Серия «Фантастика, фэнтези»

— Береги костянику смолоду… — тихий шепот бабушки пробивался сквозь пелену детских воспоминаний. — Потеряешь: едва ли уже вернешься домой.

Пятилетняя Ника не понимала значения этих слов. Зачем беречь костянику? Она же вкусная. Её бы побыстрее съесть. Да и кто из-за этой ягоды Нику домой не отпустит? Со временем размышления о костянике, словно хрусталь в серванте, покрылись пылью.

Нике больше нравилось кормить курочек в покосившемся сарае и наблюдать за черным котом с красными глазищами. Тот приходил из леса и, будто бы хозяин, обходил владения размером шесть соток. Пятилетняя Ника называла его Учёным, причем не за сходство с картинкой из книги сказок. Сидя на окне, он осознанным взглядом следил за Никой и уходил, когда свет зари окрашивал прогнивший подоконник в рыжий.

Кот был лишь одной из многих странных сущностей леса, которые навещали бабушкин дом: безмолвные певчие птицы, тени, что не съедались даже июльским солнцем, и дети, чьи одежды больше походили на туман. Бабушка объясняла: «Это лес своих пажей засылает. Следит не померла ли».

Между бабушкой и лесом и правда существовала магическая связь. Нику завораживало, как они общались: бывало старушка, кряхтя, наклонится над грибочком и что-то ему прошепчет. В одно мгновение поляна вокруг наполнялась запахом прелых листьев. Раздавался шелест, и из-под земли уже выглядывал десяток шоколадных шляпок. Однако бабушка не считала лес другом. Наоборот она называла его «жадным ростовщиком».

— Сначала он будет щедр, как жених щегольский, но потом обратно потребует во сто крат больше, — часто вздыхала старушка. — Ох, кто из наших девок не пропадали в этом долгу, внуча, обреченные на вечное одиночество.

Из-за этого «долга» часть собранного всегда возвращалась. Это мог быть и грибочек, и баночка варенья — подходили любые дары. Каждые несколько дней бабушка собирала их целую корзинку. Повязывала на свою, а затем на Никину голову платочек, после чего вдвоем они отправлялись в лес. Поросшая мхом звериная тропка вела к камню гигантских размеров.

Опираясь на деревянную трость, бабушка опускалась на колени перед камнем. Ладонь, что так нежно гладила Нику по голове, теперь зачерпывала воду из лужицы, чтобы омыть гранитный валун. Ника стояла в стороне и наблюдала, как на сером камне проявлялись буроватые полосы.

— Кушайте, кушайте, девочки, — приговаривала бабушка, растирая по камню уже варенье из костяники. — Бабушка, вас не обидит.

— А кто эти девочки? — один раз поинтересовалась Ника.

— Уже не упомню всех. Многие в лес ушли. Прабабушка твоя, Николаша, племяшка её… десяти ей и не было… — и вот она вновь повторила смутный наказ беречь костянику. Маленькая Ника подняла глаза вверх, и по её ушам ударил звук тысячи шелестящих листиков. Он напомнил ей детское перешептывание.

***

Однажды утром, когда Ника ещё дремала под периной, бабушка поцеловала Нику так нежно, так кротко, как умели только бабушки, обожающие свою кровинушку. Дверные петли заскрипели. Ника осталась одна, не подозревая, что магия ушла за бабушкой. Навсегда.

Из напоминаний о милой старушке из прошлого остались лишь разговоры взрослых на кухне:

«Да какие там кости… Если лес забирает человека».

***

Ника не унаследовала бабушкиной связи с лесом. Как бы она ни пыталась его укротить или умалить, он всегда оставался к ней равнодушен. Не получив ответной любви, Ника в конце концов совсем позабыла о нём.

Дачные воспоминания сквозь года стали походить на вкус костяники: одновременно были сладки и отдавали кислинкой. Последнее особенно чувствовалось, когда папа Ники задумал перестроить дом покойной матери.

Вслух отец прикидывал, за сколько возьмут гарнитур, лампу или ещё что-то, и продолжал дальше разгребать весь скопившийся хлам. В ответ шестнадцатилетняя Ника лишь пожимала плечами, осторожно перекладывая бабушкины вещицы.

За десять лет почти все сгнило. Советские журналы, кое-какие игрушки… Покрылся зеленоватой окисью таз, в котором когда-то кипело варенье. И его папа отшвырнул в сторону, в грязь у иссохшего порога. От этой сцены сердце Ники защемило так, словно наземь бросили не старый таз, а её собственную бабушку. Однако у Ники не хватало мужества сделать что-то. Папа не понял бы. Он не был так близок с бабушкой.

В сарае, где жили курочки давно провалилась крыша. Отец вытащил оттуда пару пропитанных дегтем досок, чтобы хотя бы как то просушить заплесневевшие стены дома. Но печка только смолила, не желая делиться теплом. Может, дело было в ветре, гуляющем то тут, то там? А может, в отсутствии тихого дыхания хозяйки?

Как бы не старался папа Ники, ночь выдалась поганой. Дом словно не был рад незваным гостям и с каждой доской сильнее остывал. Да и отцовский храп не давал Нике заснуть. С час покрутившись под влажным одеялом, девушка отперла дверь и вышла в сад. В их маленьком безымянном селе не было фонарей. Только луна, пробиваясь с переменным успехом из-за туч, освещала крошечный клочок земли. Ника спустилась с крыльца и, упав на колени, прижала к сердцу медное корыто.

За забором кто-то зашуршал. Сердце забилось сильнее. Это был черный кот. Медленно Ника поднялась. Таз выпал из ослабевших рук. Кот был точно таким же, каким она его запомнила в детстве. Даже красные глаза так и полыхали красным.

«Кис-кис. Ученый? Помнишь меня?» — попытавшись подозвать котика, Ника проскользнула за калитку, но вышла не на знакомую подъездную дорогу.

Осины плотным частоколом окружали её со всех сторон. Ника обернулась и не увидела домика с резными ставнями, а только камень, поражающий своими размерами. Сверху него сидел кот. На гранитной поверхности зашевелились алые червячки, которые мгновенно начали разрастаться подобно корням. Кот встал на задние лапы и выгнулся. Корешки, теперь напоминавшие сосуды, начали окутывать его, вытягиваясь в длинные конечности.

