Пока пробирались по улицам города, появилось чувство, что они скоро навсегда покинут свой, какой бы он ни был жестокий к ним, но родной город. Но эта лёгкая грусть, была им не очень свойственна. А так как они были молоды, то постарались вытеснить её тем, что первым в голову пришло. Например, вспоминая городские легенды.
- В той церкви, преследуя восставших, виглы и легионеры перебили целую толпу народа, которая хотела там спрятаться. До сих пор, говорят, там керамический пол красный именно от впитавшейся крови…
- А тут, говорят, стояла статуя из чистого серебра! Её во время погромов кто-то утащил и переплавил…
- А вон с того столпа латиняне императора скинули…
- А здесь святой Феодосии козий рог в горло забили…
- А вот тут стоял бык, в которых знатных сжигали…
Город был наполнен историей. За сотни и сотни лет, богатыми событиями, в городе произошло, пожалуй, всё, что только можно было вообразить.
- Тут не только знатных сжигали. Казнили всех, кто выступал против базилевса. И при Отступнике христиан кучу. И святого одного, Антипу. Даже одного узурпатора сожгли, Фоку. – блеснул недавно узнавший это Лемк, прочитавший это в дневнике какого-то путешественника не так давно, во время работы в порту. Там, ожидая работу, ради развлечения какой-то бандитского вида тип, выступивший их нанимателем, сначала дал ему почитать, а затем отдал его Теодору за пару денариев, которые ему удалось скопить. Бандитского вида тип не увидел, как он признался, практической пользы, так как не умел читать, а Лемку было интересно, и он готов был пожертвовать кровные. Дневник этот, представлявший собой просто набор листов, оказался сборником заметок какого-то путешественника, любителя истории. И сейчас он, в качестве одной из ценностей лежал в тощем старом мешке за плечами парня.
Впрочем, последние слова уже относились к месту, где их ждали. Вернее, ждали тех, кто готов вступить в войска. На древней площади, на которой когда-то устраивали казни, с южной стороны, в тени домов располагался стол с сидевшим писцом в простом кафтане, вокруг которого располагался с десяток иностранных солдат, в кирасах, с алебардами охранявших груду имущества. Ещё пятёрка с мушкетами, но без горящих фитилей располагалась за ними, рассевшись вдоль стены. Выходы с площади также были оцеплены солдатами, которые впускали всех, а уже с площади не выпускали молодых людей с охапкой одежды в руках. Как раз перед нами пришла ещё группа солдат и увела новых своих товарищей по западной дороге, в сторону казарм.
По очереди подойдя и назвав свои имена, расписались или поставили крестики под контрактами, получили сперва стопку монет из 14 серебряных гроссо, или как их ещё называли – большие денары, затем одежду. Так как скоро уже должна была начаться зима, выдали им сразу зимний комплект, который, впрочем, мало чем отличался от летнего, кроме более тёплой шапки, да носков. Для начала выдали кафтан-эпилорикон из толстого сукна с подкладкой. Затем запашной полукафтан, похожий на жупаны работников торговцев зерном из Полонии, чуть выше колен. Выдали пару каких-то коротких штанов, пару холщовых рубах, три пары высоких носков из грубой шерсти, шапку, кусок ткани на кушак. Поверх всего этого богатства положили пару башмаков из бычьей кожи, подбитых металлическими гвоздями. Надо ли упоминать, что всё это было из самых простых тканей и без единого элемента украшений.
- Следующий! – и следующему выдали точь-в-точь такой же комплект. Ушить одежду предстояло уже им самим.
Евхит, поминая господа, попытался выпросить вместо башмаков сапоги, которые тут же грудой стояли рядом, но был далеко послан весьма далеко, со словами, что нам ещё повезло, что выдали всё по списку и целое. Но уже Месал все же как-то, когда все отошли подальше, сумел вместо кушака получить настоящий кожаный ремень, заработав завистливые взгляды всей кампании. На вопросы как у него это получилось – лишь скалил свои ровные зубы и молчал. Скинув одежду и переодевшись тут же, на холодных и сырых камнях, он сразу стал выделяться на общем фоне, хотя у всех же одна и та же одежда. Но нет. Рядом с ним вторым гоголем смотрелся Сидир, новая одежда которого подчеркнула его разворот плеч. Вот кому одежда не помогла, так это мелкому Илие. Но быстро подвернув всё, и он приобрёл довольно бравый вид. Чувствуя себя очень непривычно в новых одеждах, пристроились на свободном месте, подальше от очереди, которая стояла к писцу и солдатам на раздаче вещей.
