— Наконец-то! Выйди же, ты должна это видеть! — Кассандра, моя неугомонная тень и отныне соседка, уже кружилась на месте. Её тёмная фигура казалась всплеском жизни на фоне каменного безмолвия. — Смотри! Это же готический идеал! Чувствуешь, как время впиталось в эти камни?

Я вышла. Платье — чёрное, высокое до подбородка — не дрогнуло складкой. Движения мои были отточены десятилетиями: осанка, замороженная в позапрошлом веке, взгляд, сканирующий периметр.

— Я чувствую запах старой пыли, полированного дерева и большого капитала, — ответила я. — И хватит называть меня Кейт. Мы не в пансионе для благородных девиц.

Кассандра лишь фыркнула, её димидианские глаза сверкнули азартом.

— Соседки — это куда серьёзнее, чем подруги, дорогая. Привыкай к близости.

Наша комната оказалась в башне, что выходила окнами в лес. Пространство было просторным, пахло пылью и старым деревом. Пока Касс возилась с сундучком, развешивая пёстрые ткани и расставляя кристаллы, я одним движением поставила свой чемодан у дальней кровати — спиной к стене, с видом на дверь. Инстинкт.

— Надеюсь, тебя не смутят мои ночные прогнозы, — тараторила она. — Видения иногда прорываются наружу. Я могу говорить во сне. Бессвязно.

— Меня не смущает ничего, что происходит во сне, — сказала я, подходя к окну. За стеклом густела лесная тьма. — У меня своих видений достаточно наяву.

Их прервало едва уловимое движение воздуха. В центре комнаты материализовалась фигура в мантии. Ни лица, ни намёка на личность — просто форма. Служитель. Он парил в сантиметре от пола, протягивая ладони. На них лежали два амулета.

Кассандра ахнула от благоговения и взяла свою подвеску — серебряную спираль. Я медленно протянула руку. Моё кольцо было чёрным, холодным и невероятно тяжёлым для своего размера. В тот миг, когда кожа коснулась металла, сила, дремавшая в глубине, сжалась и отпрянула. Ошейник. Ярлык. Напоминание.

Призрак исчез. На столе с шуршанием появились два свёртка.

— Расписание! — Касс развернула свой, глаза бегали по строчкам. — «История искусств», «Алхимия для начинающих»... О! «Защита и самоконтроль». Обязательный курс. Интересно, кто ведёт?

Я взяла свой свёрток, даже не глядя.

— Какая разница? Всё это сводится к одному — как лучше притворяться, чтобы нас не прикончили.

— Не знаю... — голос Кассандры стал тише, её взгляд ушёл куда-то внутрь. — Мне кажется, этот курс... он окажется важным. Особенно для тебя.

Она сказала это странно, словно не ей. Я резко обернулась, но она уже сияла прежней улыбкой, тяня меня к двери.

— Пошли! Бал в честь начала года! Танцы, знакомства...

— Социализация не входит в мои планы, — отрезала я, глядя в тёмное окно. Лес был таким тихим. Таким безопасным.

— Но она входит в наши правила, — её голос прозвучал мягко, но неумолимо. — Такова цена входа, леди Вейл.

Я сжала челюсти. Именно этого я и боялась. Не охотников с серебром, не открытой битвы — этого утончённого насилия, завёрнутого в правила и улыбки.

С обречённостью, которую не смогла скрыть даже от себя, я повернулась к ней. Свет лампы поймал мои глаза — жёлтые, с железным отливом.

— Хорошо, — сказала я, и в голосе прозвучала холодная, отточенная резкость. — Покажем им, на какого монстра они так любезно пригласили в свою гостиную. Но только на один танец.

/с помощью ии/

"Божемой, горы" - я выдохнула, снижаясь над окрестностями Махачкалы на закате, в шесть вечера.

"Божемой, ночь!" - удивилась я пятнадцать минут спустя, сидя с эспрессо на шитой подушке, под картинами напротив парковки.

На соседней подушке сидел котенок и мурчал, не поворачиваясь. Тому, что я его гладила, он не удивлялся, а смотрел без отрыва в жёлтые стекла аэропорта.

