После тяжёлого рабочего дня Алексей Васин расположился на диване перед телевизором, созерцая вечерний выпуск новостей. С экрана монотонным голосом, словно гипнотизируя, Екатерина Андреева вещала о том, что несмотря на прогнозы скептиков и недоброжелателей ,уровень жизни граждан значительно вырос. Потом показывали фермера из под Саратова на фоне комбайна в поле, который рассказывал, как у него теперь всё стало здорово. Затем, какой-то сыровар из Рязани говорил, что после введённых санкций его доходы буквально взлетели и он уже не знает куда складывать деньги. Следующим был репортаж из Европы, где в огромной очереди за подсолнечным маслом "Золотая семечка" четверо мигрантов и два гея убили и съели семью коренных жителей. Колхозник самодовольно улыбался, ощущая своё личное превосходство над всей западной цивилизацией.

- Выкусили! - неожиданно громко закричал наш герой.

- Да заткнись ты уже, придурок! Детей разбудишь! - донеслось из комнаты его благоверной.

Чувство радости переполняло его. Ему хотелось непременно поделится им с кем-нибудь именно сейчас. Закричать о нём на весь мир, но страх недовольства со стороны супруги останавливал его. Трещина в углу телевизора напоминала ему о последних репрессиях с ее стороны. Тогда он, увидев американского президента в одном из репортажей, не удержался и в порыве праведного гнева, метнул стаканом в и без того старый и немощный телевизор.

-Ладно, пора ложиться, - подумал Алексей.

Завтра его ждал тяжёлый день. Председатель колхоза, Семён Иванович Гаврилюк, поручил ему сложное и ответственное задание: найти и уничтожить главного колхозного врага, мышь, которая обрекла всех жителей села на нищенское существование.

Колхоз, в котором имел честь трудиться наш герой, функционировал по самой передовой и проверенной советской системе. Весь доход от общего урожая делился между всеми его участниками по количеству трудодней. Но вот уже как второй год колхозники почти ничего не получали, при этом собирая огромные урожаи. Председатель и властная верхушка списывали эти потери на мышь, которая завелась в складских амбарах.

Именно нашему герою и было поручено изловить ее , посулив, в случае успеха этого важного мероприятия, записать два дополнительных трудодня.

Мышь Альберт попивал старый французский коньяк из собственных запасов, перечитывая своего любимого автора, Эрнеста Хемингуэя. Но вот уже как десять минут книга была открыта на одной странице. Невольно Альберт погрузился в воспоминания о своей жизни в Европе, в то время, когда он был богат и имел все. Он вспоминал о своей родине Голландии, её красивых мощенных камнем улочках с неповторимой европейской архитектурой девятнадцатого века, роскошных ресторанах, в которых он не раз бывал, проматывая там целые состояния.

Обычно это время он проводил со своим единственным другом в селе Андреем Сергеевым. Но сейчас его приятель находился в райцентре, привязанный к больничной койке.

Попытка Андрея провести к себе домой интернет вызвала всеобщее негодование. И на общем колхозном собрании он был единогласно признан иноагентом. После чего односельчане зверски его избили, отправив в больницу. После этого полиция из райцентра даже завела уголовное преследование на одного из зачинщиков, но с подачи Гаврилюка, дело спустили на тормозах.

Председатель "точил зуб " на Андрея после его предложения ввести "финскую систему" в отношении лесных богатств , принадлежащих колхозу. Данная система предполагала перенять опыт Финляндии, где лес делился между гражданами, и каждый мог получать доходы с лесозаготовки , при условии, что вырубки будут частичными и владелец обязался засаживать молодняком использованные площади, взамен вырубленных деревьев, чтобы не истощать экосистему. Данное предложение было воспринято в штыки руководством, а система признана враждебной, т.к. сеяла в умах людей низкие, мелкособственнические инстинкты. Вместо неё, на местном партийном собрании единогласно было принято решение о признании лесных ресурсов общим народным достоянием. И в разрезе сложной политической обстановки в мире, в рамках интернациональной помощи, передать этот лес во временное пользование нашим китайским братьям.

