Ближе к концу XIX века в России случилась самая настоящая эпидемия. Или, как тогда говорили, – моровое поветрие. Правда, разговор шёл не о тех болезнях, с которыми сражаются врачи. В России разразилась эпидемия моды на всё русское...
Кстати, не надо бдительно щуриться на заголовок. Придумывать вообще иногда полезно. Мужчина строит дом – он придумывает, как его сделать надёжнее, крепче. Женщина придумывает, как его сделать удобнее, обставить, украсить... В истории каждой страны бывают периоды, когда вдруг резко начинает расти интерес к национальной культуре, национальным обычаям, когда людям вдруг хочется найти что-то «только своё», «особенное», такое, «чего больше у никого нет».
Россия первой половины XIX века была страной, выражаясь современным языком, «общеевропейской». В архитектуре господствовал классицизм («николаевский классицизм»), в живописи – античные и библейские сюжеты, в высшем обществе – французский язык. Именно французский был первым письменным языком маленького Саши Пушкина, а вовсе не русский!
Смольный институт (архитектор Джакомо Кваренги) – пример классицизма
...правда, он тогда чуть-чуть по-другому выглядел
Русское искусство в те годы было «не в фаворе» – Пушкин, Гоголь и Лермонтов были авторами отнюдь не «массовыми». Так называемые «французские романы» (к авторам которых относили и шотландца Вальтера Скотта, и даже русского Михаила Загоскина) образованной публике были «роднее», ближе. Единственным признанным русским композитором того времени был Михаил Глинка, – причём его сочинения, опять-таки, восторга и сильной любви у высшего общества не вызывали. Кто-то то ли из великих князей, то ли лично император Николай Павлович (есть разные варианты этого анекдота) в качестве наказания отправлял провинившихся офицеров в Мариинский театр слушать «от начала и до конца» оперу Глинки «Руслан и Людмила».
Однако времена меняются, «мода – девушка переменчивая и капризная». И во второй половине XIX века в России начинает расти интерес ко всему национальному, русскому, традиционному. Здесь можно вспомнить и художников-передвижников (о них мы писали вчера), и Васнецова, и Билибина. Можно вспомнить и композиторов – на месте одинокого Глинки появляются и Мусоргский, и Бородин, и Римский-Корсаков, позже Чайковский. Которые пишут оперы на исключительно «русские» темы – «Снегурочка», «Хованщина», «Князь Игорь», «Борис Годунов».
Виктор Васнецов, "Иван-царевич на сером волке". Знатоки и ценители живописи безошибочно определят направление, к которому принадлежит картина. Нет, не "новый русский" и не "псевдорусский стиль", а именно направление. Кто догадался?
Ближе к концу XIX – началу XX века «русская бацилла» начала проникать абсолютно повсюду! Мальчиков внезапно перестали наряжать в «европейские» костюмчики, в детский обиход вошли расшитые русские косоворотки, кушаки, кучерские армячки, сапожки и прочая «простонародная» одежда (правда, сшитая из самых лучших материалов, это само собой).
Мальчики, одетые "по-русской моде"
Помните повесть «Детство Никиты»?
...Никита нашел у себя на постели синюю шелковую рубашку, вышитую елочкой по вороту, подолу и рукавам, витой поясок с кистями и бархатные шаровары...
Резко меняется и детская литература, и детские игры. В моду входят сказки Пушкина, «Конёк-горбунок» Ершова, «Песня про купца Калашникова» Лермонтова и «Ах ты степь моя, степь привольная» Кольцова. На место французских «ле пти грандиссон», «авек плезир» и «ланфрен-ланфра» приходят отечественные «травушка-муравушка», «гуси-лебеди» и «люли-люли».
Иллюстрация В.А. Милашевского к "Коньку-горбунку", фантазия на тему новорусского стиля
…Кстати, а вы знаете, откуда взялись «люли-люли»? Есть забавная версия. Дескать, это (как и «ай-люли») на самом деле ни что иное как искажённый (но не до неузнаваемости) церковный призыв «аллилуйя!» (то есть по-древнееврейски «хвалите Бога!»). «Аллилуйя» простым крестьянам была совершенно непонятна, а вот «люли-люли» – самое то. Кхм... Ну, так это или не так – вопрос спорный. Однако продолжим.
Среди взрослой части высшего общества неожиданно модными стали наряды в русском стиле, причём ещё «допетровском», с богато расшитыми косоворотками, кафтанами и остроносыми сапогами на высоком каблуке. Женщины неожиданно стали появляться на балах в сарафанах и обсыпанных жемчугами кокошниках, такими нарядами увлекались даже Император и Императрица!
Николай и Александра Романовы на костюмированном балу "в русском стиле". 1903 год
Архитекторы того времени вдруг резко забывают про классику, колонны и мезонины, и начинают строить здания с чешуйчатыми крышами, головками-луковками, резными коньками, теремами и прочими элементами «старинного русского зодчества». Вспомните, например, здание исторического музея в Москве – вот вам типичный образец.
Исторический музей в Москве
Старый вокзал Саратова – еще один образец архитектуры в новорусском стиле
Московские и петербургские повара в срочном порядке «изобретали заново» и «открывали для общественности» блюда русской кухни. В моду входит семейное чаепитие по шесть раз на дню, причём с непременным огромным самоваром.
В то же самое время – опять-таки именно в «высшем свете», среди богатых купцов, дворян, императорской семьи – возникает повальная мода на русские народные промыслы: городецкую роспись, хохломскую роспись, палехскую живопись, гжельскую керамику, каслинское литьё, дымковскую игрушку, уральские самоцветы... У простых русских людей на такие поделки денег обычно не хватало.
Всё это, конечно, было прекрасно, хотя иногда немного... чрезмерно. Ну представьте: садитесь вы в трамвай. А кондуктор вместо «оплачиваем проезд» вдруг делает поясной поклон и говорит что-нибудь в духе «Исполать, добры молодцы да красны девицы, несите в мою мошну мзду подорожную!». Смешно? Ну, это мы придумали, а вот недавно у нас в одной сети быстрого питания «менеджмент» на самом деле приказал сотрудникам называть посетителей исключительно «сударями» и «сударынями». «Ваш чек, сударыня»...
В общем, вот на таком историческом фоне и появился «треугольный символ России» – балалайка.
Впрочем, народный инструмент под названием «балалайка» (или «балабайка») в России существовал давно. Количество струн у него было – сколько хотите, от двух до шести. И форма корпуса – как любят говорить учителя физкультуры в школе, «свободная». Посмотрите на картину «Мальчик с балалайкой» Петра Заболотского (1835 год):
Похожа на балалайку? А это она и есть...
В 1876 году в Россию приехал итальянский музыкант Джинислао Парис. Кстати, в Италии тех лет тоже был период национального возрождения – во многом подобный тому, который происходил у нас в России. Италия тогда только-только стала единым государством (1861 год), в ней произошли революция и война за независимость... В общем, национально-патриотическая тема тоже была модной. В 1880 году Джинислао Парис организует в России первый неаполитанский оркестр – с мандолинами и гитарами, успешно исполнявший тарантеллы, баркаролы и прочие итальянские народные танцы и песни.