Через мгновение на его месте сидела девочка лет десяти. Она разинула рот, словно собралась заверещать от души. Но раздалась только тишина. Спустя несколько секунд, как отголосок молнии, до ушей Ники донесся спутанный клубок из нашептываний.

«Кости-ника.»

Незнакомка швырнула что-то на землю и указала на это длинным бледным пальцем. Это был медный таз.

«Кости-ники», — повторила девочка.

Нику замутило.

Костяника. Кости-ника. Кости Ники. Нику это созвучие заставило покрыться холодным потом. Оно заскрипело песчинкой, а может, ягодным семечком на зубах. Затем сломалось, как изгрызенная куриная кость, обнажая пропитанный кровью мозг.

Ника сделала шаг назад, второй, а затем понеслась прочь. В темноте она едва разбирала дорогу. Ветки хлестали по её лицу, а за волосы цеплялись насекомые и листья. Тревога ядовитым плющом разрослась внутри грудной клетки. Каждое её холодное прикосновение отдавало жжением в животе и лёгких. Даже когда в резиновые шлепанцы набилась пыль и труха, Ника продолжила бежать.

Лишь когда Ника почувствовала, что легкие уже не могут выдыхать воздух, она свалилась на листву. Вереск опутал ноги. Сиреневые цветочки будто бы врастали в мышцы, делая девушку частью леса. По щекам текли слезы. Ника не могла понять, в бреду она или в самом деле этот кошмар реален. Страх надвигающейся смерти забрал у Ники голос. Она могла лишь отбрыкиваться от крепких вересковых стебельков в беззвучном плаче.

«Не трожь её!» — прорычала одновременно сотня голосов, и вереск, кажется, послушался.

Ледяное прикосновение заставило Нику наконец-то вскрикнуть. Рука, холодная как кусок льда, выдернула её из вересковой ловушки. Стебли надорвались и рассохлись, будто побывали в печи. Девочка, которая сидела на камне, вновь стояла перед Никой.

«Она не должна. Ничего не забирала», — сказало переплетение шепотков.

«Кости Ники.»

— Вам нужны мои кости? — спросила Ника, захлебываясь слезами.

«Ты не должна. Ника тоже не была должна. Мы не хотели. Это мы должны», — девочка схватилась за голову. Медленно она осела на землю и легла в позе эмбриона. Так, как если бы пыталась унять боль. Затем её тело вновь сжалось до тела кошки, а затем и совсем растворилось во тьме.

«Она не дала быть одинокими», — унес последний отголосок ветер.

На месте девочки остался лишь таз, заполненный какими-то ветками.

Пошатываясь, Ника встала на ноги. Внутри неё что-то кричало: «девочки» вернули ей нечто важное. И это важное лежало в тазу. Сквозь боль в саднящих ладонях Ника подняла таз и ринулась прочь из леса. И… сразу же оказалась на бетонной дороге к поселку.

Ника была по щиколотку в грязи, а её пижама разодрана в клочья. Но не это заставило Нику задрожать. Её взгляд был устремлен вниз, на содержимое таза. На белые-белые кости, что светились в тусклом свете луны.

В ушах вновь зазвучал голос бабушки Ники, но чистый, как сияющий хрусталь:

— Береги кости, Ника. Смолоду. Потеряешь: едва ли ты уже вернешься.

Прежде чем пойти на крики отца и свет фонариков, Ника посмотрела в сторону колышущихся на ночном ветру верхушек деревьев. В этой влажной листве, пахнущей гнилью, не сосчитать всех, кто так и остался там. С каким же одиночеством сталкиваются затянутые в трясину кости тех, кто ушел слишком глубоко в лес?

Автор: Зина Никитина
Оригинальная публикация ВК

— Лейтенант, докладывайте, — полковник кивнул на тучного человека в синей форме космических войск. — Товарищ генерал прибыл специально, чтобы вас послушать.
— Я капитан! — возразил Мухин, разглядывая четыре больших звезды на золотом погоне с позументом.
— Это неточно, — сухо ответил генерал, разглаживая могучие усы под смешным носом-пуговкой. — О чём гласит пятая статья устава космических войск СССР?
— С инопланетными формами жизни в контакт не вступать, — устало ответил Мухин.

На мгновение ему захотелось обратно в чудом уцелевшую гондолу звездолёта, захваченного гравитационным полем чёрной дыры. Уже два месяца, как его, получается теперь бывшего капитана, мучает куда более мощное поле. Поле военной бюрократии.

Тишина в допросной давила на уши. Мухин думал, генерал — ждал.

— Что вы хотите услышать?
— Правду.
— Какую? Удобную или настоящую?

Полковник вытаращил глаза. Генерал зашевелил усами, видимо подбирая достаточно ёмкие слова.

— Младший лейтенант Мухин! Отставить! Правда всегда одна! Она не бывает удобной или неудобной.
— Фараон Тутмос третий? — едко осведомился Мухин.
— Что?
— Я просто уточняю автора цитаты, товарищ полковник.
— Не надо авторство, — вмешался генерал, — пусть старший прапорщик Мухин расскажет, что случилось со «Звёздным искателем».

Подумать только, уже прапорщик. Это просто праздник какой-то: присваивают звание за званием. Мухин не хотел быть прапорщиком. Прапорщики в космос не летают и новые двигатели не испытывают. Лучше уж сержантом гайки крутить и сервера спиртом протирать.

— Да что рассказывать? Всё есть в рапорте лейтенанта — или в кого вы Мишу разжаловали — Орлова. Ошибка ИИ, выход возле миниатюрной чёрной дыры, частичное спагеттирование, форсаж двигателей, протечка антивещества, метеоритный дождь, отказ систем и гигантская чёрная дыра, — Мухин устало потёр лоб. — Я уже раз двадцать рассказывал. И рапорты пишу чуть не каждый день. Погибли мои товарищи, по моим расчётам вы уже получили послание, которое мы отправили оттуда. Оба послания.
— Так точно, на два месяца позже, чем подобрали вас на орбите Марса! — гаркнул полковник. — Как вы там оказались?

Начиналось самое глупое. Мухин прекрасно помнил, как их с лейтенантом Орловым бережно — руки за спину — выводили из корабля, как держали в карантинке и как демонстративно не слышали неудобную правду.