После вступления этого постановления в силу, на следущий день в окрестности села прибыло несколько сотен китайцев с техникой и, начиная с этого дня, работы по лесозаготовке не останавливались ни на минуту, производясь в три смены, отправляя вагоны векового кругляка на помощь в дружественный коммунистический Китай.

Наш герой Алексей с особой теплотой относился к труженикам из братского государства. Каждый раз, проходя мимо делянок с бесконечно жужжащими пилами, он вскидывал правый кулак вверх при этом выкрикивая "Рот Фронт" первому попавшемуся рабочему.

- О! Пливет, Алёса! Лот в лот! - отвечал китаец, улыбаясь с характерным восточным прищуром.

Данный ритуал он проводил несколько раз на день, вызывая одобрительный смех со стороны новых хозяев леса .

Правда, спустя некоторое время, вспыхнула волна массового недовольства со стороны жителей . Началось оно после рождения в некоторых семьях детей с характерными азиатскими чертами.

Скандал разросся до таких масштабов, что уже угрожал изгнанию гостей и полной остановкой работ.

Местному руководству даже пришлось пригласить из города лучшего специалиста по генетике в районном масштабе, Льва Исааковича Купитмана, с просветительской лекцией в сельский клуб. На этом мероприятии, лектор, используя хитроумные слова и тыча указкой в красивые разноцветные рисунки на плакатах, убедил земляков в том, что генетика штука хитрая и в ней может быть все что угодно. Хотя  некоторые из подозревающих своих жён в измене мужиков, выражали свое скептическое отношение к приведенным доводам.

Основным аргументом в свою пользу они приводили публичное высказывание одного из слушателей о том, что это конечно очень умно, но уж очень непонятно.

Чтобы окончательно развеять сомнения в рядах колхозников, Лев Исаакович предложил провести бесплатную экспертизу на отцовство. Единственное, что требовалось специалисту,  был образец слюны ребенка и предполагаемого отца, а также совсем небольшая сумма денег, чтобы хотя бы частично покрыть затраты на материалы

После этого мужики кинулись по соседям занимать деньги на бесплатную экспертизу, а их благоверные отправились за слюной своих чад.

В тот же день в сельском клубе выстроилась небольшая очередь к столу с разноцветными пробирками, за которым сидел Купитман.

- Ай-яй-яй! Вы меня вгоняете в долги! - причитал Лев Исаакович, пересчитывая принятые деньги у очередного мужика.

Затем, он предлагал плюнуть своему клиенту и его супруге в пробирку с красной жидкостью, похожей на свекольный сок. Следующим действием он наливал в нее синюю жидкость из другой пробирки, с предварительно погруженной в нее ваточкой со слюной ребенка. Получившаяся жидкость начинала бурлить, словно закипая, вызывая у собравшейся публики восторженные возгласы, а наблюдавшие за этим действом старушки начинали активно креститься.

Окончив зрелищные манипуляции с жидкостью, Купитман доставал красивый картонный сертификат, похожий на грамоту, и каллиграфическим почерком выводил в нём "Отцовство такого-то подтверждено с вероятностью 99,99%",после чего размашистым движением руки ставил печать . Наличие печати окончательно развеивало сомнения даже у самых ярых скептиков.

-С печатью, это уже докУмент, - рассуждал один из присутствующих, под одобрительное кивание остальных.

Получая заветный сертификат, женщины  торжествующе оглядывали всех присутствующих, и взяв его в две руки лицевой стороной наружу, как держат иконы  на крестном ходе, плывущей походкой шли к выходу. За ними, виновато опустив голову, следовали их ревнивые мужья.

Уже через сорок минут очередь подошла концу, и, словно ставя точку в семейных разногласиях односельчан , генетик влепил последний штамп с особой силой , так что со стола чуть не посыпались пробирки с ценными материалами.

Из сладкой неги воспоминаний о вечерах, проведенных со своим другом Андреем, Альберта вывело непонятное шуршание возле входа в его жилище. Присмотревшись, он увидел торчащую из входа норки тонкую веточку с насаженной на ее конец кусочком сыра.

- Сейчас мы тебя изловим, вражина проклятая, - доносился голос Алексея снаружи.

