Киберпанк, который нам необходим
Когда там уже придумают терминалы-аппараты, которым можно будет исповедаться? Ну вставляешь туда купюру и пошёл таймер, а ты рассказываешь ему о всех своих грехах, в конце тебя прощают и дают причастится, вот это будет настоящий киберпанк.
Исповедь или просто беседа
Да, смерть...она внезапна.
эпизод из практики..
Опуская раздумия и беседы с отдельными персонами...Я всё думал:
...сейчас я беседую с солдатом, у которого есть проблемы в семье.., .
Он мне об этом рассказывает, я для него как папка...он искренен..!
Я сижу на обычном стуле, который, назвали бы "простой тормоз."
Стул слегка поскрипывая так и молвит: что ты сидишь...делай что нибудь...!
Разговаривая с солдатом, я окунулся в бездну...я посмотрел что у него внутри.
То что я увидел на мгновение заставило меня замолчать...
...Скажи, а как так получилось, что ты попал в армию...? - молвил я!
- да все просто товарищ капитан...Выбора особого не было!
- что значит не было?
- видите как получилось, папка убег...куда не знаю,(это только потом я узнал, что за убийство он сел по 105-й), мамка тоже хмм *тут он чуть не заплакал, но сдержался* в разгон...вот я и рос с ней! как получилось, где с бабушкой где с мамкой неродной.
- А отец?
- а отец тов. капитан, после смерти матери, когда вышел, нашел другую, я не был в фаворе...Молодая, красивая, что ему еще надо. Воспитывала меня бабушка.
- Подожди а как взаимоотношения?
- да принял я новую мать...формально...а о родной не забыл..!!!
Когда пришла пора на поклон в военкомат, особого желания не было.
Продолжает: Тогда я понял одно..))*улыбка*...либо меня у теплотрассы найдут, либо не найдут никогда...!
Как прошла служба?
- Да в целом нормально, претензий не было.
А что с родителями?
Когда я вдруг напомнил о родной маме, которая погибла в ДТП, он разревелся как маленький ребенок..он все молвил: мама, мама, прости...
В 2013 году когда я уходил оттуда особо ничего не изменилось .
...Звук его разговоров и интонация все стихала и стихала...
Я смотрел в одну точку, странно, почему мне это о чем то напомнило...
- тов. капитан!!! вы меня слышите!!
Сквозь размытые воспоминания...Что? Я представлял как били моего отца, как ломали ребра, как избитый до опизденения человек просит помощи на улице при температуре - 18...ему вдруг никто не открыл и не помог...
И тут я опомнился!
Товарищ капитан!!.....
- да, кхмм, прости...задумался.
Товаришь капитан, если что то не так, давайте я чуть позже зайду?
- знаешь, боец...давай я тебя сам вызову...
Старшине себя обозначь, на беседу к 18.00...
Я все думал тогда, кому из нас не повезло....
Спустя какое то время, он стал моим контрактником, я взял его на поруки...до тех пор пока не ушел...я сам!
Надеюсь у него все хорошо...
Ответственность
Всем привет.
Я не преподаватель и не имею даже исторического образования (оно у меня техническое), но историю обожаю всем сердечком. Поэтому, среди друзей, родни и коллег держу марку шарящего человека.
На прошлой неделе я с работчанами разговорился о коренном населении Южной Америки. И случилось страшное: затирая о том, что арауканы (мапуче) не были отделаны инками и испанцами, я ляпнул о том, что жили они в Центральной Америке, да ещё и не заметил. Вспомнил я об этом уже дома и чуть со стыда не сгорел. Суть в том, что касательно этой темы, люди меня слушали и доверились моим знаниям.
Произошедшее гложило меня все выходные (длинные, с 23 февраля) и сегодня я, роняя кал, мчался на работу, чтобы сообщить коллегам о своей неправоте. И не сделать это небрежно, будто речь идёт о какой-то фигне, а объяснился, что был неправ, подробно описал суть и был готов предоставить пруфы.
Почему я к этому так отношусь? Видите ли, у меня шиза кругом и так полно вранья, недосказанности и пустой болтовни. А ежели я хочу говорить на любимые темы, то не приемлю засорять их названным выше. В конце-концов, я предпочитаю обсуждать прошлое или недостижимо далёкое, а не мочу, которая льётся из каждого свистка сейчас. Это поднимает людям настроение, дарит азарт чем-то дополнить, что-то спросить.
