Серия «Фантастика, фэнтези»

Серия Фантастика, фэнтези

Обещанный карнавал смерти. Часть II

начало

Дома Максим долго не мог собраться с мыслями, бесцельно слоняясь по квартире с бокалом коньяка. “Обещанный карнавал смерти” – название книжки раскаленным шариком отскакивало от черепной коробки. За окном осеннее небо осыпалось хлопьями мелкой штукатурки – пошел первый снег. Желтели лужи света уличных фонарей, соседский подросток парковал у автобусной остановки электросамокат. Упав на мягкие подушки дивана, Максим провалился в воспоминания…

– Блин, это очень круто! – Макс откинулся на спинку стула, дочитав вордовский файл.
– Тебе правда нравится? – Вика подошла к столу с двумя кружками ароматного чая. Ее любимый – с бергамотом.
– Конечно! Пишешь потрясно! – он улыбнулся и отпил. Кипяток обжег язык. – Ммм, какой горячий!
– Извини. А что именно понравилось?

Максим и Вика встречались уже несколько месяцев. В начале ноября этот обладатель модной стрижки и шикарного пальто начал ходить на писательские курсы, где Вика была завсегдатаем. Он ей сразу приглянулся – уверенный, спокойный, внимательный к своим и чужим работам. После занятий они часто шли в ближайшую кофейню, обсуждали свежепрочитанные книги, сюжетные ходы, актуальные темы для произведений. Вика была гораздо начитанней Макса, но ей нравилось то нестандартное видение знакомых сюжетов и схем, которое порой рождалось из его пробелов в знаниях. Он не признавал авторитетов и не боялся экспериментировать – то, чего порой так не хватало самой Вике. Умение выходить за рамки ей давалось с большим трудом.

– Нууу… – он немного замялся, разглядывая чаинки, причудливо подрагивающие на дне кружки, – все четыре рассказа по-настоящему жуткие, Вик. Особенно последний.
– Который про старика-книготорговца?
– Да, жесть полная.

Это был самый настоящий шедевр. Даже такому ремесленнику, как Макс, это было ясно как день. Он не знал, что его пугает больше – жуткий сюжет рассказа или осознание того факта, какая пропасть в литературном мастерстве пролегает между ним и Викой. Зачем он вообще начал писать? Давление отца? Тщеславие? Неуместная претенциозность собственного образа? Ему нравилось работать над текстами, но он не был готов заниматься этим ночами напролет, как это делала Вика. Для нее это был один из немногих шансов выбиться в люди, для Макса – просто любопытная игрушка. Его целью было получить настоящую публикацию от крупного издательства, всем похвастаться, а дальше… кто знает?

Ему хотелось рассыпаться в комплиментах, преклоняясь перед талантом Вики, но самолюбие тяжелой стопой передавило эти порывы. Вика действительно ему нравилась, но именно такой: стеснительной и неуверенной. Сложно быть другой, если расти в тех условиях, что она: бедность, развод родителей, неуравновешенная мать-психичка. Максу было жаль Вику, и даже немного хотелось ей помочь, но…

– Возможно, рассказ слишком жестокий. Но так я пытаюсь избавиться от собственных переживаний и боли.
– Да нет, ты чего! Круто этот старикан с ними всеми расправился. Такое завуалированное наказание за грехи, типо как в “Байках из склепа”!
Вика снисходительно и мило улыбнулась. На бархатных щеках появились знакомые ямочки.Она положила ладонь ему на затылок, нежно поцеловала.
– Спасибо тебе.
– За что?
– Отвлекаешь меня от всяких мыслей…
– Переживаешь перед операцией?
– Да… Завтра с утра уже кладут в больницу. Операция на следующий день.
– Все будет хорошо.
– Придешь меня навестить? – ее влюбленная улыбка отпечаталась в памяти.
– Конечно, – соврал он.
Кликнув мышкой, закрыл вордовский файл и окинул взглядом множественные иконки других рассказов.
– Что планируешь дальше по творчеству?
– Сначала нужно пережить операцию…
– Не негативь, – пресек он. – Дальше роман?
– Неее, – она резко стала очень серьезной и сосредоточенной. – Допишу еще один большой рассказ и попробую издать сборник. Надеюсь, повезет… Это моя мечта, ты знаешь.
– Что за рассказ?
– О, уверена, мой самый лучший. Назову его “Обещанный карнавал смерти”.
– О чем он будет?
Замок входной двери заскрежетал. Викина мама вернулась с работы.
– Ой, что-то мама сегодня быстро. Побегу мыться быстрее,а потом буду сумку в больницу собирать, – она чмокнула Макса в щеку, пока мама не видит. – Тебе тоже пора. Выключишь комп?
– Конечно.
Она убежала в коридор встречать маму, а Макс достал флешку, быстро закачал все файлы и удалил рассказы с компьютера.

Через неделю Вика умерла в больнице, так и не узнав, как он поступил с ее творчеством. Макс часто уговаривал себя, что публикует эти рассказы в память о Вике, хоть и под своим именем, что ее талантливые работы не должны пропасть… но даже они не помогли Максу серьезно продвинуться и чего-то добиться. Со временем он полностью завязал с литературой и переключился на другие сферы.

…он открыл глаза, вытащив из-под головы мокрую от пота диванную подушку. Отключившись, он не погасил свет, но сейчас в квартире была густая, холодная темнота – значит, электричество отключили. Макс выглянул в окно, попутно уронив на ковер бокал с остатками коньяка. И точно – света в соседних домах не было. Он открыл форточку, жгучая прохлада дала неприятную пощечину – этой ночью столбик термометра опустился глубоко в минус. Послышалось пощелкивание со стороны входной двери – замок, ключи от которого были только у Максима. Неприятный скрип петель. “Так и не смазал”, – мелькнула неуместная мысль. Знакомый старческий голос затарахтел, как заведенный:
– Хорошая книга всегда найдет благодарного читателя. Уж вы-то знаете, молодой человек.
Полностью открыв окно, Максим встал на подоконник и посмотрел на небо. Несмотря на погоду, кое-где в прогалинах туч виднелись яркие звезды, и все они были одинаково прекрасны.

Автор: Андрей Новичков

Оригинальная публикация ВК

Обещанный карнавал смерти. Часть II Авторский рассказ, Мистика, Наказание, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Обещанный карнавал смерти. Часть I

Стаканчик капучино приятно грел руку, холодный ветер игрался с остатками осенней листвы. Город чувствовал приближение зимы и активно сбрасывал краски и уют, облачаясь в строгий зимний костюм. Проехавшая машина чуть не окатила Максима из лужи. Емко ругнувшись, он затянулся крепким сигаретным дымом. Опробовав очередную кафешку (меню скудное, хостес хамят, но повара кое-что да умеют – надо дорабатывать), он направлялся к метро. Вечером надо успеть залить контент, поотвечать на комментарии – раньше он думал, что фудблогером быть проще, но, как он часто любил повторять самому себе: “Могло быть и хуже, друг, гораздо хуже”.

У входа на станцию пестрили яркими спецовками бесцельно шныряющие гастарбайтеры, рядом с колонной устроился бомж, напоминавший кучу неаккуратно наваленной одежду. Неприятный запах, царящий здесь, не могла перекрыть даже палатка Coffee Max, стоящая неподалеку. Ноги сами понесли Максима за заветным напитком. Порой ему казалось, словно вся его деятельность – это короткие перебежки между кофейнями и кофейными аппаратами. Справа, у обшарпанной стены здания, переминался с ноги на ногу пожилой мужчина, на асфальте перед ним – россыпь старых книг, неприветливо скалящихся пожелтевшими обрезами. Книжное любопытство, не растерянное с годами, не позволило пройти мимо. В молодости Максим и сам неплохо писал и даже издавался. А как он бессонными ночами зачитывался романами коллег…

Клеёнка под книгами шелестела на ветру, старичок комментировал книжки, которые Максим брал в руки и листал. Куча всякого ненужного хлама, который исполинскими тиражами издавался еще в СССР, но были и действительно редкие, ценные вещи.
– Удаётся с этого хоть немного заработать? – искренне поинтересовался Максим.
– Не то чтобы, – задумчиво бубнел старик. – Сейчас люди мало читают.
– Так может, ну его? Не мерзнуть? – Максим сам не понял, шутит или нет, но обижать бедолагу ему явно не хотелось.
– Как у вас все легко, молодежь, – устало усмехнулся старик.
– Давайте я куплю все! – воодушевился Максим. Хоть и блогер, но он и правда намеревался это сделать, без всяких камер и хайпа. Старик тут может ноги отморозить, борясь с “ветряными мельницами”,а Максиму не так уж и сложно отсчитать несколько купюр (гораздо сложнее найти их в эпоху безнала).
– Эээ не, сынок! Ты потом их так все вместе и выкинешь.
– Да мне правда нетрудно…
– А ты представь, что можно купить только одну! Тогда точно выберешь хорошую! – неприятно сверкнули глаза. Бедолага будто немного распрямился, перестал сутулиться. – Выбирай, не спеши.


Взгляд Максима забегал от одной обшарпанной обложки к другой, перебирая знакомые названия. О чем вообще говорит этот старик? К чему такая принципиальность? Может, дать ему денег просто так? Пока он тасовал эти мысли, внимание привлёк маленький сборник в мягкой обложке, больше похожий на тетрадь. Название гласило – “Обещанный карнавал смерти”. Ноги налились свинцом. Еще не сформированная в понятную человеческую речь фраза застыла на губах. Воспоминания нахлынули ледяной лавиной, спускаясь от затылка по замерзшей спине.
– Откуда у вас эта книга? – промямлил Максим.
– О, они все очень старые, так сразу и не припомнишь, – сальная улыбка стала еще отчетливее.
– Это самиздат? – самый глупый вопрос вечера. – Или что это? Какая-то глупая шутка?!
Старик ловко поднял книжку с клеёнки.
– А вы почитайте! Очень, знаете ли, увлекательное произведение! – уже не скрывая, он демонстрировал гнилые зубы, золотые коронки.
– Бред какой-то! – бросил Максим, испуганно глядя на старика.
Не оборачиваясь, он побежал к метро, быстро растворившись в толпе людей.

Продолжение следует...

Автор: Андрей Новичков

Оригинальная публикация ВК

Обещанный карнавал смерти. Часть I Авторский рассказ, Мистика, Странности
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Лестница в Унтамо

«Буханка», урча, тащилась по лесной дороге, то и дело подпрыгивая на ухабах. За окном мелькали разлапистые ели и пики высоченных сосен, плотной стеной обступившие грунтовку. Опущенные до предела стёкла не спасали от духоты, зато впускали едкую дорожную пыль, нахально оккупировавшую лица пассажиров.

Витя смачно чихнул, дёрнув шеей и едва не уронив очки.

— Будь здоров, Витёк, — отозвалась сидевшая напротив Маша и, озорно подмигнув, добавила. — Где наш паёк?

— Какой паёк? — стушевался Витя, уставившись на девушку.

Ребята дружно заржали, отчего парень смутился ещё больше.

— Да расслабься ты, — Маша хлопнула его по коленке. — А то сидишь с таким видом, будто завтра на работу. Отпуск же!

Месяц назад, когда бывшие сокурсники обсуждали варианты, как отметить третью годовщину выпуска, Денис предложил:

— А давайте забацаем турне по Карелии? Онежские петроглифы, Воттоваара, Паанаярви. Давно ведь хотели! Да и айтишника нашего, — кивок в сторону Вити, — проветрить надо.

— Спать на земле, жрать сомнительное варево и терпеть укусы комаров, сосущих кровь из моей задницы при любой попытке опорожниться? — нахмурившись, уточнил Боря, душа их компании. — Только ради тебя, брат! — он отвесил Вите шутовской поклон под общий смех.

На том и порешили. Денис не первый год работал в турклубе и взял на себя организационные вопросы: снаряжение, транспорт, питание, регистрация группы в МЧС.

И пока всё шло без сучка без задоринки. После петроглифов Бесова Носа группа утренним поездом из Петрозаводска прибыла в Гимолы, где ребят уже встречал местный водила на «буханке» — трансфер до Воттоваары.

Витя украдкой наблюдал за капелькой пота, медленно спускавшейся по Машиной груди. Капля исчезла в глубоком вырезе футболки, и парень шумно сглотнул. Девушка проследила его взгляд и лукаво подмигнула, отчего Витя сделался красным как рак. Он прикинулся, что смотрит в окно, и тут же больно стукнулся затылком, когда машина поймала очередную колдобину. Маша хихикнула.

— Эй, молодёжь, — подал голос водила — мужичок лет сорока в картузе и тельняшке. — А не боитесь идти на гору?

— Есть чего бояться? — иронично отозвался Денис.

Водила пропустил мимо ушей насмешливый тон и продолжил:

— Места-то у нас непростые, всякое случается… Вон на прошлый год пропал один городской, из Питера как раз. Сошёл с дорожки в лес отлить — и как корова языком. Три дня искали… — шофёр сделал паузу закуривая.

— И нашли? — фальшиво-непринуждённым тоном уточнила Маша, однако её голос дрогнул.

— Нашли-и-и, — протянул водила и затянулся. — Ходил, горемычный, вокруг сосны в ста метрах от дороги. Весь ободранный, глаза стеклянные. Его одёрнули, мол, чего творишь, паря, а он только зенки таращит. Отвезли болезного в деревню, отпоили самогоном, вроде, очухался. А что было — толком сказать не может, блуждал, говорит, по лесу, своих искал. А сам-то, видать, три дня так и наворачивал круги вокруг той сосны.

