Темная икона (ч3)
- А как же ты? – спросил Юрий Иванович.
Отец Василий ответил:
- Я отсюда не уйду. Это то, ради чего я принял постриг. Что мне, от сатаны драпать как заяц? Я ж вроде как воин за веру Христову.
- Как вы с ними собираетесь бороться? – спросил Павел.
Отец Василий поднял на него прозрачные голубые глаза.
- Чего я только не перепробовал, Павел Романович. Все молитвы, какие знал, перечел, даже отчитки. Крестами вон обложился, книгами священными. Верите – все им это до лампочки. Я ж грешным делом думал, как в голливудском кино – крест выставил, отче наш прочел и зло рассеялось. Но это не так.
- Зачем тогда вам тут оставаться, если вы даже не знаете, как с ними бороться?
Старик в задумчивости соединил кончики пальцев обеих рук.
- Я знаю, чего они боятся.
- И чего же?
- Они боятся веры. Настоящей, нерушимой. Не той, что измеряется в количестве поклонов и постных дней, а такой, когда ты с Богом – одно целое.
- Как это?
Старик открыл рот, чтоб ответить, но тут Мурад, стоявший у окна, встрепенулся:
- Эй, мужики, тут какой-то базар вокзал у наших бесов.
Павел, журналист и старец кинулись к окну: по двору двигалась процессия монахов, одетых в свои черные рясы, лицо каждого из них украшала маска из папье маше. Бугристые лбы, карикатурные носы и очерченные черным вырезы для глаз были не самым странным – когда свет фонаря выхватил лицо одного из монахов, черные изломанные линии, покрывающие поверхность маски, заставили Павла вздрогнуть. Процессия из десяти человек гуськом направлялась к старой деревянной церкви, обложенной лесами.
- Вот черт, - произнес Мурад и перекрестился.
- Что это за цирк? – журналист в отличие от таджика не был слишком впечатлительным.
Старик засуетился, взял наперсный крест, покрытый ржавчиной, и направился к выходу. Павел остановил его за рукав рясы:
- Ну куда вы? Бесы они или нет, но они явно хотят скрыть то, что здесь происходит. Вы не думали, что для вас опасность куда более серьезная, чем доза галоперидола?
Отец Василий ласково посмотрел на Павла, перекрестил его и потрепал по руке:
- Не беспокойтесь обо мне, Павел Романович. Уходите с Юрой и Мурадом, очень вас прошу. Я не знаю, смогу ли я вас защитить.
Юрий Иванович цокнул языком:
- Да щас, попов я еще не боялся. Пошли, мужики, глянем, чем эти мракобесы тут занимаются.
Мурад подумал несколько секунд и сказал:
- Не будем соваться прямо в пекло. Давайте глянем, что они вообще затеяли. На леса несложно взобраться, там высоте трех метров несколько досок в разных местах сняли – меняют. Залезем на леса и посмотрим.
Отец Василий неохотно кивнул и четверка спустилась на монастырский двор. Старец, несмотря на свой возраст, довольно шустро взобрался по лесам и отверг руку Павла, решившего помочь старику. В стене храма действительно был очень удобный наблюдательный пост: с внутренней стороны снятые бревна неплотно закрывали вертикально стоящие доски, и у каждого из четверки была импровизированная бойница, в которую можно было подглядывать, не опасаясь быть замеченным.
В церкви горело много свечей, поэтому рассмотреть происходящее было не трудно. Десять человек в рясах стояли, образовав круг, и монотонно читали молитву. В середине круга помещался стол, накрытый золоченой тканью, на самом краю стояла резная золотая чаша, а около нее лежал кинжал. Психиатр увидел на стене ту самую темную икону, на которой был виден только грязно-коричневый силуэт. Слов молитвы Павел не разобрал, ему показалось, что это обычный речитатив на старославянском, иногда ухо выхватывало отдельные слова вроде «днесь» и «якоже». Он посмотрел на старца, напряженно вглядывавшегося в происходящее – губы его шевелились, видимо, он тоже читал молитву про себя. Маски никто из них не снял, но Мурад шепнул:
- Вон тот около царских врат – это отец Андрей. Я его и в маске узнаю, падлу.
Монотонная молитва монахов убыстряла темп, но почему-то от этого стало легче разбирать слова – обычная тарабарщина на церковном языке. Однако немного погодя Павел понял, что в молитве ему послышалось слово деньги. Он сказал себе, что ему показалось, но оно повторялось вновь и вновь. Неожиданно психиатр услышал целую фразу, хоть и произнесенную очень быстро, но вполне понятную – «она тебя не любит, ей нужны только деньги. Деньги. Деньги. Деньги». Павел отшатнулся от щели, снова посмотрев на старца. Старик повернулся в его сторону и прошептал:
- Не верьте своим ушам. Все что тут говорится – неправда, бесовское искушение.