Вот я и выговорился. Хорошей вам недели, товарищи)
P.S: арауканы жили и живут на территории современных Чили и Аргентины.
Какого убить гения
Женщина была очень старой — ей было, по всей видимости, около девяноста. Я же был молод — мне было всего семнадцать. Наша случайная встреча произошла на песчаном левом берегу Днепра, как раз напротив чудной холмистой панорамы правобережного Киева.
Был солнечный летний день тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Я играл с друзьями в футбол прямо на пляжном песке. Мы хохотали и орали что есть мочи.
Старая женщина, одетая в цветастый, до пят, сарафан, лежала, скрываясь от солнца, неподалеку, под матерчатым навесом, читая книгу. Было весьма вероятно, что наш старый потрёпаный мяч рано или поздно врежется в этот лёгкий навес, покоившийся на тонких деревянных столбиках. Но мы были беззаботными юнцами, и нас это совсем не беспокоило. И в конце концов, мяч действительно врезался в хрупкое убежище старой женщины! Мяч ударил по навесу с такой силой, что всё шаткое сооружение тут же рухнуло, почти похоронив под собой несчастную
старушку.
Я был в ужасе. Я подбежал к ней, быстро убрал столбики и оттащил в сторону навес.
— Бабушка, — сказал я, помогая ей подняться на ноги, — простите.
— Я вам не бабушка, молодой человек, — сказала она со спокойным достоинством в голосе, отряхивая песок со своего сарафана.
— Пожалуйста, не называйте меня бабушкой. Для взаимного общения, юноша, существуют имена. Меня зовут Анна Николаевна Воронцова.
Хорошо помню, что я был поражён высокопарным стилем её речи. Никто из моих знакомых и близких никогда не сказал бы так: «Для взаимного общения, юноша, существуют имена...«.
Эта старушка явно была странной женщиной. И к тому же она имела очень громкое имя — Воронцова! Я был начитанным парнем, и я, конечно, знал, что это имя принадлежало знаменитой династии дореволюционных российских аристократов. Я никогда не слыхал о простых людях с такой изысканной фамилией.
— Простите, Анна Николаевна.
Она улыбнулась.
— Мне кажется, вы хороший юноша, — сказала она. — Как вас зовут?
— Алексей. Алёша.
— Отличное имя, — похвалила она. — У Анны Карениной был любимый человек, которого звали, как и вас, Алексей.
— Анна Николаевна подняла книгу, лежавшую в песке; это была «Анна Каренина». — Их любовь была трагической — и результатом была её смерть. Вы читали Льва Толстого?
— Конечно, — сказал я и добавил с гордостью: — Я прочёл всю русскую классику — от Пушкина до Чехова.
Она кивнула.
— Давным-давно, ещё до революции, я была знакома со многими русскими аристократами, которых Толстой сделал героями своих романов.
… Современному читателю, я думаю, трудно понять те смешанные чувства, которые я испытал, услышав эти слова. Ведь я был истинным комсомольцем, твёрдо знающим, что русские аристократы были заклятыми врагами трудового народа, презренными белогвардейцами, предателями России. А тут эта женщина, эта хрупкая симпатичная старушка, улыбаясь, бесстрашно сообщает мне, незнакомому парню, что она была
знакома с этими отщепенцами! И, наверное, даже дружила с ними,
угнетателями простого народа!..
Моим первым побуждением было прервать это странное — и даже, возможно, опасное! -— неожиданное знакомство и вернуться к моим футбольным друзьям, но непреодолимое любопытство, которому я никогда не мог сопротивляться, взяло верх, и я нерешительно спросил её, понизив голос:
— Анна Николаевна, Воронцовы, мне кажется, были князьями, верно?
Она засмеялась.
— Нет, Алёша. Мой отец, Николай Александрович, был графом.
— … Лёшка! — кричали мои товарищи. — Что ты там делаешь? Ты будешь играть или нет?
— Нет! — заорал я в ответ. Я был занят восстановлением разрушенного убежища моей новой знакомой — и не просто знакомой, а русской графини!
