Вечная глупость и вечная тайна. Глава двадцать шестая⁠⁠

Глава двадцать шестая. Удары судьбы.


Наступила осень. На работе с заказами было очень плохо, зато директор навесил на меня очень много неоплачиваемой работы и стал отчислять с моей крохотной зарплаты по двадцать лат в месяц за риск, который связан с тем, что я у него работаю неофициально. Я выждал момент, когда он должен был мне совсем мало, выклянчил у него аванс побольше, при том, что заработал в том месяце слишком мало и ушел, не отработав месяц, как он потребовал. Да, я потерял из-за этого где-то пятьдесят лат, но уж очень мне хотелось создать ему проблемы своим неожиданным уходом.

И принялся я искать работу по объявлению в газете. В одном месте мне обещали хорошую зарплату, но сказали, что две недели надо будет бесплатно ходить на работу каждый день учиться дробить уголь на специальной машине. Во время этого обучения один из сильно выпивших моих наставников захотел самоутвердиться за мой счет, я ему этого не позволил, мы немного повздорили. И тогда разобиженный наставник вызвал начальство по телефону, явился бригадир, увидел в каком состоянии его подчиненный и отправил его домой. Пришел другой оператор и обозвал меня стукачом, но, не смотря, на это я доучился до конца, успешно сдал и теоретический, и практический экзамены, но на работу в итоге принять не был, без каких-либо объяснений.

В фирме по изготовлению профилей для монтажа гипсокартона я проработал бесплатно три дня. Меня туда нанимали крановщиком, но краны там были в недопустимом для работы состоянии, по закону я не имел права на них работать. К тому же пока работы с кранами не было, меня сажали на конвейерную линию. Мне обещали двести лат в месяц после уплаты налогов, но от молодых ребят, работающих там, я узнал, что им платят по сотне в месяц и вряд ли мне будут платить больше. В довершении к моим разочарованиям, они честно признались, что употребляют наркотики и начальство смотрит на это сквозь пальцы. Наконец явился самый главный начальник и без всякой причины начал на меня орать. После этого я молча собрал вещи и ушел.

Потом государственное агентство занятости направило меня на лесопилку в один из самых отдаленных районов Риги – Болдераю, бывший город Усть-Двинск. Ехать на велосипеде от дома до работы мне надо было двадцать километров в одну сторону, да еще и в снежный ноябрь. Работать надо было по двенадцать часов в день четверо суток, потом сутки отдыха и четверо суток в ночь. Трудовой инспектор обещал мне триста лат в месяц на руки. В отделе кадров сказали, что триста до уплаты налогов. Кран там был в кошмарном состоянии. Ни у кого из тех, кто работал там стропальщиками не было допуска к этому делу, да и необходимых для этой работы знаний тоже, вдобавок все на этом комбинате были постоянно пьяны и у всех не было передних зубов. Кормили там, правда, бесплатно и было бесплатное общежитие, но туда я даже не стал заходить.

Я отработал на этом ужасном комбинате целый месяц, под конец я сдался и начал ездить на работу на автобусе. Как это и положено, я предупредил об увольнении за две недели, написал заявление и проследил за тем, чтобы его завизировали. Однако, когда я пришел получать деньги за месяц работы, то мне выплатили только пятьдесят восемь лат. Это была минимальная зарплата в восемьдесят лат после уплаты налогов. Оказалось, что в толстенном трудовом договоре была оговорка о том, что если человек увольняется, отработав менее шести месяцев, то ему платят только минимальную зарплату. Я принес этот полный противоречий договор к инспектору в агентстве, которая меня на эту работу направила. Она немного его полистала, сказала, что я могу этот документ отнести в трудовую инспекцию и этот комбинат накажут, а мне, возможно, выплатят компенсацию. Но я этого не сделал, ибо уже на следующий день пошел на собеседование на судостроительный завод. Я решил, что мне некогда жаловаться, что лучше это время потратить на поиск другой работы.

Зарплату на верфи предложили смешную – один евро в час. Рабочий день длился двенадцать часов и в него не входил час обеденного перерыва, полчаса большого перерыва на кофе и полчаса утренней разводки. В общем получалось, что находиться на работе надо было около четырнадцати часов. Зато с этого завода до дома на автобусе я мог добраться всего за полчаса. Зарплата была ничтожной, налогов никаких в социальный фонд не отчисляли, зарплату выдавали наличностью в евро и приходилось идти в обменник и менять эти евро на латы. Но делать на этой работе в принципе ничего не надо было. Меня постоянно отправляли на один и тот же участок в цехе, где двое человек мелом размечали, а двое автогенами вырезали различные детали. В мою задачу входило чистить эти вырезанные детали с помощью пневматической турбины. Сначала чистить посылали двух человек, но увидев, что я работаю достаточно проворно, отправлять на этот участок стали меня одного.