Неаполитанский оркестр чрезвычайно заинтересовал Василия Андреева – талантливого музыканта и композитора, а ещё, как бы сказали сегодня, «человека с продюсерской жилкой» и «мейнстримщика» (то есть очень хорошо чувствовавшего требования моды и запросы публики).
Василий Андреев
Почему бы не создать подобный же оркестр – только русский, с русскими инструментами? Само собой, «народная» балалайка для этого не годилась – и тогда Андреев в сотрудничестве с профессиональными скрипичными мастерами «изобретает заново» балалайку, а с ней заодно – домру и гусли. Даже сделанная профессионалами балалайка обладала довольно слабым, коротким звуком (как говорят современные музыканты, «сустейном»). Но ничего страшного – Андреев для игры «длинных» нот заимствует у итальянской мандолины технику тремоло. Да-да, ту самую, которая сейчас считается чуть ли не иконой и основным символом русской народной музыки.
Итак, в 1888 году в Петербурге появляется «Кружок любителей игры на балалайках». Продюсерский талант Андреева не подвёл – солидные дядечки в чёрных фраках с треугольными балалайками на коленках вдруг оказались очень даже востребованными публикой. «Барыня», «Ах вы сени мои сени» и «Светит месяц» петербургскому высшему обществу, жаждавшему «русского, русского, русского!», зашли «на ура». В 1897 году «Кружок» превращается в «Великорусский оркестр», а в 1914 году – уже в «Императорский оркестр». Сам Андреев получает придворный чин надворного советника (подполковник в армии) и звание «Солист Его Императорского Величества». Видимо, Николаю II и императрице Александре «новорусский» стиль очень нравился.
Многие серьёзные музыканты от Андреевского оркестра были в шоке. Оркестр втихаря называли «турецким», «цыганским» и «чудовищным». С точки зрения профессионалов балалайки Андреева не были народными инструментами – это, по сути, были лакированные новоделы, созданные по западным канонам и всем без исключения законам акустики. Оркестр Андреева исполнял не только (и не столько!) народные песни, сколько «псевдонародные», композиторские (например, «Калинку-малинку»). Не брезговал Андреев и откровенной «попсой» и «коньюктурщиной», вроде как исполнить на балалайках и гуслях «Преображенский марш» или гимн «Боже, Царя храни!».
С другой стороны по прошествии 140 лет уже можно сказать точно – изобретённая Андреевым балалайка оказалась очень удачным музыкальным инструментом. Красивым, необычным, ушедшим от итальянской мандолины довольно далеко. И сегодня даже представить себе русскую народную (да и не только народную) музыку без балалайки совершенно невозможно! Так что Василий Андреев оказался прав, и государственный оркестр русских народных инструментов в наши дни совершенно заслуженно носит его имя. Мода ушла, про попсу все забыли – а вот балалайка сохранилась!
Чем-то похожую историю можно рассказать про игрушки. Всё в том же самом конце XIX века художники московской мастерской «Детское воспитание», принадлежавшей Анатолию Мамонтову – очень богатому человеку и меценату – подыскивали идею для создания «русской игрушки». Само собой, разные народные игрушки в России существовали и до этого – но, по представлениям мастеров, этим игрушкам не хватало какой-то особенной, нарядной «русскости», броскости, сувенирности, опять же «попсовости», если хотите. Вот, скажем, старинная игрушка «мужик и медведь» – чем плоха? Или богородская «медвежата с ложками»? А вот «не зашли», и всё тут... «Не то!». Идею искали повсюду. И вот как-то раз мастерам в руки попали деревянные куклы из Японии – пустотелая «неваляшка» Дарума и «семь божеств счастья» Шичифукудзин.
Японская кукла дарума
"Семь богов счастья"
Работавшие в мастерской художник Сергей Малютин и резчик по дереву Василий Звёздочкин «азиатские» куклы переосмыслили, переделали и полностью перекрасили. Вместо лысого и бородатого мудреца Бодхидхармы-Дарумы на свет появилась жизнерадостная румяная девушка в ярком сарафане и платке. А семеро божеств счастья подсказали идею о том, что одну куколку можно вставить в другую. Новую игрушку назвали «Матрёшкой», и уже в 1900 году она завоевала на Всемирной выставке в Париже бронзовую медаль.
Матрёшки с Парижской всемирной выставки 1900 года
Матрёшки в дальнейшем получили просто бешеную популярность – и в качестве игрушки, и в качестве сувенира. «Новодельная» кукла-матрёшка невероятно быстро стала неотъемлемой частью «русского образа» – в точности так же, как это произошло с балалайкой.
Ещё одним символом России считается шапка-ушанка (туристы, налетай!). Которая в советской (и российской) армии появилась только... в 1939 году. А исконно русские треухи и малахаи выглядели (как и балалайка) совсем иначе:
Ну, и насчёт живописного направления, которому принадлежит картина "Иван-царевич на сером волке". Конечно, это модерн:
С малых лет мы слышим, что Пушкин великий. В детском саду. В школе. На телеканале «Культура». По радио. В Интернете. Еще где-нибудь. И всё равно – почему? Давайте рассуждать рационально.
Пушкин «угадал с трендами»
Пушкин был единственнымиз своих современников, кто точно угадал литературное направление, в котором нужно развиваться.
Это звучит ужасно глупо и примитивно, но существуют правильные литературные направления и неправильные. Возьмем современную русскую литературу, например. Значительная ее часть сводится к выхолощенным постмодернистским романам с претензией на заумность, или историческим очеркам о страданиях бедных татарских женщин в сталинские времена, или к эротическим похождениям интеллигенции в большом городе. За подобные тексты дают литературные премии, критики пишут на них хвалебные рецензии, но при этом те же критики постоянно говорят, что русская литература мертва. Эти книги мало кто читает. Или читают, но через пару дней выбрасывают в мусорное ведро. Никому такая литература не нужна и в будущем про нее забудут.
Литература в этом смысле мало чем отличается, например, от игры на бирже. Вспомните: каких-то лет 7—8 назад все инвесторы были уверены в том, что скоро в мире победит виртуальная реальность и вкладывали деньги в VR-стартапы. А теперь эти очки никому не нужны, большого числа клиентов у этих стартапов нет, их акции падают. Инвесторы почему-то перестали в это вкладываться, зато выстроились в очередь за акциями фармацевтических компаний.
Пушкин — невероятно удачливый игрок на «литературной бирже». В наше время это можно сравнить с айтишником, создавшим на основе написанного им оригинального кода многомиллионный интернет-сервис.
Пушкин — первый русский реалист. Это литературное направление только зарождалось тогда, на Западе его еще как такового не было. А Пушкин угадал. Приблизительно за 10—15 лет до того, как это стало популярным, угадал. Но этих 10—15 лет хватило для того, чтобы в головах у русских читателей сформировались очень четкие вехи, каким путем нужно идти. И это дало плюс 100 500 очков к карме всей русской литературе, которая благодаря заданному Пушкиным вектору и стала-то великой и классической. Пушкин, скажем опять айтишным языком, создал открытый код, который начали активно использовать другие писатели.
