Седьмая засечка казалась ему неровной. Остальные шесть, потемневших со временем, расположились на ясеневой трости строго друг под другом, как брусочки в поленнице.
Рядом с первой был вырезан лист клевера, вторая опоясывала посох волнистой линией, напоминавшей рябь на реке. Каждая была особенной. И все же, седьмая выделялась. Плясала. То ли рука уже не так крепка, то ли глаз подводит.
Приоткрылась полотняная дверь, впуская рассветные лучи. Яр прервал свое занятие и стиснул рукоять короткого ножа. Вместе с солнцем в палатку зашел широкоплечий мужчина. Он сел перед Яром на землю, скрестив ноги, и кивнул. Яр не ответил на приветствие.
— Ты так и не явился, — мужчина покосился на свечу, которая почти догорела. — Просидел всю ночь в палатке.
— Да.
— Он был твоим племянником.
— Был.
— Он бы хотел, чтобы дядя проводил его дух к праотцам.
— Едва ли, — Яр отложил нож, сдул щепки из новой ложбинки, покрутил посох, придирчиво изучая работу. — Ты за этим пришел, Хольк?
Мужчина склонил голову и раздул ноздри. Насупился, будто сердитый ворон, распушивший перья на загривке.
— Мы оставили дома́, Яр, бросили пашни, забили скот и отправились за тобой. За твоими видениями. Люди страдают и терпят лишения с прошлого новолуния.
— И что?
— А то, что солнце печет, как ему и положено. Зима прошла, и новая наступит не скоро, что бы ты себе ни возомнил.
— Хм…
— Признать ошибку — значит показать силу, а не слабость.
— Я не ошибся.
— Одумайся, Яр. Еще не поздно вернуться, поспеем к сенокосу. У нас есть время подготовиться к зиме.
— Великий хлад грядет, и не будет ему конца. Старые земли обречены.
— Хватит! — Хольк ударил ладонью по земле. Он поднялся на ноги и стал расхаживать по палатке. — Хватит… Сколько еще должны погибнуть, чтобы ты одумался?!
— Мы идем дальше, — отрезал Яр. — По ту сторону хребта.
Хольк сложил руки на груди. Казалось, он хотел что-то добавить, но вместо этого обессиленно опустил голову и громко выдохнул.
— Твое решение, старик, твое решение, — прошептал он и вышел из палатки.
Старик... Еще прошлым летом никто бы так даже не подумал про Яра. А сейчас он чувствовал, что Хольк прав. Яр погладил края неровной засечки, отломил выступившую щепку, потянулся за ножом, чтобы поправить зазубрину.
Он думал, что старость будет наступать постепенно, даст ему время свыкнуться. Сложись предыдущий год по-другому, так бы оно и случилось. Но духи предков не даровали ему благословения на спокойную старость.
Болезнь забрала Ее, и появилась первая засечка. И вместе с тем внутри Яра что-то оборвалось. Лопнула тетива, плечи лука дернулись сначала, потом повисли. Хрустнуло уставшее дерево, покрылось трещинами, и не было возможности взвести лук обратно, как было прежде.
Потом была вторая засечка, третья... Все посыпалось. И вот уж до седьмой дошло. Яр не понимал, за что духи возненавидели его, за что мстят. Он еще раз провел пальцем по свежей седьмой, затем поднялся к первой. Нежно погладил ее и прошептал имя.
В палатку влетел веселый щебет. Новый день. Опираясь на посох, Яр тяжело поднялся, морщась от тянущей боли в затекших ногах.
Он вышел, и в лицо тут же ударило яркое солнце. Каждое утро оно ехидно встречало его, мол, где же твой обещанный мороз? И Яру нечего было ответить.
Возле палатки на холме остывала кучка серой золы, заключенная в кольцо гладких камней. Угли другого, погребального костра тлели сейчас у подножия. Яр старался не смотреть в ту сторону, где по воздуху разлетался прах его последнего родича.
Он положил посох на землю, опустился на колени, закрыл глаза и принялся раскачиваться в такт ветвям одинокого ясеня. Яр собрал ладонями золу из костра, наклонился, прошептал имя. Резко взметнул руки к небу. Южный ветер подхватил золу, понес прочь. Яр привалился спиной к стволу ясеня и стал ждать, когда придет сон. И придет Она.
Не такой, какой запомнилась при жизни. Было в Ее образе что-то величественное, божественное. Мир духов затягивал Ее, и с каждым разом различий между воспоминанием и видением становилось все больше. Яр чувствовал, что скоро Она либо перестанет его посещать, либо изменится до того, что они перестанут узнавать друг друга. И он не знал, что пугает его сильнее.
Зато не менялся сам сон. Одна и та же долина, поросшая густыми, как овечья шерсть, травами. Летали бабочки и пчелы, щебетали птицы. Яр не видел этой долины в жизни, но знал, что она существует где-то там, за горным хребтом.
— Забери меня к себе, — твердил Яр. — Положи ладони мне на плечи и прими в объятья.
