Жду новый пост

Серия «Фантастика, фэнтези»

— Можешь представить, как бы мы жили, если бы помнили не будущее, а прошлое?

Ты лежишь на животе, светлые волосы смешались с песком, глаза яркими каплями на загорелом лице. Дикарский вид закрепляет тату на спине — замысловатый узор, острыми краями впивающийся в плечи.

— Погоди, — говоришь, приподнимаясь и подперев подбородок руками, — это как?

— Ну, к примеру, есть мир, где люди помнят не завтрашний день а вчерашний.

Хмуришься, смешно сморщив облупленный нос. Потом садишься и решительно качаешь головой.

— Не, ерунда какая-то. Какой в этом прок?

На загорелом животе налипший песок, и я с трудом подавляю желание стряхнуть его. Взгляд оторвать сложнее, такое уж ты на меня оказываешь влияние.

— Кир!

Длинный палец накручивает прядь, песчинки разлетаются в стороны... Я почти забыл, о чём мы говорим.

— А?..

Смотришь сердито.

— Объясни уже!

Вздыхаю, провожу по лицу рукой.

— Ладно, смотри. Ты не знаешь, что будет завтра, послезавтра или через год. Но зато помнишь, что было вчера или, к примеру, месяц назад. Может, не так четко, но помнишь.

— Ну и зачем это надо?

— Да не знаю... Фантазирую просто.

Задумываешься. Потом говоришь со смешком:

— Ладно, давай пофантазируем вместе. Значит, прошлое?

— Ага, только его.

— А будущее? Хотя бы завтрашний день?

— Неа, ни капельки. Даже, что будет через минуту, не вспомнишь.

Ты смеёшься:

— Но так нечестно! Я же не забыла, о чём мы с тобой говорим. И о чём говорили утром, тоже помню. Значит, по логике, в том другом мире я тоже должна помнить хотя бы ближайшие пару дней.

— Нее-е-ет! — меня охватывает азарт. — Ты не помнишь, что было утром, ты помнишь свои воспоминания о сегодняшнем утре. Пока помнишь, но уже к вечеру они исчезнут. Это другое. Ведь что было несколько дней назад ты вспомнить не сможешь.

Пожимаешь плечами.

— Ну и что? Мне и не надо. Я знаю, как сложится моя жизнь, помню наших с тобой детей. Киру мы назовём в твою честь, а Алена — в мою. Я знаю, где буду работать, куда мы поедем в отпуск, когда Алену будет три. Свою смерть я пока не помню, значит ближайшие лет двадцать ещё поживу. Это порядок, так правильно. А то, о чём ты говоришь... чёрт, я даже вообразить не могу.

Улыбаясь, любуюсь тобой. Тебе только дай толчок, ты всё вообразишь получше меня. Потому я этот разговор и затеял. Коварный был план.

— А разговор этот ты помнишь? — принимаю серьёзный вид.

— Ну так... — морщишься ты. — Не очень. Не всю же ерунду помнить.

Потом задумчиво закусываешь губу.

— Погоди... Если не помнить будущего, как бы мы тогда встретились?

Пожимаю плечами.

— Наверное, не встретились бы. Или может как-то случайно.

Твои глаза округляются, смотришь испуганно.

— Получается, вся жизнь — слепой случай? Не знать, с кем она сведёт тебя завтра... или когда заболеешь... или вдруг дети. Аа-а-ах! Да ведь можно в любой момент умереть, не имея возможности обезопасить себя. Представь, вдруг я пойду купаться и утону! Кошмар... Ведь это не жизнь, а... хаос! Постоянно находиться в ожидании смерти. Ужас какой-то. Нет, спасибо, не хочу я жить в таком мире.

Я всё-таки не выдерживаю. Протягиваю руку и кончиками пальцев стряхиваю песок с твоей кожи. Ты вздрагиваешь, странно глядишь, но убрать руку не просишь. Может, знала, что я это сделаю, может нет.

— Зато, — говорю просто, чтоб не молчать, — ты помнила бы родителей. Наверное.

Твои родители умерли, когда тебе было тринадцать. Ты умолкаешь, задумываясь о такой перспективе.

Потом решительно говоришь:

— Ну и что бы мне это дало? Вернуть их я всё равно не смогла бы, так зачем помнить? А чтобы знать лица, достаточно иметь фотографии. Неа, не убедишь, не старайся.

Смеюсь.

— Хорошо. Тогда забудем об этом разговоре. Ну его к чёрту, это безумный гипотетический мир. Надеюсь, его нет и не будет.

Ты наклоняешься близко-близко. Говоришь с усмешкой:

— А вот теперь вспомнила. Разговор этот.

Магнитишь взглядом, и я знаю, почему вспомнила: будет сейчас кое-что поважнее этого глупого разговора.

Поцелуй. Первый.

Почти всегда память работает рывками.

Именно из-за поцелуя я помню и разговор. Весь, до последнего слова. У меня ассоциативная память — важное всегда состоит из мельчайших деталей повседневных событий. Даже если это важное случится ещё через пять с половиной лет.

Вот такая ерунда, Алин, — я пока не помню, где и как мы с тобой познакомимся, даже лицо твоё порой расплывается в памяти. Зато дурацкий разговор кручу в голове снова и снова.

Автор: Ирина Невская

Оригинальная публикация ВК

— Знаешь, никогда мне этот город не нравился. Серый, мокрый, холодный… То ли дело моя родная Исфара.

Двое сидели на крыше десятиэтажки, свесив ноги над пустотой. Была полнолунная ночь. Было холодно и сыро.

Внизу во дворе четверо парней кого-то били.

— А что ж уехал?

Выходец из Исфары пожал плечами:

— Учеба… Второй курс медицинского.

— А-а-а…

Его собеседник протянул ему бутылку. Тот глотнул прямо из горла, поморщился и вернул обратно. Со двора долетело отраженное стенами: “Сволочь!”. Двое глянули вниз.

— Интересно, когда до них уже дойдет?.. - спросил исфарец.

— Когда в новостях прочитают. Утром. Увидят, что “во дворе дома номер шесть был зверски убит Хабиб Закиев”, и поймут. Только, если ты думаешь, что они испугаются, или раскаются, или им станет стыдно – даже не надейся.

— Совсем? Ни на минуту?

Собеседник мрачно почесал крыло и посмотрел на компаньона. Тот был совсем молод. Он сжалился.

— Ну, может, на минуту. Если вирус полностью не сожрал…

— Какой вирус?

— Ненависти, — ангел хлебнул портвейна. — Да вот, сам посмотри…

Он протянул парню свои очки.

Почему-то в них все было видно, как днем, и очень близко. Куда ближе, чем хотелось бы парню. Он содрогнулся. Больше не было четверых сильных, агрессивных, подкачанных ребят. Внизу корчились тощие, полусгнившие существа с запавшими глазами. Они кричали от боли и ужаса.

Парень сдернул очки и резко отвернулся. Его затошнило.

Ангел похлопал его по спине.

— Да, неприятно… А ты прикинь, я такое постоянно вижу. Поэтому и таскаю с собой бутылку. Чтобы совсем не спятить.

— Но как же они… неужели они…

— Не знают? Нет. Эти – уже нет. Понимаешь, то, что ты увидел – это не тела. Это их души. Такое бывает, когда вирус заходит так далеко, что даже нам до них не достучаться. Поэтому я и сижу здесь, а не там, - он кивнул вниз и полез в карман за пачкой сигарет.

Парень рядом потихоньку выровнял дыхание. Покачал головой:

— А я-то думал, почему ты раньше не явился. Сейчас-то мне все равно, но когда только тебя увидел, разозлился.

— Я с самого начала здесь. Только без толку это. Когда-то, когда я только начинал работать, я еще пробовал, - ангел вставил в зубы сигарету, и его голос зазвучал невнятно. — Ну, достучаться. Остановить. Прыгал вокруг таких вот, как воробушек. За руки хватал. Орал в самое ухо “Одумайтесь!”

Он выдохнул дым и горько усмехнулся.

— Но эта дрянь слишком быстро их жрет. И передается быстро. Хотя чего ей передаваться, она у всех есть…

— Как это? — парень аж подскочил.

— Да вот. Как герпес. В спящем состоянии. Иногда просыпается, от обиды, или от зависти, ну, знаешь, как всякая хронь вылезает во время простуды… Нормальные люди ее лечат сразу, как заметили. Спортом занимаются, или творчеством, или с друзьями по душам говорят. Изолируют источник, сами изолируются. И все быстро проходит. А если иммунитет хороший, так вообще дальше вспышки гнева дело не идет. Но когда болезнь пускают на самотек, да еще и не изолируются от заразы, все, пиши пропало. Вот человек постит мемы и спасает собак, а вот он уже оправдывает убийство, или идет убивать.

Ангел махнул рукой с сигаретой и глотнул портвейна.

— Спросишь его, за что, и он тебе вывалит кучу вонючих аргументов, но все сведется к тому, что они – не мы, и если не мы - их, то они - нас. Он больше не задумывается, понимаешь? Считает, что делает благое дело, очищает мир от скверны. Убивает писателей, художников, ученых… студентов-медиков. И уже не помнит, что можно жить по-другому.

Парень мрачно посмотрел вниз. Нападавшие разошлись. Избитый лежал на земле и не двигался.

— Да уж.

Ангел вздохнул:

— Действительно, кому я все это рассказываю? Э-эх, молодой человек неславянской наружности… — он хлопнул собеседника по спине. — Хороший ты парень, Хабиб! Жаль, что с тобой все так вышло. Знаешь что? А давай к нам? Будем вместе работать… Рук не хватает катастрофически. Особенно в отделе профилактики, которые как раз по вирусам.

— Что?.. — Хабиб оторвался от созерцания своего мертвого тела и уставился на ангела.

— Будешь прививки делать.

— От этого есть вакцина?!

Ангел ухмыльнулся:

— Недавно разработали, лет восемьдесят назад. Стопроцентной гарантии не дает, конечно, но шансы повышает. Ну что, согласен? Идешь?

— Иду, — ответил Хабиб не задумываясь. — А что за вакцина?

Ангел повернулся к нему. Крылья тихонько засияли, в глазах появилась трезвая ясность и глубина бездны. Он наклонился и выдохнул Хабибу прямо в ухо, вместе с сигаретным дымом:

— Ух ты…

* * *

Вовка строил песочный замок. Получалось плохо. Песок был слишком жидким и каменистым, слишком быстро высыхал, замок кособочился и был похож на оплывший холмик с палочками и ракушками.

Чуть впереди на берегу замок строил Димка. Димка был старше на два года и говорил по-русски как-то по-другому, как будто и не по-русски вовсе.

