Войско не смогло выступить в путь до полудня. Знатные бегали, выясняли как могло произойти такое нападение, кто виноват и как не допустить подобного впредь. Немногочисленные отряды всадников уходили из лагеря, чтобы найти обидчиков. Но что их искать – если они вон, видны невооруженным глазом. Поэтому они вскоре возвращались и их командиры спешили к командующему корпусом, фон Русворму. Женщины из лагеря, при этом, несмотря ни на что утром сходили к реке стирать вещи своих сожителей и вели себя как ни в чём не бывало.
Пока все суетились, Теодор отдыхал. Его ещё не перевели протодекархом, а потому он осмотрел снаряжение скопефтов в полулохе Глёкнера, проверил наличие свинца, пороха, достаточно ли фитиля, полны ли фляги водой. Глядя на всю суету, решили приготовить горячий завтрак. После которого он завалился под телегу и читал тот дневник, что он нашёл в вещах сипаха. Увлекательная оказалась вещь. Пергаментные листы скрывали пересказ семейной легенды одного знатного димота, предки которого служили многим Ромейским императорам, в том числе и Маврикию. И рассказывалось там, в частности, что этот великий император, последний из династии Юстиниана Великого, перед тем как его самого и его детей казнил жестокий Фока, блокированный в Городе мятежными войсками, успел их семье передать часть казны, вместе со своей короной, которую они надёжно и спрятали, чтобы передать наследникам. Короне этой предписывались волшебные свойства, так как она перешла к Маврикию от Юстиниана, а тому досталась от других великих императоров, коих в прошлом было не счесть. Но Фока не дал династии Юстиниана ни единого шанса. И потому вскоре после его гибели эта семья стала искать, кому же передать реликвию. Ираклию и его потомкам не передали, так как они не любили Город и вообще хотели перенести столицу в Карфаген. Да и не задерживались потомки Ираклия на троне, свергая и убивая друг друга. Когда к власти пришли Исавры, то Льву III Иконоборцу, первому из этой династии, они решили преподнести корону, как достойному. И как описывалось, именно это помогло ему остановить арабское нашествие и разбить их огромную армию у Акроинона. Затем корона попала к Константину V, который задавил восстание армянина Артавазда, а патриарха Анастасия, за то, что тот признал Артавазда императором - выпорол и голым провёз сидящим на осле задом наперёд и вновь утвердил его патриархом, разбил прочих врагов как на западе, так и на востоке и вернул огромное количество земель… На этом месте Теодор удивился. Это не тот ли Константин, которого ныне называют Копронимом – то есть Навозником? Ничего подобного Теодор в скриптории не встречал!
Из захватывающих историй прошлого, которых Теодор и не слышал, его отвлекли команды строиться. Перед выходом повесили несколько дезертиров, что решили, что уж больно много опасностей ожидает их впереди. Но так как поймали их более сотни, то остальных выпороли, и ткнув в ещё покачивающиеся на ветках дуба тела, указали, что в следующий раз с ними сделают то же самое.
Войско вновь пошло вперёд, держа путь подальше от болотистой Ригины, держась вдоль по накатанной дороге. До Адрианополя оставался всего один дневной переход. С запада нёс свои воды Эврос, от которого к востоку на чуть более мили располагалась относительно ровная долина, а потом начинались почти бесконечные холмы, которые затем, через почти неделю пути упирались в горы Странджа.
Корпус не успел уйти далеко. Впереди, насколько хватало взгляду, появилась тёмная полоса, которая всё приближалась и приближалась.
По войску ромеев и их союзников прозвучала команда от командующего остановиться. Подтягивались колонны бойцов и тучи пыли приходили вместе с ними, чтобы осесть на одеждах людей.
Скрип телег обоза, щелканье кнутов погонщиков скота, ржание коней, мычание волов, звон и стук набедренных щитков и прочих элементов снаряжения, крики офицеров, звук шагов тысяч людей и боевых труб – все звуки смешивались в один сплошной фон. Теодор с солдатами лишь пытался понять, что происходит, так как из-за спин товарищей ничего не было ясно.