От нечего делать рассматривали всех тех, кто собрался на площади, здороваясь со знакомыми. Были тут рыбаки с кварталов Цикловия и Елеферия. Разбойничьего вида тощие личности, зыркающие во все стороны, как будто ожидающие что их сейчас схватят. Приезжие, чьи надежды на лучшую жизнь не оправдались. В этой среде же были недоучившиеся студенты из Магнавра, что в силу или отсутствия денег, или жажды славы прибыли сюда. Выглядящие настоящими монахами парни и мужчины, уверенно подходящие к вербовщику. Зачастую вместе с мужчинами приходили и женщины с детьми, которым мужчины передавали деньги и свою старую одежду. Как правило, это были худые, строгие на вид женщины, не позволяющие себе показать лишних эмоций. И только порой они, или дети, обнимая отца, позволяли пустить слезу.
Были среди пришедших и те, кого выгоняли взашей – сифилитиков, древних стариков, кашляющих кровью, покрытых язвами и струпьями. Таких прогоняли, а если они артачились, то солдаты древками алебард давали понять, что к их словам следует относиться серьёзно. Хватало обычно одного удара. Так произошло с упавшим, и так и не поднявшемся стариком в лохмотьях, которого отволокли за пределы улицы и так и бросили, вернувшись к своим делам.
Отдельно выделялись состоятельные категории – купеческие или комитские дети, что не получали обмундирование, а записавшись и получив деньги, отходили и группировались отдельно. Подошедшие знакомые поделились, что из этих «чистеньких» будут создавать кавалерийские подразделения, что-то типа старых прониатов, или даже клибанариев. Коней у них ещё нет, но должны будут доставить вскоре. И плата у них будет минимум вдвое больше, то есть в месяц они будут получать не менее тридцати гроссо. Традиционная неприязнь жителей бедных западных кварталов к восточным вспыхнула с новой силой. Тут же завязалась дискуссия, насколько новая ромейская конница сможет противостоять окружающим исмаилитам. В общем пришли ко мнению, что первое столкновение для ромейской конницы окажется и последним.
Крики со стороны писца отвлекли их от спора:
- Ну помоги, как эллин эллину, ну чего тебе стоит…
- Я не эллин, я – ромей! И ничего более положенного ты здесь не получишь! – по знаку писца просителя сопроводили смачным пинком, отправившего его в массу ожидающих сопровождающих.
Те тоже не заставили себя долго ждать. Дюжина солдат отделила не менее сотни новобранцев от сопровождающих и направила их через Елениану и площадь Аркадия, в юго-западный квартал города, Девтер. Там, возле Вторых военных ворот их ждали будущие недостроенные казармы. В постройку которых они, вместе со всеми, тут же были включены.
Если в представлении новобранцев раньше было представление о том, что с первых дней они начнут учиться сражаться, колоть чучела, как они это порой видели через щели в заборе у казарм городских вигл, или отрабатывать прочие упражнения на плацу, то они ошиблись. Но не бузили, так как дело, которым их загрузили, нашло понимание у всех. Дожди всё чаще начинали поливать город. Сбившись в плотную массу в паре построенных помещений, в которых имелись стены, они пережидали потоки воды, а потом отправлялись выламывать камни из старых стен, и таская с портовых складов выделенный им брус. Народу становилось всё больше. Прибывали как завербовавшиеся горожане, так и новые рейсы испано-итальянских кораблей под французским флагом доставляли европейский сброд, с отдельными вкраплениями профессиональных солдат и дворян. Те немногие солдаты, конвоировавшие новобранцев, оказались ветеранами габсбургских и итальянских армий - сержантами, которые в дальнейшем должны были стать их первыми наставниками в военном деле. Они не принимали участие в работах, а только присматривали за порядком и ухаживали за своим оружием и доспехами.
Прибыли и несколько врачей, помощь которых потребовалась ряду неудачников – то камень, то бревно неудачно уронят, раздавив ногу. Возможно, среди них были те, кто хотел отлежаться, пока остальные впахивали. Но их чаяниям не суждено было сбыться, так как одного притворяющегося повесили посреди образующейся площади, на которую выходили коробки казарм. А остальные сильно не обрадовались тем методам лечения, которые к ним применяли эти коновалы. Отрезанные раздробленные ноги закопали на ближайшем пустыре, а выживших рыдающих калек выгнали обратно в город, прежде отобрав часть одежд и деньги в качестве платы за лечение. Выживших, так как некоторые не вынесли таких методов лечения, и старые квартальные кладбища стали пополняться новыми постояльцами. Главное, что все вынесли для себя, так это то, что надо быть вдвойне осторожными и не попадаться к врачам, что не станут утруждать себя лечением своих пациентов.