И у Димки все получалось. В его замке были арки, башенки и даже зубчики на башнях. А еще у него были друзья, которые ему помогали, хохотали, брызгались и дурачились.

Вовке очень хотелось к ним, но мама не разрешала отходить далеко. Да и стеснялся Вовка, совсем как девчонка. И теперь он смотрел, как его творение все больше оплывает, грустил и злился на Димку за все и сразу.

— Ух ты! — тихонько шепнул ему на ухо невидимый Хабиб.

А ведь правда, ух ты! Как же Димке удалось сделать так, чтобы замок не разъезжался в разные стороны? И стоял так красиво, что прямо засмотришься…

Вовка оглянулся на маму. Мама дремала. Он сжал кулачки и решительно пошел вперед.

— Привет! — сказал Вовка, и Димка обернулся. — Крутой замок!

— Хвала! Ой. То есть, спасибо.

— А как это он у тебя так держится?

— Штапови унутра…Э-э-э... Палки. Это папа подсказал. Гледай!

Вовка посмотрел. Потом попробовал. А потом вдруг обнаружил, что ведет Димку и его компанию к своему замку, хотя еще минуту назад не показал бы его вообще никому и никогда. К тому времени Вовкино творение превратилось в блестящую гору песка.

— Ух ты! — вдруг сказал Димка. Он показал на стеклышки и ракушки, которыми Вовка украсил крышу – Лепо! Хайде заедно?

Вовка кивнул. Он не знал слов, но все прекрасно понял. Мальчишки за игрой всегда говорят на одном языке.

Невидимый Хабиб смотрел, как дети вместе строят песочный замок, и улыбался. Ему нравилась его посмертная работа.

Автор: Дарья Эпштейн

Оригинальная публикация ВК

Я уговаривала сына не рассказывать папе о том, что мы ездили к колдуну. Ни я, ни мой муж не верили ни в какое волшебство и чары, двадцать первый век – время высоких технологий. Но если врачи разводят руками, то согласен землю есть, лишь бы ребёнок был здоров. И потому мы поехали с Дениской на дальний хутор тайно от мужа, а тот, ничего худого не подозревая, ушёл утром на работу.

За нами заехала моя подруга Юля на "Ниве". С самым заговорщическим видом мы двинулись в какую-то Чернавку.

Вроде бы и болячка у Дениски была не такая уж серьезная, но доставляла неприятностей немало. Невроз навязчивых движений. Частое моргание, дрожание подбородка, покашливание, дергание плечом. Сын кривил губы, морщил нос, резко открывал рот. Эти симптомы проявлялись все вместе или по очереди. Это выматывало и сына, и нас. А всё «гадская школа». Сын пошел в первый класс, и началось… Поначалу мы думали, что хитрый Денис притворяется, но когда его поставили на учёт к невропатологу, стало ясно: лечение будет долгим.

Иногда мы просили Дениску контролировать себя, и он добросовестно терпел, но потом словно какая-то неведомая сила заставляла его гримасничать и вздрагивать. Для обозначения хворобы у нас в семье даже свои термины появились: «моргушки», «дрыгаться», «кхекать», «заело». Сына мы просто называли «хворобей» за маленький рост и слабое здоровье.

— А кто такой этот колдун? — спрашивал Дениска, пошмыгивая носом.

— Наподобие лешего. Живёт в избушке, варит травяной чай и молитвы шепчет, — деланно весёлым голосом сообщала Юля.

— А откуда ты его знаешь? — не унимался Денис.

— Моя тётя у него бородавки сводила.

— А что такое «бородавки»? Это волосы на подбородке?

— Нет, — смеялась Юля, — это такие наросты на руках, ногах. Мешают очень. Их колдуны сводят.

Я молчала, немного жалея, что согласилась на авантюрное путешествие. Если бы узнал Алёшка, то скандала было бы не избежать. Я и сама в это мракобесие про избушки и леших не верила, но хотела, чтобы от меня отстали все бабушки и тётушки, которые искренне считали, что уже испробованы все средства и надо обратиться к народной медицине.

— Прикинь, Ленка, он своими заговорами мужа тёть Жене вернул. Отвратил его от любовницы.

— А что значит «отвратил»? — спросил внимательный Денис, — она стала ему отвратительна?

— Примерно так. А уж с вашими «моргушками» справится «на раз».

До хутора мы ехали часа полтора. Денис весь изъёрзался, а на самом повороте к лесу заснул и привалился на моё плечо. Я приобняла хворобьиные плечики сына и тихо чмокнула его в макушку, где двоились две вместо одной завитушки. "Два раза будет жениться", — вспомнила я бабушкину примету и вздохнула. Действительно, «гадская» школа. Отдаёшь здорового дошколёнка, а к концу учебного года получаешь неврастеника. Ладно бы, мы Дениску ругали за каракули или невыученные стишки. Ладно бы хулиганил, и мы бы его наказывали… Но нет, золотой ребёнок, только ни с того, ни с сего часто моргает и плечом дёргает!

Грунтовая дорога вдоль леса была наезжена, и «Нива» ехала мягко. Лишь на поворотах она трясла задом, как бодливая коза. Встречные машины съезжали в придорожную траву, поднимая пыль. Судя по всему, дорога к колдуну в Чернавку была известна многим.

Я всегда удивлялась способности сына спать в самых неудобных местах: за партой в продлёнке, в дребезжащем трамвае, в подпрыгивающей машине. И теперь когда он тихо сопел, его лицо не сводило тиком, и брови не подскакивали к самой линии роста волос, а рот не кривился в гримасе, смотреть на него было так приятно. Если надо, я в чёрта лысого поверю, только бы помог!

Мы увидели указатель «Чернавка» и сразу свернули вправо. У поодаль стоящей избы рядком припарковались три машины.

— Надо же, и траву тут косят, — буркнула Юля, заглушая мотор, — типа парковка у леса.

Денис сонно посмотрел на меня:

— Я долго дрых?

— Полчасика.

Мы вышли и осмотрелись. Три машины означали очередь, но Юля решительно двинулась вперёд, а мы остались возле «Нивы». Я топталась на месте, а Денис уткнулся головой в мой живот.

— Ладно тебе, не трусь, — сказала ему я, хотя самой было не по себе.

Разве живут люди в таких избах? К ней даже электричество не подведено. Ни забора, ни плетня. Заросший палисадник с длинными стеблями чахлых мальв, огороженный четырьмя ржавыми спинками от кроватей. Я видела такие в детстве и улыбнулась. Жадина этот колдун, ничего в хозяйстве не пропадает. Под тополями паслась круглобокая белая коза и придирчиво смотрела в нашу сторону.

— Что ж ты милая, смотришь искоса, низко голову наклоня, — пропела я вполголоса. Денис поднял на меня глазёнки и слабо улыбнулся.

— Не дрейфь. Колдун не бабка Ёжка, не съест. Да и что тут есть – худосочность одна. Если кому бояться, так тёте Юле. Она пухленькая и вперёд пошла.

Денис захихикал. Вскоре пришла Юля и весело распорядилась идти к колдуну. Она прижимала к груди одной рукой банку с коричневой жидкостью, а другой открывала багажник.

— Там один человек в очереди остался, остальные на вечер записаны, так что мы удачно приехали. А я взяла себе отвар. На освящённых травах и на родниковой воде. Очень полезно. Прямо от всех болезней. И бесплатно к тому же.

Я усомнилась в чудодейственных свойствах колдунской воды, но спорить не стала. Мы пошли с Денисом к избе, и на пороге чуть не столкнулись с пожилым мужчиной. Одной рукой он тоже нёс банку с отваром. Я нагнулась и вошла в открытую дверь, держа за руку оробевшего сына. В крохотных сенях пахло сырой кожей, пыльными половиками и сеном. Я толкнула вторую дверь, и мы очутились в избе. Слева у окна стоял широкий стол без скатерти, но с самоваром и пучками трав. За ним сидел бородач в длинной клетчатой рубахе. По-видимому, это и был колдун. Нарочито окая, он спросил басом:

— Этот отрок хворый? Как звать?

— Он хворый. Денисом зовут, — ответила я и подтолкнула сына к колдуну.

— Деонисий, значит. А меня Прокопием Лукичом кличут.

Колдун встал из-за стола и взял в руки небольшую книжку в кожаном переплёте и прислонил ко лбу моего сына.

— Ишь как корёжит тебя... Слушай, отрок, Прокопия Лукича и не бойся ничего. Сейчас силы просить буду. Отец наш небесный через меня победит твою хворобу.

После этих слов колдун зажёг толстую свечу, установил её в полукруглую плошку и стал размашисто креститься и бить поклоны, обратившись к иконостасу. Иконы были тёмные, в деревянных, покрытых серебрянкой окладах и украшенные бумажными самодельными цветочками. Колдун прочёл «Отче наш» раз десять, и принялся читать «Богородице». Денис посматривал на меня, а я беззастенчиво оглядывала избу. Нигде не было видно постели, ношеной одежды или брошенной нечистой посуды, как это бывает у одиноко живущих мужчин. На единственном окне висели ситцевые занавески с красной каймой. В углу прижалась белёная печь, в которой давненько ничего не готовили, и уж тем более её не топили. Рядом стояла кадка с водой, а на ней вместо крышки лежали крест-накрест две чурочки. На полке у печи красовались бутафорские крынки, наверняка пустые. Колдун точно тут не жил, да и не так живут предприниматели, которые за час три тысячи берут. Я оглянулась и увидела приоткрытую дверь в другую комнату. Да, изба оказалась больше, чем я ожидала.

Закончив молиться, Прокопий Лукич крякнул и встал с колен. Он снял с полки широкую деревянную плошку, отодвинул с кадки чурочки, зачерпнул воды. Затем вернул чурочки на место, и стал макать в плошку свои пальцы. Ими он водил по лицу и волосам моего сына, приговаривая «С гуся вода, с отрока худоба». Дениска морщился и втягивал в плечи голову. Затем колдун заныл тоненьким голосом: «Истинный Христос мылся, полоскался. Ничего не боялся, так бы и ты, раб Божий младенчик Дионисий мылся, полоскался, ничего не боялся, ни порчи, ни сглазу, ни всякой заразы. Отныне и во веки веков. Аминь».

Нудным тоненьким голоском Прокопий Лукич тянул свои заговоры, а потом бросился вприсядку. Он выкамаривал вокруг меня и ошеломлённого сына, а меня разбирал смех. "Три тысячи отрабатывает", — думала я, и мне хотелось отдать их просто так, чтобы только кончился этот шарлатанский спектакль. Наконец, колдун замолчал и устало сел на лавку. Он свесил руки с колен, а голову опустил так низко, что его борода почти касалась цветных половиков.