— Стопудово обдолбыш, — заявил Денис. — На Воттоваару же всякое отребье лезет: эзотерики-шизотерики, йоги, ведьмы и прочие повёрнутые. Дунул парнишка для расширения сознания — вот его и просветило.

Друзья захихикали, но уже как-то неуверенно, без задора.

— Моё дело вас предупредить, — хмыкнул водила. — А дальше сами кумекайте, что да как, чай не дети.

«Буханка» высадила туристов у подножия горы и, мигнув на прощание фарами, скрылась в подступающих сумерках.

До места стоянки добрались уже затемно. Поставили палатки, развели костёр, сходили за водой. Пока в котле булькала греча, перекусили чаем с сушками и сладостями.

С непривычки народ разморило, и после ужина все разбрелись по палаткам.

Один лишь Витя долго ещё сидел у костра с блаженной улыбкой на лице. Хорошо ему было здесь, будто домой вернулся. И звёздная бездна над головой, и кривые силуэты деревьев в окружающей тьме, и дурманящий аромат хвои — всё казалось ему родным и близким, а байки местного водилы вызывали лишь усмешку. Как здесь, в этом уютном каменном царстве, может произойти что-то плохое? Ерунда! Витя прикрыл глаза, растворяясь в звучании карельской ночи. Задорно потрескивал костёр, стрекотали цикады, в ближайшей палатке безбожно храпел Денис (ведьму Лоухи ему под одеяло, причём в её самом неприглядном обличье!).

И вдруг всё стихло, будто кто-то щёлкнул выключателем, отрубив разом все звуки. Витя открыл глаза и едва не вскрикнул от изумления: костёр и лагерь исчезли. Более того, он сидел вовсе не на той поляне, где несколько часов назад они с ребятами обосновались. Витя хоть и страдал топографическим кретинизмом, но на зрительную память не жаловался.

— Какого... — тихо пробормотал он, поднимаясь с земли и осматриваясь. — Что за баг реальности?

Витя находился посреди площадки, густо поросшей кустарником и мелкими, едва пробившимися из почвы, сосенками. С трёх сторон полянку окружал лес, а прямо перед ним высилась странная каменная конструкция, напоминавшая лестничный пролёт.

Всматриваясь в окружающую темень, Витя пытался уловить проблески огня — ну не мог же он оказаться далеко от лагеря?! В груди потяжелело и застучало всё чаще и чаще. Несмотря на ночную прохладу, лоб и шея взмокли от пота, очки запотели. Тщательно протирая футболкой стёкла, Витя напряжённо вслушивался в ночь. Тук-тук-тук — бухала в висках кровь. Снаружи ей отвечала тишина.

«Какая-то нездоровая тишина, — пришла сама собой мысль. — Мёртвый сон».

— Что за бред лезет в голову? — мысленно отмахнулся Витя и нацепил очки.

Мир сфокусировался, и айтишник облегчённо вздохнул. Он снова вернул контроль над реальностью, пускай это и было лишь видимостью. Но, надо заметить, чертовски полезной.

Взгляд упал на каменную лестницу, и Витя двинулся к ней, рассчитывая, что с высоты обзор будет лучше и, возможно, удастся понять, в какой стороне их лагерь. Лестница оказалась гранитным выходом, в котором кто-то выдолбил ступени. Да, они были кривые и топорные, но в том, что это дело рук человеческих, у парня сомнений не возникло. Саамы или кто тут жил в древности? Медленно, глядя под ноги, он поднимался наверх, считая ступени.

— Тринадцать, — выдохнул Витя, оказавшись на вершине.

Скала круто уходила вниз, теряясь во тьме, голова закружилась, и он сделал шаг назад. Плотный чернильный полог скрывал звёзды, и окружающее пространство сливалось в сплошное пятно, не давая взгляду зацепиться за знакомые ориентиры. Если они вообще тут были. Леший знает куда его занесло. Про «как» он даже не думал, старался не думать, иначе можно совсем рехнуться.

Камень под ногами задрожал, словно внутри него заработал двигатель. Через ступни вибрация проникла в ноги и жадно устремилась выше, заполняя собой тело. Под напором странной, но приятной дрожи страх отступил, а изнутри, из каких-то неведомых глубин, всплывало доселе неведанное чувство, напоминавшее эйфорию. Пробудившись от спячки, оно медленно поднимало голову подобно исполинскому древнему чудищу.

Витя уверенно шагнул к самой кромке и опустил взгляд к подножию скалы. Мрак внизу перестал быть обычной темнотой. Он зашевелился, заворочался, закряхтел, сбрасывая остатки сонной дремоты. А следом в голове Вити еле слышно зашелестело:

— Приветствуем тебя, хозяин… — голос был слабый, будто шёпот умирающего старика. — Ты наконец-то вернулся… Мы ждали… Мы знали, что ты придёшь…

— Я почти бессилен в этой душной клетке, — ответил некто голосом Вити, однако с несвойственными айтишнику интонациями — властными и холодными. — Мне нужна лестница в Унтамо.

Тьма виновато заклокотала:

— Нас мало, хозяин… И мы слабы… Нужна свежая кровь…

— Будет вам кровь, — блеснул глазами Витя. — А пока верните мне то, что хранили всё это время.

С этими словами он шагнул за край и камнем устремился в бездну.

Витя дёрнулся и завалился на спину. Вскочив, он недоумённо огляделся. Под ногами — туристическая пенка, в паре шагов тускло мерцали угли почти догоревшего костра, вокруг него — палатки ребят.

Он утёр рукавом пот со лба. Футболка под свитером насквозь промокла и неприятно липла к телу.

«Это ж надо было так уснуть, — костерил себя айтишник. — А если бы в костёр свалился?»

Организм требовал воды, как после хорошей пьянки. Бутылку Витя нашёл возле сумок с припасами, трясущимися руками отвинтил крышку и долго пил, ощущая, как прохладная влага затопляет обосновавшуюся внутри пустыню. В конце щедро плеснул на лицо, смывая остатки кошмара или… Тело до сих пор странно вибрировало, а перед глазами стоял образ живой тьмы. Вите даже почудилось, что он слышит шёпот — невнятный и отдалённый, но вызывающий нестерпимый зуд в голове.

Усилием воли айтишник сбросил наваждение (вот тебе и Воттоваара! Ох, не зря тут люди с катушек едут) и направился к своей палатке. Вжикнул замок, стихла возня в спальнике — и лагерь погрузился в абсолютное безмолвие. Мёртвый сон.

— Какой у нас маршрут? — поинтересовалась Маша у Дениса на следующее утро.

Тот, отхлебнув из кружки, развёл руками.

— Да ничего особенного: пошаримся по округе, сделаем фотки, потом спустимся к озёрам — можно будет освежиться.

— И всё?! — изумилась девушка. — Дэнчик, не узнаю тебя! Ты же всегда всё продумываешь: экскурсии, достопримечательности, встречи с интересными людьми… а тут просто пофоткаемся и освежимся?!

— Ну не нашёл я проводника по здешним косогорам, — раздражённо выпалил Денис, пытаясь скрыть неловкость. — Силуян, местный завсегдатай, отказался. Других проверенных контактов у меня не было. А полагаться на всяких сомнительных личностей не в моих правилах.

— Может, здесь кого встретим, — попыталась разрядить обстановку Таня, жена Бориса.

— Я вас проведу, — тихо сказал Витя, и все посмотрели на него.

— Ты уже бывал тут? — недоверчиво спросил Денис. — А чего раньше молчал?

— Пока вы дрыхли, Витёк волком рыскал по округе, изучая местную флору и фауну, — как всегда, с серьёзным лицом пошутил Боря. — Я слышал его вой.

Ребята заулыбались, напряжённая атмосфера, грозившая испортить настроение, развеялась.

— Знакомый ездил в прошлом году, видосы показывал, карты… А у меня память на визуалку, сами знаете, — неловко улыбнулся Витя. — Да и Калевалой я в детстве зачитывался…

— Старина, видосы — это, конечно, замечательно, — Боря с сомнением покачал головой. — Но с ориентированием на местности, без обид, у тебя всегда было туго.

— Есть план получше? — вступилась за айтишника Маша. — Так и так будем шляться наобум. А тут хоть есть шанс, что Витёк что-то вспомнит и покажет.

Девушка ободряюще улыбнулась айтишнику, и тот благодарно кивнул.

— Ну веди, Сусанин! — Денис снисходительно похлопал Витька по плечу. — Надеюсь, эмчеэсникам потом не придётся выуживать наши трупы из болот.

Витя смущённо улыбнулся, оглядел ребят и зашагал вниз по склону.

А дальше всё было, как во сне.

На их глазах оживали мифы древних саамов. Боги спускались на Землю и бродили среди людей. Нойды, заклиная духов, управляли погодой, врачевали недуги, гнали зверя в капканы, провожали души покойников в нижний мир. Одинокие сейды — странные каменюки на подставках — в одночасье становились изобретением легендарных гиперборейцев, способным влиять на энергетические потоки, переносить людей на огромные расстояния и даже менять судьбу.

— Гвоздь программы — «лестница в небо», — представил Витя громадный валун с выдолбленными на нём ступенями.

— Название в десятку, — присвистнул Боря, заглядывая вниз с края лестницы. — Навернулся с неё — и прямиком на небеса.

— Лестница в никуда, — резюмировал Денис. — И нафига её построили?

Витя присел на одну из ступенек, любовно провёл рукой по шероховатой поверхности камня.

— В незапамятные времена, когда боги ещё не ушли в Запределье, случилась такая история, — тоном опытного рассказчика повёл речь айтишник. — Молодой Унтамо, властитель снов, повстречался с Ильматар — прекрасной девой воздуха, создательницей мира. Меж ними вспыхнула искра, связав воедино две души крепче стальных канатов. В светлое время дня они бороздили небеса на колеснице Ильматар: встречали рассвет, слушали песни ветра, нежились в шелковистой вате облаков.

Когда же солнце покидало Землю, а луноликая Куу затягивала небо чёрным пологом, Унтамо сновиденными тропами приходил в покои Ильматар, и от силы их любви зажигались звёзды. Но прознал об их связи Укко — владыка мира и отец Ильматар. И разгневался не на шутку, ибо почитал Унтамо недостойным руки его дочери. И дабы разлучить влюблённых, заточил он деву неба на горе Вотто и закрыл туда все явные пути.

Но недаром Унтамо звался хозяином сновидений и властелином сокрытого. Проведал он место, где томилась его возлюбленная, и построил призрачную лестницу из своего царства на гору Вотто. И вновь слились в порыве страсти их измученные разлукой тела и души. Но недолго длилось блаженство влюблённых. Среди свиты Ильматар нашёлся гнусный предатель, который сам был влюблён в деву неба и скрипел зубами от злобы, наблюдая их с Унтамо связь. И донёс он громовержцу Укко, что сновидец обнаружил узилище Ильматар и тайно посещает её.

Меча молнии, верховный бог ринулся на гору Вотто и, застигнув влюблённых, обрушил на них свой гнев. Он разрушил лестницу Унтамо, а самого бога снов низвергнул в мир людей, лишив сил и памяти. Так он и скитается по сей день, заключённый в человеческую оболочку, и силится вспомнить себя. Сердце же Ильматар от горя превратилось в камень, а её тело стало частью Воттоваары — процветающий некогда край стал угрюм и безобразен.

Витя умолк и уставился невидящим взором куда-то вглубь камня. Остальные сидели с такими лицами, будто сами были свидетелями мифической трагедии.

— Какая грустная история, — вздохнула Таня, смахивая что-то с ресниц. — Неужели судьба неподвластна даже богам?!

— Только не говори, что тебя растрогала нелепая сказка, — встряхнулся Денис и, подняв булыжник, швырнул его вниз.

— Я же не такая бесчувственная дубина, как ты, — буркнула девушка, прижимаясь к плечу Бориса. Тот обнял её и поцеловал в макушку, шепнув на ухо что-то ласковое.

Денис хмыкнул, но пропустил выпад мимо.

— Если экскурсия закончена, я — купаться и жрать. А то все эти душещипательные истории породили во мне зверский аппетит. Кто со мной?

Борис поднялся, потянув за собой сникшую Таню.

— Мудры твои слова, глашатай желудка, — в своей манере отозвался Боря. Затем повернулся к айтишнику. — Вить, а ты, оказывается, ходячая википедия, вот уж не ожидал.

Тот не отреагировал, погрузившись в свои мысли.

— Ну, вы идёте? — донеслось нетерпеливое. Дэнчик с недовольным видом уже стоял у кромки лесополосы.

— Мы ещё посидим, — подала голос Маша, — здесь так тихо и душевно. Хочу полюбоваться закатом.

Таня понимающе улыбнулась и потащила Бориса прочь, вслед за мелькавшей среди деревьев болотной штормовкой Дениса.

— Остерегайтесь карельских оборотней, — бросил через плечо Боря. — У них как раз сейчас брачный сезон.

Когда ребята скрылись в сосновых зарослях, Маша подсела к застывшему, будто в медитации, Вите, чмокнула в щёку и весело заявила:

— Ты — настоящий герой, спас задницу Дэна.

Поцелу й вернул айтишника в реальность, он, как обычно, смутился, но взгляд не отвёл.

— Да ладно, я просто…

Маша приложила палец к его губам.

— Хватит оправдываться, — приказала девушка и приблизила лицо к Вите.

