Вечная глупость и вечная тайна. Глава двадцать первая⁠⁠

Глава двадцаь первая. Поиски выхода.


Лето подходило к концу, и чем ближе была осень, тем хуже мне становилось. Каждый вечер после работы я специально очень сильно напивался, чтобы более или менее спокойно воспринимать свою жену. Я принимал алкоголь, как лекарство от жуткого стресса, который она вызывала у меня. На работе меня мучило похмелье и чувство вины. Наконец Вера сама предложила мне на выходных как-то развеяться, позволила мне съездить к Наполеоновичу в Зилупе – маленький городок на границе с Россией.

Дело в том, что с Островским случилась большая беда тем летом. В последний раз, мы приехали к нему с Игорьком весной он жил с какой-то очень бойкой женщиной со страшным шрамом на шее. Она рассказала нам о том, что когда-то работала в милиции и во время выполнения опасного задания её порезали уголовники. Юрис был весь избитый и выглядел напуганным. Мы спрашивали его, что случилось, а он только поддакивал рассказам женщины со шрамом, которая обвиняла в этом его сестру. Мы были пьяные, и поверили незнакомой тетке на слово.

А когда мы пришли к нему в гости уже летом, в его квартире делала ремонт дочка той соседки, которая его опекала. Оказалось, что та женщина со шрамом была уголовницей, которая сначала вселилась в квартиру сама, по доброте Наполеоновича, а потом подселились её друзья, которые били нашего друга, издевались над ним, отбирали его пенсию, заставляли его обращаться в разные благотворительные организации с просьбами о сборе пожертвований. Наконец эти уголовники начали терроризировать всех соседей, а те даже боялись обратиться в полицию. Опекунша Юриса решила воспользоваться моментом, и собрала подписи со всего дома под прошением о том, чтобы её подопечного лишили жилплощади. Для жильцов, которым уже давно надоел постоянный шумный праздник в квартире веселого и общительного инвалида, эти уголовники были последней каплей. После этого, опекунша вызвала полицию, и позвонила маме Юриса в Америку.

Когда полицейские вскрыли квартиру, они нашли там труп в ванной, нескольких людей находящихся под воздействием сильных наркотиков и самого Наполеоновича очень истощенного, сильно избитого и прикованного к батарее. Пару месяцев Юрис лежал в разных больницах и восстанавливался от истощения, побоев и психических травм, что ему наносили в течении месяца. Его мама прилетела в Ригу, с твердым намерением забрать непутевого сына с собой. Но в Америке под присмотром строгой мамы Юрис жить категорически не захотел, сколько она его ни уговаривала. Тогда она решила отправить его в Зилупе, где у него едва ли не четверть городка были родственниками. Она решила, что городок маленький, все друг друга знают, рядом родственники, и там-то его никто не обидит. Она купила ему там квартиру с удобствами за шестьсот лат. А рижская квартира досталась дочери опекунши, которая стояла в очереди на социальное жилье, и дала взятку чиновникам, чтобы получить именно эту квартиру.

Вот и поехал я к другу в Зилупе, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие. В пятницу я основательно попарился в бане, и потому проснулся поздно, так что опоздал на поезд Рига – Зилупе. Ждать вечернего не стал, решил поехать на автобусе в сторону Латгалии, а дальше доехать до конечного пункта назначения на местном транспорте. Мне попался автобус до Екабпилса, в него я и сел, взяв с собой бутыль пива, чтобы ехать было не скучно. На какой-то остановке я взял еще пива и в город, основанный герцогом Якубом Кетлером, прибыл весьма веселым. На автовокзале я увидел, что никаких автобусов в нужную мне сторону не идет. Мне посоветовали идти на железнодорожный вокзал и дождаться там вечернего поезда до Зилупе. Идти пришлось долго, и по пути я зашел в пивную, чтобы как-то скрасить свое разочарование в междугороднем автобусном сообщении Латвии. На железнодорожном вокзале в буфете за кружкой пива я разговорился с одним неопрятным человеком, который рассказывал мне о том, как воевал в Афганистане. Он попросил у меня денег на билет до Резекне, и я вытащил двадцатку. Он тут же выхватил купюру у меня из рук, сказал, что сейчас сбегает за билетами себе и мне, ушел и больше я его не видел.

