Портрет Гуру Рам Дас
Оргалит, масло.
Оргалит, масло.
Не существует пути, по которому нужно идти, потому как все пути идут отсюда туда, и тем самым уводят от Всего, Что Есть, от единственного возможного места, от дома.
Нет пути, который бы вел отсюда сюда.
Вот почему никакая практика, никакое учение, или переделанное служение, или изучение, или работа, или еще что-либо, что "ты" можешь "сделать" на этом "пути" не приведет "тебя" "туда". Ты уже Здесь.
Манилал Маллик, коммерсант, недавно был в Бенаресе, где у него было бунгало.
Учитель: "Так ты был в Бенаресе. Ты встречал каких-нибудь святых людей там?"
Манилал: "Да, господин. Я засвидетельствовал свое почтение Трайланга Свами, Бхаскарананде и другим".
Учитель: "Расскажи нам что-нибудь о них".
Манилал: "Трайланга Свами живет в том же храме, где он и жил раньше - на Маникарника Гхате, около Минарета Бенимадхава. Люди говорят, что прежде он был в более возвышенном духовном состоянии. Он мог творить многие чудеса. Сейчас он утратил большую часть этой силы".
Учитель: "То критика мирских людей".
Манилал: "Трайланга Свами хранит строгий обет молчания. В отличие он него Бхаскарананда находится в дружеских отношениях со всеми".
Учитель: "У тебя была какая-нибудь беседа с Бхаскаранандой?"
Манилал: "Да, господин. У нас был долгий разговор. Среди других вещей мы обсуждали проблему добра и зла. Он сказал мне: "Не следуй по пути зла. Отбрось греховные мысли. Вот как Бог хочет, чтобы мы поступали. Выполняй только те обязанности, которые добродетельны".
Учитель: "Да, это тоже путь, предназначенный для помирскому настроенных людей. Но те, чье духовное сознание пробуждено, кто понял, что только Бог реален, а все остальное иллюзорно, - лелеют другой идеал. Они осознают, что только Бог является Делающим, а остальные - это его инструменты.
Те, чье духовное сознание было пробуждено, никогда не делают неверного шага. Им не нужно рассуждать, для того чтобы избежать зла. Они так переполнены любовью к Богу, что какое бы действие они не предпринимали - оно является добрым действием. Они полностью сознают, что они - не делатели своих поступков, но просто слуги Бога. Они постоянно ощущают: "Я машина, а Он Оператор. Я делаю то, что Он делает через меня. Я говорю то, что Он говорит через меня. Я двигаюсь так, как Он движет меня".
Полностью пробужденные души вне добродетели и порока. Они понимают, что именно Бог делает все.
В одном месте находился монастырь. Живущие там монахи выходили ежедневно, чтобы просить для себя пищу. Однажды один монах, выйдя за подаянием, увидел, как землевладелец безжалостно избивает какого-то человека. Сострадательный монах вмешался и попросил землевладельца остановиться. Но землевладелец был переполнен гневом и обратил свою ярость на невинного монаха. Он бил монаха до тех пор, пока он не упал на землю без чувств. Кто-то сообщил о случившемся в монастырь. Монахи прибежали на то место и нашли своего собрата лежащего там. Четверо или пятеро из них принесли его назад и положили на постель. Он был все еще без сознания. Одни монахи сидели вокруг него с печалью в сердце, другие обмахивали его. Наконец кто-то предложил, что ему нужно дать попить немного молока. Когда оно было влито ему в рот, он пришел в сознание. Он открыл глаза и посмотрел вокруг. Один из монахов сказал: "Давайте посмотрим, вполне ли он осознает себя и может ли узнать нас". Крича ему в ухо, он произнес: "Уважаемый господин, кто дает тебе молоко?" "Брат, - ответил святой человек слабым голосом, - тот, кто бил меня, тот сейчас и дает мне молоко".
Но человек не достигает такого состояния ума без осознания Бога".
Манилал: "Господин, то, что вы только что сказали, относится к человеку очень высокого духовного состояния. Я разговаривал на такие темы в общем с Бхаскаранандой".
Учитель: "Он живет в доме?"
Манилал: "Да, господин. Он живет с одним поклонником".
Учитель: "Сколько ему лет сейчас?"
Манилал: "Около пятидесяти пяти".
Учитель: "Вы говорили о чем-нибудь еще?"
Манилал: "Я спросил его, как развивать бхакти. Он сказал: "Пой имя Бога. Повторяй имя Рамы".