Космос велик. Но некоторые партийцы, считают, что Союз ещё более велик. Пожар мировой революции отгорел. Мир окутан развитым социализмом, как байковым одеялом. Экспансия продолжается в космосе. И человечество ещё не встречало цивилизации более развитой, чем оно само. И тут…

— Розовый пончик, — бесцветным голосом ответил Мухин. — Прямо из чёрной дыры выпрыгнул розовый пончик, схватил нас каким-то лучом и выбросил к Марсу через кротовую нору.
— Невозможно, — генерал скривился. — Это невозможно!
— Но это было! — прикрикнул на генерала Мухин. — И никто ни в какой контакт не вступал.
— Ну да, товарищ сержант, они просто спасли вас, и всё.
— Я бы так и сделал, — ответил Мухин, не реагируя на очередное понижение. — Устав приказывает спасать терпящих бедствие.

Мухин не признавался даже Орлову, что он видел пилота пончика. Гуманоида в синей форме подозрительно знакомого оттенка. Мухин считал это бредом.

Генерал пожевал губы, внимательно всмотрелся в полковника, посмотрел на раритетные часы и приказал позвать товарища Ангелова. Мухин дрогнул: неужели наконец настоящий учёный? Не военные эксперты, зацикленные на варпах, а сам Ангелов. Профессор оказался ещё более худым и сосредоточенным, чем на последних VR-записях.

— Скажите, Ефрем Мэлсович, бывают летающие пончики, способные преодолевать гравитационное притяжение чёрной дыры и открывать кротовые норы?

Ангелов нахмурился. Неодобрительно посмотрел на снисходительного генерала и раздражённого полковника, бросил беглый взгляд на безмолвных охранников у входа и повернулся к Мухину. Сердце космонавта сжалось. Сейчас он скажет, что не бывает, и рядовой Мухин поедет подметать плац где-нибудь в Сомали.

— Какого цвета? — спросил учёный вопреки всем ожиданиям.
— Розовый, — сиплым голосом ответил Мухин.
— Не перламутр? Впрочем, преломление цвета, плюс выхлоп маршевых двигателей… Капитан, вы зафиксировали размеры НЛО?
— Так точно. ИИ вышел из строя, но мы с Мишей, то есть с лейтенантом Орловым, внесли данные в бортовой дневник.
— Я так понимаю, вас трансгрессировало к Марсу через кротовую нору, — учёный выглядел как мальчишка, сдавший сложную контрольную на отлично. — Координаты выхода можете указать?
— Так точно.
— Чудненько! — Ангелов подскочил к Мухину, схватил его руку и принялся трясти её в рукопожатии.
— Так что с пончиком? — спросил генерал, недоумённо шевеля усами.
— У вас нет нужного уровня допуска.
— Я генерал армии!
— А я Ангелов Ефрем Мэлсович, — фыркнул учёный. — Официальный советник генерального секретаря по вопросам космической экспансии. И если вы, товарищ Тараканищев, не прекратите шевелить усами…

Генерал насупился и затих.

— А что с сержантом Мухиным делать? — спросил полковник.
— Капитана Мухина, — Ангелов сделал ударение на звании, — повысить до майора, представить к ордену мужества и перевести в подразделение испытателей при университете имени Баумана.

Спустя три дня Мухин, щеголяя майорскими звездами, шёл по плацу космодрома номер пять на встречу с Ангеловым. Вчера звонил Миша Орлов, хвастался медалью за отвагу и звал пить кофе, но Мухин отказался. Он не мог отделаться от мысли, что всё вокруг бред. Вроде пилота КС СССР за рулём пончика. А он сейчас падает в чёрную дыру, и вот-вот мир схлопнется.

— Скажите, Олег Владленович, — вместо приветствия спросил Ангелов, — вы видели пилота перламутрового тора?
— Розового пончика? — уточнил Мухин, поймал осуждающий взгляд учёного и обречённо ответил: — Так точно.
— Он? — спросил Ангелов, указывая на зеркало, в котором отражался Мухин.
— Он, — нервно сглотнув, ответил Мухин.
— Ну, так тому и быть, — подмигнул учёный, — сегодня начнём обучение, как сдадите зачёт — две недели предполётной практики и на испытания. По данным вашего бортового журнала, нас интересует аппарат СНД-4.
— Но время…
— Мы преодолели капитализм, майор, преодолели пространство, а где‐то через месяц мы в вашем лице преодолеем время! Инструкции здесь, — Ангелов протянул толстую папку. — Самая главная — не вступать в контакт!

«Опять!» — подумал Мухин. А потом, подумав, что если это и бред, то довольно занимательный, решительно взял папку с инструкциями.

Автор: Сергей Макаров
Оригинальная публикация ВК

Громоздкий, неуклюжий махоход подкосил выгнутые обратной буквой «С» ходули. Шикнули клапаны, по всей конструкции пробежала дрожь. Махоход упал, роняя заклепки. Вторник взвалил ружье на плечо и присвистнул. Коротышка отнял руки от ушей.

— А? А?! Я же говорил, что сработает! А, Вторник? Ты видал, как ж-ж-жахнуло?!

Пыль оседала на иссушенную землю. Вторник надвинул фуражку на глаза, прищурился, облизнул обветренные губы. Исполинская фигура поверженного механического зверя едва заметно подрагивала из-за полуденного марева.

— Не радуйся раньше времени, Коротышка. Если системы перезапустятся — даже спрятаться не успеешь.
— Ох, вернемся, разговоров б-б-будет, — мечтательно бормотал Коротышка, не обращая на друга внимания.

Вторник перемахнул через насыпь и широким шагом направился в сторону притихшей груды металла. Коротышка деловито семенил следом, заложив большие пальцы за лямки комбинезона.

— Ку-ку-кучу жетонов получим. Наберем целую кучу, откроем м-м-мастерскую.
— Только смотри, ружье такое больше никому не мастери, — Вторник похлопал винтовку по прикладу. — Это надо же: с одного выстрела завалили! Сами, без подмоги! Да… Натворим мы с этой штукой дел.
— А то! И мастерскую откроем. Видными людьми станем.

Чем ближе к махоходу, тем чаще Вторник облизывался. Сухой, горячий ветер пустоши дул в лицо, солнце припекало. Но он и не думал сбавлять шаг. Вторник не сводил жадного взгляда с добычи, будто боялся, что стоит ему отвернуться, и огромная металлическая туша исчезнет, как мираж в пустыне.