В совершеннейшей тишине, за нашими спинами кто-то громко вздохнул. Денис от неожиданности подскочил и вцепился в мою руку.

— Кто здесь? — вскрикнула я, оглянулась и никого не увидела.

Православный колдун поднял голову и уставился на меня.

— Побойся бога, милая, мы одни тут.

Позади скрипнули половицы, и я снова вздрогнула и оглянулась. Денис дрожал, мне было слышно, как стучат его зубы.

Из соседней комнаты, тяжело вздыхая и отдуваясь, выполз на животе невероятных размеров трёхцветный котяра. Он полз как тюлень, отталкиваясь от пола короткими ножками. Видно, православный колдун разбудил его своими дикими плясками, и животинка решила проверить, кто пришёл и что вкусного принёс.

Денис в ужасе смотрел на огромного кота. У того не было одного уха, и хвост был потерян в битве далёкой юности. Кот медленно, но верно полз к нам. Я наклонилась и потрепала его по холке, кот по-мужски рыкнул и злобно посмотрел вверх. Убедившись, что еды никакой мы не принесли, он сдал вбок и попёр в сторону блюдца с молоком, которого я раньше почему-то не заметила. Громко вздыхая и урча, кот стал лакать.

— Ничего себе, — прошептал Денис.

Прокопий Лукич что-то забормотал, залопотал, но уважение отрока Дионисия было им напрочь утрачено. Сын смотрел на котяру, не отрывая немигающих глаз. Подбородок его не дергался, а плечи не вздрагивали.

Кошелёк мой облегчился на три тысячи, банку с отваром я категорически отказалась взять, причитания православного колдуна не дослушала и ретировалась с сыном. Юля ждала у «Нивы», докуривая сигаретку.

— Что-то вы долго! — с уважением сказала она, – а отвар где?

— Выпили, — огрызнулась я.

— Что сказал колдун? — спросила Юля, заводя машину.

— Будем жить долго и счастливо.

Вечером Алёшка спросил, отчего в доме тихо и чем это мы целый день занимались. Денис пришёл к нему с зачитанной книжкой русских сказок. Алёшка поворчал, что устал, а быть папой ох как непростая работа. Я убрела мыть посуду, и размышлять о событиях дня. Я гремела и плескалась в раковине, пока Алёшка не пришёл и не спросил:

— Ленусь, а ты заметила, что Денис наш за вечер ни кашлянул ни разу, и моргушек не было.

— Да?

Я вытерла руки об вафельное полотенце и вошла в комнату. Денис лежал на диване и листал книгу.

— Ну-ка, отрок Дионисий, посмотри на мать? — скомандовала я.

Денис поднял глаза и улыбнулся. Веки не дёргались, подбородок не дрожал. Я придирчиво рассматривала сына. Один раз он шмыгнул носом и виновато вытащил носовой платок из кармана шорт.

— Чудеса... Ну, не будем пока поспешных выводов делать, — протянула я.

— Это всё кот, — прошептал Денис, — настоящий оборотень. Стоял за спинами и колдовал, пока Прокопий Лукич нам глаза отводил. А когда мы повернулись назад, он в кота обратился. Точно тебе говорю.

Я погладила сына по голове. Такая версия событий мне казалась весьма правдоподобной. Алёшка с сомнением смотрел на нас обоих.

— Так, заговорщики, колитесь. Чего натворили? Чего я не знаю?

Автор: Ирина Соляная

Оригинальная публикация ВК

Первую жертву Ацтека нашли на окраине города. Девушка сидела на земле, прислонившись спиной к бетонной стене, и смотрела в поле. Можно было даже подумать, что она отдыхала, только слишком холоден ранневесенний бетон, чтобы касаться его так долго.

Застывшую обнаружил её сосед. Набирая полицию, студент-старшекурсник совсем не боялся: знал, что сердце убитой расскажет правду, в которой нет места непричастным. На вскрытии выключенный внутренний мотор на миг ахнет, вкусив из шприца свой последний адреналин, выдаст тайну морзянкой, укажет на убийцу. Дальше — дело техники следователя, ведь чаще всего сердца убитых дают подробные показания... Только в этот раз под футболкой на окоченевшем теле оказался аккуратный шов, рассекающий грудную клетку от яремной ямки до последнего ребра.

После вскрытия было много шума. «Молчащие» трупы, конечно, встречались и раньше, но этот оказался особенно аккуратной работой. Заголовки швырялись предположениями, кто этот коллега патологоанатомов, способный настолько точно выудить из тела только сердце, минимально затронув даже левое лёгкое. В статьях мелькали липкие «рука, не дрогнувшая за три часа виртуозной работы после убийства», «холодное прикосновение формалина» и «мрачное ритуальное значение». Следователь плевался, замечая очередную мистическую трактовку, но не мог найти виновного. Маньяка прозвали Ацтеком.

* * *

«Это я выбросила те открытки, прости. Мне было обидно, что ты хранишь их»

«Никогда не хотел этим заниматься, лучше бы ушёл в балет»

«Я всю жизнь притворялась другим человеком»

«Пустые комнаты угнетают. Одиночке не нужен такой большой дом»

«Изменял не раз и жалею, что расскажу об этом вот так»

«Это не было героизмом. Я просто споткнулся»

Лида разочарованно щёлкнула по крестику, закрыв "Сердца.Стук.ру". Несколько дней чтения последних слов незнакомых людей наводили на неприятные мысли. Не светло-грустные, не вдохновляющие, не способствующие саморазвитию, а именно неприятные. Сложно было скрыть горечь после каждого «невысокого» откровения.

«Почему они делятся этим бредом? Измены, случайности, ошибки... Ладно, молодые люди не успели разобраться, но зрелые после стольких лет могли бы сказать что-то стоящее. Неужели они настолько ничего не поняли? Вот тебе и таинство жизни».

Пару лет назад портал с последними словами сердец погибших стал сенсацией. Конечно, посмертный укол адреналина делали в морге и раньше — стандартная процедура, после которой сердце пульсировало морзянкой последние слова и замолкало уже навсегда. Но публиковать это, чтобы читали все? Впрочем, идея демонстративного Memento mori нашла достаточно почитателей, чтобы запуститься, и достаточно противников, чтобы обрести известность. После бури этических разногласий осталась только мутная вода последних слов обычных людей: не тех глубоких изречений, какие они бы готовили для публики, а естественных, которые они могли сформулировать сами, не ныряя в цитатник. Нет, Лида, конечно, встречала на портале и «сильные» мысли, и мудрость, но чаще оголённая искренность оказывалась неприглядной. В этом плане последние слова не слишком отличались от обнажённых тел, но далеко не за всеми телами хозяева следили достаточно, чтобы показывать фотографии в общем доступе без ретуши и минимального грима. И всё же после первого просмотра портала Лида никак не могла отделаться от желания прочитать ещё, потом ещё, испытывая странно приятную гадливость. А ведь изначально студентка журфака просто изучала портал как возможную тему для курсовой... Сложную, интересную и неоднозначную тему.

Через несколько месяцев проверки новых высказываний корёжащий кайф от подглядывания за чужими недостатками стал зависимостью. А потом появился и человек со странным ником Silentium ergo Sum, точёным лицом цвета слоновой кости и слишком мутными глазами для фотографии профиля.

— Привет. Вижу, ты часто здесь бываешь. Нравится читать о смерти?

— Привет, — она и сама не знала, зачем отвечает. Флегматичное лицо в квадратике не вызывало доверия, но так походило на все сообщения Сердца.Стук вместе взятые, что промолчать не получилось. — Да так, курсовую пишу. А что, нельзя?

— Как интересно, должно быть, писать курсовую в середине августа. Это слишком рано или поздно?

— Слишком много сарказма и слишком моё дело.

— Что, уже и спросить нельзя?

— Да можно, только не так по-хамски.

— Ок, буду милым. Давай тогда другой вопрос: Как ты думаешь, а что бы твоё сердце простучало в качестве последнего слова?

— Что я бы не хотела болтать после смерти. Тогда у меня тоже вопрос. А ты почему часто здесь сидишь? Вон, даже меня рассмотрел.

Тяжёлый взгляд собеседника всё ещё буравил левый уголок фотографии. Лида подумала, что если бы не отвращение, размытое по всему лицу, незнакомца можно было бы назвать даже красивым.

— Честно? Меня так тошнит от того, что здесь пишут, что я не могу оторваться.

Вы всё ещё удивляетесь, что эти двое пошли на свидание?

* * *

— Это же муляжи, да?

— Нет, что ты. Я храню на видном месте все покорённые сердечки своих жертв.

— Ха-ха... Кхм...

Впрочем, если не учитывать стеллажа с сердцами в банках, Сил оказался доброжелательней, чем в переписке. Особенно когда лекцию о том, как правильно выковыривать сердцевинку из яблока, перебил запах свежей шарлотки. Вместе с идеально ровно отрезанным ломтиком, сочащимся ароматом корицы, Лида получила вопрос:

— А что ты всё-таки смотрела на портале?

— Да так, — «скорее бы пирог остыл», — заинтересовалась историей Ацтека. Знаешь, который вырезал жертвам сердца. Он же сразу после появления портала активизировался. Многие акцентировали на этом внимание, мол, во всём виноват Сердца.Стук. Ну, когда читаешь десять таких статей, хочется и самой посмотреть, что там такое написали, из-за чего человек мог столько натворить...

— Вот как, — Сил с аппетитом приступил к шарлотке. — И ф-фо же... И что же ты там увидела такое? Из-за чего начала заходить почти каждый день?

— Честно? Я начала думать, что понимаю ацтека. Что людям нужна возможность некоторой... Недосказанности.

Сил пожал плечами. Лида проверила правый карман, демонстративно улыбнулась и взяла второй кусок шарлотки.

— Ацтек тогда многих привлёк. Его жертвы — своего рода высказывание. Культурное явление... Или антикультурное? — Мужчина повернулся к полкам. — По моей гостиной сразу видно, что я его фанат. Или антифанат? — Лида хихикнула. — Нога у тебя чешется, что ли?

— Немножко. Ну ты даёшь, не побоялся расставить у себя столько же сердец, сколько было жертв!

— И не говори! Какая ирония! Или антиирония... Впрочем, дело не в этом, а в том, что сколько бы придурки ни надевали футболки с сердцами в банках, сколько бы ни пробовали повторить это убийство, Ацтек лучший. Аккуратней всех. Профессиональней всех. Остальные что? Ты видела эти пародии? Раскурочат грудную клетку, никакой эстетики.

— Или антиэстетики, — Лида приподнялась, продолжая улыбаться. — Как думаешь, дружок, а что твоё сердце отстучало бы после твоей смерти?