Есть, спать и забыться - план был гениален до момента, когда таксист высадил меня на улице Коминтерна. Как бы эту улицу описать: больше всего она похожа на ущелье, в которое там и тут стекают из темноты узкие длинные лестницы. Это полсуток спустя я буду весело уточнять у местных дедушек, поднимусь ли вооон-там на улицу Буйнакского - а сейчас мне незнакомо и темно.

- Мадина, мне здесь страшновато, - признаюсь я по телефону хозяйке, - со мной точно ничего не случится?

- Лампочка что ли не горит? - удивляется Мадина, - спустись по лестнице и ключ возьми в кадке, под шишкой!

В самом низу черной мглы я нашла пальмы, тахту со столиком, свой номер и косую тайскую кошку Мадины, которая залезла ко мне на колени еще до того, как я разобралась с ключом. (с Мадиной мы болтали уже ночью под пальмами: в вышитом платье, красных лаковых балетках и красном платке с вооот-такими кистями она рассказала мне о своем доме и саде там, в горах).

Махачкала купила меня черным кофе. Везде, на каждом углу. Кофе, настоящий джелато, любимая гвоздичка на столе и охапка современного искусства , вписанного в каждый второй интерьер. Я шатаюсь по улицам, рассматривая ковры и глазастых кудрявых детей. Из открытого магазина игровых консолей вываливается сытая кошка. Половина одиннадцатого, вечер. Мимо плывет девушка без просвета укутанная в чёрное - до низа икр вся в черном шифоне. Ниже шифона длинные точёные молочные лодыжки звенят над шпильками босоножек. Это жуткая эротика.

Девушки и дедушки - вот мой электорат. "Я разоружу твои печали. Пойдем-ка на лавочку, поговорим" - крупноносый дед выводит меня на солнечную набережную, велит смотреть на Каспий. Начисто расходясь в мировоззрениях, мы соглашаемся на том, что жить надо ради себя, но замечая других, а также что лучших времен не бывает.

Я фоткаю дореволюционный дом - на его барельефах танцуют женщины, а мужчины пасут овец и еле сдерживаются, чтобы тоже не заплясать. "И напишите там: с этого балкона выступала сестра Ленина!!!" - нервный дедушка кричит, пролетая мимо. Фигня вопрос: вот, написала. (автор не несёт ответственности за достоверность информации: факты предоставлены народным источником Один Дедка Сказал. Возможно, имелась в виду Ленина сестра, но кто такая Лена, я так и не успела узнать.) Д

евушки в вышитых черных футболках и серебряных украшениях желают мне хорошего путешествия и расспрашивают о поездке. "Одна? К нам?" - девушки делают Специально Большие Глаза - "Вы не боитесь всякого, что про наш регион рассказывают?" А потом смеются вместе со мной: "И правильно не боитесь, наши люди не такие".

Наши люди в Дербенте взяли меня в плен: на тротуаре напротив хаммама, сидя на раскладных табуретках, они расспрашивали меня - женщины про работу, мужчины про семью. Мне отдали пахлаву и весь вечерний Дербент. Кофейни, аллеи, пальмы в ягодах, тую, которую в детстве показывала мама, котят, сигающих по деревьям вместо белок, голос муэдзина, каштаны в огромных шипастых плодах. Отдайте мне всё, я забираю с благодарностью.

(ещё больше историй)

Моя задача была простой: найти пары.

Реальность: Это невозможно. Я нашел один лыжный носок с оленями (левый) и один детский пинеток (правый). И ещё примерно четыре тонны серых мужских носков, которые почти одинаковые, но оттенки отличаются ровно настолько, чтобы свести тебя с ума. Это как «50 оттенков серого», только вместо романтики — грибок стопы.

Спустя 48 часов бесплодных поисков, мой мозг, измученный скукой, родил Гениальную Идею.

У меня в кармане завалялся огрызок мелка, украденный ещё на курсах «Введение в мелкое пакостничество». А в одном из особо дырявых носков я нашел забытую записку с заклинанием «Vinculum Aeternum» (Вечная Связь). Обычно его используют суккубы для приворотов, но я подумал: «Эй, если это работает на людях, почему не сработает на текстиле?»

