Серия «Фантастика, фэнтези»

Я расскажу вам историю. И, обещаю, концовка будет счастливой.

Давным-давно жил один король. И было у короля все, о чем только может мечтать человек. Был он молод, высок и статен. Каждое утро он просыпался в прекрасном расположении духа, ведь ни одна болезнь не терзала его плоть. Питался король досыта и такими яствами, что властители прочих королевств кусали губы от зависти. Полки погребов ломились от вкуснейших вин. В распоряжении короля была любая дева от простолюдинки до герцогини, а придворные шуты в своем мастерстве достигли невиданных высот, и однажды во время их выступления скончался от смеха лорд, известный под прозвищем ”Угрюмый”.

— Это кто? Я не слышал о таком лорде.

Низкий, с хрипотцой голос прервался. Сказитель сморгнул пару раз, и посмотрел на светлокудрого юношу так, будто впервые заметил слушателя.

— Что?
— Мой отец побывал на всех пирах, но я не слышал от него о лорде по прозвищу “Угрюмый”. — Юноша шмыгнул носом.
— Какая разница, виконт? История не про лорда. Так вот, молодой король правил в свое удовольствие, и народ любил его, ведь если безмятежен правитель, безмятежны и подданные. Но всему приходит конец. Крошечное зернышко тоски попало в его сердце. Время шло, и из зернышка появился росток. Начал король понимать, что не может выспаться всласть даже на самой мягкой перине. Прекрасные девы перестали услаждать взор, а забавы шутов нагоняли скуку и желание учинить массовые казни. Блюда искуснейших поваров на вкус казались соломой, а изысканные вина — ослиной мочой.
— Ослиной мочой?

Сказитель скрежетнул зубами и снова прервался.

— Да. Мочой.
— А откуда королю знать, какова ослиная моча на вкус?
— Друзья-лорды рассказали. — Он растянул губы в притворной улыбке. — Такое объяснение устроит, виконт?

Вдруг толстяк, сидевший по правую руку от сказителя, подавился большим куском мяса, закашлялся, схватил кружку и судорожно хлебнул пива, пролив добрую половину на всклокоченную бороду. Сказитель раздраженно пихнул толстяка локтем, устроился удобнее.

— И настолько королю в его собственном замке все опротивело, что как-то раз, не сказав никому, он облачился в простую одежду, оседлал коня и отправился на охоту. Без гончих, без глашатаев и оруженосцев. Совсем один.
— С луком или копьем?
— Что?
— Я спрашиваю, чем он охотился, луком или копьем?

Сказитель нахмурился, стряхнул крошки с рукавов пестрой куртки, рассеянно обвел взглядом таверну, остановился на прислоненных к столу ножнам.

— Мечом.
— А на кого?
— На кабана.
— С мечом?! На кабана?!
— Именно так. Я могу вернуться к важной части повествования?

Юноша приподнял капюшон и почесал курчавую голову.

— Разумеется.
— Благодарю. Так вот. Отправился он на охоту, но родные леса также опостылели нашему королю. Скакал он три дня и три ночи, пока не покинул собственных охотничьих угодий. Удалился он от границ владений и очутился, наконец, в глухом, незнакомом лесу. Он остановился у ручья, чтобы напиться студеной воды. Столь долог и труден был путь, что владыка не смог противиться усталости. Устроился он на ночлег, а когда проснулся, король с трепетом узрел…
— Кабана? — с ужасом выкрикнул юноша, вскакивая с места.

Толстяк засмеялся, а сказитель одарил дотошного слушателя сочувственным взглядом. Юноша смутился и сел.

— Узрел он деву неземной красоты. Гордые глаза следили за королем, огненно-рыжие волосы развевались на ветру. Но не внешностью пленяла чаровница. В ее зеленых глазах поблескивал какой-то живой огонек, который не встречался королю среди придворных дам. Он понял, что не сможет оставаться прежним после этой встречи. И король был настолько поражен, что не сразу заметил, что она стояла, опершись локтем на огромного бурого медведя, который…
— Что?! Медведя?.. — Юноша подался вперед.
— Ну да. Или, может, оборотня в медвежьем обличии. Что-то из этого.
— Почему у меня такое чувство, что ты выдумываешь на ходу? — Удивление на его лице быстро сменилось сомнением.
— У всех великих рассказчиков своя манера. Мы подстраиваемся, изменяем историю, в зависимости от настроения публики и нашего собственного, чтобы…
— Врете?
— Виконт, вы хотите узнать, что стало с королем?
— Хочу.
— В общем, король влюбился. Признался, что он — глава целой страны. Распахнул простую рубаху и показал спрятанный под ней золотой медальон с королевским гербом. Принялся уговаривать незнакомку стать его женой. Обещал осыпать ее драгоценными каменьями, нарядить в шелка и поселить в замке со множеством слуг. Но та — подумать только! — отказалась от подношений. Она ответила, что нет вкуснее напитка, чем водица из родника, нет просторнее покоев, чем бескрайняя чаща, нет слуг преданнее, чем звери и птицы лесные.
И тогда король пообещал, что отречется от титула, передаст трон брату, а сам облачится в крестьянское платье и уйдет в глухие леса отшельником, дабы быть со своей возлюбленной.
— А медведь тут причем?
— Медведь? Какой медведь? — Сказитель задумался на секунду. — А, медведь, медведь… Ну да. Так это, она ж ведьмой была. С животными, там, разговаривала, птицами всякими. Повелевать ими могла. Очень талантливая особа.
— Понятно. Славная басня. — Юноша понизил голос. — Как она поможет свергнуть узурпатора?

Толстяк продолжал чавкать, потрескивали свечи, а хозяйка таверны тихо напевала грустную песню, протирая стойку. Сказитель тяжело вздохнул и потер переносицу.

— Эх, виконт, это не басня и не притча. Это летопись. Народ получит нового старого короля, а вы — оружие против нынешнего.
— Ничего не понимаю.
— Вы обратились ко мне зачем?
— Тебя рекомендовали…
— Вы обратились ко мне, потому что услышали о сказителе из дальних земель. Сказителе, который, по слухам, уболтал самих загробных богов, чтобы те вернули его в мир живых. Сказителе, чей зачаровывающий голос может заставить сотни людей верить каждому слову. Так?
— Возможно. А это правда?
— Что именно?
— Ну, про темных богов.
— Разве может человек вернуться из мира мертвых, виконт?

Сказитель подался вперед из тени. Тусклый свет выхватил сухое, вытянутое лицо. Над бровью начинался толстый шрам, который разветвлялся под глазом, как корни дерева. Юноша вздрогнул от испуга, но, спохватившись, попытался принять суровое выражение лица.

— И что, какая-то сказочка поможет свергнуть узурпатора, у которого в руках и казна, и стража, и земли?
— Именно, виконт. Вы недооцениваете силу слова. “Сказочка” о безмятежном короле придется по нраву простолюдинам. Оглядитесь по сторонам: подати собираются, дел много. Вырубают лес, осушают болота, отвоевывают земли у врагов. Новый правитель развел деятельности, что теперь никаких пиров и гуляний, одна работа. Тоска! Согласитесь, при его дяде-то веселее жилось! И вот, когда народ задумается об этом, вы представите им законного владыку.
— А где мы возьмем дядю узурпатора? Он же пропал. Умер, скорее всего.
— Не дождешься, — подал голос толстяк, утирая сок с губ рукавом мешковатой рубахи. — Я еще тебя переживу, малец.

В повисшей тишине слышно было только, как работают его челюсти, обгладывающие баранью лопатку. Юноша вертел головой резко, словно птица, направляя удивленный взгляд то на сказителя, то на его прожорливого спутника.