Учитель: "Это очень хорошо".
ПРОВОЗВЕСТИЕ РАМАКРИШНЫ
Глава 9
«СОВЕТ БРАХМОСАМ»
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Поддержка одного человека несла нам благословение и надежду. Это была женщина. Наш Учитель, этот великий монах, был женат, когда он был еще юношей, а она — маленьким ребенком. Когда он стал молодым человеком, охваченным религиозным рвением, она пришла к нему. И хотя они были женаты долгое время, они не видели друг друга, пока не подросли. Он сказал своей жене: «Поскольку я являюсь твоим мужем, ты имеешь право на это тело. Но я не могу жить сексуальной жизнью, хотя я женат на тебе. Я оставляю это на твой суд». И она заплакала и сказала: «Бог да поможет тебе! Господь да благословит тебя! Разве я та женщина, которая станет препятствием для тебя? Если я смогу, я помогу тебе. Иди, и исполни твой долг».
Такой была эта женщина. Муж ушел и стал монахом, следуя своему призванию; издали жена следовала за ним, помогая ему, как только могла. И позже, когда он стал великим духовным гигантом, она пришла реально — она стала его первой ученицей и посвятила остаток своей жизни заботе о нем. Он никогда не знал, жив он или умер… Временами, когда он говорил, он так увлекался, что если бы он сидел на горячих углях, то не заметил бы этого. Представьте себе, горячие угли! Он забывал все время о своем теле. Все время.
Итак, эта женщина была единственным человеком, у кого идеи юнцов вызывали симпатии. Но она была бедна. Она была еще беднее, чем мы. Но это ничего не значило! Мы пошли напролом. Я верил, что если я останусь жив, эти идеи принесут пользу не только Индии, но и многим странам, и другим народам. И с этой верой пришло осознание того, что лучше, если пострадает несколько человек, нежели погибнут эти идеи, так и не выйдя в мир. Умрут моя мать и мои два брата? Это — жертва. Да будет так. Ни одно великое действие не обходилось без жертвы.
Свами Вивекананда
Моя жизнь и миссия
С первых же дней духовные сыны Рамакришны не заперлись в стенах монастыря. Один за другим они рассеялись по всему миру в виде скитающихся монахов. Только один Рамакришнананда (Шашибхушан), охраняя останки, остался на житье в голубятне, куда перелетные птицы периодически возвращались на отдых. Уже в последние дни жизни учителя он воплощал смиренный идеал Марты: «Dienen, dienen» — «служить» (слово Парсифаля) — служить учителю в его страдании, служить братьям в Их молитвах, служить телу тех, чей дух служит богу. Это был его способ «познавать бога». И старик Лев Толстой сказал бы, что способ этот был наилучшим.
Но каждый имел свой собственный способ. И каждый, не зная этого, своими природными свойствами представлял одну сторону, одну фазу многогранной личности Рамакришны. Когда они были все вместе, он был представлен весь целиком.
Их могущественный глашатай — Вивекананда, выражая веру всех, ушел возвестить миру слово того, кто реализовал, как говорят, живой синтез духовных сил Индии.
«Я имел счастье сидеть у ног того, чья жизнь в тысячу раз больше, чем его учение, была живым комментарием текстов Упанишад, была духом Упанишад, воплощением в человеческом образе, гармонией всех многообразных идей Индии. Индия была богата мыслителями и мудрецами. Один имел глубокий ум, другой — большое сердце. Настало время, чтобы родился тот, кто объединил бы такое сердце и такой ум, кто в одном теле обладал бы блестящим интеллектом Шанкары и чудесным сердцем Чайтаньи, кто во всяком увидел бы тот же действующий дух, того же бога, увидел бы божественное в каждом существе, тот, чье сердце оплакивало бы всех бедных, отверженных, угнетенных в Индии и вне ее, — тот, кто осуществил бы всеобщую гармонию, веру разума в любви… Такой человек родился… Было необходимо, чтобы он явился, — он явился. И самое чудесное было то, что дело его жизни развернулось у ворот города, всецело проникнутого западной мыслью, города, помешанного на ложном, привозном оксидентализме, более европеизированного, чем любой другой город в Индии… Здесь он жил без всякой книжной науки. Этот гениальный ум едва мог написать свое имя, но самые известные ученые нашего университета признавали его гигантом ума… Мудрец, завершивший тысячелетнее дело индуистских мудрецов… Мудрец нашего времени, учение которого принесло больше всего благодеяний в настоящий час… Если я когда-нибудь сказал людям слово правды — это было его слово, его целиком. Только мои ошибки принадлежат мне».
Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны
С тех пор как западный мир открыл для себя Индию, эта страна не переставала манить самых разных путешественников, а бродяги дхармы и поныне отправляются туда, чтобы приобщиться к древним философским и религиозным традициям. «Нож» публикует травелог Василия Кондрашова — документалиста (свои фильмы про Индию и другие он выкладывает на ютуб-канале), который стал учеником индуистского гуру, хотя никогда не увлекался эзотерикой и духовными поисками. Публикуем часть первую путевого дневника, в которой автор, застигнутый началом пандемии ковида и закрытием границ в Калькутте, отправляется в село на берегу Ганги к певцу, йогину и садху Диндайáлу Дас Бáулу — незадолго до того он познакомился c ним на ежегодном баульском фестивале, который проводится вот уже 800 лет.
Маленький храм Брахмы, Вишну и Шивы стоит на краю шумной ярмарки в городке Кальяни, штат Западная Бенгалия. Ради этой ярмарки сюда каждый год на протяжении марта съезжаются сельские жители со всего округа Надиа. Мужики в видавших виды, но чистеньких рубахах и выцветших брюках. Их жены в пестрых выходных сари. Тощие подростки с высокими чубами, в узких вареных джинсах с лейблами «Армани». По-крестьянски темнокожие, они бродят между рядами шатров, что пестрят россыпями нужных в хозяйстве вещей: мотыги, тазы, лопаты, табуретки, худо склеенные детские игрушки из дешевого пластика. В некоторых шатрах за скромную плату продают ярмарочный фастфуд: расфасованные по газетным кулькам гугни из нута, лука и специй. Муглаи-параты, от души сдобренные топленым маслом гхи и скрывающие в слоях жирного теста овощи и жареные яйца. Истекающие сиропом сладкие белые шарики рошагулла целыми горками. Резкий, пропитанный специями аромат еды смешивается в воздухе с пылью, грохотом бенгальской попсы из динамиков, запахами палочек-агарвати, лязгом каруселей, жужжанием машинок в традиционных ярмарочных тату-салонах и ревом мотоциклов, что носятся по внутренностям «стены смерти» — громадной, размером с трехэтажный дом дощатой бочки на металлическом каркасе.
Это не самое уютное место в Кальяни, но всякий вечер мы с бабóй минимум дважды проходим его насквозь, потому что дом бабы́ расположен у одного края ярмарочного поля, а храм Брахмы, Вишну и Шивы — на другом.
И вот там-то, на ежевечерних посиделках в этом храме, я впервые чувствую: всё, омут сельской индийщины, в который я самонадеянно нырнул несколько дней назад, булькнув, проглотил мое русское тело и плотно сошелся над моей головой.
Ярмарка в Кальяни
Моих друзей-индийцев, молодых англоговорящих городских ребят, со мной нет, я приехал к бабе́ один. На дворе звездный, густой индийский вечер с темным небом.
В крошечном, с избу величиной, храме, сидя на циновке (та брошена на бетонный пол), я передаю дымящийся глиняный чиллум соседу — водителю тук-тука по имени Дебнатх. Он похож на легенду фанка Джеймса Брауна. Затянувшись, король соула отправляет чиллум дальше, и тот достается электрику Нимаи. Затем — школьному учителю на пенсии Свапану, и еще через пару рук возвращается к бабе́, коренастому невысокому бенгальцу в оранжевом лунги и такой же оранжевой курте. У него окладистая седая борода с усами и длинные волосы, собранные в хвостик — черный, почти без седины (хотя ему 66). Зовут бабу́ Диндайáл Дас Бáул, он странствующий певец и музыкант, йогин и садху, мыслитель и поэт, а со вчерашнего дня — еще и мой учитель, гуру.
Диндайáл Дас Бáул
Со вчерашнего же дня я живу в его доме, днем обучаюсь мантрам и асанам, вечером хожу с ним в этот храм, где приятели бабы́, обычная сельская публика, собираются ежедневно. Здесь из крестьян, водителей, торговцев они становятся искусными инструменталистами и страстными певцами. Расчехляются гармонии, четырехструнные до́тары, тамбурины-ду́бки, разливается по бумажным стаканчикам масала-чай, набиваются пушки чиллумов — и понеслась. На английском из всех собравшихся говорит один баба́, и тот весьма скудно.