- Вы тоже это слышали? – в ухо ему прошептал Павел.
Отец Василий не ответил, прильнув к щели.
Когда темп молитвы достиг апогея, монахи разом замолчали и начали раздеваться. Скинув рясы, они остались совершенно обнаженными, но масок не сняли. Павел потрясенно смотрел на дряблые, слабые тела пожилых мужчин. Он почувствовал тошноту и легкое головокружение, как тогда на литургии, что вел отец Андрей. Ледяной пот выступил на лбу, ноги стали ватными, в ушах зашумело.
Неожиданно они одновременно повернулись в сторону царских врат – оттуда вышел человек в рясе, с такой же маской на лице. Он важно прошествовал к накрытому парчой столу и сбросил черное одеяние, и только теперь стало понятно, что это женщина. Она села на край стола, а один из монахов подошел к чаше, взял кинжал и полоснул себя по запястью. Струйка крови потекла в чашу, тем временем другой монах подошел к столу и проделал то же самое. Когда все десять братьев пополнили содержимое кубка, они снова встали в круг и продолжили петь молитву. Женщина сделала несколько глотков из чаши для причастия и легла на стол. Братья, продолжая убыстрять речитатив, возложили руки на ее живот, и то, что происходило в дальнейшем, заставило Павла оцепенеть от ужаса. На руках монахов постепенно проступили черные вены-веревки, чей узор становился все гуще. Они пробежали по спине, груди, запульсировали на шее. Кожа женщины как будто впитывала черную субстанцию этих вен, и на ее животе под ладонями монахов выступили такие же пульсирующие черные сосуды. Их рисунок был слишком густ для нормальной кровеносной системы человека, сплетаясь в причудливый плотный узор. Черные жилы, как корни хищного растения, выползли из тела женщины, зазмеились по столу, медленно спускаясь на пол. Павел с удивлением увидел, как они оставляют за собой разводы коричневой жижи – точно такие же, какие он видел на потолке в келье старика. Жуткие отростки разрастались, соединяя монахов и женщину в одно целое, и психиатр увидел, как эта густая сеть пульсирует в едином ритме. От головы женщины черные веревки протянулись к иконе – проползли по полу и поднялись по стене, напитывая черный силуэт темной субстанцией – изображение как будто ожило и запульсировало. Монотонный речитатив монахов действовал гипнотизирующее – Павел ощутил, что невольно покоряется этому ритму, легонько отбивая его ладонью на дереве. Чтобы развеять наваждение, он посмотрел на старика и окликнул его шепотом:
- Отец Василий, что это? Что они делают?
Старик потрясенно посмотрел на Павла:
- Похоже, проводят черную мессу. Та чаша – потир, кубок для причастий.. Это поругание священной литургии и таинства причастия.
Юрий Иванович с налитыми кровью глазами обернулся к старику:
- Чертовщина какая-то. Кирюх, я все равно не верю в эти байки. Это наверняка фокусы. Пойдемте к чертовой бабушке отсюда, эти эмо бои, пожалуй, и нас угостят галоперидолом или чем похуже во славу сатаны.
Отец Василий умоляюще сложил руки:
- Юра, христаради, уходите отсюда. Ты же знаешь, я тебе никогда не врал – вам опасно тут быть! Господи, у них женщина, это хуже всего!
Журналист в задумчивости потер плохо выбритый подбородок и хмыкнул:
- Бабы. Да уж, опасность хуже не придумаешь.
Вдруг Павел, старец и Юрий Иванович оглянулись на Мурада, издавшего истошный вопль. Тот отошел на полшага от своего смотрового отверстия и тыкал в него пальцем – из дыры смотрел самый настоящий глаз, окруженный складками коричневой плоти. Веко его было испещрено пятнами плесени, а из уголка текла омерзительная белесая жидкость. Почти одновременно вскрикнули журналист и Павел – в их смотровых щелях появилось по такому же глазу, дико и несфокусированно вращавшему глазным яблоком.
Старец скомандовал:
- Бежим! Они нас заметили!
Отец Василий подобрал полы рясы и шустро бросился по лесам. Спрыгивая с нижнего яруса, Павел и его спутники направились было к центральным воротам монастыря, но путь им преградил вышедший из мрака брат Аркадий и еще один незнакомый Павлу монах, позади них виднелись еще силуэты в рясах. Старик крикнул Мураду:
- К юго-восточной башне! В ней есть выход наружу!