— Еще не время, — каждый раз отвечала Она. — Ты нужен нашим людям.
Заканчивался сон тоже одинаково: рано или поздно в безмятежную долину проникала смутная тревога. Яр чувствовал, как со спины к нему крадется невидимое зло. Зверь. Яр ощущал колючее дыхание и слышал скрежет острых клыков. Зверь сопел в затылок, из-за чего мурашки бежали вдоль позвоночника.
— Не оглядывайся, — говорила тогда Она и брала его за руку. — Иди вперед, я буду ждать в конце пути.
И Яр просыпался. Его вновь наполняла решимость отвести людей прочь от зверя с острыми клыками. За горный хребет, в долину, где он обретет покой, а племя — пристанище.
Так обычно бывало. Но сейчас, после восьмой засечки, даже Ей не удалось развеять смуту в душе. Яр отказался просыпаться.
— Постой! — крикнул он и стиснул Ее ладонь. — Ответь, куда ты ведешь нас?
Она замерла. Посмотрела на него с любопытством, будто не поняла вопрос.
— Я устал, — продолжал Яр. — Ты твердишь, что я нужен людям. Но мне нужна была ты, и все же ты покинула меня. Все покинули, — он прижал посох к груди. — Ты отправилась в мир духов, чтобы оттуда указывать путь, понимаю. Но, прошу, скажи, что я остаюсь среди живых не напрасно.
— Ох, любимый… — она коснулась холодной рукой его щеки. — Не я указываю путь. Это все ты.
— Что? — Яр отпрянул. — Но видения… Зверь…
— Жизни племени зависят лишь от тебя.
— Но как же…
— Вспомни реку, на которой ты играл с нашим малышом, — она шагнула ближе. — Разве она не обмелела?
— Да, — Яр погладил вторую засечку на посохе. — Обмелела. Но…
— Вспомни, — перебила Она, — листочки дуба все не распускались. И комары пропали, не успев появиться. Ты заметил. Я бы не увидела этого.
— Это же просто… глупости. Нет. Нет! Постой! Хочешь сказать, что сны о великом хладе — это…
— Да. Ты сам сотворил их неосознанно. И я не веду, а следую за тобой, — образ стал быстро исчезать, и только голос продолжал звучать ярко. — Я верю, что в этой долине нам суждено…
Тишина. Пропал и голос.
Яр закружился на месте. Исчезла не только Она, но и бабочки с пчелами, и даже зверь с ледяным дыханием не нарушил погребальной тишины долины. Яр увидел вдруг, что это сон и ничего более. Долина, ставшая после Ее смерти убежищем, оказалась выдумкой упрямого старика, как ему все и твердили.
Он сел на землю и обхватил голову. Как же теперь идти вперед, не оглядываясь?!
— Мы идем назад.
Яр раскрыл слипшиеся веки.
— Мы идем назад, — повторил Хольк, нависший над ним. — Пока не поздно.
Закатное солнце безжалостно пекло. Птицы и насекомые смолкли, и даже сухой южный ветер, беспрестанно обдувавший предгорья, утих.
— Мы? — хрипло переспросил Яр, облизнув пересохшие губы.
— Те, кто сохранили еще разум. Ты погубил свою семью, наши я не дам.
— Так, значит?
— Ты уже сам не понимаешь, что делаешь, Яр. Извини.
Хольк развернулся и начал спускаться с холма. У Яра не хватило сил его окликнуть. А если бы и хватило, что тогда? Какой прок в словах?
— Тебе бы поменьше слушать мертвецов, — бросил Хольк.
Он пробормотал это совсем тихо, но Яр услышал. Рука сама собой сжалась в кулак. Волна жара опалила сердце. Яр перехватил посох, как копье, замахнулся и метнул его. Тупой наконечник ударил Холька по затылку. Тот ухнул, схватился за голову.
— Куда это ты собрался?! — голос звучал по-старому властно. — Я веду племя, Хольк. Не припомню, что передавал тебе эту ношу.
— Племя не подчиняется вождю, которому видения дороже его людей. Ты не можешь нас удержать.
— Хочешь на мое место, Хольк? Пожалуйста. Но придется доказать перед духами предков, что ты достоин.
— Яр…
— Не перечь. Будем драться. Завтра. На рассвете.
— Не до драк сейчас.
— Еще как до драк! И выживет только один.
— Ладно, — процедил Хольк с окаменевшим лицом. — Будь по-твоему, упрямый старик, — Он сплюнул на землю. — Но знай: пощады не будет. Потому как ты желаешь погибели всем.
Хольк развернулся и медленно зашагал прочь, потирая ушибленный затылок.
— Не всем, — прошептал Яр. — Только себе.
Он забрался обратно в палатку.
Рукоять короткого ножа удобно лежала в ладони. Свеча горела ровно. Яр принялся за последнюю, восьмую засечку. Острый клинок мягко вгрызался в плоть ясеня, завитки тонкой стружки падали на землю.
Восьмая борозда выходила простой ровной линией. Яр не придумал, чем ее украсить, выделить из остальных.