Пушкин сделал литературу национальной
Важно понимать, что в пушкинские времена Россия переживала странный исторический период, чем-то напоминающий наш нынешний. С одной стороны, русское дворянство еще в екатерининские времена начало откалываться от основной массы русского народа и превращаться в замкнутую на себя прозападную касту, говорившую на французском, а не на родном языке. Очень сильное влияние на изменение стереотипа поведения русского дворянства оказали французские гувернеры, в большом числе побежавшие в Россию после 1789 года. Эти люди не были лучшими людьми своего народа. Больших знаний, как это известно из того же Пушкина, они не давали, потому что сами не знали ни черта. Но они давали другое — они меняли стереотип поведения, т. е. не интеллектуальные, а этологические свойства личности, и отдаляли дворянство от России все дальше.
С другой стороны, после событий 1812—14 гг в России начали последовательно, как грибы после дождя, расти антизападные настроения, очень мощные. В частности, указом Александра I из России в 1820 году выгнали иезуитов. В 1822-м запретили масонов. Ну, т. е. начали потихоньку перекрывать кислород враждебным русской цивилизации НКО. У людей в головах начало кое-чего проясняться после наполеоновского вторжения: долбануло, как говорится. Все ахнули и начали вспоминать, как пишется «молоко» и «родина». Дворянская «элита» стала volens-nolens говорить по-русски, хотя французский все знали в совершенстве, и писали еще на нем.
Этот-то антинаполеоновский патриотизм Пушкин подхватил и развил. Пушкин начал активно использовать национальные сюжеты, стал выковыривать их из самых пыльных углов, из песен и сказок Арины Родионовны, из фантастической литературы XVIII века, из народных (а не официальных) свидетельств о пугачевском восстании. Все это был принципиально новый русский язык. Все изнутри дышало Русью, и продолжатели Пушкина, например, Лермонтов, написавший «Песнь о купце Калашникове», этот прием (вполне романтический, с формальной т. зр., вальтер-скоттовский) поняли и подхватили.
С другой стороны, Пушкин стал брать иностранные (не только западные) сюжеты и переворачивать их в понятный русскому человеку профиль. Так появились «Маленькие трагедии», или «Песни западных [южных] славян», или «Подражание Корану». Это был гигантский шаг вперед, по сравнению с вялыми романтическими элегиями современников. Хватит подражать Западу! Хватит ловить веяния мод, давайте эту моду сами создавать. Давайте будем русскими, а не французами!
Мы говорим об этом лишь потому что сейчас это очень, очень актуально. Посмотрите на ситуацию. С одной стороны, мы имеем каких-то Ургантов и Хаматовых, которые очень не хотят быть русскими, а хотят придерживаться ЧУЖОГО («европейского») стереотипа. С другой стороны, мы имеем грубых мужиков, которые взяли в руки автомат и пошли воевать. Добровольцами. Добровольцами пошли. Их никто не заставлял. Они сами встали и пошли туда, еще в 2014 году. Посмотрите видео, почитайте статьи в интернете, — и вы увидите очень простую закономерность: пока одни плясали на сцене, сбивая баксы, другие сидели в окопе, часто не имея ни шиша. Ну и за кем вы пойдете? Кто, по-вашему, должен быть ПОДЛИННОЙ «элитой» в нашей стране?
Конечно же, нам нужен новый Пушкин. Кто-то, кто сумеет оформить эту поднявшуюся волну. Иначе мы и дальше будем слушать чепуху про чудесную Европу, где все хорошо, и будем подражателями и колонией. Конечно, нужен переворот. Литературный переворот.
В чем гениальность «Онегина»
Поговорим о его главном произведении, которое тоже многим до сих пор не понятно. Ну, то есть милая история такая, про деревенскую девочку и городского мальчика. Всем нравится, ибо написано стильно. Но смысл, смысл-то в чем?
А вот в чем. «Евгений Онегин», поглавно публиковавшийся в 1825—32 гг, словно какой-нибудь сериал, очень точно воспроизвел тип загнивающего русского дворянина. Как историческому источнику этому роману нет цены, — это прямое свидетельство начавшегося надлома великорусского этноса. При этом Онегин изображен именно западником, англоманом, либералом: легкомысленный гувернер, питание в лучших ресторанах, либеральные, но системно бессмысленные эксперименты в деревне («оброком легким заменил») и т. д. Пушкин откровенно стебется над современниками из «петербургского круга», скажем так.
При этом в деревне либерала Онегина не любят считают «опаснейшим чудаком». Пушкин намеренно сталкивает Онегина с «патриотической» семьей Лариных, которые заставляют дворовых девок петь во время сбора ягоды, «чтоб барской ягоды тайком // уста лукавые не ели». Параллельно всплывает фигура Ленского, эдакого романтика-гегельянца, очень характерная для 1820-х гг; и снова портрет написан сатирическими мазками. Т. е. чувствуется нарочитый негатив, критика западного образования и западной цивилизации в целом, но и русскую, национальную партию Пушкин не щадит (это в принципе характерная для него схема, столкнуть лбами западников и славянофилов, можно вспомнить похожую архитектуру в «Барышне-крестьянке»).
Пушкин и рад бы слопать вкусную западную котлетку, но что-то внутри подсказывает ему, что цена за эту котлетку слишком высока — нужно отказаться от национальной самобытности. Вот откуда этот критический тон. «Балеты долго я терпел, // но и Дидло мне надоел». У нас почему-то редко рассматривают «Онегина» как политический текст, считают его больше культурологическим, «энциклопедией русской жизни», но на самом деле Пушкин подспудно тянет тончайшую политическую нить, обрывающуюся на незаконченной десятой главе, обрывки которой позволяют предположить, что Онегин был как-то причастен к декабристскому заговору.
Пушкинский текст достаточно легко дешифруется, если его намеренно не усложнять, а воспринимать в контексте начавшегося в 1820-х соперничества западников и патриотов. Ларины — это скрытая отсылка к Елагиным, известным своим консерватизмом, позже переросшим в славянофильство (напомним, что И. П. Елагин был основателем консервативного, проимперского направления в русском масонстве, которое он воспринимал как антитезу модному в его годы вольтерьянству).
Иван Перфильевич Елагин (1725–1794), русский историк, поэт, философ, государственный деятель
Пушкин отбросил первую букву фамилии, а четвертую заменил более звучным «р». Это известный литературный прием, который восходит к традиции XVIII столетия называть незаконнорожденных дворянских детей фамилией без первого слога: например, создатель Смольного института И. И. Бецкий, т. е. (Тру)бецкой. Возможный прототип матери Татьяны — А. П. Елагина (племянница Жуковского и мать братьев Киреевских). А «Татьяны милой идеал», скорее всего, образован с Н. Д. Фонвизиной, повышенную религиозность, даже некоторую чудаковакость которой (Фонвизина в 16 лет переоделась мальчиком и убежала в монастырь) поэт редуцировал до увлечения сентиментальной литературой и слегка разбавил светской взбалмошностью М. Н. Волконской. Вот почему у Лариных две дочери: задумчивая Татьяна и легкомысленная Ольга.
Пушкин как бы играет со своими прототипами, как с куколками: забирает черты у одной, добавляет другой, и наоборот, — но по своей литературной природе они единоутробные сестры, почти что сиамские близнецы: «бывало, в поздние досуги // сюда ходили две подруги, // и на могиле при луне, // обнявшись, плакали оне». Обе женщины вышли замуж по расчету за будущих декабристов, и обе последовали за ними в Сибирь, — это подтверждается фразой «иных уж нет, а те далече» в финальной строфе романа.