Я решил схитрить. План был прост:

1. Собрать все носки в кучу.

2. Начертить руну Единства.

3. Прочитать заклинание.

4. Магия сама соединит их в пары.

5. Я иду на перерыв пить лаву-латте.

Спойлер: Магия — это как программирование. Одна ошибка в синтаксисе, и ты роняешь сервер.

Я начертил круг. Встал в пафосную позу (насколько это возможно, когда ты по колено в грязном белье). И громко произнес слова.

Но, кажется, я перепутал ударение в слове «Coniunctio» (соединение) и сказал что-то вроде «Conjuratio» (призыв). Или просто чихнул на середине фразы. Пыль же.

Хронология катастрофы №2:

1. Гора носков начала вибрировать.

2. Раздался звук, похожий на треск тысячи свитеров, которые снимают одновременно зимой.

3. Воздух наполнился запахом озона и кондиционера для белья «Альпийская свежесть».

4. Куча начала подниматься. И расти. И формироваться.

Передо мной возвышалось ОНО.

Три метра ростом. Тело из переплетенных шерстяных носков, руки — из длинных гольф, а вместо головы — гигантский, растянутый подследник с дыркой вместо рта.

Это был Носковый Голем. Или, как я его мысленно окрестил, Повелитель Статики.

Он сделал шаг ко мне. ХРРРР-ТЬ! (Звук трущейся синтетики).

Я попятился.

Голем протянул ко мне руку-гольф. Я ожидал удара. Я ожидал, что меня задушат.

Но нет. Он был создан из одиноких носков.

Ему не нужна была моя кровь. Ему нужны были... ОБНИМАШКИ.

Он хотел тепла. Он хотел пары.

— Ы-ы-ы-ы... — прогудел он звуком забитого слива стиральной машины и бросился на меня.

Вы когда-нибудь обнимались с существом, которое состоит из чистого статического электричества?

В момент контакта меня шарахнуло так, что у меня выпрямились рога, а хвост превратился в антенну.

Я прилип к нему! Я буквально примагнитился к его груди из махровых носков.

— "Отпусти меня, чудовище!" — орал я, пытаясь отлепиться. — "Я не твоя пара! Я на 70% состою из сарказма и демонической плоти, мы не подходим друг другу!"

Но Голем был настойчив. Он пошел гулять по сектору, неся меня на себе, как любимую брошку. Мы сносили стеллажи, пугали чертей-кладовщиков. Я висел на нем и светился, как новогодняя гирлянда, от разрядов тока.

В этот момент (конечно же!) зашел Баал-Зануда с проверкой.

Картина маслом: Гигантский монстр из грязного белья крушит склад, а на его пузе распластан Искуситель 3-го ранга Боб, который орет: «ОН МЕНЯ ЛЮБИТ! СПАСИТЕ!»

Баал-Зануда даже не удивился. Он просто вздохнул, достал булавку и ткнул Голема в пятку (ахиллесова пята всех носков — дырка).

Голем сдулся, распавшись на тысячи одиноких носков. Я рухнул в эту кучу, дымясь и дергаясь в конвульсиях.

Итог:

Носки так и не рассортированы.

У меня нервный тик левого глаза и волосы стоят дыбом (никакой гель не берет).

Баал-Зануда сказал, что мое стремление к «объединению» похвально, но методы «слишком авангардны».

Меня снова переводят. Сказали, что мне нужна работа, где «мои коммуникативные навыки и способность притягивать неприятности будут полезны».

Теперь я — Оператор Техподдержки Ада для Самых Скандальных Клиентов.

Моя задача: отвечать на звонки людей, которые требуют позвать менеджера Ада, потому что «котёл недостаточно горячий» или «сера не того оттенка».

P.S.

Я утащил один носок с собой. Тот самый, красный. На память о нашей короткой, но искрящейся любви с Големом.

Ну что, читатель, как тебе перспектива?

Я слышу, как звонит первый телефон. Кажется, на линии дама, которая утверждает, что у неё VIP-билет в Рай, и произошла чудовищная ошибка...

