В университете общежитие мне не светило, потому как я происходила из богатых учительско-докторских слоев населения. Пришлось снимать комнаты у женщин среднего возраста, разных, но с одинаково неустроенной личной жизнью.
Мое заселение что-то меняло в мироздании. Что-то где-то переключалось, у квартирохозяек вдруг появлялась эта самая личная жизнь, и мне сперва намёками, потом прямым текстом сообщали, что неплохо бы подыскать себе другое жильё.
Некоторые из дам годами жили себе одинокими рябинами в чистом поле — никаких дубов вплоть до горизонта, но стоило мне пустить корни в ту же почву, как на тебе! — вон уже что-то перебралось через дорогу и завлекательно шелестит реденькой пожухлой листвой.
На одной из квартир события разворачивались стремительно, уже через неделю в доме появился приходящий друг сердца — слегка поношенный и сильно неумный бодренький Витечка, всё норовивший ущипнуть меня хоть за что-нибудь. Я пожаловалась хозяйке, но понимания не встретила.
— А не подставляй! — сурово заявила хозяйка. — Если такая нежная, то по средам и пятницам гуляй до часов одиннадцати, воздухом дыши.
Даже в страшном сне мне привидеться не могло, что я добровольно подставляю что-нибудь Витечке для ущипывания. Пришлось выбрать свежий воздух.
Приходил Витечка, дверь закрывалась на защёлку, звонок отключался, кто не успел, тот опоздал. К половине двенадцатого Витечка уходил, возвращался в лоно постылой семьи. Он так поэтически выражался. Там ещё что-то было про столь же постылую жену.
— Она вцепилась в меня, как хищник в жертву, — с пафосом заявлял Витечка.
Я представляла себе Витечкину жену с окровавленными клыками, прижимающую мощной когтистой лапой несчастного Витечку к затоптанному линолеуму на кухне, и мысленно желала ей удачи.
Как-то, надышавшись воздухом, я притащилась домой и обнаружила, что меня там не ждут. Поковырялась ключом без толку, звонок не работал, хозяйка спала богатырским беспробудным сном, а колотить в дверь значило разбудить весь подъезд. Полчаса я прослонялась вокруг дома, но и следующая попытка была неудачной.
Время за полночь. Днем еще тепло, бабье лето, а ночью пробирало. Я потопталась в подъезде на сквозняках и поняла, что на улице хотя бы не сквозит.
Через час бесплодных скитаний по окрестностям и попыток проникнуть в уют я села на скамейку и приготовилась помереть от переохлаждения. С собой даже ручки не было, чтоб оставить прощальную записку на холодеющем теле.
Я сидела и слушала, как падают сухие листья. Лист возникал в конусе света от фонаря, медленно планировал и уплывал из освещённого пространства в темноту. Из ниоткуда в никуда.
Потом в круге света появился рыжий кот, постоял, пригляделся и запрыгнул мне на колени. Кот был теплым, что значительно увеличило ценность его дружелюбия.
Мы с котом просидели в обнимку до трёх часов ночи, пока меня не подобрал загулявший сосед с пятого этажа. Кот помявкал на прощание и с нами не пошёл.
К тому моменту мне было не до опасений насчет мужского коварства, казалось, что если упаду, то разобьюсь со звоном на мелкие ледяные осколки. Я представляла собой настолько жалкое зрелище, что соседу и в голову бы не пришло, как говаривала моя тётушка, воспользоваться беспомощным положением. Проснулась его мама, меня отпоили горячим чаем и уложили спать на скрипучем диванчике.
Утром хозяйка выговорила: она брала на квартиру приличную девушку, а не шалаву, ночующую, где ночь застанет. Тот факт, что после ухода Витечки она забыла включить звонок и на автомате опустила защёлку, не учитывался.
Столько свежего воздуха ни до, ни после в моей жизни не было.
Через пару месяцев Витечка скинул постылые брачные оковы и пришел навеки поселиться. Я съехала.
Лет через десять я встретила на базаре хозяйку с Витечкой.
Витечка, совсем уже затруханный, всё рвался к пивному ларьку, но хозяйка цепко контролировала обстановку. Когда она отошла к прилавкам, Витечка опасливо оглянулся и сказал:
— Живу как в тюрьме, всю кровь выпила, паучиха. Чего я, дурак, тогда за тобой не приударил? Знал же, нравлюсь, вон как ты переживала, даже домой не шла, когда я приходил, ревновала.
По-хорошему, так Витечку следовало придушить там же. Злодеяние на фоне горы полосатых арбузов. И в этих арбузах закопать. А с другой стороны — он стоял, осторожно кося в сторону яростно торговавшейся хозяйки, и верил в то, что говорил.
Я подумала, что именно с тех пор я недолюбливаю свежий воздух в больших количествах, и сказала:
— Да, Витечка, так и знай, ты мне всю жизнь поломал.