15.01

Инверкаргилл – Блафф – Те Анау

Сегодня мы достигли того, к чему так стремились: края света. Для этого надо приехать в Блафф – самый южный город Новой Зеландии. Он расположен на берегу, за которым до Антарктиды нет ничего, кроме острова Стюарт.

На небольшой панорамной площадке, сделанной в форме носа корабля, стоит столб – символическое обозначение края света, на котором висят указатели с расстояниями до мировых столиц. Москвы среди них не было, а дальше всех оказался Лондон – 18 958 километров. Примерно такое расстояние требуется преодолеть мороженной баранине, чтобы ее подали на стол английским гурманам. Есть в этом что-то странное: Новую Зеландию заселили граждане самой далекой страны. Возможно, первые колонизаторы стремились сюда не только в надежде разбогатеть или скрыться от правосудия, они хотели оказаться в совершенно другой действительности, как бы умереть при жизни и воскреснуть в другом мире без традиционных устоев, без норм и правил, регламентирующих каждый шаг, без всего того привычного и до чертиков надоевшего уклада, от которого иногда хочется сбежать куда угодно, хоть на край света!

Взяв с собой Теа для фотографий, мы отправились в длинную прогулку вдоль береговой линии. Кстати, маори свою страну называют Аотеароа – Страна Длинного Белого Облака. Длинных белых облаков нам встречалось множество. Как и вообще всякого длинного: полей, лесов, дорог, треков...

С тропинки открывался вид на морщинистые черные скалы, омываемые бурлящей пеной прибоя.

Вдоль утесов тянулась непроходимая линия кустарника – наверное, чтобы туристы вниз не лезли, туда, где тюлени и чайки на скалах. Но через небольшой прогал мы все-таки выбрались на простор. Как раз в этом месте небольшой мыс вдавался в море. Мы стояли, смотрели вдаль. За спиной вздрагивали от ветра кривые деревья. Под нами на скалах кричали чайки. До горизонта градиентом от лазури в синеву безучастно лежал океан.

Было красиво, как и всегда. Но грустно. Мы на краю земли. Все, можно бросать путешествовать. Все сделали, до всего дошли… Вот, казалось бы, условность, символ. А поди ж ты…

- Женя, держись! – крикнула я, чтобы стряхнуть это состояние.

- Почему? – удивился сын.

- Чтобы с края света не свалиться!

- А, понял, держусь!

- Ты черепаху или китов видишь?

- Нет, и слонов тоже, наверное, они в глубине!

Я взяла Женю за руку, чтобы помочь пробраться по скале, прижала локтем Теа… Ничего. Краев минимум два. А то и четыре. Пойдём теперь к другим.

Рядом с краем земли, прямо над обрывом, там, где из моря встаёт радуга, есть знаменитое старое кафе. В нем подают устриц. Их здесь и наковыривают. Конечно, мы должны были их съесть.

- Так, устрицы, суп вегетарианский, чай, два кофе, джинджер бир – это вам, а она что будет есть? – официантка весело кивнула на Теа, которую мы водрузили на столе.

- Тогда два джинджер бира, - улыбнулся Алеша.

Женя устриц не оценил. За панорамными окнами ресторана зеленела бескрайняя вода, а Теа весело смотрела, как мы уплетаем суп из обжаренной цветной капусты. Ничего вкуснее из супов в жизни не ела. Попытка воспроизвести его в Москве по рецепту, рассказанному официанткой, потерпела фиаско. То ли цветная капуста в Новой Зеландии другая, то ли не все секреты она нам открыла, то ли блаженное состояние, вызванное Страной Длинного Белого Облака, было таким, что еда казалось намного вкуснее…

В Те Анау мы приехали во второй половине дня. В переводе с маорийского «Те Анау» – пещера бурлящей воды. Пещеру не увидели, как, собственно, и бурление, но спокойной воды огромного живописного озера, на котором стоит городок, было хоть отбавляй.