Но ручеёк пациентов к ним всё равно тёк, так как кроме несчастных случаев на стройке были и другие проблемы. Теснота казарм, на одно место в которых приходилось несколько человек, новая одежда, наличие денег на руках, игры в тавли и кости, которые были интернациональны – от всего этого и по ряду других причин вспыхивали конфликты, заканчивающиеся далеко не всегда только синяками да шишками. Не зря писец говорил, чтобы они были благодарны, что им всем выдали полный комплект одежды, так как чем дальше, тем более скудная и ветхая выдавалась новичкам одежда. Новой, не ношенной было уже было практически не найти. К тому же, по идее, солдаты разных земель должны были быть разделены по разным казармам. Но то ли из-за того, что жилья не хватало, то ли из-за того, что кто-то посчитал, что ромеи и итальянцы – одно и то же, то ли затем, чтобы они познакомились и привыкли друг к другу, то ли из-за банального бардака, но представители разных стран оказались перемешаны.
Шестёрка друзей долго держалась, не встревая в различные конфликты, держась немного наособицу, но поддерживая знакомых из города. Все остальные, кто не сумел объединиться в группы, банды, шайки, вновь поменяли свою хорошую одежду на залатанные лохмотья, выполняли самую тяжёлую работу и спали на полу у дверей. Конечно, все спали на полу, но хотя бы на циновках, или на охапках сухих водорослей. И однажды вечером, после окончания работы и вечерней кормёжки, придя в свой барак, они увидели шустрого мужичка, первым забежавшим внутрь, который собирал охапки их и соседей подстилки и быстро утаскивал их в сторону. Взревев от такой наглости, Сид подлетел к вору, сбив его ударом с ног и принялся бить ногами. Затем рывком поднял его на ноги:
- Ты, козлиный выблядок, сейчас метнёшься и приташишь назад всё то, что ты отсюда унёс. Ясно?
Воришка, утирая кровавые сопли с лица быстро-быстро закивал.
- Что за собачье дерьмо подняла руку на моего человека? – басовито раздалось у увлёкшихся расправой парней. Обернувшись, они увидели Анджело Кальколо, одного из главарей итальянцев, а конкретнее - неаполитанцев. Если ещё конкретнее, то по слухам, он со своей бандой промышлял на границе Кампании и Лацио, скрываясь то в одной, то в другой области, пока их не зажали в западню, где предоставили выбор – помереть в бою, а выжившим – каторгу на рудниках или галерах вице-короля, или поучаствовать в богоугодном деле войны против врагов истинной веры. И, конечно же, если они выберут второй вариант, то все их грехи, совершённые до сей поры, будут отмолены. Ну и никто не будет возражать, если доблестные защитники веры привезут частичку богатств проклятых исмаилитов и еретиков на родину. Перед таким выбором не нашлось отказавшихся отправиться в небольшой крестовый поход. А так как отправились они, можно сказать, добровольно, то и была возможность захватить с собой кое-какие вещички. Сейчас этот здоровяк, ростом не ниже шести футов, был больше похож на какого-нибудь аристократа в своём коричневом дублете с пышными плечами, короткими штанами и светлыми чулками, подвешанным кошельком и небольшим кинжалом на поясе. Шпагу, набивные штаны – плундры, и воротник по моде – и не отличить от средней руки дворянина.
- Твой человек - вор! И за деяния свои он был наказан. Каждому да воздастся по делам его. – встрял тут же Евх.
- Это мой человек, и руку на него могу поднимать только я! А не каждый, кто о себе тут что-то возомнил! – берет на кудрявых волосах здоровяка закачался, грозя упасть. – Бей их!