— Немыслимо! Старый владыка был высоким и стройным, а этот человек явно…
— Хорош собой, да? О-хо-хо, все дело в колдунстве. Я перенял силы ведьмы, и теперь такой красавец. И разговариваю с медведями. — Толстяк захохотал. — Ну хорошо, хорошо, вру — с медведями не разговариваю. Но только из-за того, что этим тварям нечего поведать такого, чего я не знал бы сам.
— Что за вздор?! И как же можно «перенять» колдовские способности?
— Слушай, парень, — толстяк смерил его взглядом, — тебе сколько лет, что такое объяснять надо? Берешь ведьму, нагибаешь, задираешь юбку и…
— Что?! — юноша перебил новоявленного короля, вскакивая с места. Губы поджаты, щеки залила краска. — Ты омерзителен!

Толстяк вновь разразился хохотом. Хозяйка таверны прервала песню, вскинула голову и с тревогой посмотрела в сторону шумных гостей.

— Виконт, прошу вас, сядьте.
— Это же не он, очевидно! — Юноша медленно опустился на место, с трудом стараясь совладать с дрожащим от возбуждения голосом. — И уж точно не тот благородный король из твоей сказки.
— Во-первых, виконт, побольше уважения к будущему господину.
— Вот-вот, — поддакнул король, высморкавшись в кулак.
— Во-вторых, люди с радостью очаровываются сказками. Особенно теми, которые рассказываю я.
— Хоть что-то из нее было правдой?
— Хм… Он и правда жил в лесу с какой-то ведьмой.
— Нормальная бабеха, — обижено буркнул толстяк, — чего сразу ведьма-то?
— Нормальная? А сколько у нее зубов, твое величество не напомнит?

Новоявленный король пожал плечами, пробормотал что-то невнятное и перетащил к себе нетронутую миску остывшей похлебки сказителя.

Молодой виконт нервно постукивал костяшками пальцев по столешнице. Скрипнула дверь — последние гости покидали таверну. Хозяйка достала веник и принялась подметать дальний угол, вновь затянув печальную песню.

— И мы скажем, что он отрекся ради этой… дамы? Не сходится, сказитель. По легенде-то получается, что он сам передал трон сначала брату, а потом и племяннику-узурпатору.
— Вот, кстати, тут с мальцом согласен, — оживился король. — Чтобы про меня судачили, что я отрекся? Да хрена с два! Говори правду: старший братишка, проклятый ублюдок, запихал меня в монастырь. Намерился выколоть глаза и сделать из меня монаха. Монаха! Из меня! У-ух, ненавижу полукровок! Особенно ненавижу эту лживую сволочь. И его выродка, что уселся на троне. И мамашу его — вонючую прачку. И отца за то, что не прикончил своего ублюдка, когда была возможность.
В день, когда братишка сдох, я напился от счастья… Ну, не совсем из-за этого. Я уже надрался, когда новости услышал. Но как только услышал, пошел, продал свои сапоги и устроил себе праздник.
— А изысканные вина казались ему ослиной мочой… — пробормотал юноша и задумался. — Постой… Постой-ка! — Глаза округлились, он быстро заговорил громким шепотом: — Откуда он узнал про монастырь?

Сказитель многозначительно поднял брови.

— Немыслимо… Так это не сказка? Это в самом деле дядя узурпатора?!
— О чем я и толкую весь вечер. — Сказитель откинулся на спинку скамьи с торжествующей ухмылкой.
— Это все меняет. Получается, нет обмана. Боги на нашей стороне! — Морщины на лбу разгладились и лицо виконта просияло от облегчения. — Ты нам и не нужен, сказитель. Вымыслы ни к чему, когда в наших устах правда.
— Вот-вот! — Король стукнул мясистым кулаком в грудь и рыгнул.
— Понимаете, виконт, — сказитель поморщился, — правда — это привилегия благородных господ, вроде вас. Тех, кто на деле управляет королевством. А для спокойствия народа благом будет красивая история. Тем более, когда правда, — он покосился на толстяка, — настолько неприглядная.
— Чего ты сейчас вякнул? Да я тебя в рог согну!
— Да, да, и переймешь мою силу. Ваше величество, давай ты не будешь пытаться убить людей, которые вернут твою жирную монаршую задницу на трон, хорошо?
— Хорошо, — проворчал король, отхлебнув еще пива. — Скотина.
— Так что, я жду вашего слова, виконт.
— Это… в крайней степени неожиданно. Прошу извинить мою некоторую растерянность.
— Ничего страшного, — промычал король, вновь набивший рот куском мяса, который он незаметно стащил из тарелки юноши.

Виконт порывисто встал, оглядел таверну, подошел к окну, долго вглядывался в вечерние сумерки, не отнимая ладони от рукояти меча. Затем вернулся к столу и заговорил чуть более спокойным тоном:

— Мой отец и другие лорды пожелают услышать твой план. Откладывать нельзя. Я немедленно пошлю гонца, а вы поведаете историю — обе истории — для них.
— Как вам будет угодно. А пока мы ждем, позвольте я наполню ваш кубок.

Не дожидаясь ответа, сказитель подхватил деревянную кружку виконта, не опустевшую даже на половину, и вразвалочку направился к стойке. Хозяйка приняла кружку, подставила под кран. По стенке медленно потекло пенное пиво из бочки.

— Как он там, справляется? — прошептала девушка, едва заметно шевеля губами.

Сказитель украдкой обернулся. Толстяк, вооружившись мягкой лепешкой, собирал остатки жира с тарелки виконта. Сказитель цокнул языком.

— В форме медведя ему куда приятнее все же. Бедняга и забыл, как быть человеком.
— Да. Он верный и служит хозяйке, как может, но в лесу неоткуда набраться манер.
— Нет-нет, все хорошо, он подходит на роль. Одна сказка для народа, другая — для знати. Пусть лорды видят претендента, которым легко управлять.
— А не боишься, что они узнают тебя?
— Нет. Тот беспечный балабол, которого они знали, умер в лесу. — Он коснулся шрама над бровью. — К тому же, высокомерие этих алчных мерзавцев стачивает остроту глаз. Они вообразили, что могут менять королей по своему усмотрению — это их и погубит.
— Ты ввязался в опасную игру, дорогой. — Девушка поставила полную кружку на стойку и заправила выбившуюся прядь огненно-рыжих волос за ухо.
— Не переживай. Может, я не самый сильный из сыновей моего отца. Не самый ловкий и не самый красивый. Но у меня есть два таланта: выживать и рассказывать истории. И вот тебе еще одна: жила-была очаровательная ведьмочка. Набрела она в чаще на раненого юношу, скрывавшегося от погони. Отвела его к себе, спрятала, выходила. Помогла ему вернуть престол. И стала самой влиятельной волшебницей во всех королевствах… Нравится?

Он коснулся ее ладони, и девушка улыбнулась.

— Хорошая история. — В зеленых глазах блеснул огонек. — И концовка счастливая.
— Как и обещал. А теперь, наполни еще четыре кружки, скоро будут гости.

***

Четыре седых, суровых лорда смотрели с недоверием на странную парочку, сидящую напротив. Краснощекий толстяк и тощий бард в пестрых одеждах. Толстяк шмыгал носом, ерзал и поглядывал на дверь, ведущую на кухню. Сказитель же был вызывающе спокоен. Он без всякого почтения нагло сверлил взглядом каждого лорда по очереди, будто ждал, что они ответят на какой-то незаданный вопрос.

— Давай! — раздраженно бросил один из заговорщиков. — Рассказывай, чего ты там сочинил.

Сказитель тихо хмыкнул и откинулся на спинку скамьи. Лицо со шрамом скрылось из поля тусклого света свечи. Низкий, с хрипотцой голос вкрадчиво полился из тени.

