ними разобраться.
Максим подошёл к двери, при его приближении нуры оживились, зашевелились и даже попытались протянуть к нему руки, вот только невидимая стена, отделявшая его от нечисти, сделать этого не дала.
— Ну что, мальчики, станцуем свой последний танец, а?
Он небрежно махнул ногой, разрывая белую дорожку, и, отпрыгнув за стол, затянул неожиданно пришедшую ему на ум песню. Любимую песню жены, под которую они познакомились с Ольгой и первый раз танцевали, а потом занимались любовью:
…Этот танец чёрен, как стая ночей.
Этот танец бел, как крыло херувима…
Нуры, почувствовав, что дорога открыта, быстро и как показалось Максиму радостно, рванули вперёд.
Пинок – стол полетел под ноги нападавшим.
…Я им нужен твой и не нужен ничей.
Но пока я с тобой, все их выстрелы мимо…
Двое успели обогнуть его, но напоролись на иглы, воткнутые в пол. Простенькая магия не подвела. Нуры тихо завыли и повалились на пол, пытаясь вытащить иглы.
Двоих сбил стол, и Максим щедро окатил их водой из сикалки. Нуры задёргались, солёная вода причиняла им боль. Они, шарахнувшись в стороны, стараясь уйти от поливавших их струек, но налетели на своих товарищей и повалились на пол, образовав кучу-малу.
…Меня убьют за то, что я вечный изгой.
И за то, что я не оставил им шанса…
Максим прыгнул на двоих оставшихся. Удар отбросил нуров в коридор, вслед им Максим щедро сыпанул соли. В месте попадания соли кожа нечисти задымилась и начала обугливаться. Нуры завыли и забили руками, пытаясь стряхнуть с себя белые кристаллы.
Максим захлопнул дверь и быстрым движением прочертил соляную дорожку на пороге, отсекая находившихся в коридоре. Первая пара вытащила иглы и намерилась кинуться на Максима.
Шаг вперёд – удар. Нога поддела голову поднимающегося нура под подбородок. Среди сопения и повизгивания Максим расслышал явственный хруст сломанных позвонков. Сверху на опрокинувшегося нура, прямо ему на лицо, Максим высыпал остатки соли. Соль зашипела, быстро разъедая мёртвую плоть. Нур проскрёб каблуками по полу и затих. Один готов. Максим надеялся, что навсегда. Работал он с нурами по-простому, без изысков.
…Но я рождён, чтобы вместе с тобой танцевать…
…Чёрно-белые танцы…[1]
Закончил он.
Сзади в ногу ему вцепилась грязная пятерня. Максим застонал от боли, хватке нура позавидовал бы и кузнец. Пальцы всё глубже впивались в его плоть, ещё чуть-чуть, и кость сломается. Он крутанулся на пятке, пальцы нура, запутавшись в складках плотных джинс, разжались и выпустили Максима. Снизу на него глянули мёртвые глаза, Максим пнул мертвеца в плечо, повалив того на спину, и резко ударил ребром ладони в горло. Челюсть нура отвисла.
— Скажи, а-а-а.
Он плеснул добрую порцию водки прямо в раззявленную пасть мертвеца. Нур захрипел, его тело выгнулось дугой и, опав, замерло. Второй готов.
Та пара, что он окатил соляным раствором из бутылки, уже поднималась. Им удалось оттереть воду с лиц, но выглядели они паршиво. Правому Максим удачно попал в глаза, и теперь он вслепую водил руками из стороны в сторону, пытаясь нащупать его. Левому досталось меньше, но лицо его перекосилось, и двигался он не так шустро, как раньше.
Максим смотрел на нуров с жалостью. В сущности, они виноваты лишь в том, что попались на дороге мрази в человеческом обличии, которой понадобились тупые и исполнительные слуги.
— Извините, ребята, но я вынужден закончить с вами, надеюсь, что окажу услугу, избавив вас от этого подобия жизни.
Слепой нур тяжело направился к Максиму, следом за ним потянулся второй. Максим вздохнул и сделал шаг навстречу. Удар ногой в грудь отбросил слепого на кресло, и то, перевернувшись, погребло его под собой. Нур завозился под ним, пытаясь скинуть с себя тяжёлую мебель.
Макс подождал, пока цепкие лапы нура с перекосившимся лицом ухватят его за плечо, и дважды ударил. Первый – стопой под колено, так что нога нура подогнулась, и он опустился перед Максимом на пол. Второй – снизу вверх по подбородку, задирая лицо к верху. Максим пальцами надавил на челюстные бугры, рот мертвеца раскрылся, и в горло ему хлынула струя водки.
Третий готов.
Подняться последнему, оставшемуся в номере, Максим не дал. Тот так и не смог сбросить с себя кресло. Максим навалился на него, прижимая возившегося под ним нура к полу, и вылил остатки водки ему в ухо. Нур почти моментально затих.
С четвёртым покончено.
Максим оглядел разгромленный номер. По его прикидкам с начала побоища прошло минуты три, не больше, так что он напрасно волновался по поводу времени. Он дольше сомневался делать или не делать. Но кто же думал, что соль и огненная вода окажутся столь действенны.
Он ещё раз обошёл всех нуров, они не шевелились и не подавали других признаков жизни. Максиму даже показалось, что на их лицах он прочёл что-то вроде умиротворения. Это, наверное, больно, вот так жить после смерти. Эта окончательная смерть их освободила, уж кто-кто, а они заслужили успокоения.
Что же, осталось двое – те, что в коридоре. Водка и соль кончились, хотя… Подойдя к окну, он соскрёб в ладонь дорожки соли, что насыпал на подоконники. На одного должно хватить, да и бутылка с водой наполнена более чем наполовину.
Свинтив с бутылки крышку, Максим распахнул дверь. Как он и ожидал, за порогом, не в силах его переступить, стояли нуры. Порядком потрёпанные, с обугленными в местах попадания соли лицами, но живые, если, конечно, так можно сказать о нежити, и готовые действовать.
Он упёрся первому ногой в грудь и резко толкнул. Мертвец отшатнулся, налетел на второго топтавшегося сзади и сбил его с ног. Максим подсёк ноги нуру, и тот повалился на пол, прямо на своего товарища. Максим прыгнул ему на грудь, не давая подняться, и растёр соль, зажатую в горсти, по мёртвому лицу. Нур захрипел и ухватил его за куртку, но через секунду его хватка ослабла, и руки с деревянным стуком упали на пол.
Пятый готов.
Остался последний.
Шестой нур вяло шевелился под телом товарища и навалившимся на него Максимом, но сбросить двойной груз не мог. Максим сдвинул голову пятого в сторону, на него в упор смотрели бельма бессмысленных глаз, вот только сейчас они были не такими уж и бессмысленными. В глубине блёкло-серых глаз, где-то на самом дне, бледной тенью мелькнула тень чувства. Прожжённые губы странно искривились, и Максим понял: нур пытается что-то сказать.
«Интересно, что такого случилось в доме у кладбища, что контроль над живыми мертвецами так сильно ослаб?».
Наконец, губы нура сложились в подобие слова, и Максим с удивлением прочитал его артикуляцию:
— Убей.