— Не знаю, говорят, такое не предугадаешь, — Сил хотел было убрать тарелки в раковину, но поставил их обратно на стол, явно опасаясь поворачиваться спиной. — А что?

— А давай сейчас помолчим, послушаем... Тук... Тук-тук... Тук-тук-тук... Вентилятор жужжит, на улице ветер свистит, а сердце твоё говорит, кто убийца. Ты убийца, Сил.

— Вот как. Тогда учти, что все они были согласны, чтобы их сердце не болтало лишнего после смерти. Даже самая первая. Я тогда ещё учился в медицинском, мы оба провалили экзамены.

Она сильно переживала. Потом узнала про портал, ввалилась ко мне пьяная и говорит: «Как же так, я даже молча уйти теперь не могу? Как же так?» И я помог ей уйти молча. Она хотела этого. Они все по-своему хотели. И ты хочешь так закончить, судя по тому, что стоишь передо мной и...

— Чешу ногу, да. Поздновато спохватился. Прежде чем я позволю тебе уйти так же молча, как твои жертвы... Знай, что ты очень сильно меня обидел. «Раскурочить» грудную клетку впервые сложно, и не все могут сделать это красиво, как ты. Плохо не любить фанатов, дружочек, даже если это...

— Антифанаты, — Сил хрипел, по белому полотну рубашки расползалось пятно.

Через четыре часа мужчина с разорванной грудью сидел, облокотившись о стеллаж, заполненный заспиртованными сердцами.

* * *

Лида проснулась, не в силах стряхнуть с лица мерзкую гримасу. Как вышло, что после назначения встречи с очаровательно мутным типом ей приснился настолько противный сон? Якобы она новый маньяк, прикончивший легендарного Ацтека? Да и в реальности она не смогла бы с такой лёгкостью поразить его несколькими ударами. Она не убийца, она не умеет... Откуда такие мысли.

Сил ждал её вечером под фонарём. Неестественный оранжевый свет придал брезгливо-смазливому бледному лицу мраморную утончённость. Свёрток упаковочной бумаги с неизвестным содержимым мужчина назвал антибукетом, и это тоже не вызывало доверия, но Лида шла дальше, со странным удовлетворением: теперь наконец-то станет понятно, где дурацкий сон, а где реальность.

«Если у него в квартире будут стеллажи с "муляжами", я убегу и вызову полицию...» Стеллажей не было.

Не было и шарлотки, вместо неё ели пиццу и пирожные из антибукета. Вместо белого вина пили глинтвейн, после даже танцевали. Лида смотрела на отражения в зеркальной стенке шкафа, где не стояли никакие сердца в банках и думала, что если бы с лица Сила сошло это дурацкое выражение отвращения, он был бы самым красивым человеком на свете. И вообще, разве обязательно убивать людей и вырезать их сердца, если ты за молчание? И когда музыка становится энергичней и громче, разве это не повод веселиться, а не бояться?

— Ты уже отвечала на этот вопрос, но я должен спросить ещё раз, — прокричал Сил, выкручивая громкость колонок почти до максимума, — и всё-таки! Ты бы хотела, чтобы твоё сердце говорило после твоей смерти?!

— Да! — Лида с трудом перекрыла ответом музыку. «И зачем он сделал настолько громко?» — Оно бы сказало, что многие хотят оставить после себя загадку, и я тоже! Но я бы хотела об этом сказать, потому что это мой шанс на высказывание, которое увидят все! Сделай тише!

— Что?

— Ти-ше! — Лида отступила: едва уловимая тень дополнила брезгливость Сила, сделав безжалостно спокойные черты намного страшнее выдуманного стеллажа с сердцами.

— Не могу, прости! Сейчас ты будешь орать!

— Эй, я ведь не согласна умирать молча, я не за твоё кредо! Может, отпустишь меня?!

— Прости, но ты уже знаешь, кто я! Я не могу тебя отпустить! И вообще, если хотела жить как все, зачем ты тогда пришла?!

— Подожди! Последний вопрос! — «Дура, так никуда и не позвонила, хоть бы время потянуть!» — Ты не боишься, что после твоей смерти все узнают, что Ацтек — это ты?!

— А какая разница, если я уже умру?!

Бит рвал комнату на части. В последние секунды Лида пыталась понять: и правда, что она здесь делала, заранее зная, что не хочет погибнуть вот так? И главное, с чего она взяла, что этика маньяка из сна работает на самом деле?

* * *

Новая жертва Ацтека лежала на асфальте лицом вниз. Можно было бы подумать, что она уснула, если бы не оголённая поясница с кровавой надписью «Я не хотела молчать». Когда девушку перевернули, на груди оказался тот самый виртуозный шов, узнаваемый и педантично аккуратный.

Автор: Катя Бременская

Оригинальная публикация ВК

– Они ещё терфо… Терра-форми-рование не закончили, а уже давай всё выкачивать! Перво… мать их… поселенцы!

Яша всегда убегал из дома в выходной. После пятой смены на иридиевых рудниках марсианская водка плавила папаше зубы и мозг. Мальчик заглянул на кухню: у отца красные глаза, чёрные усы и полуодетая малолетка на коленях. Девка чуть старше Яши – а ему-то едва двенадцать по-земному.

– Я тут горбачусь! – заливался отец. – Дерьмо жру, подыхаю, жену похоронил, а они мне – во! Спасибо хоть, не в скафандре! Кометы на поверхность скинули, лёд на полюсах растопили – вот те атмосфера! Эт-то я ещё в школе проходил – да вы тут, на Марсе, и не знаете, что это такое – школа…

Яша второпях собрал узелок с посудой и зашагал к рынку. Глина тихо брякала, в спину летел грязный мат и глупое хихиканье. Школы в марсианских трущобах действительно не было. Историю Яша учил по пьяным байкам отца.

…Парниковый эффект, вода, первые дожди из грязи, сероводорода и углекислоты. Падающая с сероватых туч буро-зелёная газировка. Хорошо ещё, тогда скафандры не снимали – эту вонь себе и представить нельзя.

Пробурили плазменные шахты, плавили породу и разогревали металл давно остывших внутренностей планеты. Долгие годы магнитное поле крепло, а специально выведенные микробы рыхлили и удобряли почву, выделяя кислород. Бешеные деньги.

Заправлявший этим процессом «Космогон» – компания-гегемон Системы, давно подмявшая под себя все старые народы и страны, – схватился за голову. Лет через сто десять колонизация Марса едва окупится. И это без учёта инфляции.

– Естест-но, им некогда было ждать! Чтоб на Марсе легко было жить? Не-е! При-быль! Вот зачем они его канали…колонизировали… Вот почему рудники тут построили раньше, чем теплицы! А потом… они нас просто здесь бросили…

Вокруг сухой грунт. Грязные тучи плывут с гор. Будет ли ласковый дождь? Нет. Будет грязная каша, размывающая улицы и разъедающая ботинки. Зато потом – много хорошей глины. Можно будет не сдохнуть с голоду, когда батя вновь пропьёт остатки жалованья.

Мальчик осторожно пробирался к рыночной площади – лишь бы не упасть, не споткнуться, не нарваться… Сегодня гуляет весь Марс. Дошагать до базара, протолкаться, разложить кружки на тряпице. Надеяться на чудо.

Яша взглянул на пересекающую небо цветистую полоску Марсианского Кольца. Там – другая жизнь. Там чисто. Там вода и воздух. Там роскошь и покой мещан, что только снятся трущобным тараканам с поверхности.

* * *

Неумелые тонкие пальцы лепили из глины человечков и динозавров, чтобы было, во что играть. Пальцы щипало. Штаны и куртка измазаны буро-зелёными разводами.

Когда папаня вернулся с шахты и увидел выставку фигурок на подоконнике, он дал отпрыску затрещину и велел заняться делом.

– Вот те чашка – слепи такую же. Вон горелка – обожжёшь. Дорогу на рынок знаешь. Продашь – купи мне той кислятины, которую они тут пивом зовут.

В первый раз не набралось даже на пиво. Кривая и треснутая посуда давала гроши – лишь недавно стало получаться как следует. Теперь хватало не только на пиво, но и пресные леденцы, скрипевшие песком на зубах.

* * *

– Гляди-ка! Добротная!

Высокий господин в мундире Службы Безопасности «Космогона» присел на колено перед Яшей, повертел в руках большую пивную кружку – ровную, без сколов и трещин, иссиня-чёрную, под стать мундиру. Мальчик замер.

– Три доллара, дяденька. Очень хорошая кружка! Зовите друзей – через три дня ещё наделаю!

Старые черепки, сервизы и вазы грустно валялись на тряпице. Будто знали, что их никто и никогда больше не купит.

Яша с восхищением смотрел на статного полицейского: как он вертит кружку в руках, как на закатном солнце блестит его мундир. СБ-шник ухмылялся.

– Хорошо, малец. Приведу.

И развернулся – чеканно, со щелчком. Держа кружку двумя пальцами за ручку, он небрежно помахивал ею, шагая по рынку. Болталась кобура, сверкали сапоги. Марсианское отребье расступалось перед ним. А кто не расступался, те отпрыгивали, получив затрещину или тычок в живот.

– Д-дяденька! – Яша сорвался с места, наступив на какую-то из своих чашек. – Деньги!

Он подлетел к СБ-шнику, хватая за рукав и стараясь перекричать базарный шум.

– Три доллара! М-можно два!

Вскинутые брови на мужественном лице. Недоумение. Отвращение. Человек в мундире сбросил с себя грязные ручонки мальчишки, заорал:

– Ты что творишь, мелочь поганая?!

– В-вы не заплат…

Удар вышиб из глаз искры, помутилось в голове. Яша рухнул в утоптанную базарную пыль, больно стукнувшись лопатками. Нос загудел и зачавкал, распухая. Боль и обида смешались с резким запахом надвигающегося дождя.

* * *

Маму Яша помнил. Полноватая смуглая женщина с добрыми коровьими глазами. Показывала эти картинки с динозаврами, читала книжки вслух. Жаль, самого не научила.

Отец тогда не был злым. Уставал на работе, дома много спал. Но не пил беспробудно и уж точно не таскал по ночам проституток. Любил только мать. А потом она умерла. И он сломался.

– Я ж говорил, не улетай за мной, декабристка хренова!

Отец выл, прижимаясь лбом к стене. Яшу обступил его вой, плотный дух перегара, хруст кулаков о переборки. Казалось, мать ещё жива, просто ушла куда-то. А вот отец умер. Вместо него в доме поселился другой.

– Этот воздух тебя убьёт, дура! Ладно я дурак – украл, попался, рудники… Я-то не знал, чем кончится! Я! Не! Знал!

С тех пор отец только и делал, что пил и повторял свою историю. Клерк «Космогона». Украл кучу денег, попал на марсианские рудники. Оказалось – пожизненно.

