Серия «Фантастика, фэнтези»

Внутри оказалось неожиданно темно.

– Мужики, – позвал я. – Мужики? А соли не будет?

В ответ – тишина.

Ни тебе соли, ни спичек, ни дорогу спросить. Сплошное разочарование. А как всё хорошо начиналось, а? Вот на кой чёрт Петровичу понадобилось эту уху солить? Хотя я тоже хорош: заплутал в трёх … соснах? Или там берёзы? Грёбаный лес! Вот вроде десять метров от озера до машины, а я всё иду и иду. И эти тоже. Зачем посреди леса такой ангар прятать? Военные, наверное.

– Мужики, ну что вы как неродные? Ей, кто-нибудь!

В конце тоннеля, то есть коридора, появился свет. Я бодро прошлёпал ему на встречу. Вау. Дорого-богато. Всё мигает, светится. Экран. Нет, экранище! А перед ним панель с кнопками. И опять никого. А на панели, блестя и переливаясь, лежит корона. Ясно, значит, тут ролевики окопались. Живём. Я напялил корону и напустил на себя грозный вид.

– Именем Коляна! Короля вандалов и пьяных людей, сто сорокового этого имени. Кто-нибудь, покажите дорогу до озера, а?

Мягко засветился экран. По его поверхности поползли непонятные символы, а из динамиков послышалась дикая тарабарщина.

– Ок, гугл? Привет, Алиса? Карина? Сири? – экран не отзывался. – Выключи эту дичь, кто бы ты ни был.

От поверхности панели отделился белый беспроводной наушник. Это я знаю.

– Сэр, может быть, по старинке? – раздалось в ухе едва я его вставил.

– Что ты имеешь ввиду?

– Зонды, сэр.

– Мы отказались от этой практики. Это неэтично по отношению к представителям разумной жизни.

– Этот, по-вашему, разумный? Посмотрите на его затылок.

Затылок? Я резко обернулся.

– Аааааааааааааа, – крик вырвался как-то сам, но я резко его оборвал. – А вы не ролевики, нет?

– Нет, – ответил наушник за прямоходящую оранжевую ящерицу.

– АААААААААА!

– Сэр, чего он орёт? – спросила синяя жаба, стоявшая слева от ящерицы.

– Боится, – ответила ящерица после того, как несколько раз высунула и спрятала зелёный раздвоенный язык.

– В смысле – боюсь? Вы обалдели что ли? – спросил я, прекратив орать.

Глаза ящерицы сделали полный оборот.

– Боюсь? Я? Это культурный шок! Вы первые нлошники, которых я увидел. Вы что ждали-то? Что я скажу здрасти, а соли не будет? Кстати, не будет? И дорогу бы… – их взгляды остекленели, и я заподозрил недоброе. – Имейте в виду: я буду сопротивляться.

– Ну и как вам его разумность, сэр?

Вместо ответа ящерица протянула ко мне руки. Я угрожающе поднял кулак.

– Спокойно, – сказал сэр, стянул с меня корону, перевернул зубцами вниз и надел обратно. – Семьдесят три пункта. А особь считается неразумной при показателях не более тридцати. Ещё вопросы?

Я посмотрел на экран: изображение изменилось, но понятнее не стало.

– Хорошо, сэр. Предлагаю пари. Пусть решит свою судьбу сам.

Ящерица кивнула. Жаба прошлёпала к пульту и надавила на пару кнопок. Из панели показалось пенсне.

– Надевай, – квакнул синий пришелец.

Я надел. Надписи на экране сделались нашими, отечественными русскими.

– Возьмите в руку манипулятор, – ящерица показала на торчащую из панели ручку с кнопкой на вершине. – Панель А – ваши первоначальные параметры, панель Б – приобретённые навыки, панель В – физиология.

Правую руку больно укололо, я резко обернулся и увидел довольную жабу с длинной иглой в лапах.

– Не беспокойтесь. Это всего лишь… – переводчик дал сбой, и я ничего не понял. – Но это и не важно. Важно, что у вас есть десять пунктов. Развлекайтесь.

Ага. Что-то такое я видел. Точно. Это как в играх у племянника. Значит, хотите, чтобы я создал вам персонажа? Хорошо. Начнём с физиологии. Пол. Не буду же я всю игру на мужика пялиться? Значит женский. Метр восемьдесят? Много, срежем двадцаточку. Так, грудь больше, бёдра – тоже. И пусть будет негритянкой. Принять? Конечно, принять.

Корона долбанула меня током. В глазах потемнело. Тело закололо иголочками, как бывает, когда отлежишь руку. Я помотал головой, пытаясь стряхнуть неприятные ощущения, и открыл глаза. Сквозь зелёные мушки рассмотрел, что пульт стал выше, а нлошники – крупнее. Я удивлённо всплеснул руками. И замер, разглядывая ярко-розовые ладони и угольно-чёрные запястья. Мои руки стали изящными и тонкими, как у... Я схватил себя за грудь. Она была. Довольно большая и упругая.

– Что происходит бл… – я осёкся, перехватив насмешливый взгляд жабы.

Это не игра? В правом нижнем углу заметил спасительную кнопку, откатывающую изменения. Тело вновь закололо, и я с восторгом увидел свои родные грубые лапищи. Слушай, крутая штука. А что если… В этот раз закололо только в одном месте. Так, пять пунктов это много. Я ходить не смогу. Откатим. И вот так. Прекрасно. Ну-ка, панель А. Сила, выносливость, ловкость, интеллект, харизма и удача. Ну и что мне нужно?

– Вы можете перераспределить все очки, – прервал мои размышления ящер. – Есть несколько базовых классов, – он щёлкнул каким-то тумблером. – Вот, смотрите.

Оказалось, я был на первом базовом классе: низкий интеллект, средняя степень силы и выносливости при высоких показателях ловкости, харизмы и удачи. Второй класс наращивал физические параметры сводя к минимуму все остальные. Третий делал в точности наоборот. Но больше всего раздражали названия, записанные в скобках. Работяга, бык, учёный, вор, воин…

Я листал варианты с презрительно выпяченной губой, пока не наткнулся на странное. Под грифом Мэри Сью был вариант, в котором все навыки имели максимальное значение.

– Выберете это – и ваша жизнь изменится навсегда, – ящер чуть наклонил голову. – Имейте в виду: это обнулит все навыки на панели Б и приведёт ваши физиологические данные к некой константе.

– Да ну вас, с вашими играми, – я убрал руки от пульта. – Не хочу я ничего менять. Я такой, как есть. Вы дорогу покажите, и я пошёл. Ну что вы, не мужики что ли?

– Не совсем, – жаба широко улыбнулась. – Выбирайте, или я сделаю это за вас.

Я вздрогнул. Доверять жабе не хотелось.

* * *

– О, Михалыч вернулся, – радостно крикнул Петрович, облизывая ложку. – А уха уже того, закончилась. Ты где блукал три часа, болезный?

– Где был – там нету, – огрызнулся я.

– Ну и ладушки. Пришёл же, – Фёдорыч примиряюще развёл руками. – Сыграешь? – спросил он, кивая на старенькую гитару.

– Нет. Разучился.

– Ой. Ну и дуйся на здоровье. Петрович, пошли сети проверим.

Друзья уплыли на середину озера. А я сидел и смотрел в звёздное небо. Гитара вместо способности ориентироваться на местности? Не велика потеря, выучусь заново. А вот если бы… я засмеялся, представляя лица друзей, узривших у своего костра маленькую негритянку. Нет, хорошо всё-таки, что я оставил всё, как было. Ну подумаешь, чуть-чуть харизмы отрастил. Вот кто его знает, какая такая физиологическая константа у этого Мэри Сью? Ну его в баню.

Я налил себе стакан беленькой, хряпнул и побежал к берегу проверять, чего наловили мои остолопы друзья.

Автор: Сергей Макаров

Оригинальная публикация ВК

Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца апреля Грегор проснулся в свой постели и обнаружил, что превратился в ужасного жука. Не то, чтобы это было слишком уж неожиданно и противоестественно: напротив, и мать, и отец Грегора были такими же жуками, и их родители тоже были жуками, и даже почти наверняка ещё многие поколения семьи Грегора состояли только из жуков, так что всё, в общем-то, шло по установленному мирозданием плану. Но всё-таки на миг у Грегора возникло чувство острого ужаса и беспомощности. Он превратился из личинки в полноценного жука. Он необратимо повзрослел.