Взявшие обворованных в полукольцо неаполитанцы ринулись с кулаками в бой. Сид кинулся на Анджело. Лемк сцепился с одним из его подручных, по имени Бальдо. Бальдо был мельче и оказался заметно слабее, а потому сперва поймав его пальцы, он постарался выгнуть их до хруста в другую сторону, а затем пнул в пах, переключившись на помощь парням, которые отбивались от гораздо большего числа соперников. Четверо молотили Петра и Илию, и именно на помощь к ним бросился Лемк. Удар кулаком в затылок одному и вот они уже уровнены в числе, если бы сзади Теодора не пнули под колено, а потом в спину. Слетев с ног и покатившись кубарем, он откатился под ноги нападавшим на Петра, дав тому возможность провести чёткий удар в висок одному из противников, отправив его в беспамятство. Пока вставал, увидел как Месал, кривя в усмешке окровавленный рот и больше похожий на какого-нибудь кровососа, с маху бьёт головой своего противника в каменную стену. Михаил размахивал непонятно откуда взявшейся сучковатой палкой, нанося удары перед собой куда придётся.
Драка разгоралась, входящие в бараки тут же подключались к одной или другой стороне, смотря откуда они были и с кем до этого уже успели поссорится. Первый натиск, находясь в меньшинстве, с трудом, но удалось остановить. Банда Анджело не пользовалась большой популярностью, и хоть их и был не один десяток, остальных было гораздо больше, а потому итальянцев постепенно начали теснить. Из-под ног дерущихся достали Юхима, находящегося в полубессознательном состоянии. Кто первым достал ножи было непонятно, но вот уже в разных местах появился блеск стали, крики и стоны раненых. Лемк тоже достал свой нож, истончившийся от долгого использования. Он несколько лет назад забрал его в одной драке с одним подростком, и это была его первая ценная добыча в жизни. И сейчас он ему сильно пригодился, когда крича, его пытался заколоть очередной противник. Тот, сделав выпад, попытался воткнуть свой кинжал ему в живот. Отпрыгнув в сторону и пропустив его руку мимо, Теодор, держа нож обратным хватом, ударил его сперва в плечо, а затем ударил в шею. Кто-то толкнул раненного врага и тот упал на пол, под ноги Лемку.
В какой-то момент всё резко прекратилось – враги, тяжело дыша, вытирая кровь и пот, откатились в разные стороны, выставив руки с кинжалами и ножами, и держа друг друга на расстоянии. Те, у кого не было острого, из-за их спин посылали страшные проклятья на головы противоположного лагеря.
Но, кто-то видно сообщил главным, и через широкие двери стали врываться солдаты, раздавая удары направо и налево, отчего вновь начался хаос. Предвидя опасность, Лемк скинул окровавленный нож под ноги. Ветераны, как волна мусор, заставили всех выместись во двор. Те, кто мог идти, заковыляли вслед за всеми. В их казарме остались лишь десяток тел, половина которых ещё тряслась. Несколько десятков одоспешенных солдат построили их на площади в несколько шеренг, прошлись, обыскивая по рядам. Нескольких человек, у которых были найдены ножи и сами они имели следы крови на одежде, вытолкали в группу отдельно.
Пока это всё происходило, прибыл хартуларий, местный главный начальник, Пётр Гарид, которого за неполный месяц они видели несколько раз и мельком. Он считался главным над всеми новобранцами, так как формирующийся лагерь находился на территории города. Вместе с ним прибыл Хорхе Мартинес де Лара, четырнадцатилетний парень, сын вице-короля Неаполя, считающийся вторым человеком, главный над всеми иностранными «добровольцами». За его правым плечом возвышался Никколо да Мартони, человек его отца, молодой, но уже ветеран Фландрской кампании. Вот он и являлся фактическим главой лагеря. Зная итальянский и испанский языки, ему их было достаточно для того, чтобы отдать необходимые приказы как своим, так и чужим сержантам, младшим офицерам, а также присутствующим комитам ромеев.
Хартуларий Гарид, разительно отличавшийся по внешнему виду от строгих костюмов испанцев, блестя золотой вышивкой на солнце, прошёлся вдоль строя замерших новобранцев, сопровождаемый несколькими разнаряженными молодыми людьми и не торопясь подошёл к Мартинесу де Лара и да Мартони, обратившись ко второму на староимперском:
- Мой любезный друг, я вижу, что здесь произошло ужасное преступление. Хвала Господу Богу, что я оказался рядом и успел приказать пресечь творившееся убийство. Но также я вижу, что тут замешаны и ваши соотечественники. Поэтому я доверяю разбирательство этого дела в ваши руки, будучи абсолютно уверенным, что вы наведёте должный порядок, который будет соблюдаться и впредь.