-— и мне было не до моих футбольных друзей.
— Оставьте его в покое, — объявил один из моих дружков. — Он нашёл себе подружку. И они расхохотались.
Женщина тоже засмеялась.
— Я немного стара, чтобы быть чьей-либо подружкой, — сказала она, и я заметил лёгкий иностранный акцент в её произношении. — У вас есть подружка, Алёша? Вы влюблены в неё?
Я смутился.
— Нет, — сказал я. — Мне ведь только семнадцать. И я никогда ещё не был влюблён, по правде говоря.
— Молодец! — промолвила Анна Николаевна. — Вы ещё слишком юны, чтобы понять, что такое настоящая любовь. Она может быть опасной, странной и непредсказуемой.
Когда я была в вашем возрасте, я почти влюбилась в мужчину, который был старше меня на сорок восемь лет. Это была самая
страшная встреча во всей моей жизни. Слава Богу, она длилась всего лишь три часа.
Я почувствовал, что эта разговорчивая старая женщина вот-вот расскажет мне какую-то удивительную и трагическую историю.
Мы уже сидели под восстановленным навесом и ели яблоки.
— Анна Николаевна, вы знаете, я заметил у вас какой-то иностранный акцент. Это французский?
Она улыбнулась.
— Да, конечно. Французский для меня такой же родной, как и русский…
Тот человек, в которого я почти влюбилась, тоже заметил мой акцент. Но мой акцент тогда был иным, и иным был мой ответ. И последствия этого ответа были ужасными! — Она помолчала несколько секунд, а затем добавила:
— Это случилось в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году, в
Париже. Мне было семнадцать; ему было шестьдесят пять…
* * *
Вот что рассказала мне Анна Николаевна Воронцова в тот тихий летний день на песчаном берегу Днепра:
— … Он был очень красив — пожалуй, самый красивый изо всех мужчин, которых я встречала до и после него — высокий, подтянутый, широкоплечий, с копной не тронутых сединой волос. Я не знала его возраста, но он был очень моложавым и казался мне мужчиной средних лет. И с первых же минут нашего знакомства мне стало ясно, что это был умнейший, образованный и обаятельный человек.
В Париже был канун Рождества. Мой отец, граф Николай Александрович Воронцов, был в то время послом России во Франции; и было неудивительно, что его пригласили, вместе с семьёй, на празднование Рождества в здании французского Министерства Иностранных Дел.
Вы помните, Алёша, как Лев Толстой описал в «Войне и Мире» первое появление Наташи Ростовой на московском балу, когда ей было шестнадцать, — её страхи, её волнение, её предчувствия?.. Вот точно так же чувствовала себя я, ступив на паркетный пол министерства, расположенного на великолепной набережной Кэ д’Орсе.
Он пригласил меня на танец, а затем на другой, а потом на третий… Мы танцевали, раговаривали, смеялись, шутили — и с каждой минутой я ощущала, что я впервые встретила мужчину, который возбудил во мне неясное, но восхитительное предчувствие любви!
Разумеется, мы говорили по-французски. Я уже знала, что его зовут Жорж, и что он является сенатором во французском парламенте. Мы отдыхали в креслах после бешеного кружения в вальсе, когда он задал мне тот самый вопрос, который вы, Алёша, задали мне.
— Анна, — сказал он, — у вас какой-то странный акцент. Вы немка?
Я рассмеялась.
— Голландка? Шведка? — спрашивал он.
— Не угадали.
— Гречанка, полька, испанка?
— Нет, — сказала я. — Я русская.
Он резко повернулся и взглянул на меня со странным выражением широко раскрытых глаз -— растерянным и в то же время ошеломлённым.
— Русская… — еле слышно пробормотал он.
— Кстати, — сказала я, — я не знаю вашей фамилии, Жорж. Кто вы, таинственный незнакомец?
Он помолчал, явно собираясь с мыслями, а затем промолвил, понизив голос:
— Я не могу назвать вам мою фамилию, Анна.
— Почему?
— Не могу.
— Но почему? — настаивала я.
Он опять замолчал.
— Не допытывайтесь, Анна, — тихо произнёс он.
Мы спорили несколько минут. Я настаивала. Он отказывался.