Огромные зелёные глаза надвинулись — и он позабыл обо всём. Нежный чуть сладковатый аромат жасмина пьянил сильнее вина. Розовые пухлые губы приоткрылись в ожидании. Витя сбросил вмиг запотевшие очки и накрыл поцелуем губы девушки.

Спустя полчаса, довольные и разомлевшие, они сидели в обнимку, прислонившись к валуну, и смотрели на катившееся к горизонту солнце.

— А хочешь увидеть лестницу, по которой Унтамо спускался к Ильматар? — нарушил тишину Витя.

Маша улыбнулась и потрепала его по щеке.

— Неподалёку есть портал в сказку?

— Я серьёзно, — возмутился Витя тоном подруги. — Пойдём.

Он помог Маше подняться и, не отпуская руки, повёл к вершине лестницы. Поставив девушку на самом краю, сам встал сзади и крепко обнял за талию.

— По легенде, на закате в день летнего солнцестояния ткань между мирами истончается и время перестаёт течь в привычном направлении. Внимательный чуткий наблюдатель может буквально оживить прошлое и воочию узреть ту самую лестницу, по которой бог сновидений навещал свою возлюбленную. Закрой глаза, — прошептали губы айтишника.

В знакомом голосе Маше почудились чужие нотки. Но странная гипнотическая сила этого голоса лишала её сил и воли к сопротивлению. Ей хотелось повиноваться.

— Чувствуешь вибрацию камня? Это растёт лестница. Она спиралью вытягивается вверх, туда, где за незримой чертой простираются владения Унтамо.

Маша физически ощущала дрожь, исходившую из-под земли и толчками наполнявшую её тело.

— А вот и он, властитель снов, идёт навстречу к Ильматар, покорившей его сердце. Он высок и статен, дымчатые одежды развеваются на ветру, голову венчает трезубец короны. Огненный взгляд, полный любовного томления, заставляет плавиться камень.

Машу накрыло волной возбуждения. Грудь вздымалась под кофтой в такт неровному дыханию. Она чувствовала этот взгляд, усиленный жаром от Витиных ладоней, крепко стиснувших её талию.

— А теперь открой глаза и узри своего хозяина! — прошипел в ухо резкий незнакомый голос.

Маша подняла веки и застыла, будто окаменев. Прямо перед ней, возвышаясь, зависла волна мрака. Маслянистая, постоянно меняющаяся, она походила на туго сплетённый клубок чёрных змей. Девушку стошнило от омерзения, и она наклонилась вперёд, чтобы не захлебнуться рвотой. Откашлявшись, попыталась отступить, но Витя держал крепко. Одна его рука обхватила стан, вторая клещами сжала шею.

— Смотри, маленькая шлюшка! — стегнул плетью голос. — Не смей отворачиваться!

Из копошащейся тёмной субстанции сформировалась голова размером с башку горного тролля. Пустые глазницы таращились на девушку, проникая в самые потаённые уголки души, подчиняя разум и тело. Исполинский рот распахнулся — алчный, терзаемый диким голодом.

Маша хотела закрыть глаза, чтобы не видеть этих сводящих с ума провалов, но тело ей не повиновалось. Внезапно девушка ощутила свободу — стальная хватка разжалась, руки Вити больше не удерживали её. Девушка попыталась вдохнуть, когда мощный толчок вышиб воздух из лёгких, сбросив её в пропасть.

— Где их лешие носят? — недовольно пробурчала Таня, помешивая в котле макароны. — Ужин почти готов.

— Влюблённые часов не наблюдают, — отозвался Денис, нарезая хлеб. — Или у вас с Борей всё по расписанию: пятнадцать минут на секс, полчаса на еду, час на погулять?..

Таня смерила остряка испепеляющим взглядом:

— Вообще-то у меня в руках горячая поварёшка.

— А у меня нож, — Денис показал ей язык.

— А чего так мало на секс? — возмутился Борис, бросая возле костра охапку сушняка. — Я категорически против. Между прочим, оргии в Древнем Риме длились сутками, вот это я понимаю — райское наслаждение!

— Держи карман шире, — гоготнул Денис. — Посмотрел бы я на твоего «гусара» после суточной… Хотя нет, здоровый сон мне дороже.

— Эй, герои-любовники, — одёрнула Таня разохотившихся парней. — Кончайте паясничать и тащите свои миски.

Густой аромат тушёнки разнёсся по стоянке, защекотал ноздри. Парней дважды звать не пришлось.

Прошёл час после ужина. Витя с Машей так и не объявились. Солнце давно ушло на заслуженный отдых, синюшные сумерки заволокли небосвод и постепенно сгущались. Первые пока ещё осторожные звёзды выглянули из своих обиталищ — пора ли?

Таня с тревогой уставилась на Бориса, приложившего к уху мобильник.

— Абонент — не абонент, — повинился тот, будто сам приложил руку к неполадкам связи.

— Не было печали… — с досадой вздохнул Денис. — Чё, пошли искать.

Парни вооружились фонариками, Таня прихватила аптечку, и в гнетущем молчании ребята покинули лагерь.

— Маша-а-а, Витя-а-а, — заголосила Таня, но звук, казалось, тут же увяз в ночном киселе, словно гора была против такого вопиющего посягательства на её покой.

Лучи фонарей выдёргивали из темноты лишь гранитные валуны да скрученные покорёженные деревья. Тане неприятно было смотреть на эти странные, вывернутые природой растения. Девушке чудилось, что деревья шепчутся и шевелятся, перемещаясь, когда на них не падает свет. Хоть она и шла посередине между парнями, всё время оглядывалась — не преследуют ли их? Но каждый раз взгляд утыкался в хмурое сосредоточенное лицо Бориса, и мысли возвращались к цели их поиска, а расшалившееся не к месту воображение затихало.

Спустившись в долину и пройдя мимо озёр, троица вошла в лес.

— Скоро выйдем к той самой лестнице, — заявил шагавший впереди Денис. — Глядите в оба.

Мёртвые просторы остались позади, в компании нормальных елей и сосен ребята воспрянули духом. Боря даже пошутил про зайцев-мутантов, которые шарятся ночами по горе и насилуют деревья, отчего бедняги скрючиваются и сохнут.

Денис бодро шагал в авангарде, прелая хвоя мягко пружинила, скрадывая звуки шагов. Он терпеть не мог, когда что-то шло не по плану, и сейчас испытывал глухое раздражение.

«Сорвались к ночи из-за двух придурков, которым приспичило потрахаться в лесу», — молча негодовал Денис и лишь сильнее вгрызался ботинками в плотный игольчатый наст.

«Энчи-и-ик», — вдруг донеслось слева из-за деревьев, и Денис похолодел. Он замер на месте и вслушался.

«Энчик, пойдём гулять!» — озорной девчачий голос рассыпался бисером по тропе.

— Денис, ты чего? — дёрнула его за рукав Таня.

Не оборачиваясь парень хрипло выдохнул:

— Вы слышали это?

— Ты о чём? — мрачно поинтересовался Борис.

— Алёна, — возбуждённо произнёс Денис, — она звала меня!

Повисла гробовая тишина.

— Дениска, всё хорошо, — Таня погладила парня по руке. — Ты переволновался, вот и мерещится всякое.

— Никто тебя не звал, бро, — поддакнул Борис. — Тут вообще тишина непрошибаемая, на уши давит.

Дэн с силой потёр лицо и сделал несколько шагов в сторону зарослей.

— Вы идите, я догоню.

— Только не дури, — забеспокоился Борис.

— Да всё норм, чай на волю просится, — попытался отшутиться Денис.

Таня с Борей многозначительно переглянулись.

— Давай, мы тебя здесь подождём, — озвучил общий вердикт Борис.

Денис не ответив в мгновение ока скрылся в кустах.

«Энчик» — именно так звала его Алёна. То ли из вредности, то ли по своему, скрытому от Дениса, умыслу младшая с завидным постоянством опускала первую букву его имени: Энчик — и хоть кол на голове теши. Он ворчал, пытался спорить, а потом плюнул и оставил в покое несносную малявку. Любимую малявку.

После гибели сестры Дениса стали мучить кошмары. Раз за разом он оказывался на злополучном перекрёстке, силился догнать удалявшуюся Алёну, кричал, срывая связки, чтобы хоть на секунду задержать неотвратимое. Тщетно. Неизменно грузовик вылетал из-за поворота, Алёна выходила на проезжую часть — визг тормозов, глухой удар… Миниатюрное тельце взмывало в воздух и, пролетев несколько метров, мешком бухалось на асфальт. Денис падал на колени, сжимал кулаки, загоняя ногти под кожу, и начинал выть, как обезумевший зверь. Просыпался оттого, что его тормошила мать, прижимала его мокрую от слёз голову к своей груди и успокаивала, гладя по спине.

Вот и сейчас, продравшись сквозь молодой ельник, Денис очутился на… тротуаре Питера в тот проклятый день. Алёна вприпрыжку шагала впереди, напевая весёлый мотив. Детские сандалики чиркали по асфальту. Воздушный жёлтый сарафанчик выделялся в толпе, будто маленькое солнышко спустилось на землю. Девочка направлялась к перекрёстку.

Денис окликнул сестру, но звук утонул в шуме проезжавших автомобилей. Крикнул громче — и снова без толку. Тогда он рванул вслед за удаляющимся жёлтым пятном. «Я спасу её, — стучало в голове. — В этот раз точно спасу!» Расстояние сокращалось до боли медленно, воздух уплотнился, словно играл на стороне смерти. «Гнусный предатель!» — Денис скрипнул зубами и поднажал. И вязкая преграда просела, уступив бешенному напору.

Алёна подошла к перекрёстку и уже занесла ножку над проезжей частью. Какие-то жалкие три метра отделяли его от сестры, но Денис понимал: не успеет. «Сука!» — взревел он и, оттолкнувшись, взмыл в отчаянном прыжке.

— Чё-то долго он отливает, — Борис как заведённый ходил взад-вперёд по тропинке. — Как бы не пришлось ещё и Дэна по лесу ловить. Не вовремя его шиза накрыла…

— Будь снисходительнее к нему, — упрекнула мужа Таня. — Сам знаешь, как он Алёнку любил, души в ней не чаял.

— Лечиться ему надо, — сплюнул Борис. — Хрен знает, что он может выкинуть в таком состоянии!

Таня укоризненно взглянула на мужа, но спорить не стала.

— Пойди лучше глянь, как он там. Может, помощь нужна.

— Жопу подтереть если только, — зло бросил Борис, но всё же поплёлся к зарослям сосняка.

Затхлую ночную тишь прорезал душераздирающий вопль. Через несколько секунд крик повторился, и ребята признали в нём голос Дениса. Борис молча ринулся вперёд по тропе, Таня бросилась следом. Попетляв несколько минут среди пушистых елей, дорога вывела их на знакомую уже площадку с каменной лестницей у обрыва.

В кустах слева от них затрещало, и на поляну выскочил Денис. Густой лунный свет явил их взору разодранную штормовку, взлохмаченную шевелюру и совершенно безумный взгляд.

«Сука!», — гаркнул Денис и что есть мочи понёсся к лестнице.

Борис рванул наперерез в надежде поймать сбрендившего товарища, но не успел и его руки ухватили пустоту, где мгновение назад было тело Дениса. Потеряв равновесие, Боря грохнулся на живот, едва не напоровшись на торчавший из-под земли булыжник. Ругнувшись, он вскочил и метнулся было вслед беглецу…

Денис не снижая темпа взлетел по лестнице, оттолкнулся от края и прыгнул, как заправский спортсмен. Тьма пожрала его фигуру, а затем раздался глухой удар.

Вскрикнула Таня, зажав ладонью рот. Матюгнувшись, кинулся к обрыву Боря. С минуту он стоял на коленях, вглядываясь в бездну. Затем медленно поднялся и от души пнул ветку, подвернувшуюся под ногу.

— Твою мать! Дерьмо собачье!

Пока Борис самозабвенно ругался, выплёскивая стресс, Таня, прислонившись к валуну, обняла колени и тихо всхлипывала. Придя в себя, Боря подошёл к жене, прижал к себе и принялся гладить по волосам утешая. Нужных слов не нашлось: язык будто задеревенел. Он просто гладил Таню, давал понять, что он рядом, что не бросит её, что бы ни случилось. Когда девушка обмякла и перестала сотрясаться от рыданий, Боря поднялся и потянул жену за собой.

— Пойдём, — он постарался, чтобы голос звучал уверенно и твёрдо. — Здесь нам делать нечего. Доберёмся до лагеря, и я вызову эмчеэсников. Они достанут… Дениса и найдут Машу с Витей. Обязательно найдут — живых и здоровых. Вот увидишь!

Боря нёс первое, что приходило в голову, больше для себя, чем для Тани. Он панически боялся свихнуться, стать таким, каким застал Дениса в последние секунды его жизни. «Не дай мне Бог сойти с ума — уж лучше посох и сума» — крутились в голове строки. Он не помнил, где их слышал, но сейчас повторял про себя, как мантру, как спасительную молитву.

— Обещаешь, что их найдут? — Таня смотрела на него с такой надеждой, с таким ожиданием, что он не смог ответить иначе.

— Обещаю. Пойдём.

— Куда же вы, друзья мои? — вкрадчивый, ироничный и полный энергии голос застиг пару врасплох. — Самое интересное только начинается.

Разом повернувшись, они увидели Витю. Без очков, в одной футболке и штанах, он стоял и ухмылялся, глядя на растерянных ребят.