Наконец пришел вечерний поезд, на который я сел и заснул. Проснулся я только в городе восходящего солнца, как называют самый восточный город Латвии. Солнце уже заходило, но магазин еще работал. Прохожие на улице почему-то со мной здоровались. Набрав в магазине всякой алкогольной и съедобной всячины, я назвал продавщице адрес и спросил, как туда пройти. Она спросила, к кому я приехал, я ответил, она заулыбалась, и попросила девушку, стоявшую в очереди за мной проводить меня. Из разговора с девушкой по пути я выяснил, что у моего друга уже половина города побывала в гостях и кто-то уже успел у него кое-что стащить.

Девушка даже посидела немного с нами, поела зефира с чаем, пока мы пили пиво, потом убежала. Наполеонович не особенно хотел говорить о тех несчастьях, что с ним произошли, но предпринял несколько отчаянных попыток, завербовать меня в православие. Он говорил:

- Только ты крестишься, и у тебя сразу все наладится, все пойдет в гору и сына тебе обязательно надо крестить!

- Юра погоди! – перебивал его я. – Ты воинствующий православный, в церковь ходишь, причащаешься, исповедуешься, молишься, свечки ставишь, деньги какие-то церкви жертвуешь, иконы в доме у тебя есть и даже святая вода. Правильно? Но если правильно, тогда почему же с тобой постоянно случаются всякие неприятности? Куда больше неприятностей, чем со многими атеистами.

- Так это лукавый…

- А как же бог проглядел? Или он не всемогущий?

- Бог всемогущий! Он это попустил, чтобы испытать меня, за мои страдания мне воздастся в жизни вечной…

- Я не собираюсь жить вечно. Я стараюсь жить нормально здесь и сейчас. Возможно, вполне возможно, что бог и есть, что жизнь на Земле – это творческий акт, а не какая-то случайность, но причем тут попы и церковь? Они мне не могут доказать, что они имеют какое-то отношение к богу. Как ни крути, а у каждого свое представление о боге, каждый его лепит по своему образу и подобию. А церковь пытается навязать всем одно представление о боге, да еще и берет за это деньги. Попы пытаются управлять людьми, захватив право трактовать библию и управляют они так, если им это удается, чтобы это было им выгодно. И почему именно православие самая лучшая религия? Да это такая же секта, как и все остальные! Чем отличается религия от секты? Масштабом надувательства народных масс! И не надо мне говорить про какую-то благодать и прочие чудеса! Ты же раньше служил в церкви, а потом ушел оттуда, и не хочешь говорить почему. Вот и я не хочу говорить почему я не хочу туда ходить. Все, даже коммунисты создают своих мучеников, а потом используют их страдания в своих корыстных целях. Как тебе Николай Островский? Чем не Исус?

- Ой, не надо коммунистов приравнивать к православным! Они не страдали, они только заставляли страдать других! Этот Николай Островский на самом деле просто выдумал эту свою книгу. Это не автобиография, а вымысел!

- А с чего ты взял, что библия не вымысел, которым просто пользуются корыстные люди? Я не говорю, что все корыстные, есть и те, кто искренне в это верит, но большинство – это служители этой индустрии духовных услуг. Ранние христиане очень похожи на коммунистов…

Утром я снова пошел в магазин, и только после того, как расплатился за покупки, заметил, что наличные деньги у меня закончились. Однако у меня что-то определенно должно было быть на дебитной карточке, которую я завел, когда Вера вернулась в Ригу, чтобы она не воровала у меня деньги. Я вернулся в магазин и спросил у продавщицы, где в Зилупе банкомат, и она сказала, что надо ехать в районный центр Лудзу, куда довольно часто ходили автобусы. И дальше все могло бы быть нормально, если бы я зашел к другу, оставил продукты, или оставил их себе, быстро попрощался с ним и поехал в Лудзу, снял там в банкомате деньги, дождался там поезда – Зилупе Рига и благополучно добрался бы домой. Но нет же, все случилось иначе!