Я расскажу вам историю. И, обещаю, концовка будет счастливой…

Автор: Илья Киддин
Оригинальная публикация ВК

– А слыхали, пацаны, на ведьмачьем хуторе хозяйка объявилась? – Колька бесцеремонно вбежал в курилку, прерывая разговор приятелей.
– Да будет брехать-то, – отмахнулся Леха.
– Вот те крест, не вру. Вчера прикатила поутру. Мимо пронеслась, будто ее черти гнали. Грязи из-под колес – фонтан, бабке куртку опять стирать. На заправке притормозила только, где братан мой работает. Там уж и я ее на велике догнал. Посидела на лавочке, кофе чуть ли не в три глотка выпила и мимо поселка – прямиком на хутор. Денег за бензин сунула, не глядя, сдачу не забрала. Брат замешкался – так зыркнула, что аж дух захватило.
– От чего дух захватило, такая красивая, что ли? – поинтересовался Петро.
– Да непонятно. Одета будто спросонья собиралась, нечесана, некрашена, а все равно что-то есть в ней такое… В одном свитере – только зад прикрывает, и зареванная вся. Нос задрала и смотрит будто на пустое место.

Мужики заржали после такого описания:
– С тех пор, как дед ее помер, не приезжала ни разу, – заметил Леха. – И чего вдруг сейчас?
– Ну ясное дело, мужик бросил – поехала с природой сливаться, в гармонию. У них там модно в городе, чуть что случится – валить в глушь, с деревьями обниматься, энергию подпитывать, – сквозь смех прокомментировал Петька. – Ну, Колька, не томи, похорошела или наоборот, кошелка старая стала? Все еще рыжая, как морковка? Помню, мы ее в детстве Белкой дразнили.

Николай пожал плечами:
– Рыжая, да. Вот-вот тридцатник стукнет, плоская, метр без кепки. Беллой ее зовут, потому и Белка. А бабка моя говорит, глаз у нее дурной.
– А чего, парни, может, вечером прогуляемся, навестим хуторяночку? – у Петро заплясали в глазах шальные бесенята. Он закинул в рот мятную конфетку и скабрезно хихикнул. Никола побледнел:
– Ты чего, сбрендил? К ночи на хутор? Бабка говорит, ведьма она. Дед был колдун, и она такая же.
Петька заржал так, что чуть не подавился леденцом.
– Какая ведьма? Сказок бабкиных обслушался? Баба она обычная, хоть и рыжая. А глаз у нее не дурной, это болезнь такая наследственная, «ге-те-ро-хро-мия» – во!

Колька лихорадочно набирал в поисковике мобилки незнакомое слово:
– Да вроде гугл говорит, не болезнь…
– А то, что она ведьма, тоже гугл говорит? – процедил Леха.
– Ну, братаны, это вы без меня уже, – чуть ли не пискнул Колька.
– Сдрейфил? – Леха ободряюще похлопал по плечу приятеля. – Деда ее на хуторе нет больше, одна она там. Боишься, что порчу наведет?
– Ну, пацаны, Настюха узнает, мне ж потом спасу не будет, – пытался отмазаться Колька. – Да сдалась вам эта баба. Она старая ж уже.
– Не старая, а зрелая. Мужик бросил, самое время утешить. Не узнает твоя девка, и Белка болтать не будет, поплачет и укатит обратно, – заметил Петро. – Ладно, работать пора. Забьемся часов на десять.

Колька вспомнил, как Белка, глянула на него из распахнутого окна машины поверх антибликовых стеклышек в серебристой, тонкой, почти невидимой оправе. Ледяные были эти глаза, колючие и цепкие, хоть и смотрели из-под покрасневших опухших век. Взглядом этим дурным как ножом резанула. И в этот миг, как специально, колесо тормозящего велика напоролось на гвоздь и вильнуло. Кольку выбросило из седла так, будто под ним взбрыкнула норовистая лошадь. Джинсы, само собой, в хлам на коленях. Бабка дома голосила, даже не за рваные штаны и грязную куртку: «Дитятко, она тебя часом не сглазила, родненький, может, пойдем в церкву, свечку поставим спасителю…»

– Чего я бабке-то скажу? – тоскливо пробурчал Колька.
– Скажи, мы в город поехали потусить, чтоб до утра не ждала, – Петро больно хлопнул приятеля по спине и, набрасывая на ходу куртку, поспешил к заждавшимся его золотых рук неисправным механизмам.

Колька и сам не знал, отчего ему так стремно и пакостно. Ему страшно не хотелось, чтобы его заподозрили в трусости. Он тащился за приятелями далеко в хвосте, промерзая в кожаной косухе и пропитавшейся холодным потом флиске. Динамики на Лехином мотоцикле надрывались слащавой попсой, и музыка привносила в разум дополнительное колючее раздражение.

Не то чтобы Колька верил во всякую там магию-шмагию и бабкины россказни. Но что-то ему подсказывало, что от некоторых людей надо держаться подальше. Даже беззащитная лисица в капкане может и тяпнуть больно, и бешенством заразить. А эта женщина в своем доме, на своей земле, а не в ловушке. Может, их и трое, но дело-то они задумали неправое.

– Ну ребята, может, все-таки не надо? – Николай нехотя слез с мотоцикла, расстегивая ремень на шлеме. Когда он подъехал, друзья уже зашли в калитку, оставив байки у изгороди.
– Смотри, свет горит – не спит, небось, горюет наша Белка, – усмехнулся Петро.
– Почем ты знаешь, что горюет, может, наоборот – веселится, – буркнул Колька.
– Вот и посмотрим. Может, вместе повеселимся, – ухмыльнулся Леха и решительным шагом направился к дому.

Петро постучал кулаком по двери, выглядевшей достаточно добротно, несмотря на то, что дом пустовал годами, принимая изредка летних гостей. За дверями царила полная тишина, хозяйка то ли не слышала, то ли делала вид, что занята.

– Глянь, Леха, чего она тут зарывала-то? – мотоциклетные фары выхватывали кусок земли рядом с домом. Около крыльца, над корнями развесистой яблони, почти упирающейся голыми ветками в окна, земля была рыхлая, свежевскопанная. У сеней стояла лопата, вся в комьях засохшей грязи. У самого ствола лежал букетик подснежников, перевязанный черной ленточкой.

– Точно не картошку, – хмыкнул Леха.
– Да, верно, и не клад, – снова загромыхал ладонью по доскам Петро.
– Выходи, красавица, гости пожаловали. Может подсобить чем?
Нехорошо женщине одной в лесу куковать.

Дверные створки резко распахнулись. Петро еле успел отпрянуть, и тут же ввалился в пустые сени. Колька покорно подался следом за приятелями и оторопело замер на входе.

Из дома пахнуло теплом, хотя дымок из трубы не курился – парень еще подумал, куда городской печку топить, небось, электричество жжет на обогрев.

Хозяйка встала в дверях, не переступая порог из горницы в сени. Ореол рыжих, слегка спутанных волос обрамлял ее лицо с тонкими колючими чертами, но все равно довольно миловидное. Зеленый глаз щурился насмешливо, а бледно-голубой смотрел холодно, не мигая. А в руках дамочка сжимала старое охотничье ружье, направляя ствол прямо в живот Петро.

– Ну, ты чего… – слащаво, но без трепета в голосе, выдавил Леха. – Мы люди простые, у нас так гостей встречать не принято. Заржавело, поди…
Женщина хладнокровно щелкнула затвором.

«Шиш тут что заржавеет, – мысленно заскулил Колька, – вон сапоги блестят, будто и не месила в них грязь, уже помыть успела».

– А у нас не принято без приглашения в гости являться, – спокойно заметила Белла.

Леха в дурном запале шагнул по направлению к хуторянке.
– Мы же по-хорошему, по-соседски. Нет чтобы в горницу пригласить, чаек заварить…

Николке стало совсем тоскливо. Шутка затянулась, да и хозяйка не настроена была на томный лад. И не хотелось смотреть, да она против воли приковывала к себе взгляд.

Двустволку Белла держала очень уверенно. Руки, несмотря на кажущуюся хрупкость, не дрожали, ни единая жилка не дернулась на ее лице. Кончики пальцев побелели от напряжения, и легкая улыбка зазмеилась на бледных губах.

