Как оказалось, радовались топографы рано, поскольку через пару дней все пикеты с профиля попросту исчезли. Совсем. Небольшое детективное расследование привело начальника топоотряда Володю Власкова в чум оленеводов, кочевавших со своими оленями километрах в 15 к северу от нашей полевой базы.

Дерево в тундре – величайшая драгоценность, поэтому местные ненцы практически всегда заняты поисками дров. Представляете как обрадовались оленеводы, наткнувшись на длинную дорогу, утыканную хорошими досками, исписанными какими-то странными надписями типа ПР 1, ПК 102? «Ай-ай-ай! Какие глупые русские! – подумали ненцы, - столько добра бросили!» И заботливо собрали все пикетажные столбики на профиле. Расставаться с ними они, естественно, не желали. Крепко почесав в затылке, Володя поехал на базу, где собрал все ненужные доски. Снова съездил к ненцам и отдал их в обмен на пикетажные столбы. Правда, посмотрев в хитрые узкие глаза оленеводов, через несколько дней заменил деревянные пикетажные столбики железными, нарезанными из арматуры, а пикеты отдал ненцам. Для них дрова в тундре гораздо важнее, чем для нас.

Да и вообще, геофизики привнесли в тундру явное разнообразие: по утрам в тракторных следах копошились куропатки и пуночки, поскольку в колеях гораздо проще добраться до скрытых снегом ягод и травы. За птицами охотились лисы и песцы, которые хоть и побаивались людей, но ради куропатки всегда готовы были подойти поближе к страшным железным зверям, оставляющим длинные следы. О пикетажные столбы научились чесаться олени – ну а где ещё в тундре найти вертикально стоящую палку, о которую так приятно почесать спину. Вот только зайцы нас игнорировали – видимо не было у нас ничего, что могло бы заинтересовать косых.

Топографы вновь разметили профиль и на работу вышли буровики на своём «ушатике» - буровой установке УШ-24, смонтированной на тракторе ЧТЗ-130, обутом в широченные болотные гусеницы. Через пару дней славный парень Атабек закинул свои гантели, которыми он хотел заниматься по вечерам, в самый дальний угол балка под дружный смех бурового мастера Петра и помбура Юрки. Всё же таскать целый день шнеки весом под 100 кг оказалось гораздо более серьёзным занятием, чем все гири и гантели вместе взятые.

Следом за буровиками на профиль выдвинулась и наша геофизическая бригада. Работа наша была не пыльная, но снежная. В центре установки стояла измерительная станция Марса, а наши с Игорем генераторы вальсировали вокруг неё, на одной точке разъезжаясь от измерителя в разные стороны, а на следующем пикете съезжаясь снова, таская за собой километровый хвост в виде толстенного медного провода.

На каждой новой точке я подключал один конец провода к генератору, а мой рабочий Женя уходил на дальний конец, чтобы подключить дальний конец провода стальному тросу, затолканному в пробуренную скважину. Пока он ходил, я настраивал генератор – электричество я получал от трактора с присобаченным к нему генератором переменного тока на 220 вольт, который преобразовывал в постоянный уже на своём генераторе. Включать его я опасался, поскольку ток в 50 ампер и 500 вольт мог весьма неплохо поджарить Евгения. Нет, на генераторе, конечно, стоял блокиратор на этот случай, но вдруг он не сработает? Лучше всё же не рисковать. Тем более что Женю поначалу весьма сильно запугали местные юмористы: «Ну, Женя, не повезло тебе. Дима парень молодой, забудется и включит генератор и останутся от тебя одни валенки. Ты адресок-то подскажи, куда их, если что, выслать». В общем, поначалу Женя откровенно побаивался работать со мной, но через пару дней успокоился, поняв что поджаривать его в мои планы не входит.

Вообще за этот сезон Женя стал выглядеть значительно лучше, чем во время летнего сезона, когда он был практически классическим опустившимся бичом с рыхлыми мышцами и опухшим лицом. Постоянная работа на свежем воздухе подтянула все его мышцы, а должность завсклада дала дополнительный толчок к возвращению в нормальную жизнь. Нет, пока он был всё тем же Женей, но в нём уже явно угадывались черты бывшего начальника участка большого производства Евгения Николаевича. Каждый вечер, закончив работу, он огладывал себя и спрашивал:

– Ну как? Я похудел?

– Похудел, похудел! – отвечал я. – Скоро ветром сдувать начнёт.

Женя радостно улыбался и усаживался на крыльцо ждать забиравший по вечерам рабочих и буровиков с профиля вездеход. Ну а мы с Иваном оставались на профиле, поскольку каждый день гонять станцию туда-сюда неудобно, а поддерживать в ней постоянную температуру приходилось всё время. После ужина Иван заваливался спать. Вот насколько я жаворонок, но он перебивал меня на раз: спать ложился часов в 8 вечера, вставал часа в 4 утра, а в 6 часов уже будил меня, включая свой радиоприёмник на полную мощь.