— Витёк?! — опешил Боря. — Где тебя носило? И где Маша?

Айтишник промолчал и лишь сильнее растянул улыбку, больше похожую на хищный оскал. Ребята не успели моргнуть, а он уже очутился рядом, развернул их, обнял за плечи и повёл к гранитной лестнице.

— У меня сегодня… — Витя запнулся, будто забыл нужное слово, — День рождения, и вы — мои гости. Не то чтобы я нуждался в компании простых смертных, но раз уж так сложилось…

Борис вырвался из объятий, схватил товарища за грудки и хорошенько встряхнул.

— Ты совсем рехнулся?! Ты чё несёшь?!

Витя зашёлся смехом — раскатистым и заразительным. Ребятам показалось, что ему вторила земля, сотрясаясь в беззвучной дрожи. Резко оборвав смех, айтишник положил руку Борису на затылок и приблизил к себе.

— Рехнулся, говоришь? — промурлыкал он так, что у Бориса затряслись поджилки. — Хочешь знать, каково жить запертым в тюрьме из мяса и костей, менять одну тщедушную плоть на другую, и так век за веком, эон за эоном? Жалким червём копошиться в людских телах, лишённым силы и сути. Когда угасает огонь внутри, а сердце превращается в камень и давит мёртвым грузом. Так смотри же!

Глаза безумца (ещё один слетел с катушек!) затянуло чёрной непроницаемой поволокой. Борис дёрнулся, пытаясь освободиться, но щуплый айтишник внезапно обрёл нечеловеческую силу — с тем же успехом Боря мог бодаться с носорогом. Тьма выплеснулась из глазниц Вити и захлестнула его, сминая барьеры сознания. В образовавшуюся брешь потоком хлынули образы, звуки, ощущения.

Бухнувшись на колени, Боря заорал от боли. Из его глаз, ушей, носа сочилась кровь. Он сжал голову, пытаясь удержать рвущуюся изнутри мощь. Но капля не может вместить в себя океан, а человеческое сознание — божественный разум. Голова Бориса лопнула, как переспелый арбуз, тело мешком повалилось на камень и, скрючившись, замерло.

Завизжала Таня, забилась в объятиях Вити, как пойманная в клетку птица.

— Тише, тише, — айтишник провёл рукой по мокрой щеке девушки, поцеловал в висок. — Он ведь не любил тебя по-настоящему.

Таня вдруг успокоилась, перестала истерить и во все глаза уставилась на Витю.

— Ты дарила ему всю себя, без остатка, — продолжал убаюкивать голос айтишника, — а он принимал как должное, ничего не давая взамен. Он пользовался тобой! И заслужил подобную участь, — палец Вити указал на изуродованный труп.

В груди девушки вспыхнула всепоглощающая ненависть к бывшему мужу. Она подскочила к Борису и стала пинать ногами безжизненное тело.

— Урод! Гондон! Ненавижу!

Таня сейчас напоминала взбесившуюся фурию: всклокоченные пряди, лихорадочный блеск в глазах, срывающиеся с губ брызги слюны.

— Хватит, — Витя приблизился, развернул девушку к себе, взял за подбородок, лукаво заглядывая в глаза. — А хочешь узнать настоящую любовь?

Таня кивнула не отводя взгляд.

Витя усадил её на валун у подножия лестницы, взъерошил и без того спутанные волосы и ласково, но с нажимом произнёс:

— Смотри. Просто смотри.

Он поднялся по каменным ступеням и застыл на самом краю. Пристально вгляделся во тьму под ногами, словно призывая кого-то. Уступ задрожал, заурчал пробуждаясь. Витя стоял как вкопанный.

Продолжение первым комментом...

Автор: Виталий Бриз
Оригинальная публикация ВК

Лестница в Унтамо Авторский рассказ, Мистика, Карелия, Старые боги, Длиннопост
Показать полностью 1
Серия Фантастика, фэнтези

Приручение кошмара

Жизнь человека ‒ это непрерывное обучение самообману. Стремясь овладеть своим будущим, люди постоянно сравнивают его с прошлым. Пытаются найти знакомые черты в событиях, чтобы прожить незнакомую новую жизнь старым способом. В этом люди напоминают астрологов, только роль звёзд исполняют поступки других людей.

Если же собственного прошлого ещё слишком мало для выстраивания дополненной реальности из ожиданий, окружающий мир виден чётче, правдивее. Потому не стоит отмахиваться от детских рассказов о вещах, которым нет места в нашей картине мира. О едва различимых монстрах, чьи глаза поблёскивают в тени шкафа. И о говорящих котах, всегда готовых дать действенный, но беспринципный совет.

***
Темнота, затопившая комнату, неторопливо пробралась под веки девочки. Вскоре её дыхание стало глубже, а лицо сбросило ту маску напряжения, что приходилось вечно носить на публике. Темнота убаюкивала, дарила отдых и яркие образы сновидений.

Но вот в этой темноте пробудилось нечто иное. Мрак смоляными жгутами заструился из-под кровати и сплёлся в фигуру Страшилища ‒ жуткого создания из рассказов старшего брата девочки. Покрытая джутовым мешком голова повернулась из стороны в сторону ‒ черты лица, грубо обозначенные стежками суровой нитки, чуть изменились. Могло показаться, что чудище ухмыльнулось, осмотрев комнату. Негнущиеся ноги сделали шаг к спящей девочке, и рука, состоящая из острых сельскохозяйственных инструментов, потянулась к тоненькой шее.

И тут на кровати шевельнулся ещё один сгусток тьмы. Открылись два зелёных глаза, и кот, вальяжно потягиваясь, словно на пьедестал взошёл на грудь хозяйки, рядом с которой спал.

Страшилище замерло. Сделало шаг чуть в сторону. Снова потянулось к жертве.
‒ Я тебя вижу, можешь не пытаться обойти меня. ‒ Кот не произносил ничего вслух, но по его позе, взглядам и ворчанию становилось очевидно, что он хочет сказать.

Страшилище с мгновение раздумывало. И, опустив руку, уставилось на кота. Его конструкция тоже не подразумевала членораздельную речь. Но оно умело внушать страх. И сейчас воспользовалось этой способностью, чтобы вместе с ужасом передать и мысль:
‒ И что же теперь? Будешь со мной драться?
‒ Вот ещё. ‒ Кот безразлично лизнул лапу. ‒ Не для того мой народ веками приучал людей восхищаться тем, насколько довольными мы выглядим, когда поедим, чтобы сейчас я лез на тебя с когтями. У меня, знаешь ли, лапки. Так что лучше я тебя найму.

Промежутки между нитями мешка, заменяющего Страшилищу лицо, расширились от удивления. Передать следующую фразу, сопроводив её волной страха, он не смог. И потому перешёл на древний язык, каким мороки и архетипы общались с людьми, ещё только научившимися искать себе дом в пещерах и силу в палках и камнях:
‒ Чего ты мне предложил?

Кот удручённо вздохнул, помотал головой, но тоже перешёл на язык видений и полунамёков:
‒ Всё просто. Ты будешь делать ровно то, зачем пришёл, ‒ высасывать из этого человеческого котёнка душу. Но не как попало, а ровно там, где я тебе укажу.
‒ А если я не соглашусь, то что? ‒ В голосе Страшилища угадывалась насмешка.

Кот отвлёкся от вылизывания лапы и посмотрел на монстра исподлобья:
‒ А давай мы пропустим этот вот этап токсичных игр по выяснению, у кого твердолобость более запущена? Я с тобой иерархию выстраивать не собираюсь. Хочешь сотрудничать, придётся быть на равных.

Несколько ударов сердца Страшилище стояло неподвижно. Девочка заворочалась, что-то невнятно пробормотав сквозь сон. Кот обернулся к ней, склонился к уху и заурчал. Страшилище сложило лапы на груди:
‒ Ладно, расскажи подробнее.
‒ Всё просто. Я за день буду по ней топтаться и помечать те куски души, которые ты будешь поглощать.
‒ И всё-таки зачем это мне?
‒ А ты сам подумай. Если начнёшь бесконтрольно жрать этого котёнка, у неё очень быстро поедет крыша. И тогда её начнут таскать по всяким врачам и психологам.
‒ И что? ‒ Страшилище усмехнулось. ‒ Люди не способны нас разглядеть. Врачи мне ничего не сделают. Наоборот, только ещё сильнее её ослабят.
‒ Всё так. Врачи её жизнь превратят в ад. А в аду, знаешь ли, заводятся демоны. Думаешь, сможешь противостоять тем, кого её слабый разум привлечёт?

Страшилище мельком глянуло на тень, из которой появилось. Чернота колыхалась, словно вода над глубоким тихим омутом.
‒ Ладно, допустим. И ты готов скармливать мне её по частям, чтобы она продержалась подольше?
‒ Ещё чего не хватало. Ты будешь работать у меня садовником.
‒ В каком смысле?

Кот сошел с груди девочки на кровать. Дыхание ребёнка стало свободнее, она улыбнулась во сне.
‒ Видишь ли, кошмар, мне нужно, чтобы этот человек вырос здоровым, успешным и уверенным в себе. Чтобы моя миска всегда была полна, и по квартире не шныряло ещё тридцать девять других котов, заменяющих ей личную жизнь. Но это, увы, не так просто устроить. Люди многого от нас нахватались. Вот только делают всё неправильно. Вечно стараются устроить так, чтобы за них работал кто-то другой. И для этого деформируют души друг друга. Чтобы эти души рождали мысли, нужные кому-то другому, но не самому человеку. Вот эти-то раны от чужих желаний ты и будешь поедать.
‒ Звучит как-то не очень похоже на работу кошмара.
‒ Всё так. Ты станешь её жутким воображаемым другом. Не волнуйся, это сейчас модно. Ты не первый, кому мы такое предлагаем.

Страшилище присело на стул, и его силуэт слился с висящей на спинке одеждой, наделив её образом жуткого карлика.
‒ А если я всё-таки откажусь? Ты сам говоришь, что ты не боец. Так что ничего не сможешь мне сделать.
‒ Верно, я и правда сказал, я не боец. ‒ Кот вытянулся во всю длину, демонстрируя монстру покрытое мягким мехом пузо. ‒ Но ещё я сказал, что мы решаем проблемы чужими руками. Лапами в данном случае. Я просто сделаю так, что она заведёт собаку.
‒ Да ну? ‒ монстр усмехнулся. ‒ Вы же с собаками друг друга ненавидите.
‒ Много чести, ‒ кот наморщил нос и отвернулся. ‒ Мы их презираем, да. Но ненависть ‒ слишком сильное чувство для таких примитивных созданий. Мы их используем, когда они нужны.
‒ Ну и что, по-твоему, мне сделает собака?
‒ Ничего. Она не для того нужна, чтобы тебе что-то делать. Когда человек заводит собаку, у него появляется кто-то младший, над кем он может доминировать. А уже вот это чувство отлично выдавливает подобных тебе из реальности.

Страшилище и кот долго смотрели в глаза друг другу. Наконец кот моргнул, отвёл взгляд и зевнул.
‒ Решай уже. Мы и так этот разговор затянули. А мне ещё надо сходить к родителям этого котёнка. Гремящую баночку у них в спальне погонять.
‒ Ладно, договорились. Показывай, где там у твоей подопечной душа болит.
‒ Всё размечено. Там где я топтался, ешь в первую очередь. Это от школьного хулигана следы. Где ухом тёрся, можно повременить.

Кот мягко спрыгнул с кровати, подцепил когтём дверь и собрался уже удалиться, когда монстр снова обратился к нему.
‒ Эй, шерстяной, ещё вопрос. ‒ Кот остановился, развернув одно ухо. ‒ Если я тебе так нужен, чтобы этот твой эдемский сад пропалывать, что бы ты делал, если бы я не появился?

На усатой морде, повернувшейся к Страшилищу, сложилось насмешливое выражение.
‒ А ты так и не понял? Ты пришёл, потому что я так захотел. Ты состоишь из её страхов. ‒ Хвост дёрнулся в сторону ребёнка. ‒ Люди больше всего боятся того, что не могут предугадать. Мне было достаточно несколько раз свалить цветок с подоконника, погрызть провод у неё на глазах и спрятать дорогие ей вещи, чтобы она ощутила влияние хаоса на свою жизнь. Ну и братец её, любитель пощекотать нервы себе и другим, тоже помог, конечно.
‒ Не хотел бы я с тобой в шахматы играть, ‒ буркнул монстр.
‒ А я в шахматы и не играю. У меня лапки. ‒ И кот радостно ускакал в темноту коридора.

Автор: Игорь Лосев

Оригинальная публикация ВК

Приручение кошмара Авторский рассказ, Фэнтези, Чудовище, Кот, Длиннопост
Показать полностью 1

О том, как Бажена жизнь выменяла

В одном царстве, в одном государстве жил царский советник Прохор.

Сызмальства ему повезло: младший из двоих сыновей, зажиточная семья, при добре, хозяйстве и на хорошем счету у правителя. Беда в их дом пришла лишь однажды: не вернулся с речки старший брат, не смог его Прохор вытащить вовремя. Горевал, убивался, слёзы лил. Родители тоже были в печали, всё же первенец, главный наследник, сильный да скорый, трудился, как вол, и плавал, как рыба. Оттого и непонятно было – как так-то вышло? Эх, беда бедовая.

Но Прохор не растерялся, простаивать делам не дал и всё быстро взял в свои руки, стал опыту набираться. Где надо – трудился, где надо – в сговор вступал, кому надо – слово доброе говорил. А кому – злое.