Интересно, что Фонвизина и Волконская стали также прототипами для Наташи Ростовой и Марьи Болконской у Толстого (но Толстой перевернул их характеры: Болконская — религиозна, Ростова — шалунья). Фонвизина, помимо всего прочего, еще и прототип Сонечки Мармеладовой (которая едет за Раскольниковым в Сибирь; Достоевский познакомился с Фонвизиной «на этапе» в 1850 году и позже с ней переписывался). Вся великая русская литература замешана буквально на двух женщинах, имена которых перекликаются, как гиперссылки.
Ларины — это консерваторы, славянофилы, патриоты. Татьяна «русская душою, сама не зная, почему». Логично, что западника Онегина Татьяна изначально не привлекает. И вот еще одно, косвенное доказательство этой версии: прототип Маши Мироновой — тоже Елагина, дочь коменданта Татищевой крепости Татьяна, по мужу Харлова (в реальности Пугачев сделал «капитанскую дочку» своей наложницей, но казаки застрелили ее, испугавшись, что она дурно влияет на «императора»).
Пушкин постоянно обращается к образу правильной, консервативной девушки, это успокаивает его, удовлетворяет его политические запросы: «мой идеал теперь — хозяйка, // мои желания — покой, // да щей горшок, да сам большой».
Пушкин стремится к гармонии; разного рода пассионарии и революции его раздражают, он хочет «Татьяну» как гарантию гомеостаза и потому старательно, как школьник, рисует один и тот же портрет девочки за соседней партой, для приличия меняя имена: Татьяна, Маша Миронова, Параша в «Медном всаднике», даже мертвая царевна «тихомолком расцветая» и «нраву кроткого такого», — всё это одна и та же консервативно-национальная героиня.
...Которая, заметим, противопоставляется царице-западнице: «высока, стройна, бела, // и умом и всем взяла; // Но зато горда, ломлива, // Своенравна и ревнива». Это типичный портрет светской львицы XIX века, который «очень мил, // я прежде сам его любил, // но надоел он мне безмерно», потому что «в чертах… жизни нет», потому что «запылал // в ее лице самолюбивом // румянец ярче». Высокосветские, «европеоидные» жеманницы, постоянно смотрящиеся в зеркало, надоели Пушкину вместе с ростбифами и балетами. «Иные нужны мне картины: // Люблю песчаный косогор, // Перед избушкой две рябины, // Калитку, сломанный забор»...
За этим кроется политический выбор. Царевна могла бы взять в мужья кого-то из семи братьев-богатырей, на самом деле — разбойников-славянофилов («братья в ту пору домой // возвращалися толпой // с молодецкого разбоя»), но нет, эти бунташные ребята не устраивают ее, ей всего милей королевич Елисей, т. е. сам Пушкин, который по свету скачет и ищет ее...
Здесь выбор как бы перевернут: выбирает царевна, и ее выбор тоже слегка изменен: она предпочитает не русский бандитизм, а условно-западную, светскую культуру («королевич», но с именем ветхозаветного пророка, вошедшим в православные святцы, фигура явно ассимилированная, обрусевшая, как и сам автор — потомок «арапа Петра Великого»).
Наши литературоведы, люди в основном прозападные и интеллигентные, почему-то не решаются прямо и правильно расшифровать эти простые истины и выстраивают вокруг текста мильон бессмысленных комментариев, но не видят главного. Истина их страшит, потому что не вписывается в «западный канон», не стыкуется она с ним никак, ну вот хоть убей. И приходится натужно искать в пушкинских стихах европеизм, либерализм и революционность. Это ошибка.
Молодой Пушкин был либералом. Взрослый Пушкин уже имперец, «литературный националист», причем прямо видно, как он правеет по ходу написания «Онегина», как он нравственно убивает своих мужских героев-западников, а свою любимую героиню, патриотку Татьяну, наоборот, превращает из «странной, // провинциальной и жеманной, // и что-то бледной и худой, // а впрочем, очень недурной» барышни в королеву Москвы. Это скрытое признание Пушкиным своего отказа от петербургского либерализма и перехода в лагерь московских патриотов.
Ленский умирает на глупой дуэли. Онегин тоже умирает на самом деле на этой дуэли, умирает нравственно, и тоже глупо. Отказ Татьяны литературно добивает его. А Татьяна должна быть счастлива, она победительница в политическом поединке в голове Пушкина, но она тоже почему-то несчастна. Почему? Потому, наверное, что иллюзий в отношении ставки на официальное «самодержавие, православие, народность» Пушкин тоже не питал и хорошо понимал, что за фрукт царь Николай Павлович Романов, отправивший в Сибирь всех его близких друзей и муз. «Хотя лично я сердечно привязан к государю, — напишет Пушкин позже в письме Чаадаеву, — я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя» (quoique personnellement attaché de cœur à l’E[mpereur], je suis loin d’admirer tout ce que je vois autour de moi).
В.А. Дрезина. «Пушкин читает М.Н. Волконской «Послание в Сибирь»
Здесь — логическая точка всему. Всё сплетается в немой сцене финала. Обрыв, облом. (Вот откуда названия романов Гончарова — главного продолжателя пушкинских идей.) Хэппи-энда не будет, потому что русское дворянство незримо вырождается. Вот какой должна быть дешифровка «кода Пушкина». Вот в чем его главная мысль. Это пророчество, предсказание исторического поражения дворянского либерализма.
«Онегин» — безумно глубокий текст. Это текст не о том, что было, а о том, что еще только случится. Таких текстов-предчувствий очень мало в истории. Это роман на одном уровне с «Дон Кихотом» Сервантеса, который стал символом грядущей смены эпох, революционного перехода от Средневековья к Новому времени. Пушкинский роман предсказывает уже новейшую историю, он как бы задает тему для фуги, которая еще не закончилась: гибнет либерализм, гибнет немецкая философия, гибнет Россия. Все погибнут. Будет глупый, немой финал. Это случится вдруг, на голом месте, посреди московской суеты; возможно, люди даже не успеют понять, что они уже умерли. Но невидимая пуля автора убила их, да и сам автор убит этой пулей. Это гениально, ибо свободно. Пушкин не связан никакими социальными обязательствами и карьерными перспективами («гуляю мало, много сплю // летучей славы не ловлю»), он типичный балбес своего поколения, и это гарантирует свободу его мысли, из этой свободы рождается интуиция, профетизм, который Пушкин и сам отлично сознавал, когда писал «Пророка» и «Памятник».
Интуиция Пушкина поражает, если, конечно, вы понимаете эту интуицию и умеете ее правильно истолковать, если вы сами наделены сей странной (часто говорят: «женской») способностью человеческого организма. Дело же не только в «Онегине». У Пушкина есть и другие гениальные догадки, в «Медном всаднике», например, в «Капитанской дочке», в «Борисе Годунове», заканчивающемся как бы предчувствием майской резни 1606 года. Пушкин намеренно нащупывает русский бунт: «И, зубы стиснув, пальцы сжав, // Как обуянный силой черной, // «Добро, строитель чудотворный! // — Шепнул он, злобно задрожав, — // Ужо тебе!..». В сущности, это краткое описание русской революции: обозленный человек правильно находит причину разгула стихии (т. е. природного, народного бешенства) в реформах Петра Первого, в светском государстве, им созданном, но медный «лик державца полумира» оборачивается, «гневом возгоря», и превращается в еще более чудовищное сверхгосударство большевиков, уже железное, а не медное царство.
