Аркрайт взял его за плечи – это, кстати, у него тоже получилось без труда – и несильно встряхнул, приводя в чувство. Рявкнул:

– Где?!

Никлас без лишних слов развернулся и заспешил куда-то сквозь снег.

Аркрайт и Строганофф уже успели проделать половину пути до главных ворот парка, но Никлас вновь вёл их в дальнюю, дикую часть. Вряд ли этот человек много упражнялся при жизни, но сейчас за ним было сложно поспеть – страх за детей гнал его вперёд. Аркрайт понял, что случилось несчастье – больше по тону перепуганного отца, чем по словам, в которых было маловато толку.

– Это не то… Не то дерево! – на ходу объяснял Никлас. – Виви, она… Когда она была маленькая, мы любили играть в моряков, но она никак не могла запомнить стороны света, думала, что «юг» и «север» – это то же самое, что «лево» и «право», зависит от того, в какую сторону лицом она стоит… Она ошиблась в записке! Имела в виду дерево справа, не слева от ворот… Вот и вышло…

Аркрайт не знал, смеяться ему или ругаться последними словами. Если бы он был отцом девчонки, то наверняка тем вечером применил бы весьма непедагогичные и устаревшие методы воспитания, вот только он не был её отцом. Её отцом был призрак, который то и дело натыкался на деревья, потому что ничего не видел через мокрые очки. Да уж, Аркрайт как-то иначе представлял, во-первых, посмертие, а во-вторых – то, как он проведёт нынешнее рождество.

– Помогите! – ветер вдруг донёс до них тоненький голосок, и Аркрайт вскинул голову, как охотничья собака, почуявшая дичь. – Помогите! На помощь!.. Виви! Ви-ииви-иии!..

Аркрайт со Строганофф подбежали ближе и наконец разглядели крошечную заснеженную фигурку. Майкл сквозь слёзы звал на помощь, а Виви… Виви барахталась в снегу, и Аркрайт рванулся было к ней, но Никлас крикнул:

– Стойте! Там пруд! Пруд!

И тогда всё наконец встало на свои места: Виви провалилась под лёд.

Может, дети хотели срезать путь до заветного дерева по замёрзшему пруду, то ли вовсе забыли, что он здесь был – снег сравнял лёд с берегами. Конечно, рядом темнел вытащенный на берег плавучий причал, но, впрочем, и его тоже в такой снегопад поди разгляди…

Безобидное слово «пруд» могло обмануть, но он был достаточно большим, чтобы кататься по нему на лодках, и Аркрайт помнил, как дети купались здесь летом: глубины хватало. И ледяная вода…

– Майкл! Не подходи к ней! – сам чуть не плача, выкрикнул Никлас, но мальчик даже не повернул головы. Неужели правда не видел его и не слышал?

– Майкл! – рявкнул уже Аркрайт. – Назад!!!

Перепуганный ребёнок подчинился и попятился прочь от сестры.

Строганофф плашмя упала на лёд, осторожно проползла чуть вперёд. Крикнула:

– Виви! Держись! Мы рядом!

Аркрайт не смел сам подойти ближе – если провалилась Виви, то куда уж ему? Он быстро, но без паники оглянулся, побежал к причалу. На нём были сложены… Трапы? Сходни? Какая разница, как это называлось – главное, что они были сделаны из длинных крепких досок.

– Анна!

Аркрайт схватил одну из досок, протянул Строганофф дальний конец. Та ловко перехватила его, направила дальше, и Виви схватилась за него мокрыми варежками. Аркрайт принялся тянуть; ноги девочки показались из полыньи, и Строганофф схватила её за воротник пальто. Осторожно, без резких движений, они вдвоём вытащили Виви на берег – во всяком случае, Аркрайт был уверен, что там уже начинается суша.

Бросив доску, он побежал к Строганофф, на ходу снимая тёплый зимний плащ. Завернул в него трясущуюся Виви, подхватил на руки; Строганофф сграбастала в охапку похожего на маленький сугробик Майкла.

Аркрайт оглянулся: Никлас снова пропал.

Думать об этом не было времени: детям нужно было в тепло, и прямо сейчас. На дворе стоял ненастный рождественский вечер, половина магазинов уже закрылась, и ближайшим теплом оказалась почта невдалеке от главных ворот – вот она, как ни странно, работала. Наверное, Аркрайт и Строганофф с детьми, с которых капала вода и падали комья тающего снега, были тем ещё зрелищем, и к ним, охая и ахая, сбежалось всё отделение. В задней комнате тут же поставили чайник, кассиры и телеграфистки разбежались в поисках сухих вещей. Пока Строганофф и пара других женщин с добрыми сердцами снимали с ребят мокрую одежду и укутывали их в чужие свитера и платки, Аркрайт попросил телефон.