Диндайал Дас Баул и его соседи
В его компании, живя в Кальяни и путешествуя по Западной Бенгалии, мне предстоит провести две недели, переодеться по-кришнаитски в оранжевое, пройти обряд дикши (то есть посвящения в ученики), обрести новую семью, побывать в глухой бенгальской глубинке и попасть в несколько неприятных приключений. Сейчас март 2020-го, и я еще не знаю, что это будут последние недели старой, «доковидной» жизни, без масок и локдаунов.
Вообще-то я не собирался в Кальяни. План был совсем другой: покинуть Гоа (где вместе с женой и трехлетней дочкой я обосновался месяц назад, после семи недель в Калькутте и 32 лет в России), пересечь полуостров Индостан с запада на восток и на несколько недель сгонять в Бангладеш — за колоритом, острыми ощущениями и материалом для документалок.
Не планировался и гуру. Я лишь собирал материал для фильма о ба́улах — бенгальских певцах-мистиках, йогинах, философах, садху и странниках. Уже немного покатавшись до переезда в Гоа по Западной Бенгалии, я хотел возобновить экспедицию в Бенгалии Восточной, то есть Бангладеш. Эта территория входила когда-то в состав Индии и населена теми же бенгальцами, но не индуистами, а в основном мусульманами.
Через Мумбаи, автобусом и самолетом, я добрался из Гоа до Калькутты и утром 12 марта намеревался ехать поездом к близкой (всего 50 км) границе с Бангладеш. Пересечь ее (визу за полсотни долларов дают прямо на месте) и двигаться к Дакке, столице.
Вечером накануне выезда, в гостях у калькуттского товарища, я завершал сборы. Заводя будильник на 5 утра, увидел сообщение от жены. В нем новость: идет коронавирус, в связи с чем Индия приостанавливает действие всех турвиз и закрывает границы для туристов. То есть попасть в Бангладеш я, скорее всего, смогу, а вот вернуться в Индию — уже вряд ли. План поездки в момент рассыпался. До обратного рейса на индийский вест-коуст, в Мумбаи, оставалось 10 дней, и нужно было их чем-то занять.
И тогда я вспомнил про Диндайал Дас Баула. Мы познакомились два месяца назад в деревне Джаядев Кендули, что на западном краю Бенгалии, в двухстах километрах от Калькутты. С камерой в руках я бродил по огромному фестивалю под названием Джаядев Кендули мела — это главное событие года для всех певцов-бáулов.
Деревня Джаядев Кендули
Тихую туманную долину реки Аджой трехдневный фестиваль будоражит каждый январь почти 800 лет подряд — со дня смерти поэта Джаядева, автора «Гитаговинды», одной из важнейших для индуизма поэм.
Древний бенгальский опен-эйр похож ярмарку в духе той, на какой я окажусь позже в Кальяни, только в разы больше и с десятками концертных площадок. Сцены прятались в прямоугольных шатрах, впихнутых, в свою очередь, прямо в ряды торговых палаток.
Островком покоя в хаосе Джаядев мелы был ашрам Монéр Ману́ш, расположенный чуть в стороне. Деревня в деревне, спрятанный в зеленой роще портал в далекое прошлое, бáульский заповедник: глиняные хижины с крышами из соломы, свечи, костры, несколько небольших концертных площадок у алтарей под баньянами — и никакого звукоусиления, только естественная акустика.
Публика на древнем бенгальском опен-эйре
По земляным дорожкам ашрама прогуливались те самые бáулы, знакомые мне до этого лишь по ютубовским видео. Длинные одежды (красные и желтые), длинные бороды (черные либо седые), волосы до плеч (часто заплетенные в дреды), простые тканевые сумки на плечах, бусы, браслеты, пронзительные взгляды из-под черных бровей, такие же пронзительные песни на бенгальском под аккомпанемент причудливых инструментов. Типажи встречались то непосредственно-безумные, с полудикими глазами, то мистически-загадочные и невозмутимые. Почти все певцы говорили только на бенгальском и хинди.
Островок покоя в хаосе Джаядев мелы
Я неприкаянно бродил с камерой, слушал музыкантов и пытался общаться с ними. Через добровольцев-переводчиков мне удалось получить несколько комментариев, но певцы были немногословны — суть, мол, не в болтовне, а в песнях. Моей нежданной удачей стал Диндайал Дас Баул. Накануне я видел его на сцене, а сегодня этот немолодой подвижный мужичок во всем оранжевом, самый настоящий бáул, встретился мне на главной площади Монер Мануш и — джай Махадев! — заговорил со мной на английском. Ломаном, но в целом сносном.