Через какое-то время их стали разворачивать в боевые порядки. Турмарх маркиз де Виллаб и друнгарий де Вальверде отдали команду и они двинулись к реке. По их приказу построились в терцию, где центром общего построения стал плотное каре контарионов, с одоспешенными бойцами в первых рядах, и алебардистов, общим числом до двух с половиной тысяч человек. Перед фронтом контарионов растянулись в три ряда все скопефты с мушкетами и часть с аркебузами, общей численностью под пятьсот солдат. Все прочие аркебузиры четырьмя малыми каре выстроились по углам каре контарионов, каждая численностью до трёхсот человек. Таким образом Сицилийская турма стала основой левого фланга корпуса Русворма, упираясь в Эврос и доходя до дороги на правом фланге.
Через промежуток в сотню шагов в сто строилась турма, которую обычно называли Критской или Венецианской, под командованием Стефана Алусиана. Здесь немало солдат была набрано с Крита, Кефалонии, Керкиры, Лефкаса, Итаки, Мелеты и прочих греческих и не совсем островов, принадлежащих этой республики, как и сам нынешний командир, чья семья когда-то эмигрировала туда из терпящей поражение Империи со всеми накопленными богатствами и поступила на службу к дожам, но в начале прошлой зимы решившие вернуться. Никто и не сомневался, что он просто является человеком купцов, какие бы пышные патриотические речи он не вёл. Правый фланг «критян» упирался в Латинскую турму, хотя тут правильнее назвать всё же полк, так как он был полностью сформирован из иностранных добровольцев, присоединившихся к войску из желания поучаствовать в грабежах. Из них сформировали единую боевую единицу под началом выбранных офицеров для удобства командования этим разношёрстным обществом. Не менее трёх тысяч головорезов, под командованием Йозефа Лакатоша, считались опытнейшими воинами и на них возлагались большие надежды, в отличие от «ромейских» турм. Они стали правым флангом корпуса. Ланциарная турма, набранная в Городе в самую последнюю очередь и состоящая в основном из самого отъявленного сброда и самой худшей выучки, которые до этого использовались в основном в качестве саперов, располагались в резерве, под командованием Франсиско Пласа и Димитрия Контостефана.
Большая часть кавалерии, до пяти сотен всадников Грегора Тебара располагалась ближе к правому флангу. Остальные три сотни, поделенные на несколько эскадронов, должны были прикрывать промежутки между турмами и сами делать «вылазки» между ними.
Всех тех, кто ехал в лекарских обозах со стёртыми ногами, мучающихся животом и прочих болезных, хоть как-то способных участвовать в намечающемся сражении, командиры старались поставить в строй.
А то, что сражение будет, становилось понятно всем, так как за толпами конницы, которая перемещалась вдалеке, стали появляться отряды сарацинской пехоты, под своими странными значками и знаменами.
Под припекающим солнцем солдаты стояли и смотрели, как в двух милях, вне пределов прицельного огня артиллерии разворачиваются подразделения врага. Тысячи и тысячи разнообразно, но преимущественно ярко одетых сарацин под командой своих офицеров, в самых ярких одеяниях казались сплошным морем, которое шумело, рокотало, готовясь захлестнуть ряды тех, кто пришёл на встречу с ними. Основная часть их конницы оттянулась назад, за ряды пехоты, но несколько отрядов лёгких всадников, вооруженных луками и стрелами, то подлетали на расстояние до ста восьмидесяти футов, или стадию, то пускала стрелы с расстояния в две стадии, пытаясь поразить кого-нибудь из ромеев или латинян. Периодически по ним давали залп до пары десятков солдат, чтобы отогнать. Но такая перестрелка не наносила какого-либо ощутимого урона обеим сторонам.