Первой он позвонил госпоже Хэмфри, потом – одному из знакомых врачей, тому, что жил ближе всего. Хоть звонок Аркрайта и оторвал его от ростбифа, отменного красного вина и общества любимой собаки, он прибыл даже раньше матери ребят. Осмотрев их обоих, доктор дал утешительный прогноз. Виви он прописал чай с мёдом трижды в день и тёплые носки, а зарёванному Майклу вручил огромный клетчатый носовой платок и велел быть храбрым маленьким джентльменом. Конечно, купание в проруби могло подкосить и взрослого, но дети Хэмфри производили впечатление здоровых и крепких, никто из них не отморозил ни пальцы, ни носы, и Аркрайт надеялся, что всё обойдётся.

– Это ты писала письмо насчёт выкупа? – спросил он у Виви, от носа до пяток завёрнутой в чью-то длинную вязаную кофту.

Девочка посмотрела на него волком и оставила вопрос без комментариев. Спасибо хоть не добавила, что станет говорить только в присутствии своего адвоката.

– Ну и не отвечай, мне на самом деле всё равно. Я просто понять не могу, почему «предостережение» написано раздельно, – сказал Аркрайт.

Виви шмыгнула носом.

– Ну, это как в стихах, – неохотно пояснила она. – «И вот стою я пред тобой»…

– Ага, – весело хмыкнула Строганофф. – А для «крыжка» проверочное слово – «крыжовник».

Зазвенел дверной колокольчик, и в почтовое отделение в облаке снега и тревоги, видимой невооружённым глазом, влетела госпожа Хэмфри. Она уронила на пол саквояж с сухими вещами, которые Аркрайт благоразумно посоветовал принести, и бросилась обнимать детей, обоих разом. Она прижала их к себе, беспрестанно целуя то дочь, то сына, и, не будь Аркрайт таким чёрствым сухарём, он, того и гляди, прослезился бы от этой сцены – и правильно сделал. Работницы почты улыбались, промокая глаза платками. Госпожа Хэмфри в голос рыдала от облегчения и запоздалого страха. Майкл, само собой, тут же к ней присоединился, а минуту спустя не сдержалась и стойкая Виви.

– Мама, – всхлипывая, бормотал Майкл. – Мама, я хочу к папе… Виви сказала, мы поедем… Поехали к нему, пожалуйста, мама, мамочка…

Аркрайт и Строганофф переглянулись и, кажется, оба всё поняли. Вот зачем этим сорванцам тысяча фунтов. Не на игрушки, сладости и прочие детские сокровища, даже не на то, чтобы купить пони, или слона, или динозавра – о ком там ещё мечтают маленькие мальчики и девочки?

Ребята просто хотели к папе. Вот и всё.

– Виви, – госпожа Хэмфри вытерла глаза рукой, заглянула дочери в лицо. – Ты правда сказала Майклу, что вы отправитесь к отцу? Совсем одни?!

– Да! – выкрикнула Виви с неожиданной злостью. Слёзы текли по её щекам, но ей, похоже, было всё равно. – Если уж он не хочет к нам приехать, тогда мы к нему! Пусть так и скажет нам в глаза, что больше знать нас не желает! Джентльмен он или подлец?! Почему он нас бросил?!

Строганофф прижала руку к губам и отвернулась. Аркрайт молча положил ладонь ей на спину.

Госпожа Хэмфри не нашлась, что ответить дочери. Она просто обняла Виви и Майкла ещё крепче и заплакала снова.

Она имела на это право.

Все вокруг деликатно сделали вид, что заняты чем-то другим, давая им время. Когда дети слишком устали, чтобы продолжать реветь дальше, две милые телеграфистки вызвались помочь им переодеться за прилавком для посылок, чтобы госпожа Хэмфри могла хоть немного перевести дух.

– Господин детектив, – сказала она, делая храбрую попытку взять себя в руки и заговорить собранным и деловым тоном. – Я благодарю вас…

У неё не вышло, и госпожа Хэмфри замолчала. Потом совсем другим голосом произнесла:

– Мне нужно наконец сказать им, да?

Строганофф ободряюще пожала её руку.

– Они заслуживают знать, – мягко сказала она. – А вы не заслуживаете нести это бремя в одиночку.

Госпожа Хэмфри кивнула. Посмотрела на Строганофф, на Аркрайта и тихо сказала:

– Спасибо вам обоим. За всё.