— Нам бы только н-н-на аренду жетонов скопить, а уж…
— Далась тебе эта мастерская, Коротышка? Странные у тебя фантазии.
— А сам-то! Все мечтаешь в Город-на-Небе попасть?
— Не мечтаю, а планирую.
— Ну-ну. Так они тебя и пустили.
— С такой штукой, — Вторник снова похлопал винтовку, — нас заметят даже с неба.
— Ага. Особенно когда узнают, что ты их м-м-махоходы обворовываешь.

Они зашли в тень, которую отбрасывал механический исполин. Клешни были раскрыты, будто готовились схватить жертву. Вторник передернул плечами, покосившись на дула грозных пушек. От одного вида скорпионоподобной машины — пускай и спящей — становилось не по себе.

— Да и вообще, — деловито продолжал Коротышка. — Чем тебе под землей плохо?
— Надоело жить, как червяку.
— Червяку… П-п-понятное дело: вон какой здо-доровенный вымахал, тебе и тесно. Ногами на полу, а макушкой потолок скребешь.
— Я совершенно заурядный в смысле роста человек. Это ты — недомерок. На-ка, подержи лучше, — Вторник передал винтовку товарищу. — Смотри не урони. И это тоже, — он снял фуражку и нахлобучил на кудрявую голову Коротышки.
— И ничего не недомерок! На голову ниже всего.
— На целую голову. А в голове — самая суть, ведь без нее совсем дураком будешь. Поэтому планы придумываю я.
— Зато я юркий.
— Зато ты юркий.

Вторник поплевал на ладони, растер их, оценил расстояние до клешни, повисшей над землей. Потом разбежался, подпрыгнул, уцепился за край зазубренной лапы, подтянулся.

Металл был теплым на ощупь, где-то в брюхе зловеще бурчал двигатель. Вторник замер, боязливо поежился. Но в остальном машина не подавала признаков, что готова перезапуститься.

Вторник торопился. Он быстро влез на загривок, повернул ручку, дернул. Тяжелая панель полетела вниз. Издав победный возглас, он запустил обе руки в недра механического мозга к серому ящику с красной молнией, приоткрыл крышку.

В глазах отразился голубоватый свет, который исходил от гладкой пирамидки, заключенной в крепления. С едва сдерживаемым возбуждением Вторник достал из сумки на поясе резиновую перчатку, натянул ее на ладонь, схватил сияющую пирамидку и резко дернул. Двигатель в брюхе машины возмущенно буркнул последний раз и затих.

— Есть. Сработало! — Вторник поднял добычу над головой. — Энергокристалл у меня!
— Ура-а-а! — раздался снизу радостный возглас. — Спускайся скорее!
— Сейчас, приберем еще добра по мелочи, — Вторник спрятал кристалл в карман.

Он даже растерялся. Сражения с автоматизированными механизмами Города-на-Небе и у полноценных-то команд часто получались долгими и не очень часто — успешными. А тут — бах! — и грозный противник уснул.

— Какой зд-д-доровенный кристалл! — доносился мечтательный голос Коротышки. — Эдаким можно весь подземный город питать месяца два, а то и три!

Вторник достал нож с широким клинком, прицелился, замахнулся, ударил. Из перерубленного шланга вырвался поток обжигающего пара, так что Вторник от неожиданности едва не полетел вниз.

— Ай, зараза! — он замахал ошпаренной ладонью. — Думал, весь пар сошел.
— В-в-вторник?
— Ух, горячо-то как!
— В-в-вторник…
— Чего тебе?
— Там!

Прикрывая ладонью солнце, Вторник посмотрел в направлении, куда указывал Коротышка.

Поначалу могло показаться, что это обычное облако. Одинокий комок кудрявой ваты заблудился на небесном полотне и медленно дрейфовал в их сторону. Но чем дольше Вторник наблюдал за ним, тем чаще билось сердце и меньше заботила ошпаренная рука.

На мгновение в нижней части облака блеснула позолота.

— Коротышка, назад! — крикнул Вторник, оттолкнулся и заскользил по гладкому боку махохода.

Он спрыгнул на землю, перекатился, тут же вскочил на ноги и побежал вслед за другом. Тот семенил, обхватив ружье обеими руками.

— Махоходов же без сопровождения пускают, — кричал Коротышка на бегу.
— Без тебя знаю.
— П-п-почему тогда…
— Это не сопровождение.

Вторник обернулся. Оставив облако пара позади, к ним на полном ходу плыл дирижабль. Уже можно было различить, как сверкают в портах дульные срезы орудий. С каждым шагом Вторник втягивал голову в плечи в ожидании выстрела.

Шаг.

Сейчас-сейчас.

Шаг.

Уже скоро.

Шаг.

Если она — точно выстрелит.

Шаг.

Люк к спасительному туннелю все ближе.

Шаг.

Хм… Или пронесет?..

Оглушающий, словно близкий раскат грома, рокот разнесся над пустошью. Свист над головой, и, мгновение спустя, фонтан земли и песка в двух шагах перед ними. Коротышка вскрикнул, завалился навзничь. Винтовка подлетела в воздух, закружилась. Вторник, распахнув глаза, бросился вперед, протянув руки, но что-то ударило его в висок, и он так и не смог ее поймать.

***

Вторник приходил в себя тяжело. Голова болела, глаза резало, на зубах скрипел песок. А еще что-то давило на грудь, не позволяя ни глотнуть воздуха, ни встать.

Он с трудом приподнял веки и сквозь слезы, выступившие на глазах, увидел ногу. Нога сразу не понравилась: она придавливала Вторника к земле. А принадлежала она громиле в толстой летной куртке и темных очках. Еще один стерег Коротышку, который сидел, грустно шмыгая носом, неподалеку. Вторник заворочался на месте.

— Этот тоже очухался, капитан, — пророкотал бас.

Вторник приподнял взгляд, чтобы посмотреть, к кому этот бас обращался, и увидел высокие лакированные сапоги и обтягивающие бриджи.

Поднял взгляд еще выше — черный фрак, белые перчатки, короткий стек в руках.

Еще выше…

— А, привет, Лилли! — он попытался беззаботно засмеяться, но получился только сухой кашель. — Чудесный наряд. На лошади, что ли, прискакала?

Девушка не ответила на приветствие. Она подошла, присела на корточки, медленно приподняла подбородок Вторника стеком так, что тому пришлось до боли в мышцах тянуть шею.