«Не убью! А убей! Странны дела твои, Господи!»
— Как скажешь, приятель.
Нур перестал шевелиться и широко раскрыл рот.
Максим поднялся и отбросил пустую бутылку. В тишину пустой гостиницы полетело его яростное:
— Я иду, колдунья. Слышишь? Иду! Будь ты проклята!
[1] Коридор – Чёрно-белые танцы.
Ландскнехт. Во сне и наяву. 1
…Из написанного в общую тетрадь с забавными котятами на обложке…
1
Люди, сидевшие напротив Роланда, ему не нравились. Не нравились до такой степени, что он опасался их. Давно забытое чувство, глубоководным кракеном шевелилось в глубине груди, разбрасывая пупырчатые щупальца по телу.
Внимательно изучая их лица, Роланд пытался оценить степень угрозы. По всему выходило, опасность они представляют нешуточную. Несмотря на молодость – спокойные и уверенные в себе. Крепкие, с жилистыми телами бывалых вояк и пустыми глазами профессиональных убийц. Именно убийц, а не военных, пусть и профессиональных, те смотрят по-другому. Эти же были явные душегубы – наёмники, профи, которым без разницы, кого убивать: мужчину, женщину или ребёнка; и где – на поле боя, в захваченном городе или в пьяной кабацкой драке. Плащи наёмников характерно топорщились с боков, явно не с пустыми руками пришли.
Сидевший справа – высокий блондин, сразу видно, родившийся в местах, весьма удалённых от благословенной Спании, протянул руку и, ухватив глиняную кружку, шумно отхлебнул пиво.
Его спутник, бритый наголо, сидевший по левую руку от блондина, тоже не походил на местного уроженца. Кожа его хоть и смуглая от природы, но не того приятного бронзового отлива, характерного для коренных уроженцев Спании. Она была грязно-коричневого оттенка, что бывает у родившихся вблизи песков Хешара. Бритоголовый лениво поглаживал стоячий воротник кожаного колета.
Гулко грохнув кружкой о гладкие доски стола, блондин отёр пену с густых усов и усмехнулся:
— Значит, наша сделка остаётся в силе, Роланд Мёртвый?
Роланд нехотя кивнул: с этими двумя он не хотел иметь никаких дел. С ними и с теми, кто стоял за их спиной. А то, что они работают не сами по себе, он не сомневался ни на биллон[1].
— Если будете работать по правилам.
— По вашим правилам? — уточнил блондин.
— По нашим. — Роланд не отвёл взгляда от белёсых глаз.
— Хм, — блондин задумчиво потеребил завязки у горла и словно бы невзначай распахнул кружевные отвороты белой шелковой камисы[2].
Если бы Роланд в этот момент пил, он бы поперхнулся, а если бы стоял – ему потребовалось бы сесть. А так, лишь пальцы крепче сжались на рукояти спрятанного под плащом меча. Сжались так, что он почувствовал каждый виток кожаной оплётки на рукояти кацбальгера[3].
Доведись пришлым увидеть его руки, они бы догадались о чувствах, бурливших в его душе. Но они, хвала всем святым, их не видели. По лицу же Роланда – его не зря прозвали Мёртвым: даже самый проницательный физиогномист не смог бы ничего прочитать. Оно, как всегда, оставалось спокойным и расслабленным, а взгляд – чуть отрешённым.
Усилием воли он заставил себя разжать ладонь. Пальцы огладили гладкое бронзовое навершие, скользнули по рукояти вниз, к витой S-образной гарде и легли на широкую пряжку ремня. Роланд откинулся на спинку не слишком удобного трактирного стула, внимательно разглядывая шею блондина. Прошлое его всё-таки нагнало.
Татуировка. На шее блондина был наколот уродливый шрам с косыми строчками швов, словно его голову грубо и неопрятно отделили от туловища, а потом также неаккуратно пришили на место. Издали это смотрелось ужасно – один в один настоящий рубец, настолько умелым был мастер, наносивший татуировку. Точно такая была у самого Роланда.
Между кадыком и межключичной ямкой бритоголового красовалась оскаленная волчья морда, вся в клочьях пены и кровью, капающей с клыков.
Мертвоголовый и волчеголовый – элита ландскнехтов.
Блондин осклабился, но в его глазах Роланд прочёл разочарование. Не такой реакции он ожидал, совсем не такой. А какой?
— Не надо бахвалиться своим прошлым, — голос Роланда был спокоен и холоден, как зима его родины, — здесь не знают этих знаков, а о таких, как вы, разве что в трактирных байках слышали.
Машинально он прикоснулся к высокому воротнику своего хубона[4] и поправил повязанный на шею платок. Только это движение и выдало его волнение. А так, даже пальцы не дрожали.
— А ты, я гляжу, прячешь его? — блондин кивнул на скрытую платком шею Роланда.
— Я его не прячу, — злость всё-таки проскользнула в тоне Роланда, — я просто не выпячиваю его, а это, согласись, большая разница.
Блондин задумчиво покивал, он явно играл лидирующую роль в их с напарником тандеме. Оно и правильно: солдаты «Мёртвой головы» стояли на ранг выше, чем волчеголовые.
— Ну-ну, — блондин громко отхлебнул из кружки, привлекая к себе внимание окружающих. Хорошо, что в такое раннее время посетителей было мало. И развалился на грубом стуле, словно на мягкой кушетке, так что камиса разошлась почти до пупа, открыв обширную галерею картинок, нанесённых на грудь и живот. Знающему человеку она могла многое рассказать о её носителе, и, надо признать, не самого хорошего. Вот только Роланду было плевать на сидевшего напротив него бывшего ландскнехта и на его послужной список. Его самого покрывали не менее впечатляющие знаки отличия, некоторые были куда как значимее тех, что пятнали тело блондина. В свою молодость он жрал таких на завтрак десятками, да и сейчас мог, не напрягаясь, накрошить таких парочку. К тому же это был его город.
— Слушай, наёмник, — он чуть подался к блондину, — в моих силах сделать так, чтобы никакого дела не было, так что запахнись и не свети своими картинками.
— Не-а, — лениво протянул блондин, — это дело решили там, — он стрельнул глазами вверх, — ты здесь ничего не решаешь.
— Может быть, — Роланд кивнул, — но в моих силах решить, чтобы это дело прокрутили другие, а не вы.
— Да-а-а, и как? – блондин никак не отреагировал на угрозу, прозвучавшую в голосе Роланда.
— Просто, — Роланд усмехнулся, ему вдруг стало ясно: развалившийся напротив бывший ландскнехт боится его, хоть и пытается скрыть страх за бравадой и откровенной грубостью.
— В моих силах, — он выделил это интонацией, — сделать так, чтобы вы двое завтра всплыли где-нибудь в порту, или не всплыли, если я этого не захочу, а тихонько тухли на дне. Так что прикройся, и дружок твой, тоже пусть не отсвечивает.
Блондин посмотрел на Роланда с плохо скрываемой угрозой и неторопливо запахнул ворот. Хешарец смачно сплюнул на посыпанный опилками пол и последовал его примеру.
