внутри у меня есть особое место: место для Гамлета и Офелии
/из пьесы Шекспира, где кровавую месть вершит принц датский/;
и если первая собирает цветы, то второго уносит речная фея
абсолютно бесшумно ко дну перламутровой сказки;
и если первая вьет венок, второй сопротивляется лишь для вида,
ну понимаете, герои всегда умирают, отрицая телесные муки;
даже когда возвышается тьмою древнейшая гидра,
даже когда их хрупкие жизни ломает бог многорукий;
Гамлет не мальчик, не мальчик теперь и навеки,
а если мужчина — не мальчик, отныне он только воин;
пусть его битва — не фронт земной, а речная элегия,
он спокоен, он дважды спокоен, он…
он вдыхает, он трижды вдыхает и выбирает безумие воплоти,
он сейчас его изберет и будет избирать снова и снова;
говори со мной древняя гидра, говори, говори,
расшей меня как канву своим мертвым словом,
выжги щупальцами мясо вины, выжги тоску,
вытрави из костей моих страха скулящего сок;
вкус неизбежности как железо во рту —
Гамлет не сделал того, что сделать бы мог,
но сейчас он мечущийся в течении сломленный прутик,
не устроил утопию, не проложил уверенную дорогу...
Гамлет встает с травы, глядит на поверхность ртути;
рядом Офелия вьет венок, остатки бросая в воду;
позади на холме могильные вырыты ямы,
им остается дождаться, немного лишь подождать
насколько же просто становятся королями —
очарован Гамлет
и открывает лицо первым каплям дождя
(c) мглистый заповедник