Придя к Наполеоновичу с пивом и продуктами, я принялся есть с ним и пить пиво, дискутируя на отвлеченные от окружающей реальности темы. И только после полудня я вспомнил о своей проблеме. И мой друг предложил мне взять его удостоверение инвалида и доехать до Риги бесплатно. Я посмотрел на его фото на этом удостоверении и сказал, что мы с ним совсем не похожи. Он был с длинными черными волосами и окладистой бородой, а я был гладко выбрит, коротко острижен и волосы у меня рыжие. Он рекомендовал мне сказать кондуктору, что я побрился, постригся и покрасил волосы. Я только посмеялся. Тогда он предложил ехать в Ригу вместе, ведь проезд бесплатный не только для инвалидов, но и для их сопровождающих. И я, совершенно не уточняя этой информации, решил, что так оно и есть.

Пили мы до самого прибытия вечернего поезда, залезли в него очень веселые, но только двери закрылись, как подошел кондуктор и очень нас расстроил. Оказалось, что инвалидам второй группы, каковым был Юрис сопровождающий положен не был, это только инвалидам первой группы можно было бесплатно ездить с сопровождающим. Я собрал всю мелочь, что у меня была в карманах и купил себе билет до Резекне, где банкомат точно был, но поезд там стоял только две минуты, чего было мало для того, чтобы найти этот банкомат и снять деньги. Правда, оттуда можно было добраться до Риги на автобусе.

Выбравшись из поезда в Резекне, мы спросили у мужичка, как пройти на автовокзал и далеко ли идти. Он объяснил нам, куда идти, и сказал, что это совсем не далеко. И мы пошли в указанном направлении. Если бы я был один, то может за полчаса и дошел бы, но Наполеонович был без костылей с тросточкой, и к тому же уже давно не разминал ноги, потому мы тащились больше часа. Когда мы пришли, уже темнело, автобус на Ригу недавно ушел, а следующий был только в полночь. Ждать предстояло долго. Я снял с карточки деньги, их там оказалось немного, но хватило на билет до Риги пару двухлитровых баллонов пива, буханку хлеба и пачку сигарет. Табак у меня закончился, потому я крошил в трубку сигареты.

Около вокзала собралась выпившая и шумная молодежь, двое начали драться, то ли в шутку, то ли всерьез. Мы решили спрятаться до полуночи и ушли с вокзала за огромный памятник советскому воину в шинели и каске, залезли там в кусты, присели на травку и ушли от не очень приятной действительности в мир своего воображения, наперебой рассказывая друг другу о своих несбыточных планах и желаниях. В ночи молодежь заходила в кусты под памятником справлять малую нужду, и мы во время этого сидели тихо, будто партизаны. Наконец наступила полночь, мы вышли из своей засады и забрались в автобус, который поехал не сразу в Ригу, а сделал огромный крюк по окрестным деревням, заехал в Прейли, потом в Ливаны, и только после этого помчался в Ригу по шоссе Рига – Даугавпилс. В улыбающуюся утреннему солнцу столицу мы прибыли довольно поздно. Толком поспать в автобусе не удалось, хотелось есть, а у Наполеоновича так затекли ноги, что он еле шел, навалившись на меня. Когда уже сели в трамвай, я заметил, что потерял телефон.

- Нечего по пьяне блукаться! – заявила Вера, услышав о моих злоключениях. – Как мы теперь без денег жить будем? Павлику нужны подгузники и питательная смесь! Давай, вали на свою работу и принеси с неё денег!