— Слушай, ландскнехт, — Роланд чуть понизил голос, — как вас зовут? А то нехорошо – вы моё имя знаете, я ваши – нет. Я должен знать, с кем имею дело.
Наёмники переглянулись, блондин хитро сощурился:
— Я – Мертвец, это, — он кивнул на бритоголового, — Волк.
Роланд ожидал чего-то подобного, поэтому спокойно сказал:
— Ты это сейчас придумал, или так вас там прозвали? — Роланд имел в виду их роты.
Блондин неопределённо мотнул головой.
— Хорошо, это клички, но должны быть и первые имена. Назови их.
— А ты меня Роланд Мертвый совсем не помнишь?
Роланд отрицательно качнул головой. Наемник был молод и скорее всего пришел в отряд после того как Роланд его покинул. Мало ли в ротах солдат с кличками Мертвец, Труп, Покойник и подобных им. Солдатня никогда не отличалась излишним разнообразием и изяществом давая клички вновь прибывшим. Всех не упомнишь.
— А я тебя помню, я даже видел тебя один раз, до того как ты пропал. Думали – погиб, а ты вон, где осел. Знаешь, о тебе до сих пор легенды ходят, по крайней мере, год назад ходили, пока я еще в роте был. Твое имя даже в штандарт отряда вписано, наряду с Хьюго Бешеным и Люциусом Пьяным. Их-то ты помнишь?
Роланд не ответил, он прекрасно помнил этих двоих. Их и кровавую славу, тянущуюся за ними, словно хвост за облезлым котом.
— Я, Гай Мертвец! — отчеканил наемник, словно произнес – я, герцог Талийский.
— Я, тебя не помню.
Роланд и в правду его не помнил. Либо блондин сильно изменился за прошедшие девять лет, либо просто врал. Только зачем это ему?
Плечи блондина слегка поникли, словно он ожил услышать от Роланда нечто иное.
— Мальчик должен быть жив и здоров. — Продолжил Роланд, как ни в чем не бывало. — Не тронут в любых смыслах этого слова и даже не напуган.
Он кивнул на загорелую кисть хешарца, которую украшала грубовато сделанное изображение четырехэтажной башни.
Хешарец осклабился:
— Не волнуйся, он слишком стар для меня, я люблю мясо посвежее.
Голос бритоголового был сиплым и низким.
Не обратив внимания на эту реплику, Роланд продолжил:
— Как только вы получаете выкуп, он должен тут же вернуться домой. Иначе я найду вас, куда бы вы ни скрылись. И твой шрам, — Роланд указал подбородком на Гая, — станет настоящим, а твою голову, — кивок в сторону бритоголового, — обгладают дворовые шавки. Условия ясны?
— Меня зовут Хесус Волк, — вновь подал голос хешарец, — мы принимаем твои условия.
После этих слов наемники встали, плащи их – дорогие, из шерсти тонкой выделки, распахнулись и Роланд увидел на поясе Гая кацбальгер, почти такой же, как у него. Обычно Роланд не носил с собой столь приметное оружие, пользуясь повсеместно распространенной здесь чинкуэдой, но сегодня прицепил на пояс верного боевого товарища, ни разу не подводившего его. Ни на поле боя, ни в кровопролитных и скоротечных уличных схватках. А вот на поясе Хесуса висел гросс-мессер[5] – грозное оружие в умелых руках. И судя по тому, как двигался хешарец, пользоваться мессером он умел.
Ландскнехты развернулись к Роланду спинами и, не прощаясь, зашагали к выходу.
— Четыре дня, — бросил им в спину Роланд, — чтобы, через четыре дня вас в городе не было.
Хесус Волк обернулся и глумливо подмигнул Роланду. А Роланд поставил зарок в голове, как только все утихнет, найти эту парочку и отправить к дьяволу на торжественный прием.
То, что согласие дал хешарец Роланду не понравилось. Главным в паре был Гай, а согласился на условия Хесус. Так что если что-то пойдет не так, блондин всегда может сослаться на то, что ни на что он не соглашался. И формально будет прав. Мало ли что там ляпнул его подручный.
Не нравились Роланду эти компрачикос[6] и то, что они задумали. Не сама кража ребенка богача-толстосума – такое уже бывало, и не раз. Прибыльный бизнес, главное, чтобы все были живы и здоровы. Роланд много раз выступал гарантом сохранности жизни похищенного. Ну, выложит богатый папаша, круглую сумму за единственного наследника, тряхнет мошной – что такого? Ему не нравилось то, что скрывалось за этой кражей. Что-то такое неприятное, грозящее поколебать размеренную жизнь Роланда, да и не только его одного, было спрятано в тени этой аферы.
Будь его воля, он бы утопил эту пару в прибрежных водах. Да только его воли в этом деле не было. Ему было поручено проследить, что бы все прошло как обычно – без крови и шума. И, строго на строго, приказано не вмешиваться, если условия, поставленные перед наемниками, будут выполнены. Ослушаться отдавшего приказ он не мог, иначе сам мог пойти на корм рыбам.
Роланд скрипнул зубами и, кинув дублон на стол, покинул прибрежный трактир. На улице к нему подскочил Джозе Проныра и, приподнявшись на цыпочки, Джозе был мелким и доставал макушкой Роланду только до плеча, зашептал в самое ухо:
— Послал, я пару мальцов, за этой парочкой. Глаз с них не спустят.
— Джозе, я должен знать все, что они делают – что едят, что пьют, куда ходят, даже сколько раз до отхожего места бегаю. Понял?
Проныра торопливо закивал.
— Докладывать будешь, каждые два часа.
— И ночью?
Роланд задумался. На эту ночь у него были определенные планы, и отменять их, из-за пары заезжих похитителей он не собирался.
— Последний раз доложишь, как зажгутся первые звезды, а дальше я сам тебя найду. Только записки оставляй – в лавке старого Федерико.
Джозе кивнул и быстро скрылся в ближайшем переулке.
Роланд неторопливо отправился вверх по улице. Он собирался уединиться в заднем зале «Звезды Оливы» и как следует обдумать сложившуюся ситуацию. А обдумать у него было что.
[1] Биллон – мелкая медная монета
[2] Камиса – мужская рубашка.
[3] Кальцбальгер – короткий меч ландскнехта для «кошачьих свалок» (ближнего боя).
[4] Хубон – мужская куртка.
[5] Гросс-мессер - тип немецкого позднесредневекового холодного оружия.
[6] Компрачикос - преступные сообщества, занимавшиеся похищением и куплей-продажей детей.
Классика юмористического фэнтези. Книги, которые читаются запоем
Тематические подборки фантастических и фэнтези-книг на Пикабу уже стали для меня доброй традицией. При этом, я стараюсь рассказывать о не самых очевидных произведениях, потому что большинство из них и так кочуют из статьи в статью.
Вот и в этой статье я постараюсь рассказать вам о разных книгах — и о признанной классике, и о тех, о которых вы, возможно, не слышали или забыли, но которые тоже стоят прочтения.
Итак, сегодня у нас речь о юмористическом фэнтези.