Альберт недоумевающе смотрел на перемещения этого конструкта по своему жилищу, искренне не понимая принципа его действия. За свою долгую жизнь он повидал множество мышеловок и хитроумных устройств по отлову его брата, от механических, финского и немецкого производства, электронных американских до достаточно хитроумных самоделок, но чего-либо хотя бы отдалённо напоминающего это он никогда не видел.

После непродолжительных манипуляций этого чудо-изобретения, кусок сыра в конце концов отвалился, оставшись лежать на полу . Алексей вынул ветку и некоторое время непонимающе смотрел на ее пустой конец. Он искренне не понимал, как такое могло произойти, как мог не сработать такой тщательно выверенный и надёжный, как швейцарские часы план.

Честно говоря, он сам до конца не осознавал, как это должно было сработать, но явно не так. Ситуацию ещё усугубляло то обстоятельство, что сыр был взят из холодильника из семейных запасов, и расправы со стороны тещи было не избежать. Но больше всего его печалил даже не факт неменуемых репрессий со стороны тещи, и даже не обещанные председателем лакомые трудодни. Его пугала сама мысль о том, что он всех подвёл. Подвёл колхозное руководство, пытающееся сделать жизнь людей лучше, китайцев плечом к плечу сражающихся с ним против мирового империализма, Льва Исааковича, который пошёл ему на встречу, сделав работу себе в убыток, благодаря которой, семья нашего героя была спасена от распада, да в конце концов, он подвёл свою любимую жену, так бессовестно оболганную им,своим родным человеком.

Алексей сидел в углу амбара , схватившись обеими руками за голову.

- Я теперь иноагент или ещё нет?- спрашивал он сам у себя.

Эта лихая мысль поселилась в его беспокойной голове. Несмотря на позднюю ночь, для Алексея было принципиально выяснить этот вопрос незамедлительно. Не теряя ни секунды, наш герой отправился к местному участковому.

Получив по морде от представителя правопорядка, наш герой, не смотря на неудачу, решил не останавливаться, и отправился прямиком к Гаврилюку.

Риторика председателя была очень схожа с риторикой предыдущего оратора. Правда, на этот раз обошлось без рукоприкладства.

Наш герой, так и не получив ответа на столь важный для него вопрос, в расстроенных чувствах брёл домой.

Придя домой, Алексей сразу же начал будить жену, рассказывая ей обо всём случившимся.

- Я теперь иноагент? Или ещё нет?- жалостливо вопрошал он, словно вымаливая правильный ответ.

Его супруга, отработавшая сутки на молочной ферме, была жутко уставшей, и в полудрёме не понимала чего от неё хотят. У неё уже не было сил просыпаться и начинать скандал.

- Алёша, ради Христа, ложись спать,- жалостливо произнесла его благоверная.

Но в вопросах политического плана он был неприклонен.

- Просто ответь! Да или нет?!- не унимался наш герой.

- Нет.- пытаясь угадать нужный ответ, сказала она.

Получив несказанное удовлетворение от услышанного , Алексей лежал в кровати, проваливаясь в сон. В его голове сумбурно крутились мысли обо всём произошедшим с ним сегодня, в перемешку с новыми, грандиозными планами по поимке злосчастной мыши.

-Ничего ,ничего.Завтра точно изловлю вражину.- Уже в полусонном состоянии бормотал наш несостоявшийся иноагент.

На улице уже светало. Начинался новый день. Прокричали первые петухи, поднимая колхозников на новые свершения в борьбе с мировым империализмом

Продолжение следует....  .  .  . 

Председатель колхоза С. П. Пахомов поздравляет свинарок О. П. Урютину и Н. К. Соколову с успехами в труде и вручает премию — 30 поросят.

#comment_242691677

От ребят я узнал, что у соседей, где тоже живут красноармейцы, есть мандолина. Не очень дружелюбно встретили меня хозяева, да и красноармейцы, особенно один десантник, побывавший на фронте: чистяк – парень, любо посмотреть. И как я рад был, когда мне подали в руки мандолину! Настроил, вместо медиатора взял обломок спички, стал играть, едва задевая спичкой струны.

Сердце радостно и тревожно забилось. Вспомнил, как в Скоблино в клубе учил молодежь играть на струнных инструментах, как дома со своими детьми: Стешей, Галей и Михаилом – устраивал своего рода концерты, а слушателями были меньшие дети: Анна и Александр – и бабки.