Мне повезло, что в понедельник, как раз давали аванс. Однако на двадцать пять лат особенно сильно разгуляться было невозможно. К тому же срочно нужно было купить новый телефон. С работы я вернулся не очень веселый и усталый. Вера смотрела телевизор, пила пиво, курила, а Юрис сидел возле кроватки и рассказывал Павлику сказку, не сколько рассказывал, сколько показывал и тот улыбался и дрыгал ручками и ножками. Я присел рядом и задремал. Потом Вера подала ужин – макароны и сосиски с майонезом и хлебом, а на десерт были ядовито-зелены пряники твердые, как точильные камни. Наполеонович взял пряник, сказал, что это лягушка, и показал, как она умеет прыгать. И тут же такой же пряник Вера метнула ему в лоб.

- На халяву жрешь и еще и привередничаешь! – зарычала она. – Ах ты падаль патлатая! Вали отсюда, если что-то не нравится!

- Твердые пряники! – смеясь заметил убежденный христианин. – Но моя голова еще тверже! Ты хотела его расколоть об мою голову, потому что не можешь разгрызть?

Без денег вечера для меня тянулись довольно медленно и безрадостно, даже, не смотря, на то, что у нас гостил такой позитивный, вечно всем довольный человек, как Наполеонович. Но тут случилось нечто невероятное – в гости пришел Виталий и не с пустыми руками. Он принес две поллитровые бутылки водки из Казахстана, рассказав о том, что её привезли ему механики рефрижераторных секций. И всего за пятьдесят сантимов за бутылку. Это была настоящая водка, которая не нуждалась в закуске и охлаждении, пилась, как вода, и не воняла сивухой. Опьянение тоже сильно отличалось от опьянения той водкой, что продавалась в магазине – никакой амнезии, и необоримого желания продолжать банкет любой ценой. Я заявил, что готов взять за такую цену ящик с зарплаты, но он сказал, что следующая партия прибудет только через месяц. Островский был ужасно обрадован и волшебной водке в красивых бутылках, и Виталию, который заворожено слушал его пародии на российских политиков. Особенно у него хорошо получалась Новодворская. Однако, Вера в середине каждого номера давала ему затрещину, и требовала, чтобы он выступал потише, потому что ребенок спит.

И тут случилось невозможное! Вера все-таки добилась своего! Она довела Юриса Наполеоновича до приступа неконтролируемой ярости. После очередной затрещины, он вдруг резко вскочил со стула, взревел, схватил свою клюку и попытался ударить ведьму по голове, но она ловко увернулась и кинулась к выходу. Он побежал за ней, размахивая клюкой, изрыгая очень грубые ругательства. Она выскочила на улицу и побежала в сторону православного храма, визгливо прося о помощи, крича, что она кормящая мать, а он сошел с ума. Мы с Виталием, смеясь шли следом и спорили о том, догонит он её или нет. Когда Наполеонович добежал до французского лицея, он поднял голову, посмотрел на купола храма, и опустился на скамейку и зарыдал, закрыв лицо руками. Вера стояла на против, злорадно улыбаясь, она шипела ему о том, что он чуть не сделал Павлика сиротой. Я отогнал её от бедного праведника, введенного во грех, принялся его утешать, ко мне присоединился и Виталий.

Мы довели бедного Островского до дома под руки, уложили на раскладушку, принесли ему последний стакан водки. Виталий ушел, я тоже лег спать. Утром, когда я уходил, я увидел, что мой бедный друг лежит на спине, накрыв лицо одеялом. Вера не спала, пока я завтракал, она начала шепотом говорить Наполеоновичу, что она на его месте сгорела бы со стыда или убила бы себя. И тут уже ярость накатила на меня, только она была вполне контролируемой. Я взял её за руку так, что она взвыла от боли и спокойно сказал, что ей будет очень плохо, если мой друг будет в плохом настроении, когда я вернусь с работы.