Терри Пратчетт, цикл "Плоский мир"
Пратчетт начинал с ироничного и тонкого высмеивания штампов фэнтези, однако вскоре его произведения стали более самостоятельными и стали уже сатирой на наш собственный мир, а также — ненавязчивой трансляцией собственных идей автора.
Трусливый волшебник Ринсвид, самый обаятельный турист Двацветок, любознательный Смерть, который никак не может поймать одного человека, героический дедушка Коэн-Варвар - все эти и другие персонажи навсегда западут вам в душу.
Книги Пратчетта - лучшее средство от плохого настроения и хандры!
Ольга Громыко, "Белорийский цикл о ведьме Вольхе"
А теперь я бы хотел перейти к циклу русскоязычной писательницы Ольги Громыко. Она всегда отличалась оригинальным чувством юмора и отличным языком, благодаря которому читать ее книги - одно удовольствие.
Вольха была обычной деревенской девушкой (ну не совсем обычной, ладно), а затем стать ведьмой - говорят, они зарабатывают очень уж неплохо. Для этого она отправилась в специальную школу магии. Учиться там было ох как непросто, но самое интересное началось с практикой.
Вольху отправили ни много ни мало в долину вампиров. Нет, не чтобы бороться с кровососами, а чтобы им помочь. Оказывает, бедным вампирчикам всю жизнь портит какой-то страшный монстр.
Пирс Энтони, "Ксанф"
Страна Ксанф - волшебная в самом прямом смысле слова. Все ее жители обладают тем или иным магическим даром, и живут здесь одни волшебники.
Однако есть в этой стране одно правило. Каждый житель Ксанфа до совершеннолетия должен обнаружить в себе магическую способность. Если ему это не удастся, его изгоняют в соседнюю страну - Обыкновению.
Так произошло с главным героем этого цикла - Бинком. В изгнании он знакомится со злым волшебником и вместе с ним решает вернуться в Ксанф, чтобы раскрыть наконец свой дар, ведь Бинк верит, что он у него точно есть.
Джеймс Бибби, "Среднеземье"
Если вы прочитаете название первой книги этого цикла, вы сразу же поймете, кого пародировал автор. Называется она "Ронан-Варвар". Ну как, уже представляете, что вас тут ждет?
А ждет вас легендарный герой-воитель Ронан, который поборол уже не одного врага. Но он сталкивается с невиданным злом в лице волшебника Некроса, страдающего алкоголизмом. Теперь ему предстоит одолеть противного колдуна.
А помогать ему в этом будут неизменные компаньоны. Это и плотоядный говорящий осел, отпускающий скабрезные шуточки. И дева-воительница, которая по совместительству управляет борделем, и другие не менее яркие персонажи.
Джон Мур, "Принцы Двадцати королевств"
На русском языке изданы только 3 из 5 книг этого цикла, но и их достаточно, чтобы отлично провести вечер-другой за приятным чтением.
Перед нами предстает государство Двадцати Королевств. Частенько местным жителям достается от всяких злобных волшебных существ: драконов, великанов и иже с ними. Защищают простой народ, конечно же, рыцари.
Один из них - Прекрасный принц, которому, в общем-то надоело уже всем этим заниматься, но что поделаешь - работа. Единственная его отрада - спасение прекрасных девиц, к которым Принц очень уж неравнодушен...
А какое юмористическое фэнтези вы посоветуете?
Если что, о фантастике и фэнтези также пишу в своем авторском канале. Там много рекомендаций хороших фантастических книг, сериалов и фильмов, буду всем рад.
Карта дня
Восьмерка Кубков
Предсказывает не самый простой период в жизни человека.
Перемены неизбежны, но их непросто принять, ведь для этого нужно сделать шаг в неизвестность и отказаться от прошлого. Возможно, что вам придется расстаться с чем-то положительным и тем, что для вас дорого, принять решение вопреки своему сердцу и стремлениям и желаниям. Постарайтесь принять это, так как по-другому вряд ли сложатся обстоятельства.
Не отпускайте ситуацию и не пытайтесь отстраниться от проблем, которые все равно неизбежны, постарайтесь извлечь уроки из всего, что происходит вокруг.
Совет карты
Не стоит слушать чужих советов и действовать, как все – постарайтесь найти свое разумное решение и действовать так, как вам приятно и интересно, легко и свободно, но не стоит ничего делать, если вам этого не хочется. Повремените с решением, если считаете, что вам лучше отдохнуть и еще раз все обдумать,а потом уже решить.
Неомаг. Часть 2. Глава 4
Глава 4.
Максим торопливо взбежал по сбитым ступеням «Дома колхозника», за стойкой регистрации было пусто.
Он вихрем взлетел в номер. Швырнул на кресло пакет с покупками, подобранный по дороге из-под куста малины. Хорошо, что вовремя вспомнил о нём. Обшарил номер, как и ожидал, никаких швейных принадлежностей в номере не было и в помине.
«Кто бы сомневался. Вопрос: хотя нет, скорее два. Сколько у него времени до того, как сюда заявятся нуры и придут они одни или заявятся в сопровождении хозяйки? Ответ на первый вопрос прост. Судя по тому, что они вполне бодро рассекали при дневном свете, то явиться могли в любую минуту. В любую ли? Чёрт знает. А вот это напрасно, что-то частенько он нечистого поминать стал. Не накликать бы. Ответ на второй он не знал. По-всякому могло выйти. Зависит от того, насколько серьёзно они восприняли его».
Максим спустился на первый этаж. За стойкой по-прежнему было пусто.
«Куда же ты подевалась, Лариса свет Викторовна, когда ты так нужна. Не уж-то сбежала от греха подальше, дабы не попасть под раздачу. Умная, тётя, умная. Или предупредили? Ладно, Бог с ней. Вроде тётка неплохая».
Он перерыл все ящики в тумбочке под стойкой, поиски ничем не увенчались, не было там искомого. Если по совести, то в ящиках вообще ничего не было, то есть вообще ничего – пустые ящики, ни листика, ни бумажки. Только пыль и засушенный временем таракан. Впрочем, как он и думал, гостиница была, скорее всего, обманкой.
«Нет, ну каково, в центре страны и такой гадючник. Неужели у них всё население городка под колпаком? Сколько тут населения? Тысячи три? Больше? Меньше? Фигня какая, а как же власти? Мэрия, полиция? Хоть видел он сегодня двух представителей закона. Блин, да где иголку найти?»
— Твою же, дурень, — он хлопнул себя по лбу, — у горничной должно быть.
Действительно, иголку он нашёл в маленьком закутке на своём этаже, да не одну, а целую коробку. Так-то лучше.
Соль у него есть, игл теперь тоже в достатке, со святой водой обстояло хуже, но и тут лазейку можно отыскать, только бы времени хватило на приготовление.
«Может, бросить всё и рвануть отсюда?» – мелькнула мысль.
Но память услужливо подсунула образ маленькой, хрупкой фигурки, укрытой саваном.
— Нет, шалишь, брат, — звук собственного голоса, звучащего в гулкой пустоте номера, успокаивал.