— М-да… Вторник собственной персоной. Ну, разумеется.
— Я же обещал, что еще увидимся, — он слизнул кровь с разбитой губы и оскалился красно-белой улыбкой. — А ты, погляжу, неплохо устроилась.
— Синдикат умеет быть благодарным.
— В отличие от некоторых.

Она хмыкнула и повернулась к Коротышке.

— Это кто? Завел нового питомца? Эй, мелкий, а тебе он что обещал? Город-на-Небе?
— Хватит, — посерьезнел Вторник. — Отстань от недомерка.

Лилли резко дернула головой и со злостью уставилась на него. Казалось, что она вот-вот хлестнет Вторника стеком. Но выражение ярости постепенно сползло с лица.

— Ты прав, довольно любезностей. Сам отдашь? — она кровожадно улыбнулась и добавила шепотом: — Или отобрать?

Громила убрал ногу. Вторник сел, потирая ребра. Двигался он неохотно, не скрывая гримасу боли. Но взгляд живо бегал по сторонам. Изучал, высматривал. Громил было двое, оба с оружием. Еще и дирижабль дрейфовал прямо над ними, а там команда — человек десять, не меньше. Вторник лихорадочно соображал.

— Помнится, — протянул он, — раньше у налетчиков были хоть какие-то понятия о чести.
— Ты мне еще про честь расскажи!
— Но-но! Не примешивай личное к деловому. Зверя кто подбил? Я подбил. Вот кристалл и забираю.

Громилы переглянулись, а Лилли нахмурила брови.

— Чушь. Мы видели: у махохода случился сбой. Он упал сам, а тебе повезло.
— Да? Это то, что вы видели?.. Ну ладно.

Вторник медленно повернул голову в сторону пыльной кучки металла, которую приметил заранее. Лилли проследила за его взглядом. В покореженной конструкции угадывались очертания винтовки, не пережившей залп дирижабля. По знаку Лилли один из громил поднял и передал сломанное оружие капитану. Она взяла винтовку, покрутила, внимательно изучая модули.

— Занятная вещица… — произнесла Лилли голосом, в котором человек, с ней не знакомый, услышал бы скуку.
— Ага. Единственная в своем роде. А ты ее поломала, потому что стреляешь без разбора. Не стыдно?
— Очень занятная… Сам смастерил? Хм-м, нет, куда тебе, — взгляд снова скользнул к притихшему Коротышке. — А, так вот зачем тебе новый щеночек!
— В общем, кристалл — мой законный трофей.
— Как же тут энергия преобразуется?.. — капитан увлеченно копалась в том, что недавно было винтовкой, пачкая белые перчатки машинным маслом.
— Доверие и принципы — это то, что бережет нашего брата от всеобщей резни, — продолжал осмелевший Вторник. Он уже поднялся на ноги и встал между громил, сложив руки за спиной. — Прекратим следовать принципам, и хаос восторжествует. И что ты за капитан, если не чтишь обычаи честных налетчиков, а?
— Заткнись, — бросила Лилли, на миг оторвавшись от своего занятия.

Но этого мига хватило, чтобы заметить перемены на лицах громил: они внимательно слушали Вторника. Лилли не нравилось, когда подчиненные слушают кого-то, кроме нее. Она стиснула челюсти.

— Сегодня отбираешь честную добычу у меня, — продолжал напирать Вторник, — а завтра что? Кинешь своих ради личной наживы?

Она отбросила сломанную винтовку и вплотную приблизилась к нему.

— Я знаю, что ты делаешь, — угрожающе прошипела Лилли.
— Что я делаю?
— То же, что и всегда, мерзавец, — она улыбнулась плотно сжатыми губами. — Ладно. Хочешь сделку? Будет сделка. Кристалл твой.
— С тобой всегда приятно работать. Значит…
— Но! — быстро перебила Лилли. — Я забираю недомерка.

Вторник осекся. Лилли изучала его лукавым взглядом. Как смятение стирает хитрую ухмылку, как горделивая фигура начинает сутулиться.

— В-в-вторник?.. — испуганно подал голос Коротышка.
— Подумай, Вторник. Энергокристалл запитает подземный город на пару месяцев, не меньше. Вернешься домой героем.

Вторник уставился в песок под ногами.

— Но тебе ведь не это нужно, так? — Лилли прохаживалась вокруг него, оплетая кольцами слов. — Тогда подумай вот о чем: если вернетесь вдвоем, то запитаете город, получите немало жетонов. Но вот если ты вернешься оди-и-ин… То некому будет рассказать, что ты добыл кристалл. А на черном рынке такая штучка немало стоит, да?
— Воровать у своих?
— Кончай дурачиться, Вторник. Ты — налетчик. Они тебе никто. И мы оба знаем, что в Город-на-Небе не попадешь, не пожертвовав чем-то.
— В-в-вторник?
— Мастерская под землей или город в небе, а, Коротышка? — он виновато улыбнулся товарищу и пожал плечами. — Годится. Забирай, — добавил он, обращаясь к Лилли.
— Умный песик. Мальчики, — крикнула она громилам, взмахнув стеком, — мы тут закончили. А, и еще… Принципы есть принципы, но кристалл есть кристалл. Так что, мальчики, досчитайте до десяти и убейте его.

Громилы вскинули оружие, но Вторник не стал ждать начала отсчета. Он уже несся прочь, петляя и укрываясь за складками местности.

Отбежав на приличное расстояние, он остановился и прислушался. Погони не было. Что ж, тем хуже для них. Лилли опять просчиталась, ведь Вторник бежал в противоположную от спасительного тоннеля сторону. Похоже, служба Синдикату расслабляет. А может, она и правда поверила ему. Снова.

Вторнику даже стало неловко. Ну, ничего, однажды он позволит ей себя переиграть в качестве извинений. Когда-нибудь. Не сейчас.

Сейчас он снова стоял в тени махохода. Поплевав на ладони, подпрыгнул, уцепился за клешню, быстро пополз вверх. Он добрался до загривка и вытащил из кармана энергокристалл, завернутый в резиновую перчатку.

Вторник вставил светящуюся пирамидку в крепления. По огромной конструкции пробежала дрожь. Откуда-то из недр донеслось нарастающее урчание двигателя. Громоздкий, неуклюжий махоход шикнул клапанами, заворочался. Заскрежетали приводы, фланговые пушки пришли в движение.

Вторник скатился по боку машины, придерживая фуражку рукой, соскочил на землю. По спине пробежал холодок. Машине ничего не стоило растоптать его. Но махоход не обращал внимания на букашку под ногами, ведь в зоне поражения маячила цель пожирнее.

