...который сделан летом, в первый солнечный день после затяжных дождей. И дело тут не в общем колорите, который можно списать на косорукого фотографа, старую съёмочную аппаратуру, необратимые со временем химические процессы или ошибку сканирования.
Во-первых, четвёрка заняла место в кадре 18 июня 1941 года. Никто из них ещё не знает о том, что через четыре дня начнётся Великая Отечественная война, и тем более о том, что предстоит каждому из них. Но сейчас, когда всё уже известно, групповой снимок на краю пропасти выглядит жутковато.
Во-вторых, мрачные мысли навевают сами персонажи снимка.
Мужчина в светлой блузе — Алексей Крученых, один из первых российских кубофутуристов, авантюрист, литературный экспериментатор, трюкач и мистификатор, переживший своих коллег-приятелей Хлебникова, Маяковского, Есенина и других, ставших жертвами репрессий 1937-1938 годов. На снимке ему пятьдесят пять, он благоразумно перестал фокусничать со словами, кормится скромными публикациями в советских газетах и приторговывает автографами знаменитостей, не всегда настоящими. Блёклая жизнь бывшего поэтического бунтаря протянется до 1968 года, в последний путь его проводят несколько стариков и старух во главе с Лилей Брик...
...а утром в среду, 18 июня 1941-го, Крученых позвонил Лидочке Толстой с предложением: "Купишь две бутылки кефира, белые булки, зайдём за Мариной и поедем". Речь была о поездке в Кусково, где Крученых снимал на лето комнату в дачном посёлке. Ближнее Подмосковье, пятнадцать минут на электропоезде от Курского вокзала. Электрички на Горьковском направлении ходили с 1933 года.
Лидочка — это девятнадцатилетняя пампушка в белом, дочь двоюродного племянника Алексея Толстого. Несмотря на юный возраст, у неё уже есть опыт неудачного брака с таким же молодым художником. В 1942 году студенткой она снова выйдет замуж уже за солидного мужчину, руководителя Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), возьмёт его фамилию и, овдовев, будет растить четверых детей. Лидия Либединская — переводчица, автор книг и воспоминаний о знаменитых писателях, последняя любовь поэта Михаила Светлова, тёща поэта Игоря Губермана. Она прожила долгую жизнь и упокоилась в 2006-м.
Перед Лидией на снимке сидит молодой человек в картузе, Георгий Эфрон. Трудно поверить, что ему всего шестнадцать лет. Георгий родился в Праге, жил с родителями в Париже, владел тремя языками, прекрасно разбирался в искусстве и культуре, недурно писал. В 1939-м с матерью вернулся в Россию, потерял родителей, во время войны жил в эвакуации, воровал, едва не угодил в тюрьму, по возвращении в Москву в 1944 году поступил в Литературный институт, но был призван в армию, оказался на фронте и умер после тяжёлого ранения.
Наконец, женщина рядом с Толстой-Либединской — мать Георгия, поэтесса (или, по собственноой классификации, женщина-поэт) Марина Цветаева. Ей сорок восемь, она смертельно измучена и уже полубезумна. В день, когда был сделан снимок, исполнилось ровно два года с тех пор, как 18 июня 1939-го Марина с сыном вернулась из Парижа после семнадцати лет эмиграции. "Всё меня выталкивает в Россию, в которую — я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна", — жаловалась она подруге. Иллюзий о том, что ждёт на родине, у Цветаевой не было, но реальность превзошла все ожидания.
Через два месяца после возвращения, 27 августа, была арестована её дочь Ариадна Эфрон. После пыток двадцатисемилетняя женщина признала себя шпионкой и отправилась в ГУЛАГ на восемь лет.
Ещё через полтора месяца увозят в тюрьму Сергея Эфрона, мужа Марины Цветаевой, — его расстреляли под конец 1941-го...
...а поэтесса после возвращения два года скиталась по Москве и пригородам: её с сыном снова и снова выселяли из комнатушек, которые удавалось найти в Болшево, Голицыно, в Зоологическом музее на улице Герцена, в Мерзляковском переулке. На дачу они поехали из 14-метрового жилья на Покровском бульваре, что в двадцати минутах ходьбы от Курского вокзала и не слишком далеко от Музея изящных искусств имени императора Александра Третьего. Этот музей, созданный в 1912 году отцом Марины Цветаевой, советская власть превратила в Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина. Но представителям этой власти не приходило в голову поблагодарить дочь основателя.
"Моя жизнь очень плохая, — писала тогда Цветаева. — Моя нежизнь. Вчера ушла с улицы Герцена, где нам было очень хорошо, во временно-пустующую крохотную комнатку в Мерзляковском переулке. Обратилась к заместителю Фадеева — Павленко — очаровательный человек, вполне сочувствует, но дать ничего не может [...] Предлагал загород [...] Загородом можно жить большой дружной семьей, где один другого выручает, сменяет, и т.д. — а тaк — Мур в школе, а я с утра до утра — одна со своими мыслями (трезвыми, без иллюзий) — и чувствами (безумными: якобы-безумными, — вещими), — и переводами, — хватит с меня одной такой зимы. Обратилась в Литфонд, обещали помочь мне приискать комнату, но предупредили, что "писательнице с сыном" каждый сдающий предпочтёт одинокого мужчину без готовки, стирки и т. д. — Где мне тягаться с одиноким мужчиной! Словом, Москва меня не вмещает. Мне некого винить. И себя не виню, п.ч. это была моя судьба. Только — чем кончится? И — доколе? [...] Мне – совестно: что я ещё жива. Тaк себя должны чувствовать столетние (умные) старухи".
Ровно два года спустя после возвращения Цветаевой в Россию, 18 июня 1941 года, она с сыном и знакомыми прогулялась от платформы Кусково по деревянным мосткам, заменявшим в посёлке троутары, полтора километра до Шереметьевского дворца. Уличный фотограф сделал снимок четвёрки на фоне живописного задника с пальмами и берёзками. После экскурсии гуляли в дворцовом парке среди скульптур, катались на лодке, перекусили на даче — кроме кефира и булок хозяйка накормила компанию борщом. Крученых по старомодной традиции просил Цветаеву подарить ему автограф. Она написала в альбоме: "И всё-таки мне мира жаль: / Я видела, как цвёл миндаль".
Ответ на вопросы — чем кончится? и доколе? — не заставил себя долго ждать.
Через четыре дня началась Великая Отечественная.
Через два с половиной месяца Марина Цветаева написала заявление в Литфонд с просьбой принять её на работу посудомойкой в столовую и повесилась.
Мрачный снимок, чего уж там.