Грегор закрыл глаза и вспомнил то уже безвозвратно ушедшее время, когда он был красивой и беспечной личинкой. Из его глаз могла бы потечь слеза при этих воспоминаниях, если бы насекомые, конечно, умели плакать. Но, к сожалению или к счастью, это было невозможно в силу биологических особенностей. Из-за них же Грегор не мог грустить и погружаться в рефлексию очень долго – его примитивная нервная система просто была неспособна на это. Поэтому спустя несколько минут Грегор сделал усилие и открыл глаза навстречу новой, жестокой и ещё неизведанной реальности.

Он пошевелил лапкой, другой, привыкая к новому телу. Потом аккуратно слез с кровати, чуть было не упав, и направился к выходу из комнаты. Задев своим боком стенку проёма, Грегор тихо выругался и пополз вдоль коридора, в котором расположились двери в комнаты его многочисленных братьев и сестёр. Вскоре добрался до его конца и оказался в главном туннеле своей обширной общины жуков: толпы, такие же уродливые, как и он теперь, бежали по своим делам, что-то таща, вечно жужжа, скрежеща и шелестя. Грегор влез в это непрерывное движение и побрёл, неуклюже переставляя свои ещё не окрепшие ноги, куда-то вместе со всеми. Но буквально через несколько мгновений его окликнул чей-то кшеркающий голос:

– Шустрей шевелись! Уж вырос из личинки, чтобы просто слоняться. Дела не найдёшь?

Грегор, насколько мог, повернул голову в сторону голоса и увидел бегущего рядом с ним старого, с уже покрытым седыми волосами панцирем, жука.

– Изви... ните. Но... ведь я ещё... только... – голос Грегора сбивался, срывался и иногда хрипел – с горлом тоже что-то произошло, и теперь он как будто учился заново говорить. Впрочем, старый жук уже не слушал и скрылся где-то в толпе, всё шепча себе под нос:

– Шустрей шевелись, шустрей…

И Грегору показалось, что жук уже обращался не к нему, а к кому-то другому, может даже, к самому себе.

Так Грегор шёл в потоке, временами оглядываясь по сторонам и с некоторым страхом взирая на этот огромный новый мир, в котором он был таким маленьким. Несколько раз сворачивал в какие-то ответвления, где, впрочем, было не свободнее, чем в главном тоннеле, но очень скоро возвращался назад, боясь заблудиться. Пробовал подбегать к другим жукам и пытаться говорить с ними. Но они не слушали, убегали, спешили куда-то и отговаривались:

– Некогда, некогда, некогда…

Так что спустя десяток попыток Грегор бросил эту затею. А после и вовсе развернулся и побежал в тот знакомый коридор, из которого и вышел: его лапки мелькали всё быстрее и быстрее по мере узнавания мест, бока иногда сталкивались с боками других жуков, но он не обращал внимания. Вот и знакомый поворот.

Грегор свернул и пополз к своей комнате. Но когда он вошёл в знакомый проём, то увидел, что на его постели уже обосновалась личинка. Грегор горько усмехнулся и уставился на нового жильца:

– Вот видишь кхак... Только уйдёшь... И твоё место уже занимают... Видишь как…

Личинка моргнула своими белёсыми глазами и что-то пропищала.

– Чшто? – Грегор внимательно посмотрел на неё. Личинка ещё раз пискнула.

– Не понимаю я тебя... Да и ты меня, наверное, тоже... – Грегор оглядел на прощание свою комнату и выполз из неё, напоследок попытавшись пропищать что-то на личиночном, но вышло только:

– Кхпишипищ.

Грегор бежал всё дальше и дальше по коридору. Куда? Он не знал. Его лапки спотыкались, дрожали, он падал и поднимался. И бежал. И наконец увидел свет. Впереди, далеко впереди, в конце тоннеля сиял свет. И Грегор устремился туда.

Когда он выбежал из норки, то на мгновение ослеп: так ярко всё вокруг сияло. Впервые в своей жизни Грегор увидел такое разнообразие цветов и форм. Его обдувал лёгкий тёплый ветер, далеко наверху колыхались листья и бутоны цветов, а ещё выше – настолько выше, что Грегору подумалось, что даже если бы он бежал всю свою жизнь, то всё равно бы не смог туда добежать, – сияло что-то пронзительно голубое. Грегор замер, осматриваясь вокруг себя.

А после задрожал: всё вокруг было чересчур огромным по сравнению с ним, всё давило, мерцало, слепило, подавляло. Сам себе он тогда казался даже не крупинкой – а попросту ничем.

Грегор развернулся и, не оборачиваясь, полез обратно в тёмную нору. Там было спокойнее, уютнее... Спокойнее. Он это понимал.

Грегор подхватил какую-то веточку по дороге и побежал с ней вглубь тоннеля. "Шустрей, шустрей..." – шевелилось в его голове. Или он бормотал это себе под нос?

Автор: Евгений Гаврилин

Оригинальная публикация ВК

Мне жаль, что так вышло. Простите.

* * *

Октавиан Август назвал Марса Мстительным, построив ему храм. И высокие лбы из Международного Космического Агентства не придумали ничего лучше, чем назвать первую базу на Марсе Ультор, что переводится с латыни как месть. Присказка с корабельным именем работает со всем на свете, будь то кошка или другая планета. Марс мстил человеку за то, что тот осмелился ступить на его поверхность. Я и ещё шестеро участников исследовательской миссии на себе ощутили этот гнев.

Очередной марсианский сол застал нас в центральном отсеке клевероподобного Ультора. Каждый принёс с собой горстку тишины и тревоги. Индикатор системы жизнеобеспечения показывал девяносто процентов, но уже будто бы не хватало воздуха, и в животе заворочалась голодная смерть. Словно это Ультор скрылся на океанском дне, а не четверть земной суши.

Круглая переборка раззявила пасть, и в Центр вошёл Феликс в отутюженном красно-белом костюме Агентства, с присущим себе бодрым видом. В руках несменная кружка с кофе. Иногда мне казалось, что цвет кожи он получил исключительно от пристрастия к напитку.

— Когда поступил сигнал?

— Двадцать минут назад, — отозвалась связистка Элис.

— Запроси у Земли подтверждение.

— Уже, командир, — она гордо выпрямила спину и козырнула. Немного дерзко, но за это я её и полюбил. — Молчат.

— Сейчас Венера ближе к Земле, в Агенстве должны были получить сигнал раньше.

— Они бросят их так же, как бросили нас, — мрачно высказался геолог Фарух, по обыкновению, нахмурив брови и выдвинув вперёд мощный подбородок.

— А ну, прекратить. Взяли панику и проглотили.

У командира вся философия зиждилась на силе желудка, способного переварить любую проблему. Нужно было только найти подходящий соус.

— Роман, на сколько у них хватит топлива?

Феликс повернулся ко мне. Я пожал плечами:

— Без точных данных сложно сказать, но если послали сигнал, значит надеются. Молния могла пробить хранилище, тогда всё пропало, а если так, погладила, то они ещё долго могут поддерживать высоту, залатав пробоину.

— Хорошо, — Феликс протёр ладонью лысую макушку. — Будем надеяться на поглаживание. А пока перетащим матрасы в оранжерею и закроем отсек.

Казалось бы, зачем волноваться о ком-то, находящемся за миллионы километров, когда за спиной рвётся единственная защита от враждебной атмосферы? Я сам не понимал зачем, но на душе было неспокойно.

— Спальный отсек непригоден, мой на очереди, — обречённо сказала Анна Арман, блестящий врач с французскими корнями. — Сколько ещё выдержит плёнка?

— Анна! — словно молотом ударил Феликс, и та замолчала. — Сколько надо, столько и выдержит. Раз спецы из Агентства уверены, что у нас минимум год, не вижу причин им не верить. Но вы только вдумайтесь. Микрометеорит с межзвёздной кометы попал в сорокаметровую дыру пещеры, как в игольное ушко, а потом ещё и в нашу базу. Мы победили в лотерею!

— Где главный приз — смерть, — пробурчал Фарух. — Уверенность это, может быть, и хорошо, но если она перерастает в самоуверенность, когда дело касается чужих жизней, это непростительно.