Каждая из семи засечек была особенной. Его любимая, дети, братья и сестра, племянник. Каждый оставил след. А что останется от него, от Яра? У подножия сейчас собралось племя, ставшее для него чужим. Вся родня, о ком он пекся, покинула этот мир. Духи предков забрали всех, кроме него. Почему-то.
Что ж, раз предки не хотят принимать Яра, раз Она не хочет, он сам постучится в двери, и посмотрим тогда, что получится.
Нож соскользнул и прошелся лезвием клинка по грубой ладони. Яр поморщился. Из раны засочилась кровь и быстро наполнила восьмую борозду. Он покрутил посох. Кровь впитывалась в дерево, оставляя неровные бурые пятна вокруг краев засечки. Пусть так. Достойное окончание работы.
Яр отложил посох и опустился на лежанку. Тут же пришел сон. Старая долина, только теперь опустевшая. Он и не ждал кого-то встретить. Теперь Яр сомневался, что такая долина вообще существует за пределами снов. Он побрел сквозь густые травы, едва касаясь их ладонью.
Здесь он должен был погибнуть, как обещали видения. Уйти с достоинством, закончив все дела на земле, в окружении родичей, которых вывел из старых земель. И Она встретила бы его объятиями. Но судьба подшутила над ним. Лишила не только счастья жизни, но и счастья смерти.
Вдруг в долину ворвался порыв холодного ветра и принес с собой крик. Голос, что звал его. Яр узнал этот голос и не посмел противиться. Он побежал.
Яр бежал и не понимал, где он. Кругом чернела густая чаща, ветки хлестали по лицу, но знакомый голос продолжал вести вперед.
Яр выскочил на пустынные предгорья — те, по которым сейчас и шло племя, — и увидел множество людей. А впереди всех стояла Она. Именно такой, какой запомнилась при жизни. Без божественного сияния и ореола, который приобрела во снах.
Она загораживала собой полупризрачные фигуры от клыкастого зверя с густой белой шерстью. Тот полукругом обходил людей, выгадывая случай для броска. Он был еще больше и страшнее, чем представлялось, но времени размышлять не было. Издав боевой клич, Яр кинулся на врага.
Зверь обернулся. В глазах полыхнуло синее пламя. Он раскрыл пасть, блеснул клыками, прыгнул навстречу.
Яр схватился со зверем, они покатились по земле. Клочьями летала белая шерсть, падала на кусты. Когти и клыки вонзались в Яра снова и снова, оставляя пульсирующие болью раны. Но Яр стиснул зубы и не разжимал пальцев. Он схватил зверя за уши, взревел и, перекинув через себя, опустил его головой на камень. Зверь заскулил, завертелся, дернулся последний раз и затих. Мускулистое тело, покрытое шерстью, обратилось вдруг туманом и расползлось по земле.
Яр лежал на спине и тяжело дышал. Раны кровоточили. Он чувствовал, как судорогами сводит конечности, как он постепенно замерзает и как затуманивается разум.
Люди обступили его. Тут были все. Те, кого он не видел много лет, и те, кого племя потеряло в походе. И его родня среди прочих. Подошла Она, опустилась возле Яра и положила ладони на его плечи.
— Забери меня, прошу, — простонал он. — Мне нет места среди живых.
— Заберу. Но сперва ты должен спасти племя.
— Я им не нужен. Никому не нужен.
— Ошибаешься, — Она наклонилась и поцеловала его в лоб. — Лишь потому мы еще не вместе.
Яр проснулся. Его трясло. Он обхватил себя руками, но не смог унять дрожь. Зубы стучали, каждое движение отдавало острой болью в спине. Свеча полностью догорела. Уже должно было наступить утро, но в палатке стоял мрак, как глубокой ночью. Он уже и не понимал, во сне ли сражался со зверем или в реальности.
Снаружи донеслись тихие голоса. Кто-то поднимался на холм. Опираясь на посох, Яр с трудом встал, вышел из палатки и замер.
Синие тучи заволакивали небо. В лицо ударил ветер. Северный ветер. Яр заслонил глаза ладонью, пережидая порыв, а когда отнял руку, увидел племя. Тут были старики и дети, женщины и мужчины. Его племя. Его семья. Здесь же был и Хольк. Завидев Яра, он опустился на колено и склонил голову. Остальные последовали его примеру.
Яр протянул руку. На открытую ладонь медленно опустилась снежинка. Она долго не таяла, и скоро рядом легла еще одна. Чахлые кусты на склоне холма и ветви ясеня — все теперь было покрыто снежными шапками.
Яр повернул голову в сторону мрачного горного хребта. Их ждал неблизкий путь, который не все осилят. Яру предстояло наблюдать, как по его вине люди страдают, как невинные души отправляются к праотцам от холода, голода и болезней. Но в конце пути ждет награда: покой для Яра и убежище для людей, доверившихся ему.
Он погладил засечки на посохе от первой до восьмой, выдохнул, пустив струйку пара изо рта, и сделал шаг. Первый шаг на пути к своей погибели.