Никуда он, конечно, не уйдёт без Инны, когда-то маленькой, наивной девочки, ныне инициированной пророчицы. Три ниточки удерживают его здесь, причём так крепко, что корабельному канату впору позавидовать.
Первая – жизнь, и не чья-нибудь – его.
Вторая – совесть.
Третья – слово.
И каждая последующая крепче предыдущей.
Первая: не сделал он в своей жизни того, что должен, а значит, умирать немогет! А испугается, бросится бежать, мгновенно из охотника станет дичью, а у дичи одно предназначение – лечь под охотника. Да и не отпустят его, после того, что он видел, нет, не отпустят.
Вторая: не мог он бросить в беде ребёнка.
Третья: негоже нарушать слово, данное человеку перед смертью, ой негоже. Дед иному учил.
Все его рассуждения были так – пылью на ветру, всего лишь попыткой найти опору под ногами, да оправдать перед собой собственное присутствие в этом городе.
Отбросив пустопорожние размышления, он принялся готовиться к визиту, который, в чём он нисколько не сомневался, скоро состоится.
Максим вылил из пластиковой бутыли воду и, сбегав к примеченному им роднику, наполнил её заново. Вода была, конечно, не святой, но чистой и не испачканной тёмными эманациями. Теперь её свойства следовало усилить. Щедро сыпанув соли, он начал трясти бутылку, добиваясь полного растворения соли в воде. Он не был уверен, что солёная вода подействует на нуров, они, конечно, не люди, но и не совсем нечисть.
Максим запамятовал, что по этому поводу говорила Пелагея Дмитриевна: то ли такой рецепт действенен только на настоящих зомби, то ли и на нуров он тоже действует. В любом случае, если плескануть крутым солевым раствором в глаза, будь ты нур или просто человек, мало не покажется.
Когда соль большей частью растворилась, он проковырял в пробке несколько дырок. Вспомним детство, поиграем в «сикалки», вот только в отличие от детства, проигравший в этой игре в лучшем случае умрёт. О худшем Максим старался не думать.
Что там дальше? Максим застыл посреди комнаты вспоминая. Вот только вспомнилось ему совсем не то, что было надо…
__________________
Пётр Свержин.
Девять лет назад…
Мы сидели перед зажжённой свечей. Толстый цилиндр жёлтого воска горел хорошо, язычок пламени, похожий на рыжее перо жар-птицы, почти не танцевал. Подрагивая только тогда, когда до него долетало моё дыхание, от этого по стенам горницы плясали причудливые тени.
— Ты, Максим, уже работал со свечей?
Я так и не признался ей, что меня зовут Пётр, поэтому она звала этим чужим для меня именем. Почему я так сделал, я не знал, что-то внутри меня поддакнуло так назваться. А потом исправлять было поздно, так пусть я буду Максимом, не самое плохое имя.
Я кивнул.
— Конечно, — продолжила Пелагея Дмитриевна, — это первое, чему учит Дед.
— Чему вы будете меня учить?
— А чему бы ты хотел научиться?
Я пожал плечами: я не думал, что она сможет научить меня чему-то большему, чем то, что в меня вложил и ещё вложит Дед.
— А ты подумай, прислушайся к себе: ты уже должен отличать истинные желания и потребности от ложных.
— Может быть, вы мне предложите что-нибудь?
Пелагея Дмитриевна вздохнула:
— Я так и думала. Давай сегодня мы поработаем с амулетом.
Я кивнул: амулет так амулет.
Пелагея выложила на стол мешочек из мягкой замши.
— Что там?
— Кусочки горного хрусталя, достань один. Не торопись, пощупай их, погладь, перебери в ладони и выбери понравившийся, только не гляди на них, доверься телу.
Я послушно сунул ладонь в мягкое нутро. Пальцы погладили прохладные осколки, прошлись по гладким граням. Я перебрал кусочки хрусталя, числом девять раз, другой, решая, какой выбрать. По мне, так они были все одинаковы, только одни чуть меньше, другие чуть больше, и никаких особых эмоций не вызывали. Я уже собрался выбрать наугад, как пальцы, словно сами по себе, ухватили один, по ощущениям, самый маленький и с самыми острыми гранями.
Пелагея Дмитриевна, внимательно наблюдавшая за мной, одобрительно кивнула:
— Выбрал? Вынимай.
На моей ладони играл ломаными гранями маленький и неказистый обломок стекла.
…Ломаные линии, острые углы.
Да, мы здесь – мы прячемся в дымном царстве мглы…[1]
Вырвались у меня давно забытые строчки.
Пелагея Дмитриевна мягко улыбнулась:
— Нет, Максим, там нет ничего, кристалл – это всего лишь сосуд, который ты можешь наполнить своей силой, сам по себе он нейтрален. Захочешь – сделаешь его защитным, захочешь – наполнишь злом.
— Как это?
— Легко для того, кто умеет и почти невозможно для обычного человека.
— Научите?
Она кивнула.
— Тут всё просто. Зажигаешь свечу, кладёшь кристалл на линии свеча – глаза и наполняешь силой.
— Как наполнять?
— Избавляешься от мыслей, опустошаешь мозг и наполняешь обломок своей силой, отдаёшь ему частичку за частичкой. И так много раз, если хочешь, чтобы амулет был сильным.
— И всё?
Она мягко улыбнулась:
— Это только первый этап, потом ему надо сделать оправу и её тоже наполнить силой.
— Попробуем?
— Хочешь сейчас?
Я кивнул, полный азарта:
— А что он может?
— Охранять и предупреждать об опасности, защищать от сглаза и порчи. Всё зависит от того, что ты в него вложишь.
— Вы говорили, что амулет можно сделать и атакующим, как в книжках?
Пелагея Дмитриевна нахмурилась:
— Ты действительно хочешь это знать?
— Да.
— Можно, но очень сложно, я, например, не смогу.
Я кивнул понимающе, хотя, откровенно говоря, ничего не понял.
— Максим, как ты думаешь, кто такой Дед?
Этот вопрос Пелагея Дмитриевна задала много позже нашей первой попытки работать с амулетом: я как раз чинил прохудившуюся по весне крышу её дома.
Однозначно ответить на него я не мог. Назвать Деда колдуном или магом, язык не поворачивался. Не видел я за ним каких-либо магических способностей, хотя, что под ними подразумевать? Если пускание огненных шаров из пальца, превращение одних вещей в другие, то нет. Да и обстановка в доме у него была самая обычная, совсем не такая, какая должна быть у колдунов, которых описывают в книгах.
Но и простым человеком он не был. Одно то, что никто не мог найти дорогу к нему, что-то да значило. А иногда мне казалось, что он может читать мои мысли, но это можно было списать на богатый жизненный опыт и необычайную внимательность.
Поэтому я лишь неопределённо дёрнул плечом и произнёс первое, пришедшее на ум:
— Отшельник? — И, подумав, добавил. — Аскет?
Пелагея Дмитриевна за спиной фыркнула:
— Аскет, вот бы Дед посмеялся, если бы услышал. Понимаешь, Максим, есть мнение, что мир дуален, то есть делится на чёрное и белое, для обычных людей – нет. А вот когда это касается людей, наделённых силой – да. Если для простого человека допустимы и хорошие, и плохие поступки, в рамках морали, то для таких, как Дед или я, да даже ты сам, это непростительно. Ты либо идёшь по одной дороге, либо по другой, сразу по двум – невозможно.