— Анна, — сказал он, — не просите. Если я назову вам мою фамилию, то вы немедленно встанете, покините этот зал, и я не увижу вас больше никогда.
— Нет! Нет! — почти закричала я.
— Да, — сказал он с грустной улыбкой, взяв меня за руку. — Поверьте мне.
— Клянусь! — воскликнула я. — Что бы ни случилось, я навсегда останусь вашим другом!
— Не клянитесь, Анна. Возьмите назад свою клятву, умоляю вас.
С этими словами он полуотвернулся от меня и еле слышно произнёс:
— Меня зовут Жорж Дантес. Сорок лет тому назад я убил на дуэли Пушкина…
Он повернулся ко мне. Лицо его изменилось. Это был внезапно постаревший человек; у него обозначились тёмные круги под глазами; лоб перерезали морщины страдания; глаза были полны слёз…
Я смотрела на него в неверии и ужасе. Неужели этот человек, сидевший рядом со мной, был убийцей гения русской литературы!? Я вдруг почувствовала острую боль в сердце. Разве это мыслимо?! Разве это возможно!? Этот человек, в чьих объятьях я кружилась в беззаботном вальсе всего лишь двадцать минут тому назад, этот обаятельный мужчина безжалостно прервал жизнь легендарного Александра Пушкина, чьё имя известно каждому русскому человеку — молодому и старому, бедному и богатому, простому крестьянину и знатному аристократу…
Я вырвала свою ладонь из его руки и порывисто встала. Не произнеся ни слова, я повернулась и выбежала из зала, пронеслась вниз по лестнице, пересекла набережную и прислонилась к дереву. Мои глаза были залиты слезами.
Я явственно чувствовала его правую руку, лежавшую на моей талии, когда мы кружились с ним в стремительном вальсе…Ту самую руку, что держала пистолет, направленный на Пушкина!
Ту самую руку, что послала пулю, убившую великого поэта!
Сквозь пелену слёз я видела смертельно раненного Пушкина, с трудом приподнявшегося на локте и пытавшегося выстрелить в противника… И рухнувшего в отчаянии в снег после неудачного выстрела… И похороненного через несколько дней, не успев написать и половины того, на что он был способен…
Я безудержно рыдала.
… Несколько дней спустя я получила от Дантеса письмо. Хотели бы вы увидеть это письмо, Алёша? Приходите в понедельник, в полдень, ко мне на чашку чая, и я покажу вам это письмо. И сотни редких книг, и десятки прекрасных картин.
* * *
Через три дня я постучался в дверь её квартиры. Мне открыл мужчина лет шестидесяти.
— Вы Алёша? — спросил он.
— Да.
— Анна Николаевна находится в больнице с тяжёлой формой воспаления лёгких. Я её сын. Она просила передать вам это письмо. И он протянул мне конверт. Я пошёл в соседний парк, откуда открывалась изумительная панорама Днепра. Прямо передо мной, на противоположной стороне, раскинулся песчаный берег, где три дня тому назад я услышал невероятную историю, случившуюся с семнадцатилетней девушкой в далёком Париже семьдесят пять лет тому назад. Я открыл конверт и вынул два
листа. Один был желтоватый, почти истлевший от старости листок, заполненный непонятными строками на французском языке. Другой, на русском, был исписан колеблющимся старческим почерком. Это был перевод французского текста. Я прочёл:
Париж
30 декабря 1877-го года
Дорогая Анна!
Я не прошу прощения, ибо никакое прощение, пусть даже самое искреннее, не сможет стереть то страшное преступление, которое я совершил сорок лет тому назад, когда моей жертве, великому Александру Пушкину, было тридцать семь, а мне было двадцать пять. Сорок лет — 14600 дней и ночей! — я живу с этим невыносимым грузом. Нельзя пересчитать ночей, когда он являлся — живой или мёртвый — в моих снах.
За тридцать семь лет своей жизни он создал огромный мир стихов, поэм, сказок и драм. Великие композиторы написали оперы по его произведениям. Проживи он ещё тридцать семь лет, он бы удвоил этот великолепный мир, — но он не сделал этого, потому что я убил его самого и вместе с ним уничтожил его будущее творчество.