Всё это время, пока всё новые и новые отряды врага, судя по количеству значков, подходили и вливались в строй, саперы и артиллеристы под командованием унгра Карла Иствана оборудовали позиции на небольшой возвышенности, которая располагалась позади войск, ближе к правому флангу. С него прекрасно было видно пространство долины у реки, свои войска и вражескую пехоту, а потому именно здесь со своим штабом обосновался также и Кристоф фон Русворм.
Напряжение росло, солдаты пытались как-то отвлечься, занять себя чем-то:
- Эй, Гедик, кто там носится у сарацин то туда, то обратно?
- Известно кто – пейки, курьеры, приказы султана или кто там за него, развозят.
- А что, тут прям точно султан сам против нас вышел? А какой – румелиец или силистриец?
- Да нам тут без разницы, что один, что второй… Хотя румелийцы давно уже верховодят в этом союзе, силистрийцы у них чуть ли не на побегушках. Но тут именно силистрийцы, естественно. Адрианополь это их город…. Ну и вряд ли сам султан. Султан Ибрагим обычно тёплый сезон с основной армией проводит, а она сейчас вроде где-то в Унгории, если верить тому, что говорят латиняне. И не вижу его туга.
- Ну бунчук, штандарт… - Гедик развернулся в сторону знамени турмы, стоящего в центре каре контарионов.
- А эти тогда кто, если не армия? – возмутился кто-то из задних рядов.
- Да много кто… Всех не перечислить, да и не знаю. Тут должны быть в основном войска сераткулу, ополчения, которое собирает местный бейлербей, ну то есть губернатор, со своими санджакбеями. Вон, чуть в стороне… да, вон те… Похожи на гондеры местных болгарских войнуков.
- Да, так их отряды называют. Перед нами вроде секбаны… Нууу, исмаилитские крестьяне с аркебузами… а может и сариджи – это почти они же, только из охотников. Ну или разбойников, там разница не всегда видна…
- А откуда ты столько всего знаешь о них? Как тебя не спросишь – у тебя есть ответ!
- Известно откуда – не болтаю много и ушами не хлопаю, не зеваю, а слушаю, в отличие от вас.
- Шахзаде! Шахзаде! – донеслось со стороны исмаилитов, когда группа пышно одетых всадников проскакала вдоль фронта вражеских войск.
- Вот мы и узнали кто там главный… - протянул невесело Гедик.
- Вы совсем тёмные, шахзаде – титул сыновей султанов. А значит надо быть внимательнее – вряд ли значит тут только сераткулы, наверняка кто-то из корпуса капы-кулу, постоянных войск, есть – сипахи с джебелю - латники, гуреба, янычары… Кто угодно тут может из них оказаться.
Весь разговор вёлся так, чтобы было слышно только ближним, негромко, чтобы можно было услышать команды от офицеров.
От массы вражеских войск отделились несколько всадников, которые достигли середины разделяющего войска пространства и остановились. Им навстречу выехала делегация доверенных лиц от ставки Русворма, но пообщавшись некоторое время они повернули коней назад. Сзади в это время тянули молитвы на свой лад латинские и ортодоксальные священники, прося у Господа победы над мерзкими исмаилитами.
Лемк заметил маркиза Гомеса де Виллаба, который хоть и был верхом, но привставал на стременах и посматривал в сторону врагов и постоянно оборачивался к своим спутникам. И рядом с ним неизменный и невозмутимый Никколо да Мартони, как и его подопечный в чернённых кирасах с сегментными набедренниками, горжетами, наплечниками, налокотниками, латных перчатках и высоких сапогах. Их шлемы, с плюмажами из пышных перьев, были сняты и лежали на сгибе локтя.
Трудно сказать, в какой момент началось сражение. Просто отряды лёгкой конницы, которые на время переговоров прекратили нападения, вновь начали небольшими группами совершать налёты и раз за разом к ним присоединялись всё новые всадники и целые группы. Отгоняли их уже не залпами пары десятков человек, а вдвое-втрое большими силами. Начали появляться потери – и если у неподвижно стаявшей ромейской пехоты свободное место занимал боец из задних рядов, то тела коней и их всадников стали своеобразным украшением приречной долины.
А уже вслед за лёгкой конницей дрогнули, наклонились вперёд значки вражеской пехоты, и она двинулась всем фронтом на ромейские турмы. Вглядываясь в наступающих на них до рези в глазах и крепко сжимая лёгкий мушкет, захваченный у руин, Лемк пытался сопоставить то, что он видел, с тем, что он слышал. Когда-то, когда он читал книги и слушал рассказы опытных солдат, он представлял себе сарацин во многом именно такими по внешности – смуглые, худые, с заросшими лицами чёрными бородами, одетыми в туфли и сапоги, с широкими штанами, натянувших по две-три яркие рубахи, одни подлиннее, а другие покороче, или имевшие сверху расшитые камзолы, затянутые по многу раз обёрнутыми кушаками, ремнями, из-за которых торчали кинжалы, длинные ножи и пистоли, у командиров и просто у тех, кто был побогаче. Ну и многочисленные навернутые на голову тюрбаны, а также высокие шапочки с кисточками. Но вот чего не было – не было крика и визга, с которым они, как писали, зачастую шли в бой.
А потом его взгляд сместился, и он с удивлением увидел над сарацинским войском небольшое знамя, с нарисованным на нём крестом. Под ним шли свободно, не держась никакого строя вперемешку белолицые и русобородые, и более смуглые чернобородые бойцы, одетые почти, как и простые ромеи – тёмные полукафтаны, только зачастую с разрезными, затянутые ремнём или кушаком, в сапогах или обмотках, да в шапках-магерках с четырьмя козырьками. Наверное, это были те, о которых говорил Гедик Старый – войнуки.
Но спросить уже было нельзя, прозвучала команда к бою - все разговоры между бойцами запрещались под страхом смертной казни.
Раздались залпы орудий. Первые небольшие ядра, пролетая над головами солдат турм, падали в землю далеко от вражеской пехоты, лишь раз снеся морду одной из лошадей, отчего её всадник кувырком полетел с неё на землю. А потом, по мере смещения прицела и приближения противника, ядра стали падать в ряды их толп, снося по множеству человек, или отскакивая от плотной почвы, и попадая в людей, отрывая ноги и калеча.
Кентарх, возглавивший воинов, вооруженных мушкетами, дал приказ открыть залповую пальбу всеми воинами, когда враги подошли на расстояние в сотню шагов. Теодор, едино со всеми стрелками, вскинул ружьё, уже не удерживаемое сошкой и наведя в сторону шагающих врагов произвёл выстрел, в последний момент зажмурив глаза, чтобы не попали искры. Развернуться, отойти на несколько шагов, отсоединить фитиль, достать деревянный шомпол, прочистить ствол, насыпать порох, закинуть пыж, утрамбовать его шомполом, закинуть свинцовую пулю, закинуть ещё один пыж и вновь утрамбовать его плотнее к пуле. Наконец-то убрать шомпол. Открыть пороховую полку, насыпать на неё затравочного пороха, закрыть полку, сдуть лишний. Примерившись, прикрепить фитиль, который периодически выкидывает искры, в зажим-серпентин. Готов вновь сделать выстрел. Всё просто, действие отработано так, что все стрелки в любом состоянии могли его повторить с закрытыми глазами. Удивительно, как они когда-то долго этому учились, ведь это совсем несложно. Хотя и сейчас, то фитиль у кого затухнет и он просит огня у соседа, либо сам возится с огнивом, либо не удержит и что-нибудь выронит – то сошку, то рожок. Ох, не зря их лупили инструктора, чтобы они не забывали их привязывать покрепче.
За это время уже отстрелялись два первых ряда и вновь надо делать несколько шагов вперёд, чтобы вновь всё повторилось – выстрел и иди заряжай. Вот только это были не учения, и через полускрытое пороховым дымом пространство, куда они посылали выстрел за выстрелом раздались крики команд, звуки выстрелов и по порядкам ромеев прошёлся удар вражеского свинца и стрел.
Несколько бойцов упали, кто-то кричал от боли. Сочетание запаха пороха и крови вновь вернуло Теодора к тому бою в руинах и страх, что следующий залп врага будет более точен, что свинец так же прилетит и пробьёт его тело начал сковывать его сердце. Лишь привычка, доведённая командами командиров почти до состояния, в котором уже не слушаешь самого себя, а только выполняешь команды, не позволила ему бросить всё, а продолжать так же планомерно шагать вперёд, производя залп и уходить назад, чтобы вновь зарядить своё оружие.
Прозвучала команда прекратить стрельбу и стрелки замерли, глядя на медленно рассивающиеся клубы дыма. На холме продолжали бухать орудия, а офицеры позади выкрикивали приказы.
Когда стало относительно просматриваться поле, то Теодор, удерживающий свой раскалённый мушкет, с удивлением увидел сотни лежащих тел перед их строем и отступающие толпы врага, которых вроде бы и не стало меньше. Кое-где тела лежали прям вповалку, чуть ли не грудой. Стоя в первом ряду, Лемк выглянул из строя и посмотрел на линию своих товарищей. Их по виду не стало меньше, лишь убитых и раненых, пользуясь тишиной, начали вытаскивать помощники лекарей и обозники из-под ног солдат. Самим стрелкам и контарионам ещё давно строго-настрого приказали не обращать на своих убитых и раненых внимание, чтобы не ослаблять силы своего войска, и чтобы таким образом не думали избежать опасностей битвы.
Пока Теодор отвлёкся, рядом пролетело ядро и товарищ, стоявший справа рядом с ним, а также боец позади упали. Глядя на него, он увидел посередине груди дыру размером в кулак, и страх, на время куда-то девшийся, вновь начал возвращаться.
Сколько прошло времени, было непонятно. Попробовав ударить сперва вдоль реки и получив ружейно-пушечный отпор, вражеская пехота теперь ударила по Латинскому полку, за чем сейчас бойцы Сицилийской турмы и наблюдали, приводя себя в порядок и страдая от редкого артиллерийского огня противника. Но вражеским секбанам, сариджам и войнукам не удалось своим огнём расстроить и полк Лакатоша и они тоже поспешно побежали назад.
На лицах стрелков начали появляться улыбки. Это было похоже на победу, сарацины ничего не могут поделать с ними!
- Не расслабляться! Это ещё не конец битвы! Заткнуть рты! – закричали старшие офицеры, что начали повторять и младшие, и сам Лемк, приложив в спину прикладом развеселившегося бойцы слева, вышедшего из строя и кричавшего в сторону врага нечто бессвязное:
- Ну как, а? Сволочи! Убью! Всех! Валите отсюда! Я вас тут всех вместо женщин использую! Уй! Больно, ты чего? – наконец отреагировал он на удар и замолчав.
- Господи, а где же второй корпус? – тихо прошептал Теодор, глянув как перестроившееся враги вновь идут в бой.