— Чтобы снять документалку о баулах, ты должен понять, что значит баул, — сказал он почти с ходу. — Ты должен получить глубинные знания, найти гуру.
Автор на уроке йоги на фестивале в Джаядев Кендули
Мы проговорили полчаса и еще несколько часов вечером — в хижине, которую ему предоставили на время фестиваля. Расставаясь у чайной при воротах ашрама, обменялись номерами.
— Приезжай как-нибудь ко мне в Кальяни, округ Надиа. Это на берегу Ганги, ты сможешь остановиться в моем доме.
Если честно, о подобном я мечтал. Мой родной отец умер три года назад. Вскоре мне исполнилось 30, примерно тогда же я стал мужем и отцом. С тех пор начался долгий и болезненный вход вчерашнего раздолбая и тусовщика (и иногда журналиста) во взрослую жизнь. Вопросов к ней у новоявленного семьянина и редактора одного из федеральных телеканалов было множество, и часто хотелось совета от кого-то взрослого и опытного, желательно мужчины. Но спросить было некого. Когда московский лайфстайл окончательно опротивел и я отправился вместе с семьей зимовать в Индию, где-то в уголке сознания (хоть я и был всю жизнь далек от религии) мелькала мысль: «Прикольно было бы найти там себе гуру, какого-нибудь монаха-садху, познавшего суть вещей, отшельничающего в лесах или скитающегося без имущества, стать его учеником».
Ашрам Монер Мануш
И вот меня приглашает к себе Диндайал.
«Но когда я поеду? После фестиваля я возвращаюсь в Калькутту, там семья и фриланс, надо работать, а через две недели летим в Гоа, потом Бангладеш, снова Гоа — и домой в Москву. Эх…», — с такими мыслями я записывал в телефон его номер.
Как же я обрадовался спустя два месяца, узнав в Калькутте об отмене Бангладеш-трипа, что этот номер не потерялся. И что странствующий певец оказался у себя дома, в Кальяни.
— Сегодня днем? Окей, приезжай, — ответил на ломаном английском знакомый баритон из трубки. — Тебе нужна электричка от вокзала Сеáлда до станции Кальяни Гошпáра. Ехать полтора часа. На станции возьми рикшу и проси, чтоб вез тебя к храму Шоти Мата Мандир.
Веками странствовали баулы по Бенгалии и всей Индии, исполняя философские песни-аллегории для пассажиров поездов, заключенных, крестьян и вельмож. Что знать, что низшие касты — все были для них равны. Не признавали баулы и привязки человека к одному месту. Самые принципиальные, как тот самый поэт Джаядева, не останавливались под одним деревом дольше, чем на три ночи. И всё же некая баульская география существовала — со своими важными локациями. Например, деревня Джаядев Кендули, созданный Рабиндранатом Тагором городок Шантиникетан или Куштия в Бангладеш.
Платформа электрички в Кальяни
Городок Кальяни (100 тысяч человек населения) в этот список не входил — хотя бы потому, что образован был лишь в середине XX века на месте американской военной авиабазы (ее ликвидировали в 1947-м вскоре после обретения Индией независимости). Вектор развития новому городу власти сразу задали интеллигентный: бывший аэродром застроили корпусами университета, а само поселение возводили по строгому плану — меридианы и параллели прямых улиц, квадратные кварталы между ними. Сегодня Кальяни напоминает сонные американские пригороды: частные дома, газончики, мидл-класс-семьи, скука и тишина. Из индийщины — лишь бродящие по скучно-прямым улицам коровы.
Кальяни
К счастью, Диндайал жил хоть и в Кальяни, но не здесь, а в старом районе, представляющим собой что-то типа села, интегрированного в новый город. В центре — несколько больших и очень старых индуистских храмов, а также квадратное озеро с крутыми, засыпанными мусором берегами. С одного из берегов в воду вели широкие каменные ступени-гхаты. На них местные женщины стирали белье и совершали по праздникам связанные с водой ритуалы. К озеру прилегало небольшое поле, занятое в мой приезд той самой ярмаркой. Вдоль озера и поля тесно жались друг к другу разноцветные домики под пыльными пальмами — целый квартал. Кирпичные, в один-два этажа, штукатурка кислотных цветов. При каждом крошечный дворик, размером с комнату, с утоптанной глиной под ногами. Часто — с пристройкой из гофрированной жести, в которой располагается кухня (готовят исключительно сидя на корточках и на костре, хотя во многих домах имелись и современные кухни).