— Хорошая была кровать, — пространно сказал я в пустоту, лишь бы сменить вектор разговора, и Феликс благодарно кивнул.

— Ничего, матрасы тоже мягкие. Как-нибудь переживём. В Агенстве знают о поломке. До противостояния с Землёй меньше полугода, немного ждать осталось.

— Передача! — нервно выкрикнула Элис и запустила трансляцию без одобрения командира.

Семь голов синхронно повернулись к разлитой на стене луже экрана. Говорил замглавы Агентства Альберт Холлоу.

* * *

Смотровое стекло верхнего модуля было моим любимым местом. Внизу, под марсианской толщей, тихо гудел Ультор, а здесь я мог в молчании насладиться закатом тусклого солнца, тонущего в песчаной буре на горизонте. Полчаса — и она доползёт до модуля, а ещё спустя час вся атмосфера Марса наполнится песчаным туманом. После этого никто не сможет предугадать, когда небо вновь очистится.

За спиной послышались осторожные шаги. Я не обернулся, хотя меня словно просили встретить с улыбкой: так медленно и так явно отстукивали они по полу.

Элис села на ящик рядом, руки положила на колени, пальцами тут же заёрзала по серой ткани комбинезона.

— Мне место найдётся? — настойчиво спросила она.

— Вчера ты первой крикнула, что я идиот. Передумала?

— Не надейся. Просто хочу побыть идиоткой вместе с тобой.

— Забудь. — Я глянул на мозолистые ладони, крутившие гайки всю жизнь. — Мне нечем здесь помочь, а там люди ждут спасения.

Элис чуть не испепелила меня взглядом:

— Очень приятно представлять себя героем, да?

— Спрашиваешь, — усмехнулся я. — Конечно.

— Не смей улыбаться! Ты мне нужен здесь, обычным техником, а не героем. Ну, вот кто они тебе?

— Такие же дураки, как и мы с тобой, которые отказались от вкусного пива ради переработанных помоев.

Элис обхватила мою руку, уткнулась носом в плечо.

— Не умри, ладно? Они отправят следующий корабль за тобой, я заставлю их.

— Хорошо, — я кивнул и погладил Элис по голове. — А вы не сильно налегайте на пирожные.

* * *

Лицо Альберта Холлоу выглядело измождённым, осунувшимся, взгляд то и дело блуждал где-то за камерой.

— Полгода мы собирали средства на запуск, буквально с мира по нитке — не корабль, а ЛЕГО из разных наборов. Россия предоставила площадку, потому что все остальные в непригодном состоянии после землетрясений.

— Это всё здорово, но что с Венерой? — не удержался Фарух, хотя Альберт не мог слышать его.

— Сигнал нестабилен, вышки дальней связи на дне океана, а почти все спутники выведены из строя во время столкновения. Вы бы видели небо по ночам, когда обломки сгорают в атмосфере. Красота.

— За окном катастрофа, а он звёзды считает! — Фарух захлёбывался от негодования.

— А теперь серьёзно, — взгляд Альберта потяжелел. — Мы получили сигнал бедствия со станции Беспин. Но в текущей обстановке пришлось выбирать. Или вы, или они. Так что поздравляю, корабль будет на орбите Марса через год. Наши передовые двигатели недоступны, придётся лететь на списанных. Берегите провизию и не рискуйте лишний раз, от вас зависит наше будущее. Конец связи.

Экран погас и забрал с собой все звуки.

Я невольно представлял Беспин, сгорающий в плотной атмосфере Венеры, как тающий рожок мороженого. В один момент всё человеческое оказалось на грани исчезновения.

— Они же несерьёзно, — ахнула Анна.

— Надо лететь, — сказал я неожиданно твёрдым голосом. — И могу полететь только я.

— Нет! — вскрикнула Элис, вскочив с места. — Ты идиот?!

— Роман… — начал Феликс, но я прервал его.

— Брось, командир, мы не можем бросить их. Альберт сам сказал, что корабль по частям собирали. Земле сейчас не до нас.

— Их техник справится, — не унималась Элис. — Ты нужен тут!

— Наши системы тикают, как часы, я ручаюсь. В крайнем случае, Феликс меня подменит, ему по статусу положено. Так? — Командир кивнул. — Так. Если бы их техник справился, сигнал бы даже не включился. Но мы не в кино, чуда не произошло.

Моё предложение нарушало все уставы, но я знал Феликса. Того самого Феликса, который спас меня, когда я потерялся в песчаной буре. Ушёл на поиски, нарушая все чёртовы уставы. Он не мог отказать.

* * *

Электромагнитные рельсы вывели модуль на ареосинхронную орбиту, где компьютер полностью взял работу на себя. Через час меня подобрал несущий модуль "Артемида II" и понёс на встречу с Землёй.

Впервые за пять лет с момента посадки я видел Марс из космоса. Тонкая мутная плёнка набегала из южных широт, затягивая планету в пылевой сон. Именно таким я увидел его в детстве в первый раз, ухватив глазом телескопа. В стратосфере Марса было столько пыли, что он сразу представился дряхлым и сварливым стариком. Из тех стариков, что давно отвоевали своё и теперь любили с теплотой вспоминать о прошлом и ворчать о настоящем. Молчаливый воин, одинокий воин — такой же, каким считал себя я.

Полёт в одиночку — серьёзное испытание, и, когда на Земле узнают об этой авантюре, могут одним росчерком пера навсегда выгнать меня из программы. Не важно, хорошо ты уживаешься с собой или нет. Когда в течение трёх месяцев живёшь по соседству со смертью, от которой отделяют всего миллиметры брони, любые мысли принимают пугающую форму. Ощущения можно сравнить разве что с экспериментами Джона Лилли и его камерой сенсорной депривации. Холод, тьма, и ты один.

Я чуть не взвыл, когда обнаружил, что система дальней связи неисправна. Ни один сигнал не мог пробиться, и мои передачи застряли на кончике антенны, не в силах сорваться.

Чтобы не сойти с ума от тягучей неизвестности, я дни напролёт слушал записанные разговоры нашей команды. Неужели никто не заметил, что за напускной сварливостью Фаруха скрывается романтик?

Я проспал свидание с Землёй. Специально отключил систему оповещения, чтобы не видеть, как изменился узор континентов. Не таким я оставлял дом, не таким хотел видеть. Вместо тревожных вопросов, я забылся не менее тревожным сном, представляя её.

* * *

Элис третий день не вылезала из кресла. На прозрачном столе потным пятном блестел отпечаток её лба. Палец словно прирос к кнопке вызова, но, сколько бы она не нажимала её, сигнал не уходил. Антенны замолчали почти сразу после отлёта Ромы.

— Земля, это Марс. У нас осталось два отсека. Ожидаем, что через месяц Центр станет непригоден. Почему вы не отвечаете? Что у вас случилось?

"Что с Ромой? Где корабль? Вы нас бросили?" — эти вопросы комом сидели в горле. Ещё несколько дней без ответа — и они выльются в микрофон.

Переборка открылась, впуская Феликса. В руках несменная кружка с кофе, на смуглом лице глубокие морщины, под глазами синяки. Больше не осталось соуса, который помог бы проглотить проблему.

— Тишина, — отрапортовала Элис по привычке.

— Брось это, — Феликс махнул рукой и прилип взглядом к монитору, транслирующему безмятежную поверхность Марса. — Иначе скоро начнёшь выдавать желаемое за действительное, будешь разговаривать с призраками. Мы одни, Элис.

— Хватит! — Она стукнула ладонью по столу. — Одного Фаруха хватало.

Командир вздрогнул, взгляд поплыл. Элис не могла винить Феликса за такие разительные перемены в характере. Ведь это он отправил геолога на поиски места под экстренный модуль, который смог бы выгадать ещё несколько месяцев ожидания на случай, если Ультор схлопнется.

Элис попыталась утешить командира:

— Фарух сам не захотел возвращаться.

— В нашей ситуации не должно существовать слово "хотеть". И я не смог донести эту простую мысль.

— Знаете что? — возмутилась Элис. — Если вам хочется покаяться, то подождите, пока Земля ответит.

Феликс допил кофе.

— Боюсь, уже некому отвечать.