Забросив вещи на забронированную виллу, мы спустились к берегу. Гигантские деревья на краю озера корнями, словно осьминожьими щупальцами, тянулись к воде. Солнце еще не спешило садиться, и мы захотели искупаться: вдалеке кто-то плескался в озере, а после Хукер лэйк Алеша решил окунаться в любой водоем, который видит. Было о-о-очень холодно, но это – первое озеро с прозрачной водой: стоишь по шею, а дно видно. Мы искупались, погрелись, сидя на огромных корнях дерева, затем еще раз искупались… Озеро безмятежно искрилось на уходящем солнце, вдали синели горы, редкие парочки справа и слева от нас сидели на стриженой траве. Было ощущение, что смотришь на прекрасную картину и одновременно находишься внутри нее. Охватило чувство тишины и покоя. Вечернее солнце, светлая дымка над озером, длинные тени раскидистых деревьев – время остановилось... казалось, что пройдет сто, тысяча лет, а здесь все останется ровно таким же, как в эту минуту...

Вволю насмотревшись и намечтавшись, мы вернулись к себе и соорудили ужин. Стол накрыли в маленьком дворике виллы.

За все время путешествия, кстати, мы только в Веллингтоне видели хозяина дома. В остальных случаях, если это был не мотель, после интернет-бронирования смской приходил пин-код от коробочки на двери, где мы и брали ключи. Выселившись, надо было их оставить там же. Какая высокая степень доверия! С другой стороны, оно и понятно – остров, далеко не убежишь. (продолжение следует)

14.01

Оамару – Тотара

Дороги в Новой Зеландии практически идеальные. И не столько из-за качества покрытия, сколько в силу своей совершенной незагруженности. После московских автопотоков хотелось спросить: позвольте, а где все? Казалось, это какое-то временное затишье, в стране объявлен день отказа от машин или где-то гигантская пробка из-за аварии, и, когда ее растащат, тысячи машин заполонят улицы. Мы проехали всю Новую Зеландию с севера на юг, но ни разу не попадали даже в подобие затора. Нет, один раз встали на выезде из Куинстауна по случаю концерта какой-то американской рок-звезды. Тащились целых 15 минут!

Продолжаем двигаться на юг. Одна ферма сменяется другой, тянутся бесконечные плетни, разделяющие широкие пастбища. Овцы, коровы, лошади, олени, опять овцы…

- Как-то неправильно мы путешествуем, - комаром зазудела я в уши впередисидящим джентльменам. – Страна ферм, а мы ни на одной ферме не были…

Новая Зеландия не изобилует музеями и выставками, здесь нет уходящих в века традиций живописи, скульптуры, музыкального творчества и других видов изящных искусств. К тому же нам давно хотелось посмотреть, как выглядит настоящая ферма. Кроме фрагментов крыш и стен в отдалении, с трассы ничего нельзя разглядеть.

- Хочешь – заедем, - согласился Богдан, который был за рулем, - ищи варианты.

Варианты не искались. Интернет молчал, как партизан.

Вдруг слева на высоком холме появилась стела с флагом: как памятник какому-то сражению. И почти сразу – указатель «Totara Estate». А дальше что-то меленько на английском…

- Вот вам ферма, - тормознул Богдан. – Поедем?

- А вдруг они не пускают… и вообще… - засомневалась я. Как-то вламываться в чужие владения…

- Написано же: первая ферма мороженого мяса! - он решительно свернул на ухоженную проселочную дорогу. Через пару минут подъехали к небольшому домику, окруженному загонами для овец и разнообразной сельхозтехникой. Овцы при нашем появлении нисколько не испугались, только лениво приподняли головы, не переставая жевать.

Навстречу из дома вышел очень колоритный пенсионер: тяжелые, видавшие виды джинсы, клетчатая рубаха с парой реальных дырок, архаичный жилет, на который спускается окладистая старообрядческая борода, соломинка в волосах. Типичный житель деревни Малые Ушехлопы Челябинской области. Я, было, расстроилась: помешали фермеру фермерствовать. Но вдруг заметила на груди бейдж, как у какого-нибудь офисного сотрудника. Оказалось, ферма – это нынче музей. А фермер Джим живет здесь и присматривает за небольшим стадом овец.