– Не воруй, слышь? Не повторяй моих ошибок, Яша! Украдёшь – убью!

И он бил кулаками стену, кровать, стол, Яшу, проститутку. А потом плакал. А потом спал.

Тогда плакал Яша. Плакал тихо. Гладил картинку с динозавром и жалел, что мама не научила его читать.

* * *

СБ-шник удалялся, вытирая руку о мундир. Его заслонила тонкая фигура – мальчишка немногим старше – смуглый носатый парень. Глянул деловито, помог Яше подняться. Тот рванулся вперёд, но цепкие пальцы схватили его за шиворот.

– Ну шо ты хай подымаешь? Шо ты лапками машешь, как та саранча? – паренёк замахал локтями, передразнивая. – Сожрать его хочешь? Не сожрёшь. Гляди-ка, шо тут…

Он вытер Яше нос рукавом, ещё больше размазав кровь. Рассмеялся. Сунул руку в карман и достал кошелёк – тонкий, чёрный, кожаный. На Марсе брали только наличку. Но работяги таскали её во внутренних карманах курток.

– Кошерно отвлёк, саранча. Тебе причитается.

– Откуда…

– Та увёл у этого малохольного. Не делай понос на мозги, давай пополам покоцаем? Мне – за работу, тебе – за ущерб, а то шо он тебя юшкой умыл зазря?

Яша выхватил протянутую половину – пачку тонких пластиковых купюр. Огляделся. Толпа текла своим чередом по берегам рыночных палаток.

«Что сказать отцу? Как я объясню?» – стучало в голове. Пьяный хрип: «Не смей воровать!» – сверлил мозг, колотило по рёбрам сердце. Надо прятать. В надёжном месте.

Додумать он не успел. Зычный крик распугал толпу:

– Лови воров!

В сотне метров впереди СБ-шник, похоже, обнаружил пропажу. Выскочив из дверей бара, он швырнул кружку в стену, сунул руку в кобуру. Яша замер.

На разбитый нос упала капля дождя. Больно, но прохладно.

– За мной!

Воришка рванул мальчика за плечо, плазма выжгла кусок земли посреди торгового ряда, задымилась спёкшаяся пыль. Они ныряли между палатками, мчались по переулкам. Яша изо всех сил семенил короткими ножками.

Распихивая торговцев и зевак, они миновали площадь, пролетели трущобные кварталы, обежали космопорт. Яша задыхался, ощущая, как забились ноги: он никогда ещё столько не бегал. Ещё немного – и коленки перестанут сгибаться.

Захудалый трактир – пивнушка с химозной кислятиной, которую отец так ненавидел. Не рюмочная. Чёрный ход во дворике, люк в полу. Словно сквозь муть песчаной бури Яша видел, как спаситель открывает перед ним путь в никуда. Подвал, темень, бездна. Падение. Люк захлопнулся.

Больно, но терпимо. Луч света озарил подвал. Через минуту они шли по коридору, пытаясь отдышаться.

– Меня Хаим звать. А ты шо – не знал за старый город? Так я расскажу за старый город, – тараторил парень, теребя редкие чёрные бакены. Фонарь освещал серый пластик, кое-где обнаживший стальные стены. – Сто лет назад вот это и был город. Када не было атмосферы и на поверхность без скафандров ходить было – всё равно шо в шахту без похмелья.

– А почему его оставили?

Они шли по подземным улицам. Куда?

– Шобы его засыпать, надо было-таки тратить деньги… А зачем тратить деньги, када можно не тратить? – философски изрёк Хаим. – Поставили домики на поверхности, када атмосферу завели, старые бросили. Герметичностью, ясен хухем, уже не пахнет, но таки она и нужна тут как СБ-шникам совесть, верно?

– Правильно.

Яша заметил, как непроизвольно скопировал грассирующую «р» товарища, и хохотнул.

– Так шо это заместо канализации, но народ тут иногда ходит… шальной, да. Без пёрышка тута ходить некошерно. Слышь, не ходи без пёрышка-то?

– Без чего?

Вместо ответа парень выкинул из кармана небольшой ножик.

– Лишних тута решают быстро. Чик-чик, и наше вам с кисточкой. Так шо я тебя доведу сейчас куда надо, тама тебе тоже такой дадим.

– Я не умею…

– Не имеешь – укради, не умеешь – научись. – Хаим сплюнул, пошаркал ножкой, постучал в стену. – Да не делай мокрые портки, щас накормим и расскажем за весь цимес. Голодный же небось, саранча?

Яша, понятия не имевший, где находится и что происходит, кивнул, стуча зубами. Все эти незнакомые слова, пёрышки, воришки и подземный город пугали его, как всё незнакомое. Ещё сильнее пугал отец и его «Своруешь – убью!»

Перегородка отъехала в сторону.

– Тока есть нюанс! – подмигнул Хаим, выключая фонарик. – Теперь ты в шайке. Расскажешь кому – убьём.

И нырнул в открытую дверь, насвистывая задорный мотивчик.

* * *

– Сволочи… Давят из Марса все соки. Думали, будет лучше тюрьмы… Ага, щас.

Батя налил и выпил.

– Жрём дрянь, пьём дрянь, пашем, болеем и помираем. Воздух тут поганый, люди старятся быстрее. Яша, я старик! Мне сорок по-земному! Да твой дед в шестьдесят лучше выглядел!

Ударил в стенку.

– Нас не пустили назад. Срок я отмотал, но… Марс – сплошная колония-поселение. Навеки. Не воруй, слышь мя, Яша? От ворюг всё зло в мире… Я сам воровал… на Земле. Не смей, понял?! – захлёбывался в слезах папаня.

– Угу-угу, – кивал Яша. Пачка пластиковых банкнот жгла карман.

* * *

Мелкий, щуплый, юркий – он оказался прирождённым вором. Без пёрышка в кармане он чувствовал себя теперь голым. Обчищать СБ, когда они прилетали сопровождать груз, стало его любимым дельцем. Хотя, если бы не Служба Безопасности, не было бы золотой дружбы с Хаимом, весёлых бардаков в шайке и целой комнаты книжек, по которым его учили читать.

Тяжёлая рука отца и встопорщенные в ярости усы вставали в воображении Яши, едва он глядел на чужой карман. Страх, что отец узнает, побеждал. Пальцы не гнулись.

Хаим сказал, узнав о проблеме:

– Юноша, как можно быть таким глупым гоем? Вор не должен быть замечен, не то какой он вор?! Тебе нужно обмануть бдящих торгашей, толпу прохожих и людей в мундирах – а ты боишься алкоголика из шахты? На кой шиш нам тада такой подельник?

Взгляд Хаима кололся и обжигал, когда он поднял его от ногтей, которые чистил ножиком. Яша рассмеялся и бросил ему кошелёк.

– Ой-вей, – вздохнул тот, убирая кошель обратно за пазуху. – Выучил на свою голову…

А шайка! Стоит ли говорить за эту шайку, когда в ней были братья вышибалы Машел и Наум, был поварёнок Изя, был Лазарь с волшебным самогоном из красных кактусов, были красавицы Офира и Мириам, озарявшие марсианские ночи как Фобос и Деймос? Были суровые Авим и Дауд, смешной и страшно умный дядя Беняи?

И где-то в вышине была легендарная тётушка Руфь, о которой сказали, что даже могучий ум дяди Бени и мускулы Авима были лишь парой рубинов на её перстне. Её никто не видел, но она видела всех. Эта женщина была новым Моисеем. Их народ заслуживал того, чтобы уйти из фараонова царства, исчезнуть среди звёзд свободным и недосягаемым…

* * *

– Надо гнать эту погань в мундирах, поднимать их на вилы… на кирки, то есть. Народ про бунт говорит… Это правильно, Яша. А то пашем, а наверх ходу нет. Ни на Землю, ни на сучье Кольцо, хотя бы уж. Там же все заводы, а здесь только добывают… Там получше живут…

– И туда никак не попасть? – прищурился Яша, обжигая на горелке пивную кружку для Лазаря.

– С поверхности – нет, – мотнул головой отец. – Надо их всех мочить… Не знаю, как будешь жить ты, когда я сдохну. А сдохну я скоро. И вам придётся что-то менять. Иначе твои дети, Яша, просто не родятся.

* * *

Ночами напролёт, пока отец Яши либо спал, либо пил, воры сидели в убежище старого города, курили самокрутки и рассказывали истории: про самого мудрого Царя и самого дерзкого Короля, про фараонов, раввинов, хабалок, налётчиков, святых…

Хаим трепал больше всех, пересыпая речь ехидной бранью и отборной шуткой. Он приковывал к себе глаза и уши. Он пел песни и трактовал священные книги. И так смеялся, так смеялся, что не верилось, будто такой парень может умереть. Они все умели смеяться, умели воровать и трогать девчонок за ляжки – а умирать они не умели.

Но только шахтёрский бунт, бессмысленный и беспощадный, всё сгубил.

Город не сравняли с землёй лишь потому, что кто-то должен был добывать иридий, титан, золото и прочие блестяшки. Когда пройдохи, пьяницы и уголовники с молотками наперевес кинулись захватывать грузовой корабль и убили несколько СБ-шников, «Космогон» показал зубы – и эти зубы перекусывали камень.

Воришки не успели вернуться с дела – все ворованные ящики продуктов упали и разбились, как упали и разбились их сердца, когда на землю посыпались яйцевидные чёрные корабли СБ с десантными отрядами и техникой.

Город запылал.

Чёрные с синеватым отливом мундиры – как панцири жуков-скарабеев с картинок. Мятеж. Пожар. Погром. Холопы зря пытались захватить торговый корабль. Зачем? Лететь к Земле? К Кольцу? Лететь к отвоёванному позавчера у сепаратистов Титану? Лететь во мрак в анабиозе, считая годы секундами, как мафусаиловы отпрыски?

Жив ли отец? Он тоже был там – в размётанной взрывом толпе? Или он лежит под обломками чьей-то халупы? Или спит дома, не зная ни о каком бунте? Какая разница! Что будет дальше?..

Хаим не отвечал. Хаим лежал на руинах кабака, держась за дырку в животе, пробитую осколком камня. Рядом остывало тело Наума с окровавленнойй головой. Перевязывала искалеченную ногу Офира. Воры плакали, прячась за обломки стен.

Яша склонился над другом, вдыхая гарь и слёзы.

Позади обстреливали из бластеров трущобы, били мятежников шокерами. Никогда рабы не свергнут хозяина, пока в его руках весь космос. Никогда их народ не выпустят из Марсианской пустыни. Остаётся чудо. Родится ли новый Моисей, перед которым расступится небо, как расступилась когда-то вода?