Сидеть в балке под храп соседа – удовольствие ниже среднего, поэтому я сразу же согласился ходить по вечерам в гости на станцию к Марсу, куда приходил и Игорь со своего генератора. Естественно, что ходили мы туда не просто так. Нет, конечно! Мы ходили, чтобы расписать очередную пульку в преферанс. Ради этого стоило прогуляться по ночной тундре за пару километров под светом Луны.

Преферанс – это не просто ещё одна карточная игра, вроде тысячи, дурака или какой-нибудь буры. Это целая культура со своими традициями, кодексом поведения и своеобразными шутливыми фразочками и советами: «под игрока – с семака, под вистующего – с тузующего», «Господа! Почему не сыграл мой козырный туз? – Расклад, батенька» или «хода нет – ходи с бубей». В преферанс нельзя играть на бегу, второпях: он требует вдумчивости, сосредоточенности и канделябра со свечами на случай неудачного хода партнёра. Партия, называемая пулькой, может длиться часами, а иной раз и больше, поэтому и любим преферанс всеми геологами и геофизиками нашей бескрайней родины, потому что это если и не самое лучшее, то одно из самых замечательных занятий длинными вечерами в зимней тундре. Под свист ветра и поскрипывание балка́.

Играли не на интерес (вообще не помню, чтобы в поле в карты на интерес играли, разве что на спички да на сигареты), но по общему итогу проигравший должен был отвести остальных в ресторан по приезду с поля. Поэтому результаты всех игр заносились в отдельную тетрадку, хранившуюся в станции у Марса. Игра зачастую затягивалась глубоко за полночь, так что к себе на генератор я возвращался уже в полной темноте.

Классные это были прогулки! По хрустящему снегу под светом Луны, звёзд и северного сияния. Под пар изо рта и морозное пощипывание неприкрытого одеждой лица. В полной, абсолютной тишине, которую я слышал только в тундре. Даже в ночном лесу всегда есть какие-то шумы, поскрипывания старых деревьев и лёгкий шелест листвы над головой. А здесь тишина была настолько полной, как будто все звуки в мире исчезли и остался один только скрип снега под ногами. Наверное, именно в этих ночных походах я начал воспринимать тундру как нечто большее, чем просто большое заснеженное поле.

И возможно мне очень сильно повезло, что не встретил я во время своих ночных прогулок ни волков, ни росомах.

***

Вот и написана очередная часть моей истории. Приятного чтения! Ну а от вас по традиции прошу критику, вопросы, пожелания. В общем, пишите - мне ваши комментарии помогают писать лучше.

Искать нефть мы собирались довольно странным электроразведочным методом ДНМЗ, рождённым светлыми головами новосибирских учёных. Если честно, то я толком не смог запомнить расшифровку этого названия, что-то там про какое-то дипольное зондирование. Но, собственно, это и не важно – метод этот всё равно был экспериментальным и видимо развития так и не получил, во всяком случае больше я о нём никогда не слышал.

Самая большая сложность для электроразведки в тундре – вечная мерзлота. Очень уж тяжело электрическому току пробиться сквозь многометровую толщу промёрзшей земли и льда. Да и электроды в лёд забивать - то еще удовольствие. Поэтому в Новосибирске и придумали такой метод с мощными токами, загоняемыми в землю большими генераторными станциями: 500 вольт и 50 ампер – это вам не хухры-мухры! Вместо электродов бурили 20-метровые скважины, в которые опускали стальные тросы и заливали их водой – так получалось идеальное заземление. Правда, метод получался довольно дорогим, но при этом всё равно выходил дешевле любых сейсморазведочных работ. Мне и Бродяжке Игорю предстояло работать на генераторах, а Марс сидел на большой электроразведочной станции, принимающей электрический ток, прошедший через толщу земли и несущий много интересной для геофизиков и геологов информации.

Итак, два часа полёта и наш борт приземлился неподалёку от полевой базы. Не успел пилот заглушить винты, как от базы навстречу вертолёту потянулась компания встречающих: нет в поле большего развлечения, чем встреча прилетевшего с «Большой Земли» борта с продуктами.

Лётное время дорого (час работы Ми-8 в то время стоил 240 рублей!), поэтому вертолёт был очень быстро разгружен и отпущен обратно в Нарьян-Мар, а у меня появилась возможность спокойно осмотреться вокруг.

А вокруг меня расстилалась Тундра. Именно так. С большой буквы. Потому что то, что я до сих пор принимал за тундру, было очень бледной пародией на неё, поскольку вокруг меня раскинулась сама бесконечность: холодная и заснеженная.

Правда, в первый момент тундра не произвела на меня большого впечатления: заснеженное большое поле – что я, полей колхозных не видел, что ли? Оценил я её величие и мощь немного позже, когда остался с ней один на один. Но до этого было ещё с полмесяца, а пока нужно было загрузить на склад продукты, привезённые вертолётом и устроиться в балке.