Заплатив по пять новозеландских долларов, мы отправились смотреть и слушать про то, как в тысяча восемьсот каком-то году шерсть, которую выращивали в Новой Зеландии, стала никому не нужна – цены на нее рухнули. А больше здесь ничего в промышленных масштабах не производили. Фермеры начали разоряться, страна – нищать. Тогда владельцы фермы "Тотара" рванули в Великобританию. Несколько месяцев от них не было ни слуху, ни духу. И вдруг в порт пришел корабль. А на нем – огромные рефрижераторы. Все свои деньги фермеры из "Тотары" вложили в морозильники. Здесь в них загрузили мясо, и до Европы оно доехало в прекрасном товарном виде. Рисунок с первым кораблем висит на ферме. Собственно, с этого начался экономический расцвет Новой Зеландии. А монумент, который мы заметили с трассы – памятник мороженому мясу. Представляете - не фермеру, не королеве, в конце концов, а мороженому мясу! Которое вытянуло экономику страны: сегодня Новая Зеландия – крупнейший в мире экспортер баранины.

Джим охотно рассказывал нам историю новозеландского сельского хозяйства, а Богдан переводил. Здесь климат умеренный, не бывает сильных морозов и жуткого зноя, поэтому скот практически всегда на натуральном корме. Мясо получается нежирное и мягкое, за что и ценится.

Изучив старые косилки-сеялки, осмотрев запыленную утварь и пожелтевшие фотографии столетней давности, мы подошли к овцам. Привыкшие к чужакам, незлобивые, они охотно давали себя гладить. Их шерсть оказалась на удивление плотной и густой. Рука сразу стала шелковистой и чуть липкой. Бородач жестом показал, что это надо размазать, как крем, и пояснил:

- Ланолин!

Точно, шерстяной воск, из которого делают крем. Я тут же послушно растерла его по рукам, а Женя аккуратно и почти незаметно вытер о шорты.

Фермер выдал нам специальный корм, чтобы не травить животных случайным фаст-фудом, оказавшимся в карманах туристов. Овцы оживились и начали тыкаться в ладони своими щекотными губами. Алеша удивлялся вдумчивому, но при этом отстраненному выражению их подернутых поволокой глаз.

Дальше прошли по пустым сараям и загонам. Все они представляли собой конвейер по переработке мяса: в этом овец убивали, в этом пускали им кровь и вычищали внутренности, в этом, где висели жуткие муляжи туш, их разделывали…

- А тут жили свиньи, - фермер показал на загон, в который из одного сарая выходили каменные желоба. – Как думаете, зачем?

Мы пожали плечами.

- Им сливали кровь, кости, требуху. Они все это ели.

- Свинки? Ели кости овец? – удивился Женя. Для него, городского жителя в пятом поколении, хрюшка – милое розовое создание из книжки. Для меня, впрочем, тоже.

- Конечно, - кивнул фермер. – Если бы такой мальчик, как ты, упал в этот загон, - и он шутливо подтолкнул Женю к ограде, - от него тоже за несколько часов ничего не осталось бы. Эти свиньи привыкли есть падаль.

Женя поежился и отошел подальше от пустой ограды.

Довольный, что нашел «индивидуальный подход» к экскурсанту, фермер оценивающе посмотрел на Богдана с Алешей:

- А что вы знаете про «Русского Джека»?

- Рулетка, в смысле? – переспросил Богдан.

- Нет. Того, в честь кого назвали вино. Он был из России.

- Пил много? – предположил Богдан.

- Нет. Он был свагером. Эти ребята, - бородач показал на рисунок позади себя, - бродили по стране в поисках сезонной работы. Все их имущество составлял сваг – котомка за спиной со свернутым свитком: курткой или постелью. Свагеры остались не у дел после того, как в Новой Зеландии закончилась золотая лихорадка, наступили голодные годы. Но Русский Джек – на самом деле звали его Иван – приехал в страну намного позже. Он был моряком, его корабль затонул у берегов Новой Зеландии. Иван нанимался на суда, чтобы заработать денег и уплыть, потом на фермы, а затем неожиданно решил остаться. Он был очень сильный. Высокий. Синеглазый. Много работал, много пил и курил. Он прошел пешком весь Северный остров, был очень опрятный, трудолюбивый, но нигде подолгу не задерживался – любил свободу.