— Почему? — Я отложил молоток, которым прибивал толь к скату, и повернулся к ней; её слова меня заинтересовали.
— Потому что капни керосина в крынку с молоком, и пить его будет невозможно.
— Загадками говорите.
— Да не загадками, а метафорами, ты же не дитя неразумное, чтобы тебе всё разжёвывать и в рот класть.
— Я, кажется, понял: серединного пути нет…
__________________
Максим потряс головой, отгоняя давние воспоминания: сейчас они не имели никакого отношения к делу и только мешали. Был другой разговор с Пелагеей Дмитриевной, он тогда вспомнил, как зачитывался в детстве книгами о зомби, восставших мертвецах и прочей нечисти и нежити, и спросил её – правда ли это, и если да, то, как с ними бороться.
Вспомнил!
__________________
Пётр Свержин.
Восемь лет назад…
— Пелагея Дмитриевна, правда, что зомби есть? — разговор я начал незатейливо.
Я крутил в руках сделанный амулет, он был почти готов, осталось сплести гайтан, что было непросто. При плетении следовало не ослаблять внимания и не отвлекаться на посторонние мысли. Но этим я займусь в следующий раз, а теперь можно было поболтать на отвлечённые темы.
— Это как в книгах и фильмах? — Пелагея Дмитриевна поставила передо мной исходящую паром чашку с травяным отваром.
— Ну да, — я отпил горьковатый настой, — твари бездушные, мертвецы ходячие, мерзкие и гниющие.
— Есть, но это большая редкость, так, по крайней мере, Дед говорит. Сложно их создавать, да и не оправдывает затраченных сил. Понимаешь, в чём нет души, само подняться уже не может. И чтобы такая сущность могла существовать и худо-бедно выполнять приказы хозяина, тот, кто его поднял, должен постоянно накачивать существо силой. И чем дольше по времени зомби существует, тем больше он требует энергии. В конце концов, он просто выпьет своего создателя досуха и опять превратится в простого мертвеца.
Есть нуры. Люди, у которых изъята часть души, большую часть, оставив маленький кусочек, чтобы ими управлять. Они не разлагаются, боли, правда, не чувствуют, но если их не кормить – умрут, физиологию ещё никто не отменял. Силой их накачивать не требуется, если ты не хочешь, чтобы они стали сильнее и быстрее. Но и здесь есть подвох. Нуры тупы, и, если ослабить над ними контроль, могут выйти из повиновения и начать всё крушить и убивать тех, кто находится рядом. Поэтому для их создания требуется сильный колдун, с хорошим самоконтролем, а то ослабишь волю, глядь, а тебя уже рвут собственные слуги. Понимаешь, то, что осталось от души, страдает и хочет освободиться от оболочки; когда контроль ослабевает, нуры стремятся всеми силами упокоиться.
При уничтожении оболочки душа освобождается. Кратчайший путь этого добиться – начать убивать окружающих, чтобы их самих уничтожили.
— Это просто, выстрел в сердце, и всё, — я отставил ополовиненную чашки и язвительно добавил, — физиологию ещё никто не отменял.
— Да нет, Максим, не всё так просто, — Пелагея Дмитриевна улыбнулась, — у них сильная регенерация, так просто их не убить, иначе какой смысл создавать нуров, тем более это непросто.
— Голову отрубить?
— Ты думаешь, это просто?
— Не знаю, не пробовал.
— Это сложно, но сработать может, только они ведь не будут стоять и ждать, когда ты это сделаешь, они сильны и достаточно быстры. Быстрее обычного человека.
— А как с ними справится?
— Святая вода, соль, — начала перечислять Пелагея Дмитриевна, — как ни странно, водка, холодное железо, но им сложнее, да и где его нынче найдёшь, правильную сталь. Таких кузнецов, наверное, не осталось. Ещё иглы на живом огне прокалить и в солевом растворе вымочить. Это их, конечно, не убьёт, но затормозит. Соль, рассыпанная перед дверью и окнами, не даст им войти в помещение. А при попадании на кожу будет жечь и причинять боль. Если соль внутрь засыпать, это убьёт их, также действует водка.
— А как их создают, нуров?
— Не знаю, — покачала головой помрачневшая Пелагея Дмитриевна. Было видно, что разговор этот ей не нравится. — Это очень сильное колдовство и очень чёрное…
[1] Константин Бальмонт – Ломаные линии.
Неомаг. Часть 2. Глава 3
Глава 3.
Максим смотрел на дом, одиноко возвышающийся в конце улицы. Он был похож на дом из его детства. Двухэтажный, сложенный из брёвен бурого цвета, который не смогли вытравить ни бесчисленные дожди, ни снег с градом. По бокам два дощатых пристроя. Вот для них долгие годы не прошли бесследно. Когда-то окрашенные в весёлый оранжевый цвет, теперь они были грязно-кирпичными, местами чёрными. То ли от копоти, то ли от грязи, не смываемой годами, если не десятилетиями. Внутри длинный коридор, всегда тёмный и грязный, провонявший кошачьей мочой и пригоревшей пищей. Четыре квартиры на этаже, по две от центрального входа, и общий туалет в конце коридора. На первом этаже, в правом крыле, на втором – в левом, чтобы говно не сыпалось на головы жителям нижнего этажа. Так, по крайней мере, было в его детстве. Да и здесь, он был в этом уверен, всё было точно так же. Люди везде одинаковы. Здесь, там – какая разница? Собственная голова была тому доказательством.
Максим чувствовал: что-то не так с его лицом, но что, понять не мог. Он дотронулся пальцами до губ и тут же их отдёрнул. Злая усмешка кривила губы, заставляя оскалиться.
Чёрт, чёрт, чёрт!
Он закрыл глаза, пытаясь согнать с лица злобную гримасу, но собственные мышцы не повиновались. Это не он, кто-то чужой пытался шарить у него в голове. Чужое присутствие ощущалось лёгким дуновением в голове, ветерком с гнилостным привкусом, словно хлебнул болотной воды, но не ртом, а прямо мозгом. Щиты помогали слабо. Максим сосредоточился, нет, это не целенаправленно крутили его мозги, кто-то (или что-то) создал поле вокруг этого бревенчатого дома (дома, из его детства?). Да был ли он, это тот самый дом, или это морок, иллюзия с целью запутать, запугать, заставить бежать без оглядки?
Максим нашарил, ставшей вдруг непослушной рукой пачку папирос. Мышцы были как желе. Чиркнул спичкой, втянул густой дым. Отечественная табачная продукция отчасти помогла. Мысли стали яснее и закрутились чуть быстрее. Он попытался представить себе пламя свечи, чтобы окунуться в него, сжечь в огне мутную плёнку, покрывшую его изнутри. Выходило плохо, отдельные мысли не желали складываться в образ – дробились, распадаясь на мелкие части: вот фитилёк, вот толстый цилиндр чуть оплывшей свечи, вот… всё. Огонёк добрался до конца спички, от которой он прикуривал и лизнул нежную кожу пальцев. Обгорелый пенёк полетел в пыль под ногами.