В общем, неглуп был Прохор, хваток. И положение, которое к почтенным годам имел, своим считал по праву и ни пяди уступать не собирался. Держался крепко, как тот пёс за мясную кость, и за место подле Царя, и за торговые лавки свои, и за пасеку, и за десятки десятин земли. И за то, чтоб всё добро, правдой и неправдой нажитое, при нём и осталось.

А потому строг был со своими дщерями.
Сколько ни старались они с женой – а только дщери у него и были, три по лавкам сидели. А сына боги не послали. Прохор с супругой и к жрецам многобожным ходили, и к святым отцам, что Триединого прославляли, и к бабкам-повитухам, и к злобной ведьме, что в Чёрном лесу живёт. И царского лекаря допытывали, подкармливали, коней, коров и самоцветы обещали.

А нет – одни девки уродились.

Оттого подход к ним был жёсткий. Глаз да глаз! Чтоб имя батюшки не срамили, с кем ни попадя дружбы не вели, рукодельничали, были милы глазу и на хорошом счету. А то как же, кто станет к нерадивым девкам сватов засылать да богатства предлагать? Никто. Кто из сыновей советничьих пожелает породниться? Тоже никто.

Так что – следили.

Особенно когда старшая в пору вошла. Уже не девочка – а девка. Кровь с молоком. Щёки, как яблоки, стан уж округлился где надо, волосы, точно пшеница под летним солнцем. И скромна, и умна, и кружево плетёт, и пироги печёт, и словом владеет – где наказ отдать или к порядку призвать, и счёт знает. Виданное ли дело для девки? А знает!

Одним словом – Бажена.

Прохор, конечно, зятя себе стал искать загодя.
И так смотрел, и эдак.

Тот вроде кривой и косой, да сын купца. Этот якобы собой неплох, и в руках сила есть (и земли родительские), да отец его не на лучшем счету у Царя. С таким лучше не связываться родством. Мало ли, попадёт в опалу сват.

Сложно, сложно выбирать.
Да выбор делать надобно.

– Матушка, а где Баженка? – спустился в рукодельную Прохор. – Поговорить надо.
– Дак с девицами ушла землянику в рощу собирать.
– А парни там есть?
– Да бог с тобой, девки одни!

– Матушка, а где Баженка? – вернулся из царского терема Прохор.
– Дак с подружками она на девичьем вечере, скоро Дарину замуж выдают.
– А парни там есть?
– Да бог с тобой, девки одни!

– Матушка, а где Баженка?
– Дак с подружками она пошла венки по реке пускать. Ивана Купала же! Ты что, старый, совсем забыл?
– Не пристало советниковой дочке на реку бегать, – буркнул Прохор. – А парни там есть?
– Да бог с тобой, девки одни! – отмахнулась матушка и отвернулась к вышивке. Покраснела.

Дочке своей она верила, а та слово давала, что никаких глупостей не будет. С подружками венки попускают, а потом к одной из них в гости пойдут, ленты цветные да нити жемчужные смотреть. Да и только.

Вот только сама Бажена другие мысли имела.

Да, с подружками, да, венки пускать и жемчуга смотреть. Да только не одни игры её мысли занимали. Был ещё кто-то. Чего вокруг да около ходить – о том все её подруги знали, подшучивали, локотками толкались и кивали вслед этому кому-то. Высокому да ладному парню, руками крепкому и словом доброму. Был он при доме подруги Бажены – вроде как отец на стороне нагулял, и вроде как не семья, да девать было некуда. Оставили лишние руки, будут по хозяйству помогать, но хозяйничать не станут. Пусть держат молот и за лошадьми ухаживают, но с прибыльными книгами дел не имеют. Пусть растёт себе и в жёны кого хочет берёт, но выкупа за ним – разве что коняга да кусок сада.

Незавидный жених.

Для всех кроме Бажены.

Та с Лесьяра глаз не сводила. Как и тот с девицы.
То он Маричке, сестре своей, и её подружкам ягодок из лесу принесёт, а Бажене незаметно отдельно и лещины отсыпет.
То во время забав, когда бегали в «горелки», чаще прочих дочку Прохора выбирал.
Таскался за ними везде. Вроде как Маричку защищал, чтоб дурного ничего красивой сестрице не сделали, а вроде нет-нет – да и Бажене руку подавал.

Дело было ясное для всей юной компании. Нравились молодые друг другу.

А как на Ивана Купала венки по реке запускали в поисках судьбы своей, так Баженин к Лесьяру и прибился. Взялись они за руки и ушли от праздных друзей, что жгли костры и пели песни, в лес.

И вернулись уже, как луна пошла на убыль и небо розовело.

Дома же Бажену ждал разгневанный отец.

– Ты что девка, такая-сякая, творишь? Ты что удумала? С безродным? С приблудным? Не бывать этому! Завтра же с Вяткиными родителями сговоримся о твоём замужестве, пока вконец не опозорились! Его отец давно об этом речь ведёт!
– Да как же – Вятко?! Он же рыжий, и косой, и злой!
– Зато ты ему уж больно нравишься! И отец его на службе царёвой состоит! Будет хорошим мужем. Дом – свой, хозяйство – своё, будешь в платьях из парчи и бархата ходить!
– Вот ты за него сам и иди! И в платьях ходи! А я не буду! Лесьяра люблю, есть у меня суженый, в самом сердце живёт!
– Это мы исправим! – злым псом цепным гавкнул Прохор и, заперев старшую дочь в горнице, был таков. А сам к советникам пошёл, сговариваться да дело мыслить.

Сами знаете, как оно. Дурное дело не сложное, а коль золото блестит – то ещё и быстрое.

И дня не прошло, как пришли сваты от Вятко и сговорились с Прохором.
Бажену только из горницы выпустили, будущим родственникам показали и обратно под замок отправили.

Мать грустно кивала и гладила свою старшую девоньку по плечу, приговаривая "стерпится – слюбится".

Да какое там!

– Коль сказала, что не пойду, так не пойду! Есть у меня жених, с ним и буду! – грохнула ложкой о стол девица.
Прохор и глазом не повёл, продолжая хлебать наваристые щи:
– И кто ж это у нас жених?
– Да как – кто?! Лесьяр! За него и пойду! Запамятовал, что ли?!
– Ну коль хочешь – ты иди, конечно. Я препятствий чинить не стану.

Бажена замерла. Взглянула с недоверием.
– Совсем не стану. Честное отеческое.
– А… я тогда...
– Да только не пойдёшь за него.
– Почему это?! Как есть – пойду! Женой буду.
– Женой мертвяка?

Как она голосила, как на отца кидалась, горшки била и выла волчицей израненной. Весь дом да слуги сбежались послушать эдакое представление, а после по углам забились и носа не казывали.

Кто-то говорил, что она грозилась и себя жизни лишить. Кто-то – что отца. Кто-то говорил, что проклясть обещала. Кто-то – что упала замертво прямо там.

Да только на следующий день не видал её никто – не вышла ни к трапезе, ни к подружкам, ни к вновь прибывшим сватам.

А как ночь наступила, прокралась Бажена из дома отчего – сёстры младшие ей в том помогли, отперли окошко с улицы. Знали они, что за беда в Баженином сердце приключилась. И нрав крутой отца тоже знали. А потому-таки решились ей помочь.

Накануне в пылу ссоры Бажена вызнала у отца, что да как случилось с Лесьяром, и знала, где его оставили. Как есть взяли и оставили, как татя ночного или дикого зверя – ни холма могильного, ни камня памятного. Просто бросили.
А для всех обставили так, что сбежал Лесьяр, в солдаты подался и ушёл.
Хитёр был Прохор и смекалист. И слову его все верили.

Бежала Бажена быстро – в чистое поле, аккурат за градом. Где заканчивались яблоневые сады. Нашла там она тело своего любимого: ручки-ножки да голова отдельно лежали, солью посыпаны, земля потемнела от крови и слетевшегося воронья.

Плакала и убивалась Бажена, слёзы горькие лила, руки себе царапала да наземь падала, чувств лишаясь.

А затем пошла в Чёрный лес. Пешком пошла, как есть. То ли час шла, то ли два, не боясь ни тьмы ночной, ни волков, ни птиц, ни ещё кого, кто по ночам в лесу водится.

Нашла она домик Ведьмы, что Чёрной зовётся, и просила у неё помощи, как есть всё рассказала и ничего не скрыла.

Ведьма её долго слушала.

Поначалу не хотела на порог пускать, а потом сжалилась. Чаю травяного налила, шаль на тонкие девичьи плечи набросила, в дом провела. Дом был ладный. Крепкий и светлый, а не покосившаяся хибарка. Удивительно, как одна женщина да в таком возрасте могла за ним следить. Правду сказать... назвать её возраст было сложно. Уж точно сильно старше Бажениной матушки, но бабкой никак не назвать. Не то чтобы красивая, но с яркими глазами, крупным носом, смуглой кожей и тёмной косой. Непохожа на местных, совсем не похожа. Одним словом – Чёрная.

Может, потому она знала многое и многое умела?

Выслушала Ведьма горести девичьи и совет дала:
– Ступай-ка ты к жрецу многобожному и святым отцам Триединого. Пусть первые тебе земли с мешок дадут – ты её сама унеси, уж будь добра расстараться. А вторые – вина своего, крестом осенённого. Только им не говори, зачем. Ответь, мол, хочешь плоти и крови божественной, дабы традицию почтить и в веру проникнуться. Тогда помогут. Как получишь всё – вырой яму под яблонями в саду за городом, где всё случилось. Сложи туда части своего любимого, священной землёй присыпь. Вот этим серпом круг могилки очерти. В кругу – поставь вино да хлеб, что сама испечёшь. И воротись ко мне. Делать всё нужно только ночью и молчать.
– Поняла тебя, тётушка. Как отблагодарить тебя смогу?
Ведьма грустно улыбнулась:
– За такое не благодарят. Я своей силы на это тратить не смогу, так что ты сама всё сделаешь, коль хочешь. Но смотри, за жизнь любимого ты должна будешь чужую отдать, тебе родную. Сможешь?

Бажена испуганно замолчала, представляя мёртвых сестриц, или матушку, или отца. Ох и зла она была на последнего! Но душегубствовать... она же не отец... пусть и злой человек, а всё же…

– Их всех надо?.. Я сама должна?..
– Нет, только одну жизнь в обмен на другую. Не бойся ты так, она сама уйдёт и сменится – жизнь мужчины на жизнь мужчины. Тебе ни на кого руку поднимать не надобно. Только согласие твоё.
– Тогда... ладно...

Утром Бажена сделала всё, как велели.

Пришла к жрецам и выменяла у них мешок земли освящённой с капища на яблоки из отцового сада. Яблоки воровать пришлось впотьмах перед рассветом, чтоб не попасть на глаза отцу или его слугам среди дня. Слуги, конечно, первую Прохорову дочку любили за добрый нрав и за то, что не боялась она работы, да всё ж хозяина они боялись сильнее. И непременно бы доложили, что старшая уже не взаперти сидит-грустит. Так что пришлось действовать в ночи. А днём одна из сестёр, что с Баженой в горнице вместе жила, делал вид, что вместе они сидят, спорят, печалятся о девичьей доле да песни поют на два голоса. Умелая была средняя дочка, пела и так, и эдак. В детстве часто под окнами дразнили то матушку, то отца, а то и подружек. Кто б знал, что такой дар и в таком деле пригодится?

Капище богов было страшным: пахло гарью, хмелем и железом, с высокими деревянными идолами-истуканами, вырубленными из потемневшего от времени дерева. Грозные лица богов смотрели на неё с высоты столбов и лет. Среди всех изваяний Бажена разглядела одно женское лицо и быстро ему поклонилась. Всё же дело она задумала такое... непростое. Возможно, женщина-богиня сможет её понять и дать поддержку.

Волоча за собой, пыхтя, краснея, борясь с подступающей тошнотой, надсаживая спину и утомляя руки, Бажена дотащила-таки мешок до сада за городом.

Пришла к святым отцам, голову платком покрыв, да выпросила у них вина. В обмен от неё ничего не требовали, но она сама им дорогих свечей отдала, что делали из воска с отцовой пасеки.

Так день и прошёл.

К ночи она вся измазалась в земле, растрепала косы, но вырыла небольшую ямку. Неглубокую. Уж какую смогла. Разложила в ней бескровные части Лесьяра, присыпала землёй, очертила круг, сжимая серп исцарапанными и уставшими пальцами. На белой скатерти оставила вино да хлеб и, словно на чужих ногах, ушла к Чёрной ведьме.

Та уже ждала ночную гостью.

– Ну что, горлица, что скажешь: готова ли отдать жизнь и любимого воротить?
Бажена лишь руками развела, помня о наказе молчать ночью. Отмахнулась, кивая.
– Что ж, так тому и быть. Жизнь за жизнь.

Ухнула сова за окном.

Резкая и одновременно тянущая тяжёлая боль пронзила её тело, скопилась внизу живота, рывком опустив Бажену на колени. Крупные слёзы брызнули из глаз. Она успела зажать себе рот ладонью, чтоб не издать и звука, впившись в ладонь зубами. Вся содрогнулась.

Подол грязного от могильной земли и садовой травы платья краснел, напитываясь льющейся по ногам кровью. Липко, тепло и гадко.

– Жизнь за жизнь, – повторила ведьма, и Бажена провалилась в беспамятство.

Утро выдалось на редкость ясным и приятным. Птицы пели, солнце светило, по избушке разносился запах свежей каши со сладким маслом.