- Это легенда? – уточнил Алеша.

- Нет, он реально жил в прошлом веке, есть его могила.

- А почему Джек?

- Это все равно что «человек». Он не хотел иметь ни имя, ни национальность, ни дом. Он любил свободу, - терпеливо повторил фермер.

Мы потом посмотрели в интернете: да, Russian Jack реально существовал. Звали его, предположительно, Иван Крумен. Фамилия тоже не настоящая, явно придуманная или производная от клички. Он прожил в Новой Зеландии целых 56 лет, с 1912 по 1968 г.

Его любили за добродушие, вежливость, аккуратность, силу и выносливость. Он стал местной достопримечательностью. «Невинность сияла в его ярко-голубых глазах», - писали газеты. Его приглашали остаться на фермах навсегда, но он не соглашался. Он не нищенствовал. Нужны были деньги – работал, не нужны – отдыхал. Его много фотографировали, он не отказывал в интервью, охотно делился своими мыслями. Незадолго до смерти на вопрос журналиста, почему он выбрал такую жизнь, Русский Джек ответил:

- Man, oh man, I was FREE! Free to have a beer, have a smoke, happy what you can call all the time, you know. They was free days…

Позже ему поставили памятник перед библиотекой Мастертона и назвали в честь него новозеландское белое вино – «Russian Jack». Мы попробовали. Резковатое, как и любое из Мальборо, но мы пили и почему-то гордились – наш Джек, наш!

OmdEm

6.01

Окленд

Итак, мы у антиподов, в Новой Зеландии. Ходим вверх ногами, голова немного кружится с непривычки, но пока с Земли не падаем, только высоко прыгать все-таки побаиваемся. Здесь желтое небо и красная луна. Говорят, из-за пожаров в Австралии. И пахнет неопознанной сладкой гадостью. В общем, все совсем не так, как у нас. Но вода все же сливается против часовой стрелки. Я дважды проверила.

Проснулись мы рано. Алеша, верный своей привычке – бегать всегда и везде, переобулся в кроссовки, поддернул спортивные шорты и рванул пугать спящий Окленд.

Те, кто спорт даже по телевизору не смотрят – то есть, оставшиеся мы, пошли медленно, с наслаждением пить утренний кофе с круассанами. Видите ли, это особенно приятно – знать, что в этот момент кто-то бежит, обливаясь потом, его мышцы напрягаются и болят, грудь пыхтит, встречные скунсы зажимают носы и шарахаются в ужасе, а ты сидишь в тепле, ловишь уголком глаза солнечный луч, пьешь ароматный свежесваренный кофе и лениво обсуждаешь антропологические особенности маори.

Тем не менее, мы громко повосхищались Алешиной силой воли (втайне подумав, что сидеть с чашечкой кофе было все же лучше) и, покормив бегуна, пошли кСкай-тауэр – местной Останкинской башне, чтобы обозреть город с высоты птичьего полета.

Ощущения от улиц странные. Вроде как Европа, но не совсем Европа. Исторических зданий почти нет; оно и понятно, Новая Зеландия – страна, прежде всего, фермерская, жизнь городская в ней началась относительно недавно. Тротуары очень чистые, деревья аккуратные, газончики и клумбочки выглядят максимально естественно. Несмотря на чистоту и разумность устройства, в Окленде не возникает чувства, что, если ты случайно нарушишь какие-нибудь местные правила или традиции, то за этим непременно последуют осуждающие взгляды разгневанных граждан. Все очень ненапряжно, но при этом цивилизовано и удобно.

Скай-тауэр – совсем невысокая, всего триста с лишним метров против пятисот с гаком Останкинской. Но виды красивые. Правда, Алеша как-то заметно скуксился – его начало слегка потряхивать. Мы пофотографировали, спустились вниз и уже готовились ехать в местный океанариум, когда наш бегун признался, что ему нехорошо.

- Все беды от спорта! – сказал Богдан.

