И вот получается, что он заблудился. Это было даже интересно. В местах, где он уже не в первый раз собирает дикий чеснок. Началось всё с самого начала скверно. Поссорился с отчимом. С ним мать сошлась, когда ему было шесть лет. Родной батя пил по-чёрному. Месячными запоями. Какая женщина такое выдержит? Отчим трезвенником тоже не был, но он хотя бы не орал дурниной и не бил его и мать. В остальном достоинств больших он не видел. Понимал, что матери нужен какой-никакой мужик. Бабушка всё любила говаривать – одинокая баба, что репей у дороги. Всяк прошедший ущипнуть норовит. Да и он не лучше. По нему пословица практически прошла катком, придавив всей тяжестью, – где крови ни ложки, жалости ни крошки. После того как мать родила сестрёнку, про него вообще забыли. Рос брошенным. Ходил с детства, где хотел и сколько душа желает. Любые поездки к дальним и ближним родственникам не только не возбранялись, но даже и приветствовались. Условие было одно – не загреметь в тюрягу. Прошедший девятый класс прошёл в кошмаре. Отчим ещё с осени стал подсовывать всякие рекламации о поступлении в военные училища с полным гособеспечением. Расписывал цветные перспективы будущего полковника. Приёмный папаша не скупился на краски. После очередной бомбардировки генеральскими погонами он выскочил из дома и, забившись на сеновале, рыдал от бессилия. Было мерзко от того, как красиво он хочет от него избавиться. Помнится, была тогда мысль уйти в лес, заблудиться и сдохнуть там. Чтоб новый папаша наконец-то успокоился.
И вот мечта, похоже, сбылась. Как получилось, что он оказался здесь? Он быстро глянул по верхушкам. Увидев солнце, он мгновенно сообразил бы, куда идти. Научил его ориентироваться в лесу отец одноклассника. Вместе с ним они не единожды были в глухой тайге у него в избушке. Бесконечное счастье. Почему у него нет такого бати? Он всегда завидовал тем, у кого были родные отцы. Они не ведали своего счастья, относясь к этому как к должному. Глупцы.
Небо, как на зло, затянули низкие кучевые облака. Казалось, что солнце везде – куда ни глянь. Решил сделать круг пошире, в надежде наткнуться на знакомую местность. И собирая по пути мясистые кустики колбы, потянул по лесу воображаемый маршрут. Так прошло около часа. Он достал сотовый. Четыре часа дня. Связи не было. Но здесь её и не было никогда. Она появится только на бугре, где он оставил мотоцикл. Старенький «ижик» с коляской. Специально для таких целей он денно и нощно стоял у двора. В глухой деревне ни у кого не было ни прав на технику, ни номеров. Как говаривал отчим – полное отсутствие советской власти. С собой рюкзак, термос с чаем и кусок хлеба с сыром. Нож за голенищем бродней. Ружья у него не было. Почти у всех подростков в его возрасте были двустволки. Свои, или свободно ходили с отцовскими. Как-то заикнулся об оружии отчиму. «В армию пойдёшь – дадут автомат – там и настреляешься», – был такой вот оптимистический ответ. Больше не заикался. Решил, что купит себе сам.
Была с собой ещё китайская сумка-баул под колбу. Он нарезал её полную. А знакомая местность всё ещё не появлялась. Тогда, повесив баул и рюкзак на одинокую осинку, чтобы было видно подальше, решил покрутиться рядышком. На сотовом было семь вечера, когда он вернулся обратно. Как так-то? Впервые замаячила перспектива ночевать на рюкзаке. Спичек с собой и то не взял. Остались в тёплой куртке в коляске, он её снял, чтобы ходить было не жарко. Решил ещё раз – теперь уже на везенье, пройти в направлении, как ему казалось, правильном. Взял сумку и шёл, пока не начало смеркаться. Поняв, что сегодня уже не выйдет точно, стал готовиться к ночлегу. Наломав побольше еловых веток, наложил на землю. Съел половину хлеба и сыра, запил чаем, и, подобрав руки под мышки и подтянув колени ближе к себе, попытался уснуть. Ничего не получилось, холод быстро пробрал распаренное тело. Пришлось приседать, отжиматься – чтоб хоть как-то согреться. Май хоть и вышел на финишную прямую, ночи ещё давали дрозда. Мог запросто бахнуть заморозок или выпасть снег. Дело в этих местах обычное. Короткий миг на полузабытье – и снова холод делал своё дело. Как только рассвело, первым делом он доел припасы и допил чай. Высыпал колбу из баула и, свернув его, положил в рюкзак. Стал думать, что делать. Солнца по-прежнему не было. Небо было одинаково серым, куда ни посмотри. Можно набраться терпения и ждать. Его уже всяко схватились. Куда он исчез, с великого психа, никому не сказал. Поехал развеяться и заработать немного денег. Сдавал колбу в райцентре бабулькам. Деньги откладывал на ружьё. Мотоцикл не иголка – в конце концов вычислят, где он. Может пройти, правда, ещё день и даже ночь. Он не мог далеко уйти. Ждать, надо ждать.