Да, это странно. Да, это кажется «додумкой за автора». Но автор и сам еще не понимает, о чем он думает. Пушкин намеренно ходит по тонкой грани, где разум переходит в сверхразум. И это не пошлый сюр Сальвадора Дали, не мистика. Это профетизм от знания. Пушкин был очень начитан и очень умен. Это т. н. «острый», системный ум. Пушкин умеет разлагать вещи на кванты (в т. ч. политические), а затем собирать эти детальки в логически законченную «картину мира». Он хорошо чувствует, потому что детально, реалистически, исторически точен. Он оперирует фактами, а не штампами обывательского восприятия. Его гениальность напрямую вытекает из системности его мышления, а не из «эстетского» образа жизни, вкусных котлеток и гламурных посиделок, — т. е. всего того, что будет считаться неотъемлемой частью «поэтизма» в эпоху фэндесекля, в «серебряном веке».
Не нужно никаких посиделок. Нужно жить в деревне и гоняться за девками. Вот секрет пушкинского творчества. Многие русские классики этот секрет поняли и взяли на вооружение, например, Тургенев, который, помимо девок, любил еще гоняться за тетеревами, и всякий раз старался отдыхать в русской деревне, а не на «элитных» курортах, и гордился этим, и говорил, что только так и нужно. В этом главная суть «пушкинского переворота», — в сознательном отказе разумного и образованного русского человека от «благ [европейской] цивилизации».
Пушкин и Чаадаев
Отдельно нужно сказать об отношениях Пушкина и Чаадаева, потому что это архиважно. Не понимая этой связи или умаляя ее, вы рискуете не понять Пушкина. Вы просто не поймете великого русского поэта, если не увидите его тени.
Петр Яковлевич Чаадаев, друг и собутыльник Пушкина, был явным прототипом Онегина, что и сам Пушкин признавал прямо в тексте романа, и как бы стыдливо разделял их: «второй Чадаев, мой Евгений». Это типичное для писателей спешное запутывание следов, приблизительно по тем же причинам Пушкин зачеркнул в черновике «итак, она звалась Наташа».
Чаадаев был по своему характеру Онегин один в один: это был желчный, скупой на эмоции человек, которого не любили в обществе, с государственной службы он ушел из-за какого-то мелкого скандала, жил частной жизнью, т. е. болтался без дела, путешествовал и проч. Он был франт, денди, любил и умел хорошо одеваться, прихорашиваться перед зеркалом. И, наконец, главное: Чаадаев был западник. Прелесть ситуации как раз в том, что Пушкин в литературной форме вскрыл западничество Чаадаева за 10 лет до того, как это стало притчей во языцех (в 1836 году), это, опять же, подчеркивает прозорливость Пушкина, его предчувствие трендов задолго до того, как люди начнут орать о них на всех углах.
Судьба Чаадаева тоже была печальна, как и судьба его литературного двойника, Онегина, и другого литературного двойника, Чацкого, прототипом которого тоже был Чаадаев (Грибоедов тоже запутал следы, замазал очевидное, — в черновике было «Чаацкий»). Чаадаев был изгнан отовсюду, все его ненавидели. Он пытался оправдаться, доказывал, что он не против патриотизма, а против вялости, ленивости общества. Ему не верили, конечно же.
Трагической была судьба и непосредственного адресата «философических писем» — Екатерины Дмитриевны Пановой, несчастной женщины, бедной калеки, принявшей католичество и в итоге разорившейся и сошедшей с ума. Это вещи, которых у нас в России до сих пор почему-то не знают, но при этом считается правильным говорить «Чаадаев» с презрением, словно это какой-то ярлык западника и врага России. Это логично. Онегин должен быть оплеван. Чацкий вытолкан из Москвы. Это неизбежно. Это т. н. парадокс «жизнь подражает искусству».
Важно другое. Скандальное чаадаевское «философическое письмо» вызвало в русском обществе сумасшедшую реакцию, которая, опять же, очень сильно напоминает наши времена. Можно сказать, что это был культурный теракт. Чаадаев бросил бомбу, которая потрясла абсолютно всех. И на него сразу же начали нападать патриоты, которые стали опровергать его тезис о том, что Россия — «страна без истории».
Первым был Пушкин. В октябре 1836 года поэт написал Чаадаеву знаменитое письмо, начинающееся с фразы «что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами» (quant aux idées, vous savez que je suis loin d’être tout à fait de Votre avis). Это письмо хорошо известно русскому читателю, потому что именно из него выдернуты знаменитый пассаж про «необъятные пространства [России], поглотившие монгольское нашествие» (immense étendue qui a absorbé la conquête Mogole) и хрестоматийная фраза «клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал» (mais je vous jure sur mon honneur, que pour rien au monde je n'aurais voulu changer de patrie, ni avoir d'autre histoire que celle de nos ancêtres, telle que Dieu nous l'a donnée). Тем не менее, отметим несколько важных деталей.
Во-первых, сохранился черновик, где Пушкин признает, что «ваша брошюра произвела, кажется, большую сенсацию» (votre brochure a produit, à ce qu'il paraît, une grande sensation), т. е. сравнение с терактом верно: Пушкин отлично понимал, какую гранату бросил посреди бела дня его собутыльник и, по сути, литературный герой. Во-вторых, Пушкин точно определяет дату, отделившую западноевропейскую цивилизацию от восточнохристианского «мира» — 1054 год. Это свидетельствует о хорошем историческом чутье поэта. И, наконец, в-третьих, Пушкин выдает фактически славянофильскую тираду: «наше духовенство, до Феофана [Прокоповича], было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма» (le clergé Russe, jusqu’à Théophane, a été respectable, il ne s’est jamais soulié des infamies du papisme). Это окончательно кристаллизует Александра Сергеевича как человека правых взглядов, который вобрал в себя вольтерьянскую критику католичества (в том же письме Пушкин хвастается Чаадаеву небольшой статьей про Вольтера, которую он написал), но при этом не применяет эту критику к восточному христианству.
Это замечание Пушкина объясняет то, почему филокатолицизм в России так и остался причудой нескольких высокосветских львов и львиц: вольтерьянская критика в России была хорошо известна, и она отталкивала людей от католичества в чистом виде. Зато социализм, комплекс идей по своей природе посткатолический, только «лишенный бога», в России, наоборот, обрел вторую историческую родину! Русским в XIX веке было интересно не само католичество, — их привлекал рациональный заряд, который в нем был, — то, чего России и в самом деле жизненно не хватало: трезвости мышления, практичности, технократии, «прогресса». Это невероятно важная деталь, потому что она-то и привела к власти большевиков в октябре 1917 года, спустя ровно 81 год после пушкинского письма Чаадаеву. Чаадаев тоже на самом деле был пророк, непризнанный, непонятый. Филокатолицизм Чаадаева был предчувствием коммунизма, его предпроекцией, скрытым желанием технократического переворота. Отсюда же и настойчивые рассуждения Петра Яковлевича о Царстве Божием, что впоследствии, нетрудно догадаться, трансформировалось в желание построить на земле коммунистическую утопию.