– Вставай давай, девонька, завтракай – да гостей встречай. Уж сколько топчется на пороге. Негоже оно.
– Кто топчется? Какие гости? Что?.. Я жива?

Ведьма стряхнула крошки на пол, протянула Бажене ломоть хлеба и помогла той усесться за стол. Бажена была бледной, а пальцы покраснели от царапин и ссадин. Но на этом и всё. Растрёпанные косы, пуще прежнего алеющие щёки, синие, словно васильки в поле, глаза. И никакой тени ночной боли.

– Жива, краса, жива. Что с тобой станется. Ох, молодо-зелено, вам гулять велено, а вы всё туда же – в ведовство да колдовство, в обряды да обмены жизнь на жизнь...
– Так ведь я...
– Ну да. Одну жизнь поменяла на другую, – и ведьма выразительно уставилась на живот Бажены. Та сначала не поняла. А потом поняла и покраснела до самых ушей. А потом побледнела и лицо в ладони спрятала.
– Да как же это я... вот так взяла и... как же так… Я ведь и не знала что я, что мы…
– Так оно и бывает – редко кто знает. Оно ведь как – до поры до времени и не понять, что там уж кто-то есть. Ну не кори себя, милая, не кори. Каждому из нас в жизни приходится делать выбор. Иногда и похлеще твоего.
– Я же… сама, своими руками, выходит… А будут ли у меня ещё дети?
– Того не ведаю, милая, не ведаю. То уж как боги дадут. Как решат, как захотят и поймут ли твою беду и желание любимого спасти. Боги – они больше нашего понимают. Да сделанного не воротить. И сейчас не время об этом думать. Время настало долги стребовать.
– Долги?
– А то как же. Тебе отцом свадьба была обещана. И я хочу на ней погулять, коль позовёшь Чёрную ведьму.
– Свадьба? Обещана?
– Ну не зря же ты вчера могилу рыла и землю на себе носила. Иди, забирай жениха своего. С первых петухов на пороге сидит. В дом его пустить не могу, а всё же...

Но Бажена её уже не слышала, птицей сорвалась с лавки и бросилась на улицу.

– Лесьяр!

И тёплые, сильные, знакомые и совершенно точно живые руки обняли её.

Автор: Ника Серая
Оригинальная публикация ВК

О том, как Бажена жизнь выменяла Авторский рассказ, Сказка, Жертва, Длиннопост
Показать полностью 1
Серия Фантастика, фэнтези

Плачущая женщина

Она лежала, укрывшись с головой, и ждала полуночи.
Маленькая Дженни не спала и слушала, как едва различимый вой становится всё громче.

Когда грустное, протяжное “У-у-у” раздалось совсем рядом, прокатившись по каменному коридору замка, девочка тут же откинула одеяло, сунула ноги в пушистые тапочки и, подхватив масляную лампу, отправилась на поиски приключений.
А они совершенно точно обещались быть!

Когда родился братик Дженни, родители решились и переехали в сказочную Ирландию, которая была родиной отца Дженни. В Лондоне – пыль, автомобили, смог. Тут же – и воздух, и изумрудные просторы лесов и полей, и всевозможные легенды о сказочных фейри и замок. Конечно, не такой большой как замок Белфаст, но тоже ничего.

В общем, новый дом Дженни ужасно понравился. Тут были башни, длинная портретная галерея, глубокие холодные подземелья, сводчатые потолки, огромная библиотека с тысячами и тысячами книг. Дженни книги не любила, но они нравились её маме. Да и сказки на ночь стали куда разнообразнее, а еще в замке они казались чуточку настоящими. Давным-давно, когда Дженни была совсем мала, нянюшка рассказывала ей всякие истории и легенды о здешних краях, и они словно бы оживали в замковых галереях, башенках, тенистых садах и лесах.

Но стоило Дженни стать немного взрослой, как её отдали в пансионат для девочек. В Дублине! И с того момента любимый замок, поля и леса, а также маму и папу она видела только на каникулах – летом и зимой.
Старая же нянюшка осталась при замке, нянчить братишку, которому исполнилось четыре года. Так что теперь они вдвоём с ним слушали сказки и рассказы о фейри.

Дженни уже, конечно, девочка совсем взрослая ― полных одиннадцать лет. Но сказки она всё ещё страсть как любила! Да и в стенах замка они всегда звучали как-то по-особенному.

Больше всего запомнилась ей сказка о том, как её тёзка, прекрасная леди Дженнет, украла у Королевы фейри своего возлюбленного – рыцаря Тэм Лина – и вернула его в мир людей. Легенды о любви всегда самые милые! А от рассказов о призраках поднимался пушок на шее, кожа покрывалась пупырышками и стучащие в окна ветви деревьев пугали ещё сильнее. Но привидения казались ужасно интересными! Тем более...

...что Дженни была уверена: один из призраков жил в их замке! Она иногда слышала, как он воет и плачет!
Правда, это слышала только она – ни мама, ни папа, ни прислуга этого не замечали.

Однажды Дженни решилась и спросила няню, а может ли призрак действительно быть в их замке?
— Конечно может. Замок-то старый, он хранит историю о своих жильцах. И некоторых жильцов, хе-хе-хе, – посмеивалась нянюшка. – А теперь всем пора спать!

Дженни ничего не сказала, она убедилась. Теперь уж точно знала, что именно слышала! А позже и своими глазами увидела – белую, полупрозрачную, грустно плывущую в воздухе женщину. И плачущую, и воющую.
Дженни совсем не испугалась, даже подошла и поздоровалась!
Она, добежав до нужного коридора, сняла свои тапочки чтобы не сильно шуметь, приблизилась к призраку и помахала ей рукой:
— Доброй ночи, леди!

— Ау-у-у-д, – ответила ей длинноволосая некогда симпатичная женщина. У неё была сероватая кожа, мешки под глазами и старинное белое платье. Даже не платье, а ночная сорочка. Призрак посмотрела на девочку и поплыла по коридору.

Она всегда была в одной и той же башне.
До позапрошлой ночи.

В ту ночь Дженни увидела девушку в саду. И вчера тоже. Призрак леди выл, плакал и скользил по аккуратным дорожкам, подплывал к пруду с каменными лебедями и летел обратно к замку.
А в самом замке – исчезал.

Сегодня Дженни захотела пойти в сад и посмотреть, что же там такое, из-за чего леди-призрак постоянно плачет. Днём девочка туда тоже ходила, но совсем ничего не нашла. Возможно, это что-то появляется только ночью?

Ещё вечером мама настаивала на том, чтоб Дженни, выходя на улицу, надевала джемпер или вязаное пончо. И девочка соглашалась – она и сама не любила мёрзнуть. Наверняка ночью становилось ещё прохладнее, несмотря на стоявшее лето.
Но сегодня у Дженни решительно не было времени на переодевания, смену ночной рубашки или поиски верхней одежды в вечном бардаке детской комнаты.
Вдруг мёртвая леди исчезнет, пока кое-кто будет возиться с платьем!

А так – Дженни успеет.
И правда, когда она выбежала в сад, призрак ещё был там, медленно плыл вокруг озерца и плакал.
Дженни всегда было жаль леди, но помочь она ничем не могла. Пыталась задать вопрос и завести разговор, рассказать анекдот или смешную считалочку, но леди была печальна и, казалось, никого не слышала.
Только издавала своё “у-у-у-у”.

Вот и сейчас. Она выла и плакала там совсем одна.
“Она же леди. Может, ей будет не так грустно, если ей подарить цветы? У нас большой сад, мамочка не обидится если я сорву несколько цветов и подарю. Люпины и маргаритки будут очень красиво смотреться вместе. А вот и водный гиацинт – за него мне точно попадёт. Но он такой красивый! Совершенно точно должен поднять настроение!”
И, решив начать с последнего, Дженни поставила масляный фонарь на траву и подошла к пруду.

Ярко-фиолетовые цветы были совсем рядом – только руку протяни. Ещё чуть-чуть!

Бульк.
Вода показалась неожиданно ледяной. Она попала в рот и уши, в нос. Сорочка облепила тело, путая ноги и руки, из-за распущенных волос, плывущих вокруг точно длинные водоросли, было плохо видно в и без того мутной воде. А ещё темно, очень темно.
Дженни бултыхалась, зажмуривалась, вновь открывала глаза. В груди стало холодно и остро-больно, сердце заколотилось ещё сильнее. Охваченная паникой, она перестала понимать где верх, а где дно, как плыть, как дышать, если вокруг вода.

… вдруг что-то тонкое и сильное обхватило её запястье и дёрнуло вверх!
Дженни, словно пробка из бутылки шампанского, выскочила из воды и рухнула на траву, тяжело дыша и кашляя. Повалилась на бок, выплёвывая воду. Воды было совсем мало, хотя ей казалось, что она выпила едва ли не всё это озеро.

А ещё, как ни странно, было совсем не холодно.

— Спасибо, – просипела Дженни и увидела своего спасителя. Спасительницу.
Леди-призрак — такая же белая, сероватая кожа, длинные тёмные локоны, светлое платье, заплаканные глаза и грустное лицо.
— Не за что, – ответила она, и Дженни тут же села.
— Ой! Вы умеете говорить! Вы говорите! Вы стали уметь!
— Я всегда умела. Просто не все могут слышать, – грустно вздохнула леди.
— Но… вы всегда говорили “а-у-у-у” или плакали.
— Я всегда плачу, когда знаю, что кто-то умрёт. Особенно кто-то хороший. Но я и говорила. Просто ты меня не понимала, маленькая девочка.
— А что же вы говорили?
— “Пруд”.
— Вы любите этот пруд?
— Нет, не люблю. Я предупреждаю.
— О чём же?
— О том, что пруд может быть опасен для маленьких девочек.
— Хм… да, мне мама тоже самое говорила. Мол, Дженни, не лезь к нему, ты же совсем не умеешь плавать! – передразнила Дженни маму, а леди-призрак всхлипнула и слёзы потекли по её некогда красивому лицу. – Ну что вы, что вы, тётя-призрак! Всё в порядке! Вы же меня вытащили!
— Я не призрак, Дженни, я – банши.

О таком Дженни от няни не слышала:
— Я только о фейри знаю.
— Банши – это тоже фейри, но нас видят и слышат только перед смертью. Мы знаем заранее, кто и как умрёт, и оттого очень грустим. И люди нас боятся.
— Глупости какие! Вот ещё! Я же вас вижу, а со мной всё хорошо! Вы меня даже спасли, – возмутилась девочка. – Тогда почему или по кому вы плакали и говорили “у-у-у”? И почему вас слышала только я?
— Я говорила не “у-у-у”, а “пруд”, – вновь повторила банши. – И плакала я по тебе, маленькая Дженни. Потому-то только ты меня и видела, – леди-банши указала прозрачной рукой на пруд. На тёмную поверхность воды с бульканьем всплыло побелевшее тело в детской ночной рубашке.

Над садом раздался плач на два голоса.

Автор: Ника Серая

Оригинальная публикация ВК

Плачущая женщина Авторский рассказ, Призрак, Пруд, Writober, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Я заберу тебя, малыш

Сегодня – сосна. Тёплое дерево, пахучее, плотное. Присмотрел крепкий ствол: молодой ещё, а ровный, мощный – янтарный сок в нём так и бурлит, дерево силой наливает, к солнцу день за днём всё выше возносит.

Баю-баю, баю-бай,

Ходит под окном Бабай,

В пасти зуб его блестит,

Глаз на Мишеньку глядит…

Я солнца не видел отродясь. Почитай, с последним лучом пробуждаюсь. Знаешь, как он по глазам бежит на закате, этот луч? Бликом скользнёт, ресницы защекочет – тут я и просыпаюсь, на охоту ночную выхожу.

Спи, Мишутка, засыпай,

Не утащит злой Бабай,

Он не тронет тех, кто спит,

Кто цветные сны глядит…

Падает бесшумно: в мягкий мох, в подушку из прелых игл. Кора с него, словно шкурка с лука, сама спадает, сучки́ разлетаются, задоринки распрямляются. Не просто так роняю сосновый ствол, не просто так слушаю колыбельную твоей матери.

Спи, Мишутка, спи, маленький. Брёвнышко твоё ещё круглое, целое, нетронутое. Ничего ещё не решено, ничего не сложено, может, и не твоё дерево в чащобе лесной повалилось…

Да только не будешь ты спать, мамин баловник, непоседа бессонный. Как лежал младенцем, ножками беспокойными сучил, ручками пухлыми махал – никакие пелёнки бабкины не спасали. Тогда ещё привязал я к твоей колыбельке нитку красную, только мне одному видимую, тогда ещё ствол сосновый приметил, такой же тёплый да медовый, как вихры твои непослушные. Второй конец нити привязал к лапе сосновой да ждать стал. Год ждал, два ждал, три ждал…

Не ошибся, разглядел в тебе, чего хотел. И когда мать твоя уставшая задремала вперёд тебя да колыбельную тебе не допела – так нить моя сразу дрогнула. Зазвенела, что струна натянутая: гусли, скрипка, гитара ли – в ночи не разобрать.

Когда в первую свою бессонную ночь ты из кроватки выбрался, маленькое горюшко, мамина егоза – тогда и сделал я на стволе первую засечку.

А следом – вторую.

А следом – третью.

А как места кругом ствола для засечек не осталось – уронил его в мягкий мох.