Аркрайт и Строганофф проводили семейство Хэмфри до дома. Тряский кэб довёз их до самого крыльца, и детективы лично проследили, что Виви, Майкл и их мама вошли внутрь. Аркрайт сосчитал три оборота ключа в замке. Всё. Теперь полный порядок.

Метель кончилась, и ночь, совсем как в известном рождественском гимне, стала на удивление тихой. Улицы и дома укутал мерцающий в свете фонарей снежный покров. Вряд ли надолго: Аркрайт в самом прямом смысле чувствовал носом, что воздух стремительно теплеет. Да что это за зима такая? К утру опять будет не пройти и не проехать от слякоти.

Аркрайт отвернулся от дома Хэмфри – и увидел Никласа. Стоя на тротуаре, тот, запрокинув голову, глядел на светящиеся окна двух детских.

– С ними всё будет хорошо? – спросил он, и Аркрайту показалось, что это почти просьба. Что Никлас хочет, чтобы его успокоили, пообещали, что всё будет в порядке, потому что он сам…

Нужно смотреть правде в глаза: он сам этого уже не узнает. Он больше не пойдёт со своими детьми гулять в парк, не будет читать им книжек, наконец не научит Виви, где находятся север и юг. Не покажет Майклу, как бриться, не будет давать Виви напутствий, когда ей придёт время ходить на свидания. Не поведёт её к алтарю.

Он не увидит, как растут его дети. Он вообще больше их не увидит.

– Да, – твёрдо сказал Аркрайт. – Будет.

Это не было утешительной ложью. Аркрайту хотелось верить, что так и есть. Да, Виви и Майклу пришлось нелегко, и впереди ещё одно тяжёлое испытание – вряд ли последнее, если знать эту жизнь. Но, в конце концов, у них есть чудесная мама, которая их очень любит, а ещё отец, который их очень любил. Хоть и в прошедшем времени, это тоже дорогого сто́ит.

– Ты можешь написать им письма, – вдруг сказала Строганофф. – Если есть, что сказать. Или ты сейчас снова исчезнешь?

Никлас с сомнением посмотрел на собственные руки, снял и протёр очки.

– Кажется, нет, – неуверенно сказал он. – То есть… Мне кажется, меня вызвали из… оттуда, где я был, потому что сегодня я был им очень нужен. Знаете, я как будто спал… И вдруг почувствовал, что где-то там, далеко, Магдалена думает: «Вот бы Никлас сейчас был здесь». И она думала это… так отчаянно, что я вдруг раз – снова оказался в этом мире, вот тут, перед домом. Я знал, что Магдалена и дети в беде, и очень за них испугался, но войти не посмел… Не поймите меня неправильно, просто я знал, что я мёртв. Это… Не могу объяснить, но это что-то, что чувствуешь. Я побоялся их напугать, и… В общем, я подслушивал под окном, как какой-нибудь жулик, а когда вы двое вышли из дома, проследил за вами и удивился, что могу с вами говорить. Вот только сразу после разговора… Наверное, это было потому, что в тот момент я помог вам всем, чем мог, и на какое-то время снова стал бесполезен. Я… исчез. Как будто моргнул – и из паба сразу оказался в парке, около того проклятого пруда. Там, где во мне снова нуждались мои дети.

Аркрайт задумчиво кивнул. Сам Никлас не мог поговорить с Виви и Майклом, зато смог привести им помощь. Передать полномочия живым. Звучало почти логично.

– Вот только никак не возьму в толк, почему я не исчезаю сейчас, – признался Никлас. – Ведь всё закончилось.

– А я знаю, – вдруг сказала Строганофф.

Аркрайт и Никлас оба посмотрели на неё.

– Просто, – Строганофф кивком указала на дом, – ты всё ещё очень нужен кое-кому. Вон там.

Никлас моргнул, глядя на дверь.

– Магдалена, – сказал он в пустоту.

Строганофф кивнула, доставая свои изящные тонкие длинные папиросы. Аркрайт из чувства справедливости стянул у неё одну. Никлас неуверенно протянул руку к пачке, и Строганофф, конечно, не стала возражать.

У её табака был любопытный привкус вишни.

Какое-то время они молча стояли, курили и наблюдали за тем, как в доме гаснет свет. Сначала госпожа Хэмфри потушила лампу у Майкла, оставив ему уютный ночник – чтобы не боялся темноты. Потом она пошла укладывать Виви. Свет в комнате девочки горел ещё долго, и Аркрайт даже не пытался представить, о чём они там говорят. Это их дело, и, даст бог, они сумеют друг друга понять.