* * *

Издали казалось, что Венера похожа на залитый молоком персик. Розовато-рыжая кожица то тут, то там проглядывала через плотный слой облаков, на фоне которых отчётливо виднелся Беспин. База напоминала рожок мороженого — полукруглый купол на конусовидной ноге с множеством антенн. И, как уродливый отросток, к нему был пристыкован корабль в бело-красных цветах агентства. Настоящая химера, собранная из неподходящих друг к другу кусков.

У меня внутри всё замерло.

— Артемида Два, отзовитесь, — из динамиков зазвучал женский голос. — Артемида Два.

Я подлетел к динамику и судорожно нажал кнопку:

— Это Артемида Два. Как же я рад вас слышать.

— Запасной стыковочный шлюз готов. Ждём вас.

— Понял.

Автоматика не подвела. Капсула мягко присосалась к цилиндру шлюза.

Я освежил лицо сухим мылом с ментолом и открыл переборку.

Меня встретила миловидная брюнетка в натянутой на голову сеточке, удерживающей волосы. На плечах комбинезона были командирские нашивки. Из-за постоянной невесомости лицо женщины казалось надутым воздушным шариком, который удерживал тело в воздухе. Я, наверное, выглядел точно так же.

— Роман, — я протянул руку.

— Сюзанна, — она пожала её.

Всего лишь формальность, потому что людей за пределами Земли можно было пересчитать по пальцам, и все знали друг друга в лицо. Сюзанна пыталась приветливо улыбаться, но не могла скрыть озадаченность.

— Тот корабль, — я махнул в сторону, где он был пришвартован, — чей он?

Сюзанна не успела ответить. К нам подлетел азиатский мужчина в форме без опознавательных знаков. На предплечье, под рваной дырой, виднелась запёкшаяся рана. Незнакомец мельком оглядел меня и обратился к Сюзанне:

— Ещё дня три и всё будет готово.

— Хорошо, Юми, — кивнула она. — Работайте.

Юми полетел дальше.

— Это спасательная миссия, — ответила Сюзанна.

— Но ведь… — Запнулся, — это я ваша спасательная миссия.

Огляделся, выбирая какое из двух направлений в тоннеле из пластика и проводов приведёт к топливному отсеку.

— Показывайте, где пробоина. Мне нужен будет скафандр для наружных работ. Мой-то наверняка не предназначен для местной атмосферы.

Я нервно усмехнулся и взглянул на Сюзанну. Она выглядела немного растерянной.

— Команда с Земли уже занимается этим. Роман, почему вы здесь?

— Но… — Всё было неправильно. — Вы передали сигнал бедствия.

— И Агентство тут же откликнулось на него.

— Как? Оно же еле наскребло денег на запуск до Марса.

Сюзанна взмахнула руками.

— Стойте. Агентство сказало, что на Ульторе всё прекрасно.

— Прекрасно? — переспросил я. Во рту пересохло, картинка в голове не складывалась. — У нас база по швам расходится. Мы запросили корабль, и они сказали, что собирали его по кускам со всего света.

— Да, вот он, — Сюзанна проскользила вдоль поручня к иллюминатору и указала на выглядывающий из-за угла базы округлый нос обтекателя. — Мы отправляли сообщение, что всё в порядке, но у вас, видимо, проблемы с приёмной антенной.

Я тряхнул головой. Не могло быть проблем, все системы были в полной исправности. Это на Артемиде произошёл сбой. Если только…

Я скрипнул зубами от досады.

— Мне необходимо отправить сообщение.

Если бы аппаратура могла ощущать эмоции человека, то микрофон, в который я выплюнул вопрос, сжался бы от нахлынувшей на него волны злости. Но это бы не изменило факта, что за миллионы километров эта волна угаснет и растворится в зыбучих песках бюрократии.

Я слушал ответ Альберта спиной, зависнув перед широкой полосой иллюминатора.

— Мне жаль, Роман, но Марс оказался пустой затеей. Невозможно вести деятельность на планете, которую трясёт от любого вмешательства. Поэтому было решено спасать Беспин. — Я пристально вглядывался в рыжую муть Венеры и не мог понять, чем она лучше. — Нельзя обвинять нас в циничности, ведь мы сделали всё возможное и до конца верили, что удастся организовать ещё одну миссию. Увы, мне жаль.

Голос Альберта казался полным сочувствия, но управленцы на Земле привыкли устраивать представления, чтобы получить желаемое.

— Я искренне рад вашему спасению.

Меня словно током ударило. За это спасение я буду расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Где-то там меня ждала Элис, и Феликс, и остальная команда. Или уже не ждали, ведь в космос не берут глупых людей. Они либо всё поняли сами, либо доживали последние месяцы в экстренном модуле. Не было никаких путей, чтобы успеть вернуться.

— Мне жаль, что так вышло, — прошептал я в пустоту. — Простите.

Вскоре Марс снова окажется одинок.

Оригинальная публикация ВК

— Можешь представить, как бы мы жили, если бы помнили не будущее, а прошлое?

Ты лежишь на животе, светлые волосы смешались с песком, глаза яркими каплями на загорелом лице. Дикарский вид закрепляет тату на спине — замысловатый узор, острыми краями впивающийся в плечи.

— Погоди, — говоришь, приподнимаясь и подперев подбородок руками, — это как?

— Ну, к примеру, есть мир, где люди помнят не завтрашний день а вчерашний.

Хмуришься, смешно сморщив облупленный нос. Потом садишься и решительно качаешь головой.

— Не, ерунда какая-то. Какой в этом прок?

На загорелом животе налипший песок, и я с трудом подавляю желание стряхнуть его. Взгляд оторвать сложнее, такое уж ты на меня оказываешь влияние.

— Кир!

Длинный палец накручивает прядь, песчинки разлетаются в стороны... Я почти забыл, о чём мы говорим.

— А?..

Смотришь сердито.

— Объясни уже!

Вздыхаю, провожу по лицу рукой.

— Ладно, смотри. Ты не знаешь, что будет завтра, послезавтра или через год. Но зато помнишь, что было вчера или, к примеру, месяц назад. Может, не так четко, но помнишь.

— Ну и зачем это надо?

— Да не знаю... Фантазирую просто.

Задумываешься. Потом говоришь со смешком:

— Ладно, давай пофантазируем вместе. Значит, прошлое?

— Ага, только его.

— А будущее? Хотя бы завтрашний день?

— Неа, ни капельки. Даже, что будет через минуту, не вспомнишь.

Ты смеёшься:

— Но так нечестно! Я же не забыла, о чём мы с тобой говорим. И о чём говорили утром, тоже помню. Значит, по логике, в том другом мире я тоже должна помнить хотя бы ближайшие пару дней.

— Нее-е-ет! — меня охватывает азарт. — Ты не помнишь, что было утром, ты помнишь свои воспоминания о сегодняшнем утре. Пока помнишь, но уже к вечеру они исчезнут. Это другое. Ведь что было несколько дней назад ты вспомнить не сможешь.

Пожимаешь плечами.

— Ну и что? Мне и не надо. Я знаю, как сложится моя жизнь, помню наших с тобой детей. Киру мы назовём в твою честь, а Алена — в мою. Я знаю, где буду работать, куда мы поедем в отпуск, когда Алену будет три. Свою смерть я пока не помню, значит ближайшие лет двадцать ещё поживу. Это порядок, так правильно. А то, о чём ты говоришь... чёрт, я даже вообразить не могу.

Улыбаясь, любуюсь тобой. Тебе только дай толчок, ты всё вообразишь получше меня. Потому я этот разговор и затеял. Коварный был план.

— А разговор этот ты помнишь? — принимаю серьёзный вид.

— Ну так... — морщишься ты. — Не очень. Не всю же ерунду помнить.

Потом задумчиво закусываешь губу.

— Погоди... Если не помнить будущего, как бы мы тогда встретились?

Пожимаю плечами.

— Наверное, не встретились бы. Или может как-то случайно.

Твои глаза округляются, смотришь испуганно.

— Получается, вся жизнь — слепой случай? Не знать, с кем она сведёт тебя завтра... или когда заболеешь... или вдруг дети. Аа-а-ах! Да ведь можно в любой момент умереть, не имея возможности обезопасить себя. Представь, вдруг я пойду купаться и утону! Кошмар... Ведь это не жизнь, а... хаос! Постоянно находиться в ожидании смерти. Ужас какой-то. Нет, спасибо, не хочу я жить в таком мире.