Мы отправили Алешу в отель, наказали лежать в постели, пить чай и акклиматизироваться, а сами рванули смотреть пингвинов и прочих местных рыбозверей.

К «Подводному миру Келли Тарлтона» надо ехать на автобусе – он находится на особом полуострове. Этот самый Тарлтон был аквалангистом. И решил показать сухопутным лошпедонам то, что видит он сам, погружаясь в морские глубины. Только в более концентрированном виде. Выкупил старые огромные сточные баки, придумал, как вмонтировать в них акриловые прозрачные листы, чтобы получился длинный изогнутый подводный тоннель, сделал отдельные аквариумы для редких экземпляров – и готово. Турист пошел.

Пингвины, акулы, скаты, пестрые и незаметные рыбы – всего понемногу. Не самый лучший и разнообразный океанариум, но сходить можно.

Когда мы вернулись к Алеше, нас ждал сюрприз. Его реально трясло – температура была не меньше 39 градусов, и нурофен ее не сбивал. Термометр я не взяла, но все было понятно и без него. Богдан достал какие-то свои лекарства, но и это не помогало. Я пошла в местную аптеку.

По-английски я говорю на уровне «Хау мач вотч эт ёр клок?» - сколько ни пыталась выучить, без практики это – как по самоучителю начать танцевать сальсу.

Пройдя по паре улиц, увидела вывеску, зашла. Долго пялилась в незнакомые названия, потом отыскала знакомое – что-то типа терафлю. Видя мои мучения, индус-провизор вышел мне помочь. Я на английско-пальцевом объяснила, что у хазбенда высоченная темпреча, поэтому надо что-то столь же сильное, как Шварценеггер, только из мира таблеток. Он закивал, выложил на витрину какую-то пачку и объяснил, как по часам принимать порошки. Я уточнила, точно ли это самое ядреное?

- Ес, ес! – активно закивал индус. Он говорил еще что-то, я по скудоумию не поняла, поблагодарила и пошла вливать в несчастного Алешу снадобье. Положение было безвыходное: конечно, мы взяли с собой медстраховку, но пролететь полмира, чтобы лечь в больнице или в отеле на все время отпуска – так себе удовольствие.

Алеша был цвета пододеяльника и очень вписывался в черно-белый интерьер. Им можно было топить лед на Южном полюсе. Что за хвороба такая, у которой из симптомов – только температура?

Дальше я разводила порошки по инструкции – то каждый час, то раз в два часа. Он безропотно пил. И даже ночью мы вставали по часам, чтобы глотнуть горячее лекарство. Хорошо, в номере был чайник.

Я мало верила в адское зелье, если честно, но надо же было что-то делать…

7.01

Окленд – Хоббитон – Роторуа

Однако к утру Алешу отпустило. Он был слаб, температура все еще держалась около 37 с хвостом, но это было уже терпимо. Мне хотелось побежать и поблагодарить индуса, но пора было ехать.

Мы взяли машину в рентакаре и двинулись на юг. За две недели путешествия нам предстояло проехать всю Новую Зеландию.

Водителем сел Богдан – Алеша не отсвечивал и попивал свои порошки, а я категорически отказалась вести машину, у которой руль в неположенном месте.

По обеим сторонам дороги раскинулись бесконечные холмистые поля, пересеченные плетнями. Кое-где – островки деревьев. Их немного: для фермера главное – максимально занять свои площади полезными культурами. Да и овцы молодые деревца съедают. Сочетание полей, отдельных деревьев и волнообразного рельефа создает особый ритм, уводящий взгляд к самому горизонту. Такие пейзажи часто встречаются на картинах художников эпохи Возрождения.

«В земле была нора, а в норе жил хоббит».

Мне кажется, это одно из лучших предложений в мировой литературе. Так начинается «Хоббит» Толкина. И я никогда, никогда не думала, что буду стоять, смотреть на эту нору и понимать: ёлки-иголки, по-другому и не скажешь.

