Как кто-то смеётся, «украинский — это русский, в котором рандомно расставлены буквы І». Это лишь мнение постороннего, и я попытаюсь пролить немного света на то, по какой системе эти буквы расставляются. Всё равно без словаря верно не выйдет, но всё-таки…

Набор правил неполный, но описывает основные случаи.

Введение

Русский и украинский язык стали разделяться примерно с 1100 года, когда закончилась Киевская Русь и началась раздробленная Русь: власть перестала двигаться с места на место, и если князь сидел, например, в Ростове — там и оставался.

Напомним прочтение украинских букв.

И → близко к [ы]. Здесь и далее все знаки транскрипции соответствуют русскому.
І → [и]
Ї → [йи]
Е → немягкое [э]
Є → Е, даже йотируется [йэ] или нет [’э] по русским правилам
Г→ [ɦ], южнорусское фрикативное Г
Ч, Щ → не являются автоматически мягкими, по умолчанию твёрдые

Кроме того, украинский не акает и не оглушает!

Возникает вопрос: почему такие странности с гласными? А украинскую письменность разрабатывали с нуля (без оглядки на наслоения русского) умные люди, сравнивали слова разных языков и заметили такое.

Во-первых, произношение Е как [э] исторически первое и сохранилось в украинском. Слово мед (мёд) в какой-то момент читалось как [мэд] — а русский в результате кое-каких процессов, в украинском не случившихся, стал читать как [м’от]. Ну а там, где мягкая/йотированная гласная всё же есть — ну придумали букву Є.

А произношение И [ы] — этот процесс случился только в украинском, но не в русском. Везде, где в древнеславянском И [и], в украинском И [ы]. В результате появились омоформы мила [мыла] милая и мила [мыла] мыла.

А каждое I [и] откуда-то взялось, и есть несколько правил. Я приведу пять.

1. Такие позиции, где [ы] невозможен

В начале слова, а также в паре с другой согласной: історія [истор’ия] история

Давайте буду транскрипцию писать не очень настоящую, но понятную: [я] = [йа]

А также если добавить к таким словам приставку: передісторія [пэрэд’истор’ия] предыстория

Ну или в конце слова, включая префиксоиды (части сложных слов, близкие к приставкам): денді [дэн’д’и] денди, квазідержава [кваз’идэржава] квазигосударство

Исключение: если в иноязычном собственном имени там действительно редкий и мало кем произносимый звук [ы], то так и быть: Кім Чен Ин [к’им чэн ын] Ким Чен Ын

Причина: в каждом языке есть «плохие» звукосочетания, которых он сторонится. Ми тоже не любим [ы] в начале и соглашаемся, если это заимствование.

Действует в новых корнях: да

Легко запоминается в разрезе современного языка: да

Действует надёжно: да

2. Ять

Практически везде (исключения единичны), где было Ѣ, стало І: хлѣбъ → хліб [хл’іб], въ полѣ → в полі [ф пол’и]

А в русском, как вы понимаете, случилось Ѣ→E: хлѣбъ→хлеб

Собственно, посмотреть, как по-украински — это один из важнейших способов увидеть ять в дореволюционном русском. Но: за тысячелетнюю историю языка яти появлялись и исчезали, и когда-то было клѣщъ, вѣдро, но к XIX веку стали писать строго клещъ, ведро. А украинский старые формы запомнил, и там кліщ, відро.

Подробнее: Дореволюционная орфография для сов и филинов

Причина: упрощение системы гласных, свойственное всем восточнославянским языкам.

Действует в новых корнях: нет, ятей больше нет

Легко запоминается в разрезе современного языка: нет, только по словарю

Действует надёжно: почти

3. Новый ять

О, это главный мем украинского, описанный тут: Второй ять в украинском, или О коте, ките и Азарове

Явление случилось в XII…XIV веке, и чтобы оно сработало, должны выполняться ВСЕ ЧЕТЫРЕ условия.

1. О и Е — а не Ъ и Ь. Беглая буква ятем не станет — ни старым, ни новым!

2. Слог закрылся в результате выпадения ЪЬ после.

3. Для Е должен выпасть строго Ь.

4. Явление 12…14 века, так что если морфема заимствованная — то настолько старая, что мы её и заимствованием не считаем.

Примеры.

