Интервью с мобилизованным разведчиком Романом Устюжаниным, позывной «Утюг» – героем СВО из Кирова

О том, как беспилотники изменили войну, почему самое страшное – это путь на позицию, что значит преодолевать страх каждый день – ветеран СВО, сержант, разведчик, кавалер ордена Мужества, выживший после восьми гранат и нашедший силы жить дальше, Роман Устюжанин с позывным «Утюг» рассказал главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Роман, Ваш путь на СВО начался с частичной мобилизации в сентябре 2022 года. Что почувствовали, получив повестку?

-- Знаете, страха не было. Было понимание. Во время срочной службы я уже служил в Чечне, в разведроте, и примерно представлял себе, что такое война. Конечно, эта – другая, технологичная, но суть остается прежней. Поэтому не было ни паники, ни растерянности. Было осознанное решение: нужно идти. Закрыл свое строительное ИП, подготовился, и в назначенный день явился на сборный пункт в городе Кирове. Для меня это была обязанность.

Ваш полк формировали в Вольске Саратовской области. Как происходило становление из мобилизованных гражданских в боевое подразделение?

-- Нас, кировчан, было большинство. Сформировали 1195-й полк. Потом уже подходили ребята из других регионов, контрактники. Самое ценное, что было в тот период – это слаживание. Мы не просто учились стрелять. Мы учились чувствовать друг друга, доверять. В декабре 2022-го мы уже были на территории Украины, на направлении Кременной. И вот тут началась настоящая адаптация – к новым правилам войны, к постоянному гудению дронов.

Беспилотники кардинально изменили тактику?

-- Абсолютно. Это главное отличие от всех предыдущих войн. Раньше разведка – это были группы, поиск, засады. Сейчас львиную долю информации дают дроны. Они видят все. Самое сложное – зайти и выйти с позиции. Любое скопление сил сразу накрывается артиллерией. Война стала более видимой и оттого еще более беспощадной.

Но машина не заменит человека. Дрон не слышит. А ты лежишь в траве и слышишь скрип гравия под колесами, приглушенные голоса, щелчок затвора. Ты можешь по звуку определить, куда летит снаряд или на какой высоте висит FPV-дрон. Это чутье, это шестое чувство, которое появляется только вживую.

Вы командовали разведгруппой. В чем была главная боевая задача?

-- Мы были «закрепой» – подразделением, которое закрепляется на отбитых территориях. Наша задача – наблюдение, выявление сил противника и, конечно, отражение атак. Ночами занимались поисковой деятельностью. Это была изматывающая работа: постоянное напряжение, недосып, огромная физическая нагрузка. На себе тащили 30-40 кг снаряжения, а заходить на позиции приходилось пешком, порой по 10-15 км, чтобы не быть обнаруженными.

Вы получили тяжелое ранение в июле 2024-го под Очеретино и были представлены к ордену Мужества. Что произошло в ту ночь?

-- Нам с напарником, Николаем из Уржумского района, позывной «Лачик», была поставлена задача – занять лесополосу. Мы справились, к нам подошло подкрепление, и группа попала под шквальный огонь. Николай погиб, остальные были «триста». Я отправил раненых на эвакуацию и остался прикрывать отход один. В темноте меня начали закидывать гранатами. Всего прилетело восемь штук. Первые две не взорвались. От остальных я успевал отпрыгнуть. Это было чудо: ни один осколок не задел. Чудо закончилось на рассвете – при выходе я напоролся на растяжку.

Как выжили один с перебитыми ногами?

-- Я передал координаты по рации и пролежал 14 часов, истекая кровью. Кровотечение было венозное, поэтому я постоянно перетягивал жгуты. Ребята смогли прорваться за мной только к восьми вечера. Вытащили меня под огнем, сначала почти на себе, потом на носилках с колесом от тележки. Это был настоящий подвиг – спасти меня из того ада.

Орден Мужества — за тот бой?

-- Да. Командование оценило, что мы вдвоем с Николаем выполнили задачу, проявили инициативу и стойкость. Он – посмертно. Это горькая награда. Лучше бы никакого ордена не было, но он был жив.