И вот мандолина, видавшая виды, со щелями на днище, знакомо запела. Я боялся резко ударить по струнам, чтобы не извлечь ненужный звук, который мог испортить музыку.

Постепенно я увлекся игрой и увлек красноармейцев. Слушая, они притихли, даже десантник дружелюбно сказал:

– А у нас до тебя играл солдат – не столько ударял по струнам, сколько по ящику мандолины.

Григорий Петрович родился 19 ноября 1906 года в деревне Скоблино Челябинского уезда Оренбургской губернии. 22 августа 1941 года Юргамышским РВК Челябинской области призван в ряды Красной армии. Воевал 367-м корпусном пушечном артиллерийском полку (9 января 1942 года прибыв в Будогощь, полк вошёл в состав Волховского фронта, поступил в распоряжение 59-й армии и прошёл с ней боевой путь вплоть до февраля 1944 года). Заслужил две медали "За отвагу".
С женой Екатериной Аверьяновной они воспитали девятерых детей.
Умер 17 декабря 1996 года в возрасте девяносто лет. Всю свою долгую жизнь он прожил на одном месте в селе Скоблино Юргамышского района Курганской области, кроме военных лет. Его военный дневник написан от лица простого солдата, закончившего два класса церковно-приходской школы в селе Скоблино

***

1941 год
Июнь

В июне года правлением колхоза «Красное знамя» я с группой колхозников, поварихой и приемником РПК направлен на строительство дороги Юргамыш – Курган. 22-го услышал речь Молотова о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. ВОЙНА!

Сбежались колхозники, ревут бабы, озлобленно смотрят мужики. Остановились работы, толпимся.

Вскоре приехали на грузовике представители из райкома, состоялся митинг.

В первый же день получил повестку Кудрин Александр Иванович,

И пошла мобилизация! День ото дня не легче: невеселые вести с фронта. Фашистская Германия, овладевшая почти всей Европой, вероломно занимает город за городом.

21 августа.

Уборка озимых. У сцепа двух комбайнов «Сталинец» мне сообщили, что есть повестка в армию.

22 августа.

Приехали в Юргамышский РВК. Людей собралось очень много: и призванных, и еще больше провожающих. Где плачут женщины, а где поют песни, подвыпившие будущие солдаты. Тяжко было смотреть на людей, убитых горем.

Посадили в вагоны и повезли нас в Чебаркуль. Везде много нашего брата – еще не обмундированных и уже в солдатской форме.

Зачислили в 72-й запасной полк, а затем в караульную команду.

27 августа.

Обмундировали нас и с этого дня находимся на охране различных объектов.

Запомнился курьезный случай. Мы шли на станцию Чебаркуль охранять склады. Движение было, надо сказать, большое. Под моей командой было человек десять красноармейцев, в т.ч. уже побывавшие на фронте. Навстречу нам на лошади, запряженной в телегу, ехал старшина какого-то подразделения. Вез он продукты и, прямо на телеге, ничем не прикрытые, – банки. Консервы! Мои солдаты заволновались, глаза разгорелись: жрать хотелось здорово. Красноармеец Ушаков спрашивает разрешения схватить, сколько может консервных банок.

– Потом, – говорит, – съедим вместе.

Я не разрешил. Он завез матом, и вдвоем с таким же служакой, побывавшем уже на фронте, они бросились по грязи к телеге и стали хватать банки. Я закричал на них, что нельзя, что это разбой, за это будут судить. Старшина чуть не плачет, вырывает у них из рук банки. Все же они две банки утащили.

В лагерях, в общей землянке-бараке, жили поляки, ушедшие от немцев. Эвакуированные, все молодежь. Кормили их, видимо, не важно, и вот, наши братья стали сбегать из лагерей. Командование решило отправить их в другое место. Выстроили их по четверо в длинную колонну – и с песней отправили на станцию Чебаркуль. Нам же было приказано по обе стороны колонны идти по лесу – охранять.

7 октября.

Переведен в рабочую команду.

19 октября.

В Чебаркуле нас, одних сержантов собрали около сотни человек и привезли по железной дороге в город Сарапул, в 4-й ГАП (тоже запасной).