Район Гошпара — по пути к дому Диндайала
Пруд в центре района
Совершенно иноземный, непонятно откуда здесь взявшийся, в шортах и с двумя рюкзаками (камеры, лэптоп, немного шмоток), в очках, с ирокезом и трехдневной щетиной, под какофонию болливудских мелодий с ярмарки, я шел вдоль квартала, собирая десять взглядов прохожих из десяти возможных.
Один из домов, двухэтажный, бело-желтый, принадлежал семье Дайала Саркара (мирское имя Диндайала). Я остановился у металлической двери и постучал.
Дом семьи Дайала Саркара
Открыла жена — небольшая, круглая, улыбчивая, в сари, лет пятидесяти. Из-за ее спины появился Диндайал — и, кажется, узнал меня не сразу. И всё же любезно — «харе Кришна, харе Кришна» — пригласил пройти, бросить вещи в его комнате и разместиться в холле на маленькой циновке. Я протянул его жене пакет фруктов, купленных на станции, и уселся на коврик. В большой металлической тарелке стоял мой обед: горка риса, кучка тушеных огненно-острых овощей и кусочек вареной рыбы. Рядом — плошечка дала, чечевичной похлебки. Вместе с овощами ее следовало вывалить на рис, размять, правой пятерней перемешать и пятерней же, горсть за горстью, отправлять в рот.
Саркары в доме представлены тремя поколениями: старшим — баба с женой, средним — их взрослый сын и молодая невестка, и младшим — в лице пятилетней внучки Дебашми́ты. Дедушкина любимица, коротко стриженная, длинная и худенькая, она вертелась на большой высокой кровати в диндайловской комнате, пока тот, уже после обеда, за чашкой черного сладкого чая с печеньем демонстрировал мне коллекцию газетных вырезок (с публикациями о себе), тетради с текстами своих песен и фотографии: вот молодой Диндайал, черноволосый и смеющийся, на Эйфелевой башне во время европейских гастролей в 90-х. Вот он же в 80-х со своим гуру Хари Гошайном. Вот баулы под баньяном, это Джаядев мела — 1995. Потом похвастался и я, включив видео моей группы, снятые в России: «Ооо, так ты тоже музыкант!»
Трейлер фильма автора про Индию
За окном вечерело, мы сидели на циновках у кровати втроем: я, Диндайал и пожилой полуседой мужчина с большой курчавой бородой, в таких же одеждах, как и хозяин дома, с простым добрым лицом (оказалось, он приехал сюда лишь вчера — за духовными знаниями).
— Тебе нужно выучить бенгальский, — Диндайал говорил немолодым, но всё еще мягким и певучим голосом. — Со мной ты бы за четыре года усвоил 16-летний курс и смог бы отлично рассказать о баулах в своем фильме людям в России и Европе. Но для этого потребуется еще кое-что — принять аскезу. Начать путь са́дханы. Для начала ты должен получить дикша-мантру от гуру, посвящение в ученики. Каждый день заниматься духовными практиками. Медитация, йога — и понемногу ты начнешь меняться. Изменив разум и восприятие, ты наполнишься энергией. За четыре года первого этапа садханы ты обретешь достойное тело, достойную жизнь. И все эти знания тебе могу дать я.
Скульптура баула в Кальяни
Комната была маленькой, но светлой — за счет двух окон и белых стен. На них висели инструменты Диндайала (пара дотар, эктары, тамбурины-дубки) и его фотоснимки в компании коллег и духовных братьев. Из мебели, кроме кровати, имелся шкаф и несколько тумбочек. Пить чай, курить папироски биди и общаться здесь было принято сидя на полу. Нескончаемый вой Болливуда с ярмарки просачивался сквозь прикрытые окна. Даже на своем ломаном английском Диндайал изъяснялся цветисто:
— Сáдхана — это океан, в который надо войти. Просто скажи своей жене: «Мне требуются четыре года на обучение и путешествия с гуру». Я не сижу на месте, почти всегда в дороге, и ты тоже должен отправиться со мной — чтобы понять и прочувствовать то, что покажешь в своем фильме.
Я пытался одновременно прихлебывать чай, поддерживать беседу и снимать ее на видео — Диндайал дал мне добро фиксировать всё, что захочу (кроме моментов, когда у него в руках биди либо чиллум).