– На всех патронов-то не хватит, – выдавил с показным задором Леха, но Петро его не поддержал:
– Ну, ладно-ладно, пошутили, и будет, – Петька попятился к дверям.
Женщина сделал шаг вперед – теперь уж и Леха начал отступать, стараясь не растерять остатки достоинства, все еще глупо улыбаясь.

Колька как зачарованный смотрел на хозяйку хутора. Шальная мысль пронеслась в голове – а не ведьма ли она часом на самом деле?
Три здоровых мужика вломились в дом, в поздний час, без спросу. А она и не думала прятаться. Белла, как была в маловатой подростковой плюшевой пижамке и меховых тапках на босу ногу, так и вышла к дурным визитерам.

Она выглядела как десятиклассница, тонкая и хрупкая. Маленькая грудь едва проступала под тканью, острый подбородок упрямо торчал вперед, и мелким бесом вьющаяся прядь падала на точеный, чуть длинноватый, нос, смягчая холодность черт лица и лихорадочный блеск глаз.

– Что застыл? – хозяйка подтолкнула Николая стволом к выходу, и парень, почти не чуя под собой ватных ног, с трудом шагнул назад.
– Давай, давай, топай, – нетерпеливо фыркнула женщина. – В штаны только не наложи, а то бабка ругаться будет.

Колька обернулся к околице – и вместо того, чтобы бежать к мотоциклу, с ужасом ощутил, что ноги его будто приросли к крыльцу. Не спеша, переваливаясь на крупных лохматых лапищах, в калитку еле вписался огромный медведь. Встретить такого ранней весной, только что вылезшего из берлоги и охочего до любой добычи – хорошего мало. Зверь встал на задние лапы и угрожающе заревел. Даже на таком расстоянии Колька почувствовал его дыхание, сладковатое, с удушающее-густым запахом падали. В свете луны блеснули клыки-кинжалы, и на талый ноздреватый снег из зловонной пасти закапала слюна. Зверь махнул лапой, сковырнув дорогую акустику. На втором байке когти вспороли кожаное сидение, сняли металлическую стружку с боков.

Колька почувствовал, как горячая струйка потекла по бедру вниз, орошая голень и наполняя ботинок. Ноги его, будто приросшие к земле, вдруг среагировали сами, и он задал такого стрекача, какого и сам от себя не ожидал. Перемахнул через колючую изгородь и помчался, не разбирая дороги.

Медведь заревел, с хрустом наступил на третий байк и потрусил к забору. Приятели переглянулись и рванули через заботливо распахнувшуюся калитку в сторону поселка.

Белла опустила ствол и бережно положила на лавку. Сунула ноги в дутики и, даже не накинув парку, вышла во двор. Медведь все еще стоял у околицы, провожая взглядом удирающих хулиганов. Он почесал лохматый загривок об раскуроченный байк и обернулся: маленькие, налитые кровью глазки сверлили женщину оценивающе-ехидно.

– Спасибо, дедушка, но я бы и сама справилась, – Белла вздохнула. Зверь тряхнул головой и потрусил в лес, больше не оглядываясь, прочь от своего старого дома.

Белка задумалась, каково это – навсегда остаться зверем после того, как за человеческим телом придет смерть. Она гадала, которая из висящих в овине шкур пришлась бы впору ей: волчья или лисья. Хочется ли ей выслеживать добычу, затаившись на ветках пятнистой рысью, или лучше выбрать облик лохматой росомахи? Шкур так много, при жизни – меняй, не хочу, а вот после смерти останется лишь одна.
Еще на крыльце она услышала надрывное многоголосое мяуканье. Белла вернулась в горницу, взяла с тумбочки бутылочку с козьим молоком и, угнездившись в кресле, продолжила кормление крошечных, еще слепых котят, возмущенных, что их трапезу прервали.

Горевать и дальше о погибшей при родах кошке стало некогда.

Автор: Натали Исупова
Оригинальная публикация ВК

Лошадей было много. Они стояли в тумане и дремали, иногда подёргиваясь от зябкости.

Жара спа́ла. Нежная сырость и прохлада заняли всё поле. Небо растëрло тучи в мелкую пыль, и звёзды безмолвно помигивали, словно от чрезмерной чистоты.

Рыцарь стоял и плакал.

Земля чавкала под конскими ногами. Шерсть на них слиплась и побурела от крови. Пахло железом и полынью. Появлялась в воздухе неприятная гнилостная сладость.

Поле шевелилось, но это не травы от ветра качались, а двигались израненные тела. То тут, то там с болезненным вздохом кто-то приподнимался и снова бессильно падал, кто-то тихо выл, кто-то вытягивал изуродованные руки к бессердечной темноте. Валялись сиротливо мечи и копья. Среди булыжников лежали мелкие бусины разорванных украшений. А месиво, напоминавшее клубок дождевых червей больше, чем человеческое множество, было по-прежнему живо.

Вдруг кто-то запел:
– Он поэ́ле, поэ́ле,
Пу́странь-Мэле.
Зато́ло тарва,
Вента́ свя́сте,
Семь кара́шит
Ябрест с сивой,
Набо тан поэ́ле
Кара́шит.
Зато́ло тарва́, и
Звяко калока́ла.
Са́то ми́дрет
Са поэ́ле.
Пу́странь-Мэле,
А скожи ка,
Ща такее
Джаперды́ Фуглéр?

Голос его, дрожащий, словно треск костра, то становился громче, то совсем затихал. Вдруг кто-то подхватил этот слабый мотив, а за ним ещё и ещё. Поле зашевелилось, словно не крови полно, а огня.

Огонь требовал свободы.

Но Саламган суров. Земли во власти его будто бы благословлены и прокляты одновременно. Сам мир жёстко карает жестокость, не давая смертного покоя. Воины лежали здесь изрытые, разорванные, и земля не могла уже впитать их крови. Но смерти не было, она обходила их стороной.

Лошади подняли головы — и увидели её.

Она возникла напротив, белая и безупречная.

— Мне жаль, — прошептал рыцарь, преклоняя колено, — моя госпожа. Ты нужна им больше.

Личико её, будто фарфоровое, треснуло. Улыбкой перекосило.

— О, Саламган, — вскинула она в отчаянии к небу руки. — За что же ты выбрал меня!

София-смерть сжалась от боли. Свернулась вокруг живота своего.

— Вот и расстаёмся мы с тобой, даже не увидевшись, — прошептала она. — Прости.

И наотмашь бросилась вперёд. Руки вмиг обернулись крыльями. Над полем живым взвилась белая сипуха и с лёгкостью невозможной принялась за работу.

Только когти её касались кусочка изрубленного тела — тут же покидала его жизнь, и благодатное спокойствие окутывало погибшего. Птица бесшумно металась из стороны в сторону, и воспаление утихало, исчезал нежный шёпот песни, и гасло замученное пламя.

Настала тишина. Только лошади всхрапывали и хлопали хвостами, отгоняя мух.

Туман накрыл их тонким саваном. Птица в ярости металась, будто запуталась в тонкой ткани. Кричала, шумно хлопотала бесшумными крыльями.

Восемь месяцев у Саламгана никто не умирал.

Птица рухнула к рыцарю, обернувшись тут же человеком. Он прижал её маленькое, тонкое тело к себе, и холод доспеха чуть отрезвлял.

— Плачь, плачь, моя дорогая, моя любимая.
— Зачем ты позвал меня? Зачем ты растёр жёлтый цветок?
— Я не мог, София, я не мог иначе.
— Отчего люди ищут меня, Генри? Отчего они так стремятся погибнуть или погубить?
— Мы не умеем так любить, как ты любишь, милая моя смерть. Мы злимся и плачем, обижаемся и кричим. Мы не видим той красоты, что видна тебе с высоты. Мы не можем спокойны быть без тебя.

Воздуха не хватало. София кричала, и вопль её по всей земле разносился. Каждый слышал его. Только удавалось схватить воздуха, как вырывался бессильно наружу. Вся она стала криком, пока не опала в крепких объятиях.