Пушкин цепким критическим взглядом улавливает и главный недостаток «брошюры» Чаадаева — недостаток собственно исторических фактов. «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться» (quant à notre nullité historique, décidément je ne puis être de votre avis), — пишет поэт, после чего начинает сыпать громкими именами: Олег, Святослав, «оба Ивана» (очевидно, III и IV), Петр, Екатерина и т. д. Чаадаев попросту не любит русской истории, как и все филокатолики и западники, не считает нужным обращать внимания на походы на Византию и Хазарию, или войны за «киевское наследство», или за «монгольское», или на русско-турецкие войны, или русско-шведские, или сибирскую экспансию, или южнороссийскую, — всё это, по его мнению, муть, которая и рядом не лежала с великими крестовыми походами, географическими открытиями и прочими подвигами европейской цивилизации. Вот нет их. Незначительны они. Неинтересны.
Это подтверждается элементарным филологическим анализом. «Философические письма» очень бедны на фактологию, в них много общих слов, но мало детального исторического знания, — всё сплошные пунктирные линии, схемы: «народы», «пути», «судьбы». Это выдает схоластический, дедуктивный метод, очень старый, средневековый. Это явный католический след. Современный читатель подобные тексты, воспринимает, как правило, с трудом, потому что наше сознание, наоборот, замусорено «журнализмом»: нам нужны жареные факты, на основании которых уже будет построена логическая цепочка. В XIX веке люди думали по-другому: они начинали с философского утверждения, а потом приводили примеры в подтверждение его. Пушкин и здесь опережает свое время, потому что пушкинские тексты и даже письма, как мы видим, это больше россыпь знаковых, символических деталей, а вот чаадаевский подход больше теоретический, дедуктивный, предвосхищающий марксизм с его «верностью теории». Мы видим фактически зарождение русского коммунизма как идеи. Есть письмо Чаадаева Пушкину, датированное сентябрем 1831 года, прямо подтверждающее его коммунистические симпатии: «Но смутное предчувствие говорит мне, что скоро появится человек, который принесет нам истину веков. Может быть, вначале это будет некоторым подобием политической религии, проповедуемой в настоящее время Сен-Симоном в Париже, или же нового рода католицизма, которым несколько смелых священников, как говорят, хотят заменить тот, который утвердила святость веков. Почему нет?» («Mais une vague conscience me dit que bientôt viendra un homme nous apporter la vérité du temps. Peut-être sera-ce quelque chose d'abord de semblable à cette religion politique préchée en ce moment par Saint-Simon dans Paris, ou bien à ce catholicisme de nouvelle espèce que quelques prêtres téméraires prétendent, dit-on, substituer à celle que la sainteté du temps avait faite. Pourquoi non?»). Филокатолицизм Чаадаева стал мостиком, переброшенным с иезуитского берега на большевистский.
Пушкин зимой 1837 года был смертельно ранен на дуэли, «не дочитав до конца романа жизни», не ответив в полной мере на вызовы своего времени. И потому его переписка с «добрым приятелем, родившемся на брегах Невы» по поводу «исторической ничтожности» России не получила развития. На самом деле Чаадаев был по рождению москвич и учился в Московском университете. Пушкин дает политическую характеристику, а не детали биографии. Это условное деление на политические партии: петербургскую и московскую. Патриотическая партия базировалась в основном в Москве. Собственно, в результате чаадаевского «культурного теракта» она и оформилась, и получила очень общее и размытое название славянофилов.
Пушкин великий русский поэт, потому что он интуитивно симпатизирует именно славянофильской, патриотической, «московской» партии, а не западнику и «петербуржцу» Чаадаеву.
Вот почему Татьяна становится «королевой Москвы».
Вот почему Пушкин отвергает Онегина.
Да! Именно так. Пушкин и сам становится Татьяной в последней точке своего романа в стихах. За декорациями пушкинского романа и за ломаными линиями его сюжета стоит тончайшая политическая аллегория, смысл которой в отречении от западной культуры и обретении национальной самобытности.
Это, конечно, не статья для журнала "Лучик", это "взрослый черновик" для неё. (Для детей, как помним, надо писать "как для взрослых, но только лучше".) Но, если вы заинтересуетесь нашим журналом и захотите попробовать почитать его с детьми, мы будем очень рады!
В этом журнале мы говорим с детьми о любви, о совести, о подвиге, о справедливости – и о других важных вещах.
В январе в серии о великих людях России для детей и подростков выйдут три новые книги. Вместо традиционных энциклопедий с длинными статьями и сложными терминами - уникальная комбинация познавательного материала с художественной литературой! Захватывающие сюжеты, богатый язык, яркие диалоги и уникальные современные иллюстрации не оставят равнодушными ни детей, ни взрослых. В каждой книге - 20 героев по сферам деятельности.
Какими они были в детстве и юности, благодаря чему сумели отыскать своё предназначение, что помогло им преодолеть препятствия на пути и стать сильными, вдохновляющими других личностями? Всё это вы узнаете в захватывающих сюжетах в жанре нарративного нонфикшена.
Светлана Мирнова. Путешественники, прославившие Россию
Что за приключения выпали на долю путешественников и первооткрывателей во время их знаменитых странствий? Кто был капитаном первого русского корабля, совершившего кругосветное плавание? Кому посчастливилось обнаружить древний мёртвый город? Кого называют русским Колумбом ХХ века? Кто открыл Антарктиду?
Константин Шабалдин. Полководцы, прославившие Россию
Что за знаменитые битвы удалось выиграть отважным защитникам Отечества, чьи имена навсегда прославили Россию. Кто не проиграл ни одного сражения? Кого удостоили титулом «Спаситель Отечества»? Кто из адмиралов построил первый русский ледокол и отправился на нём в плавание?
Наталия Лалабекова. Ученые, прославившие Россию
Что за тайны удалось открыть врачам, геологам, авиаконструкторам, палеонтологам, основоположникам и реформаторам наук, чьи имена навсегда останутся в истории России. Кто первым изобрёл прототип автомобиля? Кому удалось открыть фотосинтез? Кто заложил основы российской космонавтики?
Зимой 1880 года в Российской империи появилось новое издание – еженедельный детский журнал с очень милым названием “Игрушечка”. Придумала его выпускать известная всему Петербургу мемуаристка Татьяна Петровна Пассек. Ей на тот момент было 69 лет!
Первый номер “Игрушечки” вышел 3 февраля 1880-го в типографии Суворина. Yикаких предисловий не было, никакой редакционной статьи – тоже. Просто бери да сразу читай. Открывался 40-страничный номер трогательной сказкой “Новый год”, автор которой подписался псевдонимом “Кот Мурлыка”.
Впрочем, образованный читатель прекрасно знал, что это за “Кот Мурлыка”. Ведь сборник “Сказки Кота Мурлыки” был издан еще в 1872 году. Его написал под влиянием сказок Андерсена русский писатель, а по совместительству зоолог Николай Вагнер. Рождественская история “Новый год” была взята именно оттуда.