Он представил, как будут издеваться над ним сверстники, особенно отчим. Вот, скажет, учился бы в военном училище – никогда бы не заблудился. Кликуху какую-нибудь обидную пришьют – до конца дней не оторвёшь. А, – будут говорить, – это не тот ли парнишка, который в трёх берёзах всю ночь с баулом бродил. Нет уж, сам выйду. И решив сделать круг ещё шире, пошёл. Нервы стали сдавать во второй половине дня, когда уткнулся в какую-то истлевшую охотничью избушку. О её существовании он ничего не слышал. Подходные пути к ней давно заросли. На сотовом ни одного деления связи. Решил залезть на дерево. Выбрал ель с сучками от земли и, забравшись на самый верх, огляделся. Бесконечное море тайги и никакой связи. Только сейчас ему стало по-настоящему страшно. Вдали лес как бы поднимался выше. Заходя за колбой, он обильно обрызгал себя дихлофосом от клещей. Верное средство, в отличие от многих рекламируемых, работает безотказно, но, видимо, уже выдохлось. Он то и дело снимал с себя ползущих мерзавцев. Аэрозоль от этих тварей тоже надёжно лежал в коляске, в аккурат под курткой со спичками. Полный балбес. Всё, что делать не надо – исполнено с изумительной точностью. Что вдалбливал в их головы отец друга. Заблудился – прижми задницу. Не трать силы. Жди. Тебя найдут. Собираешься в лес на день – бери еды на три. Собираешься на три – готовь на неделю. Заблудишься – выходи всегда своим следом. Не срезай на прямую. Потерял след – садись. Спички, нож, компас, ружьё – должны всегда быть с собой. Чем они тогда слушали? Смысла выходить теперь своим следом вообще никакого не было. Хотелось есть. Нарвал медунок – так себе еда, но всё же.
С этими мыслями он подошёл к месту, которое видел с ёлки. Так и есть. Гора. Тянется вправо и влево. В этом месте он не был ни разу. Он полез наверх. Поднявшись, он понял, что местность здесь приподнята метров на тридцать, и дальше снова идёт ровная тайга.
Решил идти по вершине горы. Но она была изрезана глубокими логами, и потому он спустился к подножью и пошёл вдоль неё. Там оказалась звериная тропа. Идти было легче, но опаснее. Он вытащил нож, так и шёл полдня, перекладывая из руки в руку. Устав, засунул обратно за голенище. Ночь прошла, как и первая. Он прыгал на месте, приседал и отжимался. Место ночёвки выбрал у ёлки с низкими ветками, чтобы в случае опасности можно было быстро влезть на вершину. Сотовый разрядился. Сколько случайностей собралось воедино. И не в его пользу. Утром пошёл дождь. Он разрезал баул по боковым швам и, развернув его, как мог, приладил на сучья ели над собой. Дождь шёл весь день и ночь, к утру перешёл в мелкую морось. Тогда он снял сумку и, прорезав в её днище дыру, просунул в неё голову. Одевшись в импровизированный плащ, раскатал бродни и побрёл по тропе. Часто останавливался и слушал. Ему казалось, что стреляют. Поднявшись на возвышенность, сидел ещё около часа. Стреляли. Но так далеко, где-то у горизонта. Теперь, уже не сомневаясь, повернулся спиной к горе и пошёл на далёкие выстрелы. В эту ночь у него не было уже сил греться. Он просто трясся. Зубы стучали. Наступило утро и выглянуло солнце. Он стал рисовать в голове карту. Выходило всё плохо. Он даже приблизительно не знал, где он находится от исходной точки. Куда он успел уйти? Дорога до районного центра от их посёлка шла в аккурат с юга на север. Представив своё примерное местоположение, он пошёл по теперь уже намеченному маршруту, делая постоянные поправки, как учил их настоящий охотник, на движение солнца.
Клещей уже не скидывал. Сидя на отдыхе, прислонившись спиной к кедру, безразлично наблюдал, как членистоногий ползёт по рукаву куртки.
Мать была всегда занята собой или совместно нажитой с отчимом дочерью. Он не испытывал к сестре никаких чувств. Порой даже брезгливость, видя, как родители с ней сюсюкаются. Алкоголь попробовал первый раз в пятнадцать лет. На танцах. Не зная, сколько надо, чтобы было ништяк, глотал отвратительную жидкость большими глотками. Развезло и нахлобучило его основательно. Мир вокруг качало и переворачивало. Он еле дошёл до дома. Очнулся ночью в постели. Тошнило. Бегом выскочил во двор. Нагретая внутри брага с шумом стала покидать тело. Было отвратительно. Тело передёргивало от мерзости происходящего. На летней кухне горел свет. Он тихонько подкрался к окну. На табурете сидела мать. Плечи её тряслись. Уткнувшись в полотенце, монотонно раскачиваясь, мать беззвучно рыдала. Иногда ей не хватало воздуха и тогда отдельные всхлипы вырывались наружу. – Господи! – давилась мать слезами. – Господи! Он поймал себя на том, что он сейчас тоже сидит, монотонно раскачиваясь и постукиваясь затылком о ствол. «Какая же ты тварь!» – обозвал он сам себя. До него только сейчас дошло, что испытывала тогда мать. Бесконечное пьянство и связанная с ним мерзота. Порочный круг. Бессильная обречённость происходящего. Как он не видел этого раньше? «Прости меня, мамочка», – сорвалось с губ. Как она там? Как можно есть и спать, не зная, где её сын? В этих тревожных мыслях он провалился в сон.