Я всё-таки не выдерживаю. Протягиваю руку и кончиками пальцев стряхиваю песок с твоей кожи. Ты вздрагиваешь, странно глядишь, но убрать руку не просишь. Может, знала, что я это сделаю, может нет.

— Зато, — говорю просто, чтоб не молчать, — ты помнила бы родителей. Наверное.

Твои родители умерли, когда тебе было тринадцать. Ты умолкаешь, задумываясь о такой перспективе.

Потом решительно говоришь:

— Ну и что бы мне это дало? Вернуть их я всё равно не смогла бы, так зачем помнить? А чтобы знать лица, достаточно иметь фотографии. Неа, не убедишь, не старайся.

Смеюсь.

— Хорошо. Тогда забудем об этом разговоре. Ну его к чёрту, это безумный гипотетический мир. Надеюсь, его нет и не будет.

Ты наклоняешься близко-близко. Говоришь с усмешкой:

— А вот теперь вспомнила. Разговор этот.

Магнитишь взглядом, и я знаю, почему вспомнила: будет сейчас кое-что поважнее этого глупого разговора.

Поцелуй. Первый.

Почти всегда память работает рывками.

Именно из-за поцелуя я помню и разговор. Весь, до последнего слова. У меня ассоциативная память — важное всегда состоит из мельчайших деталей повседневных событий. Даже если это важное случится ещё через пять с половиной лет.

Вот такая ерунда, Алин, — я пока не помню, где и как мы с тобой познакомимся, даже лицо твоё порой расплывается в памяти. Зато дурацкий разговор кручу в голове снова и снова.

Автор: Ирина Невская

Оригинальная публикация ВК

— Знаешь, никогда мне этот город не нравился. Серый, мокрый, холодный… То ли дело моя родная Исфара.

Двое сидели на крыше десятиэтажки, свесив ноги над пустотой. Была полнолунная ночь. Было холодно и сыро.

Внизу во дворе четверо парней кого-то били.

— А что ж уехал?

Выходец из Исфары пожал плечами:

— Учеба… Второй курс медицинского.

— А-а-а…

Его собеседник протянул ему бутылку. Тот глотнул прямо из горла, поморщился и вернул обратно. Со двора долетело отраженное стенами: “Сволочь!”. Двое глянули вниз.

— Интересно, когда до них уже дойдет?.. - спросил исфарец.

— Когда в новостях прочитают. Утром. Увидят, что “во дворе дома номер шесть был зверски убит Хабиб Закиев”, и поймут. Только, если ты думаешь, что они испугаются, или раскаются, или им станет стыдно – даже не надейся.

— Совсем? Ни на минуту?

Собеседник мрачно почесал крыло и посмотрел на компаньона. Тот был совсем молод. Он сжалился.

— Ну, может, на минуту. Если вирус полностью не сожрал…

— Какой вирус?

— Ненависти, — ангел хлебнул портвейна. — Да вот, сам посмотри…

Он протянул парню свои очки.

Почему-то в них все было видно, как днем, и очень близко. Куда ближе, чем хотелось бы парню. Он содрогнулся. Больше не было четверых сильных, агрессивных, подкачанных ребят. Внизу корчились тощие, полусгнившие существа с запавшими глазами. Они кричали от боли и ужаса.

Парень сдернул очки и резко отвернулся. Его затошнило.

Ангел похлопал его по спине.

— Да, неприятно… А ты прикинь, я такое постоянно вижу. Поэтому и таскаю с собой бутылку. Чтобы совсем не спятить.

— Но как же они… неужели они…

— Не знают? Нет. Эти – уже нет. Понимаешь, то, что ты увидел – это не тела. Это их души. Такое бывает, когда вирус заходит так далеко, что даже нам до них не достучаться. Поэтому я и сижу здесь, а не там, - он кивнул вниз и полез в карман за пачкой сигарет.

Парень рядом потихоньку выровнял дыхание. Покачал головой:

— А я-то думал, почему ты раньше не явился. Сейчас-то мне все равно, но когда только тебя увидел, разозлился.

— Я с самого начала здесь. Только без толку это. Когда-то, когда я только начинал работать, я еще пробовал, - ангел вставил в зубы сигарету, и его голос зазвучал невнятно. — Ну, достучаться. Остановить. Прыгал вокруг таких вот, как воробушек. За руки хватал. Орал в самое ухо “Одумайтесь!”

Он выдохнул дым и горько усмехнулся.

— Но эта дрянь слишком быстро их жрет. И передается быстро. Хотя чего ей передаваться, она у всех есть…

— Как это? — парень аж подскочил.

— Да вот. Как герпес. В спящем состоянии. Иногда просыпается, от обиды, или от зависти, ну, знаешь, как всякая хронь вылезает во время простуды… Нормальные люди ее лечат сразу, как заметили. Спортом занимаются, или творчеством, или с друзьями по душам говорят. Изолируют источник, сами изолируются. И все быстро проходит. А если иммунитет хороший, так вообще дальше вспышки гнева дело не идет. Но когда болезнь пускают на самотек, да еще и не изолируются от заразы, все, пиши пропало. Вот человек постит мемы и спасает собак, а вот он уже оправдывает убийство, или идет убивать.

Ангел махнул рукой с сигаретой и глотнул портвейна.

— Спросишь его, за что, и он тебе вывалит кучу вонючих аргументов, но все сведется к тому, что они – не мы, и если не мы - их, то они - нас. Он больше не задумывается, понимаешь? Считает, что делает благое дело, очищает мир от скверны. Убивает писателей, художников, ученых… студентов-медиков. И уже не помнит, что можно жить по-другому.

Парень мрачно посмотрел вниз. Нападавшие разошлись. Избитый лежал на земле и не двигался.

— Да уж.

Ангел вздохнул:

— Действительно, кому я все это рассказываю? Э-эх, молодой человек неславянской наружности… — он хлопнул собеседника по спине. — Хороший ты парень, Хабиб! Жаль, что с тобой все так вышло. Знаешь что? А давай к нам? Будем вместе работать… Рук не хватает катастрофически. Особенно в отделе профилактики, которые как раз по вирусам.

— Что?.. — Хабиб оторвался от созерцания своего мертвого тела и уставился на ангела.

— Будешь прививки делать.

— От этого есть вакцина?!

Ангел ухмыльнулся:

— Недавно разработали, лет восемьдесят назад. Стопроцентной гарантии не дает, конечно, но шансы повышает. Ну что, согласен? Идешь?

— Иду, — ответил Хабиб не задумываясь. — А что за вакцина?

Ангел повернулся к нему. Крылья тихонько засияли, в глазах появилась трезвая ясность и глубина бездны. Он наклонился и выдохнул Хабибу прямо в ухо, вместе с сигаретным дымом:

— Ух ты…

* * *

Вовка строил песочный замок. Получалось плохо. Песок был слишком жидким и каменистым, слишком быстро высыхал, замок кособочился и был похож на оплывший холмик с палочками и ракушками.

Чуть впереди на берегу замок строил Димка. Димка был старше на два года и говорил по-русски как-то по-другому, как будто и не по-русски вовсе.

И у Димки все получалось. В его замке были арки, башенки и даже зубчики на башнях. А еще у него были друзья, которые ему помогали, хохотали, брызгались и дурачились.

Вовке очень хотелось к ним, но мама не разрешала отходить далеко. Да и стеснялся Вовка, совсем как девчонка. И теперь он смотрел, как его творение все больше оплывает, грустил и злился на Димку за все и сразу.

— Ух ты! — тихонько шепнул ему на ухо невидимый Хабиб.

А ведь правда, ух ты! Как же Димке удалось сделать так, чтобы замок не разъезжался в разные стороны? И стоял так красиво, что прямо засмотришься…

Вовка оглянулся на маму. Мама дремала. Он сжал кулачки и решительно пошел вперед.

— Привет! — сказал Вовка, и Димка обернулся. — Крутой замок!

— Хвала! Ой. То есть, спасибо.

— А как это он у тебя так держится?

— Штапови унутра…Э-э-э... Палки. Это папа подсказал. Гледай!

Вовка посмотрел. Потом попробовал. А потом вдруг обнаружил, что ведет Димку и его компанию к своему замку, хотя еще минуту назад не показал бы его вообще никому и никогда. К тому времени Вовкино творение превратилось в блестящую гору песка.