Максим смотрел на покрасневшие пальцы, на тлеющую в пальцах папиросу. Сунул ломкий мундштук в рот и глубоко затянулся. Кончик гильзы вспыхнул алым, словно подмигнул ему. Он ещё раз затянулся, позволяю сухому табаку сгорать с лёгким потрескиванием и, не позволяя мыслям зацепиться за действие, ткнул пылающим углем себе в руку, целясь в самую нежную часть ладони. В место, где сходятся большой и указательный пальцы. Нажал, прокручивая папиросу в собственной плоти. Боль прокатилась по телу, заставляя сокращаться мышцы, прошла очищающей волной, унося злую слабость и избавляя его разум от чужого присутствия.
Место, куда он прижёг себя, болело немилосердно, но он привычным усилием подавил её. Сжал несколько раз кулак. Ожог мешал, но он мог владеть рукой, по крайней мере, в ближайшее время.
Он снова посмотрел на дом. Тот был всё тем же домом из его детства. Тем лучше. Максим решительно шагнул из-за приютивших его кустов шиповника и быстро (но не бегом) направился к дому.
Дверь в подъезд была приоткрыта. Это было хорошо, ему не хотелось прикасаться к испачканной чем-то гадким ручке. Поэтому он просто пнул створку. Дверь с громким стуком ударилась о косяк и отъехала назад. Максим нырнул в открывшийся проём. Всё было почти так, как ему виделось, когда он наблюдал за домом. Тёмный коридор, уходящий вправо и влево от дверного проёма, только без гадких запахов и грязи. В подъезде царила тишина.
Он поднялся по чуть слышно поскрипывающим половицам лестницы. Почему-то он знал: надо наверх, внизу делать нечего.
Максим шагал по сумрачному коридору с рядом закрытых дверей, прямо к призывно распахнутой двери в конце коридора. За дверью плескался мрак, редкие огоньки горящих в комнате свечей не разгоняли его, а лишь делали более плотным. Казалось, тьма питается жёлтым светом восковых столбиков.
Он шёл, раскинув руки в сторону и шевеля пальцами, словно насекомое усиками. Максим чувствовал за стенами жизнь, но такую слабую, словно там были смертельно больные, готовые вот-вот умереть, или люди в глубокой коме. Щиты не мешали ему «щупать». Кроме его способности «слышать» людей, у него были и другие так называемые «сидхи» – побочные эффекты от практики внутренних боевых искусств.
И они не имели никакого отношения к экстрасенсорике или, как бы сказали в древности, к колдовству. Спасибо за науку Да Вэю – старому китайскому деду, который называл его «болсой луский дулачок». Деду, который разглядел в нём что-то, принял в семью и учил, как учил своих сыновей и внуков. Не делая различия между большим русским и маленьким китайцем. Что для Поднебесной была большая редкость.
Максим замер на пороге, на секунду показалось, что тьма ещё больше сгустилась и подалась навстречу. Он качнулся ей навстречу и шагнул вперёд. Шаг, другой, на третьем он остановился.
Внутри было светлее, чем казалось снаружи, не беспросветная тьма, а так, словно на глаза набросили серую вуаль. Большое помещение было практически пусто. Большой стол в дальнем конце, на котором лежало что-то накрытое домотканой холстиной. Судя по очертаниям человек. Да десяток свечей, расставленных на полу.
Между Максимом и столом, преграждая ему путь, соляными столбами застыли несколько фигур. В простых, до пола, платьях. Головы низко опущены, длинные волосы падают на грудь, мешая разглядеть лица. Из-за бесформенности одеяний было непонятно, мужчины это или женщины.
Максим, не отрываясь, смотрел на стол.
— Что тебе надо, гур? — перед Максимом беззвучно возникла женщина. Бледное узкое лицо, тёмные провалы глазниц, некогда светлые, а теперь изрядно битые сединой волосы стянуты на затылки в плотный пучок. Её можно было бы назвать красивой, если бы не излишняя худоба, сумасшедший огонь льющийся из глаз, и странные судороги, кривившие губы. Такое же, как и у фигур одеяние – серое, грубое, метущее подолом пол. За одним исключением – по груди чёрной кляксой расплескался узор.
— Девочка, — Максим, отвёл взгляд от стола и посмотрел на говорившую, — мне нужна девочка.
Он решил не глядеть ей в лицо, мало ли что она умеет. Поэтому смотрел в середину груди. Как оказалось, напрасно. Едва его взгляд упал на вышитый узор, как тот зашевелился и, змеясь, начал перетекать с одной груди на другую. Чёрный узор, похожий на могильных червей, зацепил его взгляд, да так, что не оторвать. Максим почувствовал дурноту и слабость. Мерзость, скользившая по груди женщины, лишала его сил, затягивала в себя.
— Тебе надо было сразу уйти, гур. — Глубокий, властный голос.
Вот тут ошибку допустила колдунья, ей надо было молчать. Ещё пара минут, и Максим потерял бы сознание, но её голос дал точку опоры, которую он потерял. Максим закрыл глаза, приходя в себя. И с закрытыми глазами, нет, не ударил (женщин он не бил, даже таких смертельно опасных, как чёрная гадюка, просто не мог, воспитание было не то), толкнул, но так сильно, что она отлетела к столу, проехав спиной по доскам пола.
— Возьмите его, — завизжала колдунья, потеряв всю свою спесь и величие.
Фигуры, замершие напротив него, одновременно подняли головы. Всё-таки это были женщины, даже девушки. Длинные волосы, узкие лица и пустые глаза. Лица похожие, словно у близнецов. Дверь за спиной с шумом захлопнулась. Свечи, разом, словно задутые огромным ртом, погасли, а с боков раздались шуршащие шаги. Свет исчез, и наступила тьма.
Максим усмехнулся:
— Потанцуем, девочки?
Нет света, значит, и глаза не нужны. Он опустил веки и, раскинув руки в стороны, крутанулся по часовой стрелке. Пальцы щупали окружающее пространство.
—…Чувствуй противника не глазами и ушами, а кожей, всем телом, болсой луский дулачок. — Старый учитель оглаживал реденькую бородёнку ладошкой, похожей на куриную лапку…
Максим нащупал их всех. Не так уж и много. Шестеро, не считая четырёх девушек, мешавших пройти к столу. Ему на закуску. Двое с правого бока, двое с левого и парочка со спины. Мужчины. Это хорошо, можно не церемониться.
Сначала те, что справа. Первого, того, что повыше и поплотнее (так было по ощущениям) он срубил простым цэчуай – ударом ноги вбок. Мощно оттолкнулся левой ногой и врубился пяткой противнику в грудь. Тот отлетел вглубь помещения и сломанной куклой рухнул на пол. После удара Максим оказался совсем рядом со вторым врагом. Небольшой подшаг, правая нога распрямилась как лук, и стопа вонзилась в пах противника с такой силой, что того подбросило вверх. Максим, не давая опомниться, прихватил его за плечи и, дёрнув на себя, с хрустом вбил колено в лицо. Второй готов. Берёмся за следующих.