Наша полевая база стояла на вершине очень плоского и продуваемого всеми ветрами холма неподалёку от небольшого озера на котором топографы уже начали готовить взлётно-посадочную полосу для самолёта Ан-2. Зимой в тундру предпочитали гонять знаменитые кукурузники, а не дорогущие вертолёты. Как говорится: дёшево и сердито, всего-то 124 рубля за 1 час полёта. Правда и требовали они для себя наличия настоящей взлётной полосы, очищенной от снега и размеченной разнообразными флажками и указателями.

Издалека наша база выглядела, как маленький городок с длинной улицей, вдоль которой выстроилась техника и несколько жилых балков, в которых жили рабочие, водители и топографы. Напротив них стоял склад с воткнутыми в снег оленьими тушами, которые за характерную стойку местные юмористы сразу же назвали каратистами. Рядом со складом расположился гостевой домик, который чаще всего использовался в качестве бани – чего добру пропадать-то? Балки и трактора буровиков и геофизиков стояли в сторонке: нам предстояло жить на профиле в тундре, без отрыва от производства, как говорится.

Ещё на базе имелась пара больших цистерн под бензин и соляру, которые нам заправляли бензовозы, время от времени приезжающие по зимнику из посёлка Варандея, стоявшего на берегу Баренцева моря. Вот только туалета у нас не было, о чём я впоследствии очень сильно пожалел, но выдолбить его в вечной мерзлоте практически нереально. Так что вместо туалета экскаватор прорыл длинный ров в снегу метрах в 100 от базы.

Заведующим складом назначили моего рабочего Женю Чуфрякова, чему он очень обрадовался – всё же это было хоть и небольшое, но продвижение по службе. Ну и небольшая прибавка к зарплате, конечно. К новой работе он отнёсся с большой серьёзностью: вычистил и отдраил балок изнутри, установил полки и теперь ходил с суровым лицом, наблюдая как мы загружаем продукты на ЕГО склад. После того, как все продукты были загружены, народ принялся делить оленьи туши под радостные вопли Шарона – чёрного, как смоль, пса вездеходчика Андрея Рочева.

Впервые в жизни мне пришлось столкнуться с олениной. Нет, за три полевых сезона в Ненецкой партии я конечно же ел тушёнку из оленины, оленьи котлеты и даже паштет из оленины, но вот как её готовить я не представлял совершенно. Да если честно, в полях я привык к тушёнке, а вот с мясом мне до сих пор не приходилось сталкиваться. О чём я и сообщил Ваньке Овчинникову, своему трактористу и соседу по балку, притащив кусок оленьей туши со склада.

– Да фигня! – ответил Иван. – Ставишь кастрюлю на огонь, как закипело – так и готово!

– Так быстро? –в душе у меня зародились некоторые сомнения. Как помнится, мама моя мясо варила часа по три-четыре. Хотя чаще всего это были здоровенные говяжьи мослы, а не олень, но всё же…

– Конечно! Что ему там вариться-то? – сказал Иван и поставил на плитку кастрюлю со снегом. Да, именно со снегом, поскольку его зимой в тундре найти гораздо проще, чем воду.

Пока я устраивал себе место, Иван закинул мясо в воду, покрошил туда картошки и сообщил:

– Скоро есть будем. Готовь посуду.

Стемнело. За окном пела свою заунывную песню метель, а от дверей ощутимо несло холодом, несмотря на раскалённую от жара солярную печь «Апсны». Самое время немножко подкрепиться перед сном. Суп из оленины показался мне вполне съедобным, вот только оленина в нём была откровенно недоваренной. Правда, Иван ел её с большим удовольствием, так что я последовал его примеру и сам сгрыз кусок полусырого мяса.

О том, что это было большой ошибкой, желудок сообщил мне примерно через полчаса после ужина настойчивым требованием выйти «до ветру». И это не фигура речи, поскольку ветер к ночи заметно разыгрался, да и похолодало на улице весьма чувствительно. О чём сообщила мне та самая часть тела, которая зачастую отвечает у нас за тягу к приключениям. Ну ещё бы! В этот знаменательный вечер мне пришлось выбегать на тридцатиградусный мороз примерно раз в 5-10 минут, по дороге ругая всеми словами, которые приходили в голову, ржущего Ваньку. Кто же знал, что у него такой железобетонный желудок, способный переваривать гвозди?! Зато каждый свой выход я мог наслаждаться северным сиянием, расцветившим всё небо над моей головой.

Р-р-романтика!

P.S. Ну вот, написана очередная часть тундровой эпопеи. Тяжело даётся - хочется написать красиво, а выходит пока с трудом :-) Дальше будут рассказы про эпидемию и ночной преферанс, а так же про покатушки и поездку в баню. Новая серия - каждую неделю.

А от вас, мои любимые читатели жду комментариев, критики и вопросов - своими комментариями вы мне помогаете писать лучше.