— Ти́кхаче. Чало! Окей, идем, — скомандовал хозяин дома спустя час. И мы вышли в теплый мартовский вечер, отправившись через ярмарку в храм Брахмы, Вишну и Шивы петь и курить.
Я засыпаю на полу, на матрасе, укрывшись спальником. Почти полночь. Ярмарка наконец затихла, и в ночном эфире района Кальяни Гошпара — лишь уличные собаки да сверчки. В полутора метрах от меня лежит на кровати Диндайал. Он уже погасил свет, снял очки для чтения, отложил в сторону смартфон, но, кажется, еще не спит. Спустя несколько минут он вдруг откидывает простыню, садится (ночью, как и днем, на нем оранжевое полотно лунги, обернутое вокруг бедер) и обращается ко мне:
— Включи свет и сядь напротив меня. Я должен сказать тебе кое-что.
Храм в Кальяни
Один из принципов баульского образа жизни — спонтанность. Бенгальские философы-трубадуры следуют зову не разума, но сердца. Хотя садхана традиционно делится на этапы по четыре года, через каждый из которых тебя ведет новый учитель (то есть какие-то формальности всё же соблюдаются), никакой учебной программы и методичек у гуру нет. Учебный процесс может начаться в любой момент, в любом месте, и дважды гуру не повторяют. А Диндайал — сейчас это стало ясно окончательно — теперь мой гуру. Он вздохнул — «харе Кришна, харе Кришна» — и продолжил.
— Я люблю тебя. Я уважаю тебя. Называй меня баба́, это значит отец. Ты мой че́ле, сын.
— Хорошо, баба.
Обед в доме Диндайала
Стандартный обед в бенгальской семье
Я никогда не ввязывался в религиозные или эзотерические дела. Более того, считал себя атеистом. К баулам приехал за культурой, философией и материалом для фильма — не за верой. Но в этом доме никто и не спрашивал, верю ли я. Меня лишь приняли как родного, накормили, познакомили с округой, уложили спать и сказали, что любят. Выбравшись из спальника и сидя напротив бабы в одних трусах, ловлю себя на мысли: о проповедниках и сектантах всех мастей ходит много грязных историй. Что ждет меня дальше? Сексуальные приставания? Вымогательство денег? «Будь что будет», — отвечаю сам себе.
— Первым делом ты должен начать медитировать. Три раза в день, утром, днем и вечером — с мантрой, которую я дам тебе позже. Кроме того, ты должен знать асаны. Сейчас я покажу тебе несколько. Повторяй за мной. Ом. Намах. Шивайа. Ом. Намах. Шивайа. Это Шива-мантра, самая главная.
Диндайал
Пожилой баба ловко складывает ноги в простые на вид (на самом деле нет) фигуры асан. В одной из них мы замираем и начинаем медитировать. Мои ноги, тренированные лыжами и бегом, кажутся тугими, негнущимися окороками. Спина, которую вот уже пять минут я пытаюсь держать прямой и без опоры, начинает гудеть, вслед за ней и шея. Над шеей, внутри черепа, тоже полный раздрай: меня давно преследуют стыд, страх, зависимости, тревоги — но с ними и желание излечить себя. Я приехал в Индию три месяца назад совершенно разрушенным — и пока еще не собрал себя. Я забываю об опасениях насчет проповедников. Ощущаю лишь, насколько слаб, и думаю об одном: работа предстоит большая.
— Когда почувствуешь, что по твоему телу бежит огонь, просто повторяй в такт дыханию: оом! Оом! Оом!
Ганга
Рисовое поле в окрестностях Кальяни
Наверное, та боль и тревога — они и есть огонь, и я следую указанию бабы:
— Оом!
Минут через 20 занятие заканчивается, и какое-то время мы просто беседуем.
— Так как ты музыкант, то каждое утро в качестве практики должен еще и петь. А теперь давай спать, — подытоживает баба.
Вечерний Кальяни
***
Так мы и зажили. Днем — обучение мантрам и асанам, прогулки вдоль рисовых полей и Ганги, что течет чуть в стороне от города. Река тихая, серебристо-туманная и полноводная. Противоположный берег с тонущими в дымке силуэтами заводов настолько далек, что едва различим. Вечером — прогулки по городу и песни в храме. На завтрак, обед и ужин — приготовленный женой бабы рис с овощами и подливками. Очень остро, очень вкусно, но крайне однообразно. К фруктам моим Саркары (очень милые и приветливые, но совсем не англоговорящие) почти не притрагиваются, лишь склевывают немного винограда в первый вечер. Апельсины, яблоки и бананы в итоге ем я сам.