Числился я в фирме, которая сдавала верфи работников с инструментом в краткосрочную аренду. Как только на верфи появлялась трудовая инспекция эти фирмы быстро ликвидировали и открывали новые. А персонал, как работал турбинками, так и продолжал работать. Та фирма, в которой работал я еще и выполняла сварочные работы на стапеле, этим занимались временно нанятые сварщики из Украины. А вообще на верфи кого только не было – литовцы, болгары, тайцы. Им, конечно, платили намного больше, чем мне, но они и были квалифицированными судостроителями. В раздевалке я часто слышал их разговоры про Ющенко и про то, что если он победит на выборах, то Украина как-то быстро разовьется и они смогут вернуться в родной Николаев и зажить там, как живут в Латвии.

На моем участке работали мужики из Латвии, но кроме бригадира все деревенские и проживали в общежитии недалеко от завода. Бывали дни, когда они совсем ничего не вырезали, и мне было нечего за ними чистить. В первые дни работы, я сидел рядом с ними, пил чай из своего термоса, и слушал их болтовню. В первый день она показалась мне забавной, но потом я решил, что лучше тратить на работе свободное время на чтение Ницше. Мужикам поначалу не очень понравилась моя тяга к знаниям, но потом они привыкли. Главное было спрятать книгу, когда на горизонте появлялась белая каска начальника. Была зима, было достаточно холодно, но у меня были теплые сапоги и ватные штаны с телогрейкой. Обедал я в раздевалке, быстро съедал пару бутербродов и тут же шел занимать место в комнате полной батарей, где сушилась одежда. Обычно мне везло, я занимал там место на полке, и засыпал на пару часов, не смотря на отвратительную вонь, которая шла от развешенной там грязной одежды.

Случались на этой работе и производственные травмы. Не смотря, на то, что я одевал лыжные очки, и поверх них пластиковый щиток, в глаза иногда попадала искра. На заводе был медпункт и там дежурил фельдшер, но если искра попадала на роговицу глаза, то он отправлял со справкой к мастеру, а тот давал пять лат и отпускал домой, вернее в какую-то больницу, где в срочном порядке мог принять окулист. Иногда везло и можно было снять металл с роговицы в медицинском центре около завода, а иногда приходилось ехать в первую городскую больницу. На новокаине окулисты сильно экономили, потому процедура эта была весьма болезненной. Причем надо было еще за свой счет покупать в аптеке специальные капли, и капать ими в глаз еще долго. И боль в глазу мучила еще сутки, как минимум.

Пока я работал на верфи, у меня совсем на было денег. Мама, конечно, давала мне еду бесплатно, но мне пришлось на две недели прекратить курить. Думал заодно и бросить это дело навсегда, но только завелась в карманах мелочь, как я купил себе пачку душистого табака и угольные фильтры для трубки. Обычно, когда я бросал курить, мне легко удавалось обходиться без табака где-то неделю, а потом начинались жуткие ломки – головная боль, тошнота, подавленное настроение.

В конце февраля ударили сильные морозы под минус двадцать. Вдобавок меня еще и перевели на стапель. Там мне надо было долго по лабиринту забираться в небольшое помещение, волоча за собой шланг с воздухом для турбинки и переносную лампу. Там работал сварщик, и я должен был чистить за ним швы. Мало того, что там было холодно, так еще и нечем дышать из-за дыма от сварки. Эта перемена на работе мне совсем не понравилась, и я задумался над тем, куда бы с этой работы удрать. Я попросил отгул, зарегистрировался в частном агентстве занятости, заплатив пару лат за эту регистрацию, и мне быстро подкинули телефон комбината железобетонных конструкций в Кенгарагсе, далекой окраине Риги. Я попросил второй отгул, съездил туда на велосипеде, и сразу решился на перемену места работы. К моему удивлению, мне без каких-либо проволочек выдали расчет.