Может оно сказано было и не совсем так, но Теодор, замерший в первом ряду, в силу своих куцых нахватавшихся знаний уложивший в своей голове эту речь как-то так.
Раскланявшись с хартуларием и уверив, что всё непременно будет сделано в лучшем виде, испанцы обменялись ещё фразами на итальянском:
- Никколо, этот ромей хочет чтобы мы сами тут разобрались, да? Что мы будем делать?
- Да, мой господин. Начальник лагеря хочет, чтобы как и до этого, он не касался никаких вопросов. А делать мы будем самую полезную вещь для восстановления дисциплины – вешать!
Услыхав последнее слово, «аппендере», пара сотен слегка заволновалась, выйдя из лёгкого ступора, возникшим при виде такого количества знатных людей. Но да Мартони, к которому младшие чины обращались «мой капитан» вышел вперёд и начал медленно выговаривать:
- Я раньше не представлялся вам, поэтому сделаю это сейчас. Я капитан Никколо да Мартони, офицер великой и непобедимой армии Его Величества короля Испании Филиппа Третьего. Вы все явились сюда, так или иначе добровольно, чтобы стать воинами, солдатами, которые будут защитниками нашей святой веры. Отрадно видеть, что вы не боитесь вида крови и вы жаждете её проливать. Печально, что это кровь ваших товарищей, которые в будущем могли бы прикрыть вас от меча сарацин. Поверьте, у вас будет ещё немало способов отдать свою жизнь. Вы должны понимать, что тех, кто убивает моих солдат и вас, которые этими солдатами только готовятся стать, я считаю своими врагами. А к своим врагам я отношусь без всякого снисхождения.
По его команде солдаты вытащили тела из казармы. Шестерых испустивших дух и четверых ещё живых. Своего заколотого противника Теодор среди тел тоже признал. Пока того тащили, за ним оставался широкий след почти чёрной крови. Капитан продолжил:
- Я буду считать этих неудачников, - он ткнул в стоявших отдельной группой новобранцев – пойманными на мете преступления. И отнесусь к ним так, как следует относиться к преступникам. Надеюсь, вы перестанете убивать друг друга. Если нет, то я буду вешать оставшихся до тех пор, пока вы все не кончитесь. Возможно сейчас кто-то меня не понимает, но по вашим лицам я вижу, что хватает знающих людей, вы доведёте до своих товарищей то, что я сказал.
После чего развернулся, отдал ещё несколько команд и ушёл.
Ветераны, матерясь, начали раздавать команды. Трупы, взяв за руки-ноги, потащили на кладбище. Раненых – к врачам. А шестёрку несчастных, озирающихся и зовущих на помощь товарищей – на виселицу, где без всяких построений и присутствия высокого начальства, только под взгляды их друзей, не решившихся вмешаться, они и были повешены под команды одного из ветеранов.
Все друзья Лемка выжили в этот день. Если у них и было оружие, то они догадались его сбросить. Но пережил этот день и Анджело, с большинством своей банды. И то, какие они бросали взгляды на ромеев, не оставляла никаких надежд, что рано или поздно они продолжат прерванные выяснения отношений.
И таких банд, как у Анджело, которым дали возможность искупить свои грехи на родине и подзаработать, было немало. Корсиканцы Джованни Фонтона, генуэзцы Неро Тафура, кастильцы (или как их порой продолжали называть по старым источникам ромеи – кельтиберы) Пабло Магро, Рикардо Маннай, ломбардец Маттео Андреоли. От калабрийцев –Роберто Бевилаква, от сицилийцев – Джузеппе Кольтелло и Антонио Маттоне. Это те, про кого услышали в своей и в ходе общения с новобранцами соседних казарм. А были и арагонцы, баски, португальцы и другие. Многие из той алчной толпы бродяг, азартных игроков, скрывающихся от кредиторов должников, авантюристов, попрошаек, воров, нищих дворян, отставных солдат, наивных мечтателей, слышавшие, какую добычу когда-то взяли латиняне во время четвёртого крестового похода в землях схизматиков и надеявшиеся, что и в этот раз уже им будет чем поживиться. И они, чтобы противостоять в пути уже сложившимся группам бандитов, также сбивались в свои стаи, уже не столько защищаясь, но и грабя тех, кто оказался в меньшинстве или слабее. Нищие ромеи, массово записывающиеся в войска в поисках лучшей доли, тоже не надеялись только на самих себя.