«Я имел счастье сидеть у ног того, чья жизнь в тысячу раз больше, чем его учение, была живым комментарием текстов Упанишад, была духом Упанишад, воплощением в человеческом образе, гармонией всех многообразных идей Индии. Индия была богата мыслителями и мудрецами. Один имел глубокий ум, другой — большое сердце. Настало время, чтобы родился тот, кто объединил бы такое сердце и такой ум, кто в одном теле обладал бы блестящим интеллектом Шанкары и чудесным сердцем Чайтаньи, кто во всяком увидел бы тот же действующий дух, того же Бога, увидел бы божественное в каждом существе, тот, чье сердце оплакивало бы всех бедных, отверженных, угнетенных в Индии и вне ее, — тот, кто осуществил бы всеобщую гармонию, веру разума в любви… Такой человек родился… Было необходимо, чтобы он явился, — он явился. И самое чудесное было то, что дело его жизни развернулось у ворот города, всецело проникнутого западной мыслью, города, помешанного на ложном, привозном оксидентализме, более европеизированного, чем любой другой город в Индии… Здесь он жил без всякой книжной науки. Этот гениальный ум едва мог написать свое имя, но самые известные ученые нашего университета признавали его гигантом ума… Мудрец, завершивший тысячелетнее дело индуистских мудрецов… Мудрец нашего времени, учение которого принесло больше всего благодеяний в настоящий час… Если я когда-нибудь сказал людям слово правды — это было его слово, его целиком. Только мои ошибки принадлежат мне».
Так унижался у ног смиренного Рамакришны самый умный, самый властный, самый, по справедливости, гордый из больших религиозных умов современной Индии. Тот, кто был святым Павлом бенгальской миссии. Тот, кто основал Церковь и доктрину.
Тот, кто обошел весь мир и был водопроводом, — подобным тому, чьи прекрасные арки пересекают римскую Кампанью, — по которому потоки духа распространились из Индии в Европу и из Европы в Индию, соединяя научный разум с верой Веданты и прошлое с будущим.
Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Шанкара — величайший философ Индии — жил во второй половине VIII века нашей эры. Он был первым, и притом гениальным, представителем брахманистической мысли, объявившим войну мысли буддийской, от которой в известной степени сам был несвободен. Он проповедовал абсолютный монизм, единственную Реальность Брахмана, «бесподобного» (Адвайта), единую Субстанцию — единую причину, если ее можно так назвать, ибо ее так называемые следствия — видимый мир и индивидуальные души — есть лишь совокупность иллюзорных, феноменальных изменений.
Бесполезно стремиться, как учат буддисты, к постепенному завоеванию Абсолюта, ибо всякое движение индивидуального разума равно нулю. Завеса, за которой скрывается ослепительное единое, может и должна упасть сразу. Как ни ужасна эта бездна Единого, в которой исчезает весь мир, ее притягательная сила для индуистской мысли была безмерна. Она существует и посейчас, не претерпев никаких изменений. Это доказывает, что она есть эманация самой индуистской мысли. Шанкара был ее подлинным выразителем.
Адвайта (лишенный двойственности) — это самая точная, самая абстрактная форма Веданты. Она восходит до Упанишад и даже еще дальше. Это абсолютное отрицание двойственности. Существует одна-единственная реальность, исключающая всякую другую реальность. Ее имя не имеет значения: Бог, Бесконечность, Абсолютное, Брахман, Атман — не все ли равно? Ибо эта реальность не обладает ни одним качеством, которое способствовало бы ее определению. На всякую попытку такого определения Шанкара (как и Дионисий Ареопагит) имеет один ответ — «нет, нет». То, что кажется существующим (мир наших чувств и нашего разума), есть все то же единое абсолютное, но ложно порожденное неведением (Авидья). Под влиянием Авидьи, которую Шанкаре и всей его школе очень трудно как следует объяснить, Брахман принимает разные имена и разные формы, которые просто являются несуществующими. Единственно существующее в этом потоке призрачных «я» — это настоящее Я, Параматман, Единый. Для его достижения добрые дела бесполезны; самое большее, они способствуют образованию атмосферы, благоприятной для внезапного явления познания. И только это познание — и притом непосредственное — может возродить душу и спасти ее (Мукти). Так противополагается греческому yvohu Dmmov («познай самого себя») — «зри себя и будь собой» великих индусских последователей Веданты, tat twam asi («ты еси это»).
Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны