Если человеку желали самого плохого, говорили «чтоб тебе в Елееве жить!».
Проклятие было нешуточным: в Елеево, несмотря на название, елеем намазано не было, медом жизнь не казалось. Черное было местечко, недоброе, хоть по первому взгляду и не скажешь. Поля как поля, рожью щетинятся. Горы как горы — знай себе маши киркой, да добывай, что требуется. Озеро, опять же, неподалеку: значит, рыбы всегда вдоволь, голодать не обязательно. А надоест чешуей руки трепать — так лес рядом, силки на зайцев никто не запрещал. Словом, благодать, мимо кто проедет, залюбуется, остаться захочет.
Только желание это быстро пропадет, едва староста расскажет об обычаях местных. Такими историями детишек в Елееве с малолетства стращают, да взрослый услышит — тоже поежится, поскорее из кружки хлебнет, озноб унимая.
Словом, с давних времен известно: в лесу, в самой глухой его чаще, куда и волки заглядывать боятся, живет Чудовище лютое. Чудовище это там обретается, сколько лес этот существует да горы вокруг него стоят. Из чащи носу не кажет, к людям не выходит, потому и описать его никто не берется: не видали. А те, кому выпал жребий лицезреть, рассказать ни о чем уж не могут.
Раз в год, ближе к осени, Чудовище голос подает. Из самого сердца леса несется рев страшный, ни на что не похожий. Верный знак: еду требует.
Тогда собираются елеевцы вместе, да, для храбрости выпив и перекрестившись, тянут жребий роковой: кому с жизнью прощаться? Все по-честному, чтоб без обмана. И ребенок руку в шапку запускает, и девица молодая, даже сам староста, зубы стиснув, камушек на ощупь выбирает, про себя молясь, чтобы белым оказался, озерным, а не черным, с горы принесенным.
Рано или поздно раздастся истошный крик, или плач, или чувств лишится кто-то: нашел жребий приговоренного. Тут ему одна дорога — всей деревней в лес проводят. Подальше заведут, к дереву привяжут да оставят. Мужикам бутылку самогона рядом поставят, бабам да детям — хлеба с молоком. Много не нужно: на следующий день пойдут проверить, а от выбранного одни косточки обгрызенные остались.
Спросите, почему никто управу на Чудовище это не нашел, почему не собрались, миром не поднялись, не выкурили окаянного да на вилы не подняли? Ответ в книге таился, столь древней, что староста, бережно ее хранящий, смысл сам пересказывал, лишний раз страниц хрупких не тревожа.
— Гласит легенда, — вещал он, глаза к небу поднимая, — что с Чудовищем справиться может лишь тот, кто в руки оружие первый раз в жизни возьмет, только перед Чудовищем этим очутившись. А таковых во всем свете не сыщешь: дети с малолетства из игрушечных луков стреляют, женщины топорами кур рубят, про мужчин и говорить нечего. Нет у нас того, кто дерзнет на Чудовище выйти. Видно, век нам с ним куковать, а мне — следующему старосте книгу эту передавать да пересказывать, чтобы он вам в головы это вдалбливал…
В деревне жила одна семья. Ничем средь других не примечательна, кроме того, что дочь единственную пришлось Чудовищу позапрошлой осенью отдать. Мать рыдала так, что чуть не ослепла, отец от горя год не разговаривал. А, заговорив, сказал:
— Будем мы с тобой нового ребенка растить. Да такого, чтобы враз Чудовищу конец пришел. Дочь нашу оно сожрало, так пусть сын поперек горла встанет да горло то разорвет руками голыми!
Ничего ему жена не ответила, подумала только, что свихнулся тот от горя. Но перечить не стала, и родился в положенный срок у них сын. Назвали Елисеем.
С первого же дня отец над Елисеем трясся. Строго-настрого запретил жене при мальчишке даже ножами пользоваться: хочешь хлеба порезать — ступай во двор. В поле с сыном не отпускал — а ну как схватится за серп ненароком? Игрушки все сам для ребенка мастерил: ни меча, ни лука Елисей и не видел ни разу.
Время шло, мальчик рос. Очень боялся отец, что, едва тот ходить начнет, задумка его прахом пойдет: выскочит малец за ворота, с другой ребятней встретится, те ему рогатку какую в руки сунут — и прощай, избавление.
Зря переживал. Староста, как услышал, какая роль Елисею уготована, живо всех собрал, и взрослых, и детей. Да объяснил доходчиво, как важно, чтобы мальчишку никто не соблазнил никакой сталью заточенной или тетивой натянутой.
— И детям своим скажите! — сурово велел он людям. — Кто Елисея с пути собьет, безо всякого жребия к Чудовищу следующим отправится!
Неизвестно, что уж тут подействовало: угроза или шанс навсегда ярмо страшное скинуть, только следующие пятнадцать лет на улицах детей с игрушечным оружием не видать было.