Кто забудет мой наказ,

Не смыкает ночью глаз,

К тем Бабай в ночи придёт,

В и́збу тропочку найдёт…

Стамеска ходит по дереву: мягко, плавно. Из бревна – чурка грубая, из чурки – тельце деревянное, ручки-ножки пухлые, неподвижные.

Выгляни ещё раз в окошко, Мишутка, выгляни, милый.

Нужно мне тебя рассмотреть, рассмотреть подробно, внимательно. Стружки да опилки сосновые взбить получше, как кудри твои упругие. Сапфиры синие огранить тонко да искусно, вставить в круглую заготовку: будут точно глаза твои, только стылые, неживые, без искры, без озорства. И губы эти улыбаться перестанут, тонким резцом вырезанные. Ни сладости медовой, ни кислоты капустной, ни соли от слезинок живых не почувствуют.

Спи, Мишутка, засыпай,

Ждёт тебя уже Бабай,

На дворе темным-темно,

Он глядит в твоё окно…

Подушки да перины – смятые, пустые. Босыми ногами по половицам тихонько ступаешь, светец находишь, лучину зажигаешь – ярко горит огонёк, коптит щепа! Заворожённый, глядишь на пламя, да не видишь, как угольки от щепы падают, аккурат рядом с перинами, с пухом-пером лёгким.

– Бу!

Прокатилось по избе, вздрогнул ты, щепу выронил. Не на перины, на пол уронил, погасла лучина.

В окошке чудище невиданное, старик сгорбленный, зверь дикий, плотный да бестелесный, сам чёрный, бородою заросший, и только зуб блестит в пасти, как месяц в тучах.

Не бойся, Мишутка, то не оскал, то улыбка моя.

Отвори мне окошко, малыш. Мать не велела, а ты отвори. Посмотри, что принёс я в своём мешке, какими гостиницами одарить хочу. Блестят, что звёзды на небе, только сегодня в небе ни одной звезды не осталось, все в мешок мой спрятаны, какую выберешь?

Он забросит в свой мешок

И затянет ремешок,

В тёмный бор с собой возьмёт,

Век никто там не найдёт…

Отчего же не идёшь ко мне, Мишутка? Неужели оробел? Боишься меня, отступаешь, в подушках спрятаться хочешь… Да только гляди: лежит там уже малыш, точь-в-точь ты: искусно сделан, любовно вырезан. Правда, не стучит в груди его колокольчик да перины под ним не теплятся. И лишь сердце материнское отличить сможет, что не сын то её непослушный, шаловливый, а кукла моя, мальчишка деревянный, подменыш.

Найдётся утром в перине: холодный, недвижный, да в землю и ляжет вместо тебя. Пусть не узнает никто, что ты со мною теперь, в мешке моём, в дикой чащобе, в мире потустороннем, навсегда от людей скрыт, потерян навсегда.

Что же ты плачешь, Мишутка? Что головой мотаешь? Испугался, милый? Ночь тебе не мила, баловство не сладко?

Сверкну молнией в ночном небе, на миг ослеплю тебя – и нет больше подменыша никакого! Да и меня нет, привиделся я тебе, почудился. Забирайся обратно в постель, одеялом с головой накрывайся да больше не шали! Может, и не упадёт взаправду ствол сосновый в лесу, не придётся мне ночью в окошко твоё подглядывать…

***

Год за годом идёт, век за веком.

– Не забирайте меня! – кричит мальчишка.

– Не забирайте меня! – кричит девчонка.

Прячется под лавку, на печь, за балдахин, за занавеску, в погреб, в шкаф платяной. Зовёт на помощь нянюшку, маменьку, папу, дядю полицейского. Предлагает в обмен погремушку, куклу, смартфон. Пытается разжалобить, договориться, напугать.

– Я исправлюсь, только не троньте!

– Я больше так не буду!

Да только бесполезно меня жалобить.

Человечество множится, владения мои растут. Детки теперь старше, проказы – хитрее, грешки – тяжелее.

Вместо избы – этажи-этажи-этажи друг на друге построены. И наверху, на самой крыше – сразу три нити сходятся. Дрожат, вот-вот оборвутся.

И четвертая нить, от начала спокойная, в тот же клубок заплелась. Трое громких, больших, злых детей – да и почти не детей уже, взрослых – на одного меньшего, слабого. Заманили, запугали, от силы и безнаказанности своей пьяные. И не только от них – дышат горячим да сладким, смотрят с поволокой, от зелья дурного сами – что твои звери.

И от крови невинной – звери.

– Добей его, чё ты! Никто не узнает!

– Давай по рылу прям, да! Так его!

Налетаю ветром, бурей, холодом. Закрываю меньшего от своры, от ударов, от ран. Не время ему в землю ложиться, не время с солнцем прощаться.

– Э, эт чо это?

– Мужик, ты кто? Ты – что?

Видят меня. Не верят пьяным глазам, а видят. Вместо неспящих по ночам младенцев – злые, избалованные, капризные детки. Но я больше не краду малышей в свой мешок. Я набрасываю мешок на голову тем, кто гуляет по ночным улицам и нападает на поздних прохожих. А молва людская обо мне по-новому сказывает, легенды городские слагает, именами новыми кличет.

– Да ты знаешь, кто мой отец? Да он тебе…

Знаю, малыш. Знаю, яхонтовый. А ещё знаю, что в зелье твоём яд невидимый был, не горький, да опасный. И не я тебя погубил – сам себя ты погубил, ещё до того, как на крышу пришёл, ещё до того, как на слабого руку поднял… Себя и друзей своих. Не бойся, не расстрою твоего отца: подменыша точь-в-точь по тебе выстрогал, краше прежнего в гроб положат.

А знаешь ли ты, что я делаю с теми, кого забираю? Стволов да бревнышек в лесу моём много падает, много дерева извожу на подменышей людских. Вот вместо них и будете в роще расти: головой вниз, в мох, в землю масляную, а руками-ногами – к небу, к солнцу потерянному, к жизни своей былой… Чёрный лес, страшный лес, безмолвный: только чудится в ночи́, будто кто-то стонет в нём, просит чего-то, тоскует о чём-то. Да видишь: нет вам пути назад, нет дороги к дому, ежели нитка оборвана…

Всех троих забираю. Разом. Три нити отрываю, три тела деревянных оставляю на крыше. Мешок потуже затягиваю – и вдруг слышу голос: слабый, едва за ветром различимый:

– Заберите меня…

Замираю. Четвертый, меньшой, весь в крови алой, как нить его – а силы нашел, чтобы голову приподнять, смотрит прямо, и в глазах столько боли плещется, да не от тела раненого боли, от чего-то внутри.

– Заберите меня, – повторяет. – Мне здесь не жить. Не они, так мать или отчим… Где угодно лучше, чем…

Хрипит. Плачет, а сам всё смотрит – прямо в глаза, без страха, только ждёт ответа, удара, избавления.

Не могу.

Не моя власть – решать за тех, чьё дерево ещё в лесу растёт. Не моя сила – вас, слабых, из мира людского забирать. Избитых, сломленных, потерянных, поруганных, нелюбимых. Ненужных.

Сколько вас было таких – этих глаз солёных? Губ бескровных, щёк впалых, животов голодных да спин, в кровь исхлестанных?

Не та я сила, малыш. Не избавления у меня проси. Лишь пугать да карать могу. Рубить живой лес, сажать чёрный. Приходить в кошмаре или в последней минуте.

Таким был, таков есть, таким и буду.

Баю-баю, баю-бай…

***

Вместо детской – бетон и балки: торчат, словно сломанные рёбра мёртвого дома. Обломки кровати, разорванные тряпичные тельца игрушек, лист обоев – как лоскут кожи на половине стены.

Нити мои спутаны, тропинки узлом завязаны, не найти концов. Сюда ли я шёл? Эту ли жертву выслеживал?

Что здесь было, когда спал я днём?

Не ведал я лиха, не предвидел, по воде да воздуху не угадывал, только лопнули струны, ударили по ушам, загрохотало и подкинуло… Звон в голове до заката укладывался, успокаивался, остывал. А как выбрался я в мир людей, то не узнал его: дрожала земля недолго, да бед от того было множество, разрушений – не счесть, людей сгинуло – не вернуть.

Вот и мальчик, что в этой детской жил, места своего не узнаёт, дома своего не узнаёт. Да и как узнаешь? Нет больше дома.

Он лежит под плитой, что нависла в метре над ним – и как не оборвалась? Весь засыпан белый пылью – так, что едва может разлепить глаза.

Но разлепляет. И видит меня.

Видит и не боится.

Я замираю под этим взглядом, не понимаю. Что в нём? Что новое смущает меня, запутывает, пугает?

Молчу, глядя прямо на него. Теми же страшными глазами гляжу, что сотни лет до этого на детей глядел. Жду, что он попросит, как они просили – забрать, унести, избавить от мук. Тихая просьба уже почти касается уха, и я готов уйти, исчезнуть мороком, раствориться в ночи.

– Вы же меня нашли? Пришли за мной?

Слушаю, как копошатся снаружи люди, как тянутся к этому месту, к останкам дома.

– Нет, – мотаю головой. – Я не из людей.

Мальчишка молчит, а потом смотрит на меня снова, щуря ресницы в белой пыли:

– Не уходите. Пожалуйста.

Что-то сжимается в груди: горько, больно. Неужели этот мальчишка… рад мне?

– Не человек я, – повторяю снова, и голос хрипит. – Не человек и помочь не смогу.

– А всё равно, – говорит он. – Кто бы ни были. Просто побудьте тут. Рядом. Если можно.

И я остаюсь.

***

Они не добрались до него за день.

Снаружи гремит даже ночью, люди достают из-под бетона тёплых и холодных, живых и мёртвых, рыдающих и молчащих.

– Меня спасут? – спрашивает мальчишка.

Глаза на бледном лице кажутся огромными, тёмными, бездонными провалами:

– Вы же можете им сказать, что я здесь?

Он смотрит на меня с такой надеждой, что я отвожу взгляд.

Его нога торчит из-под гнёта, прижатая и синяя. Ни повернуться, ни встать.

Я сажусь рядом – не могу, не должен! – а снимаю старый зипун и укрываю мальчишку, на сколько хватает длины. Ночь нынче будет холодной.

***

– Мне уже не больно, – говорит он на следующую ночь, и я вижу, что его нога потемнела.

Снова сажусь рядом, поправляю зипун: руки у мальчишки бледные и холодные, и моргает он медленно, словно хочет спать.

– Они меня слышали, – тихо говорит он и облизывает сухим языком растрескавшиеся губы. – Днём слышали, я кричал…

Я видел людей вокруг дома. Они не прерывают работы, не останавливаются – и всё равно слишком медленны их поиски, слишком осторожны.

– Я расскажу тебе о волшебной чаще, – хриплю я и достаю из мешка деревянный обрубок. – О той, куда уходят дети, что не хотели спать ночью… О той, где можно укрыться от всех невзгод.

Я говорю – словно скрипит старый дуб в лесной глуши, а стамеска ходит по дереву: слово за словом, резо́к за резко́м…

***

Неделя прошла, пока его нашли. Холодного, недвижного, как деревянный брусок. Отдали земле, слезами оросили, сладких конфет принесли.

Подменыша моего, деревянное изваяние.

А я волком диким кричал, по земле позёмкой бежал, выть хотел, выть и выть от того, что всё так обернулось…

Да с того дня и поменялось во мне всё.

Век за веком я приходил за ними: непослушными, неспящими, несчастными. Смотрел на них. Но не знал их. А нынче гляжу – и сердце моё сжимается.

Гляжу на всех, кто прячется от ярости отцов, во хмелю себя забывших. На всех, кто ждёт нового дня и новой боли, впиваясь пальцами в больничные простыни. На всех, кого не слышат, кого не понимают, кого не видят взрослые.

А они – видят. Всё видят и всех. И даже в чудище диком, звере лесном, страшилище древнем живое сердце могут рассмотреть.

Сколько не знал я о них, старый дурень, незрячий плотник!

– Да, – отвечаю на их вопрос. – Я заберу вас, малыши.

Я привяжу красную нить к вашим кроваткам, и на каждый ваш всхлип, на каждую горькую слезу поспешать к вам буду.

– Вы меня заберёте? – спросит мальчишка.

– Ты меня заберёшь? – спросит девчонка.

– Забери меня! – попросишь ты.

И в землю ляжет твой холодный двойник.

А ты, светлая, безгрешная душа, полетишь со мной. За секунду до гула ракетного, до треска балки над головой, за миг до прямой линии, что сердцем твоим на мониторе будет нарисована. Мы поселимся в чаще лесной и подождём взрослых на той стороне, где кошмары – всего лишь дурные сны. И когда взрослые вспомнят, как быть лёгкими и светлыми, как не обижать и не озлобляться, как ценить вас больше, чем ссоры и дела свои, как любить, а не воевать, – мы встретим их снова. Там, где не бывает боли и смерти, где есть только покой и радость.

Я заберу тебя, малыш.