Лемк и его товарищи солдаты, а также большинство офицеров неподдельно бы удивились, но Кристоф фон Русворм не отправил гонца к Карлу Эммануилу, как это было условлено ещё у Малгары. Честолюбивый генерал слишком хотел отличиться, а потому мысли, что он может в одиночку справиться с этим, видимо наспех набранным исмаилитским войском, его не оставляли с самого того самого момента, когда к нему стали поступать сведения о том, что врагов вблизи всё больше и больше. Когда же он увидел, что врагов и больше, он и тогда не стал отправлять гонцов к савойцам. Вместо этого в его голове план сокрушительного удара железных терций против плохо организованных толп, принял форму обороны на крепких позициях. К тому же, не раз бывавший на учениях турм генерал-фельдвахтмейстер видел, как слабы турмы в наступлении, как они ещё плохо держат строй в движении, чем конечно же могли воспользоваться враги. Их тактика, когда под видом ложного отступления они заманивали растянувшегося и потерявшего строй врага под удар своей кавалерии был давно и всем известен, а потому он, несмотря на просьбы того же юного маркиза де Виллаба атаковать, приказал ждать. Отражение первой атаки врага полностью лежало в его планах. Главное дождаться, пока враги устанут, измотают себя в атаках, а дальше можно и рискнуть, отправить приказ к наступлению. Тем более что тут мало было тех, кого бы ему было жаль потерять – отсталые и нищие ромеи, именующие свой городок «Империей», напыщенные и гордые испанцы, слуги торгашей… Их главная задача – принести ему победу, и если даже они все погибнут, то значит так тому и быть.
Вторая атака принесла сюрприз – сарацины и их союзники, вновь под пушечным огнём сблизившись с турмами, не стали пытаться выиграть стрелковый поединок, где залп трёх шеренг скопефтов до шестисот воинов в каждом, выдавал в идеале в минуту до тысячи восемьсот выстрелов. Это не считая отрядов аркебузир, стоявших на флангах турм. Соревноваться с такой насыщенностью огня было трудно нерегулярным войскам, а потому понявший это шахзаде и его военачальники сделали следующий шаг, с упором на особенность сарацин – яростный ближний бой, в котором они были традиционно сильны.
Сделав по два выстрела, шеренгам стрелков пришлось быстро отступать, назад, под защиту контарионов, становясь за их каре, наклонивших после их отхода пики и алебардистов. Отступая, скопефты в сутолоке потеряли строй и стали больше походить на толпы тех же сарацин, пока офицеры не начали наводить порядок. Но обтекающие каре контарионов сарацины и не думали останавливаться, атакуя ощетинившихся пикинеров и накинувшись на перестраивающихся стрелков, большая часть которых отошла за каре. Лишь малая часть стрелков оказалась внутри каре.
Многие скопефты, не успев сделать и выстрел, бросали мушкеты и аркебузы, доставая свои клинки, чтобы отбиваться от яростно наседающего врага. Лемк, со свистом достав свой меч, тоже начал отбиваться, стараясь держать противника на дистанции своим чуть более длинным клинком. Используя длину рук, он старался издалека нанизать противника на остриё, ударить в голову или шею, чтобы уж наверняка вывести врага из боя. Но вместо одного убитого тут же занимал другой, стремящийся разрубить Теодору голову. Яростные крики, которыми осыпали друг друга бойцы, сбивали дыхание, но остановиться было невозможно.
Оглушающий выстрел под ухом, которое наполняется звоном, и тяжёлая свинцовая пуля поражает сразу двоих врагов, у которых кроме белых рубах, никакой защиты не было. Это задние шеренги стрелков, пользуясь тем, что всё-таки основная масса пыталась валом опрокинуть контарионов, стоявших подобно волноломам у штормового моря, начали давать выстрелы по готовности, подбегая к своим сражающимся и отступающим товарищам и разряжая ружья в упор. Это сперва позволило Лемку нанести несколько быстрых рубящих ударов по ошеломленному таким поворотом дел противнику, поразив их. А когда вся вражеская пехота откатилась к каре контарионов, они тем самым сделали себе только хуже, так как теперь все оставшиеся стрелки получили возможность взяться за свои мушкеты и аркебузы, открыв огонь и поражая стоявших плотными массами врагов.
Этого уже исмаилиты выдержать не моги, и теряя людей под ударами пуль, пик и страшных ударов алебард, они вновь начали, второй раз за битву, отступать в сторону своих позиций, недолго преследуемые двумя эскадронами ромейской кавалерии, рубящей отступающих, но которым пришлось вернуться, когда они подошли к ещё имевшимся свежим сарацинским силам, отогнавшим их стрелами и огнём из ружей.