***

Дирижабль выпускал маскирующее облако и разворачивался кормой к грозному противнику. Еще один выстрел — снаряд пронесся под баллоном, едва не перерубив веревочную лестницу, за которую цеплялись четверо: Лилли, ее громилы и Коротышка. Последний, воспользовавшись заминкой, начал быстро спускаться.

— Хватай его, хватай! — кричала Лилли налетчику, который висел на лестнице ниже всех.

Громила уже тянул руку навстречу Коротышке, и тому ничего не осталось, как отцепиться и спрыгнуть. Он упал, ойкнул, вскочил на ноги и захромал прочь. Держась одной рукой за перекладину, громила вытащил револьвер из кобуры и прицелился. Ветер раскачивал лестницу, но цель ковыляла медленно, даже не пытаясь уворачиваться. Налетчик взвел курок и выстрелил.

Коротышка ойкнул снова. Что-то ударило его в плечо, и он упал на бок за мгновение до того, как пуля зарылась в песок перед носом. Он поднял голову. Запыхавшийся Вторник стоял над ним, протягивая руку.

— Давай-давай, к тоннелю! Покажи, какой ты юркий!

Еще одна пуля сбила фуражку с головы Вторника. Громила начал было спускаться, но капитан остановила его.

— Брось их! Поднимайся на борт! — кричала Лилли, которая уже забиралась в кабину. — Разберемся с ними потом… Слышишь, Вторник?! Ты еще пожалеешь об этом!

Вторник запрыгнул в лаз и, перед тем как захлопнуть крышку люка, последний раз взглянул на небо. Дирижабль спешно отходил из-под огня механического зверя. Опасно перегнувшись через перила капитанского мостика, фигура в черном фраке размахивала стеком и громко выкрикивала приказы команде.

— Я тоже был рад встрече, Лилли, — Вторник улыбнулся. — Еще увидимся.

Автор: Илья Киддин
Оригинальная публикация ВК

– Вот ты, Митька, пока по своим Москвам ездишь, усю малину пропускаешь. Ага.

Дед Фома фыркнул в прокуренные усы и заулыбался. За окном старенького ЗИЛа мелькали хромые ели и березняк, луч предзакатного солнца прыгал по бардачку. Дмитрий Серов направлялся домой в родную деревню после двухнедельной “вахты”. Он встретился с соседом Фомой Кузьмичом случайно на автовокзале. До автобуса было ещё часа два, и дед предложил подвезти Дмитрия на своём обшарпанном грузовичке.

– У нас давеча сенсация была, Митька! Ага. К Галке. Ну знаешь Галу? Ейная дочка с тобой ещё в школе училась, Шурка, пучеглазая такая. Ага. Да. Она. Рыжая. Так вот к матери её делегация пожаловала. К нам у Миндюкино две блестячих машины прикатили. Длинные. Чёрные. Выгрузились, значится, у Галкиного дома три солидных человека у костюмах со стрелками. Зашли, побыли там маненько и уехали.
Мы всей деревней стоим, за Галкиным домом наблюдаем. Ждём. А она не выходит, стерва такая. Потом Ильиничну на разведку отправили, а та лишь к дому подошла – дверь отворяется…

Фома Кузмич поправил засаленную кепку и продолжил:

– Появилась тут Гала на своём крыльце уся при параде. Несите Оскар – на сцене звезда! Бусы красные по груди рассыпаны, пионы в волосьях торчат, платье парчовое в рюшу нацепила. Туфли. Стоит, улыбается. Гала же, сам знаешь, обычно хмурая такая, молчит и только взглядом рубит. А тут игривая, шо кошка наша, когда загуляет. Глазами стреляет хитрющими, под нос песню какую-то мурлычет. Даже мне подмигнула. Ага. Говорит нам, что сейчас знаменитый режиссёр… Ой, фамилию не запомнил, Митька. Но известная фамилия у него. Звал, её, Галку, главную роль у его кине сыграть. Ага. Мы ей конечно не поверили никто, решили, что это из управления областного приезжали, газ же с зимы обещают провести. Но потом машина блестячая опять приехала, и режиссёр уже всем предложил у кине сниматься. Мужик, видно, что серьёзный такой. Интеллигенция, тьфу! Подошёл ко мне и говорит, мол, у вас усы… Как же он сказал?

Дед погладил себя по седым усам и задумался.

– А! Ко-ло-ритные! Во. Вы нам бы очень подошли, говорит. Да и машина ваша пригодится – декорации и реквизит возить. Денег за всё уплатим! Ну а я что? Конечно согласился…

– Вот так дела! – недоверчиво пожал плечами Дмитрий. – Ни с того ни с сего, у нас в Миндюкино и кино? Странно, конечно. А как хоть фильм-то будет называться?

– А пёс его помнит, Митька! Чё-то про свет. Или про день… А так вон, за спиной у тебя штука эта валяется, которой они хлопают. На ней и написано.

Дмитрий взял хлопушку и прочитал вслух:

– "День, когда погасли огни."

– О! Точно! Я режиссёру ихнему ещё тогда сказал, что у нас недавно такой фильм уже был. Ага. Когда Петрович из запоя вышел и на электрический столб полез. Шибануло так, что все наши тридцать три дома и вырубило. Два дня без света сидели, пока электриков с области не прислали. Верка, ну, жена Петровича, говорит, что голоса, якобы, его позвали. Женские. Ласковые. Сказали, что он единственный из всей деревни спасётся, если на тот столб залезет. Спасся, блин. У больничке лежит теперь, дурачком, говорят, останется.

Дед Фома засмеялся, а Дмитрий поёжился и прикрыл окно. Чем ближе они подъезжали к родной деревне, тем прохладнее становился воздух. Солнце исчезло за горизонтом.

– В общем, Митька, сейчас и тебя у кино пристроим. Ты парень молодой, крепкий. Глядишь, на главную роль возьмут.

Дмитрий убрал хлопушку обратно и, поправив черную бейсболку, спросил:

– О чём хоть фильм-то?

– А пёс его знает. Знаю, что про инопланетян каких-то. Почему Галу на главную роль и взяли. Аха-ха-ха! Ты, это, "Факультет" смотрел?

– Да, конечно, – кивнул Дмитрий.

– А я – нет. Но вот режиссёр ентот говорит, что как у "Факультете" будет. Ага. Как у "Факультете".