23 октября.

Ночевали в клубе близ железнодорожной станции. В буфете на станции продавали пиво. Красноармейцы покупали и пили – была бы посуда.

Утром перешли в деревню Сполохово. Питались с походной кухни.

За супом ходить с километр. Ходили по очереди. Добивались добавки, и почти всегда это удавалось. Помогали колхозу убирать солому в копны и копали картошку. По воскресеньям не работаем: выходной.

Пятеро из нас живет у старика со старухой. Одна большая изба, большие полати, где мы и спим.

Задумали ребята сделать пельмени. Нашли и купили муки, долго искали мяса и, наконец, купили овечьего – ну, одна болонь. Стали рубить в деревянном корытце топором – не берет топор! Стали резать болонь складными ножами.

Нарезали, бабка замесила тесто, настряпали пельменей. Ребята попросили местных жителей сходить в Сарапул, купить красного вина (белое не продавали): кто литр заказывал, кто пол-литра.

Вечером затопила бабка печь. Мы с ребятами съели свой солдатский ужин и на этот раз за добавкой на походную кухню не пошли.

Стала бабка варить пельмени, а дед залез на полати, мы с ребятами сели за стол. На столе у нас красное вино, Пьем – каждый свое.

Вот уж охотники выпить захмелели, а бабка все еще пельменей не несет на стол! Ребята запокрякивали, запоговаривали, за столом оживилось.

Наконец, бабка сварила варево, разложила нам в чайные блюдца по пять пельменей и подала. Съели ребята пельмени, и только аппетит у каждого разгорелся. Нам бы не по пять, а по пятьдесят – и то бы управились! Бабка варит другое варево, опять долго-долго, дед с полатей выглядывает. Наверное, ждут, когда солдаты напьются пьяные и пельмени им со старухой останутся. Но у нас хватило терпения, и один из нас, работавший в колхозе хозяйственником, проследил за бабкой, чтобы она сварила нам пельмени все до единого.

Протопилась печка, съели все пельмени, попели песни – родные, домашние, до боли знакомые и близкие нашему сердцу, – уснули.

5 ноября.

Перешли в деревню Яромаску. Жили сначала в школе на обрывистом берегу реки Кама. Еще проходят по Каме пароходы. Красиво смотреть на них.

Потом расквартировали нас по домам к местным жителям-колхозникам.

От ребят я узнал, что у соседей, где тоже живут красноармейцы, есть мандолина. Не очень дружелюбно встретили меня хозяева, да и красноармейцы, особенно один десантник, побывавший на фронте: чистяк – парень, любо посмотреть. И как я рад был, когда мне подали в руки мандолину! Настроил, вместо медиатора взял обломок спички, стал играть, едва задевая спичкой струны.

Сердце радостно и тревожно забилось. Вспомнил, как в Скоблино в клубе учил молодежь играть на струнных инструментах, как дома со своими детьми: Стешей, Галей и Михаилом – устраивал своего рода концерты, а слушателями были меньшие дети: Анна и Александр – и бабки.

И вот мандолина, видавшая виды, со щелями на днище, знакомо запела. Я боялся резко ударить по струнам, чтобы не извлечь ненужный звук, который мог испортить музыку.

Постепенно я увлекся игрой и увлек красноармейцев. Слушая, они притихли, даже десантник дружелюбно сказал:

– А у нас до тебя играл солдат – не столько ударял по струнам, сколько по ящику мандолины.

Так мы расстались друзьями. Я часто приходил к ним, и развлекал красноармейцев.

11 ноября.

В Яромаске еще помогали колхозу убирать картофель. А наступили холода, стояли дождливые дни. Дали мне двенадцать человек, Все они были сержанты: кто из пехоты, кто из кавалерии, я же артиллерист – ну, мне и командовать! Пришли мы на поле – почва глинистая, сплошная корка льда, подо льдом в ямках вода. Копнем гнездо – и ямка залита водой. Гнезда едва разыскиваем. Собрались мы в кучу и решили бросить работу. Набрали картошки на печенки и ушли.

Прошло несколько дней, я уже забыл о картошке. Приходят два бойца, спрашивают:

– Здесь живет Еланцев?

Отвечаю:

– Я.