Мы боимся её, как черт ладана. Потому что, когда включается этот внутренний сервер, на экране сознания вместо котиков и биржевых сводок начинают всплывать неудобные вопросы. Крупным планом, с зернистостью, как в старом кинохронике: «Кто ты такой?», «Зачем ты коптишь это небо?», «В чём твой смысл, если убрать фильтры?».

Скука — это не отсутствие дела. Это присутствие себя. А современный человек — это такой стартап, который панически боится аудита. Ему проще получить разряд в 120 вольт, чем на секунду остаться наедине с главным инвестором — собственной душой. Боль от тока понятна, она оцифрована, у неё есть начало и конец. А экзистенциальная тоска — она как степь за окном вагона: бесконечная, пыльная и пугающая.

Но парадокс, мой друг, в том, что именно в этой пыльной степи и зарыт клад.

Ты становишься депрессивным овощем, потому что никогда не скучаешь по-настоящему. Ты забиваешь эфир шумом, чтобы заглушить тихий голос внутри. А этот голос, может быть, единственное, что в тебе есть настоящего. Все великие идеи, все прорывы, все стихи, от которых мороз по коже, рождались не в скроллинг-ленте, а в той самой вязкой, тягучей, невыносимой скуке. Когда мозг, отчаявшись найти развлечение снаружи, начинает генерировать смыслы изнутри.

Мы бежим от скуки, как белые офицеры от красных в Крыму, но бежать-то некуда. Пароход ушел.

Надо иметь мужество сесть на стул, убрать руки от кнопки с электрошоком и просто позволить тишине зайти в комнату. Пусть она сядет напротив, нальет себе чаю и посмотрит тебе в глаза. Сначала будет страшно. Потом станет тоскливо. А потом, если не сбежишь, начнется самое интересное. Прогрузится текстура реальности.

Потому что смысл жизни — он ведь не в Википедии написан. Он проявляется в тишине, как изображение на фотобумаге в красной комнате. Медленно. Неотвратимо.

Так что, когда тебе в следующий раз станет скучно, не тянись к телефону. Это дьявол предлагает тебе леденец, чтобы ты не плакал. Потерпи. Поскучай. Дай своему внутреннему проектору разогреться. Глядишь, и увидишь своё кино, а не чужую рекламу.

Только в тишине слышно, как тикают часы твоей настоящей жизни.

Смотри. Ты идешь по бульвару. Навстречу тело. Костюмчик сидит плохо, лицо лоснится, в глазах — тоска по упущенной марже. И твой внутренний прокурор тут же стучит молотком: «Жирный. Скучный. Не наш. Зачем он коптит мое небо?» Ты думаешь, ты его судишь? Черта с два. Ты просто загружаешь в оперативную память вирус. Ты укололся собственной желчью и на секунду поймал кайф: «Я-то лучше. Я-то в белом пальто посреди этой помойки».

Но дофамин — штука предательская, как поставщик с Малой Арнаутской. Через минуту кайф сгорает, и остается скука. Мир становится серым, потому что ты сам заляпал объектив грязными пальцами.

— Мир — зеркало, — кивает Петрович, поправляя черные очки. — Ты ему рожу — он тебе кирпич. Реальность нейтральна, как дерево. Вон, посмотри на тополь. Ему плевать на котировки биткоина, на твою подагру и на концепцию добра и зла. У него нет понятийного аппарата. Есть фотосинтез и ветер. А ты — ты вешаешь на него ярлыки, как игрушки на ёлку.

Счастье — это не дар богов и не бонус за выслугу лет. Это настройка оптики. Выбор. Жёсткий, как утреннее похмелье.

Люди хотят рецепт. «Дай нам, Витя, скрипт, чтобы было красиво». А скрипта нет. Я не могу за тебя переварить твой обед. Я могу сказать: «Не жри гвозди», но жевать придется тебе. Нужно перестать быть собакой Павлова, у которой течет слюна на любую гадость. Нужно поверить, что ты можешь переписать код.

— Это труд, — говорю я, наливая по второй. — Это как тащить бидюжник в гору. Но вид сверху того стоит.

— Абсолютно, — Петрович усмехается. — Главное, не забыть, что гора тоже нарисована. Но карабкаться надо всерьёз. Иначе зачем нам выдали эти ноги?