Хаим шевельнул окровавленными губами. Хрипя, выдохнул на ухо Яше:

– Это они – саранча. Они нас всех… сожрут прям с навозом. А ты… не будь саранчой, Яша. Будь Скарабеем. Катай навоз, Яша… Накатай побольше… шоб они подавились… Шоб их… всех…

Яша смотрел вверх, утирая слёзы. Кольцо манило его, играя чередой огней, перечеркнувшей небо. Он поклялся, что когда-нибудь выберется отсюда, обманет всех обманщиков и обворует воров. И небо расступится перед ним.

Корабли СБ взмывали обратно в иссиня-чёрное небо. Друг умирал. Планета вертелась. Едкие злые ветра продолжали дуть. Дети их детей либо будут жить лучше, либо просто не родятся.

Автор: Александр Сордо

Оригинальная публикация ВК

— Двойные карандаши — круто, да? Можно рисовать обеими концами.

— Обоими.

— Что?

— Обоими концами. Не обеими.

— Хорошо… обоими...

Лёша окончательно растерялся. На Сашу не действовало ничего: ни коллекция ракушек, ни старинные автомобильчики с открывающимися багажниками, ни рабочий ноутбук отца, на котором Лёшке иногда разрешили играть. Не сработали даже флуоресцентные тридешные карандаши. А ему очень, очень-очень хотелось заполучить Сашу в друзья… Он пробовал подкупить её мороженым, самокатом, росмэновским «Гарри Поттером» — тщетно.

Оставалось последнее средство.

— Хочешь, я тебе расскажу тайну?

Саша щелчком оттолкнула карандаш, вздохнула и посмотрела на него без всякого интереса.

— Ну, расскажи.

У Лёшки пересохло во рту. Он быстро посмотрел на Сашу — черноволосую и черноглазую, в белом платье, с белыми заколками в волосах и в чёрных лакированных босоножках. Из неё получился бы идеальный далматин. Да… Ему очень-очень хотелось с ней подружиться.

Он решительно подошёл к шкафу и положил пальцы на ручку. Пальцы замёрзли.

— Ну? — поторопила Саша.

— Сейчас, — прошептал он, собираясь с мыслями. Сглотнул. Дёрнул на себя створку и позвал:

— Смотри. Это… мои друзья.

Саша подошла. С полок на неё глянули игрушки — мелкие и крупные, потрёпанные и новенькие, блестящие пластмассовыми глазами, проволочными усами и носами-бусинами.

— И?.. — протянула она.

— Вот это — Петька, — проговорил Лёша, беря с полки плюшевого чау-чау. — Смотри… Он пухлый, пушистый и всюду суёт нос. Ещё любит жвачки.

— Собака? Жвачки? — глядя на пса, удивилась Саша. — А что у него с лапой?

Лёша ласково погладил перевязанную бинтом заднюю лапу Пети. Прижал к лицу и зарылся носом в густую шерсть. Грустно проговорил:

— Это боевая травма. Он меня защищал.

Замелькали солнечные пятна, и перед глазами встал прежний класс — огромный, в тридцать пять человек. Лёша вошёл и тут же отшатнулся от галдящей стаи; все они казались на одно лицо, и до самого урока он так и не смог заставить себя с кем-то заговорить. Но учительница посадила его с Петькой, а Петька болтал без умолку, и очень быстро выяснилось, что у них с Лёшей масса общего: оба копили наклейки от «Турбо», грызли ногти и не входили в чат класса. Петька — потому что постоянно пачкал всех мелом и вообще был вечным лузером, Лёша — потому что ещё не успели включить. Но этого было достаточно, чтобы после школы предложить соседу:

— Пошли ко мне? У меня дофига наклеек! И ещё двойные карандаши есть, я иногда ими рисую модельки, выходит почти так же.

— А родители?

— Чьи?

— Твои. Разрешат?

— Не парься. Мама наоборот хочет, чтобы я поскорее завёл друзей. Она очень переживает, что из-за того, что мы переезжаем, у меня каждый раз новая школа.

— А часто переезжаете?

— Когда как. У папы работа такая, что приходится ездить.

— А где вы жили уже?

— Ой, да много где. Недавно из Калининграда приехали. До этого, зимой, жили в Мариинске…

— Мариинск?

— Это на севере. Там супер-холодно и сопки.

— Сопки?

— Холмы такие здоровые.

— Прикольно… Слушай, а в Калининград самолётом надо или можно поездом?..

…На следующее утро Петька ждал его у подъезда. Лёша выскочил из дома, размахивая небольшим кульком.

— Я тебе все наклейки собрал, какие нашёл!

— Не жалко? — жадно блестя глазами, спросил Петька. Любопытный, толстый, лохматый, он напоминал нетерпеливого питомца перед прогулкой.

— Жалко, — сознался Лёша. — Но во второй раз втихушку перевезти у меня всё равно не получится, мама уже просекла, где я прятал. Так что пусть лучше у тебя будут.

— А когда уедете? Не знаешь ещё?

— Не знаю. Но не сегодня точно, — весело ответил Лёша. — У меня примета: пока троих друзей не заведу, не уедем. Пока не завёл. Так что не переживай. Зайдёшь сегодня после школы?

…Безоблачная дружба продолжалась почти две недели — до тех пор, пока с больничного не вернулся Кумкват, Петькин гонитель и недруг. Петька ревел, вытаскивая из рюкзака жёваные комки, разыскивая по школе свои учебники и зализывая раны после драк. Это и драками-то было не назвать: Петька только слабо отмахивался, больше загораживал лицо и живот. Он ревел и терпел; Лёша предлагал вступиться, но Петька мотал головой, разбрызгивая слёзы.

— Ничего не выйдет. У него банда старшаков. Они ещё и тебя отметелят…

— Что ему нужно? — допытывался Лёша.

— Просто… говорит, что я муля, — бормотал Петька, прикладывая к синякам ледышку.

— А родителям сказать? Учителям?

— Бесполезно, — со свистом вздыхал Петька, и всё повторялось раз за разом, пока Лёшка наконец не спрятал в рюкзак отцовский молоток и не бросился с ним на Кумквата — прямо в раздевалке. В первую секунду Кумкват ошалел от такой наглости, а затем ловко выхватил молоток, отшвырнул под вешалки и вмазал Лёше по скуле. Петька бросился на подмогу, и в тот же день его спустили с лестницы. Долгое время друг ходил в гипсе — может быть, до самого конца; Лёша старался не вспоминать об этом.

— Эй, — окликнула Саша, — ты чего залип?

— Ностальгия, — пасмурно ответил Лёша и, подышав псу на лапу, посадил его обратно на полку. Взял другого, благородную афганскую борзую, и постарался улыбнуться: — А это Кузнечик. Смотри, здоровается с тобой.

Кузнечик и правда тоненько свистнул. Саша потрясла его, надеясь найти внутри пищалку, но бросила это дело и принялась разглядывать прозрачные вишнёвые глаза. Проговорила:

— Как живые.

— А то, — воодушевился Лёшка. — У него и шерсть смотри какая, серебристая, длиннющая, аж пальцы путаются.

— А почему Кузнечик? И почему от него пахнет так странно?

— Он… Его Кузя зовут потому что. Вот и Кузнечик. Он прыгучий.

Снова поплыли пятна; Лёшка съёжился, почувствовав привычную тошноту от запаха табака, и услышал гогот Кузнечика — бесстрашного, поджарого и пугающе взрослого. Это было совсем недавно, в Калининграде, и запах и голос чувствовались так, будто Кузя стоял совсем рядом.

Он явился в класс в порванных джинсах, с сигаретой и длинноволосый, как девочка. Он принёс своё прошлое прозвище «Кузнечик», и никто не посмел его менять. Когда он открывал рот, казалось, будто расстёгивают мешок, наполненный матюками. Глаза у Кузнечика были кроваво-стеклянные, как вишнёвые леденцы.

Кузю посадили наискосок от Лёши, и он видел, как на уроках Кузнечик роется в телефоне или грызёт семечки под партой. Кузя не утруждал себя ни записями, ни домашкой, зато благоухал куревом и лосьоном после бритья. Бодро лаял даже на одиннадцатиклассников, локтями прокладывал путь в столовой, плевал на дежурных, требовавших мыть руки, и ни разу, кроме первого дня, не надевал форменный жилет. В рюкзаке Кузнечик носил весёлые журналы, воду и сигареты; заметив Лёшин интерес, Кузя быстро настропалил его щёлкать пальцами и делать стеклянные глаза, а ещё обучил минимальному джентельменскому лексикону. Завороженный этим, через две недели Лёша отважился позвать Кузнечика в гости — но только в то время, когда дома не было ни матери, ни отца.

Гости вышли тяжёлыми: Лёшка с порога начал переживать, что родители учуют нового друга, даже когда тот уйдёт. Кроме того, Кузя отказался разуваться, а пройдя в комнату Лёши, тут же потянулся к шкафу.

— Туда нельзя, — как можно небрежней произнёс Лёша.

— Туда нельзя, сюда нельзя, — отозвался Кузнечик. — Будешь всю жизнь по правилам — быстро окажешься в жопе-ть.

Кузина ладонь легла на ручку. Лёша дрогнул.

— Там гардероб у нас, — проговорил он. — Одежда. Мама не любит, чтобы туда кто-то чужой лазил.

Кузнечик мотнул белыми волосами и приоткрыл створку. Что-то ударилось в неё с той стороны, будто рвалось наружу. Лёшка прыгнул вперёд и вцепился в Кузин локоть. Кузя потянул дверь на себя. Лёша заорал.

— Да что ты так нервничаешь? — удивился Кузнечик, закрывая дверь. — Как будто труп там прячешь. Пусти. Не буду я туда лезть.

Лёша, испуганный, красный, никак не мог разжать пальцы. Он еле-еле проговорил:

— Мама меня убьёт, если узнает…

— Всё, всё, тихач, — уже встревоженно успокоил его Кузя. — Давай, где там твои карандаши двойные? Есть ножик? Скрепка железная? Если карандаш толстый, можно из него арбалет сделать…

…Кузя пропал через месяц. Говорили, что его перевели в Центр образования для сложных подростков. Ещё говорили, что отправили в колонию за поджог. Самой дикой версией было, что его взяли в модельное агентство: длинноногий, бледнолицый Кузнечик с виду казался колоритным интеллигентом; кроме того, даже самые дешёвые шмотки на нём выглядели дико, но клёво.

Лёша втихомолку радовался. Общество Кузи начинало пугать, а отвязаться от него оказалось не так уж просто. Ещё больше он радовался тому, что о Кузнечике не узнала мама. Только сказала отцу после родительского собрания:

— В следующий раз сама подберу школу. А то в этой дети то пропадают, то сбегают.