— Ух ты! — вдруг сказал Димка. Он показал на стеклышки и ракушки, которыми Вовка украсил крышу – Лепо! Хайде заедно?

Вовка кивнул. Он не знал слов, но все прекрасно понял. Мальчишки за игрой всегда говорят на одном языке.

Невидимый Хабиб смотрел, как дети вместе строят песочный замок, и улыбался. Ему нравилась его посмертная работа.

Автор: Дарья Эпштейн

Оригинальная публикация ВК

Я уговаривала сына не рассказывать папе о том, что мы ездили к колдуну. Ни я, ни мой муж не верили ни в какое волшебство и чары, двадцать первый век – время высоких технологий. Но если врачи разводят руками, то согласен землю есть, лишь бы ребёнок был здоров. И потому мы поехали с Дениской на дальний хутор тайно от мужа, а тот, ничего худого не подозревая, ушёл утром на работу.

За нами заехала моя подруга Юля на "Ниве". С самым заговорщическим видом мы двинулись в какую-то Чернавку.

Вроде бы и болячка у Дениски была не такая уж серьезная, но доставляла неприятностей немало. Невроз навязчивых движений. Частое моргание, дрожание подбородка, покашливание, дергание плечом. Сын кривил губы, морщил нос, резко открывал рот. Эти симптомы проявлялись все вместе или по очереди. Это выматывало и сына, и нас. А всё «гадская школа». Сын пошел в первый класс, и началось… Поначалу мы думали, что хитрый Денис притворяется, но когда его поставили на учёт к невропатологу, стало ясно: лечение будет долгим.

Иногда мы просили Дениску контролировать себя, и он добросовестно терпел, но потом словно какая-то неведомая сила заставляла его гримасничать и вздрагивать. Для обозначения хворобы у нас в семье даже свои термины появились: «моргушки», «дрыгаться», «кхекать», «заело». Сына мы просто называли «хворобей» за маленький рост и слабое здоровье.

— А кто такой этот колдун? — спрашивал Дениска, пошмыгивая носом.

— Наподобие лешего. Живёт в избушке, варит травяной чай и молитвы шепчет, — деланно весёлым голосом сообщала Юля.

— А откуда ты его знаешь? — не унимался Денис.

— Моя тётя у него бородавки сводила.

— А что такое «бородавки»? Это волосы на подбородке?

— Нет, — смеялась Юля, — это такие наросты на руках, ногах. Мешают очень. Их колдуны сводят.

Я молчала, немного жалея, что согласилась на авантюрное путешествие. Если бы узнал Алёшка, то скандала было бы не избежать. Я и сама в это мракобесие про избушки и леших не верила, но хотела, чтобы от меня отстали все бабушки и тётушки, которые искренне считали, что уже испробованы все средства и надо обратиться к народной медицине.

— Прикинь, Ленка, он своими заговорами мужа тёть Жене вернул. Отвратил его от любовницы.

— А что значит «отвратил»? — спросил внимательный Денис, — она стала ему отвратительна?

— Примерно так. А уж с вашими «моргушками» справится «на раз».

До хутора мы ехали часа полтора. Денис весь изъёрзался, а на самом повороте к лесу заснул и привалился на моё плечо. Я приобняла хворобьиные плечики сына и тихо чмокнула его в макушку, где двоились две вместо одной завитушки. "Два раза будет жениться", — вспомнила я бабушкину примету и вздохнула. Действительно, «гадская» школа. Отдаёшь здорового дошколёнка, а к концу учебного года получаешь неврастеника. Ладно бы, мы Дениску ругали за каракули или невыученные стишки. Ладно бы хулиганил, и мы бы его наказывали… Но нет, золотой ребёнок, только ни с того, ни с сего часто моргает и плечом дёргает!

Грунтовая дорога вдоль леса была наезжена, и «Нива» ехала мягко. Лишь на поворотах она трясла задом, как бодливая коза. Встречные машины съезжали в придорожную траву, поднимая пыль. Судя по всему, дорога к колдуну в Чернавку была известна многим.

Я всегда удивлялась способности сына спать в самых неудобных местах: за партой в продлёнке, в дребезжащем трамвае, в подпрыгивающей машине. И теперь когда он тихо сопел, его лицо не сводило тиком, и брови не подскакивали к самой линии роста волос, а рот не кривился в гримасе, смотреть на него было так приятно. Если надо, я в чёрта лысого поверю, только бы помог!

Мы увидели указатель «Чернавка» и сразу свернули вправо. У поодаль стоящей избы рядком припарковались три машины.

— Надо же, и траву тут косят, — буркнула Юля, заглушая мотор, — типа парковка у леса.

Денис сонно посмотрел на меня:

— Я долго дрых?

— Полчасика.

Мы вышли и осмотрелись. Три машины означали очередь, но Юля решительно двинулась вперёд, а мы остались возле «Нивы». Я топталась на месте, а Денис уткнулся головой в мой живот.

— Ладно тебе, не трусь, — сказала ему я, хотя самой было не по себе.

Разве живут люди в таких избах? К ней даже электричество не подведено. Ни забора, ни плетня. Заросший палисадник с длинными стеблями чахлых мальв, огороженный четырьмя ржавыми спинками от кроватей. Я видела такие в детстве и улыбнулась. Жадина этот колдун, ничего в хозяйстве не пропадает. Под тополями паслась круглобокая белая коза и придирчиво смотрела в нашу сторону.

— Что ж ты милая, смотришь искоса, низко голову наклоня, — пропела я вполголоса. Денис поднял на меня глазёнки и слабо улыбнулся.

— Не дрейфь. Колдун не бабка Ёжка, не съест. Да и что тут есть – худосочность одна. Если кому бояться, так тёте Юле. Она пухленькая и вперёд пошла.

Денис захихикал. Вскоре пришла Юля и весело распорядилась идти к колдуну. Она прижимала к груди одной рукой банку с коричневой жидкостью, а другой открывала багажник.

— Там один человек в очереди остался, остальные на вечер записаны, так что мы удачно приехали. А я взяла себе отвар. На освящённых травах и на родниковой воде. Очень полезно. Прямо от всех болезней. И бесплатно к тому же.

Я усомнилась в чудодейственных свойствах колдунской воды, но спорить не стала. Мы пошли с Денисом к избе, и на пороге чуть не столкнулись с пожилым мужчиной. Одной рукой он тоже нёс банку с отваром. Я нагнулась и вошла в открытую дверь, держа за руку оробевшего сына. В крохотных сенях пахло сырой кожей, пыльными половиками и сеном. Я толкнула вторую дверь, и мы очутились в избе. Слева у окна стоял широкий стол без скатерти, но с самоваром и пучками трав. За ним сидел бородач в длинной клетчатой рубахе. По-видимому, это и был колдун. Нарочито окая, он спросил басом:

— Этот отрок хворый? Как звать?

— Он хворый. Денисом зовут, — ответила я и подтолкнула сына к колдуну.

— Деонисий, значит. А меня Прокопием Лукичом кличут.

Колдун встал из-за стола и взял в руки небольшую книжку в кожаном переплёте и прислонил ко лбу моего сына.

— Ишь как корёжит тебя... Слушай, отрок, Прокопия Лукича и не бойся ничего. Сейчас силы просить буду. Отец наш небесный через меня победит твою хворобу.

После этих слов колдун зажёг толстую свечу, установил её в полукруглую плошку и стал размашисто креститься и бить поклоны, обратившись к иконостасу. Иконы были тёмные, в деревянных, покрытых серебрянкой окладах и украшенные бумажными самодельными цветочками. Колдун прочёл «Отче наш» раз десять, и принялся читать «Богородице». Денис посматривал на меня, а я беззастенчиво оглядывала избу. Нигде не было видно постели, ношеной одежды или брошенной нечистой посуды, как это бывает у одиноко живущих мужчин. На единственном окне висели ситцевые занавески с красной каймой. В углу прижалась белёная печь, в которой давненько ничего не готовили, и уж тем более её не топили. Рядом стояла кадка с водой, а на ней вместо крышки лежали крест-накрест две чурочки. На полке у печи красовались бутафорские крынки, наверняка пустые. Колдун точно тут не жил, да и не так живут предприниматели, которые за час три тысячи берут. Я оглянулась и увидела приоткрытую дверь в другую комнату. Да, изба оказалась больше, чем я ожидала.