Четверка бросилась за Мурадом, Павел тянул за руку старика, начавшего выдыхаться. Услышав топот за спиной, он увидел, что преследовали их уже четыре монаха в масках. Преодолев метров пятьдесят, беглецы приблизились к квадратной белой башне с небольшой деревянной дверкой. Тяжело дыша, Мурад рванул тяжелую дверь на себя, и, когда остальные ввалились внутрь, быстро задвинул засов.
- Вот черт! – с шумом выдыхая воздух, журналист наклонился, оперевшись руками на бедра. – Да что тут происходит-то, твою мать! Ваша братия массово решила в сатанизм податься? Так я не против, репортаж хоть дельный сделаю! Чего им надо от нас, Кирилл?
Отец Василий прислонился к сводчатой кирпичной стене и перевел дух:
- Все еще хуже, чем я думал. Эта женщина… О Господи…
- Да что вы все про женщину твердите? Чем она вас так пугает?
- А вы думаете, я зря баб решил в монастырь не пускать? Сила у них немеряная, а контролировать не умеют. Страстей много, силы много, понимания – мало. Не зря они ее себе взяли. Светлана отчаявшаяся была, у нее сын тяжело болен, нетрудно видать было ее заманить. Человек в отчаянии слабее и Богу верит меньше.
Дверь сотряс сильный удар – братия, очевидно, решила ее просто выломать.
- Пошли, - скомандовал старец. – Тут раньше был выход на ту сторону, игумен с благочинным не знали о нем.
От левой стены старец с помощью Павла отодвинул большую разбухшую от сырости доску, за которой обнаружился тесный коридорчик. Преодолев несколько метров, беглецы уперлись в крошечную железную дверку, покрытую ржавчиной и паутиной. Старик толкнул ее, но дверца не поддалась. Павел попросил отца Василия отойти и поддал в створку плечом – все было тщетно. Мурад охнул и застонал как от зубной боли:
- Похоже, прознали про выход, сволочи. Заперто.
Беглецы вернулись в башню, старец сел на земляной пол и повесил голову. Павел склонился над стариком:
- Послушайте, если они боятся вашей веры, может, попробуете что-то сделать? Осените их там их крестом, я не знаю, молитву, изгоняющую бесов прочтите, в конце концов!
Отец Василий покачал головой:
- Это все ерунда, Павел. Сила не в молитвах, она – в вере. В вере такой крепкой, что ты касаешься Бога, вот как я вас, - отец Василий коснулся пальцем ладони Павла. – Я не могу передать ее вам, поймите. Вера – дело добровольное, каждый должен достичь ее сам. Я не зря тут много лет провел… Знаете, когда так долго пытаешься обрести Бога, то начинаешь видеть Его во всем. Нет ничего и никого, кроме Него, все сущее является Им. И когда вы это увидите, то начнете верить.
Журналист кивнул на содрогающуюся под ударами дверь:
- Долго она не выдержит. Попробуй сделать, как Павел говорит. Если они верят в эту чертовщину и боятся тебя так, что хотели разума лишить, то, может, поверят и в то, что твое крестное знамение опасно.
Старик с жалостью посмотрел на Юрия Ивановича.
- Просил же я вас покинуть монастырь… О Господи, старый я идиот! Ладно, что толку оттягивать конец.
Отец Василий подошел к дверке и отодвинул засов, но не отошел вглубь, а остался стоять на пороге. В комнатку сунулся было отец Андрей, снявший наконец жуткую маску. Но как только он приближался к старику, невидимая сила отбрасывала его назад. Лицо священника исказила злоба, и на несколько мгновений черные линии мелькнули под его кожей.
- Сволочь… - с шипением произнес он. – Как же ты надоел нам, старый пень!
- Да знаю я, - устало ответил старик. – С другими-то полегче было, да?
В проеме показались лица благочинного и игумена. Игумен с угрозой сказал:
- Отойди, Василий. Что ты сопротивляешься, дурак? Много тебе дал твой Бог? А мы ведь ничего плохого не хотим – и предлагаем тебе простое счастье. Знаешь же, как хорошо быть с нами… когда ты галоперидол глотал, ты ж почти сдался – потому что познал, что такое настоящее блаженство.
Старец сокрушенно покачал головой:
- Дурак ты, Феофан, и всегда им был. Жадный и тупой. Я тут хоть до рассвета простою – а обитель еще не вся под вашей пятой. Так и будете нас в осаде держать? Отпустите моих друзей, а я, и так и быть, останусь.