Наконец окно Виви погасло. Огонь остался гореть только в маленькой гостиной на первом этаже – той самой, где висели свадебные фотографии, а в чулках наверняка так и лежал неубранный уголь.

Аркрайт докурил. Никлас тоже.

– Вы думаете, мне правда стоит? – спросил он. – Что, если она испугается? Что, если разозлится?

Строганофф сделала последнюю затяжку.

– Ты уже один раз покинул её, не прощаясь, – просто сказала она. – Хочешь сделать это снова?

Никлас стиснул и снова разжал кулаки, провёл ладонью по волосам. Ему было страшно, и, видит бог, кому бы на его месте не было?

Никто из них не мог сказать, сколько ещё времени Никласу было дозволено не возвращаться обратно в небытие. Вряд ли очень долго, но хотелось верить, что хотя бы до утра. Рождественские чудеса, они ведь обычно столько и длятся, правда?

Аркрайт дружески сжал его плечо.

– Иди к ней, приятель, – сказал он. – Ты же знаешь, она не умеет сама открывать шампанское, а дворецкий уехал в Оксбридж.

Никлас кивнул, не сводя глаз с окна гостиной, и зашагал к крыльцу.

Сторонним наблюдателям сейчас было самое время деликатно удалиться, но Аркрайт и Строганофф немного прошли вниз по улице и, не сговариваясь, затаились за углом заснеженной живой изгороди. В конце концов, Аркрайт в некотором роде теперь чувствовал себя в ответе за эту семью – нужно же было убедиться, что всё закончится как надо?

Никлас постоял на крыльце, собираясь с духом, поднял руку и позвонил. Какое-то время ничего не происходило. Наверное, бедная Магдалена, натерпевшаяся за сегодня, больше не ждала никаких гостей. Но пару минут спустя дверь всё-таки открылась, и…

Госпожа Хэмфри не разозлилась и не испугалась. Долгое, долгое мгновение она, застыв, стояла на пороге, а потом без единого слова упала Никласу на грудь. Он прижал её к себе, обнял так крепко, как обнимают только после неизмеримо долгой разлуки. Зарылся лицом в её волосы.

Если честно, Аркрайт всегда чувствовал вину, когда становился вольным или невольным свидетелем мгновений чужих любви и тепла. Шпионить за разными преступниками и негодяями, чтобы вывести их на чистую воду – запросто, в конце концов, это и есть его работа. А вот подглядывать за хорошими людьми в моменты, принадлежащие только им одним, ощущалось чем-то вроде воровства.

Сегодня, сейчас, Аркрайт не чувствовал себя вором.

На него снизошёл небесный свет.

Он только теперь понял, что они со Строганофф крепко держат друг друга за руки. Она повернулась к нему; её глаза сияли.

И тогда Аркрайт очень отчётливо понял одну вещь.

Нет времени бояться.

– Анна, – хрипло сказал он. – Ты проведёшь это рождество со мной?

Строганофф улыбнулась ему и вытерла слезинку со щеки.

– Конечно, – сказала она. – Конечно, Винсент.

***

Ближе к полуночи опять пошёл дождь, но это было не страшно: они успели спрятаться под крышу.

Любимый паб Аркрайта, где он обычно брал еду навынос, гудел, гремел и горланил рождественские песни десятками глоток, но для постоянного гостя на кухне нашлись не только пара порций вполне съедобного гуся, но и – настоящее рождественское чудо – два щедрых ломтя пудинга, благоухающего апельсином и корицей. А ещё у Аркрайта дома в тёмном ящике стола давно уже ждала своего часа бутылка отменного красного вина – подарок благодарного клиента.

В одиночку Аркрайт вино не жаловал, так что и штопора у него в хозяйстве не водилось. Он уже думал было отправиться на поклон к соседям, но Строганофф продемонстрировала невероятную сноровку и в мгновение ока открыла бутылку ключом от входной двери.

Бокалов у Аркрайта, естественно, тоже не было и в помине. На самом деле, если на то пошло, у него в квартире не хватало многих вещей, которые обычно приходят на ум, когда говоришь о таком месте, как дом. Он думал об этом, когда они со Строганофф чокались щербатым стаканом и кружкой со старыми разводами от кофе, но, если честно, думал недолго.

Они сидели вдвоём, Аркрайт на единственном стуле, Строганофф – на его кровати. Ели, разговаривали, смеялись, и, когда бутылка опустела наполовину, и вино окрасило весь мир в тёплые тона смутной необоснованной надежды на лучшее завтра, Аркрайту вдруг начало казаться, что в той самой кровати всё-таки вполне может хватить места на двоих.

Это было лучшее рождество в его жизни.