Ездить на бетонный комбинат было очень далеко, на автобусах это занимало примерно два часа, да еще и от остановки до завода надо было полчаса идти по грунтовой дороге. На велосипеде я мог доехать до работы за час. Платили там полтора лата в час до уплаты налогов. Все налоги выплачивались, ведь владельцами комбината были финны. Парочка мастеров из Финляндии следили за порядком на этом предприятии. Один из них немного говорил на русском, другой не знал ни русского, ни латышского с нами говорил по-английски и его нисколько не заботило то, что его мало кто понимает. Работа моей бригады заключалась в том, чтобы складировать готовые железобетонные изделия, которые выходили из цехов и потом загружать их на грузовики, которые везли их на стройки. Краны там были мостовые радиоуправляемые и в удовлетворительном техническом состоянии. Мне выдали очень много разной рабочей одежды для любой погоды. Комбинат был построен недавно и все там было новенькое – шкафчики, душевые, туалеты.

Все мне там нравилось, кроме двух истеричных вечно пьяных стариков в нашей маленькой бригаде. Работать с ними было просто невозможно, но я рассказал об этой своей беде охраннику, который тоже увлекался тяжелой музыкой, и потому часто подходил ко мне поболтать. Охранникам на том заводе за каждого пойманного пьяного давали премию в десять лат, а пойманных пьяными тут же увольняли. И в один прекрасный день охранники устроили на нашу бригаду облаву, дали подышать в трубку самому непоседливому старичку, и он отправился в контору писать заявление об увольнении. А другой успел от них спрятаться среди панелей, потом добежать до гардероба, переодеться и через забор убежать домой. После этого случая он на какое-то время перестал пить на рабочем месте, и не особенно кричал, хотя работать с ним было все-равно очень неприятно. Дело было в том, что он складывал панели так, что потом их трудно было найти для погрузки, потому много времени уходило на беготню по складу в поисках той или иной бетонной плиты.

От новой работы из-за одного из коллег меня иногда подташнивало, но я решил во что бы то ни стало отработать там год, а потом уволиться, получить статус безработного и девять месяцев жить на пособие. Очень захотелось отдохнуть. Ведь к тому моменту я еще ни разу в жизни не был ни в отпуске, ни на больничном. Живя на пособие по безработице, я собирался всерьез заняться туризмом на велосипеде, хотя в то время мне с моим негражданским паспортом без визы можно было посещать только соседние Литву и Эстонию. Когда я только расстался с Катей в конце лета я на выходных смотался в литовский Шяуляй и ощущение путешествия по другой стране мне ужасно понравилось. По дороге я встретил такого же велотуриста из Швеции, другого из Германии, и семейство русских из Эстонии. Со шведом пришлось говорить на английском, и оказалось, что я не так уж и плохо знаю этот язык. Когда я говорил на английском, у меня не было страха сказать что-то неправильно, как тогда, когда я говорил на латышском. А турист из Германии прекрасно владел русским, потому что много путешествовал по России, так же он научился в тех путешествиях пить много водки и не пьянеть. Всю ту зиму я с нетерпением ждал весны, когда я смог бы хоть на выходных куда-то поехать на велосипеде с палаткой.

После того, как я расстался с Катей, я начал много рисовать, правда я делал это, ни имея никакого понятия о том, что такое рисование. Сначала я складывал очень плохой стих, а потом рисовал к нему иллюстрацию. Все это было весьма депрессивного характера. Это занятие, как какой-то наркотик или алкоголь давало мне возможность уйти от окружающей меня невеселой реальности в которой я занимал далеко не самое лучшее место. Людей это мое творчество злило, и меня радовала их злость, мне казалось, что если рабов злят мои убеждения, то это может значить только то, что я на пути к свободе. То общество, в котором я жил, вызывало у меня только отвращение, и хотелось его как-то разрушить, чтобы потом на его месте возникло что-то новое, нечто в стиле республики Нестора Махно. Идея построения коммунизма в моей голове мутировала в идею построения глобального общества без государства. И я был убежден в том, что мирным путем в этот воображаемый рай никак не войти. Именно в тот период своей жизни, я прочел несколько книг Джорджа Оруэла, и я подумал, что лучшего писателя я вряд ли в своей жизни найду.

Время текло относительно спокойно, наступила весна, и работать на улице стало немного приятнее, лицо мое стало красным от частого нахождения на солнце. Мне обещали повысить зарплату на каких-то двадцать пять сантимов в час, но я не стал выпрашивать повышения у начальницы склада готовой продукции. Это была молодая тучная женщина, которая совершенно не хотела ни во что вникать, только требовала результата, когда изредка приезжала на работу. У меня к ней была сильнейшая антипатия и лишний раз спорить с ней мне не хотелось. Я не сколько работал там, сколько отрабатывал срок, нужный для получения пособия. По идее эта начальница должна была присутствовать на площадке, следить за тем, чтобы все были трезвые, чтобы каждый выполнял свои обязанности, организовывать своих подчиненных наконец. А она все бросала на самотек, а потом слушала, что стучал ей этот пьяница и истерик и повышала ему за это зарплату.