Отражение второй атаки, несмотря на успех, не просто далось Сицилийской турме. Во многом это было благодаря тому, что левый фланг, упиравшийся в Эврос, врагам было непросто обойти, что доказывали многочисленные трупы врагов, оставшимися на пространстве между стрелками, рекой и контарионами.
Многие раненые потянулись в сторону обоза. Трупы уже даже своих толком не убирали, лишь оттаскивая их из-под ног. Можно было бы подумать, что вот же она – победа! Но шум сражения на правом фланге, который от реки было не видно, говорил о том, что всё ещё не кончено. Да и вражеская пехота вновь убежала не так далеко, под криками своих беев, ударами барабанов отдыхая и приходя в себя.
А в это время Кристоф фон Русворм впервые начал сомневаться в возможности того, что он победит. Подозвав молодого ромея, которого приставили к нему в качестве курьера, он отдал ему приказ, который был уже, возможно, несколько запоздавшим:
- Скачи скорее… Найди второй корпус. Пусть спешит сюда, мы обнаружили султанское войско.
Яростные атаки пехоты оказались лишь отвлекающим маневром, султанским военачальникам так же оказалось не жаль свои пехотные войска, которые отдавали свои жизни, пока их конница, как думал Русворм, стоявшая и ждущая пока он нанесёт удар, всё это время просто выжидала удобного случая, чтобы показать себя во всей красе.
Много веков подряд конница господствовала на поле боя. С седых времён, без сёдел и стремян, всадники перемещались по полю боя, осыпая пехоту дротиками, стрелами, коля копьями, рубя клинками. Много сменилось народов и многие вносили что-то своё, новое в тактику, изобретая приспособления, чтобы ловчее было победить врага. И среди лучшей конницы мира, что позволяло раз за разом одерживать им новые победы, стояла как раз сарацинская конница. Имея многовековые традиции ещё с кочевых времён, непрекращающийся опыт если не от ведущихся войн, то от набегов на соседние народы, предоставляя лучшим воинам земельные наделы – тимары, за счёт которых они покупали снаряжение и предоставляли несколько конных латников – джебелю, разводя одних из лучших коней на территории Фессалии и Срема в Румелийском султанате и на территориях долин у Данубы в Силистрийском султанате, они были страшными противниками для всех войск. Мало того, стать подданным султанств было очень легко, особенно если ты имеешь своего коня, и умеешь обращаться с оружием, что для многих европейских младших детей бедных дворян было неплохим способом занять положение повыше и заработать свою долю богатств на непрекращающемся театре битв. Таких бедных европейских дворян, имеющих выучку в кавалерии и внешне порой даже мало отличимые от тех же рейтар, называли гуреба.
И обойдя правый фланг ромеев, что позволяла сделать холмистая местность, более семи тысяч превосходной сарацинской конницы ударило во фланг и тыл войска. Конечно, они появились не в один миг. Сначала заметили тучи пыли за холмами. Грегор Тебар успел развернуть свои пять сотен конницы, думая отразить фланговый обход. Ланциарии Франсиско Пласа и Димитрия Контостефана тоже успели медленно развернуться навстречу опасности. Но большего они сделать не успели. Конница Тебара оказалась смята и покатилась назад, в сторону своих войск, мешая своим собственным войскам. Сам командир, Тебар, был убит одним из первых. Русворм и все, кто имели возможность, поскакали прочь с холма, через обоз в сторону тыла стоящих турм. Фланговый удар по Латинской турме так же опрокинул их и теряя людей, они побежали через Критскую турму к реке.
Вражеская пехота, одушевлённая успехом своей конницы, третий раз пошла в атаку на «сицилийцев» и «критян». Позиции артиллерии оказались захвачены вражескими кавалеристами и орудийная прислуга, которая не успела сбежать, была изрублена. И здесь, среди посеченных тел, было установлено пятихвостое знамя шахзаде.