Закончив молиться, Прокопий Лукич крякнул и встал с колен. Он снял с полки широкую деревянную плошку, отодвинул с кадки чурочки, зачерпнул воды. Затем вернул чурочки на место, и стал макать в плошку свои пальцы. Ими он водил по лицу и волосам моего сына, приговаривая «С гуся вода, с отрока худоба». Дениска морщился и втягивал в плечи голову. Затем колдун заныл тоненьким голосом: «Истинный Христос мылся, полоскался. Ничего не боялся, так бы и ты, раб Божий младенчик Дионисий мылся, полоскался, ничего не боялся, ни порчи, ни сглазу, ни всякой заразы. Отныне и во веки веков. Аминь».

Нудным тоненьким голоском Прокопий Лукич тянул свои заговоры, а потом бросился вприсядку. Он выкамаривал вокруг меня и ошеломлённого сына, а меня разбирал смех. "Три тысячи отрабатывает", — думала я, и мне хотелось отдать их просто так, чтобы только кончился этот шарлатанский спектакль. Наконец, колдун замолчал и устало сел на лавку. Он свесил руки с колен, а голову опустил так низко, что его борода почти касалась цветных половиков.

В совершеннейшей тишине, за нашими спинами кто-то громко вздохнул. Денис от неожиданности подскочил и вцепился в мою руку.

— Кто здесь? — вскрикнула я, оглянулась и никого не увидела.

Православный колдун поднял голову и уставился на меня.

— Побойся бога, милая, мы одни тут.

Позади скрипнули половицы, и я снова вздрогнула и оглянулась. Денис дрожал, мне было слышно, как стучат его зубы.

Из соседней комнаты, тяжело вздыхая и отдуваясь, выполз на животе невероятных размеров трёхцветный котяра. Он полз как тюлень, отталкиваясь от пола короткими ножками. Видно, православный колдун разбудил его своими дикими плясками, и животинка решила проверить, кто пришёл и что вкусного принёс.

Денис в ужасе смотрел на огромного кота. У того не было одного уха, и хвост был потерян в битве далёкой юности. Кот медленно, но верно полз к нам. Я наклонилась и потрепала его по холке, кот по-мужски рыкнул и злобно посмотрел вверх. Убедившись, что еды никакой мы не принесли, он сдал вбок и попёр в сторону блюдца с молоком, которого я раньше почему-то не заметила. Громко вздыхая и урча, кот стал лакать.

— Ничего себе, — прошептал Денис.

Прокопий Лукич что-то забормотал, залопотал, но уважение отрока Дионисия было им напрочь утрачено. Сын смотрел на котяру, не отрывая немигающих глаз. Подбородок его не дергался, а плечи не вздрагивали.

Кошелёк мой облегчился на три тысячи, банку с отваром я категорически отказалась взять, причитания православного колдуна не дослушала и ретировалась с сыном. Юля ждала у «Нивы», докуривая сигаретку.

— Что-то вы долго! — с уважением сказала она, – а отвар где?

— Выпили, — огрызнулась я.

— Что сказал колдун? — спросила Юля, заводя машину.

— Будем жить долго и счастливо.

Вечером Алёшка спросил, отчего в доме тихо и чем это мы целый день занимались. Денис пришёл к нему с зачитанной книжкой русских сказок. Алёшка поворчал, что устал, а быть папой ох как непростая работа. Я убрела мыть посуду, и размышлять о событиях дня. Я гремела и плескалась в раковине, пока Алёшка не пришёл и не спросил:

— Ленусь, а ты заметила, что Денис наш за вечер ни кашлянул ни разу, и моргушек не было.

— Да?

Я вытерла руки об вафельное полотенце и вошла в комнату. Денис лежал на диване и листал книгу.

— Ну-ка, отрок Дионисий, посмотри на мать? — скомандовала я.

Денис поднял глаза и улыбнулся. Веки не дёргались, подбородок не дрожал. Я придирчиво рассматривала сына. Один раз он шмыгнул носом и виновато вытащил носовой платок из кармана шорт.

— Чудеса... Ну, не будем пока поспешных выводов делать, — протянула я.

— Это всё кот, — прошептал Денис, — настоящий оборотень. Стоял за спинами и колдовал, пока Прокопий Лукич нам глаза отводил. А когда мы повернулись назад, он в кота обратился. Точно тебе говорю.

Я погладила сына по голове. Такая версия событий мне казалась весьма правдоподобной. Алёшка с сомнением смотрел на нас обоих.

— Так, заговорщики, колитесь. Чего натворили? Чего я не знаю?

Автор: Ирина Соляная

Оригинальная публикация ВК

Первую жертву Ацтека нашли на окраине города. Девушка сидела на земле, прислонившись спиной к бетонной стене, и смотрела в поле. Можно было даже подумать, что она отдыхала, только слишком холоден ранневесенний бетон, чтобы касаться его так долго.

Застывшую обнаружил её сосед. Набирая полицию, студент-старшекурсник совсем не боялся: знал, что сердце убитой расскажет правду, в которой нет места непричастным. На вскрытии выключенный внутренний мотор на миг ахнет, вкусив из шприца свой последний адреналин, выдаст тайну морзянкой, укажет на убийцу. Дальше — дело техники следователя, ведь чаще всего сердца убитых дают подробные показания... Только в этот раз под футболкой на окоченевшем теле оказался аккуратный шов, рассекающий грудную клетку от яремной ямки до последнего ребра.

После вскрытия было много шума. «Молчащие» трупы, конечно, встречались и раньше, но этот оказался особенно аккуратной работой. Заголовки швырялись предположениями, кто этот коллега патологоанатомов, способный настолько точно выудить из тела только сердце, минимально затронув даже левое лёгкое. В статьях мелькали липкие «рука, не дрогнувшая за три часа виртуозной работы после убийства», «холодное прикосновение формалина» и «мрачное ритуальное значение». Следователь плевался, замечая очередную мистическую трактовку, но не мог найти виновного. Маньяка прозвали Ацтеком.

* * *

«Это я выбросила те открытки, прости. Мне было обидно, что ты хранишь их»

«Никогда не хотел этим заниматься, лучше бы ушёл в балет»

«Я всю жизнь притворялась другим человеком»

«Пустые комнаты угнетают. Одиночке не нужен такой большой дом»

«Изменял не раз и жалею, что расскажу об этом вот так»

«Это не было героизмом. Я просто споткнулся»

Лида разочарованно щёлкнула по крестику, закрыв "Сердца.Стук.ру". Несколько дней чтения последних слов незнакомых людей наводили на неприятные мысли. Не светло-грустные, не вдохновляющие, не способствующие саморазвитию, а именно неприятные. Сложно было скрыть горечь после каждого «невысокого» откровения.

«Почему они делятся этим бредом? Измены, случайности, ошибки... Ладно, молодые люди не успели разобраться, но зрелые после стольких лет могли бы сказать что-то стоящее. Неужели они настолько ничего не поняли? Вот тебе и таинство жизни».

Пару лет назад портал с последними словами сердец погибших стал сенсацией. Конечно, посмертный укол адреналина делали в морге и раньше — стандартная процедура, после которой сердце пульсировало морзянкой последние слова и замолкало уже навсегда. Но публиковать это, чтобы читали все? Впрочем, идея демонстративного Memento mori нашла достаточно почитателей, чтобы запуститься, и достаточно противников, чтобы обрести известность. После бури этических разногласий осталась только мутная вода последних слов обычных людей: не тех глубоких изречений, какие они бы готовили для публики, а естественных, которые они могли сформулировать сами, не ныряя в цитатник. Нет, Лида, конечно, встречала на портале и «сильные» мысли, и мудрость, но чаще оголённая искренность оказывалась неприглядной. В этом плане последние слова не слишком отличались от обнажённых тел, но далеко не за всеми телами хозяева следили достаточно, чтобы показывать фотографии в общем доступе без ретуши и минимального грима. И всё же после первого просмотра портала Лида никак не могла отделаться от желания прочитать ещё, потом ещё, испытывая странно приятную гадливость. А ведь изначально студентка журфака просто изучала портал как возможную тему для курсовой... Сложную, интересную и неоднозначную тему.

Через несколько месяцев проверки новых высказываний корёжащий кайф от подглядывания за чужими недостатками стал зависимостью. А потом появился и человек со странным ником Silentium ergo Sum, точёным лицом цвета слоновой кости и слишком мутными глазами для фотографии профиля.