Что для вас было самым тяжелым?

-- Потери. Когда человек, с которым ты еще вчера пил чай и играл в нарды, сегодня погибает. Каждый был личностью, каждый что-то значил для общего дела. И эта пустота... ее ничем не заполнить. А самое страшное – это путь на позицию. Когда ты идешь и знаешь, что за тобой следят с воздуха, и в любой момент все может закончиться. Главное – не паниковать, паника убивает, ты можешь совершить ошибку, цена которой – жизнь, твоя или еще страшнее – боевых товарищей. И страхом, а он есть всегда, нужно учиться управлять. Не гнать его, а именно – управлять, в какой-то момент выполнения боевой задачи он вообще отступает, ты просто делаешь то, что должен.

Что помогало не сломаться?

-- Вера. Не обязательно религиозная. Вера в своих ребят, в то, что ты делаешь правое дело. Письма из дома, особенно детские. И, как это ни парадоксально, юмор. Смеялись над тем, как «воги» (выстрелы из гранатомета – Ред.) пролетают мимо. Помню, как нам привезли гуманитарку из Кирова – йогурты, сметану, «родные» названия и упаковки... Это был праздник. Такие мелочи напоминали, что есть другая, мирная жизнь.

Вы вернулись домой. Каково это – заново учиться жить без войны?

-- Это сложно. Не хватает этого братства, той простоты и ясности отношений. Сейчас предстоит долгая реабилитация – ноги до конца не восстановились, осколки остались. Но я живой. И мне есть ради кого жить – у меня две дочки. Буду возвращаться к любимому делу – строительству. Руки помнят ремесло.

Но война не отпускает. Меня и Чечня также долго не отпускала, а теперь – СВО, это уже навсегда.

Мы поговорили и расстались, но остались «на связи». И через две недели Рома наговорил сообщение в одном из мессенджеров:

-- Уехал от Вас и вспомнились слова одного моего боевого товарища. Когда мы еще под Кременной стояли, познакомились с медиками из полка 228, среди них был парнишка, чуть помладше меня, звали его Евгений, он работал на эвакуации.

И как-то с ним разговорились, он с самого начала, с первых дней на СВО был, он сказал такие слова: «Мы пережили сложные, трудные времена, когда был и снарядный голод, и по нам лупили со всего чем только можно, очень много боевых товарищей потерял, сейчас у нас достаточно боеприпасов, мы успешно бьем врага, и теперь я отсюда точно ни ногой, буду до самого конца, пока идет СВО»...

Тогда эти слова мне засели в голову и уже навсегда. К сожалению, Женя погиб в ДНР, когда заходили в Бердычи, недалеко от Донецка.

Война – это не про героизм каждый день. Это про тяжелую, черновую работу. Про то, чтобы делать свое дело четко, несмотря ни на что. И оставаться человеком.

Наши читатели не узнали бы историю героя СВО Романа Устюжанина, если бы не помощь Комитета семей воинов Отечества Кировской области и руководителя Анастасии Борцовой («Время МСК»: Анастасия Борцова: «…мы это делаем не ради благодарностей или славы, а потому, что по-другому уже не можем»).

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».

Еще семь беспилотников ВСУ были сбиты над Оренбургской областью 11 ноября, сообщили в Министерстве обороны РФ.

ПОДРОБНЕЕ

Ранее в российском военном ведомстве сообщали об одном беспилотном летательном аппарате ВСУ, сбитом над Оренбуржьем. Таким образом, за день в Оренбуржье сбили восемь БПЛА.

Семь БПЛА были сбиты в период с 13:00 до 19:00 по московскому времени. Речь идет о беспилотниках самолетного типа. Они были уничтожены дежурными средствами ПВО, отметили в пресс-службе Минобороны РФ.

11 ноября в Оренбуржье объявили режим угрозы атаки БПЛА. План «Ковер» был введен в аэропортах Оренбурга и Орска.

В результате атаки украинских БПЛА пострадал один из промышленных объектов региона. В Орске сегодня днем во многих районах города сирены, работали спецслужбы и военные. Из-за налета украинских беспилотников пострадал один человек, ему оказали медпомощь.