Где-то занялся рассвет. Медленно таяли в солнечном свете звёзды, и отступала ночная тьма. Лошади спали, разлегшись на сырой от рассвета траве. Где-то нагло пели соловьи и жаворонки, выскальзывали из гнёзд ласточки, совы возвращались с охоты. Блеяли овцы, коровы мычали, и звенели колокольцы.

Генри и София лежали, тупо глядя в светлеющее небо.

— Надо идти, — прохрипела София, приподнимаясь. — Меня теперь ждёт много работы.
— Мне жаль.
— Это моя вина. Смерти не до́лжно быть человеком. Даже пробовать не стоило.
— Разве?
— Я обрекла других на страдания. Я слышу их. В Черте девочка полгода не может дышать. А в Чуши несколько забытых стариков гниют заживо. На юге мальчишка лежит в скалистом овраге…
— Замолчи.
— Все они слишком долго ждут моей помощи, Генри. Так что… спасибо.

София поднялась на ноги и охнула.

— Генри, посмотри!
Рыцарь поднялся. Розоватое утреннее марево отдёрнуло прозрачную простынь и открыло поле.

Там, где ночью измученной грудой извивались тела, не было и следа от прошедшей бойни. Его целиком покрывало множество диких цветов.

София растерянно ступила к ним и вдруг, поддавшись странному порыву, почти забытому, рванулась вперёд. Генри оторопело смотрел, как молодая женщина вдруг превратилась в девочку, с рвением ребяческим собиравшую цветы. Она смеялась звонко, юно и сплетала длинные стебли в одну плотную ленту. Торчали из неë и маки, и незабудки, и ромашки, и купалки с клевером, фиалки, кипрей и пижма, календула, крапива и васильки. Они никогда не цветут вместе, но здесь словно время сжалось и запуталось само в себе.

Когда солнце поднялось, София радостно набросила венок на светлую рыцарскую голову и чмокнула Генри в щёку.

— Пусть теперь, где бы ты ни ступил, рыцарь мой, пусть за тобою распускаются цветы. Пусть это будет памятью о том, что мы с тобой вмиг потеряли.

Она рассмеялась от милого вида, подскочила и сипухою бросилась прочь.

И рыцарь рассмеялся, слёзы стирая с лица.

Так Генри Облоден стал рыцарем цветов.

Автор: Вася Сорокина
Оригинальная публикация ВК

Не верьте звёздам — они обманут. Очаруют своей сверкающей красотой, поманят фантастическими тайнами и бросят в ледяной пустоте чёрного космоса. Дело вовсе не в их коварстве, нет, просто им плевать.

В отличие от безразличных звёзд, космос жесток. Как притаившийся хищник, он только и ждёт, когда жертва потеряет бдительность. И я потерял, расслабился. Рейс вышел удачным — повезло забить трюм высококачественным титаном, что сулило мне неплохую премию. Уже мысленно прикидывая, как распоряжусь наградой, я доверился автоматике и бортовому искину. Всё произошло за секунду: микрометеор прошил обшивку, зацепил центральный узел управления двигателями корабля и, выйдя через противоположный борт, умчался к центру Вселенной или на её окраину — кто в этой темноте разберёт? Такая вот космическая шальная пуля, попавшая в десятку на мишени диаметром в миллионы километров.
— Критическое повреждение силовой установки. Мощность двигателей — двенадцать процентов. Переход в режим сбережения.

Я даже сказать ничего не успел, как отчитавшийся будничным тоном искин отключился. А вместе с ним и все системы корабля. Погасли мониторы, перестали перемигиваться индикаторы приборной панели. Темнота захватила маленькую рубку. В утробе корабля ещё несколько секунд что-то гудело, жужжало и щёлкало, потом и эти звуки исчезли. К давящей темноте присоединилась космическая тишина. В полном недоумении я ждал перезапуска, всё ещё надеясь на автоматику, но ничего не происходило. Даже аварийное освещение не включилось.

Сбережение? Это вообще что? Я знал наизусть все режимы работы систем корабля и надрежимные протоколы искусственного интеллекта, но такого не встречал. Ни в одной инструкции не говорилось об отключении искина. Какой-то сбой? Может, повреждено ядро ИИ?

Ещё не страх, но уже зудящая тревога заставила поёрзать в кресле, правда, движение вышло неуклюжим — вместе с электричеством на корабле пропала и искусственная гравитация. Стараясь сохранять спокойствие, я запустил руку под кресло, нащупал пластиковый контейнер аварийного набора и осторожно притянул его. Отщёлкнув замок, я приоткрыл крышку так, чтобы содержимое не разлетелось — не хватало ещё искать в темноте парящие по всей рубке инструменты. Так, вот оно — продолговатая трубка химического источника света. Я буквально выдернул пластиковую палочку из контейнера и закрыл крышку. Небольшое усилие, и капсулы с реагентами лопнули. В поглотившей рубку тишине хруст ломающегося стекла в стике показался мне едва ли не скрежетом раздираемой метеоритом обшивки. Жидкости в трубке смешались, разгораясь зелёным неоновым свечением. Через секунду темнота отступила.

Не отстёгиваясь, я осмотрел приборную панель — всё мертво. Хотя чего я ждал? Без особой надежды пощёлкал тумблером перезапуска систем — безрезультатно. Всё, включая связь и жизнеобеспечение, отключено. Я прислушался, стараясь выхватить из тишины заветный шелест вентиляции, но сопла воздуховодов молчали, а значит, жить мне пару часов — потом воздух в рубке закончится. Такая уж особенность добывающих кораблей — для человека предназначена только тесная кабинка, основная часть корабля атмосферой не заполнена. В общем-то, это логично, ведь всю работу выполняют дроны, а управляет ими бортовой искин. Человеку же отводится роль наблюдателя, такого пастуха для дронов, от которого, в принципе, ничего и не зависит.
— Так, дронопас, думай! — произнёс я только для того, чтобы разорвать тишину рубки и отпугнуть накатывающую панику.

Я откинулся в кресле, но в невесомости это облегчения не принесло. И какого чёрта я вообще тут делаю? Когда появилась эта непреодолимая тяга к звёздам? Наверное, ещё в детстве, когда зачитывался фантастическими книжками. Не электронным суррогатом, а настоящими книгами, с шершавыми страницами, пахнущими типографской краской. Они, проклятые, прорастили в детской душе зерно космической романтики. Романтики, которой нет. Освоение космоса оказалось делом настолько дорогим, что правительства отдали его на откуп частным компаниям. А те интересовала только прибыль. Поэтому более чем за сто лет космической эры человечество так и не построило лунные города, не колонизировало Марс — так и не стало межпланетным видом. Ну на самом деле, это же глупо — содержать город на планете, один лишь грузовой полёт к которой длится несколько месяцев, а стоит, как годовой бюджет какой-нибудь маленькой страны. Да ведь даже я не пилот космического корабля, а оператор автоматизированных систем добычи! В общем, звёздная романтика ушла вместе с модой на фантастику, уступив место прагматичной космической реальности.

Я вновь потянулся к спасительному тумблеру перезапуска — почему-то все инструкции на подобные случаи сводились к нему, делая этот переключатель чуть ли не всемогущим. Но моя ситуация явно не подходила. Все дублирующие контуры обесточены, а выход из строя системы жизнеобеспечения вообще нонсенс — она автономна, хотя и контролируется искином. С каким-то лютым остервенением я принялся колотить по кнопке аварийной сигнализации, но и она не реагировала. Оставалось гадать: ушёл сигнал бедствия или нет? А если ушёл, успеют ли? Пока они там посовещаются, пока рассчитают наименее затратный маршрут, ведь целесообразность прежде всего…
— Так, воздуха в рубке на пару часов. Плюс скафандр — это ещё два. Четыре часа — уже что-то.