Павел, Мурад и Юрий Иванович сгрудились за плечами отца Василия, гладя на собравшихся монахов, которые не могли преодолеть преграду в виде сухонького согбенного старичка. Дионисий попробовал было приблизиться к проему, но и он не смог даже коснуться старика, будто наткнулся на невидимую стену. Черные молнии замелькали на его лице и руках, и он в страхе отступил.
- Что, ребятки, глумится он над вами? – раздался мелодичный голос, монахи почтительно расступились, и к башне подошла женщина, что не так давно лежала на парче в деревянной церкви.
Она не накинула рясу и не сняла маску, обнаженная, она приблизилась к проему, держа ритуальный кинжал, перепачканный в черной крови.
- Отец Василий, вы не представляете, как жаль, что ничего не получилось с нейролептиками. Павлуша, я так понимаю, лечение не начинал, впрочем, я не слишком надеялась на успех с психиатром. Вы бы все равно не поддались… Но попробовать стоило, такие люди как вы – ценный ресурс. Хоть и не помогли мне с сыном, а вот Он – помог. И все же стоит признать, что вы неглупый человек – ваше решение не пускать женщин в монастырь было очень мудрым.
С этими словами женщина без всякого усилия подошла к старику и вонзила ему кинжал в горло. С выражением изумления старик упал на пол, взявшись руками за рукоятку. Женщина вынула из раны нож как раз вовремя – на нее с криком накинулся Мурад, целясь кулаком в лицо. Она легко отбросила его к стене, таджик ударился о стену и оглушенный, упал на земляной пол. На Павла накинулся Аркадий и еще один молодой монах, а отчаянно отбивающегося и матерящегося Юрия Ивановича схватил отец Андрей и благочинный. Женщина протянула кинжал Феофану и кивнула на Мурада, который предпринимал слабые попытки встать в земли. Игумен нагнулся и пронзил его шею лезвием, плюнув ему на лоб со словами:
- Как же ты мне осточертел, говнюк нерусский!
С ножом он приблизился к журналисту, однако женщина схватила его за руку:
- Не надо. Этого мы разделаем в церкви. Надо ж нам как-то загладить вину за прерванный ритуал.
Юрий Иванович выдохся от бесплодных попыток высвободиться и покрыл ведьму трехэтажным матом. Обнаженная женщина подошла к Павлу, который не переставал дергаться в крепких руках монахов, и погладила его по щеке.
- Красивый, умный. Жена молодая, денег хочет. Мы тебе все дадим, ты не пожалеешь, что остался с нами.
Она схватила психиатра за ладонь, и тот расширившимися от ужаса глазами увидел, как от прикосновения ее пальцев его кожа покрывается узором из черных вен. Черные ручейки бежали все выше и выше по руке, добрались до плеча и шеи, прочертили лицо, подкрасив белки глаз, будто в них капнули капельку чертежной туши. Ноги подогнулись, голова вдруг стала чистой и ясной – сразу исчез страх, и все заботы показались смешными и неважными. Где то вдалеке послышался смех Леры и шум морских волн. Он обмяк в руках монахов, и женщина скомандовала:
- Отнесите в келью, пусть поспит. Утром я с ним поговорю.
Братья покрепче вытащили тело старца из башни и понесли по направлению к братскому корпусу, остальные во главе с обнаженной женщиной прошествовали обратно к деревянной церкви. Изрыгающего ругательства Юрия Ивановича тащили в конце процессии, по дороге он пытался пинаться и даже кусаться. Дионисий не выдержал, выпустил правую руку строптивого журналиста, намереваясь ударить его по лицу, но это оказалось большой ошибкой – тот шустро вынул из кармана газовый баллончик и прыснул благочинному в лицо. Отец Андрей от неожиданности тоже не успел увернуться от струи баллончика, и журналист резво припустил в сторону центрального выхода, слыша за спиной крики:
- Держи писаку, он удрал!
Журналист поднырнул под кованые ворота, оглядел пустошь и побежал не налево, по дороге, ведущей в город, а завернул направо, целясь в густые кусты и высокую траву.
***
В надвратной церкви собралось много прихожан – новость о смерти старца Василия от сердечного приступа облетела Заринск. Гроб с его телом был выставлен в храме, чтобы каждый верующий мог приложиться к его восковому лбу, покрытому ленточкой венчика. Две старухи, стоя в очереди из паломников, переговаривались в полголоса:
- Матвеевна, я слышала, кто-то прокрался в церкву и осквернил тело батюшки Василия. Говорят, отсекли пальчик у него. Вот ироды… Мощи-то нашего святого, говорят, какой-то столичный храм истребовал. Даже и поклониться некому будет…
Матвеевна сокрушенно покачала головой и начала мелко креститься, шепча молитву.