Архивный полусвет. Пыль пахнет временем и распавшейся на молекулы бумагой. Я читаю не документы — я слушаю голоса. Они спорят, кричат, оправдываются и молчат. Голоса Солдата, Офицера, Системы. И над всем этим — навязчивый, пронзительный миф: «Пулемёты били по своим».

Первый голос — сухой, казённый. Доклад УОО НКВД СССР, октябрь 1942 года:

«За период с 1 августа по 15 октября с.г. заградительными отрядами войск НКВД задержано 140 755 военнослужащих, бежавших с передовой линии фронта.
Из числа задержанных:
—арестовано 3 980 человек,
—расстреляно 1 189 человек,
—возвращено в свои части и на пересыльные пункты 131 094 человека».

Я перечитываю последнюю цифру. 131 094. Девяносто три процента. Эти люди не были расстреляны. Их не отправили в лагеря. Их вернули в строй. В окопы. К орудиям. Они получили второй шанс, которого на войне лишены миллионы. Где здесь «массовые расстрелы»? Миф уже дал трещину.

Второй голос — исповедь командира. Старший лейтенант М.М. Козлов, Воронежский фронт, 1942 год:

«Под Старым Осколом наши дрогнули и побежали. Вижу, на опушке встала цепь. Думал, свои. Оказалось — заградотряд. Командир кричит: «Стой! Назад! Стрелять буду!». Но толпа уже не могла остановиться. Тогда они дали очередь поверх голов. Большинство залегло, но некоторые продолжали бежать. По ним стреляли уже на поражение. Убитых было человек десять... После этого отход остановили, и нас снова собрали в подразделения».

Да, они стреляли. Но сначала — предупредительно. И стреляли не по толпе, а по тем, кто, поддавшись животному ужасу, сносил всё на своём пути, обрекая на смерть тех, кто держался. Это была страшная, но вынужденная хирургия.

Третий голос — голос разума и опыта. Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский:

«Приходилось встречать и такое мнение, что заградотряды будто бы только тем и занимались, что стреляли по своим. Это неверно. Если говорить откровенно, они действовали главным образом против трусов, паникёров, дезертиров, оставлявших поле боя в решающие моменты. Бывало, что заградотряды и сами вступали в бой с немцами, когда того требовала обстановка».

И он не бросал слов на ветер. Передо мной — Журнал боевых действий 70-й армии, 1943 год:

«Противник силою до полка пехоты при поддержке танков прорвал оборону 102 сд. Для ликвидации прорыва были брошены резервы, в том числе 128-й отдельный заградительный отряд армии. Отряд вступил в бой с превосходящими силами противника и в течение 6 часов сдерживал его наступление, понеся значительные потери, но не отступив».

«Понеся значительные потери». Этими сухими словами описывается гибель людей, которых миф изображает «тыловыми крысами». Они гибли, как и все. Они закрывали собой дыры в обороне, которые не могли закрыть другие.

Взгляд генерала П.Н. Лащенко:

«Да, были заградотряды. Но я не знаю, чтобы кто-то из них стрелял по нашим... Они стояли в тылу, наводили порядок. В Сталинграде я сам поставил заградотряд из своих же автоматчиков, когда в соседней дивизии началась паника, и он не дал нашим солдатам бежать».

Четвёртый голос — самый человечный. Голос изнутри. Письмо бойца заградотряда А.З. Лебедева, 1942 год:

«Мама, ты не беспокойся, я нахожусь не на передовой, а в заградотряде. Работа наша тяжелая и неблагодарная. Нас все ненавидят, считают палачами. Но поверь, если бы не мы, фронт бы не устоял. Приходится стреля́ть по своим, но только по тем, кто своим малодушием губит сотни других. Молитесь за меня. Эта работа калечит душу».

Этот голос вышибает слезу. Это не голос карателя. Это голос человека, разрывающегося между долгом и человечностью, который платит за выполнение приказа кусками собственной души.