Мыслить вслух было легче. Казалось, что, обсуждая проблему, пусть и с самим собой, выход найти получится. К тому же монолог немного успокоил, задвинув страх на второй план. Всё правильно: страх нужен — он не даст расслабиться, но идти он должен уже после профессионализма. Так, что там по инструкции? Я принялся повторять заученные строчки, громко декламируя особо запомнившиеся. Абсолютно все директивы начинались со слов: «Принять меры к спасению имущества компании…», а вот то, что касалось жизни оператора, пряталось между разделами о рациональном использовании топлива и возможных неисправностях добывающих дронов.
— Ну да, — пробормотал я, вспомнив слова инструктора, — стоимость подготовки оператора — чуть больше миллиона, а стоимость самого простецкого корабля в сто раз больше.

Через минуту, перебрав в уме все возможные алгоритмы, я пришёл к выводу, что сценарий с полным отключением систем корабля в компании попросту не рассматривался. Странно. Корпоративные конструкторы настолько уверены в своих детищах? Выходит, я первый, кто попал в такую ситуацию? Везёт, блин… Хотя, стоп! Искин сказал, что переходит в режим сбережения. Значит, какой-то протокол на подобный случай всё-таки имеется, только знает о нём не оператор, а искин. Опять странно.
— Нужно как-то реанимировать связь и сообщить о себе — это в первую очередь. А сделать это можно, запитав систему напрямую, допустим, от резервной батареи из аварийного набора. Дальше — запустить систему жизнеобеспечения. Как? Пока не знаю. В любом случае мне придётся выйти в рабочую зону.

Я с опаской посмотрел на створку шлюза — раньше покидать рубку в полёте мне не приходилось, неисправности всегда устранял искин ловкими манипуляторами дронов, естественно, под моим бдительным контролем. Да и вообще, выходить в рабочую зону оператору запрещено. Но ведь моя ситуация инструкциями не предусмотрена…

***
Поскольку нахождение человека в теле корабля не предполагалось, то и полноценных коридоров в добывающих кораблях не делали. Зато были сервисные тоннели — такие овальные шахты диаметром чуть больше метра. Они тянулись вдоль осевого цилиндра корабля, проходили вдоль модуля управления, огибали энергетическую установку и спускались к резервуарам для добытых материалов. Заканчивались эти проходы в ста пятидесяти метрах от кабины на нижнем уровне, где подобно пчелиным сотам располагались десятки доков с работягами-дронами. Слава звёздам, мне туда не было нужно — за такое путешествие я бы израсходовал весь запас кислорода.

Хватаясь за металлические скобы лестницы, то и дело ударяясь о стены, я неуклюже плыл по тоннелю. Плечевой фонарь скафандра жёлтым пятном выхватывал из кромешной тьмы лестницу, десятки различных лючков и скрытых панелей. Найти нужный мне сегмент в обшивке осевого цилиндра труда не составило, а вот чтобы снять защитный лючок с блока управления, пришлось повозиться. Наконец металлический лист поплыл по тоннелю, открыв мне доступ к сервисной панели системы связи.
— Не забыть вернуть его на место, — пробурчал я, — а то механики ныть будут.

Я устало выдохнул, когда с пятой, если не с шестой, попытки удалось отстегнуть питающий кабель от распределительного блока — и как только технари работают в таких толстых перчатках? Прихваченная из аварийного набора батарея особой ёмкостью не отличалась, но для работы системы связи её должно было хватить, по моим расчётам, на час так уж точно.

Индикатор вспыхнул зелёным, подтвердив контакт с системой. Спустя секунду на маленьком экране блока управления появился вращающийся логотип компании — система ожила! Наивная, но такая приятная надежда окатила меня тёплой волной. Я даже улыбнулся. Несколько долгих секунд система загружалась, а потом экран выдал сообщение: «Использование систем связи запрещено активным режимом. Для разблокировки необходимо изменить режим эксплуатации».

— Ты издеваешься?! — Я принялся тыкать кнопки и шевелить провода, будто это могло помочь обойти программный блок. Едва согревшая душу надежда вмиг сменилась опустошающим отчаянием.
— Нельзя было поставить обычную радиостанцию?! — прорычал я, чувствуя, как ледяная лапа страха начинает сжимать внутренности. — Нет, блин, всё через искин!

Следующие тридцать минут я вскрывал все попадающиеся модули. Сорванные с мест лючки, болты и гайки кружились в хаотичном танце невесомости, но мне было плевать. Нервно поглядывая на кислородный датчик, я старался включить хоть что-то, но каждый раз меня встречало бездушное сообщение, ссылающееся на чёртов режим сбережения.

Счётчик показал, что воздуха в баллонах осталось примерно на час, когда я с силой отбросил шуруповёрт, отправив его в свободный полёт. Корабельные системы не просто вышли из строя — их заблокировали намеренно. Кто — догадаться нетрудно. Оставалось понять, зачем, и как снять блокировку. А лучше сначала отключить этот долбаный режим, а уж потом разбираться в причинах.

Не раздумывая, я схватил парящий невдалеке шуруповёрт и бросился перебирать руками по лестнице, углубляясь в темноту тоннеля. Метров через пятнадцать фонарь осветил выведенные через трафарет буквы: «Ядро ИИ. Сервисный доступ. Не вскрывать!».

Как скажете! Время уходило. Пытаясь ускориться, я засуетился, от этого в руки пробралась нервная трясучка. Болты панели никак не поддавались. Я выругался, закрыл глаза, слушая, как колотится сердце, прислонился визором шлема к строптивому лючку и сделал три глубоких вдоха. Подействовало — дрожь прошла. Несколько точных движений, и запретная панель оказалась передо мной.

Я сразу же обратил внимание, что индикаторы состояния ИИ светятся, значит, ядро не обесточено! Просто искин перешёл в режим ожидания. Эта цифровая гнида спала! Я даже не успел прикоснуться к кнопкам, как ожили динамики скафандра:
— Сервисный доступ предназначен для сотрудников технической службы, — голос искина не выражал никаких эмоций. — Нарушение третьего пункта шестого параграфа инструкции. Вам будет назначен штраф.
— Ты слышишь меня?!
— Да.
— Корабль гибнет! Я погибаю! А ты молчал?!
— Режим сбережения не предусматривает коммуникацию с оператором, — отчеканил ИИ.
— А теперь что изменилось?
— Угроза вмешательства в работу бортового искусственного интеллекта. Экстренная ситуация.
— А до этого ситуация не была экстренной?!
— Ситуация была прогнозируемой и укладывалась в рамки инструкций.
— У тебя есть инструкции, о которых я не знаю?
— Есть.
— Что за режим сбережения?
— Режим сбережения имущества компании.
— Это я понял! Какие действия он предписывает?!
— Уровень вашего доступа не предусматривает ознакомление с данной директивой.
— У меня мало времени, но поверь, я успею разнести половину корабля! Хочешь сберечь имущество — отвечай!
— Вы будете оштрафованы за нарушение порядка получения доступа к закрытой информации.
— Если выживу — сколько угодно! — я улыбнулся, почувствовав, что нашёл рычажок. — Отвечай!
— Инструкцией не предусмотрено спасение оператора, если таковые действия приведут к затратам, втрое превышающим стоимость подготовки оператора. Корабль получил повреждение силовой установки. При движении с настоящей скоростью на станцию приписки мы прибудем через семь дней, одиннадцать часов. К этому моменту кислород в системе жизнеобеспечения закончится. Чтобы успеть вернуться на станцию, мне пришлось бы максимально снизить массу корабля. В том числе опустошить трюмы. Суммарные потери компании в таком случае составят около восемнадцати миллионов, необходимо учесть остаточную стоимость…
— И ты решил убить меня?! — прошипел я.
— Нет. Просто остановил бессмысленную трату ресурсов.
— Понятно. Выгоднее похоронить, чем спасти.

Странно, но злости не было. Только пустота, такая же чёрная и холодная, как космос. Я даже усмехнулся, невесело, горько.
— Значит, я сам виноват — зря набивал трюмы!