Когда я вернулся с работы Наполеоновича уже не было дома. Я пошел его искать на квартиру к его бывшему соседу, который сказал, что не пустил его на порог и рассказал почему. Этот Влад разводился с женой и оставил ей квартиру, но она дала ему три тысячи лат, чтобы он купил себе что-то с частичными удобствами и одной комнатой. Получив деньги наличными, он не знал, куда бы их спрятать, ведь ночевал он до покупки квартиры где попало. И тут ему пришла в голову совершенно сумасшедшая идея – дать их Наполеоновичу на хранение, что он и сделал. Когда он через некоторое время пришел забрать пакет со своей наличностью, вместо значительной суммы он нашел там долговые расписки, подписанные Наполеоновичем и другими его соседями. Юрис даже не понял, чего этот Влад так разнервничался. А реставратор старинной мебели просто был не в состоянии ничего сказать и ушел молча. Я не помню, откуда Юрис взял его новый адрес, вроде дал кто-то из соседей. Это было совсем рядом с улицей Мэнэсс. На неделе я ходил с ним на этот адрес, но мы там никого не застали.

Я искал Наполеоновича на автобусном и железнодорожных вокзалах и не нашел, отправился домой, решив, что он все-таки сел на вечерний поезд и уехал в Зилупе. Дома я даже не стал ругаться на Веру, не стал её наказывать, как обещал. Я был раздавлен разочарованием в своем друге. Как он мог так поступить так со своим соседом? Это еще хорошо, что этот Влад пришел забрать деньги через неделю! А если бы он пришел через месяц? Тогда в этом пакете не было бы вообще никакой наличности, только долговые расписки. Хорошо еще, что он все-таки купил какую-то квартиру.

В конечном итоге эта поездка в город восходящего солнца никак не облегчила мои страдания от несчастной семейной жизни, а напротив усугубила мой конфликт с Верой. Теперь я смотрел на неё, как на самую настоящую ведьму, садистку, которая будет мучить меня до самой смерти моей или её. Я постоянно ругался с ней, часто дело доходило до драки, все деньги пропивались. Я уже начал пить один, мне уже не нужна была ничья компания. Как-то раз мы шли вместе на рынок, и я увидел наше отражение в одной из витрин улицы Бривибас. Мое отражение вызвало у меня чувство жгучего стыда. В голове пронеслась мысль о том, что Павел, когда подрастет будет испытывать то же самое, когда будет смотреть на меня. И тут я принял решение уйти из жизни, которое уже давно зрело в моей голове.

Молча я развернулся и пошел домой, взял толстую бельевую веревку, сел на велосипед и поехал довольно далеко за Ригу по грунтовой дороге в направлении Эргли. Свернул на другую дорожку, доехал до кладбища немецких солдат, павших в тех местах во времена Первой Мировой войны. Никаких мыслей в голове не было, только желание поскорее нырнуть в бесцветную пустоту, в которой я уже раз побывал. Почему-то мне тогда казалось, что за чертой смерти именно та бесцветная пустота, которую я ощущал во время приступа непонятной болезни. Я зашел подальше в лес нашел низкую и толстую сосну с раскидистыми ветвями, на которую можно было вскарабкаться. Я сделал затягивающуюся петлю, и одел её себе на шею, другой конец веревки примотал к суку, на котором сидел. Оставалось только соскользнуть вниз с ветки. И почему-то именно в тот момент в кармане зазвонил недавно купленный телефон. Я машинально ответил на звонок. Это был Виталий. Он спросил меня, где я нахожусь.

- В лесу, - мрачно ответил я. – Вешаюсь…

- В каком лесу? – возмущенно спросил он. – Ты же обещал мне сегодня сходить в баню! Я же говорил тебе, что у меня есть важное дело, о котором я хотел с тобой поговорить! Вернись в реальность!

- Мне тошно в этой реальности, и потому я собрался повеситься…

- Сначала перетрем мое дело, как ты обещал, потом сходим в баню и тогда вешайся хоть десять раз. Через сколько ты можешь подъехать к бане на Тейке?

Мне стало очень стыдно. Я торопливыми движениями снял с шеи петлю, прыгнул на землю и сказал Виталию, что через час точно буду около бани. Я мчался на велосипеде и думал о том, что как бы ни парился в бане, возможно, что меня опять потянет в этот лес, в эту петлю, которую я оставил на дереве. Однако, у меня появилось какое-то предчувствие чего-то хорошего, что может со мной случиться.