Пятый голос — голос простого солдата, который всё видел своими глазами. В.П. Астафьев, писатель-фронтовик:

«Заградотряды... стояли в тылу, ловили дезертиров, паникёров. Но чтобы стреляли на поражение по наступающим цепям — этого не было. Я не видел. А вот то, что они поднимали в атаку оставшихся без командиров бойцов — это было».

Из воспоминаний командира взвода 1-й ударной армии А.В. Пыркова:

«Когда наш полк был практически разбит, а остатки его в панике хлынули назад, на пути нам повстречался заградотряд. Командир отряда, капитан, встал на подводу и крикнул: «Стой! Командиры, ко мне! Строить подразделения!». Он не стрелял. Он под угрозой оружия заставил офицеров взять командование на себя и организовать оборону. Мы окопались и продержались до подхода резервов».

И ещё один солдатский голос. Командир роты И.М. Лысенко, Сталинград:

«После боев на Мамаевом кургане от нашей роты осталось 11 человек. Мы отошли... К нам подошел командир заградотряда. Он не кричал и не угрожал. Спросил: «Кто старший? Куда отходите? Где приказ?». Увидев, что мы не паникёры, а просто остатки части, сказал: «Вон там, за высоткой, окопайтесь. Держитесь». И дал нам даже двух своих бойцов в помощь».

Еще один голос из заградотряда, из интервью Н.И. Обушенкова:

«Нас ненавидели. Считали палачами. А наша задача была — не допустить паники. Если видишь, что бежит толпа, кричишь: «Стой! Стрелять буду!». Обычно останавливались... Стреляли только в крайнем случае... Но лично я за всю Сталинградскую битву не сделал ни одного выстрела в своих».

Голос рядового бойца, собранный историком А. Драбкиным:

«Шли мы из-под Харькова. В тылу появились заградотряды. Останавливали, строили в колонны. Никаких расстрелов я не видел. Было страшно, стыдно, но не до смерти. Потом всех нас отправили на формирование новых частей».

Ещё одно свидетельство от рядового бойца (собрано историком А. Драбкиным):

«Мы их ненавидели. Идёшь из боя, весь измотанный, а тебя останавливают: «Стой, документы!». Но потом я сам попал в такой отряд после ранения. И понял: мы ловили не тех, кто шёл с позиций по ранению или с донесением, а тех, кто бежал без оружия, бросал его. Один раз мы задержали группу «самострелов», которые сами себе прострелили руки. Вот их и передали в Особый отдел».

А вот голос из немецкого донесения абвера (осень 1942):

«Русские используют в тылу своих войск специальные подразделения, которые силой оружия предотвращают паническое отступление. Эта мера является чрезвычайно жёсткой, но эффективной».

Вот она, оборотная сторона медали. Не расстрел, а помощь. Не угроза, а организация обороны.

Эпилог

Миф о заградотрядах-зверях был рождён в недрах геббельсовской пропаганды. Его подхватили в годы «перестройки», потому что он был хлёстким и «разоблачительным». Его повторяют сегодня, потому что он прост. Проще, чем горькая и сложная правда.

Правда же в том, что заградотряды были не «пулемётными командами», а инструментом экстренной стабилизации фронта. Инструментом жёстким, часто жестоким, но в условиях катастроф 1941-1942 годов — необходимым.

Они были теми, кто останавливал панику, когда она грозила превратиться в лавину.
Теми,кто возвращал в строй десятки тысяч бойцов, которые без них могли бы стать дезертирами.
Теми,кто сам ложился костьми на пути у немецких танков.

Их настоящая трагедия — не в том, что они были «палачами». Их трагедия в том, что они взяли на себя самую неблагодарную, грязную и психологически калечащую работу на войне. И заплатили за это не только своими жизнями, но и своей памятью, навсегда отравленной ядом лжи.

Когда мы слышим миф о «пулемётах в спину», мы должны помнить голос бойца Лебедева: «Эта работа калечит душу». И голос маршала Рокоссовского: «Это неверно». И 131 094 человека, которые получили шанс снова взять в руки оружие и защитить Родину.

Потому что правда — это единственная достойная дань их подвигу и их жертве.

ВЗЯЛ ТУТ 👈