Топоры в домах держать стали, охотники свои домики на три замка запирали, в лес ходили, оглядываясь. Один раз даже знатный господин мимо проезжал, желал заплатить богато за стол и ночлег — не пустили. Раскланялись, хлеб да соль вынесли, но набрехали что-то с три короба про болячку какую-то, что деревенских косит, про клопов, про черта в ступе, словом, господин тот убрался подобру-поздорову, мечом своим побрякивая.
Долго ли, коротко ли, добилась деревня своего: стукнуло Елисею шестнадцать. Гуляли на том празднике, как в последний раз: каждый дом загодя готовился, наливки настаивал, закусь готовил. Утром головы трещали, как огурцы в кадушках, но все равно ходили, улыбались, друг друга поздравляли. Елисей, тоже после гулянки отоспавшись, начал собираться в путь-дорогу. Парнишка-то с младенчества слышал, что ему предстоит, с мыслью свыкся давно, даже дождаться никак не мог. Шутка ли — вся деревня на тебя, как на святого, смотрит! А уж вернется когда…
Замечтался Елисей над котомкой, только подзатыльник в чувство привел.
— Будет уж размышлять, — проворчал отец. — Дело пора делать.
С этим Елисей был согласен. Затянул котомку, вскинул на плечо да вышел во двор. А тут уж вся деревня собралась, впереди кузнец стоит, меч в ножнах в руках держит. Увидел Елисея, аж вздрогнул: больно близко тот к оружию оказался.
— Помню я, помню, — проговорил парень, на меч глядя. — Покуда Чудовище не найду, не касаться!
Руки поднял и повернулся: мол, крепите. Кузнец с его отцом живенько пояс вокруг Елисея обернули, затянули крепко. Проверили — все в порядке. Ну, пора, значит.
— Помни, сынку! — наставил на Елисея палец отец. — Что бы ни случилось, не вытаскивай меча из ножен раньше срока!
Елисей кивнул, голову на благословение родительское склонил. Получил оное, развернулся и пошел, не оглядываясь.
По лесу ему и раньше ходить доводилось, да вот только так глубоко — ни разу. Много чего испытал Елисей по дороге: один раз волк выскочил да выскалился, будто просил — ну, доставай меч, давай силою померяемся. Елисей не дрогнул, камнями в волка начал швыряться да так кричать страшно, что сбежал серый, не выдержал.
Позже лук нашел со скелетом вместе: красивый тот лук был, аж переливался на скупых солнечных лучах. Казалось, будто прожилки на дереве из золота сделаны. Протянул Елисей руку, да опомнился вовремя: если уж и брать, то на обратном пути.
А уж как в чащу полез, так ветки ему новую задачу устроили: лицо исполосовали, руки искололи, а, главное, пояс развязали. Брякнулся меч о землю, звякнув, и затих, блестя навершием. Дескать, ну, что ты, Елисей, теперь делать будешь?
Не сплоховал паренек: полчаса аккуратно примерялся, как бы так меч подцепить, чтобы только ножен коснуться. Страшно: поторопишься — вся жизнь под откос пойдет. Справился.
Видать, смирился лес с тем, что не совладать ему с героем: расступилась чаща, открыла дорогу. Прошел по ней Елисей, повернул — и увидел того, о ком сказки сказывали.
Ростом Чудовище было локтя на три повыше. Шкура черная, косматая, глаза бешеные горят, будто обжечь желают. Увидело Чудовище Елисея, от удивления пасть раскрыло. Мелькнули внутри клыки острые, каждый с палец толщиной.
— Я еще не просил есть! — проревело Чудовище, свирепо на Елисея глядя. Тот взгляд смело выдержал, хоть и подкашивались ноги. Не говорилось в книжках, что Чудовища по-человечьи могут.
— А я к тебе и не на ужин, нелюдь поганая! — схватился паренек за ножны. — Я — Елисей, за шестнадцать лет никакого оружия в руках не держал, ни топора, ни меча, ни дубины! Пришел тебя, тварь, прикончить, как легенды заповедовали!
Смерило Чудовище взглядом Елисея и расхохоталось.
— Это где ж ты, дурачок, такую легенду выискал? — пробурчало оно, лапой глаза утирая. Когти на лапе зубам ничуть не уступали, к слову.
— В книге древней, — стоял на своем Елисей. — Ее издавна старосты друг другу передают, там вся история наша и мудрость веков прошлых…хватит болтать, в общем, готовься к смерти!
И потянул меч из ножен.
— Дурачина ты, — с жалостью проговорило Чудовище. — Эту легенду я туда и вписал. Чтоб, если кто сюда драться придет, его без проблем порешить. Давненько дело было, думал, уж и забыли все…
Дрогнула рука Елисея, меч на траву шлепнулся.
— Как…ты?
— Я ж говорю, дурачина, — развело лапами Чудовище. — Ну, что уж теперь.
И съело Елисея.