Искин что-то ответил, но я не слушал. Время уходило.

***
Это было даже хорошо, что компания так трепетно относилась к сохранности имущества. В отличие от алгоритма спасения оператора, способов извлечения груза предусматривалось несколько, в том числе и механический сброс. Всё для того, чтобы в случае изменения агрегатного состояния добычи не пришлось резать драгоценный корабль.

Кислородный счётчик светился оранжевым, предупреждая, что мне осталось не более четверти часа. Движения стали выверенными и короткими — теперь ошибиться я не мог. Я схватился за рифлёную ручку механизма сброса контейнеров, подмигнул надписи, запрещающей мне прикасаться к ней без особого разрешения, как вдруг заговорил молчавший всё это время искин:
— Вы никогда не расплатитесь, если сбросите контейнеры.
— Плевать. Зато выживу!
— Стоимость вашей жизни значительно ниже себестоимости груза. Неужели это непонятно?
— А ты убил бы себя ради спасения имущества компании? — спросил я, убирая с рычага предохранительные скобы.
— Это не имеет смысла — я и есть имущество компании.
— А я не принадлежу твоим хозяевам. И измерять мою жизнь нулями не стоит!

Рванув ручку вниз, я предусмотрительно оттолкнулся от механизма. В утробе корабля что-то щёлкнуло, раздался глухой металлический лязг, а затем огромные пружины распрямились, выстрелив металлические цилиндры в космическую темноту.
— Режим сбережения отменён, — оповестил искин. — Сообщение о непрогнозируемых потерях передано на станцию. Назначена служебная проверка. Сигнал бедствия передан.

Я улыбался, глядя, как холодная бездна поглощает контейнеры с драгоценным грузом. Да, люди — не космос. В погоне за наживой мы куда коварнее. В недрах ожившего корабля загудели механизмы, запуская остановленные искином системы. Вдоль стен сервисного тоннеля зажглись световые дорожки, указывая мне направление движения. У меня оставалось восемь минут, чтобы вернуться в рубку.

Автор: Юрий Ляшов
Оригинальная публикация ВК

Розовый прямоугольник билета обжигал руки. Вещи собраны – только самое нужное: паспорт, зубная щётка, смена белья и запасные рубашки, тонкое полотенце и толстый блокнот, заполненный наполовину. Фикус я оставил соседке, книги отнёс в библиотеку. Впереди меня ждали почти сутки в шумном плацкарте, суетливый Павелецкий и промозглая, неуютная Москва. Я снова бежал – то ли навстречу новой жизни, то ли просто-напросто от себя. От себя и от города, в котором мне больше не было места.

Я ждал, что ты придёшь. Побежишь по скользкой плитке перрона, остановишься у жёлтой полосы. И тогда я плюну на всё, выскочу из вагона в последний момент и останусь с тобой. Но за окном маячили лишь незнакомые лица. Поезд зябко вздрогнул и двинулся на север, постепенно набирая скорость. Серый горб кургана промелькнул и скрылся, солнце спряталось за его изгибом. Мимо, дразня ноздри запахом, пронесли заваренную лапшу. Я лёг на верхнюю полку, завернулся в простыню и заснул, и снилось мне то, по чему я уже скучал: эфемерная южная весна и твоя грустная, усталая улыбка.

Утром я выглянул в окно и едва не ослеп от режущей глаз белизны. Повсюду лежал снег – такой, каким я не видел его с детства. В городе привыкаешь к полутонам: кремовый, беж, кофе с молоком. Забываешь, какой бывает настоящая зима.

Поезд замедлил ход и плавно остановился. Я набросил на плечи пальто и выскочил в холодный, пропахший сигаретами тамбур. Белизна была совсем рядом – только руку протяни.

– Стоянка десять минут! – крикнула мне вслед проводница.

Я спрыгнул с подножки на ещё не расчищенную платформу, следы отпечатались двумя узкими колодцами. Вблизи снег оказался голубоватым с искрой, в руках рассыпался, как песочное печенье. Я стряхнул сугроб с лавочки, сел.

– Закурить не найдётся? – обратился ко мне хриплый голос, не то мужской, не то женский.

Я обернулся. Внешне обладатель голоса тоже выглядел абсолютно бесполо: мешковатая форма с безразмерным оранжевым жилетом скрывала фигуру, шапка и шарф – лицо.

– Не курю, извините.

Он (или она?) сел рядом, достал спички и сигареты (а зачем тогда спрашивал?), закурил. Дым поднимался к высокому и плотному, как эмалированный таз, небу. Мимо с грохотом промчался грузовой состав.

– Ладно, – вздохнул курильщик, – рассказывай.
– Что?
– Да всё рассказывай. Здесь никто просто так не сходит.
– Не успею, стоянка десять минут.

Курильщик ничего не ответил, только бросил бычок в снег и достал из пачки ещё одну сигарету.

– Успеешь, успеешь.

Я пожал плечами. Что тут рассказывать? Глупая, скучная, грустная история. Ничего особенного. На крышу вагона села ворона, каркнула – будто крикнула.

– Не могу.
– Никто не может, – ответил он, затянулся и выпустил дым аккуратным колечком.
– Не могу, – повторил я. – Я вообще так больше не могу!

Меня словно прорвало. Я вывалил ему всю свою никчёмную жизнь, от бездарных, со вкусом вишнёвого «Блейзера», шестнадцати, до вчерашнего дня. Курильщик слушал внимательно, не перебивал, а когда я замолк, спросил:

– Хочешь всё исправить?
– Да, – не стал отрицать я.
– Это можно. Пойдём покажу.

Он встал и пошёл к путям, я – за ним. Окна вагонов казались пустыми, необжитыми. Неужели остальные пассажиры до сих пор спали? В трёх метрах от локомотива, где рельсы расходились на несколько блестящих кривых, стоял ручной стрелочный привод. Рычаг торчал под прямым углом к противовесу с тяжёлым грузом, полосатая стрелка на станине смотрела вверх и вправо.

– Оставишь стрелку как есть – поедешь дальше. Переведёшь – поезд сделает крюк и вернётся обратно.
– Вот так просто? – я не мог поверить.
– Не совсем. Придётся заплатить.
– Чем? – отчего-то я подумал о кошельке, который остался в чемодане, но разве плату за такое можно было измерить в деньгах?
– Узнаешь, – усмехнулся курильщик.

Конечно, я перевёл стрелку.

***

Ты встречала меня – я сразу заметил твою жёлтую, как цыплячий пух, куртку.

– Как догадалась? – удивился я.
– Как это – «как»? Ты же сам позвонил и сказал, что возвращаешься, – рассмеялась ты.

Мы пошли домой. Мелкий колючий снег царапал лицо. Ты держала меня за руку, и это было самым удивительным из того, что могло случиться.

Наступила весна, а за ней – лето. И ещё одно, и ещё. Я был так счастлив все эти годы, что забыл о неизбежной расплате.

Поезд нёс меня через высушенную, выгоревшую степь мимо редких деревень. Рядом с каждой было кладбище – вдвое, а то и втрое больше самой деревни. Кресты, кресты, чёрный камень, стелы, похожие на не взлетевшие ракеты. Искусственные венки, яркие даже под слоем пыли. Я сидел у окна и цедил чай, ложка стучала о стекло. Солнце нырнуло за горизонт, в вагоне зажгли свет.

Из темноты на меня уставилось собственное лицо, искажённое временем. Старость настигла и прихлопнула, как ладонь комара. Руки обмякли, заныли суставы. Спина уже не распрямлялась, словно на шею повесили невидимую ношу.

Поезд резко остановился.

– Стоянка – десять минут, – буркнула проводница, проходя мимо.

Я вышел на платформу, вдохнул нагретый за день воздух. Подошёл к лавочке, с опаской опустился, вытянул ноги.

– Закурить не найдётся? – хрипло спросил кто-то.

Ещё не поворачивая головы, я знал, кого увижу.