Фома Кузьмич замолчал. Потом взял пачку "Примы", выудил зубами одну сигарету, но тут же выплюнул и поморщился.

– Чё-то не курится в последнее время. Ага. Тошнит. А ведь всю жизнь смолю… – вздохнул он. – А самое ужасное, знаешь что, Митька?

– Что?

– А то, что я хочу тебе помочь и не могу. Понимаешь?

– Это ты о чём, деда Фома? – непонимающий взгляд Дмитрия застыл на лице Кузьмича.

Дед поёрзал на скрипучем сидении и, не поворачиваясь, ответил:

– Ну просто я слишком вжился в роль. Или она в меня вжилась, пёс её знает. Понимаешь? Я внутри очень хочу сказать тебе, чтобы ты бежал от меня, от Миндюкино, от режиссёров этих интеллигентных. Чтоб что есть мочи бежал. Но не могу и не скажу… Потому что голод он такой, Митька… Ага.

В тот же момент над головой Дмитрия возникло огромное жёлтое щупальце, на его конце извивались десятки червей, покрытых прозрачной слизью. Длинная тонкая игла вонзилась в лоб Серова, голова запрокинулась назад, послышался хруст. Тело затрясло, а потом обмякло и затихло. Игла исчезла внутри кишащей массы с червями. Фома Кузьмич даже не взглянул на Дмитрия, он спокойно вёл машину, пока щупальце, вышедшее из его спины делало свою работу.

– Вот таки дела, Митька…

Фома Кузьмич утёр кулаком мокрые глаза, посмотрел на бездыханное тело Дмитрия и прошептал:

– Ну ничего, щас очухаешься. У тебя теперь самая главная роль. Поедешь Москву свою покорять, а там, глядишь, и весь мир у наших ног будет… Ага.

Автор: Наташа Лебедевская
Оригинальная публикация ВК

– Существование оборотней не может быть объяснено с научной точки зрения, — вещает Грег, дирижируя в такт словам шампуром с сочащимися кусочками мяса. – Возьмём самый очевидный аспект. Предположим, трансформация человека в животное или животного в человека каким-либо образом возможна. Но как быть с законом сохранения? Куда исчезает избыточная материя, откуда появляется недостающая?

Грег прерывается, чтобы откусить кусок шашлыка. Витас трогает гитарные струны. Девчонки поворачиваются к нему, Алиса открывает рот, чтобы протянуть неизменное: «Ви-итюш, про дельфинов спо-о-о-ой!». Поняв, что парень с гитарой сейчас перехватит внимание девушек, Грег поспешно, давясь, проглатывает недожёванный кусок и снова взмахивает шампуром. Язычки костра коротко лижут ночную тьму в направлении, заданном потоком воздуха.

– Вот если ты, Алиса, – направляет он остриё шампура на девушку, – умела бы превращаться в лису, куда бы делся избыток массы?

– Сам ты избыток, – надувает губки Алиса.

– Сколько ты весишь? – спрашивает Грег словно не понимая, что творит. – Килограммов шестьдесят? Пятьдесят пять?

Хотя… Грег, пожалуй, отлично всё понимает. Выбешивая Алису, он то и дело поглядывает на Мадину. Именно на неё наш умник пытается произвести впечатление. Мадина сдержанно улыбается. Алиса фыркает и демонстративно кладёт руку на плечо Витаса.

– Пусть будет пятьдесят пять, – великодушно кивает Грег. – А лиса – килограммов шесть-семь. Семь килограммов твоей плоти сложились в лису. А что остальные сорок восемь? Ты оставишь их в холодильнике? Будешь таскать за собой в тележке? Но что-то я не слышал легенд об оборотнях с тележками или рюкзачками.

– А как же магия? – Мадина произносит эти слова мягко и вкрадчиво, как всегда, но в глазах её пляшут весёлые чёртики.

– Магический процесс должен подчиняться основополагающим законам! – воодушевляется Грег. – Наука может подтвердить или опровергнуть возможность любого магического воздействия или трансформации. Думаю, все читали монографию Койсберга, подтверждающую существование возможности левитировать? А руководство Пожера по суперускоренному выращиванию сельскохозяйственных культур по методу «Волшебный боб»?

– Читать-то читали, – подает голос сидящий в паре метров от компании Сван. – Да что-то на практике это никому не помогло. Ни летать, ни боб до неба вырастить.

– Практика всегда идёт вслед за теорией! – вещает Грег. – Мы уже на пороге того, чтобы сделать сказку былью! И левитация, и яблони на Марсе, всё будет. Но оборотничество невозможно! Не-воз-мож-но!

– А сколько весишь ты, Грег? – невинным голоском спрашивает Мадина.

Грег поперхнулся. Субтильный и низкорослый, он не любит разговоры о росте, весе, обхвате бицепса и кубиках пресса.

– Килограммов шестьдесят? – продолжает девушка. – Да? Ты можешь превратиться в волка! В большого волка, матёрого волка, альфа-волка.

Мадина говорит всё так же мягко, но внутренне она хохочет. Уж я-то знаю свою сестру.

Грег криво усмехается. С одной стороны, после всех его псевднонаучных разглагольствований девушка явно пытается выставить его идиотом. Но с другой стороны – большой волк, альфа-волк… Может, Мадина всё же хочет сделать ему комплимент? Кажется, самое время, чтобы продвинуться на полшажка.

Грег тянется, чтобы приобнять Мадину. Но вместо нежного девичьего плеча его рука натыкается на мою грудь. Я оказываюсь между ним и сестрой за доли секунды. Это никого не удивляет, кроме Грега – в нашей компании он новичок, а ребята уже привыкли, что я бдительно охраняю Мадину даже от самых невинных попыток ухаживаний.

Я заглядываю Грегу в глаза. Он бормочет что-то неразборчивое.

– Ви-и-итюш, про дельфина-а-а-а спо-о-о-ой! – наконец вставляет свои пять копеек Алиса.

– Затихает в море шторм, в море шторм, в море шторм, – послушно затягивает Витас.

Мира придвигается к Грегу и шепчет ему на ухо. Я знаю – она объясняет, что мы с Мадиной из очень религиозной семьи, и посторонние не имеют права прикасаться к нашим девушкам, особенно мужчины. Глаза Миры округляются. Да-да, вот сейчас она пугает Грега толпой наших родственников, вооруженных кинжалами и винтовками, которые примчатся и устроят расправу над ним, если мои предупреждения окажутся недостаточными.