• кот (котъ): все четыре, потому кіт

• кота (кота): нет закрытого слога, потому кота.

• пень/пня: беглая гласная, подозревается Ь (пьнь/пьня), потому пень/пня.

• бомба: новый корень, потому бомба.

• борщ: а там был ерЪ (бърщъ), к тому же падение редуцированных, как видите, не закрыло слог, потому борщ.

• булочка: суффикс -очк- ажно 16 века, потому булочка.

• мёд (медъ): Е и Ъ , потому мед.

• медь — а вот она она мѣдь, так что мідь/міді. Не новый ять, а старый.

• народ: есть диалектное нáрід, но форсирование со стороны церковнославянского сделало нормативное народ.

• Азов: тут никакого суффикса -ов (слово тюркского происхождения), так что Азов. Другие произношения служат только чтобы уеть одиозный полк.

• То же самое со словом фронт: нормативно фронт, и «на фрінт» — это издёвка.

Причина: хитрые фонетические процессы, сопровождавшие падение редуцированных (≈1000 год): в одних позициях звук был длинный, в других короткий. Длинный и короткий гласный не могут долго различаться одной длиной: они гарантированно или потеряют длину, или разъедутся и звучанием.

Действует в новых корнях: нет, редуцированные уже упали. Если и появится какой-то корень-мутант, то, полагаю, по принципу заимствований (см. ниже).

Легко запоминается в разрезе современного языка: есть какие-то паттерны, но в целом — только по словарю

Действует надёжно: совсем ненадёжно

4. Собственные имена

Тут всё просто: если у кого-то есть имя, то его надо передать настолько точно, насколько может язык. Там, где в оригинале [и], украинский тоже пишет І: Дізраелі [д’израэл’и] Дизраэли.

Но: при передаче русских имён смотрят на корни: Литваков [Лытваков] Литваков. И если видят старый/новый ять, пишут Є: Медвєдєв [мэдв’эд’эв] Медведев.

Причина: передача имени

Действует в новых корнях: да

Легко запоминается в разрезе современного языка: да, но есть старые хорошо ассимилировавшиеся слова вроде Литва [лытва], которые только по словарю

Действует надёжно: для новых имён надёжно, для старых нет

5. Нарицательные заимствования

В середине слова, где есть выбор между И [ы] и І [и], нарицательные заимствования выбирают букву по правилу «де ти з’їси цю чашу жиру»: после этих согласных будет И. После остальных будет І: мобільний [моб’ил’ный] мобильный, мюзик-хол [м’узык-хол] мюзик-холл.

С эпонимами (нарицательными собственного происхождения) это работает необычно: Рудольф Дізель [д’изэль] изобрёл двигатель дизель [дызэль].

Причина: экономия сил при произношении, взаимодействие русского и украинского. Вот языковеды, скорее всего в советское время, и записали правило.

Действует в новых корнях: да

Легко запоминается в разрезе современного языка: да

Действует надёжно: да

Заключение

Как вы видите, только три буквы могут стать буквой І: ОЕИ. На месте АУЫ — это явная попытка уеть украинский. (Но существуют грамматические явления вроде комарі, отдельный вопрос)

Азіровку (манеру речи Николая Азарова) телевизионщики назвали уникальной. Я, наоборот, считаю её стройной системой, присущей всем русским, связавшимся с Украиной, поскольку своими глазами видел у разных людей и даже у робота.

Я по крайней мере вижу три проявления азіровки:

1. Не имея доступа к словарю и не обзаведясь чувством языка, человек не понимает, где надо ставить І, а где нет. И если его за это ещё и пинают, получается гиперкоррекция: ставит там, где не надо.

2. Стандартные приставки и окончания читает по русским правилам.

3. Украинскую письменность читает как русскую.

Для ЛЛ: Глокая куздра штеко будланула бокра, получился бокрёнок, назвали его ChatGPT.

Вот знаете, какая интересная штука вырисовывается, если копнуть. Мы же все слышали про этих строгих филологов-нормативщиков, да? Этакие хранители эталона, которые с линейкой и циркулем выверяют каждый звук. Ломоносов, Ушаков, Ожегов... Их дело — создать канон, правила. Без них — хаос, невозможность общего языка у врача, инженера, юриста. Они провели главные улицы и проспекты языка.