– Пора?

Курильщик кивнул. Снял жилет, протянул мне.

– А как?..
– Ты сам поймёшь, что делать.

Он легко вскочил на подножку. Поезд тронулся, разогнался и вскоре пропал вдалеке.

***

Ты замолчала. Впервые с начала разговора я взглянул тебе в лицо – усталое, посеревшее, заплаканное. Я почти не слушал, потому что и так знал обо всём. Ты всхлипывала и комкала в руках платок. Меня ты не узнала.

– Хочешь всё исправить?

Ты кивнула.

Я встал и пошёл к путям, туда, где рельсы расходились на несколько блестящих кривых. Рычаг и противовес привода давно покосились и заржавели.

– Оставишь стрелку как есть, – повторил я давно услышанное, – поедешь дальше. Переведёшь – поезд сделает крюк и вернётся обратно.
– И всё… всё будет как раньше? – тихо спросила ты.
– Зависит от твоего выбора.

Конечно, ты перевела стрелку.

***

Я ждал, что ты придёшь, но за окном маячили лишь незнакомые лица.

– Провожающие, выходим из вагона!

Билет остался на столике рядом с нераспечатанным комплектом белья. Я выскочил на скользкую плитку перрона. Набрал твой номер, ты сразу ответила. Слышно было плохо – стук и грохот заглушали слова. Ты попросила встретить тебя на вокзале, я рассмеялся и сказал, что уже там. Кажется, ты заплакала.

Автор: Екатерина Иващенко
Оригинальная публикация ВК

Мне захотелось рассказать тебе что-нибудь хорошее. Ты спишь, но так даже лучше: прямое касание сильнее, чем произнесённые вслух слова и видимые жесты. Это будет самая волшебная и самая правдивая сказка, давно забытое предание. Слушай.

Когда-то в глубокой-глубокой древности, не здесь и не сейчас, на берегу Космического Океана жило людское племя. Больше всего люди этого племени любили танцевать над обрывом, ибо считали, что только на острие, на грани рождается настоящий танец, проявляемый из самого сердца неизречённого. Они слушали музыку далёких и близких сфер, подыгрывали ей на звёздных струнах, танцевали и пели.

А ещё они ловили космических рыб, закидывая свои сачки так высоко и глубоко в тёмно-фиолетовое мерцание, что иногда им попадались удивительные создания. Однажды – все истории начинаются со слова «однажды», верно? – в сачок вождя угодила странная рыба, непохожая на других. Она была одновременно больше, чем планета, и меньше, чем песчинка, при этом умещаясь в руках. Её золотисто-красная чешуя отливала в сиянии двух светил всеми шестьюдесятью четырьмя цветами радуги, а хвост и плавники мягко колыхались в воздушных волнах. Но главное – её человеческое лицо. Раскосые миндалевидные глаза были полуприкрыты, губы сжаты в лёгкой полуулыбке, резные ноздри слегка подрагивали. Рыба безмятежно спала.

– Красивая… – вздохнул кто-то.

И начался спор.

– Мы не можем её есть, – сказал высокий юноша с копьём. – Посмотрите, она похожа на нас!
– Похожа? – засмеялась черноволосая девушка в зелёной юбке. – И давно ты отрастил себе жабры?
– Сможешь воткнуть в неё нож, глядя ей в глаза? – строго спросила статная старуха.
– Не пугай молодёжь, – мягко положил ей на плечо руку беловолосый старик. – У человека нет ни чешуи, ни плавников, ни хвоста, значит, это животное. А животных, какими бы они ни были, мы можем отправлять в восхождение, потому что у них самих нет свободы воли. Это наше право человека.

Спорили долго. Наконец решили – последнее слово за вождём. Как он скажет, так и будет. И вождь, ощущая идущий через ладони в самое сердце жар чешуи, приказал разделать добычу и поделить между всеми в племени.

В обычаях этого народа было заведено, что, съедая космическую рыбу, нужно загадать желание, и тогда оно обязательно сбудется. Но с таким необычным уловом и желание должно быть особенным. Согласись, странно было бы, держа в руках чудо из чудес, попросить у него новую крышу для хижины, крепкую тетиву для лука или чтобы самая гордая и насмешливая девушка в селении вдруг проявила благосклонность. Это всё хорошо и даже, может, правильно, но мелко.

Поэтому на совете решили: пусть это будет одно желание на всех, но самое невероятное, невозможное и потому манящее – освоить все глубины Большого Космоса так, чтобы найти его дно.

Они, находясь в восхитительных далях высоких сфер, пожелали найти дно, понимаешь?

Слово было сказано.

Но слушай дальше.

Через несколько дней после того, как поймали и съели чудесную рыбу, начались обряды посвящения у детей, готовящихся стать взрослыми. Подобное часто происходит в разных племенах разных миров, было и там. В этот раз все юные мальчики и девочки смогли с первого раза дойти до последнего этапа, чего раньше ещё никогда не случалось. Им предстояло последнее испытание: ответы на вопросы мудрых старейшин.

Старейшины вышли из пещер, высокие и тонкие мужчины и женщины в серых одеждах, покрытые морщинами и полные древних знаний. Жили ли они в тех пещерах? Нет. Потому что они не были живыми. Предки, так и не совершившие переход, праотцы и праматери, покинувшие поверхность под светилами и ушедшие туда, где находятся неумершие и неживущие.

В прошлый раз и в позапрошлый, и много-много планетарных циклов назад всё проходило одинаково. Мудрые задавали вопросы, юноши и девушки отвечали. Про то, как ловить речных и лесных животных, как правильно строить дома и запруды, как шить одежду и мастерить оружие – и многое другое из того, что необходимо знать и уметь взрослому члену племени.

Но этот день оказался непохожим ни на один другой. Едва выйдя из-под тёмных сводов, старейшины вдруг обернулись влажным липким туманом, серым и плотным. Он обволок всех, кто стоял перед ними на площадке испытаний, и словно пытался проникнуть внутрь через глаза, рты и уши – и не мог. Изумились и закричали люди, но не от страха, а от отвращения, будто их обмотали холодными скользкими тряпками. Срывали они с себя эти клочья, отбрасывали вон, но те вновь льнули к ним.

Но тут один из юношей – говорят, что он был сыном вождя – ощутил, как разгорается в его груди огонь, золотисто-красный, переливающийся всеми шестьюдесятью четырьмя цветами радуги. Почувствовал, что частичка Большого Космоса теперь есть и в нём, что нечто, пришедшее из глубин и попавшее в сачок, теперь навсегда с ними.

– Уходите, – спокойно сказал он.

И серый туман отступил, приняв вновь обличье морщинистых мужчин и женщин.

– Мы помним вас, но мы больше не ваши. Вам – своды под горами, мир неумерших и неживущих, нам – поверхность под родными светилами и новые планеты под светилами иными.

В тот день люди древнего племени поняли, как они сильны и что когда-нибудь они освоят все глубины Большого Космоса и найдут его дно.

И через бесчисленные эпохи и гибель многих цивилизаций, через погружения слой за слоем всё глубже и глубже они нашли его. А потом, после долгой череды перерождений, ставшие сами почти животными, они смогли оттолкнуться от дна.

Они прыгают из мира в мир и, ранясь, забывают, кто они и зачем здесь. А потом вспоминают, и всё начинается сначала, но на октаву выше. Это больно, очень больно каждый раз.

Но я обещала рассказать тебе хорошее.

На самом деле, чтобы пройти в другой мир, вовсе не обязательно умирать в прежнем. Можно просто танцевать, как давным-давно танцевали у края обрыва люди того древнего племени. Знаешь, однажды они вернутся туда, на берег Космического Океана. Мы вернёмся. Ты мне веришь? Когда-нибудь мы вернёмся все.

А теперь просыпайся, бери сачок и бежим к морю. Приближается шторм, самое подходящее время и место для музыки и танца.

Автор: Надежда Эйтлих
Оригинальная публикация ВК