Да, хорошую байку я придумал. В нашу с Мадиной ортодоксальную религиозность верят все – сейчас в тренде безусловное уважение к любому вероисповеданию.

Впрочем, в какой-то степени это вовсе и не байка.

– Спать пора, оборотни, – как ни в чём не бывало, подаю я команду. – Подъём в семь утра. Расползлись по палаткам, живо. Грег, через три часа сменишь меня у костра. С будильником не парься, сам разбужу.

Парни и девчонки ворчат, но слушаются. Они давно убедились, что настоящий поход – это не дикая вольница, а в первую очередь дисциплина и командная работа.

Возня в палатках затихает.

Подкладываю в костёр дрова, среди которых два полена с нацарапанными на них рунами, смотрю вглубь огня.

«Два часа», – говорят блики и колебания пламени.

Два часа костёр не погаснет и будет стоять на страже лагеря. Эти два часа – мои.

Встаю и направляюсь к озеру. С каждым метром мои шаги становятся всё легче, всё невесомее. Я уже почти бегу. Оказавшись у берега, останавливаюсь и перевожу дух. Раздеваюсь, складываю одежду под камень. Если кто-то из ребят всё же проснётся и забредёт сюда, на узкую кромку песка, обрамляющую недвижную гладь воды, подумают, что я решил искупаться.

Ложусь ничком, головой к воде. Трансформация начинается медленно, едва ощутимо, но с каждой секундой ускоряется, и вот уже внутри моего тела бурлят раскалённые водовороты, елозят колючие жгуты, вспухают невидимые полые шары.

Через несколько минут вместо Радика Борге, двадцатилетнего студента, старосты группы и инструктора по туризму, на берегу лежит крупный рыжий лис. Поднимаюсь на четыре лапы, делаю несколько шагов. Проверяю облако. Оно послушно следует за мной. Прислушиваюсь к знакомым, но всегда новым ощущениям. К тому, как сокращаются под рыжим мехом лисьи мускулы, как поворачиваются бархатные острые уши, читая ночные шорохи, которые обычному человеку кажутся такими таинственными. Слушаю, как мир пронизывает моё облако, проходит сквозь него и оставляет свой след.

Японцы считают, что у лисиц-оборотней отрастает до девяти огромных хвостов. Наверное, так интерпретировал увиденное в древности какой-то человек, способный прозревать незримое. Почему облако пробегающего мимо лиса показалось ему веером хвостов, мог бы рассказать только он сам.

Я усмехаюсь, вспомнив наукообразные измышления Грега. Парень сам не знает, как близко он подобрался к истине. Разница между моими семьюдесятью двумя килограммами и восемью кило веса лиса – это и есть моё облако. Огромное облако разреженной материи, тем не менее остающейся живой и составляющей единое целое с лисьим организмом. Орган чувств, невообразимый для обычных людей. Резерв, помогающий сохранить значительную часть себя, даже если твоё лисье тело пострадает. Иногда – даже если лисье тело будет убито.

Грегу всего лишь стоило сделать противоположный вывод из своей цепочки размышлений, и он мог бы претендовать на то, чтобы стать вторым Койсбергом.

Мордочка Мадины толкает меня в бок. Сестра, разумеется, не сумела подобраться незамеченной – я ощутил её запах, шорох её осторожных шагов, почувствовал, как она идёт через облако. Но я притворяюсь, что она застала меня врасплох – нам нравится эта игра. Порезвившись на пляже, мы подходим к воде. Лунная дорожка тянется по глади озера. Я встаю на серебристую полоску, проверяя её на прочность. Лунная дорожка пружинит под моими лапами. Пройдя несколько шагов, оборачиваюсь к Мадине и тявкаю два раза. Сестра осторожно идёт за мной.

Когда-нибудь мы дойдём по этой дорожке до Луны. Пятьсот миллионов шагов. Нужно сделать всего лишь пятьсот миллионов шагов. Бабушка рассказывала, что давным-давно один лис сумел добежать до Луны по протянутой ею тропинке. Сотни лет он ждёт тех, кто отважится пройти тем же путём, чтобы передать им Лунную мудрость. Нужно всего лишь выбрать самую длинную ночь, самую спокойную воду и самую вескую причину, зачем тебе нужна Луна.

«Она красивая!» – шепчет Мадина в моей голове.

«Как ты!» – отвечаю я.

У сестры нет облака и никогда не было. Дело ведь не только в том, в кого ты оборачиваешься – в мышь, медведя, лису, волка, кота или саранчу. Дело в том, кем ты появился на свет.

Я родился человеком. Мадина – лисой. Её человеческое тело – не совсем тело. Семь килограммов тугой плоти юной лисицы расширяются, принимая форму миловидной девушки. Внешне отличить Мадину от обычного человека невозможно. Но вот на ощупь…

Именно поэтому Мадина не ходила в детский сад, а в школе была на домашнем обучении. Родителям, разумеется, ничего не стоило заморочить голову докторам и выправить ей справку с каким-то изощрённым диагнозом. Именно поэтому я охраняю мою нежную, в прямом смысле воздушную сестрёнку от малейших физических контактов с обычными людьми. Именно поэтому стерегу её, как цепной пёс, пресекая малейшие попытки взять за руку, обнять, погладить по чёрным косам.

Сестра бежит за мной вслед, лунные брызги разлетаются из-под её лап и оседают на апельсиновой шкуре. Эти лунные ванны, которые регулярно принимает Мадина-лиса, придают жемчужное свечение коже Мадины-человека.

«Луна красивая, как ты!» – повторяю я.

Мы возвращаемся в лагерь. Я снова подкладываю дров в костёр, уже ничего не царапая на поленьях. Забираюсь в палатку, вглядываюсь лицо спящего Грега. Я могу забрать его жизнь, но меня учили не делать этого без крайней нужды. Я могу сделать его таким, как я, но сейчас клану не нужны новички.

Но Мадина… Сестра явно пыталась кокетничать с этим парнем там, у костра. Я могу забрать его жизнь. Я могу сделать его таким, как я.

– Вставай! – бужу Грега тычком в бок.

Тот, полусонный, выползает из палатки в ночную свежесть и, чертыхаясь, устраивается возле костра. Я падаю на его место и засыпаю.

Автор: Наталья Партолина
Оригинальная публикация в ВК