Но ведь язык — он как живой организм, понимаете? Он всё время растёт, дышит, меняется. В нём есть не только парадные подъезды, но и тёмные переулки, базарные площади, молодёжные тусовки — сленг, диалекты, просторечия. И долгое время на всё это смотрели свысока, как на сорняки. Хотя, конечно, какие-то энтузиасты, вроде Даля, эти «сорняки» исправно коллекционировали — но больше как диковинку, а не как главное содержание.

А потом пришли другие учёные — «наблюдатели». Их философия, дескриптивизм, родилась в основном в западной лингвистике*, но нашла свой яркий отклик и здесь.

Наш академик Лев Щерба был из тех, кто великолепно чувствовал этот подход. Он не был родоначальником, но стал его мощным глашатаем в отечественной науке. Помните его знаменитую «Глокую куздру»? Это был манифест: мы чувствуем грамматику даже в полной бессмыслице, важно описать сам механизм, а не только оценивать правильность! Но дело было не только в теории.

Практический толчок дали такие люди, как американский лингвист Чарльз Фергусон, который в 60-х изучал, как люди на самом деле говорят по телефону, или Уоллабх Ли, который анализировал живые диалоги. Они поняли: чтобы понять, как язык работает в жизни — в бытовой ссоре, в рабочем инструктаже, в дружеской переписке — одних правил мало. Нужно смотреть на реальность.

*Дескриптивизм как метод сложился в первую очередь в американской структурной лингвистике начала XX века (Франц Боас, Эдвард Сепир, Леонард Блумфилд), часто в работе с индейскими языками, у которых не было письменной нормы и их можно было изучать только через живое описание. Щерба, работавший в то же время, был великим мыслителем, который независимо пришёл к очень схожим идеям о приоритете изучения живой речи и системного подхода к языку.

Эти «наблюдатели» и начали тихую революцию: они стали собирать всё подряд. Не только Толстого и Чехова, но и вывески, объявления, байки из цеха, песни, анекдоты, поздние разговоры на кухне — всю ту живую, нестриженую речь, от которой классический филолог брезгливо отворачивался. Всё это они складывали в гигантские электронные хранилища — так появились первые языковые корпуса. Просто склад. Сокровищница всего, что когда-либо было сказано и написано.

И долгие годы этот склад просто пылился. Пока не пришло его время.

А время пришло вместе с попыткой заставить машины понимать человеческую речь. И тут оказалось, что сухих правил и словарей Ожегова категорически недостаточно не только чтобы полноценно понимать язык - между людей. С машинами - та же проблема.
Пионеры вроде Джона Синелер, который в 90-е создавал первые большие корпуса новостных текстов для машинного обучения, понимали: чтобы научить компьютер хоть как-то чувствовать язык, ему нужно скормить не выхолощенный эталон, а всю ту самую живую, шершавую, порой неграмотную речь во всём её невероятном разнообразии. Весь тот гербарий сорняков, который десятилетиями собирали «наблюдатели», вдруг оказался бесценным сырьём, золотой жилой.

И вот этот — весь, целиком, неотсортированный — язык, все эти корпуса, скормили нейронным сетям. Компьютеру ведь всё равно, что перед ним: сонет Шекспира или ругань в пробке. Для него и «ликбез», и «краш», и «дОговоры», и «договорА» — просто статистические связи, вероятности, узоры. Он искал в этой гигантской куче не предписанные правила, а самые крепкие, самые частые пути, по которым слова любят соединяться друг с другом.

И произошло почти что чудо. Из этого гигантского цифрового отражения всего языка, в создании которого участвовали и хранители нормы, и собиратели живого слова, — родился тот самый искусственный интеллект, который мы все знаем. Он получился живым и гибким именно потому, что его учили на всей полноте языка, а не на одном лишь эталоне. Он понимает наши шутки и иронию именно потому, что в его памяти есть не только академические тексты, но и бесчисленные чаты и форумы.

Так что выходит, наш сегодняшний разговор с нейросетью — это, в каком-то смысле, тихая победа тех самых «наблюдателей». Победа любопытства над догмой, разнообразия над единообразием. Красивая история о том, как стремление понять жизнь во всей её полноте, а не по одним лишь учебникам, в итоге подарило нам одно из самых удивительных технологических чудес.