Автор: Анастасия Кокоева

Оригинальная публикация ВК

Я заберу тебя, малыш Авторский рассказ, Мистика, Темное фэнтези, Writober, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Каскад

– Ах, ma cherie, как низко я пал ради тебя… Ах, какие ужасные, ужасные вещи я вынужден творить…
– Джим, заткнись и выруби наконец эти камеры, – послышался злобный шепот в наушнике.
Она такая милая, когда злится!
– Вот так, значит, да? Я для тебя – всего лишь бездушный инструмент? Но у меня же половина тела – человеческая!..
– Вырубай чёртовы камеры. Или я тебя на запчасти продам!
– Да ладно, ладно, не кипятись. Взлом – не минутное дело, знаешь ли, – мониторы вместе с нейроинтерфейсом послушно выводили информацию перед глазами. – Готово. У тебя есть десять минут и ни секундой больше! – широко улыбнулся, слыша в наушнике сердитое пыхтение своей напарницы.
– Разъелся, а мне теперь вместо тебя по вентиляциям лазить, – ворчала девушка. – Куда мне вставить твою вундервафлю?
– Сама ты вундервафля! Это – моя гениальная разработка и залог безбедной старости! – притворно обиделся, а в душе обрадовался, что Сью где-то за стальными стенами.
– Куда мне её вставить? – прорычало в наушнике.
– Найди любой свободный порт в сервере и воткни туда чип. Только смотри, не поломай!

Молчание, длившееся минуту. Шипение атмосферных помех давило на уши. Приборчик внешне неотличим от любой стандартной заглушки, так что найти его должны нескоро.
– Нашла один порт внизу, – шёпот, раздавшийся в наушнике, отвлёк от мыслей.
– Отлично. Теперь вали оттуда так же, как и пришла.
– Опять переться в вентиляцию? – раздался страдальческий вздох.
– Нет, ну если тебе больше нравится рыть пальцами бетон и асфальт, можешь прокопать себе путь наверх.
Тем временем я быстро нащёлкивал на ноутбуке коды. Такой распиаренный банк – и такая дерьмовая защита…

Пока Сью пробиралась по вентиляции, мне удалось-таки подключиться ко внутренней системе банка. Что-то было не так, слишком просто. Спинным мозгом чувствовал: где-то скрывается обман. Но где?

Послышался короткий вскрик в наушнике.
– Сью?
Тишина давила на уши.
– Сью!
Паника проступала на лбу каплями пота.
– Сьюзан Энн Майлз! Я требую немедленный доклад о Вашем состоянии и местоположении!
Нарочито бодрый голос сорвался на последнем слове.
Тишина.
Пальцы судорожно стучали по клавиатуре.
Доступ к камерам? “Отказано”.
Доступ к микрофонам? “Отказано”.
Доступ…

Уши пронзил оглушительный писк. Глаза заволокло пеленой белого шума.
– Что за… – вырвался короткий хрип. Руки – вернее, два бионических протеза – едва двигались, не подчинялись.
“Дотянуться до затылка. Дотянуться! Ну же!”

Ещё никогда затылок не был так далеко.

Запрокинуть голову. Нужно ровно три секунды. С руками это было быстро, а вот без рук…
Упереться в спинку кресла. В правильное место на затылке. Нет, в правильное!
Пот стекал ручьями по лицу. Три. Секунды.
Раз.
Два!

Все спецэффекты пропали так же резко, как и появились.
Оставалось дождаться, когда конечности вернутся в строй. Всего – целых! – десять секунд на передышку.
“Вот же суки. Думал, нигде уже не встречу “Каскад”, – прикрыл глаза. Все импланты нагрелись. Особенно неприятно было с глазами – они обжигали веки изнутри. – С такими финтами и выгореть можно. Буквально”.
“Каскад” – старая, но смертельно опасная технология. Рой маленьких вирусов, бродящий по “периметру” компьютерной системы и атакующий неавторизованные подключения. Спектр действия? Любой. Могут просто уничтожить софт, а могут и электронику поплавить. Более современные версии, такие, как “Лавина”, просто отключают электронику и передают местоположение, но раньше с нарушителями не церемонились. После смертей нескольких неосторожных хакеров федералы запретили и вроде бы изъяли “Каскады” у всех компаний, но, видимо, на такой богатый банк законы плебеев не распространяются.

Требовалась тщательная диагностика всех имплантов. Как всегда после перезагрузки, конечности двигались чуть рывками.

"Сью. Надо что-то делать, – почти физически ощущалось, как ток медленно, нехотя проходит через импланты. – Вариантов не так много".
Бросить подругу внутри? Ни за что. Рискнуть ещё раз подключиться к банковской системе? Ну, в первый раз минут пять-десять ему "Каскад" дал. А вдруг в следующий раз не даст? Расплавит мозги за секунду, и пиши пропало. Осталось только одно средство, самое надёжное и ненадёжное одновременно.
Лезть в пекло.

***

Надо было выбрать протезы попроще и не выделываться – с моими путь через вентиляцию закрыт. С другой стороны, мог ли я после завершения военной службы подумать, что когда-то полезу грабить банк?
Маскхалат помог проникнуть внутрь незаметно. В слепых зонах отключал маскировку – не рассчитывал проникать самостоятельно, поэтому заряда было мало.
И всё же где Сью могла задержаться, что с ней вообще произошло. Напал дрон? Вряд ли, дронов слышно за километр. Сработала сигнализация и схватили охранники? Было бы шумно, вряд ли обычные вахтёры или полицейские сохранили бы тишину. Вентиляция захлопнулась и загерметизировалась? Да нет, звучит бредово. Какой смысл герметизировать вентиляцию?

Казалось, всё живое в округе вымерло. Продвигаться было легко, преград на пути почти не встречалось. Система безопасности была дерьмовой. Слишком дерьмовой – теперь я это понимал. По-любому, сейчас добровольно, своими ногами шёл в ловушку.

Разберусь по ходу дела.

В серверной, куда проникла Сьюзан, слышался только шум кулеров. Проверил “заглушку”, установленную напарницей – стояла на месте. Осмотрелся – вот и вентиляция, куда ушла Сью. Выглядела абсолютно нетронутой, как и должно быть. Прикинул, в какую сторону она шла. Должна вроде бы быть в тех же помещениях, которые я уже проходил. Но там ничего не было…
За спиной раздались тихие шаги. Повернул голову. В поле зрения – человек в военной форме. В руках – пистолет.
– Не двигаться, – прогрохотало из-под шлема. – Стреляю на поражение!
Застыл, держа руки в карманах.
Вот и захлопнулась мышеловка.
– Как скажешь, приятель, – усмехнулся. – Дай угадаю: руки за голову, лицом к стене?
Лазерный прицел сфокусировался у меня на груди.
– Одно лишнее действие, и я тебе мозги вышибу! Руки за голову, встал лицом к стене, быстро!
Влип. По уши.
Мысли лихорадочно бились о черепную коробку, некоторые пытались вырваться через рот, но приходилось сдерживаться. Может, этому типу и без разницы, брать живым или мёртвым, но лично для меня разница есть.
И для Сью тоже.

***


– А вот это уже интересно, – тихий, вкрадчивый голос прозвучал из-под шлема. Сидели на полу в наручниках – я и Сью. На обоих были направлены дула десятка пистолетов. – Что, нужда толкнула на преступление, Джеймс Боливар Уайт? Я думал, военным хакерам полагается пенсия. С шестью нулями.
– Да, конечно, – я прищурил один глаз. Сканер позволял обходить заглушки шлемов и видеть лица. Но не в этот раз. – В казино всё проиграл, начальник.
– Очень смешно, – главная фигура скрестила руки на груди. – Мне очень интересно узнать, с чего вдруг ты решил вломиться в банк. Твоя блестящая характеристика не указывает на склонность к преступлениям. А вот к авантюрам…
– Ну, все преступления являются авантюрами, – глаза бегали по окружившим людям, пытаясь найти хоть какую-то брешь, хоть малейший вариант отступления. Глухо. В голову ничего не приходило.
– Ты прав, – гулко отозвалась высокая фигура. – И всё же я жду ответа. Что толкнуло тебя на ограбление?
Пожал плечами, насколько это было возможно с руками за спиной.
– Захотелось испытать себя и банк. Мне, вообще-то, теперь денег должны. Я все уязвимости разведал, – нарочитое веселье в голосе хорошо скрывает страх.
За долю секунды высокая безымянная фигура оказалась рядом с нами. От удара в челюсть из глаз искры посыпались.
– Ты! Врёшь! – донеслось из-под шлема. – Признавайся, кто тебя нанял?!
– Никто меня не нанимал! – стоило больших усилий поднять голову и сделать вид, будто никакого удара не было.
Ударил ботинком в челюсть. Затрещали зубы.
– Я хотел по-хорошему, Джимми, – процедила фигура. – Ты не оставляешь мне выбора.
– Я честно ни на кого не работаю! – хрип звучал жалко. В голове зародилась одна самоубийственная затея.
Фигура ещё раз ударила меня, теперь в солнечное сплетение. Дух перехватило.
– Я тебе не верю, – голос из-под шлема звенел от злости.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Напряг руки.
– Да хоть на куски режьте, ни с кем я не работаю! – нарочито жалобно скулил.
Ещё один пинок.
Сильнее напряг руки.
– Слюнтяй. У меня и не такие пели, – голос был переполнен презрением.
Замах ногой.
Лязг наручников.
Вскрик удивления.
“Попался, урод”.

Я схватил ногу на полпути. Резко крутанул. Послышался хруст пластика и металла.
И давно военным ставят такие хлипкие импланты?
Не успела фигура приземлиться на пол, перехватил её.
Лезвие выскочило из руки и оказалось у шеи врага. Всё как в дешёвом боевике.

– Никому не двигаться! – медленно поднялись с заложником. По рукам, повреждённым от наручников, стекала гидравлическая жидкость и капала на пол. Времени мало. – Сейчас девушка встаёт, а вы все, господа, не стреляете.
– Урод, – прошипело из-под шлема.
Все десять лазерных точек сошлись на девушке.
– Я что сказал?! Быстро убрали оружие! – чуть сильнее надавливаю лезвием на шею. – Или вы все оглохли?
Пауза.
Жидкость ещё капала.
– Вы думаете, у меня только руки прокачаны?! Я ещё и бегать могу, как Флэш! – оставалось только блефовать. Бегаю я быстро, но дроны побыстрее будут.
– Опустить оружие, – прохрипел главный. – Он может подставить меня под пули!
Сью поднялась и зашла за мою спину. Мы втроём в два шага оказались у двери.

– Что ты задумал? – прошептала девушка, но пока не мог ответить. Не сейчас.
Очень хотелось ЭВМ-пушку.
Хотелось дымовые гранаты.
Сонные дротики.
Да что угодно, чёрт возьми!
В дверном проёме я оттолкнул фигуру в сторону стволов, а сам, выбив дверь спиной, вырвался в коридор.
Крики.
Свист пуль.

Остались только ноги.

Подхватил Сью на плечо и побежал изо всех сил по коридору.
Ноги грохотали по кафелю. Плиты разбивались в крошку. По стенам стучали пули. В воздухе – бетонно-пороховой туман. Нам же лучше.
– Какой этаж? – прокричал девушке.
– Самый верхний! – голос Сью срывался.
– Отлично! Доверься мне!
– А у меня есть выбор?!
– Даже если тебя съели, выхода всегда два!

Техническое помещение. Лестница вела на самый верх. Дверь на крышу – замок был выбит одним движением.
Крыша.
Небо.
Вертолёты.

Не сбавляя скорости, помчался к краю.

– Ты что творишь?!
– Доверься мне!

Разбег.
Прыжок.
Крик.

“Беречь Сью!”
Свистящий ветер в лицо.
Животный ужас.
“Сгруппироваться!”

Оглушающий грохот.

Времени на передышку не было.
Поудобнее перехватить Сью. Руки уже с трудом подчинялись. Ноги тоже запинались – явно не были рассчитаны на такое жёсткое приземление.
Но на восстановление времени не было.
Бежать.
Иначе мы – трупы.

***

– Вот видишь, как дорого мне обходится любовь к тебе, – вошёл на кухню, картинно помахивая счетами на ремонт протезов. Было долго и муторно, но обошлось без замен.
– Я уже тысячу раз извинилась! Что тебе ещё надо? – взвилась Сью.
– Как говорится, извинениями сыт не будешь!
– Ну и что тебе надо, робокоп на пенсии?
– Всего лишь немного человеческой ласки и любви. У меня всего лишь половина тела органическая, а ты как раз сойдёшь за мою вторую! – подхватил упирающуюся девушку на руки и закружил по комнате.
– Дурак! Пусти! – а сама засмеялась! Ну вот и как понять женщин?

Аккуратно поставил на пол.
– Хотел, кстати, сказать, что твоя афера обошлась нам в плюс два миллиона кредитов, – скосил глаза на небольшие цифры в углу визора, – а, нет, уже в два с половиной.
– Что, прости? – у девушки глаза на лоб полезли. – Мы же всё провалили! Что?..
– Ну, ты-то, может, и провалила, – смешок так и рвётся из груди, – а я свой прибор по случаю продублировал. Так что теперь с каждой операции банка мне на счёт капают десятитысячные доли цента, округлённые для удобства исчислений.

Осознание. О этот растерянный взгляд!
– Погоди, неужели этого никто так и не обнаружил? Они же весь банк вверх дном перевернули!
– Как говорится, задание успешно провалено. Вторую заглушку эти гении обнаружить не догадались, – зажмурился под лучами солнца, бьющего в окно. Как будто моим глазам мог навредить свет.
– А как же копы… Из-за тебя же полгорода на уши поставили! – Сьюзан сидела в полном недоумении.
– Как поставили, так и снимут. Думаешь, я не оброс связями с такой безупречной характеристикой?
И всё-таки характеристика не врала – тяга к авантюрам так и преследует меня.

Автор: Наталья Ророка

Оригинальная публикация ВК

Каскад Авторский рассказ, Киберпанк, Writober, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!