– Снимайте ремень: Вас приказано отвести на гарнизонную гауптвахту в город Сарапул на три дня.

Спрашиваю:

– За что?

– Не знаем.

Ребята подсказали:

– За картошку!

Попал я на «губу», а там нашего брата, как говорится, хоть ложкой хлебай.

Боялся, что будут плохо кормить, ошибся: из части мне приносили полное довольствие, и «губа» тоже кормила. А с некоторыми бывали случаи, что не те, ни другие не кормили, и человек жил без довольствия.

Сидел там один детина, здоровый такой и опрятный. Говорят, разжалован из старших командиров, «Вожак», – заключил я. И вот вечером учинили игру – «выборы старосты». Руководил «вожак». Подобрали молоденького долгоносого солдата, «вожак» говорит ему:

– Будешь мести, и мыть гауптвахту каждый день! А если изберем тебя старостой, Иванов, то ты кого назначишь, тот и будет уборщиком.

Объяснил условия выбора. Встают на нары четыре человека. Один из них на краю нар, у прохода, становится на кукорки, кладет свои руки на колени. Руки – запястья сжаты. Пишут два жеребейка, свертывают, как сигареты, и вставляют между рук сидящему на кукорках. Иванову завязывают глаза полотенцем и подводят его тянуть жеребейки (быть ему старостой или нет). Пока ведут, человек с жеребейками отходит, а на его место встает другой, со спущенными штанами, уставя задницу. Все молча. Подвели Иванова, держат его за руки, говорят:

– Ну, ищи жребий!

Иванов тычет долгим носом в задницу. И – взрыв хохоту! Иванов пытается сорвать повязку – ему не дают. Солдат вскакивает, надевает штаны, на его место встает солдат с жеребейками. Дают снять повязку Иванову: вот, смотри, мол, чего же ты тянешься? Уговаривают повторить снова. И так три раза.

Были и другие шутки рассказывали рассказы и все слушали. Я боялся драки, но это исключено.

14 ноября.

Освобожден с гауптвахты.

27 ноября.

Я получил в Сарапуле первое письмо.

2 декабря.

Перешел в город Сарапул. Работал на кухне в 4-м гаубичном артиллерийском полку.

3 декабря.

Получил посылку – сухарики толченые.

Идя за посылкой по городу, встретил майора – толстенький, низенький. Думаю, из запаса. Пошел я строевым, взял под козырек – он ответил тем же. Оба улыбнулись. Он спрашивает:

– Какого полка?

Я сказал: «367 артполка».

– Хочешь служить в 4-й ГАП?

– Нет, – ответил я.

– Эх ты! – крикнул он, повернулся и побежал.

4 декабря.

В гарнизонной бане прожаривали обмундирование в камерах. Голые танцуем на полу, а на цементе лед – стараемся встать на деревянные решетки. Некоторые залезли на перекладины, как петухи. Гремит песня. Марчук запевает:

– Эх, Днипро-Днипро, ты широк, велик

Над тобой летят журавли...

Кажется, и не песенник – пел, подбадриваемый холодом!

Женщины, обслуживающий персонал, плачут, глядя на нас.

Стали через час вынимать обмундирование из камер, а оно еле теплое, зато очень влажное. Прожаривание сомнительное!

Ночью перешли на разъезд Шолья пешком. Убродно, холодно, а в сапогах. Расстояние 23 километра.

7 декабря.

Перевели в 367 артиллерийский полк ПАП, в котором пришлось служить и воевать на Волховском фронте.

8 декабря.

Получили зимнее обмундирование, кроме валенок. Начались занятия по расписанию. Довольствовались в лесу летней столовой. Котелков нет, а чашки в столовой были. Кушали попеременно – весь полк.

Глубокий снег, холода Удмуртии заставляли «танцевать». Особенно мерзли ноги. Хорошо, хоть не было занятий на улице.

20 декабря.

Ночью началась погрузка материальной части. Пушки свезли и поставили на железнодорожные платформы тракторами. Но вот еще два лигроиновых «Сталинца» – челябинца неисправны. Вручную погрузили две пушки и на себе же потащили тяжелые трактора. Толстые цепи подцепили с обеих сторон трактора, а за цепи взялись солдаты вплотную друг к другу, поневоле ступая на носки товарища. Долго тянули, мука! Появился комиссар полка Афонин. Пьяный, он начал кричать. Напал на солдата:

– Что стоишь, турка!