Тот, кто красит забор в черный цвет, всегда сам испачкается в краске первым.

— Дистанция забега — десять километров. Стартовать будете группами по двадцать человек с интервалом в час. Маршрут будет проходить мимо Старого леса, огибать разрушенную башню, после чего возвращаться обратно в школьный двор. На протяжении всего маршрута стоят указатели с направлением движения. У разрушенной башни будет контрольный пункт, где вас отметят, — зачитал общую информацию мастер Штайнер. — Если нет вопросов, тяните жребий со своим номером и готовьтесь к забегу.

Рядом с учителем стоял ящик, из которого ученики по очереди начали тянуть повязки с номерами. Мне достался номер двенадцать, а значит, я буду стартовать в первой группе учеников. До начала было двадцать минут, которые я потратил на то, чтобы хорошенько размяться.

Для начала я пять минут спокойно побегал по двору, после чего перешёл к разминке суставов и растяжке. Хорошо разогревшись, пару минут до старта нужно было отдохнуть, но при этом не стоять на месте.

Во двор вынесли большие песочные часы, которые будут запускаться во время старта группы учеников. В первой группе, также были Николай и Олли из хорошо знакомых мне ребят.

Учитель дал отмашку, перевернул часы, и двадцать учеников рванули вперёд наперегонки. Сразу образовалось две группы. Олли вырвался вперёд, а вслед за ним устремились ещё пять учеников, которые решили использовать силу с самого начала. Я же, вместе с остальными бежал неспешно, экономя силы. Спустя пару километров уже все ученики вокруг меня использовали свою сущность на полную, чтобы поддерживать заданную скорость.

Из-за пригорка показалась разрушенная башня, дыхание и пульс выровнялись. Бежать стало легче, но всё равно я начал потихоньку отставать от второй группы, которую возглавил Николай.

Огибая заброшенное строение, я увидел контрольный пункт, где дежурила пара младших учителей, а также, были расставлены стаканы с водой. Сделав пару глотков, оставшуюся воду я вылил на себя, чтобы немного охладиться. Также, рядом с башней, я нагнал первого из соперников. Он был из первой группы. И, судя по всему, сжёг весь запас сил и теперь, пошатываясь, ковылял по дороге.

Преодолев три четверти пути, я начал ощущать, что ноги становятся «ватными». Мышцы начали болеть, а в боку закололо. Но я знал, что нельзя останавливаться и сбавлять темп. Тем более я смог обогнать ещё пару соперников, которые также, не рассчитали свои возможности.

Силы начали покидать меня, перед глазами всё плыло. Но я должен был выложиться на полную, каждая секунда могла сказаться на итоговом результате.

Не знаю, как я преодолел последнюю часть дистанции. Я будто погрузился в транс, заставив отступить боль в ногах. Я видел только дорогу перед собой и ощущал, как больно отдаётся в ногах каждый следующий шаг.

Пришёл в себя я только, когда меня схватил за руку мастер Штайнер. Совершенно обессиленный я повалился на траву во дворе школы. Оказывается, что я преодолел финишную черту, даже не поняв этого. И всё же, это было только пятнадцатое место в моём забеге с результатом в тридцать восемь с половиной минут.

В общем же списке, я оказался аж на восемьдесят третьем месте, отстав на десять минут от Олли, который, в итоге, взял первое место.

Третий день испытаний сложился для меня ещё хуже.

Гладкий двухкилограммовый камень нужно было метнуть как можно дальше. Это было довольно популярное развлечение для учеников, так что многие с энтузиазмом подошли к данному состязанию. Каждому давалось пять попыток, лучшая из которых шла в зачёт.

Первым вызвался показать свои способности Ульрих Медведь, который и без использования сущности всегда был лучшим в этом развлечении. В этот же раз он сумел зашвырнуть тяжёлый булыжник на пятьдесят три метра. Этот результат, в итоге, так никто и не смог побить.

Моя лучшая попытка была – одиннадцать метров, что, каким-то чудом, позволило опередить целых пять учеников и занять девяносто пятое место по итогам этого экзамена.

По результатам же всех трёх прошедших экзаменов я оказался на девяносто четвёртом месте.