А следующие, наступающие сзади, уже накатывали на него. Накатывали грамотно, не мешая друг другу. Они, видимо, ещё не сообразили, что Максим ориентируется в темноте не хуже их самих.
Третий, успевший первым, ударил сверху по косой линии от правого плеча к левому бедру. Ударил сильно и быстро, чем-то длинным, зажатым в кулаке. Чем? Да неважно. Хоть битой, хоть ломом, хоть мечем. Ответ один.
Максим прихватил ударившего приёмом сихо-наге из арсенала Дайто-рю Айки-дзютсу.
Разворот на правой ноге, блок левой рукой руки противника с одновременным ударом правой в висок. На следующем движении Максим ухватил руку врага за запястье, крутанул его, заставляя выронить оружие. Прихватил его руку второй рукой и, протянув её через левое плечо, резко дёрнул вниз. Плечевой сустав сухо щёлкнул, ломаясь, Максим упал на одно колено и швырнул противника под ноги четвёртому. Тот запнулся об упавшее тело и налетел горлом на кулак. Минус четыре. Но расслабляться некогда, последняя пара на подходе.
Очередного противника Максим встретил прямым ударом в низ живота, той же ногой, оттолкнувшись от согнувшегося противника, ударил в колено последнего. Нога нападавшего подломилась, он упал, и Максим встретил его нос своим коленом.
Потанцевали. Максим чуть расслабился. Напрасно. Первый нападавший начал подниматься. Вот чёрт! От таких ударов, вообще-то, не встают. Но он вставал хоть и медленно, но уверенно. Вслед за первым зашевелились и остальные. Слишком темно. Максим подхватил подмышки копошащегося у его ног и мощным движением отправил в сторону закрытого ставнями окна. Тело проломило дерево, выбило стекло и наполовину вывалилось наружу, упасть на улицу ему помешали брюки, зацепившиеся за острые осколки стёкол. Так лучше. Серый свет залил комнату. НападавшиЕ задвигалась активнее. Но Максим на них не смотрел. Его внимание приковала четвёрка девушек. Они кружились рядом со столом в похожем на суфийский зикр танце. Колдунья, сидя на коленях, что-то напевала, то переходя на низкие басовые частоты, то срываясь на пронзительный визг. От этого звука противники словно набирались сил. Они окружали его, вот и повисший в окне зашевелился, а судя по позе, у него был сломан позвоночник. Из Максима же словно выкачивали силы. Надо бежать.
«Прости, девочка, я вернусь. Вот подготовлюсь получше и вернусь».
Максим набрал в лёгкие побольше воздуха и, издав боевой клич, сбивая мотив колдуньи, прыгнул на врагов. Стоявшего между ним и спасительным окном ударил плечом в грудь, сбивая с ног. Другого, достал хлёстким ударом пальцами по глазам. В два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от окна. За ногу выдернул застрявшего в нём и сиганул наружу. В воздухе развернулся как кошка, и, приземлившись под окно лицом к фасаду, погасил инерцию перекатом через плечо. Замер, всматриваясь в маячившие в окне лица девушек. Повернувшись к ним спиной, он бросился в сторону кладбища, уголком глаза углядев движение за спиной. На бегу оглянулся. Шестёрка бодро высыпала из подъезда и устремилась за ним.
Максим бежал к кладбищу, постепенно ускоряясь. До погоста было недалеко, метров триста, почти по прямой, с разбитым асфальтом дороге. Вот и первые надгробия. Максим легко перепрыгивал низкие оградки. Для верности углубился на территорию погоста метров на двадцать. Остановившись, оглянулся и присвистнул от удивления. Зомби или кто там они были, бодро топали за ним. А ведь не должны были. Нечисть, как и нежить, кладбищ не любит, если земля освещена, конечно. Максим завертел головой: так и есть, надгробия советские, так что вперёд. Он нырнул под нависавшую над головой ветку и запетлял по извилистым тропинкам, ведущим вглубь кладбища, изредка оглядываясь. На невидимой границе старого и нового кладбищ зомби притормозили. Максим остановился в старой части, где вместо прямоугольных обелисков возвышались кресты и замысловатые надгробия, с ятями в эпитафиях, и повернулся к преследователям. Довольно ухмыльнулся и ткнул в сторону замершей в нерешительности нежити всем известной фигурой, сложенной из трёх пальцев.
— Выкусите, черти. Что, нет ходу вам на святую землю? Вот и проваливайте к своей хозяйке.
Опустившись на надгробие, он пробормотал:
— Прости, лежащий здесь, я не потревожу тебя.
Зомби стояли, не шевелясь, вперив в него бельма неподвижных глаз. Сидеть под таким «огнём» было неуютно, и Максим, поднявшись, теперь уже не торопясь, пошёл вглубь кладбища.
Он шёл до тех пор, пока неподвижные фигуры не скрылись за очередным поворотом поросшей травой тропинки. Максим опёрся о кованую решётку ограды и прикрыл глаза. Надо всё толком обдумать. И Пелагея Дмитриевна, и Дед рассказывали о ходячих мертвяках, собственно, мертвяками они не были, они были нурами – людьми, у которых забрали часть души, оставив маленький кусочек, чтобы можно было ими управлять. Но на освящённую землю им хода не было. Как с ними бороться, он тоже знал, знал да забыл. Пелагея Дмитриевна рассказывала: надо вспомнить, он ведь, кажется, сам тогда этот разговор завёл.
Максим присел на корточки, сосредоточился, уходя в себя, ныряя на глубинные слои памяти…
________________
Пётр Свержин.
Девять лет назад…
— Ты к Пелагее сходи, — начал Дед, неожиданно, — она многому научить может.
— Чему? — Я удивился, чему она может меня научить.
— Травы знает, заговоры, как с нежитью бороться, как силы восстанавливать, да много чего она знает, так что ты сходи, лишним не будет.
Я согласно кивнул, отчего не сходить, только удивился, какая нежить, о чём Дед говорит, может, заговариваться начал.
— Ты, отрок, многого не знаешь, не видел и не пробовал, так что учись, пока такие учителя рядом, потом поздно будет. А если ты в нечисть не веришь, так это не значит, что её нет. Понял?
— Да понял я, понял.
— А раз понял, то собирайся и валяй по холодку.
Спорить я не стал. Мне и самому стало интересно, какими знаниями обладает Пелагея Дмитриевна, что о ней с таким уважением отзывается Дед.
С тех пор к тренировкам Деда добавилась учёба у Пелагеи Дмитриевны. Не так многому я у неё научился, но то, чему она научила, впитал крепко. Работа с амулетами, травяные отвары на все случаи жизни, поиск пропавших вещей, работа с рамками и лозой. Вот и всё, времени у нас было мало.
________________
Со дна памяти неторопливо, словно старинная субмарина из глубин океана, всплыло знание, когда-то поведанное ему Пелагеей Дмитриевной.
…Соль, игла, святая вода…
Ладно, нечисть, поборемся на вашем поле.