Это первый пункт нашего путешествия – Хоббитон. Деревня хоббитов, которую выстроили специально для съемок «Властелина колец», а теперь поддерживают в практически жилом состоянии. Боги, какое это все классное! Тут белье сохнет, маленькое, хоббичье, здесь какие-то мелкие топорики из бревна торчат, там табличка на двери «Ушёл ловить рыбу», а в соседнем садике корзина, до середины наполненная грушами, и лесенка маленькая к дереву прислонена – хоббита срочно жена позвала, но он сейчас выйдет из домика, ворча и покачивая головой от досады, что его оторвали по пустяку, и дособерет урожай. Все сделано так, чтобы создавалось впечатление: хоббиты здесь, просто ненадолго отлучились по делам и вот-вот вернутся. Как ни странно, деревня создает большую иллюзию существования маленького народа, чем сам фильм. Здесь все по-настоящему – и забытая метелка, и дымок из какой-то трубы, и запах хлеба, и бегающие по лужайке крольчата. Захотелось остаться до вечера и подождать, когда придут постояльцы домов, сесть с ними у костра с чаркой душистого эля и послушать истории о Гендальфе, троллях и покорении Мордора.

«Входная дверь в нору, круглая, точно люк, со сверкающей медной ручкой посредине, была выкрашена в зеленый цвет». И правда, кругленькая, уютненькая, а перед домом – садик с цветочками, дорожка мощеная, калиточка аккуратная… А выше, над норой Бильбо Бэггинса – огромный дуб. Настоящий великан. И это единственное, что здесь не натуральное. Не было в округе такого дерева, да и не пересадишь его. Поэтому заказали искусственное, которое обошлось в миллион долларов. Мы долго смотрели на дуб в поисках «десяти отличий», но так ничего и не обнаружили. Дерево как дерево. Разве что большое. Рядом растет похожее, только поменьше, но при этом бесплатное.

А вот все остальное: домики хоббитов, мельница, скамейки, фонари, кафе – сделано для фильма и осталось таким, каким было во время съемок. Режиссер Питер Джексон путешествовал по Новой Зеландии и искал место для деревни Шир. Нашел красивую ферму с хорошим рельефом: луга, овечки, группки деревьев, пруд. Выкупил землю. И начал строить реальную деревню – он не хотел делать компьютерные декорации, ушел бы уютный дух старины. В работу включилась армия Новой Зеландии: солдаты выстроили дорогу, мост, сделали четыре десятка хоббичьих нор. А потом пришла другая армия – декораторов. Они создавали двери и окошки, состаривали доски и экстренно проращивали мох на камнях, чтобы все выглядело обжитым. Ландшафтные дизайнеры мастерили садики и живые изгороди, рельефные дорожки и скамеечки. Всенастольно детализировано, как будто создатели увлеклись и начали играть в сотворение реального мирка.

Я готова была остаться работать уборщицей у хоббитов. Или садовником. Судя по лицам, большинство из нашей группы – тоже. Но вот проблема: норы – это муляжи. Двери открываются только у некоторых, за ними – небольшая пещерка, и все. Хотя садовники здесь все же есть, они реально ухаживают за посадками.

Ходить здесь, кстати, можно только с экскурсией. Но это не мешает, времени достаточно.

Внизу у пруда – мельница и бар «Зеленый дракон», в котором наливают хоббичий эль, детям – безалкогольный. Мы отведали эля, сели на берегу пруда… и так грустно нам стало. Уезжать не хотелось, аж комок к горлу подступил. Я не фанат Толкина, но мне захотелось остаться здесь и провести лет десять. А потом уйти вместе с гномами к эльфам.

Хоббиты умеют жить и любят жизнь: у них и дома, такие уютные и соразмерные, и отношения, такие добросердечные и милые, и мечты, такие светлые и созидательные, и еда, такая вкусная и обильная. Разве можно по доброй воле уехать из почти рая, где каким-то неземным спокойствием и тишиной проникнуто все вокруг. Тропинки, речка, круглые двери и окна, зеленые лужайки в теплых пятнах предвечернего солнца, даже облака, которые здесь будто другие, по-хоббитовски домашние – все это почти сразу становится родным и еще очень долго не отпускает, напоминая о том, что, вопреки козням разных троллей, можно создать на земле островок настоящего счастья. (продолжение следует)