Тем временем, пока я работал на этом финском заводе, моя сестра Ксения быстро сдала экзамен на гражданство. В сущности, ей и сдавать-то ничего не пришлось, комиссия с ней немного поговорила, убедилась в том, что она говорит без акцента, и поздравила её с успешной сдачей. Дело было в том, что Ксения с детства ходила работать на конюшни, чтобы ей дали немного покататься на лошадях. Там так же работали в основном латыши, вот она и освоила практическое знание языка, а потом благодаря этому знанию, из русской школы перешла учиться в латышский техникум, но не доучилась до конца, решила поехать в Ирландию, работать там на конюшнях. До этого она немного поработала на складе в той фирме, где работала мама, где некогда делал жалюзи я. Она и мне советовала побыстрее натурализоваться и ехать туда. И я уже подумал о том, чтобы после выхода на пособие начать ходить на курсы латышского.

И только началось лето, я отправился в путешествие в Эстонию, для начала я доехал до Пярну. Все там было другое – язык, на котором говорили на улицах города, другие деньги, другие продукты в магазинах. Как же мне хотелось ехать дальше, а не возвращаться в Ригу и ехать на работу на следующий день! Наконец я дождался праздника Лиго, когда было четыре выходных дня подряд, и поехал в Таллинн. Туда я ехал через Пярну, а обратно через Вилянди и Валмиеру. К моему удивлению, Лиго праздновали и в Эстонии, в ночи тоже виднелись костры на хуторах у дороги. Ехал я уже со специальными сумками для велосипеда, но они оказались плохими – промокали, да и крепления к багажнику были не продуманы. Зато велотуристы из Франции, которых я встретил по дороге показали какие сумки, какой фирмы следует покупать, чтобы не было проблем в пути. Палатку я тоже купил новую, но она оказалась еще хуже прежней. Чтобы купить нормальную палатку нужно было по меньшей мере сто лат. И я начал специально напрашиваться на переработки, за которые финны платили вдвойне.

Тем летом в нашу бригаду пришел работать достаточно интеллигентный молодой человек. Мы с ним сразу сработались, не смотря, на то, что он любил выпить. Голова у него работала очень хорошо, он поддержал мою идею предварительной сортировки панелей по заказам. Мы немного дольше возились при разгрузке, но зато потом не тратили много времени на поиск и перекладывание этих панелей, когда загружали их в машины. Кричащий Янус работал в первую смену, то есть утром, а мы приходили работать после обеда. Игорь рассказал мне что некогда служил в православной церкви алтарником и имел чин иподьякона, но потом как-то разочаровался в религии благодаря некоторым церковнослужителям и решил стать врачом. Закончив школу фельдшеров, он сначала отслужил в армии в Туркменской ССР, а после развала СССР, работал на скорой помощи. Но зарплата у него была слишком маленькой, и он начал незаконно торговать медикаментами, и был на этом пойман, но благодаря своей маме, отделался только увольнением и лишением врачебного диплома. Мама его некогда была капитаном КГБ, следователем по особо важным делам. Узнав, что он был медиком, коллеги начали называть его Доктор.

Этот Доктор оказался очень полезным для меня консультантом по части получения пособия по безработице. Мне он признался в том, что на этом комбинате хочет доработать только три месяца и потом получать пособие по безработице. Он открыл мне свою гениальную схему получения пособий по болезни и безработице. Он устраивался на работу и работал шесть месяцев, изредка выходя на больничный не больше, чем на две недели, а потом выходил на длинный больничный на три месяца, потом увольнялся, получал компенсацию за неиспользованный отпуск, а потом девять месяцев получал хорошее пособие, которое рассчитывали, исходя из зарплаты, которую он получал первые шесть месяцев работы, последние же три месяца, что он был на длинном больничном в расчет пособия не попадали. Он рассказал мне, что каждые три месяца пособие становится все меньше и меньше, потому после двух месяцев сидения на пособии лучше записаться на какие-то курсы для безработных, за посещение которых платят восемьдесят лат в месяц в качестве стипендии. Да и еще одна специальность лишней не будет.