Мне шестьдесят пять лет, и я полностью здоров. Я убеждён, Анна, что сам Бог даровал мне долгую жизнь, чтобы я постоянно — изо дня в день — мучился страшным сознанием того, что я хладнокровный убийца гения.
Прощайте, Анна!
Жорж Дантес.
P.S. Я знаю, что для блага человечества было бы лучше, если б погиб я, а не он. Но разве возможно, стоя под дулом дуэльного пистолета и готовясь к смерти, думать о благе человечества?
Ж. Д.
Ниже его подписи стояла приписка, сделанная тем же колеблющимся старческим почерком:
Сенатор и кавалер Ордена Почётного Легиона Жорж Дантес умер в 1895-м году, мирно, в своём доме, окружённый детьми и внуками. Ему было восемьдесят три года.
* * *
Графиня Анна Николаевна Воронцова скончалась в июле 1952-го года, через десять дней после нашей встречи. Ей было девяносто два года.
автор - Александр Левковский.
Как я с курочкой дружила
В детстве я часто гостила у бабушки с дедушкой в частном секторе. Был у них курятник. Развлечений на хуторе не было особо, поэтому я веселилась, как могла. И среди всех белых курей была одна рыжая. Она то мне и приглянулась.
Я с ней гуляла, она у меня на руках сидела, я ее гладила, аки котёнка. Даже засыпала иногда.
Но как-то в один день я заметила, что с ней что-то не то. Не ест, не пьет, грустная вся такая.
И я решила совершить героический поступок. Набрала в глубокую миску воды и давай её поить через силу. Лето на дворе, жара, я переживала за куру.
Короче, курочке не повезло с такой подругой, как я, и она, видимо, захлебнулась той водой и того..
Ну я ее положила в огороде средь кустиков зелени и пошла бабушке рассказать. Бабушка подумала что у куры болезнь какая-то и хотела от нее избавиться, а я призналась, что это моя вина. И бабушка сварила суп.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
А сердце всё ещё болит. Исповедь педагога
Можно заглянуть в профиль, в серии моих прошлых публикаций шла речь об одном из учреждений дополнительного образования города Томска. Имён не называлось, но всемогущий «Пикабу» легко вычислил название учреждения.
В Центр детского творчества «Луч» я пришёл в конце января 2015 года. В тот момент в образовании я не был новым человеком, но вернулся в эту систему после многолетнего перерыва.
Первые встречи с родителями и детьми окрыляли. Свою новую работу то ли в шутку, то ли всерьёз стал называть «Лучом света в царстве тьмы».
Несмотря на традиционные трудности с организационными вопросами, с материальным обеспечением, в Центре был создан поистине уникальный (ну мне хотелось бы так думать, хотя, наверное, это всё-таки преувеличение) кружок робототехники. Просто нормальный кружок, который нравился детям и полностью удовлетворял их родителей.
Был налажен тесный контакт с родителями, они поддерживали в трудные минуты и помогали выживать, когда по велению левой пятки начинала гнобить администрация, с удовольствием ходили на занятия дети и готовы были проводить в кабинете дни напролёт.
И никто не знал, что каждый понедельник на планёрке с подачи завуча-мизантропа и молчаливого поддакивания директора нас всех, кроме особо приближённых лиц, макали лицом в грязь, внушая, что все педагоги – бездельники, которые не заслуживают свою зарплату и их непременно нужно чего-нибудь лишить.
Стоит отметить, что большинство педагогов в Центре действительно болели душой за детей, работали не ради мизерной зарплаты и никогда не позволяли себе, чтобы внутренние разборки каким-то образом отражались на воспитанниках. Но это так и должно быть, поэтому не подвиг – но всё-таки приятнее работать, когда тебя поддерживают, а не ставят палки в колёса.
Кружков робототехники много. Но в конкретный было вложено много времени, душевных сил и собственных материальных ресурсов. Трудно это описать словами, но это был отчасти мой «ребёнок» - холимый (?) и лелеемый.
Вопреки позиции (осознанной или не совсем) администрации, самым главным и возведённым, наверное, в абсолют, было человечное отношение к детям и родителям. И до сих пор в каждом ребёнке до сих пор я прежде всего вижу хоть и маленькую, но личность, достойную уважения. Пожалуй, когда всё начинало складываться именно так, и была придумана фраза «я не люблю детей… я их уважаю»).