— Привет. Вижу, ты часто здесь бываешь. Нравится читать о смерти?

— Привет, — она и сама не знала, зачем отвечает. Флегматичное лицо в квадратике не вызывало доверия, но так походило на все сообщения Сердца.Стук вместе взятые, что промолчать не получилось. — Да так, курсовую пишу. А что, нельзя?

— Как интересно, должно быть, писать курсовую в середине августа. Это слишком рано или поздно?

— Слишком много сарказма и слишком моё дело.

— Что, уже и спросить нельзя?

— Да можно, только не так по-хамски.

— Ок, буду милым. Давай тогда другой вопрос: Как ты думаешь, а что бы твоё сердце простучало в качестве последнего слова?

— Что я бы не хотела болтать после смерти. Тогда у меня тоже вопрос. А ты почему часто здесь сидишь? Вон, даже меня рассмотрел.

Тяжёлый взгляд собеседника всё ещё буравил левый уголок фотографии. Лида подумала, что если бы не отвращение, размытое по всему лицу, незнакомца можно было бы назвать даже красивым.

— Честно? Меня так тошнит от того, что здесь пишут, что я не могу оторваться.

Вы всё ещё удивляетесь, что эти двое пошли на свидание?

* * *

— Это же муляжи, да?

— Нет, что ты. Я храню на видном месте все покорённые сердечки своих жертв.

— Ха-ха... Кхм...

Впрочем, если не учитывать стеллажа с сердцами в банках, Сил оказался доброжелательней, чем в переписке. Особенно когда лекцию о том, как правильно выковыривать сердцевинку из яблока, перебил запах свежей шарлотки. Вместе с идеально ровно отрезанным ломтиком, сочащимся ароматом корицы, Лида получила вопрос:

— А что ты всё-таки смотрела на портале?

— Да так, — «скорее бы пирог остыл», — заинтересовалась историей Ацтека. Знаешь, который вырезал жертвам сердца. Он же сразу после появления портала активизировался. Многие акцентировали на этом внимание, мол, во всём виноват Сердца.Стук. Ну, когда читаешь десять таких статей, хочется и самой посмотреть, что там такое написали, из-за чего человек мог столько натворить...

— Вот как, — Сил с аппетитом приступил к шарлотке. — И ф-фо же... И что же ты там увидела такое? Из-за чего начала заходить почти каждый день?

— Честно? Я начала думать, что понимаю ацтека. Что людям нужна возможность некоторой... Недосказанности.

Сил пожал плечами. Лида проверила правый карман, демонстративно улыбнулась и взяла второй кусок шарлотки.

— Ацтек тогда многих привлёк. Его жертвы — своего рода высказывание. Культурное явление... Или антикультурное? — Мужчина повернулся к полкам. — По моей гостиной сразу видно, что я его фанат. Или антифанат? — Лида хихикнула. — Нога у тебя чешется, что ли?

— Немножко. Ну ты даёшь, не побоялся расставить у себя столько же сердец, сколько было жертв!

— И не говори! Какая ирония! Или антиирония... Впрочем, дело не в этом, а в том, что сколько бы придурки ни надевали футболки с сердцами в банках, сколько бы ни пробовали повторить это убийство, Ацтек лучший. Аккуратней всех. Профессиональней всех. Остальные что? Ты видела эти пародии? Раскурочат грудную клетку, никакой эстетики.

— Или антиэстетики, — Лида приподнялась, продолжая улыбаться. — Как думаешь, дружок, а что твоё сердце отстучало бы после твоей смерти?

— Не знаю, говорят, такое не предугадаешь, — Сил хотел было убрать тарелки в раковину, но поставил их обратно на стол, явно опасаясь поворачиваться спиной. — А что?

— А давай сейчас помолчим, послушаем... Тук... Тук-тук... Тук-тук-тук... Вентилятор жужжит, на улице ветер свистит, а сердце твоё говорит, кто убийца. Ты убийца, Сил.

— Вот как. Тогда учти, что все они были согласны, чтобы их сердце не болтало лишнего после смерти. Даже самая первая. Я тогда ещё учился в медицинском, мы оба провалили экзамены.

Она сильно переживала. Потом узнала про портал, ввалилась ко мне пьяная и говорит: «Как же так, я даже молча уйти теперь не могу? Как же так?» И я помог ей уйти молча. Она хотела этого. Они все по-своему хотели. И ты хочешь так закончить, судя по тому, что стоишь передо мной и...

— Чешу ногу, да. Поздновато спохватился. Прежде чем я позволю тебе уйти так же молча, как твои жертвы... Знай, что ты очень сильно меня обидел. «Раскурочить» грудную клетку впервые сложно, и не все могут сделать это красиво, как ты. Плохо не любить фанатов, дружочек, даже если это...

— Антифанаты, — Сил хрипел, по белому полотну рубашки расползалось пятно.

Через четыре часа мужчина с разорванной грудью сидел, облокотившись о стеллаж, заполненный заспиртованными сердцами.

* * *

Лида проснулась, не в силах стряхнуть с лица мерзкую гримасу. Как вышло, что после назначения встречи с очаровательно мутным типом ей приснился настолько противный сон? Якобы она новый маньяк, прикончивший легендарного Ацтека? Да и в реальности она не смогла бы с такой лёгкостью поразить его несколькими ударами. Она не убийца, она не умеет... Откуда такие мысли.

Сил ждал её вечером под фонарём. Неестественный оранжевый свет придал брезгливо-смазливому бледному лицу мраморную утончённость. Свёрток упаковочной бумаги с неизвестным содержимым мужчина назвал антибукетом, и это тоже не вызывало доверия, но Лида шла дальше, со странным удовлетворением: теперь наконец-то станет понятно, где дурацкий сон, а где реальность.

«Если у него в квартире будут стеллажи с "муляжами", я убегу и вызову полицию...» Стеллажей не было.

Не было и шарлотки, вместо неё ели пиццу и пирожные из антибукета. Вместо белого вина пили глинтвейн, после даже танцевали. Лида смотрела на отражения в зеркальной стенке шкафа, где не стояли никакие сердца в банках и думала, что если бы с лица Сила сошло это дурацкое выражение отвращения, он был бы самым красивым человеком на свете. И вообще, разве обязательно убивать людей и вырезать их сердца, если ты за молчание? И когда музыка становится энергичней и громче, разве это не повод веселиться, а не бояться?

— Ты уже отвечала на этот вопрос, но я должен спросить ещё раз, — прокричал Сил, выкручивая громкость колонок почти до максимума, — и всё-таки! Ты бы хотела, чтобы твоё сердце говорило после твоей смерти?!

— Да! — Лида с трудом перекрыла ответом музыку. «И зачем он сделал настолько громко?» — Оно бы сказало, что многие хотят оставить после себя загадку, и я тоже! Но я бы хотела об этом сказать, потому что это мой шанс на высказывание, которое увидят все! Сделай тише!

— Что?

— Ти-ше! — Лида отступила: едва уловимая тень дополнила брезгливость Сила, сделав безжалостно спокойные черты намного страшнее выдуманного стеллажа с сердцами.

— Не могу, прости! Сейчас ты будешь орать!

— Эй, я ведь не согласна умирать молча, я не за твоё кредо! Может, отпустишь меня?!

— Прости, но ты уже знаешь, кто я! Я не могу тебя отпустить! И вообще, если хотела жить как все, зачем ты тогда пришла?!

— Подожди! Последний вопрос! — «Дура, так никуда и не позвонила, хоть бы время потянуть!» — Ты не боишься, что после твоей смерти все узнают, что Ацтек — это ты?!

— А какая разница, если я уже умру?!

Бит рвал комнату на части. В последние секунды Лида пыталась понять: и правда, что она здесь делала, заранее зная, что не хочет погибнуть вот так? И главное, с чего она взяла, что этика маньяка из сна работает на самом деле?

* * *

Новая жертва Ацтека лежала на асфальте лицом вниз. Можно было бы подумать, что она уснула, если бы не оголённая поясница с кровавой надписью «Я не хотела молчать». Когда девушку перевернули, на груди оказался тот самый виртуозный шов, узнаваемый и педантично аккуратный.

Автор: Катя Бременская

Оригинальная публикация ВК