Следующим пунктом программы была познавательная заметка “Жители поля”, в которой детям рассказывалось о жуках, бабочках, кузнечиках и прочих насекомых, ползающих, скачущих и жужжащих в луговых травах. Объяснялось, кто такие жесткокрылые и перепончатокрылые, разбиралось устройство их тел и глаз. В общем, весьма полезное естественнонаучное чтение.
Написал эту заметку Владимир Пассек, сын Татьяны Петровны. К сожалению, он умер 5 марта 1880 года, всего через месяц после выхода этого номера. Ему было 38 лет.
Дальше в выпуске шли другие научно-познавательные статьи. Про удивительные свойства воды. Про жизнь шотландского инженера Джеймса Уатта, который условно считается изобретателем паровой машины. А в самом конце помещено стихотворение, поясняющее название нового журнала:
Хотя нет, заканчивался первый номер все-таки не этим стихотворением. Была еще одна страница, где разместился рисунок юрты авторства Николая Каразина – путешественника и баталиста, хорошо знакомого с Верещагиным.
Семь лет Татьяна Петровна Пассек была редактором этого журнала. Она привлекла к сотрудничеству многих известных русских писателей того времени. В том числе своего хорошего друга – Николая Лескова. Печатались там Григорович, Яков Полонский и многие другие.
После смерти Пассек в 1887 году на посту редактора ее сменила Александра Николаевна Пешкова-Толиверова. С ней журнал дожил до 1910 года.
Отзывы о нем были разные. Лесков в девяностые годы полностью разочаровался в “Игрушечке”, Горький и вовсе на дух не переваривал этого издания, считая его пошлым и слащавым. К художественной части такие претензии были, видимо, оправданны. Однако в журнале было немало познавательного – он знакомил детей с зоологией, ботаникой, физикой, химией, географией и этнографией.
А закончилась история “Игрушечки” плачевно. Пешкова-Толиверова никогда не имела деловой жилки, поэтому чем дальше, тем больше влезала в кредиты. В итоге ей пришлось в 1910 году продать издательские права некоему Артуру Штуде, который промучился с журналом еще пару лет, после чего просто закрыл его.
Я сам себе напоминаю бдительного пенсионера - брюзглив и недоверчив как Фома.
Вчера я рассказывал главную культурная новость недели - российские издательства собираются торговать "пересказами книг", права на которые им не продают ушедшие с российского рынка западные издательства. А "саммари" - то есть переказ - позволяет законно наплевать на эти самые авторские права слюной. И начнут плевать с пересказа мемуаров принца Гарри.
А мне сказали, что "саммари" по книгам лучше заказывать нейросетям, а не рерайтерам с интернет-биржи - можно те самые 3 копейки зарплаты сэкономить.
"Не бывает нейросетей, способных связать пару слов на русском языке!" - надменно ответил я.
"Да нет, нормально она на русском пишет, хоть и буржуйская. - ответили мне. - Иногда только ошибки делает, как иностранец, выучивший русский".
"Нам-то не гони!!" - вспомнил фильм "Жмурки" я.
Посмотрев на мою брюзгливую рожу, спорить не стали, сказали лишь: "Тему давай, шайтан-машина короткое эссе напишет, причем на русском. Сам оценишь".
Я подумал и мстительно сказал: "Тема следующая: "Значение Постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9 сентября 1933 года "О детской литературе" и его последствия".
"С козырей зашел!" - почесали в затылке на той стороне и пошли общаться с шайтан-машиной.
Через десять минут принесли готовую статью от ChatGPT.
Расскажи мне про значение Постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9 сентября 1933 года "О детской литературе" и его последствиях.
Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9 сентября 1933 года "О детской литературе" было одним из ключевых документов, определивших направление развития советской детской литературы в 1930-х годах. Постановление было принято в связи с тем, что в то время советская детская литература стала утрачивать свои революционные идеалы и становиться все более поверхностной и несерьезной. Оргбюро ЦК ВКП(б) решило, что это недопустимо, и выступило за создание высококачественной, пропагандистской и массовой детской литературы, которая бы отвечала идеологическим требованиям партии.
В результате постановления было создано несколько новых журналов для детей, таких как "Мурзилка", "Пионер", "Заря", "Веселая книжка" и др. Также была запущена масштабная кампания по переизданию детских книг и созданию новых произведений, которые соответствовали бы новым идеологическим требованиям. Многие известные авторы, такие как Агния Барто, Корней Чуковский, Самуил Маршак и другие, начали писать специально для детей.
Однако, это постановление также привело к появлению некоторых негативных последствий. Критики обвиняли партию в том, что она ограничивает свободу творчества и вводит цензуру в детскую литературу. Многие авторы сталкивались с трудностями при написании новых произведений, так как им приходилось учитывать жесткие идеологические требования. В результате многие детские произведения стали слишком пропагандистскими и неинтересными для юных читателей.
Тем не менее, постановление о детской литературе остается значимым историческим документом, поскольку оно отражает широкий культурный контекст того времени. Благодаря ему были созданы некоторые из самых известных детских журналов и кни
Тут шайтан-машина остановилась. При просьбе продолжить – начала рассказывать про Великую Отечественную. У нее лимит на память в смысловых токенах, причем по-русски этот лимит сильно меньше, чем по-английски.
Нет, так-то это, конечно, бред. И про журналы "Мурзилка", "Пионер", "Заря", "Веселая книжка" (WHF? "Костер" и Веселые картинки"?), которые были созданы или раньше, или позже постановления. И все перечисленные авторы «начали писать специально для детей» задолго до постановления.
Но это бред осмысленный, причем осмысленный на уровне неглупого студента-бездельника, начитанного молодого человека, который прекрасно понимает, что нужно рассказывать про литературу в сталинские годы.
И вот это - самое важное. Сколько я понимаю, нейросеть пишет на основе уже выложенных в Сети текстов. А это значит, что все колосники интернета забиты подобным идеологическим шлаком наглухо.
Потому что в реальности все было, конечно, совсем не так. Я уже много раз говорил, что сталинские годы - самые, пожалуй, сложные и неоднозначные в нашей истории, и попытка их выкрасить одной краской - хоть белой, хоть черной - глупость несусветная.
На самом деле именно Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9 сентября 1933 года породило нашу великую детскую литературу. Всю - от Гайдара до Булычева.
Нет, детские книги у нас были и раньше, и даже хорошие детские книги. Но и до революции, и в первые годы Советской власти это были единичные вкрапления, разовые акции.
А детская литература как цельное явление культуры появилась только в результате деятельности издательства "Детгиз", созданного этим постановлением. Ну и тех огромных денег, которые страна вкладывала в детскую литературу - именно они и позволяли привлекать лучших писателей, иллюстраторов и издательских спецов.
Знаете что?
А давайте я вам это самое Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 9 сентября 1933 года процитирую. Все-таки не так много документов, имевших столь глобальные последствия.
Оно короткое, не пугайтесь.
Об издательстве детской литературы
Недостатки детской книги, отмеченные в ряде решений ЦК ВКП(б), остаются до сих пор неустраненными.
Основными недостатками детской книги продолжают оставаться игнорирование специфических запросов детей, трафаретность и схематизм изложения, отсутствие переизданий классической детской литературы, упрощенчество, а часто халтура и невежество в литературном изложении и художественном оформлении детских книг. Лучшие книги, созданные за последнее время, еще не стали ведущими во всей детской литературе.