Мне же, надо было отработать для получения пособия не девять, а двенадцать месяцев, так как я на пособии еще ни разу не был. Но мой новый друг помог мне пережить оставшееся время легче. Он порекомендовал мне своего знакомого врача, у которого можно было получить больничный без проблем на любой срок. И я впервые за очень долгое время провалялся дома целых две недели. Больше валяться было нельзя, ибо больничный меньше двух недель оплачивал работодатель, а больше уже социальный фонд, и это, соответственно, негативно влияло на размер пособия. Своеобразно порекомендовал он мне и почитать Лимонова, сказав о нем, что это редкостная гадина, но читать его достаточно забавно. И на какое-то время этот писатель завладел моим вниманием, до тех пор, пока мне не попалась книга о программе его партии, которая меня изрядно рассмешила, но до конца я её не дочитал, да и вообще больше не хотел читать этого Эдичку.

Тем летом я толком больше никуда на велосипеде и не съездил, не смотря, на то, что очень хотелось. Наступила осень и жизнь нанесла мне еще один удар. Мой отец очень часто напивался практически до белой горячки. Он пьянствовал и ранее, но тогда он нашел себе новую нелегальную работу, на которой пила его начальница вместе с ним. Она была дипломированным архитектором и занималась тем, что искала заказы, которые он вместо неё выполнял. Он хвастался тем, что в пьяном состоянии без усилий зарабатывает триста лат в месяц, правда в общий котел он сдавал только пятьдесят и требовал за это завтрак и ужин, не делая ничего по дому. Иногда он и эти пятьдесят лат не мог внести, потому что все деньги «прогулял».

Я и Ксения постоянно злобно подшучивали над пьяным отцом, а он раздувал щеки для важности и требовал уважения к своему возрасту, вышагивая на четвереньках по квартире. Ксения уехала в Ирландию отчасти потому, что не хотела больше каждый день смотреть на пьяного отца. Накануне отъезда, он схватил её за ухо, желая показать, что он хозяин в доме, а она разбила ему нос. Потом настала и моя очередь с ним повздорить. Будучи сильно пьяным, он в очередной раз потребовал уважения к своей персоне, которого у меня уже давно не было. В ответ я сказал, что он по жизни на всех обижен. И тут он, загнув пальцы, начал изображать из себя блатного и объяснять мне, что значит быть обиженным в российских местах лишения свободы. Он стоял передо мной на пороге двери в комнату, размахивая руками, брызгая слюной, дыша перегаром, объясняя мне, как жить по понятиям. Меня захлестнула ярость, я очень резко закрыл дверь, так что он получил по лбу. В тот момент мне страшно захотелось его избить, и я устыдился этого своего желания.

В следующий миг мне стало ясно, что проживание с этим человеком, который мне был уже давно глубоко противен делает из меня того, кем я быть не хочу. В тот момент он мне очень напомнил Веру. Решение было принято мгновенно. Я собрал все необходимые вещи, сел на велосипед и уехал. А ехать на ночь глядя мне было некуда, но у меня была палатка, термический коврик, спальный мешок, газовая конфорка, котелок, все это было в сумке наготове. Пока я собирался, пришла мама, просила меня не уезжать, но я сказал, что с отцом рядом больше жить не буду. Кто-то из нас должен уйти.

Переночевал я в лесу, было прохладно, но терпимо. А потом я неделю жил в бытовке на работе. У нашей бригады было отдельное просторное помещение, где хранились стропы, стоял обеденный стол, шкафы для верхней одежды, были и лежанки. Заместительница начальницы сначала обрадовалась тому, что я был под рукой круглые сутки, но потом коллеги испугались, что я получу слишком много денег, да и начальница склада забеспокоилась, как бы из этого чего не вышло. В общем, пришлось мне снова обратиться к жене своего дяди, пороситься жить на её хуторе и мне разрешили там перезимовать. До завода от хутора по лесным дорогам было совсем недалеко. На велосипеде я мог добраться за двадцать минут. Правда зимой, когда выпал снег это было делать сложнее.

И снова я топил печку после долгого рабочего дня, снова отогревал замерзшую водокачку растопленным в электрочайнике снегом, снова готовил себе щи на электроплитке, снова ездил на велосипеде по обледенелой проселочной дороге. Однако, в ту зиму ко мне не приезжала злая Вера и не отравляла мое существование. Велосипед, однако, сильно поизносился за пару зимних месяцев, и я купил себе новый, заведя специально для этой покупки кредитную банковскую карту на шестьсот лат. Покупка была очень необдуманной, новый велосипед был не очень хорош для той цены, куда разумнее было сделать капитальный ремонт старого велосипеда.