— Сбегают? — замерев, спросил Лёша. — Вроде про колонию говорили…

— Да какая колония, — махнула рукой мама. — Неблагополучная семья, отец-пьяница. Вот мальчик и убежал.

* * *

— Почему от него пахнет так странно? — донёсся до него голос Саши. — Как будто… На крем для бритья похоже.

— Так и есть, — медленно отозвался Лёша, вытаскивая с полки флакон. — Это лосьон после бритья. Кузя любит его запах. Я иногда его брызгаю. Подержи…

Устроив собаку в Сашиных руках, он прицелился брызгалкой и несколько раз пшикнул на длинную шерсть.

— Вот так. Ему нравится. Смотри, как урчит.

— У него динамик внутри? — ощупывая игрушку, спросила Саша.

— Нет, — засмеялся Лёшка. — Никаких динамиков. Просто ему нравится. Правда, нравится.

— Странные у тебя игрушки.

Лёша улыбнулся. Посадил Кузю в шкаф и, водя пальцем по полкам, принялся перечислять:

— Вот это Даня. Это Копчик. Это Сопливыш. Это Кирик, это Артём…

— А этот какой-то совсем побитый, — сочувственно сказала Саша, протягивая руку к разноцветной мелкой собаке, из которой клочьями лезла шерсть.

— Не трогай, — прошипел Лёшка. — Это Враг.

— Ты же сказал, тут только друзья, — смутилась Саша.

— Это… это единственный враг тут. Но он, как друзья… на память, — ответил Лёшка, брезгливо отодвигая Врага в угол. Закончив, вытер руки о штанины; на джинсах остались мокрые следы. — Фу-у.

— Фу-у, — тут же услышал он насмешливо и притворно-сочувственно. — Фу-у… Наш малышик Лёшик опять намочил штаны…

«Опять», — обречённо пронеслось в голове. Он собрался с силами, коротко вдохнул и резко обернулся, целясь ручкой в глаз сидящему сзади.

— Вызверился… малышик Лёшик вызверился! — Ему рассмеялись прямо в лицо, а руку перехватили и сжали запястье.

— Подписываем тетради, — раздавалось от учительского стола. — Ученика пятого класса средней школы номер шестнадцать-десять города Мариинска…

— Хочешь, покажу, как делать крапиву? — участливо спросил патлатый Враг. — Вот так, смотри…

Он принялся выкручивать Лёше руку; Лёша беззвучно завопил сквозь зубы и задёргался. Враг смеялся, не отпуская. Его лицо расплывалось перед глазами, оставались только цветные пятна на жилете и волосы, торчавшие клочками, будто кто-то вырывал ему целые пучки. Лёшу затошнило; он представил, как сдирает с Врага скальп, и отчаянно рванулся. Враг отпустил; Лёша по инерции вылетел в проход вместе со стулом и приложился об соседнюю парту.

— Бедный малышик Лёшик ушибся, — сюсюкая, зашептал Враг. — Давай я тебе помогу…

* * *

Лёша мотнул головой, отгоняя воспоминания о том, как затащил Врага к себе в квартиру. Для этого понадобилось немало манипуляций, включая болезнь дедушки, записку от мамы и враньё физкультурнику. Кто-то сказал бы, что одиннадцатилетний мальчик вряд ли на такое способен, но холодная злоба и верные молчаливые друзья помогли Лёше спланировать всё чётко и грамотно. Конечно, если бы знакомство с Кузей случилось раньше, всё прошло бы проще, но что вышло, то вышло, и ярким мартовским днём Лёша стоял среди своей комнаты над поверженным Врагом, держа в руке мамин распарыватель…

— Не бойся, малышик, — сюсюкая, повторял он. — Это будет быстро. Правда. Не переживай.

…Кровь пришлось отмывать до самого маминого прихода. А вот собрать клочки волос он так и не успел — соврал, что они разыгрались с новым другом, и он случайно — случайно, мам, правда, случайно! — вырвал у Врага пучок-другой.

Это был единственный пёс-изгой во всём шкафу. Единственный пёс, не имевший ласковой клички, привычек и особого подхода. Другим Лёшка носил их любимые вещи. Петьке — «Киткат» и «Орбит», изобретателю Валерке — шурупы и блестящие гайки, Чирку — юбилейные монетки. Кузе он регулярно таскал отцовские сигареты. Врагу Лёша не носил ничего, только мстительно выщипывал его шерсть, когда что-то не ладилось в школе. Впрочем, он уже почти перестал обращать внимание на школьные проблемы; из-за работы отца они переезжали так часто, что школы менялись почти каждую четверть. В каждом классе Лёша обязательно заводил друзей; и, в отличие от школ, друзья всегда оставались рядом.

— Одни мальчики, — перебила его мысли Саша. — Тут ни одной собаки девочки нет?

— Ни одной, — беззащитно улыбнулся Лёша. — Я бы хотел, чтобы появились. Но у меня ещё никогда не было друзей-девочек.

— Неудивительно, — фыркнула Саша. — Странные у тебя игрушки… И истории тоже странные.

Истории… Он ничего не рассказывал ей. Выходит, кусочки его мыслей вырвались из головы и метались в воздухе так, что она сумела поймать.

— И в чём же тайна?

— Тайна? — растерянно переспросил он.

— Ты сказал, что покажешь тайну, — напомнила Саша. — А показал только своих собак.

— А. Сейчас, — засуетился Лёша. Быстро прикрыл окно, задёрнул шторы. Захлопнул дверь, незаметно для Саши задвинув щеколду. — Сейчас… Прости, я самое главное забыл… Сейчас…

Саша поёжилась. Из-за штор комната погрузилась в красноватый бархатный полумрак, с закрытым окном сразу же стало душно. Остро проступил запах лосьона; ещё Саша почувствовала, как пахнет мятной жвачкой, мелом и железом.

Лёша подошёл к ней вплотную и взял за руку.

— Зажмурься. И сразу поймёшь.

— Что пойму? — нервно спросила Саша.

— Тайну, — прошептал Лёша, закрывая глаза. Саша, хмурясь, последовала его примеру.

— Только быстро, ладно? Мне уже домой надо…

— Хорошо, — не открывая глаз, кивнул Лёша. — Только сначала послушай… Слышишь? Прислушайся хорошенько…

— Слушай, я уже пойду. Лёш, мне правда уже пора…

— Слушай! — повелительно прошептал он и сжал её руку.

Саша прислушалась. Во дворе глухо бибикала машина. Где-то за стеной бормотал телевизор. Часто и шумно дышал Лёша.

Потом она различила тот самый писк, который почудился, когда Лёша достал чау-чау. Потом услышала, как кто-то шепчет:

— Малышик Лёшик опять намочил штаны…

Саша вздрогнула и открыла глаза. Сумрачная комната и никого, кроме Лёшки.

— Подписываем тетради…

— Я тебе все наклейки собрал, какие нашёл!

Она услышала говор и лай, заливистое гавканье, свист и собачьи голоса, с которыми смешивались человечьи. Лёша стоял перед ней молча; его губы не шевелились, только часто билась жилка у горла, и дрожали руки.

— Туда нельзя…

— Это на севере. Там супер-холодно и сопки.

— Лёш! Может, отдадим твои мягкие игрушки? Опять всё паковать, тащить… Сколько можно с ними возиться, ты ведь не маленький уже! Этих твоих щенков на целую псарню хватит! Ты для чего их копишь, что за тайна такая?

Саша зажмурилась. Перед глазами закружились вишнёвые пятна. Ей показалось, что воздух вдруг кончился, и она не сможет вдохнуть. Она распахнула глаза и увидела Лёшу близко-близко; в руках он держал что-то мелкое и блестящее, вроде иголки в пластмассовом футляре.

— Я хочу, чтобы ты стала моим другом. Хочу, чтобы тоже осталась со мной навсегда. Я не дам маме тебя выкинуть, не переживай…

Автор: Дарина Стрельченко

Оригинальная публикация ВК

В комнате стояла напряжённая тишина и запах дохлятины, облитой духами. Если закрыть глаза, можно было подумать, что кто-то умер в парфюмерном магазине. О стекло снова и снова долбилась зелёная муха. Она стукалась о пыльную преграду, падала, потом снова взлетала, снова стукалась, и так без конца, сопровождая свои попытки мерзким жужжанием.

Поль заторможено следил за ней, размышляя, додумается ли она пролететь чуть правее, к развороченной балконной двери, или так и будет биться о невидимое препятствие, пока не упадёт замертво на подоконник. Почему-то ему очень хотелось, чтобы она додумалась. Почему-то сейчас ему это было очень важно.

«Давай же, – подталкивал он мысленно муху, – тебе всего-то на полметра сдвинуться».

С резким свистом мелькнула розоватая тень. Раздался щелчок. Муха исчезла.

– Прош-ш-шу прощ-щ-щения, – прошелестел рептилоид. – Реф-ф-флекс.

Поль нервно вздрогнул и опустил голову. Он сидел у стены на грязном полу, съёжившись и обхватив колени руками. Волосы свисали ржавыми сосульками на лицо, закрывая обзор, и это было к лучшему – вглядываться в сумрак квартиры ему совсем не хотелось.

Словно по команде, все разом зашевелились и забубнили. Поль ещё ниже опустил голову, упёршись взглядом в сцепленные руки. Муха не выбралась. Ничто больше не имело значения.

– Итак, гос-с-спода! – снова взял слово рептилоид. – Мы с-с-собралис-с-сь здесь, потому ч-ш-што…

– Да говорите нормально! – раздражённо рявкнул вервольф. – Хватит манерничать!

Глаза рептилоида на мгновение заволокла полупрозрачная плёнка век. Затем он коротко кивнул и деловым тоном продолжил:

– Потому что каждый из нас претендует на этого человека.

Он показательно махнул в сторону Поля.

Не в силах совладать с эмоциями, вервольф вскочил со стула и заливисто взвыл. Сидящий в дальнем углу вампир покачал головой и болезненно сморщился, сжав бледными пальцами виски.

– Ну а чё, а чё, – забубнила кучка дохляков, раскачиваясь из стороны в сторону. – И мы да, и мы тоже!

Запах распространялся от них.

Поль вздохнул и зажмурился.

– Господа, давайте успокоимся! – призвал всех к порядку рептилоид и для острастки щёлкнул пару раз языком. Все замолчали. – Спасибо! Так, предлагаю каждому выдвинуть свои аргументы. Давайте начнём с вас, уважаемые э-э-э… – он посмотрел на дохляков и деликатно умолк, подбирая слова.