В целях объединения сил (писателей, художников, педагогов) и ликвидации существующих недостатков в работе по созданию, распространению и использованию детской книги ЦК ВКП(б) постановляет:
1. Сконцентрировать издание детской книги в специальном детском издательстве, для чего организовать в Москве в системе ОГИЗа Детгиз на базе выделенных детских: секторов издательства "Молодая гвардия" и школьного сектора ГИХЛа
2. Детгиз должен добиться решительного перелома в издании детской книги в соответствии с неоднократными решениями ЦК (от 29XII.31 г. и др.). Создать ряд книг, которые, соединяя увлекательность и доступность изложения с принципиальной выдержанностью и высоким идейным уровнем, прививали бы детям интерес к борьбе и строительству рабочего класса и партии, в частности, создать серию книг для пионеров, переиздать лучшие книги мировой детской литературы ("Робинзон Крузо", "Путешествия Гулливера", Жюль Верна и др.), в особенности имеющие общеобразовательное значение. Создать ряд книг развлекательных, в первую очередь для младшего возраста (сказки, игры, шарады и т. п.). При этом решительно улучшить оформление книги, искореняя халтуру и формалистические выкрутасы. К изданию детской литературы Детгиз должен привлечь лучших писателей (и не только детских), художников, педагогов, работников пионердвижения. Не гоняясь за количеством названий, отказаться от издания детской книги тиражом менее 20.000, стараясь давать только проверенную книгу в подлинно массовом тираже.
3. ОГИЗу приспособить одну из своих типографий к специфическим особенностям работы над детской книгой (шрифты, литография и проч.).
Наркомлесу и Наркомлегпрому обеспечить издание детских книг лучшей бумагой, краской, папкой, коленкором и т. д.
4. Считать обязательным, чтобы лучшие произведения детских писателей и художников, выходящие отдельными изданиями, предварительно печатались на страницах детских журналов.
5. Поручить Культпропу ЦК, ЦК ВЛКСМ и Наркомпросу в декадный срок рассмотреть и утвердить план издания детской литературы.
6. Утвердить зав. Детгизом тов. Смирнова Н.И.
Пять замечаний, если позволите.
1. Постановление написано обычным человеческим языком, а не зубодробительным чиновничьим эсперанто, которым пишутся все документы сегодня.
2. Во всем документе про идеологию - буквально несколько слов: "прививали бы детям интерес к борьбе и строительству рабочего класса и партии, в частности, создать серию книг для пионеров".
3. "Лучшими детскими книгами" названы не какие-нибудь "Рассказы о Ленине", а реально культовые для многих поколений детей книги.
4. Пункт пятый меня потряс до самой глубины всего. Охренеть тогда сроки ставили! За десять дней рассмотреть и согласовать годовой план работы новообразованного издательства... Все, имевшие дело с издательствами, меня поймут. И это ведь не филькину бумажку быстренько слепить, его же еще выполнять придется, за это в 30-е спрашивали так, что не раз в холодном поту проснешься...
5. Реально дорогого стоит фраза "Наркомлесу и Наркомлегпрому обеспечить издание детских книг лучшей бумагой, краской, папкой, коленкором и т. д.". Советской власти можно предъявить множество претензий, но на детях она не экономила и не наживалась.
На этом и закончим наше занятие по источниковедению.
P.S. (никак не заткнется) Самое забавное с этими нейросетями - они все перевернули с ног на голову. Когда-то люди мечтали, что прогресс отменит презренный физический труд, а освобожденные люди займутся исключительно творчеством. На самом деле хорошего электрика или сантехника еще найди на рынке труда, да он еще не на всякую зарплату пойдет. А вот труд "людей творческих профессий" прогресс обессмысливает с каждым днем и напористо гонит их ссанными тряпками на биржу труда.
Историю в школе начинают учить только с пятого класса. Так обстоят дела сейчас, так это было и в 2016 году, когда мой ребенок пошел в первый класс. Возможно, кто-то считает, что дети не могут воспринимать историю раньше, но мне показалось это неправильным, и я задался вопросом: как рассказать детям об истории так, чтобы им было интересно?
Конечно, ответов на этот вопрос может быть много. Но я, как профессиональный художник, нашел свой способ - история в картинках.
К тому времени исторические комиксы, издававшиеся в конце 80-ых, начале 90-ых уже позабылись и пришлось открывать это направление заново.
Повезло найти издателя и первая же моя книга книга "Виват, "Полтава"!", изданная в 2018 году верфью исторического судостроения "Полтава", строившей в тот момент полноразмерную копию одноименного линейного корабля Петровской эпохи, показала, что детям этот интересно. Но и не только детям... Как сказал научный сотрудник Центрального Военно-Морского музея: "... здесь впервые за много лет показана в книге постановка парусного судна на камели". Хочется надеяться, что эти "камели" останутся в памяти и у детей, прочитавших книгу.
Дальше удалось найти поддержку детского издательства "Мелик-Пашаев". Мы запустили серию "Исторический комикс", автором и художником которой я являюсь.
В серии вышло три книги общим тиражом 15 тысяч экземпляров. Так вышло, что все они посвящены северу.
По каждой такой книге, я провожу встречи с юными читателями в музеях и библиотеках, которые еще раз подтверждают, что детям такой формат интересен, а через этот формат становится интересна и история.
Заинтересовать - главная задача этих книг.
И как дополнительное подтверждение того, что такая форма рассказа детям об истории имеет право на существование и востребована - попадание в шорт-лист Премии Знание, как автора и художника исторических комиксов для детей.
Не так часто встречаешь книги, которые хотел бы прочитать в детстве. С картинками, которые не только будят фантазию, но и сообщают много полезного. Технический комикс.
Отличные книги этого направления рисует Слава Серов. Они не только зрелищные, но и наполнены техническими деталями. Познавательно, интересно и просто красиво.
Дирижабль "Италия"
Фрегат "Полтава"
Витус Беринг
Пакетбот "Святой Петр" Витуса Беринга
Типы самолетов, принимавших участие в спасении челюскинцев
Ровно 85 лет назад, 4 августа 1937 года был арестован писатель и журналист Иосиф Кассиль - младший брат другого, гораздо более знаменитого писателя Льва Кассиля, чьими книгами многие из вас наверняка зачитывались в детстве. Иосифа объявили членом "правой диверсионно-террористической организации" в декабре включили в очередной "расстрельный список", подписанный лично товарищем Сталинам, а в январе следующего года - расстреляли. В 1957 году посмертно реабилитировали со снятием всех обвинений.
А что же его прославленный братец? А ничего, он продолжал писать подростковые книжки, воспевающие большевиков, получать ордена и премии, выступать по радио, а после войны занял пост председателя комиссии по детской литературе Союза писателей. Короче, не бедствовал и жил, как говорится, полноценной насыщеннной жизнью, благополучно дожив до брежневских времен. В общем, замечательных людей ковала "советская" власть. На фото - Лев и Иосиф Кассили в детстве, дореволюционный снимок.
Некоторые из множества книг Льва Кассиля. А его младший брат успел написать только одну повесть, потому что его расстреляли в 29 лет.