Миг счастья, от того что выстояли во второй раз, сменился отчаянием от видения того, как бегут люди с правого фланга, успел пережить Теодор до того момента, как по команде хладнокровных командиров он вновь открыл стрельбу из успевшего немного остыть мушкета по наступающим врагам.
«Критяне», по команде Стефана Алусиана начали отступать назад, в сторону обоза, куда уже ворвались вражеские всадники. Теряя людей от свинца и стрел, выхватываемые арканами лёгкой конницы, они медленно пятились назад, подставляя врагов под фланговый огонь «сицилийцев». Но враг был уже настолько охвачен яростью боя, что не обращал внимание на потери. Они стремились уже покончить с этими пехотными крепостями, которые никак не поддавались им. Тяжёлая вражеская конница – сипахи с джебелю, гуреба – раз за разом накатывались на «критян», их волны доходили и до Сицилийской турмы, но каждый раз они не могли пробиться внутрь через пики и алебарды, поражаемые свинцом, от которого не могли защитить их доспехи, теряли людей и коней, отступая назад и вновь пробуя сломить волю своих врагов.
На удивление, часть сарацинской конницы, ворвавшаяся в лагерь, так в нём и осталась, не довершив окружение ромеев и дав время «критянам» отойти к Эвросу, а остаткам Латинской турмы и кавалерии перестроиться и открыть огонь из-за спин бойцов ближнего боя.
Поле боя неузнаваемо изменилось. Там, где был правый фланг ромеев, не осталось ничего, кроме груд мертвых и раненых тел. На месте штаба Русворма – знамя командующего сарацин. Там, где был тыл Сицилийской турмы – место ожесточённого сражения.
Мушкет в руках Лемка настолько раскалился, что стрелять из него стало уже невозможно, и подхватив выроненную убитым алебардистом фашарду, он рубил и колол врагов, стоя сначала во втором ряду, а затем уже и в первом. Сгоревший порох, грязь и кровь покрыли его тело так, что его бы не узнала и родная мать, если бы она у него была. О чём может думать человек, находящийся на грани гибели? Лемк не знал о чём думали другие, так как он молился о том, чтобы его друзья выжили. Для него жизни других сейчас потеряли значение. Он видел, как какой-то смуглый темнокожий воин на коне, налетев, отрубает солдату здоровяку голову, но в следующий момент его пронзает пика и удар фашарды разрубает ему грудь. Конь в ярости бьётся копытами, прыгает, облитый кровью своего хозяина, а в следующий момент пуля останавливает и его жизнь.
- Эх, будь тут мои богемцы… - слышит он рядом, оборачивается и видит, что рядом с ним сражается сам фон Русворм. И Лемк стал понимать, что скорее всего это конец, раз уже даже командующий войском, человек, который знаком с Императором, бьётся в первом ряду.
Но это не оказалось концом, так как оттуда же, из-за холмов, откуда какое-то время назад появились сарацины. Появились новые кавалерийский отряды. Три тысячи всадников единым отрядом налетели на многострадальный холм, смяли стоявших там исмаилитов и без промедления ударили в спины увлекшимся сарацинам. Рубя прямыми тонкими мечами, стреляя в упор из пистолей, одетые в хорошие доспехи, савойская конница с союзными отрядами, они навели панику, но когда сперва одиночные, а затем и подхватывающие начали кричать:
- Шахзаде! Шахзаде! – только уже с оттенком страха, отчаяния, то враги в этот самый миг повернулись и начали бежать. Смертельно уставший, Теодор был бы и рад бежать и добивать паникующих врагов, но сил уже не было. Лишь кавалерия, да отдельные солдаты кинулись преследовать врага.
Но тут появился да Мартони:
- Строиться! По местам! Стрелки – зарядить оружие!