Но, так или иначе, в 2019 году двери «Луча» начнут для меня закрываться. Безусловно, было очень больно, горько и обидно. Когда не благодаря, а вопреки, ты больше 4-х лет вкладываешь душу, создаёшь то, что никто больше создать не смог (мой предшественник проработал около месяца, последователь не выдержал и двух), а тебя – грязным сапожищем те люди, которые за всё это время не удосужились сказать ни одного доброго слова.
- Я закрою кружок, не вижу результата – безапелляционно заявляла директор. – Ага, ага! – вторила ей завуч.
Несколько сотен детей, впервые познакомившиеся с робототехникой, включая воспитанников школ-интернатов, которые отродясь такого не видели, конечно же, в зачёт не шли.
Случалось, и призовые места на конкурсах по робототехнике завоёвывать. По-честному, никогда педагог, как это часто бывает, надрессировал детей нужную кнопку нажимать, а когда они всё делали сами – хорошо или плохо, но так, как могли.
Но это в прошлом. Потом настали для меня не самые лёгкие времена. Выдерживать прессинг директора и СМС на телефон в каком-то почти уголовном стиле «Или увольняйтесь, или я Вам жизнь испорчу».
- Вы уже приняли решение об увольнении? – терроризировала она меня каждый день.
- Ещё нет, мне нужно подумать.
- Увольняйтесь, я уже всё решила! – не терпящим возражения тоном заявляла директор.
Конечно, можно было бороться, судиться, отстаивать свои права, но там, где дети, должна быть чистота, в том числе душевная, и не место какой-либо грязи.
Сегодня Центр объединяют с другим учреждением, а по факту – ликвидируют. Родители воспитанников считают это минусом – детям, как минимум, придётся ездить в менее удобное место, власти заявляют (правда, верится с трудом), что и рабочие места педагогов, и все кружки сохранятся, а вот администрация «Луча» как раз под ударом.
Так и вижу, как чиновники скажут директору:
- Мы закроем Центр, мы не видим результатов.
Вроде бы тот момент порадоваться, что и я отмщён, но не весело. Ведь под ударом оказываются и дети, и хорошие педагоги, которые – кто-то несколько лет, а кто-то и десятки лет вкладывал душу в благородное дело воспитания и образования подрастающего поколения.
Ну а Ваш покорный слуга пережил нелёгкие времена. После увольнения месяц вынужденного безделья, затем полтора месяца адской работы наборщиком текста за сдельную оплату, потом несколько месяцев работы в одном из крупных магазинов бытовой техники - там повезло, пожалуй, лишь с директором, который противостоял всем интригам женского коллектива и не допускал интриг.
- Коллектив непростой, да и у тебя опыт такой… вот скажи, ты детей учил, а я тебя буду просить пыль на полках протирать? – говорил он на собеседовании.
- Учил детей я там, - был мой ответ, - а здесь у меня другая должность, так что ничего страшного.
Но кончился и этот период. В начале учебного года мне поступило предложение, от которого я не смог отказаться.
Сегодня в моём «подчинении» больше двухсот ребятишек. Они так же с удовольствием бегают на занятия, а я…
Я, без былой лёгкости, с трудом и одышкой поднимаюсь к своему кабинету. Нет, это не тучность, а груз прожитых лет.
Я продолжаю шутить с детьми на занятиях, чтобы им было легче и интереснее воспринимать материал. «Лучовские» дети это очень любили. Но теперь всё это уже... немного через силу.
Но… Но ни в моём теле, ни в моей душе нет былой лёгкости. Обрезанные острыми краями «Луча» крылья не отросли, и сердце всё ещё болит…
Порою мучают ночные кошмары и нет никакой уверенности в завтрашнем дне. И только десятки любопытных малышей с озорными и горящими глазами, готовые от радости растерзать тебя в коридоре при встрече и сносящие дверь от желания побыстрее попасть в заветный кабинет заставляют на время забыть обо всём плохом и на время вновь почувствовать себя человеком.
И никто никогда не узнает, как педагог чувствует себя, когда его никто не видит.
И, всё-таки, раненные острыми краями «Луча» крылья пока не отросли, а сердце всё ещё болит…