– Да зомбаки это! – выкрикнул оборотень, нервно почёсываясь. – Чего вы с ними цацкаетесь? Зомбаки они и есть зомбаки! И с какой стати с них начинать?! Это я человека выследил! Я!

Все опять зашумели.

– Вы воа-аспользовались нашей эх-х-холокац-ц-цией! – с мягким прибалтийским акцентом воскликнул вампир. – Эт-т-то был коа-а-аллективный процесс!

Ах вот оно что, вяло подумал Поль. Полчаса назад, когда вервольф ворвался через балконную дверь, заколоченную ещё со времён первой волны эпидемии, Поль решил, что всё – наконец-то добегался, и даже испытал облегчение. Он устал прятаться, устал шарахаться от каждой тени, выбираясь в краткие вылазки за едой. Вервольф так вервольф, по крайней мере, смерть будет быстрой. Но в дверь постучали, и оборотень, к неимоверному удивлению Поля, раздражённо взвыл и пошёл открывать. Поль метнулся было к балкону, но в образовавшееся отверстие уже протискивался рептилоид. Лёгким ментальным толчком он сбил человека с ног, пока оборотень и вампир спорили, кому по праву должен достаться трофей. Их свежеобразованный альянс был ещё слишком шаток.

– Ты бы молчал! – набросился оборотень на бледнолицего партнёра. – Из-за тебя, морда барская, теперь ещё с этими добычу делить! Дверь он, видите ли, закрыть не мог!

– Я в-вам н-не-е швейцар! – буркнул вампир, но отвёл глаза, чувствуя за собой вину. Дверь он действительно не закрыл, и теперь по квартире нетерпеливо шатались пятеро дохляков. Связываться с ними никому не хотелось – что для вампира, что для оборотня не было участи отвратительнее, чем заразиться вирусом смертности.

– Ну ладно! – не снижая тона заявил вервольф. – Я же не претендую, так сказать, на единоличное обладание! Разделим по-честному – Дракуле кровь, дохляки пусть мозги забирают, им они а-ха-ха, нужнее. А я, так и быть, остальное возьму, не гордый… А-а, вы же ещё, – он покосился на ящера. – Ну и с вами поделимся, чего уж там…

Рептилоид отмахнулся и качнул головой. От этого короткого жеста все умолкли и застыли, заворожённо глядя на зелёную чешуйчатую лапу.

– Ус-с-спокоились? – в восстановившейся тишине поинтересовался ящер. – Тогда давайте продолжим. Итак, господа, пришло время поговорить начистоту. Мы с вами все разумные виды, – он посмотрел на дохляков и поправился: – Почти все. И как представители наших сообществ, мы обязаны вместе признать, что находимся на грани гуманитарной катастрофы. С появлением новых… ээ-э-э-э… мутаций человечество сократилось практически до нуля, что ставит под угрозу само существование всех наших видов!

Он обвёл тяжёлым взглядом присутствующих. Оборотень сокрушённо клацнул зубами и рухнул обратно на стул, дохляки, наоборот, затоптались на месте, распространяя вокруг себя удушливую волну. Вампир демонстративно достал из кармана платок и прижал к носу.

– Что вы это… хотите вы что… – забубнили зомби наперебой.

– А то, – поднял рептилоид палец, – что мы должны дать человечеству время на восстановление популяции.

Вервольф хмыкнул и посмотрел на вампира. Тот пожал плечами.

– Послушайте! – торопливо принялся объяснять ящер. – После того, как вирус Кровита поразил большую часть человечества, мы отобрали в резервацию лучших представителей с иммунитетом.

– Да-а-а-а? – хищно протянул оборотень и облизнулся. – И где это находится ваша резервация, можно узнать?

– Нельзя! – отрезал рептилоид. – Дослушайте уже меня, наконец! Как вы знаете, вирус очень опасен, при попадании в кровь он действует даже на вас. Человеку же без иммунитета достаточно вдохнуть заражённый воздух.

– А куда ш смотре-ело мирово-ое прафи-ительство, пока они эт-т-тот вирус си-н-н-тезировали? – гундосо поинтересовался из-под платка вампир.

– Не будем сейчас об этом, – дипломатично увильнул ящер. – Руководство занимается расследованием происшествия – это всё, что вам надо знать.

– А нечего так с нами разговаривать! – оскалился оборотень. – Слишком много вам дали власти, вот, что я думаю! Посмотрите, к чему это привело! Мы отдали вам бразды правления, следовали законам и не отсвечивали, а тут появляются эти! – он рыкнул в сторону дохляков. – И мир развален за каких-то паршивых три месяца! Как это называется?!

– Ап-п-покалипсис, – тихонько подсказал вампир.

– Вот! Точно Дракула говорит!

– Па-азвольте! Я н-н-неее…

Поль опустил голову и зажал уши руками. Временами ему до сих пор казалось, что всё происходящее – безумный затянувшийся кошмар. Что он лежит на больничной койке, может быть даже при смерти, и бредит. Потому что иначе, как бредом, всё это нельзя было объяснить. Нарочно же не придумаешь! Зомби, вампиры, оборотни – это герои мифов и фильмов ужасов, их не существует в природе! Но после стремительно разошедшейся эпидемии, эти существа полезли отовсюду, как тараканы из щелей. Как могло человечество столько лет о них ничего не знать? Или кто-то да знал? Теперь уже было неважно. О, сколько ночей Поль провёл, жмурясь до цветных пятен в глазах, с надеждой проснуться в старом добром загнивающем мире, с его глобальным потеплением и проблемами утилизации пластиковых стаканов. О, какое бы это было счастье!

Он почувствовал, как глаза запекло и резко вытер их, оставляя разводы. Ободранные пальцы заныли. «Господи, – взмолился мысленно Поль, – если ты ждал своего выхода, то теперь самое время!»

– Да послушайте! – повысил голос рептилоид. – Я вам объясняю – в резервации находится сейчас тридцать две особи с иммунитетом. Но есть проблема…

– Ну ещё бы! – фыркнул оборотень.

– Да, проблема есть, и мы её не отрицаем! Она, видите ли, в том, что все особи женского пола! И нам просто необходим этот экземпляр для развития популяции! Мы уже почти утратили надежду на благополучный исход, и тут вышли на его след. Нам поистине улыбнулась удача: посмотрите, какой прекрасный образец, и он совершенно здоров!

Все уставились на Поля. Он нервно сглотнул и облизнул разбитую губу. Вампир убрал от лица платок и повёл носом.

– Каких-то пару тысяч лет, – возбуждённо продолжил рептилоид, – и человечество полностью восстановится! И тогда…

– Ч-ш-што?! – взвизгнул вампир. – Пару тысяч? Да вы издеваетесь?!

– Тихо-тихо, господа! Мы что-нибудь придумаем! Мы можем лечь в спячку, а за это время…

Входная дверь затряслась от резких ударов. Кто-то энергично ломился в квартиру.

– Ха, – нервно сказал вервольф, взъерошив кудлатую чёлку, – а зомбаки-то поразумнее некоторых будут! Они-то дверь заперли!

Вампир оскалился и зашипел.

Ещё два мощных удара, и дверь, сорвавшись с петель, свалилась на пол коридора. Осторожно ступая по ней, в комнату вошёл человек. Своей удивительной наружностью он никак не вписывался в обстановку – в светло-бежевых брюках, белой тенниске, с загорелым лицом и аккуратно уложенными волосами, он словно сошёл со страниц модного журнала из тех, что выпускали с полгода назад.

– Блядь! – обречённо и без малейшего акцента сказал вампир.

– Этого ещё не хватало! – кисло согласился ящер.

Молодой человек обвёл собрание ясным взором и широко улыбнулся, продемонстрировав идеальные зубы.

– Какого хера тебе тут надо, пластиковый мешок с дерьмом?! – взвился оборотень. – Это наша добыча, мы честно её выследили!

Приятным тенором вошедший сообщил:

– В соответствии с восьмым пунктом гуманитарной конвенции, принятой объединённой организацией андроидов, этот человек является представителем редкого вида, а также, историческим наследием, несущим ценность нашей культуры и идентичности.

– А? – пролепетал один из дохляков.

Андроид обернулся к нему и вежливо пояснил:

– Человек будет извлечён и оцифрован для дальнейшего сохранения.

Все замерли, переваривая новую информацию. Ящер зло цокнул языком, втянул воздух и начал было:

– Нельзя этого…

– Заявляю права на тело! – поспешно перебил вампир и победно покосился на оборотня.

После секундной заминки андроид согласно кивнул.

– Стоп! – взревел вервольф. – Мы так не договаривались!

Комната вновь наполнилась шумом. Поль тихонько встал и подошёл к окну. Он чувствовал себя мухой. Чувствовал, что бился все эти месяцы о пыльную непробиваемую преграду всего в полуметре от выхода.

– А меня вы спросить не хотите? – поинтересовался он вполголоса и обернулся.

Они уставились на него, как на говорящую табуретку.

– Я ведь мог бы стать кем-то из вас, да? – кусая губы, продолжил Поль. – Вампиром? Оборотнем? Чёрт, даже зомби. Меня ведь не обязательно жрать? Можно ж питаться и чем-то другим? Но вам и в голову это не пришло, ведь в вас нет ничего… человеческого.

В воцарившейся тишине громко щёлкнула отпавшая челюсть самого целого дохляка.

Они переглянулись. Посмотрели на Поля. И неудержимо заржали.

Визгливо хихикал в вампир, прижимая платочек к губам; демонстрируя огромные клыки, хохотал оборотень; аккуратно утирал слёзы чешуйчатым пальцем ящер. Даже зомби гыкали из своего угла, то ли тоже от смеха, то ли просто сами по себе. Только андроид глядел на Поля с сочувствием, заложенным в него с последней версией операционной системы.

– Что ж, – отсмеявшись, произнёс рептилоид, – а теперь давайте серьёзно, господа. Итак, мы собрались здесь, потому что каждый из нас претендует на этого человека…

Поль обречённо повернулся и упёрся лбом о стекло.

«Скорее бы уже всё это закончилось», – устало подумал он.

В комнате резко стемнело. Штормовым вихрем с улицы в щель зашвырнуло облако пыли. Снаружи донёсся протяжный утробный гул.

– Это ещё что за?.. – испуганно тявкнул вервольф.

Отшвырнув в сторону Поля, к окну бросился ящер. Следом за ним уже столпились дохляки.

Сквозь пыль, набившуюся в глаза, Поль различил крадущегося к нему вампира. На полпути он остановился и растерянно уставился за окно. Поль вдруг понял, что никто за ним не следит, рывком бросился к двери, скатился по лестнице, но на пороге застыл, чувствуя, что отнимаются ноги.

Из-под небесного свода на город опускался гигантский диск.

Автор: Ирина Невская

Оригинальная публикация ВК