Солдат убежал. Афонин снял полевую сумку, начал махать ей, крича и кроя матом. Полетели бумажки из сумки. Один солдат собрал бумажки, сунул комиссару в сумку, отошел – комиссар последовал дальше. Наконец, погрузили трактора на платформу.

21 декабря.

Отправились на фронт. У всех болят пальцы ног, отдавленные при погрузке тракторов. Некоторые ознобили ноги.

Проехали город Сарапул, проехали Арзамас. В Горьком стояли долго. Я написал домой письмо, понес на вокзал. Почтовый ящик был полон, а под ящиком, горкой, чуть не доставая ящика, на снегу лежали письма. Я положил свое письмо на самую макушку. Идет железнодорожник. Я спросил его, отправляют ли письма.

– Кто их будет отправлять? – был ответ. На железнодорожных путях стоят обгорелые вагоны – первые признаки фронта.

Без особых приключений проехали города Муром, Ковров, Иваново. Вот как он выглядит, город ткачей: нет мужчин, много женщин.

Проехали Ярославль. Покупали хлеб.

Продолжение следует...

Взято из ВК-сообщества 377-й Валгинской Краснознамённой стрелковой дивизии:
https://vk.com/wall-184389700_15152

Была в советские времена такая традиция, направлять работников предприятий из города на помощь колхозникам.

Довелось и мне, будучи чуть старше 20 лет, в далекие 80-е годы прошлого века поработать в колхозе, в том числе участвовать с товарищем в заборе крови из вены у коров. Мы привязывали коров к перегородке сыромятными ремнями, а зоотехник – мужчина намного старше нас, мне он тогда виделся 50-летним стариком, с высшим образованием, направленный в село по распределению после института, брал кровь в пробирки. Подробно об этом я уже писал на Пикабу. Сейчас вспомнился ещё один эпизод.

Во время забора крови у одной из групп коров, к зоотехнику подошла доярка, ответственная за эту группу, и между ними состоялся увлекательный и эмоциональный разговор. Насколько я понял, они обсудили условия содержания и несправедливое формирование рациона кормления, что привело к снижению надоев и, соответственно, уменьшению зарплаты доярки.

Особенностью разговора было то, что из общеупотребительных слов в беседе были их имена, клички коров, местоимения, предлоги и числительные, в остальном все существительные, глаголы, прилагательные были сформированы на основе нескольких табуированных корней. Проще говоря, разговаривали матом. Причем, владели им настолько виртуозно, что в процессе разговора обсудили все необходимы производственные вопросы, при этом не задев личности друг друга, не оскорбив и не послав, то есть не ругались, а именно разговаривали.

Когда мы после окончания работы и лечения каким-то коровьим аэрозолем наших рук, сбитых до кровавых мозолей сыромятными ремнями, сидели с зоотехником за чашкой чая, зашел разговор и об утреннем событии. Он сначала не понял, о чём это мы, а потом сказал, что это нормальный стиль общения: «Они по-другому не понимают». При этом с нами разговаривал вполне литературно, совершенно не используя обсценную лексику.

Но этот эпизод имел и продолжение.

После фермы закрепили нас к бригаде, работавшей на посеве какой-то кормовой культуры. В бригаде работали отец – тракторист и сыновья – прицепные (ездили на прицепных сеялках). Мы обеспечивали наполнение бункеров семенами и удобрениями при остановке на разворотах. Работа не самая чистая, и бригадир пригласил нас к нему в баню. Мы с огромным удовольствием согласились. Пришли, попарились, зашли в гости. Сыновья хозяина ушли в баню.

Сидим с хозяином и с хозяйкой, беседуем обо всём и ни о чём. Хозяйка – женщина под 50, приветливая, словоохотливая, способная поддержать беседу на любую тему. И вдруг в ней я узнаю ту самую доярку. Спустя некоторое время, я выбрал удобный момент и задал мучивший меня вопрос: «почему она с зоотехником так разговаривала?», на что она дала довольно неожиданный ответ: «А он по-другому не понимает!».